Дрейк Дэвид. В сердце тьмы

   — Это хорошо. — Холодная улыбка. — В особенности раз ты у нас теперь — новый командир этого полка. Кстати, как ты его собираешься называть?
   Антонина открыла от удивления рот.
   — Ну, ну, подруга. Это элитное подразделение. У него должно быть название.
   Антонина хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
   — Что ты имеешь в виду? Командир? Я не солдат! Я… — Она начала причитать: — Я — женщина, ради всего святого! Кто когда-либо слышал, чтобы женщина…
   Императрица показала пальцем на гренадеров. Палец напоминал скипетр.
   — Они слышали, — объявила она. Феодора откинулась на троне, очень довольная — Кроме того, Антонина, я не могу больше никому доверить этот новый полк. Это новое пороховое оружие слишком мощное. Вы будете моей последней надеждой, моей секретной силой, когда все остальное потерпит неудачу. Я никогда не доверю свою жизнь мужчине. Никогда снова.
   Императрица встала.
   — Я поставлю в известность Ситтаса. Конечно, он заблеет, как потерявшийся ягненок.
   Потом добавила холодно и мрачно:
   — Пусть. Я обстригу его до самой кожи.
 
   Странно, но Ситтас блеять не стал. Совсем не стал.
   — Я думал, что она так сделает, — признался он Антонине. Ситтас стоял рядом с ней, наблюдая за реакцией толпы на объявление, которое только что сделала императрица. — Умная женщина, — сказал одобрительно.
   Антонина подозрительно посмотрела на него.
   — Это совсем на тебя не похоже, — пробормотала она. — Ты — самый реакционный..
   — Чушь! — ответил Ситтас весело. — Я совсем не реакционер. Я просто ленив. Я ненавижу все новые идеи потому, что обычно от меня требуются какие-то действия. В то время, как это…
   Он широко улыбнулся крестьянским гренадерам. Некоторые неуверенно улыбнулись в ответ. Однако большинство стояли, уставившись на нового командира. На невысокую женщину с пикантными формами. Мужчины смотрели округлившимися глазами. У жен глаза практически вылезали из орбит.
   — Наслаждайся, девочка, развлекайся, — тихо сказал Ситтас. — Я лучше вернусь к своим обычным занятиям, где я не особо перенапрягаюсь. Я могу вести катафрактов в атаку и во сне.
   Ситтас отвернулся к склонился к Феодоре.
   — Я думаю, нам следует назвать их Когортой Феодоры, — объявил он.
   — Это прекрасная идея, — согласилась императрица. — Прекрасная.
 
   Этим вечером, когда старейшины деревни собрались в большом зале усадьбы, где чувствовали себя неуютно, то дали ясно понять, что совсем не считают ситуацию прекрасной.
   Совсем нет. Ничто в этой ситуации.
   Они не возражали против названия. Название с их точки зрения роли не играло.
   Они возражали против всего остального.
   — Кто будет обрабатывать землю, когда мужчины уедут? — стонал один. — Деревенские жители начнут голодать.
   — Не начнут, — заявила Феодора. Она возвышалась над небольшой толпой старейшин. С большими усилиями ее трон перенесли внутрь здания. — Они совсем не будут голодать. Как раз наоборот. Каждый гренадер из Когорты Феодоры станет получать ежегодное жалованье в двадцать номисматов. Я также предоставлю десять дополнительных номисматов в год на оборудование и форму. Жены — помощницы — будут получать половину этого.
   Стоявшие за спинами старейшин представители молодых гренадеров и их жены возбужденно стали переговариваться. Ежегодный доход из двадцати номисматов — это был греческий термин, обозначающий солид — в два раза превышал доход от хозяйства сирийского крестьянина. Причем процветающего хозяйства. Десяти дополнительных солидов более чем достаточно, чтобы обеспечить солдата необходимым обмундированием. Если включить сюда еще и жалованье жен, то каждая крестьянская семья, включенная в Когорту, на самом деле только что утроила свой годовой доход.
   Старейшины потрепали бороды, подсчитывая.
   — А что с детьми? — спросил один.
   Заговорила Антонина.
   — Дети будут сопровождать саму Когорту. Императрица также согласилась обеспечить наем всех слуг, которые потребуются.
   Объявление принесло еще один благодарственный шум от гренадеров. И в особенности от их жен.
   — Конечно, во время сражения дети будут оставаться позади, в безопасном лагере.
   — Какое же это безопасное место, если их разобьют? — указал один из старейшин.
   Наконец один из стоявших позади гренадеров потерял терпение.
   — Сами деревни не будут в безопасности, если мы потерпим поражение! — рявкнул он. Его товарищи согласно заворчали. Как и их жены.
   Старейшины потрепали бороды. Подсчитывая.
   Попробовали новый подход.
   — Неподобающе, чтобы командовала женщина, — старейшина, который произнес эти слова, гневно посмотрел на крестьянских жен. — Девчонки начнут воображать, — предсказал он.
   Чтобы подтвердить его предположения, жены разочарованно посмотрели на него. К еще большей его досаде. Их мужья рассмеялись.
   Вы видите? — пожаловался он — Они уже…
   Императрица уже собралась его оборвать, но ее перебил другой голос:
   — Да будьте вы прокляты, сатанинские дураки!
   Вся толпа была ошарашена и замолчала, услышав этот голос.
   — У него это очень хорошо получается, не так ли? — пробормотал Антоний Александрийский.
   Обладатель голоса вошел в зал из боковой двери.
   Старейшины отпрянули назад. Молодые гренадеры за их спинами и их жены склонили головы. Даже Феодора, сидя на высоком троне, поняла, что ей тяжело не склониться перед этой фигурой.
   Ястреб. Пустынная хищная птица.
   Михаил Македонский подошел и уставился в лицо жалующегося старейшины.
   — Значит, ты мудрее Христа? — спросил он. — Более уверен в воле Бога, чем Его Сын?
   Старейшина затрясся от страха. И это неудивительно. На участках сирийской сельской местности, где в основном жили монофизиты, постановления православных советов ничего не значили. Здесь даже презрительно смотрели на щипцы и инструменты инквизиции. Но никто не насмехался над святыми людьми. Монахи-аскеты, живущие в пустыне, в глазах простых людей являлись истинными святыми, служителями Бога. Говорили голосом самого Бога.
   Михаилу. Македонскому стоило только сказать слово, и жители его же деревни закидают старейшину камнями.
   Когда. Михаил наконец отвел безжалостный взгляд, старейшина чуть не потерял сознание от облегчения.
   Теперь его товарищи отпрянули от взгляда хищника.
   — Вы на самом краю ада, — объявил Михаил. Тихо, но его слова достигли всех уголков зала. — Молчите.
   Он повернулся и посмотрел на гренадеров и их жен.
   — Я благословляю этих молодых людей, — объявил он. — И так же благословляю их жен. В особенности их жен, поскольку они только что доказали, что являются самыми преданными из женщин.
   Он опять гневно посмотрел на старейшин. И добавил каменным тоном:
   — Так вы и сообщите людям. Во всех деревнях. Публично.
   Головы старейшин затряслись, как поплавки в раскачиваемом корыте.
   — Вы также объявите и кое-что еще, — приказал он. Теперь монах смотрел на императрицу и стоявшую рядом с ней Антонину. Он пал ниц. За его спиной крестьяне резко вдохнули воздух.
   — Боже праведный, — прошептал Антоний Александрийский в ухо Антонине. — Он никогда в жизни этого не делал. — Епископ сам едва не хватал ртом воздух. — Именно поэтому он отказывался от всех многочисленных приглашений в Константинополь. Ему пришлось бы пасть ниц перед императором или открыто восстать.
   Михаил встал. Крестьяне прекратили шептаться.
   — У меня было видение, — объявил он. Теперь воцарилась мертвая тишина.
   Монах показал на императрицу. Потом на Антонину.
   — Бог послал их нам, как послал Марию Магдалину.
   Он повернулся и собрался уйти. На полпути к двери остановился и в последний раз посмотрел на старейшин.
   Ястреб, дающий обещание зайцам.
   — Осторожно, фарисеи.
   Он ушел.
   Ситтас выдохнул воздух:
   — Дело сделано, — объявил он. — Подписано, пропечатано и доставлено.
   Он склонился к Феодоре:
   — А теперь, Ваше Величество, с вашего разрешения?
   Феодора кивнула.
   Ситтас шагнул вперед и посмотрел на гренадеров. Развел в сторону огромные ручищи. Широко улыбался.
   — За это надо выпить! — прокричал он. — Бочонки ждут снаружи. Ваши товарищи — все деревенские жители — уже начали праздновать! В то время как мы, бедняги, вынуждены бороться с жаждой, — кабан гневно посмотрел горящими глазами на сжимающихся старейшин и обнажил клыки.
   Но старейшина всегда остается старейшиной.
   — Затраты, — пожаловался один.
   — Я прогорю, — застонал другой.
   Ситтас заткнул их:
   — Нечего бояться, вы, дураки! Я — богатый человек. Я плачу за это все!
   — Не уверена, что еще смогу долго это выдерживать, — прошептала Феодора, наблюдая за тем, как крестьяне с готовностью покидают зал. — Определенно, еще одно чудо — и я умру.
   Она покачала головой.
   — Талисман Бога. Посланцы из будущего. Магическое оружие. Новые армии. Женщины-командующие. Святые разгуливают вокруг.
   Она хмыкнула.
   — А теперь еще — щедрый Ситтас. Что следующее? — спросила она. — Что следующее? Разговаривающие лошади? Звезды падают с неба?
   Она встала.
   — Пошли, — приказала. — Мы должны присоединиться к нашей новой армии и выпить за их успех. Быстро. До того, как вино превратится в воду.
 
   Три дня спустя рано утром императрица уехала из усадьбы. Несчастная женщина.
   — Ты уверен, что это твой укрощенный зверь? — спросила она.
   Маврикию удалось не улыбнуться.
   — Да, Ваше Величество, — он похлопал старую кобылу по шее. Затем помог Феодоре сесть в седло. Задача была сложная, если учесть неловкость Феодоры и острую необходимость подсаживать ее так, чтобы не положить руку на императорскую задницу.
   Теперь, сидя в седле, Феодора посмотрела сверху вниз на Антонину.
   — Значит, помни. Как только я пришлю информацию, веди свою Когорту в Константинополь. И не забудь.
   — Уезжай, Феодора, — перебила Антонина и улыбнулась — Я не забуду ничего из твоих указаний. Гермоген уже готовит свои полки. Ситтас делает то же самое. Епископ тайно договаривается о кораблях. А десять катафрактов вчера отбыли в Египет.
   — Командует ими Ашот, — сказал Маврикий — Один из моих лучших декархов. Когда Велисарий наконец прибудет, он доставит его сюда — или в столицу, куда потребуется — как можно быстрее.
   Федора поудобнее устроилась в седле и кивнула. Затем сверху вниз посмотрела на кобылу.
   — Может, в конце концов все-таки будут осады, — пробормотала она мрачно.
   Феодора неловко тронулась с места.
   — Не забывай об этом, лошадь, — были ее последние слова.
 
   На следующий день. Маврикий смыл улыбки с лиц гренадеров.
   — Конечно, парни, Антонина — ваш командир, — сказал он, разгуливая взад и вперед перед их рядами — Но, знаете ли, командиры обычно находятся далеко. Это очень отстраненный тип людей. Они не имеют никакого отношения к рутинным ежедневным учениям. — Он остановился и положил руки на бедра. — Нет. Нет. Это все тривиальные дела. Всегда их оставляют в руках низших гектонтархов.
   Потом добавил мрачно.
   — В данном случае это я.
   Гренадеры следили за ним настороженно. Смотрели на улыбающихся катафрактов, которые стояли рядом. Гренадерам только что объявили, что катафракты станут новыми инструкторами.
   Маврикий показал на катафрактов.
   — Они — это то, что мы называем руководящими кадрами.
   Катафракты очень зловеще улыбались.
   — О, да, — продолжал. Маврикий — Теперь ваши учения начинаются по-настоящему. Забудьте про всю показуху для императрицы.
   Он снова стал ходить взад и вперед.
   — Я начну с того, что познакомлю вас с первым законом битвы. Его можно передать просто. Любой план сражения летит к чертям собачьим, как только появляется враг. Именно поэтому его и называют врагом.
   Он остановился, повернулся и весело улыбнулся.
   — Ваши планы только что полетели к чертям собачьим.
   Улыбнулся от уха до уха.
   — Я прибыл.
   Да, улыбки сошли с их лиц. Но улыбки в их сердцах, сердцах молодых крестьян, не исчезли. Никогда не исчезали, за время последующих недель, несмотря на многочисленные ругательства, отправляемые в адрес Маврикия. (Не нужно говорить, конечно, что за его спиной.)
   Нет, ни разу. Молодые сирийцы не были дураками. Даже мужчины, и определенно их жены. Они были необразованными и неграмотными, да. Но не глупыми. Несмотря на все удовольствие от их вновь приобретенного статуса, они никогда не думали, что занялись несерьезным делом.
   Они отличались практичностью. Они понимали, что такое серьезное дело. И они по-крестьянски оценивали серьезных людей.
   Антонина — радость, императрица — удовольствие. Ситтас — неплохой великодушный господин. Антоний Александрийский — архетипичный истинный епископ.
   А. Михаил, конечно, — пророк на земле.
   Но теперь пришло время серьезных дел. Крестьянской работы. И поэтому, хотя они никогда не улыбались, сирийские крестьяне не обижались — и не возмущались — оскорблениями фракийцев.
   Эти фракийские катафракты сами в глубине души — сельские ребята. Крестьяне, ничего больше.
   Но очень, очень крепкие крестьяне.
   И поэтому, когда лето перешло в осень, а осень в зиму…
   … полководец и его союзники пытались убежать от когтей малва,
   … императрица в Константинополе наблюдала за тем, как империя готова начать распадаться,
   … конспираторы везде строили заговоры…
   А несколько сотен крестьян и их жен трудились под сирийским солнцем. Делая то, что крестьяне делают лучше всего, используя опыт тысячелетий.
   Тяжелую работу. И становились от нее только крепче.

Глава 17

 
   Северная Индия
   Лето 530 года н. э.
 
   Когда они набрели на результаты третьей бойни, Ране Шанге этого хватило.
   — Сумасшествие! — рявкнул он. — Римляне снова это сделали!
   Его первый заместитель, Джаймал, оторвал взгляд от окровавленных тел, разбросанных по обеим сторонам дороги. Там лежало семь тел, в дополнение к трем солдатам, которых они нашли в самой сторожке. Все они были простыми солдатами, и всех их зарезали, как овец. Судя по отсутствию крови на лежащем рядом оружии, Джаймал не думал, что солдаты нанесли хотя бы одно ранение нападавшим. Большинство из них, как он подозревал, даже не пытались. По крайней мере половину убили при попытке к бегству.
   — О чем ты говоришь? — спросил он.
   — Это… идиотизм, — Шанга гневно посмотрел на него. — Нет, беру слова обратно. Это не идиотизм. Совсем нет. Это просто обманный трюк.
   Его подчиненный нахмурился.
   — Я не понимаю…
   — Это очевидно, Джаймал! Весь смысл этой бойни — как и первых двух, и атаки на армейский лагерь — просто направить нас в погоню.
   Увидев непонимание на лице. Джаймала, Шанга сдержал гнев. Однако ему не удалось не вздохнуть от раздражения.
   — Джаймал, задай себе несколько простых вопросов. Почему римляне убили этих людей? Почему они так стараются, выбирая дороги, которые проходят мимо сторожек? Почему, выбирая эти дороги, они тратят время, атакуя строжки, вместо того чтобы украдкой пробраться мимо них? Ты знаешь не хуже меня, что эти жалкие ублюдки не станут выходить из сторожек, если их не заставят, — он презрительно показал пальцем на трупы. — Наконец почему римляне атаковали армейский лагерь в Каушамби в ночь побега?
   Молчание. Подчиненный нахмурился в непонимании Шанга наконец взорвался:
   — Ты — идиот! Римляне делают все возможное, чтобы заставить нас следовать в этом направлении. Черт побери, почему?
   Открытый рот. Джаймала выглядел бы комично, если бы Шанга был в веселом настроении.
   — Велисария… с ними… нет, — пробормотал он, заикаясь. — Он побежал в другую сторону.
   — Мои поздравления, — проворчал Шанга. Развернул коня. — Собери людей. Мы возвращаемся.
   Джаймал нахмурился.
   — Но до Каушамби ехать три дня. А нам приказали…
   — Черт побери приказы! Я разберусь с Татхагатой. И что, если ехать три дня? Мы уже потеряли четыре на этом дурацком задании. К тому времени, как мы вернемся — предполагая, что мне сразу удастся донести разумные мысли до малва, — у Велисария будет уже недельное преимуществ перед нами. Ты предпочтешь, чтобы оно было больше?
   Он недовольно ткнул пальцем на юг.
   — Сколько еще дней ты хочешь тратить на погоню за подчиненными римского полководца? В любом случае, сомневаюсь, что мы можем их поймать. Патаны²⁹ говорят, что они уже в дне пути от нас. Они за три дня преодолевают столько, сколько мы можем за четыре. И у них еще есть время на это, — он снова яростно показал на трупы. — По пути. Между делом.
   Джаймал кивнул. Большие кавалерийские подразделения раджпутов типа их всегда включали нескольких патанов. Большую часть времени варвары нарушали дисциплину и мешали, но являлись непревзойденными мастерами по чтению следов.
   — А как им удается ехать так быстро? — задумался Джаймал.
   Шанга пожал плечами.
   — Во-первых, у них есть запасные лошади, которых нет у нас. И у них, вероятно, лучшие в мире лошади. Возможно, мы этого никогда не узнаем, но я готов поставить годовой доход на то, что Велисарию удалось купить лучших лошадей, которых он мог найти в Индии. И он где-то их прятал.
   Затем Шанга добавил стальным тоном:
   — Я теперь, Джаймал, делай, как я приказал. Собирай людей. Мы поворачиваем назад.
   За определенной чертой никто из подчиненных Шанги не спорил с ним. Сейчас этого барьера уже достигли, как знал Джаймал, и незамедлительно выполнил приказ.
   Его непосредственные подчиненные Удай и Пратап в частной беседе высказали ему свои сомнения. Эти сомнения в основном концентрировались вокруг их страха малва. Как малва отреагируют, когда они вернутся в Каушамби? Но теперь, после того как курс установлен, Джаймал не терпел несогласия так же, как сам Шанга.
   — И кроме того, нас не будет тут не хватать, — проворчал он — По этим равнинам ходит тысяч сорок человек. Треть из них — конница раджпутов, еще треть — йетайские наездники. Пять тысяч из нас разницы не сыграют.
   — Справедливо, — проворчал. Удай — Если у римлян такие хорошие лошади, да еще имеются и запасные, то только императорские курьеры способны двигаться быстрее их.
   — А их послали? — спросил Пратап.
   Джаймал раздраженно пожал плечами.
   — А я откуда знаю? С каких это пор император Шандагупта сообщает мне о своих делах? Но предполагаю да. К этому времени, думаю, курьеров уже отправили во все порты Эритрейского моря, чтобы предупредить гарнизоны.
   Теперь он говорил таким же тоном, каким с ним самим разговаривал Шанга.
   — Достаточно споров. Выполняйте приказ.
 
   Курьеров на самом деле отправили. Так, как предполагал Джаймал — в каждый порт на Эритрейском море. Курьеры были прекрасными и опытными наездниками и ехали они на самых лучших конях. Однако у них с собой не имелось запасных лошадей. Вместо этого они меняли лошадей на почтовых станциях, которые малва держали на равном расстоянии по всем основным дорогам империи. Эти почтовые станции на Гангской равнине были небольшими, не больше, чем хлев или загон, пристроенный к небольшой казарме, в которой размещалось четверо солдат.
   Курьер, отправившийся в Бароду, был одним из трех, которых послали по дороге на Матхуру. Сама Матхура не являлась пунктом назначения кого-либо из них. Все трое, задолго до того, как доберутся в Матхуру, разойдутся по различным ответвлениям дороги, которые ведут в Бароду и небольшие порты на полуострове Катхиявар, в северной части Камбейского залива.
   Курьер к Камбейскому заливу отправился первым, на следующий день после побега Велисария. Малва не сомневались, что полководец и его подчиненные бежали назад в Бхаруч. Но они считали важнейшим делом послать курьеров, чтобы перекрыть весь залив. Курьеры, которые направлялись на полуостров Катхиявар и в Бароду, тронулись в путь несколько часов спустя, словно отправляющему их с нескольким опозданием пришла в голову соответствующая мысль.
   Вначале двое мужчин путешествовали вместе. Но через некоторое время курьер, направлявшийся на полуостров Катхиявар, вышел вперед. Он был новичком в императорской курьерской службе и придерживался о себе высокого мнения. Его товарищ обрадовался, что от него отделался, почувствовал облегчение, которое чувствуют потрепанные в боях ветераны, когда избавляются от общества раздражающих их глупых учеников. Курьер-ветеран не видел смысла в поддержании немыслимой спешки молодого. Зачем беспокоиться? Все и так знают, что римляне отправились на юг, а не запад.
   К тому времени, как он добрался до почтовой станции в конце первого дня пути, курьер-ветеран пребывал в отвратительнейшем настроении. Испытывал отвращение, которое разбавлялось сильной дозой жалости к себе. Барода, его конечная цель, была самым западным портом, имеющим хоть какое-то значение в империи малва. Она находилась даже за рекой Инд — примерно в тысячах милях от Каушамби, если по прямой.
   Конечно, курьер ехал не по прямой. Ему придется преодолеть по крайней мере вполовину большее расстояние до того, как он доберется до цели. По большей части по плохим дорогам и по жуткой жаре Раджпутаны. И ему еще придется часть пути путешествовать по пустыне Тар, самой жуткой пустыне Индии. Долгое, тяжелое путешествие по жаре, и в конце его не ждет ничего хорошего, только самый худший в Индии порт. Курьер ненавидел Бароду. Это был город полукровок, половину его населения составляли иностранные варвары. Да и живущие там индусы немногим лучше, уже давно приспособились к обычаям язычников из чужих земель.
   Поэтому, спешиваясь перед почтовой станицей, курьер чувствовал огромную жалость к себе. Его жалость перешла в ярость, когда из казарм не вышел ни один солдат, чтобы помочь ему снять с лошади седло. Курьер широким шагом направился к двери в казарму и толкнул ее плечом, даже не постучавшись.
   — Какого черта вы…
   Меч вошел на четверть дюйма ему в грудь. Не смертельная рана, несмотря на болезненность, даже не особо кровоточащая. Но курьер чувствовал, как стальной конец меча скребет о его грудную клетку. А рука, которая держала меч, была твердой, как скала.
   Курьер вначале уставился на эту руку, потом провел взглядом по ней туда, где рука переходила в туловище. Все воспринималось как в тумане.
   Курьер стоял, не двигаясь. Он замер и пребывал в полубессознательном состоянии. Он не смог различить слов. Тогда меч подтолкнул его назад, и он был вынужден прижаться спиной к дверному косяку. Курьер снова уставился на меч, словно околдованный зрелищем. Слова прозвучали вновь. На хинди. Наконец их значение дошло.
   — После тебя еще будут курьеры?
   Он понял, но не мог говорить. Меч снова пошевелился в ране.
   — Что? — резко выдохнул он.
   Меч еще раз шевельнулся.
   — Н-н-нет, — пролепетал он, заикаясь.
   Меч прошел сквозь грудную клетку, словно его вбили молотком. Курьер рухнул на колени. В последние секунды жизни он наконец смог сфокусировать взгляд и увидел всю казарму.
   Его первой реакцией стало смятение. Почему два курьера, его товарища, все еще здесь? И почему они лежат на группе солдат?
   Зрение покидало его.
   Наконец он понял. Они все мертвы.
   Последним, что он увидел в жизни, было лицо молодого курьера, который ехал вместе с ним первую часть пути. Зрелище вызвало у него легкую улыбку. Немного развеселило. Тщеславный сноб, желавший славы, походил на лягушку, с открытым ртом и выпученными глазами.
   Зрение покинуло его. Последней мыслью, очень смутной, стало понимание, что он на самом деле не разглядел человека, который его убил. Только его руку. Крупную, мощную, мускулистую.
 
   В сотне миль к востоку от Каушамби, рядом с Сатарой, владелец гостиницы чуть не прыгал от радости. Он безжалостно гонял жену, детей и слуг.
   — Подать самую лучшую еду! — снова восклицал он, и снова, и давал затрещину жене. — Самую лучшую! Я предупреждаю вас — если знатные господа пожалуются, я вас побью. Они очень богаты и будут щедры, если останутся довольны.
   Его жена поспешила подчиниться, склонив голову. Дети и слуги сделали то же самое. Все они страшно боялись владельца гостиницы. Когда дела шли плохо — а они обычно-таки шли, — владелец гостиницы становился угрюмым, жестоким тираном с отвратительным характером. Когда дела шли хорошо, он был еще хуже. Жадность просто добавляла ему жестокости.
   Поэтому для всех в этом хозяйстве, за исключением самого владельца гостиницы, следующие двенадцать часов прошли как медленно разворачивающийся кошмар.
   Вначале они боялись, что знатному господину и его жене не понравится еда. Но этот страх не материализовался. Знатная госпожа ничего не сказала — и абсолютно правильно, в особенности для женщины, которая настолько моложе своего мужа, — а знатный господин очень долго благодарил и высоко оценил поданное.
   К сожалению, знатный господин добавил сверху за прекрасную еду. Жадность владельца гостиницы еще обострилась. В кухне он безжалостно гонял семью и слуг, заставляя их шевелиться побыстрее. Знатный господин и его жена отправились спать вместе со служанками жены, но также следовало накормить большой отряд сопровождения. Конечно, солдатам предназначалась не самая лучшая еда, но неплохая, потому что иначе они пожалуются своему господину. И еды в любом случае требовалось много!
   Ужас в доме нарастал. Солдаты казались злобно выглядящей ордой. Какие-то варвары. Их было много, и только три женщины, увязавшиеся за ними. Старшая дочь владельца гостиницы и две служанки содрогались от мысли, что им придется войти в комнаты, где солдаты остановились на ночь. Мать и одна из пожилых служанок, чья потрепанная внешность избавит их от домогательств, попытались отнести еду солдатам. Но владелец гостиницы шлепнул жену и приказал молодым женщинам выполнить задание. Все, чтобы солдаты остались довольны и не жаловались на негостеприимство своему господину.