Страница:
Да, но ведь все, чего он добивался, чего так страстно желал, о чем так пылко мечтал, оказалось явью. Глубокая, всепоглощающая страсть была настоящей, Кендалл не притворялась. Да, она кричала от боли, когда он лишил ее девственности, но она и сама была не в силах сопротивляться волне своей чувственности — волне, которая сделала практически незаметной боль первого познания мужчины, волне, которая затопила все существо этой женщины наслаждением…
Брент сделал еще глоток. Мышцы его напряглись, как только он подумал о Кендалл. Джимми Эматла прав. На рассвете он уходит, а сейчас сидит у костра, как последний болван, в компании бутылки бурбона, в то время как в какой-то сотне футов отсюда его ждет прекрасная женщина.
Хотелось бы знать, чем она его встретит? Гневом и ненавистью? Новой вспышкой нежной страсти, которой он лишь недавно упивался? А может быть, она посмеивается, думая, что обвела его вокруг пальца своей душераздирающей историей? Может быть, история брака Кендалл — не более чем военная хитрость, которую придумали люди, напавшие на его судно…
Глядя на огонь, Брент прищурил глаза — костер превратился в бесформенное ярко-желтое пятно. Нет, брак не выдумка. Он сам навел справки в Чарлстоне, и там рассказали, что Кендалл Мур действительно жена Джона Мура, офицера военно-морских сил Соединенных Штатов.
Макклейн невесело взглянул на бутылку и одним глотком прикончил виски. Встал и швырнул пустую бутылку в огонь, затем повернулся и направился к хижине. Взбираясь по лестнице, он чувствовал, что все его тело горит огнем. Не важно, ждет она его или нет, но сам он буквально жаждал увидеть Кендалл.
В хижине царил непроглядный мрак. Брент несколько мгновений постоял на пороге, привыкая к темноте. В комнате не слышно было ни шороха. Наконец он разглядел в дальнем углу закутанную в одеяло Кендалл.
Стянув сапоги, Макклейн тихонько подошел к спящей женщине и, готовый к любой неожиданности, опустился рядом с ней на колени, опасаясь, что глубокий сон — всего лишь уловка. Но стоило Бренту легонько коснуться плеча Кендалл, как она повернулась к нему лицом, издав прерывистый негромкий вздох. Черные занавеси ресниц по-прежнему закрывали прекрасные глаза, отбрасывая тени на бледные щеки. Женщина спала глубоким сном. Вздох был всего лишь отзвуком недавних бурных рыданий.
Брент задумчиво рассматривал лицо Кендалл. Изящная, тонкая красота его черт была ясно видна даже в неверном свете луны, и было в нем что-то трогательное и волнующее. Чистотой и матовым блеском безупречная кожа Кендалл напоминала алебастр. Как хотелось Бренту запустить руки в блестящие шелковистые волосы, разметавшиеся беспорядочными локонами!..
Но он не стал этого делать и неподвижно созерцал Кендалл, облитую призрачным лунным светом. От движения одеяло соскользнуло с нее, открыв взору Брента плечи и нестерпимо соблазнительные груди. Макклейн ощутил непреодолимое влечение. Чудесные ямки на плечах, вздымавшаяся в такт дыханию крепкая молодая грудь — от всего этого кружилась голова, и наливались жаром чресла. Однако сейчас Брент собирался руководствоваться головой, а не инстинктом.
Капитана Макклейна обуревали противоречивые чувства.
Глядя на Кендалл в серебристом сиянии луны, Брент вдруг понял, что она так и не оделась после его ухода. Не стала надевать свою броню, защищаясь от него. Конечно, одеяло тоже могло служить щитом, но во сне Кендалл была беззащитна. Пальцы выпустили край одеяла, и оно соскользнуло с прекрасного тела. Но черты лица даже во сне оставались напряженными. Даже глубокий сон не смог стереть следов горя и боли, запечатлевшихся на ее челе, и следы слез на щеках. «Сколько ей лет? — подумал Брент. — Восемнадцать, может быть, двадцать. Самое большее — двадцать два. Как может на таком молодом лице отражаться столько муки?»
Брент встал и, раздевшись, аккуратно сложил на полу одежду. Его охватило нестерпимое желание, но капитан сумел справиться с ним.
Он не стал будить Кендалл, а просто лег возле нее, слегка прижавшись к ее чудесному телу. Он испытал новое чувство и поразился этому: старый морской волк Брент Макклейн ощутил… небывалую нежность.
Брент тихо лежал, положив голову на вытянутую руку, другой рукой обвив стан Кендалл, слегка касаясь ее ровного живота.
Гладким прохладным боком она прижалась к груди Брента, ее бедра касались его ног. Ощущая всем телом, тепло Кендалл, Брент испытывал пронзительное, почти невыносимое желание обладать ею, но не двигался с места.
Удивительно, но ему нравилось лежать так, чувствуя своей кожей ее мягкое, нежное тело, соприкасавшееся с его мускулистым телом. Напряженная мужественность Брента не представляла опасности для Кендалл, словно поняв желание Макклейна охранять ее покой.
Кажется, прошла целая вечность, с тех пор как он в последний раз спал с этой женщиной, закутавшись в мягкие завитки волос, источающих неповторимый нежный аромат, навевающий безмятежный сон.
Надо сказать, что никогда в жизни Макклейн не спал именно с такой женщиной, которая сумела, бы столь поразить его воображение. Никому из них не удавалось с такой силой потрясти гневом его душу и тело, и никому из них не удавалось вызвать к себе такую всепоглощающую страсть. Какая женщина смогла бы довести его до белого каления от злости и одновременно заставить кипеть желанием, так, что он совершенно потерял голову?..
Брент закрыл глаза и слегка пошевелился. Кендалл инстинктивно придвинулась ближе, бессознательно отдаваясь лежащему рядом мужчине.
Макклейн легонько провел руками по телу Кендалл, задержав ладони в ложбинке между грудей, ощущая, как ровно бьется ее сердце. Неудержимое желание снова пронзило все его существо. Он хочет ее, и он будет ею обладать.
Но… это может и подождать. «Остынь и настройся на сон, — приказал себе Брент. — Прояви терпение и сдержанность, и, может быть, тишина и прохлада ночи наполнят покоем душу и разум, помогут понять, кто такая все-таки его прекрасная пленница — ангел, хитрая лиса или… самое коварное оружие, которое Север намерен использовать против Юга».
Глава 6
Брент сделал еще глоток. Мышцы его напряглись, как только он подумал о Кендалл. Джимми Эматла прав. На рассвете он уходит, а сейчас сидит у костра, как последний болван, в компании бутылки бурбона, в то время как в какой-то сотне футов отсюда его ждет прекрасная женщина.
Хотелось бы знать, чем она его встретит? Гневом и ненавистью? Новой вспышкой нежной страсти, которой он лишь недавно упивался? А может быть, она посмеивается, думая, что обвела его вокруг пальца своей душераздирающей историей? Может быть, история брака Кендалл — не более чем военная хитрость, которую придумали люди, напавшие на его судно…
Глядя на огонь, Брент прищурил глаза — костер превратился в бесформенное ярко-желтое пятно. Нет, брак не выдумка. Он сам навел справки в Чарлстоне, и там рассказали, что Кендалл Мур действительно жена Джона Мура, офицера военно-морских сил Соединенных Штатов.
Макклейн невесело взглянул на бутылку и одним глотком прикончил виски. Встал и швырнул пустую бутылку в огонь, затем повернулся и направился к хижине. Взбираясь по лестнице, он чувствовал, что все его тело горит огнем. Не важно, ждет она его или нет, но сам он буквально жаждал увидеть Кендалл.
В хижине царил непроглядный мрак. Брент несколько мгновений постоял на пороге, привыкая к темноте. В комнате не слышно было ни шороха. Наконец он разглядел в дальнем углу закутанную в одеяло Кендалл.
Стянув сапоги, Макклейн тихонько подошел к спящей женщине и, готовый к любой неожиданности, опустился рядом с ней на колени, опасаясь, что глубокий сон — всего лишь уловка. Но стоило Бренту легонько коснуться плеча Кендалл, как она повернулась к нему лицом, издав прерывистый негромкий вздох. Черные занавеси ресниц по-прежнему закрывали прекрасные глаза, отбрасывая тени на бледные щеки. Женщина спала глубоким сном. Вздох был всего лишь отзвуком недавних бурных рыданий.
Брент задумчиво рассматривал лицо Кендалл. Изящная, тонкая красота его черт была ясно видна даже в неверном свете луны, и было в нем что-то трогательное и волнующее. Чистотой и матовым блеском безупречная кожа Кендалл напоминала алебастр. Как хотелось Бренту запустить руки в блестящие шелковистые волосы, разметавшиеся беспорядочными локонами!..
Но он не стал этого делать и неподвижно созерцал Кендалл, облитую призрачным лунным светом. От движения одеяло соскользнуло с нее, открыв взору Брента плечи и нестерпимо соблазнительные груди. Макклейн ощутил непреодолимое влечение. Чудесные ямки на плечах, вздымавшаяся в такт дыханию крепкая молодая грудь — от всего этого кружилась голова, и наливались жаром чресла. Однако сейчас Брент собирался руководствоваться головой, а не инстинктом.
Капитана Макклейна обуревали противоречивые чувства.
Глядя на Кендалл в серебристом сиянии луны, Брент вдруг понял, что она так и не оделась после его ухода. Не стала надевать свою броню, защищаясь от него. Конечно, одеяло тоже могло служить щитом, но во сне Кендалл была беззащитна. Пальцы выпустили край одеяла, и оно соскользнуло с прекрасного тела. Но черты лица даже во сне оставались напряженными. Даже глубокий сон не смог стереть следов горя и боли, запечатлевшихся на ее челе, и следы слез на щеках. «Сколько ей лет? — подумал Брент. — Восемнадцать, может быть, двадцать. Самое большее — двадцать два. Как может на таком молодом лице отражаться столько муки?»
Брент встал и, раздевшись, аккуратно сложил на полу одежду. Его охватило нестерпимое желание, но капитан сумел справиться с ним.
Он не стал будить Кендалл, а просто лег возле нее, слегка прижавшись к ее чудесному телу. Он испытал новое чувство и поразился этому: старый морской волк Брент Макклейн ощутил… небывалую нежность.
Брент тихо лежал, положив голову на вытянутую руку, другой рукой обвив стан Кендалл, слегка касаясь ее ровного живота.
Гладким прохладным боком она прижалась к груди Брента, ее бедра касались его ног. Ощущая всем телом, тепло Кендалл, Брент испытывал пронзительное, почти невыносимое желание обладать ею, но не двигался с места.
Удивительно, но ему нравилось лежать так, чувствуя своей кожей ее мягкое, нежное тело, соприкасавшееся с его мускулистым телом. Напряженная мужественность Брента не представляла опасности для Кендалл, словно поняв желание Макклейна охранять ее покой.
Кажется, прошла целая вечность, с тех пор как он в последний раз спал с этой женщиной, закутавшись в мягкие завитки волос, источающих неповторимый нежный аромат, навевающий безмятежный сон.
Надо сказать, что никогда в жизни Макклейн не спал именно с такой женщиной, которая сумела, бы столь поразить его воображение. Никому из них не удавалось с такой силой потрясти гневом его душу и тело, и никому из них не удавалось вызвать к себе такую всепоглощающую страсть. Какая женщина смогла бы довести его до белого каления от злости и одновременно заставить кипеть желанием, так, что он совершенно потерял голову?..
Брент закрыл глаза и слегка пошевелился. Кендалл инстинктивно придвинулась ближе, бессознательно отдаваясь лежащему рядом мужчине.
Макклейн легонько провел руками по телу Кендалл, задержав ладони в ложбинке между грудей, ощущая, как ровно бьется ее сердце. Неудержимое желание снова пронзило все его существо. Он хочет ее, и он будет ею обладать.
Но… это может и подождать. «Остынь и настройся на сон, — приказал себе Брент. — Прояви терпение и сдержанность, и, может быть, тишина и прохлада ночи наполнят покоем душу и разум, помогут понять, кто такая все-таки его прекрасная пленница — ангел, хитрая лиса или… самое коварное оружие, которое Север намерен использовать против Юга».
Глава 6
Кендалл заворочалась от холода. Непроизвольная дрожь пробежала по ее телу и разрушила теплый, уютный кокон, в котором она спала.
Сон не хотел отпускать ее из ласковых объятий. Но она проснулась от какого-то нового ощущения. Легкое, нежное, волнующее прикосновение. Чья-то рука медленно скользнула вдоль спины — все ниже, ниже, по пояснице — и остановилась на ее мягких женственных округлостях. Дрожь усилилась, но уже не от холода. Каждое касание ласковой ладони, словно язык пламени, изгоняло холод из ее тела.
Рука не спеша, заскользила вверх, нежно коснулась шеи, снова спустилась вниз… дразня Кендалл и разжигая задремавший огонь ее чрева. Жар пронизал все тело.
Кендалл, выгнувшись дугой, сладострастно застонала, хотя дремота еще не прошла.
— Рядом с ее ухом раздался хрипловатый, требовательный шепот:
— Проснись, Кендалл, скоро рассвет, мне надо уезжать. Да я… так хочу тебя.
От звука голоса Брента Кендалл моментально проснулась. Она открыла глаза и оцепенела. Она действительно продрогла — одеяло сползло на пол, — зато рядом лежал пышущий жаром мужчина.
Луна скрылась, ее серебристый свет не заливал больше хижину; на востоке едва занималась оранжевая заря, чуть-чуть рассеивавшая ночной мрак. Рука Брента уверенно и властно опрокинула Кендалл на спину, и Кендалл заметила в его глазах насмешливый огонек — мужчину явно забавляло сопротивление, которое пыталась оказать ему женщина. Его желание было откровенным; в его решимости овладеть ею было нечто такое, чему невозможно противиться. Кендалл закрыла глаза и судорожно глотнула воздух. Смешно сопротивляться, тем более что она и сама хотела Брента. Он соблазнил ее еще во сне, когда она не контролировала себя, но и от него не укрылся страстный трепет, объявший Кендалл, от его слуха не скрылся ее сладостный, полный томления стон. Но как бы хотелось ей отвергнуть его притязания! Лежать бы неподвижно, как бревно, не обращая внимания на притязания мужчины…
Но… даже и грубое его приставание возбуждало ее. Она снова жаждала его ласк, от которых трепет, словно ртуть, пробегал по ее жилам, пробуждая в ней еще большее желание непередаваемого наслаждения…
Он уезжает. Брент сказал, что разбудил ее потому, что уезжает. Правда, ни словом не обмолвился о том, что будет с ней. И она снова вспомнила, что Брент овладел ею лишь из чувства мести.
— Опять месть, капитан? — спросила она, не открывая глаз. Брент молчал так долго, что Кендалл, приоткрыв веки, посмотрела на него. Капитан Макклейн задумчиво и не без любопытства разглядывал ее. Увидев, что Кендалл открыла глаза, Брент вдруг улыбнулся и, наклонившись к ее лицу, прошептал:
— Нет, это не месть — это желание.
Его губы решительно и маняще прикоснулись к ее чувственным губам. Он словно пробовал их на вкус, дразнил, играл и завлекал в какую-то даль. Языком Брент ощупывал губы Кендалл, нежно покусывая их зубами. Раскрыв рот, он охватил ее губы, требуя, чтобы она впустила его напористый язык, но стоило ей уступить, как он отпрянул назад, приглашая к вечной игре… желая, чтобы она познала его рот так же, как он познавал ее. Кендалл не помышляла об открытиях. Ей было очень приятно от тепла его тела, она довольствовалась его сильными прикосновениями, ей нравилось лежать в плотном кольце его мощных рук. Она теряла голову оттого, как его грудь прижалась к ее нежной упругой груди.
Брент немного отстранился, и Кендалл широко открытыми глазами вопросительно посмотрела на него. В ответ он коснулся пальцем ее губ.
— Прошлая ночь была хороша, но она принесла тебе не только наслаждение, но и боль. Утро даст тебе одно наслаждение.
Кендалл была не в силах отвести глаз от Брента. Все ее страхи куда-то исчезли, как и мысли о своем незавидном положении. Но подспудно это продолжало ее тревожить, и она чувствовала, что надо сопротивляться.
Однако все ее сопротивление свелось к вопросу, заданному тихим и нежным голосом.
— Почему?
Брент не ответил. Он бережно откинул с ее щеки прядь волос и приник к ней всем телом. Она ощутила его вес, но тяжело ей не стало. Он не спешил… Движения его были неторопливыми, почти ленивыми. У нее было теперь время почувствовать каждый томительный момент, каждое его прикосновение. Почувствовать их всем телом, каждой клеточкой. Вот его мускулистые, с жесткими волосами ноги коснулись мягкой и нежной кожи ее ног; вот его сильные темные от загара руки крепко обхватили ее белые руки — сила не подавляла: Брент не брал, он щедро отдавал ей свою силу. Его лицо, почти невидимое в темноте, склонилось к ее лицу, губы ласкали лоб, щеки, шею, груди.
Вдруг она ощутила его напряженное, горячее, пульсирующее желание. Это желание мужской плоти жарко застучало в ее бедра. Оно заявляло о себе, дразнило и жгло, как раскаленное лезвие, раздувая огонь, который и без того бушевал уже в ее теле. Ей уже было знакомо предчувствие любви, и она с нетерпением ждала. Предчувствие заставляло ее дрожать. Разве можно отказать? Она тоже хочет его — хочет сейчас, немедленно, хочет, чтобы он наполнил ее жизнью, от которой она чувствует себя такой цельной и сильной.
С уст Кендалл сорвался непроизвольный вздох, когда Брент обхватил губами ее грудь, лаская и тревожа языком, бутон соска — медленно, томительно, сладко… Она судорожно выгнулась дугой и запустила пальцы в его волосы.
Но он не хотел спешить… Упоительная пытка продолжалась, ласки стали смелее — Брент провел рукой по боку Кендалл, скользнул ладонью по бедрам, наслаждаясь прикосновениями к ее длинным ногам. Она не заметила, как он переместился в сторону. Его губы снова приникли к ее губам, шершавая, в мозолях рука легко и ласково погладила ее упругий живот, спустилась ниже, описывая замысловатые узоры по потаенной поверхности бедер. Кендалл судорожно вздрогнула от сладкого и одновременно мучительного чувства. Она резко повернулась и прильнула к его телу, стремясь ускользнуть от его вездесущих рук, которые лишили ее способности думать, превратил в стонущее, извивающееся существо, всецело подчиненное его воле.
Она попыталась скрыть обуревавшие ее чувства, спрятав голову на его груди. Но не так-то легко было обмануть искушенного в любовных делах капитана Макклейна. Он взял ее двумя пальцами за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. Потом отпустил и положил руку меж ее грудей. Сердце ее трепетало, дыхание стало прерывистым.
Кендалл дрожала, охваченная одним неуемным желанием — принадлежать Бренту.
— Ты спросила меня почему, — тихо произнес он. — Вот… вот, — его рука твердо взяла Кендалл за плечо, которое подалось под его натиском словно воск, быстро провел ладонью по ее ногам и бедрам, — вот почему.
Кендалл хотела что-то произнести, но уста отказались повиноваться.
Он крепко обнял ее и закрыл глаза:
— Держись за меня, Кендалл. Ласкай меня, люби меня. — Она послушно обхватила его руками, а он опять нежно накрыл ее своим могучим телом, сильные ноги раздвинули ее ноги, не встретив никакого сопротивления. Она смотрела на него широко открытыми глазами, и в них не было протеста. Он тоже неотрывно смотрел на нее. Когда его плоть вошла внутрь нее, с ее полураскрытых влажных губ сорвался едва слышный звук. От этого стона любовный пыл Брента удвоился, им овладела какая-то умопомрачительная лихорадка: он двигался в ней все быстрее. Кендалл опять страстно выдохнула и прикусила зубами мускулистое плечо возлюбленного пальцы, оставляя бороздку, судорожно царапали его спину, неистовые в ласке.
— Прижмись ко мне, — хрипло прошептал он. — Вся.
Она тут же подчинилась, Обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом; с ее уст слетали тихие стоны. Движения Брента стали размашистее, он проникал все глубже в нее и все больше становился частью ее существа. Как в бреду, она слышала ласковые слова, которые он нашептывал ей, — о том, как она хороша и как возбуждает его своим телом и ласками…
Брент приподнял, голову.
— Говори, Кендалл, говори, скажи, что ты чувствуешь. — Глаза ее были плотно закрыты. Сотрясаясь всем телом, она, извиваясь, выгибалась навстречу каждому его движению, воспаряя все выше и выше — до немыслимых высот, задыхаясь от неведомого ранее наслаждения. Но слов не было. Сойдясь с Брентом в этой восхитительной близости и растворившись в нем, она не находила сил что-либо произнести. Румянец стыда залил ее щеки, ей хотелось спрятаться от самой себя — настолько беззаветно и бесстыдно отдавалась она Бренту.
— Кендалл…
— Я… Я не могу…
Раздался приглушенный хрипловатый смех — признак мужского торжества.
— Ты сможешь, радость моя! Придет такое время — и ты все сможешь.
Смех оборвался, слова затихли, когда она застонала и бешено ухватила Брента за спину. Мозг затуманился, она выкрикивала его имя, как символ чистого наслаждения, а ее тело сотрясалось от неизведанного доселе блаженства.
— О Брент… Брент…
Он еще раз сильно и жестко вошел в нее; тело его напряглось, содрогнулось и обмякло. Опьяняющее чудо вливалось в Кендалл вместе со сладостным нектаром, истекавшим из Брента. Он сумел показать ей, какая огромная сила заключается в любви. Да, она покорилась и подчинилась ему, его воле, но сейчас она чувствовала, что тоже обрела над ним безграничную власть.
Брент приподнялся на локте и хозяйским жестом положил ей руку на талию. Кендалл смотрела на него во все глаза, страстно желая, чтобы ощущение головокружительного наслаждения осталось с ней навечно. Но чувство небесного удовольствия прошло, и на нее снова навалились невеселые мысли о том положении, в котором она оказалась по воле этого человека. Брент молчал, в уголках рта таилась улыбка, глаза все еще были подернуты туманной дымкой страсти.
Он шевельнул рукой, провел ладонью по щеке Кендалл, убрал с плеча прядь ее волос и снова положил свою широкую ладонь на ее талию.
— Мне надо снова отправляться на войну, — пробормотал он, покачав головой с удрученным видом, словно сожалея о такой вопиющей несправедливости.
Кендалл оцепенела, застыв в напряженной позе, потом прикрыла глаза, но тут же вызывающе взглянула на Брента, стараясь не выдать рвущийся наружу страх.
— По крайней мере, вы знаете, на что идете, капитан Макклейн.
Он выгнул бровь, усмехнулся, морщинки у рта стали глубже.
— Кажется, мы вдруг решили соблюдать официальность, не правда ли, миссис Мур? Хотя должен признать, что вы прекрасно чувствуете, когда следует называть меня по имени, данном при крещении. Согласитесь, что шепот в порыве страсти «капитан Макклейн» не прибавит любовного пыла.
Глаза Кендалл зло вспыхнули. Брент заметил, как она стиснула зубы и вскинула голову, но он успел выбросить вперед руку и поймал ее за запястье, прежде чем ее ладонь коснулась его щеки. Кендалл молча метала в Брента громы и молнии, а он, посмеиваясь, развел ее руки в стороны и, склонившись над ней, нежно поцеловал ее в побелевшие, поджатые губы.
— Кендалл, лучше ты скажи мне, что с тобой делать.
— Ты должен взять меня с собой, — отозвалась она. — Ведь ты. наверняка зайдешь по пути в какой-нибудь открытый порт Конфедерации.
— Конечно, зайду, — благодушно согласился Брент, пресекая одновременно отчаянные попытки Кендалл освободить руки.
— Но тогда…
— Я не могу взять тебя с собой, Кендалл. Я направлюсь к проливу, а там предстоит довольно, жестокое сражение, что, согласись, небезопасно.
— Но ты можешь высадить меня по пути, например в Тампе! А оттуда я доберусь до Джексонвилла или до Фернандины…
Снисходительная улыбка исчезла с лица Брента, голос его приобрел суровость и печаль:
— На побережье не осталось ни одного безопасного города, а хуже всего дела обстоят в Джексонвилле.
К своему изумлению, Брент увидел, как с лица Кендалл схлынула краска, щеки стали мертвенно-бледными:
— Но… ты же не отошлешь меня обратно в Форт-Тэйлор?
Брент нахмурился:
— Нет.
Из груди Кендалл вырвался вздох облегчения, но она тотчас отвернулась, однако не смогла скрыть дрожи в теле и выражения ужаса в глазах. Она действительно ненавидела янки, за которым была замужем, но еще сильнее боялась его. Да что там говорить: Джон Мур внушал ей неподдельный ужас.
— Успокойся, Кендалл, я не отошлю тебя в Форт-Тэйлор. — Она прикусила губу; потом вскинула опущенные ресницы и взглянула в лицо Брента своими глазами цвета индиго.
— Но тогда… тогда… как ты собираешься поступить? — Он усмехнулся — его немало забавляли растерянность и замешательство Кендалл.
— Ты можешь остаться здесь, — сказал он с прежней снисходительной улыбкой. — Рыжая Лисица предложил мне сберечь тебя для меня.
— Сберечь меня для тебя! Хорошенькое дело! Что я, какая-нибудь овца? Брент Макклейн, я не собираюсь оставаться здесь! Я умоляю вас, возьмите меня с собой! Говорю это вам как джентльмену…
— Кендалл, хочу тебе напомнить, что еще при первой нашей встрече в Чарлстоне я сказал вам: на меня нечего рассчитывать как на джентльмена.
Он снова заметил в ее глазах злые искорки, увидел, как упрямо надулись губки. Ресницы задрожали, и она взглянула на Брента с видом полнейшей невинности.
— Капитан… Брент, ну неужели ты ничего не понимаешь? Идет война! Я не могу оставаться в неведении…
— Кендалл… — попытался вставить слово Брент. Не обращая на это внимания, Кендалл продолжала говорить сладким, как патока, голоском.
— Ну не могу же я пропадать в этом забытом Богом болоте вместе с краснокожими и аллигаторами!
Он отпустил ее руки и сел, устремив взгляд в окно, за которым уже наступило утро.
— Кендалл, голубка, — в протяжном флоридском говоре Брента проскользнул едкий сарказм, — не помогут тебе ни уловки южной красавицы, ни капризы богатой дамы. Ты остаешься здесь.
Она притихла и молчала до тех пор, пока он снова не посмотрел на нее. Потом села, обхватив руками колени, как бы прикрывая свою наготу. Печальные глаза приобрели цвет неба в лунную ночь; негодуя, она кусала себе губы.
— И надолго? — спросила она глухим голосом. Брент окинул взглядом возлюбленную. Его поражал мгновенный переход от безумной страсти к самой невинности, целомудрию. Распущенные волосы, широко открытые красивые глаза, в которых светилась незапятнанная чистота… Смягчившись, Брент вздохнул:
— До моего возвращения. До тех пор, пока я не найду вполне безопасное место, куда можно тебя отвезти и где в ближайшее время не ожидается никаких сражений.
Кендалл опять охватила дрожь. Была ли это дрожь облегчения? Неизвестно… Она откинула назад волосы и вызывающе посмотрела в глаза Бренту:
— Если я останусь, капитан Макклейн, то хотела бы сказать вам, что не желаю больше молоть этот проклятый конти и не хочу стирать ничего, кроме собственного белья!
Брент нежно улыбнулся и, обняв Кендалл, осторожно и мягко повалил ее спиной на пол — искушение было слишком велико, и он не смог устоять.
— Брент, — едва слышно запротестовала она, отталкивая его своими тонкими пальчиками.
Однако капитан Макклейн смотрел на возлюбленную с непреклонной решимостью во взгляде:
— Послушай меня, Кендалл, сейчас я скажу тебе очень важную вещь. Я хочу, чтобы ты дала мне обещание не доставлять индейцам никаких хлопот. Болото может быть спасительной гаванью, но может стать и опасностью, адом. Опасность возрастает оттого, что по побережью постоянно рыщут янки. Как конфедерат, да теперь и как твой возлюбленный, я не собираюсь возвращать тебя мужу, от которого ты в отчаянии бежала. Но я уверен, что первый же янки, на которого ты наткнешься, быстренько вернет тебя мужу, ты и глазом не успеешь моргнуть. И он будет прав — это даже почетно: вернуть мужу похищенную жену.
Впервые в его присутствии Кендалл не смогла сдержать слез. Правда, она тотчас попыталась взять себя в руки и отвернулась, чтобы смахнуть со щек эти непрошеные слезы. А он с горечью подумал о ее унизительном, жалком существовании с Джоном Муром.
— Я жду твоего слова, Кендалл, — настойчиво произнес Брент.
Пушистые ресницы прикрыли глаза.
— Я не сделаю попытки убежать от индейцев. Мне нравится Рыжая Лисица, и Аполка, и … — На лице Кендалл отразилась душевная мука. Помолчав, она продолжила бесцветным голосом:
— Я просто хотела вернуться домой. Но теперь поняла, что дома-то у меня нет. Меня будут преследовать и в Чарлстоне.
Это была не мольба о помощи, а признание истины. И в этот момент Брент все простил Кендалл Мур. Нежно обхватив ладонями ее лицо, он заглянул в ее глаза:
— Кендалл, война не может продолжаться вечно. — Она горько рассмеялась:
— Знаю. Я слышала это с обеих сторон. «Да мы вскорости вышибем дух из этих плюгавых янки! Еще месяц, и им конец». Или: «Эта деревенщина скоро смажет пятки и разбежится по домам, дайте только срок».
— Все так, Кендалл, война кончится не завтра, но когда-то она ведь кончится. И как только представится, возможность, я обязательно доставлю тебя в какой-нибудь южный порт. А здесь, кстати, тебе будет совсем неплохо. Рыжую Лисицу нельзя назвать дикарем.
— Его — нет, но вот Ночной Ястреб… — пробурчала Кендалл.
— Я?.. — Вежливо, пропустив мимо ушей язвительные нотки в ее голосе, Брент поинтересовался: — Неужели я — дикарь?
— С головы до пят.
Он снова посмотрел на разгоравшуюся зарю, которая красноватым светом начала заливать хижину. И взглянул на Кендалл:
— Я очень рад, голубка, что ты сумела разгадать, какая я скотина, потому как во мне опять проснулось что-то звериное, а война предстоит тоскливая и долгая.
Кендалл была далека от мысли отказывать Бренту в его желаниях. С радостным тихим вздохом она раскрыла ему объятия, стремясь навстречу его ласкам, его ненасытной страсти. Она уже немного изучила его, и чем больше узнавала, тем головокружительнее становилось предвкушение.
Наступило утро. Ее жизнь перевернулась за одну ночь только потому, что этот человек стал ее возлюбленным. Она открыла для себя полноту страсти, возможной между мужчиной и женщиной. В объятиях Брента она могла забыть обо всем на свете: о зловещей войне, бушевавшей в стране, о горьких превратностях своей судьбы.
Она не знала, что он чувствует по отношению к ней. Не понимала она и своего отношения к нему, но одно знала точно — ей хочется ласкать его, встречать его бурные ласки своими, не менее пылкими, запечатлеть на своем теле и в своей душе его нежность и его силу. Как хотелось ей, чтобы исполнилась мечта о любви и чести, столь часто посещавшая ее в тревожных снах…
Он долго держал Кендалл в объятиях, потом, наконец, поднялся. Она прикрыла лицо одеялом, не желая видеть, как он оденется и уйдет. Зачем добровольно подвергать себя мучениям? Она чувствовала себя измотанной и обессиленной. Самые чувствительные струны ее души были обнажены и отзывались острой болью при малейшем прикосновении. Брент надругался над ее чувствами, но потом бросил ей нить спасения, за которую она ухватилась, чтобы окончательно не потерять надежду. Он удовлетворил ее плотские желания, ей понравилась животная страсть, с которой он любил ее. Она радовалась, видя, что он тоже хочет сохранить ее в своей памяти, но… все пережитое за прошедшую ночь лишило ее последних сил.
Сон не хотел отпускать ее из ласковых объятий. Но она проснулась от какого-то нового ощущения. Легкое, нежное, волнующее прикосновение. Чья-то рука медленно скользнула вдоль спины — все ниже, ниже, по пояснице — и остановилась на ее мягких женственных округлостях. Дрожь усилилась, но уже не от холода. Каждое касание ласковой ладони, словно язык пламени, изгоняло холод из ее тела.
Рука не спеша, заскользила вверх, нежно коснулась шеи, снова спустилась вниз… дразня Кендалл и разжигая задремавший огонь ее чрева. Жар пронизал все тело.
Кендалл, выгнувшись дугой, сладострастно застонала, хотя дремота еще не прошла.
— Рядом с ее ухом раздался хрипловатый, требовательный шепот:
— Проснись, Кендалл, скоро рассвет, мне надо уезжать. Да я… так хочу тебя.
От звука голоса Брента Кендалл моментально проснулась. Она открыла глаза и оцепенела. Она действительно продрогла — одеяло сползло на пол, — зато рядом лежал пышущий жаром мужчина.
Луна скрылась, ее серебристый свет не заливал больше хижину; на востоке едва занималась оранжевая заря, чуть-чуть рассеивавшая ночной мрак. Рука Брента уверенно и властно опрокинула Кендалл на спину, и Кендалл заметила в его глазах насмешливый огонек — мужчину явно забавляло сопротивление, которое пыталась оказать ему женщина. Его желание было откровенным; в его решимости овладеть ею было нечто такое, чему невозможно противиться. Кендалл закрыла глаза и судорожно глотнула воздух. Смешно сопротивляться, тем более что она и сама хотела Брента. Он соблазнил ее еще во сне, когда она не контролировала себя, но и от него не укрылся страстный трепет, объявший Кендалл, от его слуха не скрылся ее сладостный, полный томления стон. Но как бы хотелось ей отвергнуть его притязания! Лежать бы неподвижно, как бревно, не обращая внимания на притязания мужчины…
Но… даже и грубое его приставание возбуждало ее. Она снова жаждала его ласк, от которых трепет, словно ртуть, пробегал по ее жилам, пробуждая в ней еще большее желание непередаваемого наслаждения…
Он уезжает. Брент сказал, что разбудил ее потому, что уезжает. Правда, ни словом не обмолвился о том, что будет с ней. И она снова вспомнила, что Брент овладел ею лишь из чувства мести.
— Опять месть, капитан? — спросила она, не открывая глаз. Брент молчал так долго, что Кендалл, приоткрыв веки, посмотрела на него. Капитан Макклейн задумчиво и не без любопытства разглядывал ее. Увидев, что Кендалл открыла глаза, Брент вдруг улыбнулся и, наклонившись к ее лицу, прошептал:
— Нет, это не месть — это желание.
Его губы решительно и маняще прикоснулись к ее чувственным губам. Он словно пробовал их на вкус, дразнил, играл и завлекал в какую-то даль. Языком Брент ощупывал губы Кендалл, нежно покусывая их зубами. Раскрыв рот, он охватил ее губы, требуя, чтобы она впустила его напористый язык, но стоило ей уступить, как он отпрянул назад, приглашая к вечной игре… желая, чтобы она познала его рот так же, как он познавал ее. Кендалл не помышляла об открытиях. Ей было очень приятно от тепла его тела, она довольствовалась его сильными прикосновениями, ей нравилось лежать в плотном кольце его мощных рук. Она теряла голову оттого, как его грудь прижалась к ее нежной упругой груди.
Брент немного отстранился, и Кендалл широко открытыми глазами вопросительно посмотрела на него. В ответ он коснулся пальцем ее губ.
— Прошлая ночь была хороша, но она принесла тебе не только наслаждение, но и боль. Утро даст тебе одно наслаждение.
Кендалл была не в силах отвести глаз от Брента. Все ее страхи куда-то исчезли, как и мысли о своем незавидном положении. Но подспудно это продолжало ее тревожить, и она чувствовала, что надо сопротивляться.
Однако все ее сопротивление свелось к вопросу, заданному тихим и нежным голосом.
— Почему?
Брент не ответил. Он бережно откинул с ее щеки прядь волос и приник к ней всем телом. Она ощутила его вес, но тяжело ей не стало. Он не спешил… Движения его были неторопливыми, почти ленивыми. У нее было теперь время почувствовать каждый томительный момент, каждое его прикосновение. Почувствовать их всем телом, каждой клеточкой. Вот его мускулистые, с жесткими волосами ноги коснулись мягкой и нежной кожи ее ног; вот его сильные темные от загара руки крепко обхватили ее белые руки — сила не подавляла: Брент не брал, он щедро отдавал ей свою силу. Его лицо, почти невидимое в темноте, склонилось к ее лицу, губы ласкали лоб, щеки, шею, груди.
Вдруг она ощутила его напряженное, горячее, пульсирующее желание. Это желание мужской плоти жарко застучало в ее бедра. Оно заявляло о себе, дразнило и жгло, как раскаленное лезвие, раздувая огонь, который и без того бушевал уже в ее теле. Ей уже было знакомо предчувствие любви, и она с нетерпением ждала. Предчувствие заставляло ее дрожать. Разве можно отказать? Она тоже хочет его — хочет сейчас, немедленно, хочет, чтобы он наполнил ее жизнью, от которой она чувствует себя такой цельной и сильной.
С уст Кендалл сорвался непроизвольный вздох, когда Брент обхватил губами ее грудь, лаская и тревожа языком, бутон соска — медленно, томительно, сладко… Она судорожно выгнулась дугой и запустила пальцы в его волосы.
Но он не хотел спешить… Упоительная пытка продолжалась, ласки стали смелее — Брент провел рукой по боку Кендалл, скользнул ладонью по бедрам, наслаждаясь прикосновениями к ее длинным ногам. Она не заметила, как он переместился в сторону. Его губы снова приникли к ее губам, шершавая, в мозолях рука легко и ласково погладила ее упругий живот, спустилась ниже, описывая замысловатые узоры по потаенной поверхности бедер. Кендалл судорожно вздрогнула от сладкого и одновременно мучительного чувства. Она резко повернулась и прильнула к его телу, стремясь ускользнуть от его вездесущих рук, которые лишили ее способности думать, превратил в стонущее, извивающееся существо, всецело подчиненное его воле.
Она попыталась скрыть обуревавшие ее чувства, спрятав голову на его груди. Но не так-то легко было обмануть искушенного в любовных делах капитана Макклейна. Он взял ее двумя пальцами за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. Потом отпустил и положил руку меж ее грудей. Сердце ее трепетало, дыхание стало прерывистым.
Кендалл дрожала, охваченная одним неуемным желанием — принадлежать Бренту.
— Ты спросила меня почему, — тихо произнес он. — Вот… вот, — его рука твердо взяла Кендалл за плечо, которое подалось под его натиском словно воск, быстро провел ладонью по ее ногам и бедрам, — вот почему.
Кендалл хотела что-то произнести, но уста отказались повиноваться.
Он крепко обнял ее и закрыл глаза:
— Держись за меня, Кендалл. Ласкай меня, люби меня. — Она послушно обхватила его руками, а он опять нежно накрыл ее своим могучим телом, сильные ноги раздвинули ее ноги, не встретив никакого сопротивления. Она смотрела на него широко открытыми глазами, и в них не было протеста. Он тоже неотрывно смотрел на нее. Когда его плоть вошла внутрь нее, с ее полураскрытых влажных губ сорвался едва слышный звук. От этого стона любовный пыл Брента удвоился, им овладела какая-то умопомрачительная лихорадка: он двигался в ней все быстрее. Кендалл опять страстно выдохнула и прикусила зубами мускулистое плечо возлюбленного пальцы, оставляя бороздку, судорожно царапали его спину, неистовые в ласке.
— Прижмись ко мне, — хрипло прошептал он. — Вся.
Она тут же подчинилась, Обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом; с ее уст слетали тихие стоны. Движения Брента стали размашистее, он проникал все глубже в нее и все больше становился частью ее существа. Как в бреду, она слышала ласковые слова, которые он нашептывал ей, — о том, как она хороша и как возбуждает его своим телом и ласками…
Брент приподнял, голову.
— Говори, Кендалл, говори, скажи, что ты чувствуешь. — Глаза ее были плотно закрыты. Сотрясаясь всем телом, она, извиваясь, выгибалась навстречу каждому его движению, воспаряя все выше и выше — до немыслимых высот, задыхаясь от неведомого ранее наслаждения. Но слов не было. Сойдясь с Брентом в этой восхитительной близости и растворившись в нем, она не находила сил что-либо произнести. Румянец стыда залил ее щеки, ей хотелось спрятаться от самой себя — настолько беззаветно и бесстыдно отдавалась она Бренту.
— Кендалл…
— Я… Я не могу…
Раздался приглушенный хрипловатый смех — признак мужского торжества.
— Ты сможешь, радость моя! Придет такое время — и ты все сможешь.
Смех оборвался, слова затихли, когда она застонала и бешено ухватила Брента за спину. Мозг затуманился, она выкрикивала его имя, как символ чистого наслаждения, а ее тело сотрясалось от неизведанного доселе блаженства.
— О Брент… Брент…
Он еще раз сильно и жестко вошел в нее; тело его напряглось, содрогнулось и обмякло. Опьяняющее чудо вливалось в Кендалл вместе со сладостным нектаром, истекавшим из Брента. Он сумел показать ей, какая огромная сила заключается в любви. Да, она покорилась и подчинилась ему, его воле, но сейчас она чувствовала, что тоже обрела над ним безграничную власть.
Брент приподнялся на локте и хозяйским жестом положил ей руку на талию. Кендалл смотрела на него во все глаза, страстно желая, чтобы ощущение головокружительного наслаждения осталось с ней навечно. Но чувство небесного удовольствия прошло, и на нее снова навалились невеселые мысли о том положении, в котором она оказалась по воле этого человека. Брент молчал, в уголках рта таилась улыбка, глаза все еще были подернуты туманной дымкой страсти.
Он шевельнул рукой, провел ладонью по щеке Кендалл, убрал с плеча прядь ее волос и снова положил свою широкую ладонь на ее талию.
— Мне надо снова отправляться на войну, — пробормотал он, покачав головой с удрученным видом, словно сожалея о такой вопиющей несправедливости.
Кендалл оцепенела, застыв в напряженной позе, потом прикрыла глаза, но тут же вызывающе взглянула на Брента, стараясь не выдать рвущийся наружу страх.
— По крайней мере, вы знаете, на что идете, капитан Макклейн.
Он выгнул бровь, усмехнулся, морщинки у рта стали глубже.
— Кажется, мы вдруг решили соблюдать официальность, не правда ли, миссис Мур? Хотя должен признать, что вы прекрасно чувствуете, когда следует называть меня по имени, данном при крещении. Согласитесь, что шепот в порыве страсти «капитан Макклейн» не прибавит любовного пыла.
Глаза Кендалл зло вспыхнули. Брент заметил, как она стиснула зубы и вскинула голову, но он успел выбросить вперед руку и поймал ее за запястье, прежде чем ее ладонь коснулась его щеки. Кендалл молча метала в Брента громы и молнии, а он, посмеиваясь, развел ее руки в стороны и, склонившись над ней, нежно поцеловал ее в побелевшие, поджатые губы.
— Кендалл, лучше ты скажи мне, что с тобой делать.
— Ты должен взять меня с собой, — отозвалась она. — Ведь ты. наверняка зайдешь по пути в какой-нибудь открытый порт Конфедерации.
— Конечно, зайду, — благодушно согласился Брент, пресекая одновременно отчаянные попытки Кендалл освободить руки.
— Но тогда…
— Я не могу взять тебя с собой, Кендалл. Я направлюсь к проливу, а там предстоит довольно, жестокое сражение, что, согласись, небезопасно.
— Но ты можешь высадить меня по пути, например в Тампе! А оттуда я доберусь до Джексонвилла или до Фернандины…
Снисходительная улыбка исчезла с лица Брента, голос его приобрел суровость и печаль:
— На побережье не осталось ни одного безопасного города, а хуже всего дела обстоят в Джексонвилле.
К своему изумлению, Брент увидел, как с лица Кендалл схлынула краска, щеки стали мертвенно-бледными:
— Но… ты же не отошлешь меня обратно в Форт-Тэйлор?
Брент нахмурился:
— Нет.
Из груди Кендалл вырвался вздох облегчения, но она тотчас отвернулась, однако не смогла скрыть дрожи в теле и выражения ужаса в глазах. Она действительно ненавидела янки, за которым была замужем, но еще сильнее боялась его. Да что там говорить: Джон Мур внушал ей неподдельный ужас.
— Успокойся, Кендалл, я не отошлю тебя в Форт-Тэйлор. — Она прикусила губу; потом вскинула опущенные ресницы и взглянула в лицо Брента своими глазами цвета индиго.
— Но тогда… тогда… как ты собираешься поступить? — Он усмехнулся — его немало забавляли растерянность и замешательство Кендалл.
— Ты можешь остаться здесь, — сказал он с прежней снисходительной улыбкой. — Рыжая Лисица предложил мне сберечь тебя для меня.
— Сберечь меня для тебя! Хорошенькое дело! Что я, какая-нибудь овца? Брент Макклейн, я не собираюсь оставаться здесь! Я умоляю вас, возьмите меня с собой! Говорю это вам как джентльмену…
— Кендалл, хочу тебе напомнить, что еще при первой нашей встрече в Чарлстоне я сказал вам: на меня нечего рассчитывать как на джентльмена.
Он снова заметил в ее глазах злые искорки, увидел, как упрямо надулись губки. Ресницы задрожали, и она взглянула на Брента с видом полнейшей невинности.
— Капитан… Брент, ну неужели ты ничего не понимаешь? Идет война! Я не могу оставаться в неведении…
— Кендалл… — попытался вставить слово Брент. Не обращая на это внимания, Кендалл продолжала говорить сладким, как патока, голоском.
— Ну не могу же я пропадать в этом забытом Богом болоте вместе с краснокожими и аллигаторами!
Он отпустил ее руки и сел, устремив взгляд в окно, за которым уже наступило утро.
— Кендалл, голубка, — в протяжном флоридском говоре Брента проскользнул едкий сарказм, — не помогут тебе ни уловки южной красавицы, ни капризы богатой дамы. Ты остаешься здесь.
Она притихла и молчала до тех пор, пока он снова не посмотрел на нее. Потом села, обхватив руками колени, как бы прикрывая свою наготу. Печальные глаза приобрели цвет неба в лунную ночь; негодуя, она кусала себе губы.
— И надолго? — спросила она глухим голосом. Брент окинул взглядом возлюбленную. Его поражал мгновенный переход от безумной страсти к самой невинности, целомудрию. Распущенные волосы, широко открытые красивые глаза, в которых светилась незапятнанная чистота… Смягчившись, Брент вздохнул:
— До моего возвращения. До тех пор, пока я не найду вполне безопасное место, куда можно тебя отвезти и где в ближайшее время не ожидается никаких сражений.
Кендалл опять охватила дрожь. Была ли это дрожь облегчения? Неизвестно… Она откинула назад волосы и вызывающе посмотрела в глаза Бренту:
— Если я останусь, капитан Макклейн, то хотела бы сказать вам, что не желаю больше молоть этот проклятый конти и не хочу стирать ничего, кроме собственного белья!
Брент нежно улыбнулся и, обняв Кендалл, осторожно и мягко повалил ее спиной на пол — искушение было слишком велико, и он не смог устоять.
— Брент, — едва слышно запротестовала она, отталкивая его своими тонкими пальчиками.
Однако капитан Макклейн смотрел на возлюбленную с непреклонной решимостью во взгляде:
— Послушай меня, Кендалл, сейчас я скажу тебе очень важную вещь. Я хочу, чтобы ты дала мне обещание не доставлять индейцам никаких хлопот. Болото может быть спасительной гаванью, но может стать и опасностью, адом. Опасность возрастает оттого, что по побережью постоянно рыщут янки. Как конфедерат, да теперь и как твой возлюбленный, я не собираюсь возвращать тебя мужу, от которого ты в отчаянии бежала. Но я уверен, что первый же янки, на которого ты наткнешься, быстренько вернет тебя мужу, ты и глазом не успеешь моргнуть. И он будет прав — это даже почетно: вернуть мужу похищенную жену.
Впервые в его присутствии Кендалл не смогла сдержать слез. Правда, она тотчас попыталась взять себя в руки и отвернулась, чтобы смахнуть со щек эти непрошеные слезы. А он с горечью подумал о ее унизительном, жалком существовании с Джоном Муром.
— Я жду твоего слова, Кендалл, — настойчиво произнес Брент.
Пушистые ресницы прикрыли глаза.
— Я не сделаю попытки убежать от индейцев. Мне нравится Рыжая Лисица, и Аполка, и … — На лице Кендалл отразилась душевная мука. Помолчав, она продолжила бесцветным голосом:
— Я просто хотела вернуться домой. Но теперь поняла, что дома-то у меня нет. Меня будут преследовать и в Чарлстоне.
Это была не мольба о помощи, а признание истины. И в этот момент Брент все простил Кендалл Мур. Нежно обхватив ладонями ее лицо, он заглянул в ее глаза:
— Кендалл, война не может продолжаться вечно. — Она горько рассмеялась:
— Знаю. Я слышала это с обеих сторон. «Да мы вскорости вышибем дух из этих плюгавых янки! Еще месяц, и им конец». Или: «Эта деревенщина скоро смажет пятки и разбежится по домам, дайте только срок».
— Все так, Кендалл, война кончится не завтра, но когда-то она ведь кончится. И как только представится, возможность, я обязательно доставлю тебя в какой-нибудь южный порт. А здесь, кстати, тебе будет совсем неплохо. Рыжую Лисицу нельзя назвать дикарем.
— Его — нет, но вот Ночной Ястреб… — пробурчала Кендалл.
— Я?.. — Вежливо, пропустив мимо ушей язвительные нотки в ее голосе, Брент поинтересовался: — Неужели я — дикарь?
— С головы до пят.
Он снова посмотрел на разгоравшуюся зарю, которая красноватым светом начала заливать хижину. И взглянул на Кендалл:
— Я очень рад, голубка, что ты сумела разгадать, какая я скотина, потому как во мне опять проснулось что-то звериное, а война предстоит тоскливая и долгая.
Кендалл была далека от мысли отказывать Бренту в его желаниях. С радостным тихим вздохом она раскрыла ему объятия, стремясь навстречу его ласкам, его ненасытной страсти. Она уже немного изучила его, и чем больше узнавала, тем головокружительнее становилось предвкушение.
Наступило утро. Ее жизнь перевернулась за одну ночь только потому, что этот человек стал ее возлюбленным. Она открыла для себя полноту страсти, возможной между мужчиной и женщиной. В объятиях Брента она могла забыть обо всем на свете: о зловещей войне, бушевавшей в стране, о горьких превратностях своей судьбы.
Она не знала, что он чувствует по отношению к ней. Не понимала она и своего отношения к нему, но одно знала точно — ей хочется ласкать его, встречать его бурные ласки своими, не менее пылкими, запечатлеть на своем теле и в своей душе его нежность и его силу. Как хотелось ей, чтобы исполнилась мечта о любви и чести, столь часто посещавшая ее в тревожных снах…
Он долго держал Кендалл в объятиях, потом, наконец, поднялся. Она прикрыла лицо одеялом, не желая видеть, как он оденется и уйдет. Зачем добровольно подвергать себя мучениям? Она чувствовала себя измотанной и обессиленной. Самые чувствительные струны ее души были обнажены и отзывались острой болью при малейшем прикосновении. Брент надругался над ее чувствами, но потом бросил ей нить спасения, за которую она ухватилась, чтобы окончательно не потерять надежду. Он удовлетворил ее плотские желания, ей понравилась животная страсть, с которой он любил ее. Она радовалась, видя, что он тоже хочет сохранить ее в своей памяти, но… все пережитое за прошедшую ночь лишило ее последних сил.