Страница:
Люди выглядели еще хуже лошадей. Несколько солдат сидели без сапог, в каких-то тряпичных опорках.
Одеты кавалеристы были кто, во что или в рваную форму, и сами они, как и встреченный Брентом разведчик, были невероятно худы.
Не успел Макклейн подойти к костру, как какой-то похожий на пугало солдат порывисто встал:
— Брент! Стерлинг, Господи, это же Брент!
Один из ходячих скелетов бросился к Макклейну и едва не сбил его с ног, но Брент и не думал обороняться. Он обнял исхудавшего человека, терпеливо принимая удары, сыпавшиеся ему на спину. Наконец, человек немного успокоился и чуть отстранился. Брент с любовью взглянул в серые глаза, так похожие на его собственные.
— Па! Как здорово, что я тебя нашел! Я так боялся…
— Боялся, что я схлопотал пулю, а ты ничего об этом не слышал? — насмешливо поинтересовался Джастин Макклейн. — Не отлили еще ту пулю, сынок. Старые кости, конечно, хрупкие, да и голова седая, но бравый солдат еще живехонек!
— Брент!
К нему подбежал еще один оборванец, в котором Брент не без труда узнал родного брата. Моряк смотрел на своих близких с неловкой улыбкой:
— Не примите это за обиду, но вы оба ужасно выглядите. — Стерлинг пожал плечами:
— Именно по этой причине мы и пришли в Мэриленд. Виргинию просто изнасиловали, Брент. Ли не мог ни одеть, ни накормить нас только потому, что виргинская глубинка залита кровью, разграблена и сожжена. Но мы надеемся чем-нибудь разжиться в обозах янки.
— Зато ты выглядишь просто здорово, сынок! — с гордостью произнес старый Джастин. Брент скривился:
— Я только что из Лондона.
— Ты еще не был дома? — с тревогой в голосе спросил Джастин. — С самой весны? Но почему? Я, правда, получал письма от твоей сестры, но все равно волнуюсь. Она пишет, что все хорошо. Янки приходят и уходят, но не трогают мирное население.
Горло Брента сдавил спазм. Ясно, Дженнифер ни словом не обмолвилась, что от их «Южных морей» остались одни головешки и воспоминания.
— Дженнифер прекрасно выглядела, когда я ее видел, — красивая, как картинка, па.
Незачем было говорить отцу и брату правду о «Южных морях», тем более, что им скоро идти в бой.
— А что ты делаешь здесь, братец? — Лицо Стерлинга расплылось в широкой улыбке. — Тебе мало дел на море, а? Или в Лондоне? Каков молодец, па! Пока мы тут надрывались, этот парень прохлаждался в Англии. Надо было нам записаться во флот, па, а не в кавалерию! — Стерлинг рассмеялся и хлопнул Брента по плечу. — Ладно, братец, коль тебе не терпится поучаствовать в драке, то завтра представится такая возможность. Макклеллан постарался вовсю. У него все готово для генерального сражения.
— Я слышал, что Бренту и на море бывает жарко, — вмешался в разговор старик Макклейн, смеясь шутке старшего сына. — Но действительно, что ты делаешь здесь?
В ответ Брент пожал плечами.
— «Дженни-Лин» получила несколько пробоин, и ее сейчас ремонтируют на верфи Ричмонда. Мне все равно надо ждать две недели, и Джефф Дэвис предложил мне навестить вас.
— Это он здорово придумал! — похвалил президента Стерлинг. — Пошли, Брент, поздороваешься с ребятами. Ты многих знаешь — Клиффа Дерфилда, Крейга Хэмптона и еще нескольких. Старика Рейли убили у Манассаса, но нас еще много.
Взявшись за руки, отец и сыновья направились к костру.
Стерлинг Макклейн, с преувеличенным вниманием рассматривая свою палатку, легонько толкнул брата в плечо:
— Брент.
— Что? — тихо отозвался тот.
— Ты знаешь, тут ходят слухи, что ты умыкнул у какого-то янки жену?
Брент невольно вздрогнул, как от удара.
— Это не слухи. Стерлинг. Это очень похоже на правду. Только я ее не умыкал, это сделал Рыжая Лисица. Потом янки снова ее отобрал, но она сбежала от него и вернулась ко мне.
Стерлинг тихонько присвистнул:
— Столько лет тебя не могла прибрать к рукам ни одна девица, а теперь ты спутался с замужней женщиной.
— Ее муж — настоящий зверь в человеческом обличье, Стерлинг. — Брент помолчал. — Она достойна лучшей участи. Я готов сделать для нее все, что будет угодно судьбе. Как только она получит развод, я женюсь на ней. — Испытывая неловкость, Брент снова помолчал. — Стерлинг, папа тоже все знает?
— Да.
— В этом деле нет ничего постыдного, Стерлинг. Я люблю ее, и меня совершенно не волнует, что будут болтать по этому поводу ханжи. Надеюсь только, что эти слухи не задели папину гордость.
Внезапно из темноты негромко прозвучал третий голос:
— Гордость твоего отца нисколько не задета, сынок. Я доверяю твоему чувству чести. Делай для этой женщины то, что считаешь правильным.
Брент улыбнулся в темноте южной ночи:
— Хорошо, па. Я обязательно поступлю так, как ты говоришь.
— Вот и хорошо, а теперь заткните свои молодые глотки и дайте старику немного вздремнуть. Болтаете, как леди за чашкой чаю на званом обеде, сынки. Спите.
К семи часам битва разгорелась с полной силой, смерть начала собирать свой щедрый урожай.
Люди сошлись в смертельной схватке на кукурузном поле — золотые початки и сочные зеленые стебли ждали хозяйской руки, но не дождались. Нет больше початков, и нет больше сочных зеленых, стеблей. Беспощадный артиллерийский огонь с обеих сторон сжег на этом поле всю зелень до самых корней.
Теперь оно было усеяно трупами. Там, где на рассвете гордо покачивали початками стебли кукурузы, лежали в уродливых позах тела в синих и серых мундирах.
Кавалерия сдерживала натиск союзного генерала Даблдея, который пытался овладеть дорогой на Хейгерстаун; путь янки преградила и артиллерия. Стоунуолл Джексон стоял с непоколебимым упорством, но потери просто ужасали.
Брент работал в поте лица, заряжая вместе с отцом и братом пушку. Для ведения огня требовался расчет из шести человек, и если один выбывал, скошенный пулей наступавшей пехоты янки, на его место тотчас же вставал другой. По команде отца они после нескольких выстрелов перекатывали пушку на новую позицию.
Стерлинг пытался шутить, стараясь не обращать внимания на все увеличивавшееся число трупов в серых и синих мундирах.
Брент устал. Болели натруженные мышцы, руки стали черными от пороха. Теперь-то он знал, что такое армия Северной Виргинии: эти люди не умеют отступать. Настоящие бойцы! И генералы отличались упорством, мужеством и стойкостью и готовы были бить любого противника, даже превосходящего их по численности. Казалось, эти люди способны сражаться почти без боеприпасов, только силой своей неисчерпаемой воли.
Было совсем неясно, кто одерживает победу. К полудню самый ожесточенный бой закипел у маленькой церквушки на краю поля. Конфедераты потеряли шесть тысяч человек, федералы — семь. Ужасающая статистика! И даже нечто большее, чем статистика. Это были убитые люди, густо усеявшие своими телами кукурузное поле.
— Что мы тут делаем, Брент? — устало спросил Стерлинг, вытирая с лица пот и оставляя на лбу черные следы пороха.
— Сражаемся за Конфедерацию, — без всякого выражения ответил Брент.
Стерлинг горько усмехнулся.
— Да, за Конфедерацию. Брент, мы начинали эту войну, чтобы сохранить права штатов. Конечно, рабство — очень спорное право, но есть и другие права, которые мы хотели сохранить. И что получилось? Вот я здесь, в Мэриленде, вокруг трупы, а мой дом захвачен, и я ничего не могу с этим поделать…
— Ложись, Стерлинг, — прохрипел Брент. Над головами братьев просвистело пушечное ядро и взорвалось совсем рядом, за спиной Стерлинга. Брент почувствовал, как его подхватила какая-то горячая, неимоверная сила и подбросила в воздух, крутя, словно былинку. Потом отпустила, и он тяжело грохнулся на землю. Секунду он лежал неподвижно, с трудом ловя пересохшими губами горячий, влажный воздух, наконец, смог пошевелиться. Кости целы. Однако вокруг клубился такой густой пороховой дым, что ничего нельзя было различить. Брент встал на колени и наугад пополз вперед, слыша со всех сторон крики раненых.
— Стерлинг! Па!
Дым начал потихоньку оседать, и тут Брент увидел брата. Изо рта Стерлинга вытекала тонкая струйка крови. Но не эта кровь привела Брента в неописуемый ужас. Руки Стерлинга были прижаты к животу, в котором зияла огромная рана, залитая кровью.
— Брент?
— Я здесь, Стерлинг. Не разговаривай, я вынесу тебя отсюда. — Стерлинг попытался рассмеяться, но тут же осекся, едва не захлебнувшись кровью.
— Ты помнишь магнолии, Брент? Наши магнолии? Как они свешивались вдоль дороги… почти до самой земли. Я так любил ездить верхом… по этой дороге… Потом выезжаешь на пригорок, и «Южные моря» видны, как остров в лесу… Ты помнишь, Брент?
— Да, Стерлинги все помню. Не разговаривай. Сейчас я подниму тебя, — и Стерлинг вскрикнул от боли, когда Брент приподнял его, чтобы обернуть живот сюртуком. Надо вынести брата с поля боя, найти врача, но как отыскать его в этом месиве?
Позади был Вествудский лес, впереди кипел ожесточенный бой за церковь, переходившую из рук в руки. Господи, подумал Брент, где найти помощь?
Вытащив брата из зоны артиллерийского огня, Брент выволок его на небольшую лесную полянку. Стерлинг открыл глаза:
— Не бросай «Южные моря», Брент. Позаботься о Патриции и Патрике…
— Спокойно, Стерлинг, — проговорил Брент, стараясь скрыть отчаяние наигранной бодростью. — Просто лежи и старайся глубоко дышать.
— Носилки! — Возглас раздался где-то совсем рядом. Брент повернулся, но заволакивавший все вокруг дым мешал разглядеть того, кто кричал.
— Носилки! — громко крикнул Брент. Где-то рядом была помощь.
— Я иду… Крикните снова, чтобы я смог сориентироваться!
Голос, ответивший Бренту, был исполнен спокойствия и уверенной властности. Макклейн встал, чтобы разглядеть неожиданного помощника, и остолбенел.
Человек был одет в синее. «Капитан янки!» — понял Брент, разглядев золотые нашивки на рукаве. Светло-желтые волосы офицера были коротко подстрижены, карие глаза смотрели дружелюбно; в них светился недюжинный ум. Федеральный капитан смотрел на Брента озадаченно.
Несколько секунд, которые показались бесконечными, двое мужчин разглядывали друг друга, напряженно ожидая нападения. Потом капитан федералов перевел глаза на Стерлинга:
— Ранение в живот?
— Думаю, что да.
Капитан склонился над Стерлингом и сдвинул с места импровизированную повязку.
— Все может быть не так уж плохо, — произнес янки, стаскивая со Стерлинга кавалерийскую куртку и рубашку, чтобы осмотреть рану:
— Надо унести его отсюда, — с трудом выдавил из себя Брент.
Стало ясно, что янки взяли церковь и захватили лес. Капитан посмотрел на Брента:
— Вы не сможете никуда его унести: он не выдержит дороги и умрет. Вы не сможете обойтись без помощи.
Брент попытался прочистить горло и откашлялся.
— Я не могу оставить его здесь, — почти шепотом произнес он.
Капитан янки встал, покусывая губу:
— Послушай меня, мятежник. Слухи о том, что хирурги янки зарезали больше конфедератов, чем их убили на поле боя, довольно сильно преувеличены. Я врач, сэр. Я дал клятву лечить больных и раненых, и мне плевать, какую форму они носят — синюю или серую. Оставьте его мне. Это его единственный шанс. Тут земля уже объята смертью. Тысячи уже погибли, и еще больше погибнет потом. Не делайте этого человека одним из убитых.
Стерлинг мучительно застонал, и Брент склонился к нему:
— Брат, ты слышишь меня? Это капитан…
— Капитан медицинской службы Дурбин, — подсказал Бренту янки, снова опускаясь на колени возле раненого.
— Я знал Дурбина в Нью-Йорке еще до войны, — солгал Брент. — Он позаботится о тебе.
— Нет-нет, не оставляй меня умирать у янки!
— Ты не умрешь. Стерлинг. Я никогда не собирался всерьез заниматься «Южными морями». Тебе придется самому вести там хозяйство, а для этого надо остаться в живых. Стерлинг! Только янки могут оказать тебе медицинскую помощь! Только они…
Рука доктора коснулась плеча Брента. Он посмотрел в глаза армейскому капитану-хирургу.
— Он совершенно обессилел от потери крови. Не стоит с ним разговаривать. Может быть, он умрет, но я даю вам слово, что сделаю все, чтобы спасти ему жизнь. А вам лучше уйти отсюда. Тюрьма — не самое хорошее место на земле. Скажите, как вас найти. Я напишу вам, как только смогу.
Брент колебался лишь краткую секунду.
— Дженнифер Макклейн, Джексонвилл. Если он умрет, она приютит его жену и… сына. — Янки кивнул.
— А теперь уходи, мятежник, пока сюда не пожаловал военно-полевой суд.
Брент поднялся и побежал в лес.
Ли принял решение форсировать Потомак и уходить в Западную Виргинию. У генерала Макклеллана не было сил преследовать отходящих конфедератов.
Так закончилась самая кровавая битва в истории Гражданской войны.
Всю ночь, слушая неистовые крики раненых, Брент разыскивал на поле боя своего отца, но тщетно. Капитан Джастин Макклейн из Второго флоридского кавалерийского полка пропал без вести.
Первым вернулся Чарли Макферсон. Он уже слышал о несчастье, приключившемся с отцом и братом Брента, и предпочел бы не тревожить капитана, но на судно начали возвращаться матросы, и пришлось постучаться в капитанскую каюту.
— Я не стану слишком беспокоить вас, капитан, но команда возвращается, да к тому же по тавернам ходят странные слухи, которые могут вас заинтересовать.
— Что там стряслось, Чарли? — устало поинтересовался Брент.
— Кажется, кто-то решил составить нам конкуренцию. В море откуда ни возьмись появилась конфедератская шхуна, на которой нет ни одного офицера. Янки говорят, что команда состоит из индейцев и одной… женщины, сэр. Они потопили уже четыре шлюпа, три шхуны и два фрегата янки, и все это у берегов Южной Флориды. Шхуна называется «Гордость повстанца».
Когда Чарли входил в каюту, Брент безучастно смотрел в потолок. Услышав сообщение помощника, он сбросил ноги на пол и вскочил с койки.
— Что? — вне себя от гнева прошипел он.
— Скорее всего, это правда, капитан. Старики в таверне читали это в газетах янки. А сами янки здорово досадуют на это. Уж больно много хлопот доставляет им это судно. Там, видно, собрались такие же нахалы, как мы!
— Сукина дочь! — загремел Брент. — Маленькая идиотка! Не верю я в это! Она же не знает, как ведется война. Где она раздобыла судно? Откуда взялся экипаж? Ах да, это же индейцы! Ну, Рыжая Лисица!
Чарли молча попятился, не желая быть захлестнутым волной капитанского гнева. Брент Макклейн редко выходил из себя, но уж если это случалось, то чертям становилось жарко.
Капитан мерил нетерпеливыми шагами свою тесную каюту. Серые глаза его горели огнем.
Внезапно Макклейн резко остановился у стола:
— Мы готовы к отплытию?
— Да, сэр. Экипаж на борту. Мы предполагали выйти с рассветом… — Брент с решительным видом прошел мимо Чарли.
— Снимаемся с якоря сейчас же. Сумерки — самое лучшее время для прорыва блокады. — Задержавшись в дверях, Брент вдруг обернулся и изо всех сил грохнул кулаком по обшивке каюты; — Я ее убью! Черт, задушу собственными руками! Она должна понять, что не такая уж она неуязвимая. Она не должна вести себя как последняя дура. Если не поймет, то я закую ее в цепь и посажу в клетку.
С этими словами он вышел на палубу, откуда через секунду донесся его голос, отдающий команды.
Чарли шел следом, но ему совсем не хотелось напоминать капитану, что тот ведет себя тоже как последний болван — сначала ввязался в сражение вместе с виргинской армией, а теперь хочет пройти сквозь блокаду, словно это прогулка на яхте.
Дураки, подумал Чарли. Дураки и герои. Впрочем, это, видимо, одно и то же.
Глава 16
Кендалл открыла глаза и тупо уставилась на Эйми Армстронг, которая с громким криком ворвалась в спальню. В первый момент Кендалл не могла ничего понять. Эйми нервно ломала руки, а она усилием воли пыталась стряхнуть с себя остатки сна. Наконец до нее начал доходить смысл слов Эйми.
Как сладко спалось… Ей снился сон, что война, наконец, кончилась, жизнь снова стала такой, какой была когда-то… давным-давно. Главным в ее сне был Крестхейвен: над бескрайним морем созревшего хлопка высился громадный плантаторский дом.
Они с Брентом рука об руку шли по тропинке, и хотя оба оплакивали прошлые времена; в их сожалении была некая ностальгия по тому потрясению, которое пришлось пережить и Северу, и Югу. Их же собственное будущее представлялось светлым и лучезарным.
Славные мечты стали реальностью, Конфедеративные Штаты Америки выжили. И она, Кендалл, была их частью; маленькой, но частью. И ее шхуна, отнятая у янки, внесла свою лепту в достижение военной победы…
— Исчезла! — не веря своим ушам повторила Кендалл, сбрасывая с себя простыню и расставаясь со сладким сном. — Судно исчезло? Эйми, о чем ты говоришь? Как оно могло исчезнуть? Его же охраняли! — Она вскочила с кровати.
Эйми собралась ответить, как вдруг на плечо легла большая загорелая рука и отодвинула ее в сторону. От неожиданности у Кендалл прямо-таки отвисла челюсть — Брент собственной персоной вытолкал Эйми из комнаты.
— Я сам объясню, как все произошло, если ты не возражаешь, Эйми, — вежливо произнес Брент. Пожалуй, даже чересчур вежливо…
Макклейн, как всегда, выглядел великолепно. Возможность видеть и слышать его наполняла Кендалл неизъяснимым жаром, кровь заиграла в жилах, душу объял почти священный трепет. Кендалл всегда думала только о нем, о Бренте. С мыслью о нем засыпала и просыпалась, жила только ради того момента, когда он снова появится перед ней, — живой, из плоти и крови. Сейчас она бросится к нему на шею, прижмется всем телом, осыплет ласками, радуясь, что может целовать его настоящего и живого.
Однако она не бросилась целовать возлюбленного, а застыла на месте, чувствуя, как жар в крови уступает место леденящему холоду.
Никогда еще не смотрел он на нее так холодно и с такой яростью. Самое страшное заключалось в том, что это не была внезапная вспышка. Нет, Брент был спокоен, убийственно спокоен, полностью владея своими чувствами, Кендалл подумала, что если сейчас прикоснется к нему, то ощутит твердость бездушного камня.
— Брент, — пробормотала она, стараясь придать своему голосу хоть какое-то подобие твердости и не поддаться панике, которая была готова охватить ее при виде холодной ярости, словно аура, окружающей Брента.
Эйми, очевидно, сочла за благо послушаться его. Во всяком случае, она куда-то пропала.
Брент плотно закрыл дверь.
Кендалл была перепугана до глубины души. Она испугалась почти так же, как когда-то в болотах, где они встретились впервые после происшествия в Чарлстоне. Пожалуй, сейчас Кендалл испугалась больше — теперь она знала Брента.
Знала… Чепуха, совсем она его не знает! Что сделала с ними всеми война? Разве когда-нибудь источали ее глаза такую неописуемую боль? В его же глазах застыл такой холод, что Кендалл показалось: у нее сейчас остановится сердце.
Его гнев был бесстрастным, но грубым и… беспощадным.
Внешне Брент почти не изменился. На нем также ловко сидел серый морской мундир с золотыми нашивками, но усы и борода нуждались в стрижке. Резкие черты лица заострились. Губы были плотно сжаты, и Кендалл с внезапной грустью подумала о том, что гораздо чаще видела Брента в гневе, чем в хорошем настроении.
«Нет! — кричало ее исстрадавшееся сердце, — нет, он любит ее, она же точно знает, что любит!» Она вспомнила, что когда они были вместе последний раз, им было хорошо, хотя вокруг все так же бушевала война.
Он молчал, просто смотрел на нее, и, как всегда, в его молчании крылась неистовая скрытая сила, таился взрыв. Даже когда Брент стоял неподвижно, было ясно, что от него исходит непоколебимая сила. Вся его фигура дышала несокрушимой страстью.
Кендалл была не в силах пошевелиться. Все, на что она была способна, — это стоять, глядя на Брента, и с грустью думать, что она совсем по-другому представляла себе их встречу.
Брент, наконец, пошевелился. Кендалл нервно схватилась пальцами за высокий ворот ночной рубашки — она, наконец, обрела способность соображать. Эйми кричала, что «Гордость повстанца» исчезла, а теперь появился Брент Макклейн, который ведет себя, как король, который сейчас пошлет свою нерадивую подданную на плаху.
Усилием воли Кендалл стряхнула липкий страх, охвативший ее, и, прищурив глаза, посмотрела на Брента. Восторженных объятий не будет, нежности тоже, и пусть он будет проклят, если сможет заставить ее обороняться от его несправедливого нападения.
— Что ты сделал с моим судном? — резко спросила она.
Искра попала в бочку с порохом, воспламенив весь тот гнев и страх, который Брент прятал под маской спокойствия всю дорогу от Ричмонда.
Может быть, если бы он не был в битве у Шарпсберга и не видел потоки крови, затопившие Антиетам-Крик… Если бы он не видел ужасную рану своего брата… Если бы ему не пришлось оставить Стерлинга врачу янки… Если бы его отец не пропал без вести… Если бы…
Если бы этого не было, то, возможно, Брент смог бы вести себя по-другому. Может быть, тогда он обнял бы свою любимую и нежно сказал ей, что он потерял всех своих близких, утратил все, что ему было дорого, и не хочет потерять еще и ее, Кендалл. Но это было…
Брента трясло, когда он пересек комнату; самообладание изменило ему, когда он посмотрел на копну непокорных волос и услышал заданный холодным тоном вопрос. Он знал, что причиняет Кендалл боль, когда схватил ее за руку, но не мог ослабить железную хватку. Брент изо всех сил встряхнул Кендалл, увидев сопротивление в ее синих глазах. Надо во что бы то ни стало вышибить из нее гордыню. Это надо сделать сейчас, пока то же самое не попытался сделать кто-нибудь другой, когда его, Брента, не будет рядом, чтобы защитить это неразумное создание.
— Ты безмозглая маленькая ведьма, — прошипел он сквозь зубы. — Если ты хочешь, чтобы тебя убили, не впутывай в это дело стариков, индейских женщин и детей, которых убьют вместе с тобой!
Как больно он ее схватил! Первым побуждением Кендалл было освободиться и бежать. Свободной рукой она вцепилась в его руку, державшую ее, как в железных клещах.
— Прекрати, Брент! Оставь меня!
Он оставил ее, с такой силой отшвырнув от себя, что Кендалл с размаху упала на кровать. Пока она пыталась встать, он отошел к двери, сорвал с головы шляпу и запустил в волосы пальцы. Кендалл оставила попытку встать. Она натянула ночную рубашку на колени и оперлась на резную спинку кровати.
Когда он обернулся, она была готова вскочить, чтобы бежать… или драться.
— Ты когда-нибудь, — с жаром спросил он, — научишься думать о том, что творишь?
Кендалл вдруг почувствовала, что внутри у нее все закипело, давали себя знать ожидание, страдания. Борьба… мечты. Он был ее миром. Он и та смутная, неосязаемая фантазия, которая исчезала днем, — Юг.
Без них, Брента и Юга, не было для нее никакого будущего, только серый пепел выжженного дотла существования.
Она вынуждена сражаться с янки. Пусть Трейвис превосходный человек — Кендалл знала и многих других достойных мужчин в синей форме, — ей все равно надо сражаться. Она никогда не сможет простить того, что с ней сделали. Следы ремня на ее спине почти исчезли, но рубцы, оставленные Муром на ее сердце, останутся в памяти и сердце навсегда. Никогда, пока она жива, не забудет Кендалл и крик Аполки… и своей беспомощности, когда вокруг убивали детей.
— Я прекрасно знаю, что делаю, капитан Макклейн! — медленно произнесла она, кипя спокойным гневом. — И я еще раз спрашиваю вас, где мое судно?
Он ответил ей сухой мрачной усмешкой и, скрестив руки на груди, небрежно оперся плечом на дверь.
— Так ты признаешь, что это твое судно? — Кендалл помолчала.
— Я им не командую, если ты это имеешь в виду. Но оно мое. Это я нашла и спасла его.
— Ты выходишь на нем в море?
— Не всегда. Только в ближние походы, когда противник вторгается в наши воды, Гарри и Рыжая Лисица, бывает, уходят дальше. Официально капитаном считается Гарри. Слушай, поди к черту, Брент! Ты ведешь себя так, будто я сражаюсь на стороне янки.
— Ясно, — не повышая голоса, перебил ее Брент, — ты делаешь, это только для военной пользы.
Одеты кавалеристы были кто, во что или в рваную форму, и сами они, как и встреченный Брентом разведчик, были невероятно худы.
Не успел Макклейн подойти к костру, как какой-то похожий на пугало солдат порывисто встал:
— Брент! Стерлинг, Господи, это же Брент!
Один из ходячих скелетов бросился к Макклейну и едва не сбил его с ног, но Брент и не думал обороняться. Он обнял исхудавшего человека, терпеливо принимая удары, сыпавшиеся ему на спину. Наконец, человек немного успокоился и чуть отстранился. Брент с любовью взглянул в серые глаза, так похожие на его собственные.
— Па! Как здорово, что я тебя нашел! Я так боялся…
— Боялся, что я схлопотал пулю, а ты ничего об этом не слышал? — насмешливо поинтересовался Джастин Макклейн. — Не отлили еще ту пулю, сынок. Старые кости, конечно, хрупкие, да и голова седая, но бравый солдат еще живехонек!
— Брент!
К нему подбежал еще один оборванец, в котором Брент не без труда узнал родного брата. Моряк смотрел на своих близких с неловкой улыбкой:
— Не примите это за обиду, но вы оба ужасно выглядите. — Стерлинг пожал плечами:
— Именно по этой причине мы и пришли в Мэриленд. Виргинию просто изнасиловали, Брент. Ли не мог ни одеть, ни накормить нас только потому, что виргинская глубинка залита кровью, разграблена и сожжена. Но мы надеемся чем-нибудь разжиться в обозах янки.
— Зато ты выглядишь просто здорово, сынок! — с гордостью произнес старый Джастин. Брент скривился:
— Я только что из Лондона.
— Ты еще не был дома? — с тревогой в голосе спросил Джастин. — С самой весны? Но почему? Я, правда, получал письма от твоей сестры, но все равно волнуюсь. Она пишет, что все хорошо. Янки приходят и уходят, но не трогают мирное население.
Горло Брента сдавил спазм. Ясно, Дженнифер ни словом не обмолвилась, что от их «Южных морей» остались одни головешки и воспоминания.
— Дженнифер прекрасно выглядела, когда я ее видел, — красивая, как картинка, па.
Незачем было говорить отцу и брату правду о «Южных морях», тем более, что им скоро идти в бой.
— А что ты делаешь здесь, братец? — Лицо Стерлинга расплылось в широкой улыбке. — Тебе мало дел на море, а? Или в Лондоне? Каков молодец, па! Пока мы тут надрывались, этот парень прохлаждался в Англии. Надо было нам записаться во флот, па, а не в кавалерию! — Стерлинг рассмеялся и хлопнул Брента по плечу. — Ладно, братец, коль тебе не терпится поучаствовать в драке, то завтра представится такая возможность. Макклеллан постарался вовсю. У него все готово для генерального сражения.
— Я слышал, что Бренту и на море бывает жарко, — вмешался в разговор старик Макклейн, смеясь шутке старшего сына. — Но действительно, что ты делаешь здесь?
В ответ Брент пожал плечами.
— «Дженни-Лин» получила несколько пробоин, и ее сейчас ремонтируют на верфи Ричмонда. Мне все равно надо ждать две недели, и Джефф Дэвис предложил мне навестить вас.
— Это он здорово придумал! — похвалил президента Стерлинг. — Пошли, Брент, поздороваешься с ребятами. Ты многих знаешь — Клиффа Дерфилда, Крейга Хэмптона и еще нескольких. Старика Рейли убили у Манассаса, но нас еще много.
Взявшись за руки, отец и сыновья направились к костру.
* * *
Языки пламени угасали. Лагерь погрузился в беспокойный сон; бодрствовали только часовые и дозорные.Стерлинг Макклейн, с преувеличенным вниманием рассматривая свою палатку, легонько толкнул брата в плечо:
— Брент.
— Что? — тихо отозвался тот.
— Ты знаешь, тут ходят слухи, что ты умыкнул у какого-то янки жену?
Брент невольно вздрогнул, как от удара.
— Это не слухи. Стерлинг. Это очень похоже на правду. Только я ее не умыкал, это сделал Рыжая Лисица. Потом янки снова ее отобрал, но она сбежала от него и вернулась ко мне.
Стерлинг тихонько присвистнул:
— Столько лет тебя не могла прибрать к рукам ни одна девица, а теперь ты спутался с замужней женщиной.
— Ее муж — настоящий зверь в человеческом обличье, Стерлинг. — Брент помолчал. — Она достойна лучшей участи. Я готов сделать для нее все, что будет угодно судьбе. Как только она получит развод, я женюсь на ней. — Испытывая неловкость, Брент снова помолчал. — Стерлинг, папа тоже все знает?
— Да.
— В этом деле нет ничего постыдного, Стерлинг. Я люблю ее, и меня совершенно не волнует, что будут болтать по этому поводу ханжи. Надеюсь только, что эти слухи не задели папину гордость.
Внезапно из темноты негромко прозвучал третий голос:
— Гордость твоего отца нисколько не задета, сынок. Я доверяю твоему чувству чести. Делай для этой женщины то, что считаешь правильным.
Брент улыбнулся в темноте южной ночи:
— Хорошо, па. Я обязательно поступлю так, как ты говоришь.
— Вот и хорошо, а теперь заткните свои молодые глотки и дайте старику немного вздремнуть. Болтаете, как леди за чашкой чаю на званом обеде, сынки. Спите.
* * *
Занимался серый, дождливый рассвет семнадцатого сентября. Кавалерии Джеба Стюарта было приказано прикрыть фланг Джексона, развернутый к Потомаку. Артиллеристам дали задание создать у противника видимость большого скопления пушек на этом участке фронта, для чего после каждого залпа пушкари должны были менять позиции.К семи часам битва разгорелась с полной силой, смерть начала собирать свой щедрый урожай.
Люди сошлись в смертельной схватке на кукурузном поле — золотые початки и сочные зеленые стебли ждали хозяйской руки, но не дождались. Нет больше початков, и нет больше сочных зеленых, стеблей. Беспощадный артиллерийский огонь с обеих сторон сжег на этом поле всю зелень до самых корней.
Теперь оно было усеяно трупами. Там, где на рассвете гордо покачивали початками стебли кукурузы, лежали в уродливых позах тела в синих и серых мундирах.
Кавалерия сдерживала натиск союзного генерала Даблдея, который пытался овладеть дорогой на Хейгерстаун; путь янки преградила и артиллерия. Стоунуолл Джексон стоял с непоколебимым упорством, но потери просто ужасали.
Брент работал в поте лица, заряжая вместе с отцом и братом пушку. Для ведения огня требовался расчет из шести человек, и если один выбывал, скошенный пулей наступавшей пехоты янки, на его место тотчас же вставал другой. По команде отца они после нескольких выстрелов перекатывали пушку на новую позицию.
Стерлинг пытался шутить, стараясь не обращать внимания на все увеличивавшееся число трупов в серых и синих мундирах.
Брент устал. Болели натруженные мышцы, руки стали черными от пороха. Теперь-то он знал, что такое армия Северной Виргинии: эти люди не умеют отступать. Настоящие бойцы! И генералы отличались упорством, мужеством и стойкостью и готовы были бить любого противника, даже превосходящего их по численности. Казалось, эти люди способны сражаться почти без боеприпасов, только силой своей неисчерпаемой воли.
Было совсем неясно, кто одерживает победу. К полудню самый ожесточенный бой закипел у маленькой церквушки на краю поля. Конфедераты потеряли шесть тысяч человек, федералы — семь. Ужасающая статистика! И даже нечто большее, чем статистика. Это были убитые люди, густо усеявшие своими телами кукурузное поле.
— Что мы тут делаем, Брент? — устало спросил Стерлинг, вытирая с лица пот и оставляя на лбу черные следы пороха.
— Сражаемся за Конфедерацию, — без всякого выражения ответил Брент.
Стерлинг горько усмехнулся.
— Да, за Конфедерацию. Брент, мы начинали эту войну, чтобы сохранить права штатов. Конечно, рабство — очень спорное право, но есть и другие права, которые мы хотели сохранить. И что получилось? Вот я здесь, в Мэриленде, вокруг трупы, а мой дом захвачен, и я ничего не могу с этим поделать…
— Ложись, Стерлинг, — прохрипел Брент. Над головами братьев просвистело пушечное ядро и взорвалось совсем рядом, за спиной Стерлинга. Брент почувствовал, как его подхватила какая-то горячая, неимоверная сила и подбросила в воздух, крутя, словно былинку. Потом отпустила, и он тяжело грохнулся на землю. Секунду он лежал неподвижно, с трудом ловя пересохшими губами горячий, влажный воздух, наконец, смог пошевелиться. Кости целы. Однако вокруг клубился такой густой пороховой дым, что ничего нельзя было различить. Брент встал на колени и наугад пополз вперед, слыша со всех сторон крики раненых.
— Стерлинг! Па!
Дым начал потихоньку оседать, и тут Брент увидел брата. Изо рта Стерлинга вытекала тонкая струйка крови. Но не эта кровь привела Брента в неописуемый ужас. Руки Стерлинга были прижаты к животу, в котором зияла огромная рана, залитая кровью.
— Брент?
— Я здесь, Стерлинг. Не разговаривай, я вынесу тебя отсюда. — Стерлинг попытался рассмеяться, но тут же осекся, едва не захлебнувшись кровью.
— Ты помнишь магнолии, Брент? Наши магнолии? Как они свешивались вдоль дороги… почти до самой земли. Я так любил ездить верхом… по этой дороге… Потом выезжаешь на пригорок, и «Южные моря» видны, как остров в лесу… Ты помнишь, Брент?
— Да, Стерлинги все помню. Не разговаривай. Сейчас я подниму тебя, — и Стерлинг вскрикнул от боли, когда Брент приподнял его, чтобы обернуть живот сюртуком. Надо вынести брата с поля боя, найти врача, но как отыскать его в этом месиве?
Позади был Вествудский лес, впереди кипел ожесточенный бой за церковь, переходившую из рук в руки. Господи, подумал Брент, где найти помощь?
Вытащив брата из зоны артиллерийского огня, Брент выволок его на небольшую лесную полянку. Стерлинг открыл глаза:
— Не бросай «Южные моря», Брент. Позаботься о Патриции и Патрике…
— Спокойно, Стерлинг, — проговорил Брент, стараясь скрыть отчаяние наигранной бодростью. — Просто лежи и старайся глубоко дышать.
— Носилки! — Возглас раздался где-то совсем рядом. Брент повернулся, но заволакивавший все вокруг дым мешал разглядеть того, кто кричал.
— Носилки! — громко крикнул Брент. Где-то рядом была помощь.
— Я иду… Крикните снова, чтобы я смог сориентироваться!
Голос, ответивший Бренту, был исполнен спокойствия и уверенной властности. Макклейн встал, чтобы разглядеть неожиданного помощника, и остолбенел.
Человек был одет в синее. «Капитан янки!» — понял Брент, разглядев золотые нашивки на рукаве. Светло-желтые волосы офицера были коротко подстрижены, карие глаза смотрели дружелюбно; в них светился недюжинный ум. Федеральный капитан смотрел на Брента озадаченно.
Несколько секунд, которые показались бесконечными, двое мужчин разглядывали друг друга, напряженно ожидая нападения. Потом капитан федералов перевел глаза на Стерлинга:
— Ранение в живот?
— Думаю, что да.
Капитан склонился над Стерлингом и сдвинул с места импровизированную повязку.
— Все может быть не так уж плохо, — произнес янки, стаскивая со Стерлинга кавалерийскую куртку и рубашку, чтобы осмотреть рану:
— Надо унести его отсюда, — с трудом выдавил из себя Брент.
Стало ясно, что янки взяли церковь и захватили лес. Капитан посмотрел на Брента:
— Вы не сможете никуда его унести: он не выдержит дороги и умрет. Вы не сможете обойтись без помощи.
Брент попытался прочистить горло и откашлялся.
— Я не могу оставить его здесь, — почти шепотом произнес он.
Капитан янки встал, покусывая губу:
— Послушай меня, мятежник. Слухи о том, что хирурги янки зарезали больше конфедератов, чем их убили на поле боя, довольно сильно преувеличены. Я врач, сэр. Я дал клятву лечить больных и раненых, и мне плевать, какую форму они носят — синюю или серую. Оставьте его мне. Это его единственный шанс. Тут земля уже объята смертью. Тысячи уже погибли, и еще больше погибнет потом. Не делайте этого человека одним из убитых.
Стерлинг мучительно застонал, и Брент склонился к нему:
— Брат, ты слышишь меня? Это капитан…
— Капитан медицинской службы Дурбин, — подсказал Бренту янки, снова опускаясь на колени возле раненого.
— Я знал Дурбина в Нью-Йорке еще до войны, — солгал Брент. — Он позаботится о тебе.
— Нет-нет, не оставляй меня умирать у янки!
— Ты не умрешь. Стерлинг. Я никогда не собирался всерьез заниматься «Южными морями». Тебе придется самому вести там хозяйство, а для этого надо остаться в живых. Стерлинг! Только янки могут оказать тебе медицинскую помощь! Только они…
Рука доктора коснулась плеча Брента. Он посмотрел в глаза армейскому капитану-хирургу.
— Он совершенно обессилел от потери крови. Не стоит с ним разговаривать. Может быть, он умрет, но я даю вам слово, что сделаю все, чтобы спасти ему жизнь. А вам лучше уйти отсюда. Тюрьма — не самое хорошее место на земле. Скажите, как вас найти. Я напишу вам, как только смогу.
Брент колебался лишь краткую секунду.
— Дженнифер Макклейн, Джексонвилл. Если он умрет, она приютит его жену и… сына. — Янки кивнул.
— А теперь уходи, мятежник, пока сюда не пожаловал военно-полевой суд.
Брент поднялся и побежал в лес.
* * *
Сражение продолжалось до самого вечера. Генерал Худ изо всех сил старался удержать линию, ограничивающую поле, но федералов было слишком много и им удалось потеснить южан. Канавка глубиной в несколько футов была заполнена трупами. Солдаты успели окрестить ее кровавой дорогой.Ли принял решение форсировать Потомак и уходить в Западную Виргинию. У генерала Макклеллана не было сил преследовать отходящих конфедератов.
Так закончилась самая кровавая битва в истории Гражданской войны.
Всю ночь, слушая неистовые крики раненых, Брент разыскивал на поле боя своего отца, но тщетно. Капитан Джастин Макклейн из Второго флоридского кавалерийского полка пропал без вести.
* * *
На рассвете Брент покинул армию Северной Виргинии я направился в Ричмонд. Быстро проскакав по улицам столицы Юга, он примчался прямо к своему кораблю. Люди все еще находились на берегу, пользуясь отпуском, но Бренту не было никакого дела до команды. Следующие четыре дня он безвыходно провел в своей каюте, в одиночестве предаваясь своему горю.Первым вернулся Чарли Макферсон. Он уже слышал о несчастье, приключившемся с отцом и братом Брента, и предпочел бы не тревожить капитана, но на судно начали возвращаться матросы, и пришлось постучаться в капитанскую каюту.
— Я не стану слишком беспокоить вас, капитан, но команда возвращается, да к тому же по тавернам ходят странные слухи, которые могут вас заинтересовать.
— Что там стряслось, Чарли? — устало поинтересовался Брент.
— Кажется, кто-то решил составить нам конкуренцию. В море откуда ни возьмись появилась конфедератская шхуна, на которой нет ни одного офицера. Янки говорят, что команда состоит из индейцев и одной… женщины, сэр. Они потопили уже четыре шлюпа, три шхуны и два фрегата янки, и все это у берегов Южной Флориды. Шхуна называется «Гордость повстанца».
Когда Чарли входил в каюту, Брент безучастно смотрел в потолок. Услышав сообщение помощника, он сбросил ноги на пол и вскочил с койки.
— Что? — вне себя от гнева прошипел он.
— Скорее всего, это правда, капитан. Старики в таверне читали это в газетах янки. А сами янки здорово досадуют на это. Уж больно много хлопот доставляет им это судно. Там, видно, собрались такие же нахалы, как мы!
— Сукина дочь! — загремел Брент. — Маленькая идиотка! Не верю я в это! Она же не знает, как ведется война. Где она раздобыла судно? Откуда взялся экипаж? Ах да, это же индейцы! Ну, Рыжая Лисица!
Чарли молча попятился, не желая быть захлестнутым волной капитанского гнева. Брент Макклейн редко выходил из себя, но уж если это случалось, то чертям становилось жарко.
Капитан мерил нетерпеливыми шагами свою тесную каюту. Серые глаза его горели огнем.
Внезапно Макклейн резко остановился у стола:
— Мы готовы к отплытию?
— Да, сэр. Экипаж на борту. Мы предполагали выйти с рассветом… — Брент с решительным видом прошел мимо Чарли.
— Снимаемся с якоря сейчас же. Сумерки — самое лучшее время для прорыва блокады. — Задержавшись в дверях, Брент вдруг обернулся и изо всех сил грохнул кулаком по обшивке каюты; — Я ее убью! Черт, задушу собственными руками! Она должна понять, что не такая уж она неуязвимая. Она не должна вести себя как последняя дура. Если не поймет, то я закую ее в цепь и посажу в клетку.
С этими словами он вышел на палубу, откуда через секунду донесся его голос, отдающий команды.
Чарли шел следом, но ему совсем не хотелось напоминать капитану, что тот ведет себя тоже как последний болван — сначала ввязался в сражение вместе с виргинской армией, а теперь хочет пройти сквозь блокаду, словно это прогулка на яхте.
Дураки, подумал Чарли. Дураки и герои. Впрочем, это, видимо, одно и то же.
Глава 16
Октябрь 1862 года
— Она исчезла, Кендалл! «Гордость повстанца» исчезла! Он ее увел!Кендалл открыла глаза и тупо уставилась на Эйми Армстронг, которая с громким криком ворвалась в спальню. В первый момент Кендалл не могла ничего понять. Эйми нервно ломала руки, а она усилием воли пыталась стряхнуть с себя остатки сна. Наконец до нее начал доходить смысл слов Эйми.
Как сладко спалось… Ей снился сон, что война, наконец, кончилась, жизнь снова стала такой, какой была когда-то… давным-давно. Главным в ее сне был Крестхейвен: над бескрайним морем созревшего хлопка высился громадный плантаторский дом.
Они с Брентом рука об руку шли по тропинке, и хотя оба оплакивали прошлые времена; в их сожалении была некая ностальгия по тому потрясению, которое пришлось пережить и Северу, и Югу. Их же собственное будущее представлялось светлым и лучезарным.
Славные мечты стали реальностью, Конфедеративные Штаты Америки выжили. И она, Кендалл, была их частью; маленькой, но частью. И ее шхуна, отнятая у янки, внесла свою лепту в достижение военной победы…
— Исчезла! — не веря своим ушам повторила Кендалл, сбрасывая с себя простыню и расставаясь со сладким сном. — Судно исчезло? Эйми, о чем ты говоришь? Как оно могло исчезнуть? Его же охраняли! — Она вскочила с кровати.
Эйми собралась ответить, как вдруг на плечо легла большая загорелая рука и отодвинула ее в сторону. От неожиданности у Кендалл прямо-таки отвисла челюсть — Брент собственной персоной вытолкал Эйми из комнаты.
— Я сам объясню, как все произошло, если ты не возражаешь, Эйми, — вежливо произнес Брент. Пожалуй, даже чересчур вежливо…
Макклейн, как всегда, выглядел великолепно. Возможность видеть и слышать его наполняла Кендалл неизъяснимым жаром, кровь заиграла в жилах, душу объял почти священный трепет. Кендалл всегда думала только о нем, о Бренте. С мыслью о нем засыпала и просыпалась, жила только ради того момента, когда он снова появится перед ней, — живой, из плоти и крови. Сейчас она бросится к нему на шею, прижмется всем телом, осыплет ласками, радуясь, что может целовать его настоящего и живого.
Однако она не бросилась целовать возлюбленного, а застыла на месте, чувствуя, как жар в крови уступает место леденящему холоду.
Никогда еще не смотрел он на нее так холодно и с такой яростью. Самое страшное заключалось в том, что это не была внезапная вспышка. Нет, Брент был спокоен, убийственно спокоен, полностью владея своими чувствами, Кендалл подумала, что если сейчас прикоснется к нему, то ощутит твердость бездушного камня.
— Брент, — пробормотала она, стараясь придать своему голосу хоть какое-то подобие твердости и не поддаться панике, которая была готова охватить ее при виде холодной ярости, словно аура, окружающей Брента.
Эйми, очевидно, сочла за благо послушаться его. Во всяком случае, она куда-то пропала.
Брент плотно закрыл дверь.
Кендалл была перепугана до глубины души. Она испугалась почти так же, как когда-то в болотах, где они встретились впервые после происшествия в Чарлстоне. Пожалуй, сейчас Кендалл испугалась больше — теперь она знала Брента.
Знала… Чепуха, совсем она его не знает! Что сделала с ними всеми война? Разве когда-нибудь источали ее глаза такую неописуемую боль? В его же глазах застыл такой холод, что Кендалл показалось: у нее сейчас остановится сердце.
Его гнев был бесстрастным, но грубым и… беспощадным.
Внешне Брент почти не изменился. На нем также ловко сидел серый морской мундир с золотыми нашивками, но усы и борода нуждались в стрижке. Резкие черты лица заострились. Губы были плотно сжаты, и Кендалл с внезапной грустью подумала о том, что гораздо чаще видела Брента в гневе, чем в хорошем настроении.
«Нет! — кричало ее исстрадавшееся сердце, — нет, он любит ее, она же точно знает, что любит!» Она вспомнила, что когда они были вместе последний раз, им было хорошо, хотя вокруг все так же бушевала война.
Он молчал, просто смотрел на нее, и, как всегда, в его молчании крылась неистовая скрытая сила, таился взрыв. Даже когда Брент стоял неподвижно, было ясно, что от него исходит непоколебимая сила. Вся его фигура дышала несокрушимой страстью.
Кендалл была не в силах пошевелиться. Все, на что она была способна, — это стоять, глядя на Брента, и с грустью думать, что она совсем по-другому представляла себе их встречу.
Брент, наконец, пошевелился. Кендалл нервно схватилась пальцами за высокий ворот ночной рубашки — она, наконец, обрела способность соображать. Эйми кричала, что «Гордость повстанца» исчезла, а теперь появился Брент Макклейн, который ведет себя, как король, который сейчас пошлет свою нерадивую подданную на плаху.
Усилием воли Кендалл стряхнула липкий страх, охвативший ее, и, прищурив глаза, посмотрела на Брента. Восторженных объятий не будет, нежности тоже, и пусть он будет проклят, если сможет заставить ее обороняться от его несправедливого нападения.
— Что ты сделал с моим судном? — резко спросила она.
Искра попала в бочку с порохом, воспламенив весь тот гнев и страх, который Брент прятал под маской спокойствия всю дорогу от Ричмонда.
Может быть, если бы он не был в битве у Шарпсберга и не видел потоки крови, затопившие Антиетам-Крик… Если бы он не видел ужасную рану своего брата… Если бы ему не пришлось оставить Стерлинга врачу янки… Если бы его отец не пропал без вести… Если бы…
Если бы этого не было, то, возможно, Брент смог бы вести себя по-другому. Может быть, тогда он обнял бы свою любимую и нежно сказал ей, что он потерял всех своих близких, утратил все, что ему было дорого, и не хочет потерять еще и ее, Кендалл. Но это было…
Брента трясло, когда он пересек комнату; самообладание изменило ему, когда он посмотрел на копну непокорных волос и услышал заданный холодным тоном вопрос. Он знал, что причиняет Кендалл боль, когда схватил ее за руку, но не мог ослабить железную хватку. Брент изо всех сил встряхнул Кендалл, увидев сопротивление в ее синих глазах. Надо во что бы то ни стало вышибить из нее гордыню. Это надо сделать сейчас, пока то же самое не попытался сделать кто-нибудь другой, когда его, Брента, не будет рядом, чтобы защитить это неразумное создание.
— Ты безмозглая маленькая ведьма, — прошипел он сквозь зубы. — Если ты хочешь, чтобы тебя убили, не впутывай в это дело стариков, индейских женщин и детей, которых убьют вместе с тобой!
Как больно он ее схватил! Первым побуждением Кендалл было освободиться и бежать. Свободной рукой она вцепилась в его руку, державшую ее, как в железных клещах.
— Прекрати, Брент! Оставь меня!
Он оставил ее, с такой силой отшвырнув от себя, что Кендалл с размаху упала на кровать. Пока она пыталась встать, он отошел к двери, сорвал с головы шляпу и запустил в волосы пальцы. Кендалл оставила попытку встать. Она натянула ночную рубашку на колени и оперлась на резную спинку кровати.
Когда он обернулся, она была готова вскочить, чтобы бежать… или драться.
— Ты когда-нибудь, — с жаром спросил он, — научишься думать о том, что творишь?
Кендалл вдруг почувствовала, что внутри у нее все закипело, давали себя знать ожидание, страдания. Борьба… мечты. Он был ее миром. Он и та смутная, неосязаемая фантазия, которая исчезала днем, — Юг.
Без них, Брента и Юга, не было для нее никакого будущего, только серый пепел выжженного дотла существования.
Она вынуждена сражаться с янки. Пусть Трейвис превосходный человек — Кендалл знала и многих других достойных мужчин в синей форме, — ей все равно надо сражаться. Она никогда не сможет простить того, что с ней сделали. Следы ремня на ее спине почти исчезли, но рубцы, оставленные Муром на ее сердце, останутся в памяти и сердце навсегда. Никогда, пока она жива, не забудет Кендалл и крик Аполки… и своей беспомощности, когда вокруг убивали детей.
— Я прекрасно знаю, что делаю, капитан Макклейн! — медленно произнесла она, кипя спокойным гневом. — И я еще раз спрашиваю вас, где мое судно?
Он ответил ей сухой мрачной усмешкой и, скрестив руки на груди, небрежно оперся плечом на дверь.
— Так ты признаешь, что это твое судно? — Кендалл помолчала.
— Я им не командую, если ты это имеешь в виду. Но оно мое. Это я нашла и спасла его.
— Ты выходишь на нем в море?
— Не всегда. Только в ближние походы, когда противник вторгается в наши воды, Гарри и Рыжая Лисица, бывает, уходят дальше. Официально капитаном считается Гарри. Слушай, поди к черту, Брент! Ты ведешь себя так, будто я сражаюсь на стороне янки.
— Ясно, — не повышая голоса, перебил ее Брент, — ты делаешь, это только для военной пользы.