Но такие сны надолго лишают покоя. И дело даже не в том, что перед Женькиными глазами снова возникла эта парочка: за прошедшие со вторника дни и ночи она кое-как уже примирилась с мыслью о двойном предательстве, по крайней мере, перестала удивляться происшедшему. Но во сне она имела полное право прокатиться на белом пароходе, у нее был билет, и она желала эту поездку, а ее так бессовестно лишили радости и сбросили с трапа!
Женька хмыкнула и закрыла файлы, на сегодня закончив свою работу. Нет уж, она никому не позволит так с собой обращаться. Это раньше она была наивной, а сейчас она другая, она очень изменилась!.. Пусть себе эти двое едут на белоснежном пароходе куда хотят, лишь бы — подальше от нее, туда, где Женькин взгляд больше никогда их не коснется! А ей без них будет и здесь неплохо.
— Ты очень изменилась, — Трофим сосредоточенно поболтал ложечкой в чашке, разбрызгивая свой кофе по блюдцу. Женьке показалось, что он ищет любой повод, чтобы не смотреть ей в лицо… Звякнув, ложка неловко выскочила из длинных трофимовских пальцев и, проскакав через весь стол, упала на пол. Вздохнув, Трофим, наконец, оторвал взгляд от чашки и задумчиво глянул на Женю.
Это странное свидание, едва начавшись, уже успело раздосадовать ее и вызвать раздражение. Пятнадцать минут назад, когда она вошла в Стекляшку, Трофим поднялся ей навстречу из-за углового столика и, улыбнувшись, попытался поцеловать в щеку, потом сам испугался своего порыва, однако довел начатое до конца… Женьке этот поцелуй не понравился. Конечно, это просто приятельский жест, не более, она все понимает. Их многое связывает и трудно представить, что они будут приветствовать друг друга сухим кивком, но целоваться ей не хочется. Может быть, не так. Когда-то она замирала от одного прикосновения этого мужчины, и он, улыбаясь, часто целовал ее в уголок рта или в скулу, и так легко пробегал по щеке, щекоча ее кожу губами, и она таяла и смеялась, шутливо пытаясь увернуться от этой ласки… А теперь она едва сдержалась, чтобы не отшатнуться от Трофима, с трудом натянула на лицо милую улыбку… Зря она согласилась на эту встречу.
Потом Трофим купил заварные пирожные к кофе и долго уговаривал Женьку съесть хотя бы одно, и ей пришлось сперва терпеливо, потом — раздраженно — объяснять ему, что она в жизни никогда не ела выпечку с масляным кремом. Даже в те времена, когда… Продолжать не хотелось, кофе остыл и покрылся несимпатичной пленочкой, Трофим с каждой минутой становился все более чужим и неинтересным, она не узнавала его — вот его ладонь как-то по-другому взлетела к волосам и пригладила их, и это выражение его лица ей неизвестно, и кудри свои он состриг. Не может быть, чтобы она настолько отвыкла от него, нет, просто не только она изменилась, но и он стал другим!
— Я тебя сначала даже не узнал, а вот твою курточку издалека заметил. Помнишь, как мы с тобой ее покупали? — Трофим улыбнулся ей и протянул руку через весь стол, но в тот момент, когда его пальцы коснулись Женькиного запястья, она решительно вывернулась и поправила манжеты свитера. Может быть, она ведет себя неправильно, наверное, она обижает Трофима, избегая его прикосновений, но… пусть обижается.
— Я все помню, и эту куртку, и… и все на свете. Прости, у меня не так много времени, я иду к подруге на день рождения. Поэтому если тебе есть что сказать, говори, я тебя слушаю, — «Зачем-то ведь ты позвал меня, правда? Что-то же не дает тебе покоя!». Усмехнувшись про себя, Женька нащупала под столом пакет с подарком для Венеры и подтянула его к себе. В конце концов, это не она желала этой встречи, это была идея ее бывшего парня, поэтому она даже пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему. Ей нечего ему сказать… больше нечего.
А когда-то слова были, много слов, но потом все они — вперемежку с плачем, упреками, отчаянными мольбами и ненавистью — вытекли из нее, как квас из цистерны, и теперь в ней одна сплошная пустота, гулкая и бессмысленная. Если бы Трофим раньше объявился, хотя бы месяца на три, она бы обрушила на него всю силу своей тоски, гнева, обиды, ненависти и любви!.. Но как хорошо, что он не появился раньше.
— Женя, я понимаю, я поступил очень некрасиво и ты на меня сердишься, тебя трудно за это осуждать. И все-таки я тебя прошу — попробуй меня понять, мне тоже было непросто, — наткнувшись как на препятствие, на Женькин спокойный взгляд, Трофим на секунду замолчал, как будто растерял все свои слова… Хотя ей вообще трудно представить, что можно сказать в этой ситуации.
Как все это нехорошо, какой-то фарс! Женьке захотелось встать из-за стола, подойти к стеклянной витрине и изучить меню имеющихся блюд, — все что угодно, лишь бы не видеть эту маленькую голубую жилку, подрагивающую на Трофимовском виске. Не слышать милую французскую «р», звучащую так неуютно в этом прозрачном глупом кафе. Когда-то все это было уместно, и нервный висок, и полуопущенные тяжелые веки, и мягкий баритон… в те времена она готова была слушать Трофима так долго, что он уставал от разговора, а она все слушала и смотрела нa него не отрываясь… И тогда ей был неважен смысл произносимых им слов, а вот теперь ее угнетает бессмысленность их беседы.
— Ну, хорошо, Трофим, если тебе это нужно, я скажу тебе… Мне было очень плохо, когда ты вот так вот ушел — ни слова, мне не сказав, не объяснив ничего. Мне казалось, что я заслуживаю лучшего, а ты только позвонил, и посчитал дело сделанным. Я, конечно, догадывалась, что дело в другой женщине, но опять-таки, никак не думала, что это Лада. Ну да бог с вами обоими, простить я тебя, не смогу, тут уж извини, но и зла вам тоже не желаю. Все? Зачем тебе была нужна эта встреча, к чему это все?
Нет, она все-таки не выдержала. Начала говорить так спокойно, рассудительно, а закончила речь на высокой дрожащей ноте. Так не годится. Почувствовав, что ее руки сжаты в кулаки, Женька медленно расслабила ладони и положила их на стол перед собой, рассматривая свои тонкие пальцы с узеньким золотым перстеньком, маминым подарком. Разноцветные фианиты блеснули, и Женька со вздохом оторвала от них взгляд и поднялась. Все, с нее хватит. Лучше она потратит время, оставшееся до назначенного Венеркой часа, на прогулку по людному веселому Проспекту. А Трофим пусть остается и торжествует… Она ведь доставила ему удовольствием своим признанием, разве нет? Мужчины ведь любят, когда женщины страдают из-за них, мама ей всегда это говорит.
— Жень, подожди, — Трофим засуетился, пытаясь одновременно помочь одеться Женьке и натянуть свою куртку. Бросив на стол деньги, он поспешил следом за Женькой и даже умудрился открыть ей дверь, когда она выходила. — Я тебя провожу, я не хочу, чтобы ты вот так ушла, мне еще многое нужно тебе сказать!..
Почти до самого Венеркиного дома они шли вместе. Трофим привычно взял ее под локоть, и Женьке пришлось — так, как она это делала всегда… целую вечность назад! — подстраиваться под его широкий шаг и идти с ним в ногу, прислушиваясь к дружному стуку каблуков по мокрому и грязному асфальту. Снег, падающий сверху мокрыми комками, красиво кружился у них перед глазами, изо всех сил намекая на романтику, но, упав на землю, тут же растекался грязными лужами, и Женьке было неприятно на него наступать. Ее серый костюм влажно прилип к ногам, челка, выглядывающая из-под капюшона, в один момент стала мокрой и превратилась в три тоненькие красные сосульки. Но хуже всего оказалось то, что она не могла никуда убежать от Трофима, и вынужденно слушала все, что он говорил ей, с каждым шагом все больше и больше желая одного — ничего не знать, ни о чем не догадываться, не понимать ни единого слова! Или хотя бы услышать и тут же все забыть! О Трофиме, о Ладе, об истории их внезапной любви, которую — зачем? кому это было надо? — ей только что так подробно изложили!
На троллейбусной остановке они распрощались, Женька свернула через арку во двор, а Трофим, постояв немного и поглядев ей вслед печальными глазами, ушел… Правда, через минуту Женьке пришлось бежать за ним, чтобы забрать свой пакет с подарком и туфлями, которые Трофим чуть не унес с собой… Во второй раз ей было сложнее избежать его настойчивости, но на его предложение «встретиться еще раз» она опять сказала, нет. Зачем? Если им и было что сказать друг другу, то все уже сказано.
Сказать Трофиму «нет» — его фразам и взглядам — было несложно, и Женьке почти ничего не стоило покачать головой, когда он в сотый раз настаивал на чем-то, просил и уговаривал ее, но… Как же тяжело было отказать его рукам, обнявшим ее, погладившим ее плечи, охватившим ее ладонь! И губам, которые как будто забыли о том, что Женька больше не принадлежит им, и целовали ее, и в щеки, и в лоб, и даже почти прижались к ее рту, добиваясь ответной страсти!.. Но Женька вывернулась из объятий Трофима и убежала, нелепо прижав к боку пакет. Неприятно, странно, нечестно! Как будто это не ее предали, а она предала! — так больно и ненужно прозвучало ее «Нет»!
Однако Трофим скрылся из виду, и она тут же успокоилась. Впереди славный вечер, и проведет она его с людьми, которые ни сном, ни духом не ведают о Женькиных проблемах… Как будто в ее жизни нет никакого Трофима. Но ведь и, правда, нет. Он ушел, упрямо уверенный, что они встретятся, как только он этого захочет, и она позволила ему уйти вот так — не бросила напоследок упрека, не припечатала обидным словом. Словно взяла и тихо захлопнула за ним дверь в свою жизнь, в которой его отныне не будет, никогда, она не пустит его. Понять Трофима она сумела, а вот простить… не стоит ждать от нее невозможного.
— А потом, ближе к лету, продадим дачу и разменяем нашу трехкомнатную на две отдельные квартиры с доплатой. Мама хочет, как она выражается, пожить по-человечески, ну и чтобы я была устроена… А мне все равно, — Женька равнодушно поболтала в руке стакан с апельсиновым соком и залпом выпила его, потом подтянула поближе к себе маленькую чашечку кофе. Выхватив из вазы шоколадную вафлю, с удовольствием захрустела ею, глядя на Венеру, сидящую за столом напротив и завершающую утренний марафет. — Нет, за маму я очень рада, конечно, и если она так хочет, то ради бога.
— Ну и зря тебе все равно. Будешь жить отдельно от матери, и ей хорошо — сама подумай, женщина замуж выходит, не просто так тебе, а тут дочь взрослая под ногами путается! Так что все правильно… И у тебя полная свобода — кого захочешь, того в дом и приведешь! — Венера придирчиво глянула в зеркало и слегка подправила карандашом правый глаз. Отражение посмотрело на нее раскосыми черными глазами, и девушка довольно отложила косметику в сторону и присоединилась к Женьке, пьющей кофе с вафлями.
Вчерашний праздник прошел бурно и плавно перетек из камерного действа у Венеры в квартире в глобальное торжество в ночном клубе «Джуманджи». Женьке даже пришлось звонить матери, а то та бы вся извелась, не зная, где дочь и что с ней… Потом они зашли в «Гран Мишель», затем — в «Маргаритку»… Или сперва в «Маргаритку»? Некоторые тонкости праздника наутро вспоминались слабо, однако в одном Женька уверена на сто процентов — давно уже она так не отрывалась! Наверное, с первого курса, когда она только-только познакомилась со своими однокурсниками и они дружно разведывали «горячие точки» родного города.
Правда, у всякого бурного веселья есть обратная сторона — утром ужасно болит голова. Венера как врач выдала им обеим по две таблетки аспирина, но Женьке это средство слабо помогло, да и у самой Венерки, пока она красилась, руки так тряслись, что она пару раз едва не попала себе карандашом в глаз. Но после контрастного душа и двух чашек обжигающе горячего кофе жить уже можно, пусть даже с гудящей головой и вялым телом.
— Да никого я не хочу к себе приводить! Ну, разве что тебя в гости приглашу, а так… Мне и с мамой было неплохо, да я ж весь день на работе! То хоть приходила и меня ждали, вопросы какие-то задавали, а теперь — приходи-не-приходи, а дома тишина будет и темнота в окнах, — если Женька сейчас не оторвется от вафель, то она точно растолстеет, а ей бы этого не хотелось… Вздохнув, она засунула себе в рот еще один лакомый кусочек и решительно отодвинула от себя вазочку.
— Ты неправильно подходишь к жизни. Вот у нас с Гулькой как? Мы с самого начала договорились, что два вечера в неделю — полностью ее, а два — мои, остальные общие. То есть в «ее вечера» я домой прихожу как можно позже, ну, и наоборот… С ней-то понятно все, у нее есть парень, а мне, казалось бы, что? А все равно. Просто приятно сознавать, что если у меня кто-то появится, то я буду иметь возможность привести его к себе. А ты говоришь, — Венера хмыкнула и сладко потянулась, показав Женьке язык, потом они обе прыснули и хохотали до тех пор, пока Венерка не размазала тщательно накрашенный глаз, а Женька не пролила остаток кофе на пол… Хотя и после этого смех нет-нет, да прорывался наружу, то одна закатывалась, то другая, потому что, оказывается, это удивительно здорово — сидеть полуодетыми на кухне на высоких зеленых табуретках, поджав ноги и болтая ни о чем, ощущая себя при этом невероятно молодыми, беззаботными, глупыми!..
Это к вечеру, когда длинный воскресный день подойдет к концу, Женька вспомнит обо всем, что так тревожило ее вчера, и может быть, ей опять станет тоскливо и одиноко, захочется завыть на луну или засунуть голову под подушку и заснуть. Но пока ей спокойно и уютно в обществе Венеры, и можно сидеть непричесанной и нырять ложкой прямо в банку с клубничным вареньем, не вспоминая ничего такого, что способно испортить им их расслабленно-приятное настроение. К тому же она уже почти обо всем успела рассказать Венере вчера, когда они дружной толпой из «Джуманджи» перебирались в другое местечко, — не удержалась, не смогла промолчать про встречу с Трофимом.
И после «Джуманджи», в «Гран Мишеле», переобуваясь в кроссовки со скользящей подошвой, и потом, болтая с Венеркиными приятелями и ожидая за столиком с пивом, когда освободится дорожка, она вспоминала все новые и новые подробности, и как-то незаметно заводила саму себя, и если бы не Венера с этим ее ледяным спокойствием во взгляде, то Женька бы сорвалась с места посреди ночи и унеслась бы!.. Куда-нибудь, лишь бы каким-то образом радикально расправиться с несправедливостью в этом мире!
— И все это время она ему звонила, представляешь? Расспрашивала меня о Трофиме, а потом писала ему милые эсемески, и по телефону говорила ему, что он — тот единственный, кто ей нужен… Венер, я бы могла понять, если бы она в него влюбилась и сходила по нему с ума, всякое бывает, но чтобы так… Оказывается, Лада ему сказала, что я завела себе роман тут, — тут Женька чуть не заплакала, но официантка со стуком поставила перед ней блюдце с чипсами, и слезы каким-то чудом не пролились. — А хуже всего… для меня, я так Трофиму и сказала — то, что он ей поверил. У меня роман? Что ж, он решил все очень просто, взял да бросил меня, а чего проверять? И так все ясно. Да просто все потому, что ему хотелось, чтобы не он был виноватым, а я! А я все голову ломала над эсемеской, которую он мне прислал, — ты, мол, сама этого хотела, пусть все так и будет! А все оказалось предельно просто… как ты и говорила!
— А чего он хотел от тебя сейчас? Зачем встречу назначал? — Венера отставила в сторону пиво и махнула кому-то рукой. В следующую секунду молоденький парень проводил их компанию к освободившейся дорожке, вписал их имена в табло и оставил наедине с разноцветными шарами.
— Сказал, что соскучился, что обязательно должен был поговорить со мной, потому что я ему не чужая, нам вместе было так хорошо и так далее… Я не хотела этого разговора, а теперь не могу не думать про Ладу, которая со мной была такая милая, приветливая, а сама гадости про меня говорила, — Женька огляделась по сторонам и замолчала. Народ вокруг то и дело взрывался смехом и рукоплесканиями, на соседних табло резво прыгали рисованные кегли и высвечивались какие-то цифры… Куда с большим удовольствием Женька вернулась бы за столик к пиву, но Венера уже вручила ей жуткого вида красный шар и под ободрительные окрики приятелей показала, как его надо кидать.
Женька в первый раз в жизни оказалась в боулинге, поэтому никакого удовольствия от игры поначалу не получала: шары с тремя отверстиями для пальцев оказались ужасно тяжелыми, даже восьмерка, самые легкие, а дорожка, по которой они должны докатиться до кеглей, — длинной и какой-то слишком прямой. Но азарт окружающих ее ребят оказался заразительным, и минут через десять Женя уже привыкла к тяжести шаров, и даже иногда попадала по кеглям.
— Знаешь, Трофим сказал, что как-то получил от меня эсемеску, то есть не то что я ему ее отправила, а как будто я писала другому человеку, а по ошибке это письмо попало к нему… Но я никому, кроме него, и писать-то не могла! Но он говорит, что это его жутко задело, к тому же до этого Лада ему сказала, что я с другим любовь кручу. Как так можно, — пока брошенные ее рукой шары с глухим звуком катились по дорожке, Женька ни о чем больше не думала, всем своим существом стремясь к кеглям, которые — в надцатый раз уже! — так и оставались нетронутыми, как будто насмехаясь над Женькиными попытками их достать. Но потом, когда наступала очередь всех остальных, мысли снова змеями вползали в ее голову и жалили ее, да так, что она сходила с ума от бессильной ярости.
— Ладно, давай вот что сделаем, — в который раз Венера одним ударом выбила все кегли и теперь, довольно глядя на экран, где крупными буквами высветилось незнакомое Женьке, но очень приятное на вкус слово «Страйк». — Проучим Ладку? И Трофима заодно, никому от нас пощады не будет! Вот, иди сюда… видишь кегли? Так вот, это вовсе не кегли, это Лада… Ну, представь ее себе хорошенько! Высоченная, белая… хорошо, рыжая, и смотрит прямо на тебя. Представила? А теперь бери шары и давай, кидай в нее!..
Первые удары получились яростными, но промазали мимо цели, однако через пару минут Женька начала попадать точнехонько в середину выстроившихся в ряд кеглей. К концу первой игры она выбила свой первый Страйк, к концу третьей — получила бесплатную кружку пива от заведения за три Страйка подряд.
Из «Гран Мишеля» они с Венерой ушли под утро, их веселая компания как-то незаметно рассосалась, и по сумрачным кривым улочкам они шли в полном одиночестве, чтобы добраться до Венеркиной квартиры и, успев только умыться и снять одежду, без сил рухнуть в постель и проспать мертвецким сном до полудня.
Зато теперь Женька чувствует себя так, словно ее избавили от тяжелого рюкзака за спиной… Так часто бывает — вроде бы живешь и ничего особенно неприятного не ощущаешь, и только потом, когда тебе становится хорошо, думаешь — как же я жил раньше? Сколько бы Женька не обещала себе, что больше никогда не будет думать о Трофиме, это были просто слова, которые шли от ума, но не от сердца. Но теперь все кончилось. Три Страйка подряд, кружка пива, и Ладка с Трофимом растворились в звездной дымке ночи, а она, Женька, выспавшись, может начать новый день, ни о чем, не сожалея и не печалясь.
— Нет, ты права, — Женька выгнула спину и развела руки в стороны, с наслаждением разминая затекшее тело. — Вот будет у меня своя квартира, познакомлюсь я с каким-нибудь замечательным парнем, с артистом… Нет, не надо артиста. Лучше пусть это будет программист, хотя хватит с меня программистов. И пусть он будет высокий, сильный и темноволосый, как…— память услужливо подсунула Женьке образ летящего в никуда мужчины, и она с досадой хлопнула ладонью по столу. Венера кивнула со всей серьезностью, но тут же фыркнула и рассмеялась, уронив в варенье кусочек булки. — Ладно, как-нибудь разберусь.
В десять часов вечера Женька вспомнила об одной важной вещи, которую едва не выпустила из виду. Конечно, время уже позднее, но с другой стороны, если звонить, то сейчас — как правило, в десять ложатся спать только дети, а взрослые бодрствуют… В любом случае, попытаться стоит, да и если на то пошло, если хозяин мобильника занят или лег спать, то он попросту отключит свой телефон и она наткнется на противные короткие гудки… Но ей бы хотелось услышать живой голос. Ей это очень важно!
На пятый гудок трубка ожила, и мужчина вежливо ответил на ее приветствие. Нервно сжав Alkatel похолодевшими пальцами, Женька от волнения затараторила так быстро, что ей пришлось прервать свою речь на середине, вдохнуть и повторить все помедленнее.
— Извините меня за беспокойство, я Евгения… Евгения Морозова, детский психолог, работаю в детском саду «Весна». Я звоню по поводу Вашего сына… Коля Савельев Ваш сын, правильно?.. Да нет, все в порядке, не беспокойтесь! Дело вот в чем. Вы не могли бы подойти в сад завтра, примерно к часу дня?.. Было бы лучше, чтобы именно завтра, но если Вы не можете… Можете? Знаете, где мы находимся?.. Прекрасно, тогда я Вас встречу у калитки. Понимаете, просто Коля… он очень скучает по Вам. Приходите, пожалуйста!..
Ну вот, она это сделала. Нажав на отбой, Женька поставила локти на стол и, положив голову на руки, уперлась взглядом в окно. Правильно ли она поступила, через голову матери и Светланы Александровны приняв такое… ответственное решение? Не будет ли хуже ребенку, который увидит отца и испытает потрясение? Может быть, ей еще не раз придется пожалеть о сделанном, потом, когда все последствия из гипотетических станут самыми что ни на есть реальными, разрастутся и разрушат все, чего она успела достичь… И все потому, что ей захотелось соединить сына с папой!
И все-таки она ни о чем не жалеет. Голос, с которым она только что беседовала, был теплым и встревоженным, а ведь она даже ни разу не обратилась к нему по имени — забыла спросить у Наташи, как зовут их отца. И все же мужчина не повесил трубку и не прервал ее ни разу. Коротко сказал — я приду. Значит, придет, и у Коли все будет хорошо, она в это верит!
Глава 11
Женька хмыкнула и закрыла файлы, на сегодня закончив свою работу. Нет уж, она никому не позволит так с собой обращаться. Это раньше она была наивной, а сейчас она другая, она очень изменилась!.. Пусть себе эти двое едут на белоснежном пароходе куда хотят, лишь бы — подальше от нее, туда, где Женькин взгляд больше никогда их не коснется! А ей без них будет и здесь неплохо.
— Ты очень изменилась, — Трофим сосредоточенно поболтал ложечкой в чашке, разбрызгивая свой кофе по блюдцу. Женьке показалось, что он ищет любой повод, чтобы не смотреть ей в лицо… Звякнув, ложка неловко выскочила из длинных трофимовских пальцев и, проскакав через весь стол, упала на пол. Вздохнув, Трофим, наконец, оторвал взгляд от чашки и задумчиво глянул на Женю.
Это странное свидание, едва начавшись, уже успело раздосадовать ее и вызвать раздражение. Пятнадцать минут назад, когда она вошла в Стекляшку, Трофим поднялся ей навстречу из-за углового столика и, улыбнувшись, попытался поцеловать в щеку, потом сам испугался своего порыва, однако довел начатое до конца… Женьке этот поцелуй не понравился. Конечно, это просто приятельский жест, не более, она все понимает. Их многое связывает и трудно представить, что они будут приветствовать друг друга сухим кивком, но целоваться ей не хочется. Может быть, не так. Когда-то она замирала от одного прикосновения этого мужчины, и он, улыбаясь, часто целовал ее в уголок рта или в скулу, и так легко пробегал по щеке, щекоча ее кожу губами, и она таяла и смеялась, шутливо пытаясь увернуться от этой ласки… А теперь она едва сдержалась, чтобы не отшатнуться от Трофима, с трудом натянула на лицо милую улыбку… Зря она согласилась на эту встречу.
Потом Трофим купил заварные пирожные к кофе и долго уговаривал Женьку съесть хотя бы одно, и ей пришлось сперва терпеливо, потом — раздраженно — объяснять ему, что она в жизни никогда не ела выпечку с масляным кремом. Даже в те времена, когда… Продолжать не хотелось, кофе остыл и покрылся несимпатичной пленочкой, Трофим с каждой минутой становился все более чужим и неинтересным, она не узнавала его — вот его ладонь как-то по-другому взлетела к волосам и пригладила их, и это выражение его лица ей неизвестно, и кудри свои он состриг. Не может быть, чтобы она настолько отвыкла от него, нет, просто не только она изменилась, но и он стал другим!
— Я тебя сначала даже не узнал, а вот твою курточку издалека заметил. Помнишь, как мы с тобой ее покупали? — Трофим улыбнулся ей и протянул руку через весь стол, но в тот момент, когда его пальцы коснулись Женькиного запястья, она решительно вывернулась и поправила манжеты свитера. Может быть, она ведет себя неправильно, наверное, она обижает Трофима, избегая его прикосновений, но… пусть обижается.
— Я все помню, и эту куртку, и… и все на свете. Прости, у меня не так много времени, я иду к подруге на день рождения. Поэтому если тебе есть что сказать, говори, я тебя слушаю, — «Зачем-то ведь ты позвал меня, правда? Что-то же не дает тебе покоя!». Усмехнувшись про себя, Женька нащупала под столом пакет с подарком для Венеры и подтянула его к себе. В конце концов, это не она желала этой встречи, это была идея ее бывшего парня, поэтому она даже пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему. Ей нечего ему сказать… больше нечего.
А когда-то слова были, много слов, но потом все они — вперемежку с плачем, упреками, отчаянными мольбами и ненавистью — вытекли из нее, как квас из цистерны, и теперь в ней одна сплошная пустота, гулкая и бессмысленная. Если бы Трофим раньше объявился, хотя бы месяца на три, она бы обрушила на него всю силу своей тоски, гнева, обиды, ненависти и любви!.. Но как хорошо, что он не появился раньше.
— Женя, я понимаю, я поступил очень некрасиво и ты на меня сердишься, тебя трудно за это осуждать. И все-таки я тебя прошу — попробуй меня понять, мне тоже было непросто, — наткнувшись как на препятствие, на Женькин спокойный взгляд, Трофим на секунду замолчал, как будто растерял все свои слова… Хотя ей вообще трудно представить, что можно сказать в этой ситуации.
Как все это нехорошо, какой-то фарс! Женьке захотелось встать из-за стола, подойти к стеклянной витрине и изучить меню имеющихся блюд, — все что угодно, лишь бы не видеть эту маленькую голубую жилку, подрагивающую на Трофимовском виске. Не слышать милую французскую «р», звучащую так неуютно в этом прозрачном глупом кафе. Когда-то все это было уместно, и нервный висок, и полуопущенные тяжелые веки, и мягкий баритон… в те времена она готова была слушать Трофима так долго, что он уставал от разговора, а она все слушала и смотрела нa него не отрываясь… И тогда ей был неважен смысл произносимых им слов, а вот теперь ее угнетает бессмысленность их беседы.
— Ну, хорошо, Трофим, если тебе это нужно, я скажу тебе… Мне было очень плохо, когда ты вот так вот ушел — ни слова, мне не сказав, не объяснив ничего. Мне казалось, что я заслуживаю лучшего, а ты только позвонил, и посчитал дело сделанным. Я, конечно, догадывалась, что дело в другой женщине, но опять-таки, никак не думала, что это Лада. Ну да бог с вами обоими, простить я тебя, не смогу, тут уж извини, но и зла вам тоже не желаю. Все? Зачем тебе была нужна эта встреча, к чему это все?
Нет, она все-таки не выдержала. Начала говорить так спокойно, рассудительно, а закончила речь на высокой дрожащей ноте. Так не годится. Почувствовав, что ее руки сжаты в кулаки, Женька медленно расслабила ладони и положила их на стол перед собой, рассматривая свои тонкие пальцы с узеньким золотым перстеньком, маминым подарком. Разноцветные фианиты блеснули, и Женька со вздохом оторвала от них взгляд и поднялась. Все, с нее хватит. Лучше она потратит время, оставшееся до назначенного Венеркой часа, на прогулку по людному веселому Проспекту. А Трофим пусть остается и торжествует… Она ведь доставила ему удовольствием своим признанием, разве нет? Мужчины ведь любят, когда женщины страдают из-за них, мама ей всегда это говорит.
— Жень, подожди, — Трофим засуетился, пытаясь одновременно помочь одеться Женьке и натянуть свою куртку. Бросив на стол деньги, он поспешил следом за Женькой и даже умудрился открыть ей дверь, когда она выходила. — Я тебя провожу, я не хочу, чтобы ты вот так ушла, мне еще многое нужно тебе сказать!..
Почти до самого Венеркиного дома они шли вместе. Трофим привычно взял ее под локоть, и Женьке пришлось — так, как она это делала всегда… целую вечность назад! — подстраиваться под его широкий шаг и идти с ним в ногу, прислушиваясь к дружному стуку каблуков по мокрому и грязному асфальту. Снег, падающий сверху мокрыми комками, красиво кружился у них перед глазами, изо всех сил намекая на романтику, но, упав на землю, тут же растекался грязными лужами, и Женьке было неприятно на него наступать. Ее серый костюм влажно прилип к ногам, челка, выглядывающая из-под капюшона, в один момент стала мокрой и превратилась в три тоненькие красные сосульки. Но хуже всего оказалось то, что она не могла никуда убежать от Трофима, и вынужденно слушала все, что он говорил ей, с каждым шагом все больше и больше желая одного — ничего не знать, ни о чем не догадываться, не понимать ни единого слова! Или хотя бы услышать и тут же все забыть! О Трофиме, о Ладе, об истории их внезапной любви, которую — зачем? кому это было надо? — ей только что так подробно изложили!
На троллейбусной остановке они распрощались, Женька свернула через арку во двор, а Трофим, постояв немного и поглядев ей вслед печальными глазами, ушел… Правда, через минуту Женьке пришлось бежать за ним, чтобы забрать свой пакет с подарком и туфлями, которые Трофим чуть не унес с собой… Во второй раз ей было сложнее избежать его настойчивости, но на его предложение «встретиться еще раз» она опять сказала, нет. Зачем? Если им и было что сказать друг другу, то все уже сказано.
Сказать Трофиму «нет» — его фразам и взглядам — было несложно, и Женьке почти ничего не стоило покачать головой, когда он в сотый раз настаивал на чем-то, просил и уговаривал ее, но… Как же тяжело было отказать его рукам, обнявшим ее, погладившим ее плечи, охватившим ее ладонь! И губам, которые как будто забыли о том, что Женька больше не принадлежит им, и целовали ее, и в щеки, и в лоб, и даже почти прижались к ее рту, добиваясь ответной страсти!.. Но Женька вывернулась из объятий Трофима и убежала, нелепо прижав к боку пакет. Неприятно, странно, нечестно! Как будто это не ее предали, а она предала! — так больно и ненужно прозвучало ее «Нет»!
Однако Трофим скрылся из виду, и она тут же успокоилась. Впереди славный вечер, и проведет она его с людьми, которые ни сном, ни духом не ведают о Женькиных проблемах… Как будто в ее жизни нет никакого Трофима. Но ведь и, правда, нет. Он ушел, упрямо уверенный, что они встретятся, как только он этого захочет, и она позволила ему уйти вот так — не бросила напоследок упрека, не припечатала обидным словом. Словно взяла и тихо захлопнула за ним дверь в свою жизнь, в которой его отныне не будет, никогда, она не пустит его. Понять Трофима она сумела, а вот простить… не стоит ждать от нее невозможного.
— А потом, ближе к лету, продадим дачу и разменяем нашу трехкомнатную на две отдельные квартиры с доплатой. Мама хочет, как она выражается, пожить по-человечески, ну и чтобы я была устроена… А мне все равно, — Женька равнодушно поболтала в руке стакан с апельсиновым соком и залпом выпила его, потом подтянула поближе к себе маленькую чашечку кофе. Выхватив из вазы шоколадную вафлю, с удовольствием захрустела ею, глядя на Венеру, сидящую за столом напротив и завершающую утренний марафет. — Нет, за маму я очень рада, конечно, и если она так хочет, то ради бога.
— Ну и зря тебе все равно. Будешь жить отдельно от матери, и ей хорошо — сама подумай, женщина замуж выходит, не просто так тебе, а тут дочь взрослая под ногами путается! Так что все правильно… И у тебя полная свобода — кого захочешь, того в дом и приведешь! — Венера придирчиво глянула в зеркало и слегка подправила карандашом правый глаз. Отражение посмотрело на нее раскосыми черными глазами, и девушка довольно отложила косметику в сторону и присоединилась к Женьке, пьющей кофе с вафлями.
Вчерашний праздник прошел бурно и плавно перетек из камерного действа у Венеры в квартире в глобальное торжество в ночном клубе «Джуманджи». Женьке даже пришлось звонить матери, а то та бы вся извелась, не зная, где дочь и что с ней… Потом они зашли в «Гран Мишель», затем — в «Маргаритку»… Или сперва в «Маргаритку»? Некоторые тонкости праздника наутро вспоминались слабо, однако в одном Женька уверена на сто процентов — давно уже она так не отрывалась! Наверное, с первого курса, когда она только-только познакомилась со своими однокурсниками и они дружно разведывали «горячие точки» родного города.
Правда, у всякого бурного веселья есть обратная сторона — утром ужасно болит голова. Венера как врач выдала им обеим по две таблетки аспирина, но Женьке это средство слабо помогло, да и у самой Венерки, пока она красилась, руки так тряслись, что она пару раз едва не попала себе карандашом в глаз. Но после контрастного душа и двух чашек обжигающе горячего кофе жить уже можно, пусть даже с гудящей головой и вялым телом.
— Да никого я не хочу к себе приводить! Ну, разве что тебя в гости приглашу, а так… Мне и с мамой было неплохо, да я ж весь день на работе! То хоть приходила и меня ждали, вопросы какие-то задавали, а теперь — приходи-не-приходи, а дома тишина будет и темнота в окнах, — если Женька сейчас не оторвется от вафель, то она точно растолстеет, а ей бы этого не хотелось… Вздохнув, она засунула себе в рот еще один лакомый кусочек и решительно отодвинула от себя вазочку.
— Ты неправильно подходишь к жизни. Вот у нас с Гулькой как? Мы с самого начала договорились, что два вечера в неделю — полностью ее, а два — мои, остальные общие. То есть в «ее вечера» я домой прихожу как можно позже, ну, и наоборот… С ней-то понятно все, у нее есть парень, а мне, казалось бы, что? А все равно. Просто приятно сознавать, что если у меня кто-то появится, то я буду иметь возможность привести его к себе. А ты говоришь, — Венера хмыкнула и сладко потянулась, показав Женьке язык, потом они обе прыснули и хохотали до тех пор, пока Венерка не размазала тщательно накрашенный глаз, а Женька не пролила остаток кофе на пол… Хотя и после этого смех нет-нет, да прорывался наружу, то одна закатывалась, то другая, потому что, оказывается, это удивительно здорово — сидеть полуодетыми на кухне на высоких зеленых табуретках, поджав ноги и болтая ни о чем, ощущая себя при этом невероятно молодыми, беззаботными, глупыми!..
Это к вечеру, когда длинный воскресный день подойдет к концу, Женька вспомнит обо всем, что так тревожило ее вчера, и может быть, ей опять станет тоскливо и одиноко, захочется завыть на луну или засунуть голову под подушку и заснуть. Но пока ей спокойно и уютно в обществе Венеры, и можно сидеть непричесанной и нырять ложкой прямо в банку с клубничным вареньем, не вспоминая ничего такого, что способно испортить им их расслабленно-приятное настроение. К тому же она уже почти обо всем успела рассказать Венере вчера, когда они дружной толпой из «Джуманджи» перебирались в другое местечко, — не удержалась, не смогла промолчать про встречу с Трофимом.
И после «Джуманджи», в «Гран Мишеле», переобуваясь в кроссовки со скользящей подошвой, и потом, болтая с Венеркиными приятелями и ожидая за столиком с пивом, когда освободится дорожка, она вспоминала все новые и новые подробности, и как-то незаметно заводила саму себя, и если бы не Венера с этим ее ледяным спокойствием во взгляде, то Женька бы сорвалась с места посреди ночи и унеслась бы!.. Куда-нибудь, лишь бы каким-то образом радикально расправиться с несправедливостью в этом мире!
— И все это время она ему звонила, представляешь? Расспрашивала меня о Трофиме, а потом писала ему милые эсемески, и по телефону говорила ему, что он — тот единственный, кто ей нужен… Венер, я бы могла понять, если бы она в него влюбилась и сходила по нему с ума, всякое бывает, но чтобы так… Оказывается, Лада ему сказала, что я завела себе роман тут, — тут Женька чуть не заплакала, но официантка со стуком поставила перед ней блюдце с чипсами, и слезы каким-то чудом не пролились. — А хуже всего… для меня, я так Трофиму и сказала — то, что он ей поверил. У меня роман? Что ж, он решил все очень просто, взял да бросил меня, а чего проверять? И так все ясно. Да просто все потому, что ему хотелось, чтобы не он был виноватым, а я! А я все голову ломала над эсемеской, которую он мне прислал, — ты, мол, сама этого хотела, пусть все так и будет! А все оказалось предельно просто… как ты и говорила!
— А чего он хотел от тебя сейчас? Зачем встречу назначал? — Венера отставила в сторону пиво и махнула кому-то рукой. В следующую секунду молоденький парень проводил их компанию к освободившейся дорожке, вписал их имена в табло и оставил наедине с разноцветными шарами.
— Сказал, что соскучился, что обязательно должен был поговорить со мной, потому что я ему не чужая, нам вместе было так хорошо и так далее… Я не хотела этого разговора, а теперь не могу не думать про Ладу, которая со мной была такая милая, приветливая, а сама гадости про меня говорила, — Женька огляделась по сторонам и замолчала. Народ вокруг то и дело взрывался смехом и рукоплесканиями, на соседних табло резво прыгали рисованные кегли и высвечивались какие-то цифры… Куда с большим удовольствием Женька вернулась бы за столик к пиву, но Венера уже вручила ей жуткого вида красный шар и под ободрительные окрики приятелей показала, как его надо кидать.
Женька в первый раз в жизни оказалась в боулинге, поэтому никакого удовольствия от игры поначалу не получала: шары с тремя отверстиями для пальцев оказались ужасно тяжелыми, даже восьмерка, самые легкие, а дорожка, по которой они должны докатиться до кеглей, — длинной и какой-то слишком прямой. Но азарт окружающих ее ребят оказался заразительным, и минут через десять Женя уже привыкла к тяжести шаров, и даже иногда попадала по кеглям.
— Знаешь, Трофим сказал, что как-то получил от меня эсемеску, то есть не то что я ему ее отправила, а как будто я писала другому человеку, а по ошибке это письмо попало к нему… Но я никому, кроме него, и писать-то не могла! Но он говорит, что это его жутко задело, к тому же до этого Лада ему сказала, что я с другим любовь кручу. Как так можно, — пока брошенные ее рукой шары с глухим звуком катились по дорожке, Женька ни о чем больше не думала, всем своим существом стремясь к кеглям, которые — в надцатый раз уже! — так и оставались нетронутыми, как будто насмехаясь над Женькиными попытками их достать. Но потом, когда наступала очередь всех остальных, мысли снова змеями вползали в ее голову и жалили ее, да так, что она сходила с ума от бессильной ярости.
— Ладно, давай вот что сделаем, — в который раз Венера одним ударом выбила все кегли и теперь, довольно глядя на экран, где крупными буквами высветилось незнакомое Женьке, но очень приятное на вкус слово «Страйк». — Проучим Ладку? И Трофима заодно, никому от нас пощады не будет! Вот, иди сюда… видишь кегли? Так вот, это вовсе не кегли, это Лада… Ну, представь ее себе хорошенько! Высоченная, белая… хорошо, рыжая, и смотрит прямо на тебя. Представила? А теперь бери шары и давай, кидай в нее!..
Первые удары получились яростными, но промазали мимо цели, однако через пару минут Женька начала попадать точнехонько в середину выстроившихся в ряд кеглей. К концу первой игры она выбила свой первый Страйк, к концу третьей — получила бесплатную кружку пива от заведения за три Страйка подряд.
Из «Гран Мишеля» они с Венерой ушли под утро, их веселая компания как-то незаметно рассосалась, и по сумрачным кривым улочкам они шли в полном одиночестве, чтобы добраться до Венеркиной квартиры и, успев только умыться и снять одежду, без сил рухнуть в постель и проспать мертвецким сном до полудня.
Зато теперь Женька чувствует себя так, словно ее избавили от тяжелого рюкзака за спиной… Так часто бывает — вроде бы живешь и ничего особенно неприятного не ощущаешь, и только потом, когда тебе становится хорошо, думаешь — как же я жил раньше? Сколько бы Женька не обещала себе, что больше никогда не будет думать о Трофиме, это были просто слова, которые шли от ума, но не от сердца. Но теперь все кончилось. Три Страйка подряд, кружка пива, и Ладка с Трофимом растворились в звездной дымке ночи, а она, Женька, выспавшись, может начать новый день, ни о чем, не сожалея и не печалясь.
— Нет, ты права, — Женька выгнула спину и развела руки в стороны, с наслаждением разминая затекшее тело. — Вот будет у меня своя квартира, познакомлюсь я с каким-нибудь замечательным парнем, с артистом… Нет, не надо артиста. Лучше пусть это будет программист, хотя хватит с меня программистов. И пусть он будет высокий, сильный и темноволосый, как…— память услужливо подсунула Женьке образ летящего в никуда мужчины, и она с досадой хлопнула ладонью по столу. Венера кивнула со всей серьезностью, но тут же фыркнула и рассмеялась, уронив в варенье кусочек булки. — Ладно, как-нибудь разберусь.
В десять часов вечера Женька вспомнила об одной важной вещи, которую едва не выпустила из виду. Конечно, время уже позднее, но с другой стороны, если звонить, то сейчас — как правило, в десять ложатся спать только дети, а взрослые бодрствуют… В любом случае, попытаться стоит, да и если на то пошло, если хозяин мобильника занят или лег спать, то он попросту отключит свой телефон и она наткнется на противные короткие гудки… Но ей бы хотелось услышать живой голос. Ей это очень важно!
На пятый гудок трубка ожила, и мужчина вежливо ответил на ее приветствие. Нервно сжав Alkatel похолодевшими пальцами, Женька от волнения затараторила так быстро, что ей пришлось прервать свою речь на середине, вдохнуть и повторить все помедленнее.
— Извините меня за беспокойство, я Евгения… Евгения Морозова, детский психолог, работаю в детском саду «Весна». Я звоню по поводу Вашего сына… Коля Савельев Ваш сын, правильно?.. Да нет, все в порядке, не беспокойтесь! Дело вот в чем. Вы не могли бы подойти в сад завтра, примерно к часу дня?.. Было бы лучше, чтобы именно завтра, но если Вы не можете… Можете? Знаете, где мы находимся?.. Прекрасно, тогда я Вас встречу у калитки. Понимаете, просто Коля… он очень скучает по Вам. Приходите, пожалуйста!..
Ну вот, она это сделала. Нажав на отбой, Женька поставила локти на стол и, положив голову на руки, уперлась взглядом в окно. Правильно ли она поступила, через голову матери и Светланы Александровны приняв такое… ответственное решение? Не будет ли хуже ребенку, который увидит отца и испытает потрясение? Может быть, ей еще не раз придется пожалеть о сделанном, потом, когда все последствия из гипотетических станут самыми что ни на есть реальными, разрастутся и разрушат все, чего она успела достичь… И все потому, что ей захотелось соединить сына с папой!
И все-таки она ни о чем не жалеет. Голос, с которым она только что беседовала, был теплым и встревоженным, а ведь она даже ни разу не обратилась к нему по имени — забыла спросить у Наташи, как зовут их отца. И все же мужчина не повесил трубку и не прервал ее ни разу. Коротко сказал — я приду. Значит, придет, и у Коли все будет хорошо, она в это верит!
Глава 11
Утром Женька глянула за окно и обомлела — еще вчера было невероятно грязно и слякотно, а сегодня весь двор настолько белый, что такого просто не бывает! Нигде ни одного следа, даже собаки не успели поваляться в снегу. Первый понедельник ноября получился праздничным и очень чистым. Конечно, еще сто раз все растает до Нового года, но пока глаз радуется этой красоте!
Опять Иван Семенович подвез ее до работы, и Женька, раздевшись в своем кабинете, прошлась по пустынному зданию, методично заглядывая во все комнаты, как будто там могло обнаружиться что-то важное и нужное для нее. Из-за назначенного вчера свидания ей теперь не по себе, потому что сидеть дома и планировать встречу сына с отцом — это одно, а проснуться утром и понять, что все это произойдет уже через несколько часов, — совсем другое дело! А вдруг она совершила глупость?
Вчера Женька не выдержала и поделилась с матерью своим секретом. Ей ужасно хотелось рассказать о Коле и о том сюрпризе, который его ждет… Честно говоря, она была практически на сто процентов уверена, что мама ее поддержит, поэтому неприятно поразилась услышанному.
— Ты не имеешь никакого права решать за других! Представляю себе, каково матери этого мальчика… Она столько сил положила на то, чтобы воспитать сына, ей и без того тяжело, а ты тут устраиваешь всякие встречи. Откуда ты можешь знать, что для ребенка лучше? Может быть, ты своими руками портишь ему жизнь? — мама даже отложила в сторону свою книжку, и смотрела на Женьку такими глазами, что та почти устыдилась… Но нет, никто и никогда не убедит ее в том, что запрещать детям видеться с отцом — это хорошо!
— Но ведь, мам, ты же никогда не мешала мне встречаться с папой! И я тебе за это благодарна… Ты говоришь, какое право я имею решать за других? Но ведь Колина мать тоже решает за своего сына, и что, это нормально? Только потому, что он ее ребенок, она его родила, у нее есть это ужасное право строить его жизнь по-своему?..
Женька долго отстаивала свою позицию, и мама уже, казалось, согласилась с ней, кивала и похлопывала ее по руке, но слова все лились и лились нескончаемым потоком, как будто в Женькином мозгу прорвалась плотина и река выплеснулась из берегов. Как будто она уже не маме, а самой ceбe доказывала что-то, объясняла и сокрушалась, спорила и выдвигала железные доводы!..
Женька вздохнула. На самом деле, ей действительно тяжело. Потому что ее решение — это огромная ответственность. Вдруг Коля, увидев папу, испытает не радость, а потрясение, от которого ему потом придется, долго оправляться, или эта встреча перевернет весь его мир и лишит мальчика спокойствия, и он будет плакать и бунтовать?.. Или этот мужчина окажется совершенно не таким, каким Женя его себе представляет, и вместо любящего отца к ней явится эдакий высокомерный тип, которого жена, хоть и жестоко, но справедливо изолировала от детей? Нет, такого не может быть, Наташа сказала, что регулярно с ним видится, а она очень милая, славная девочка… Но с другой стороны, он же ее отец, и каким бы он ни был, она его любит!
Глянув на часы, Женька решительно выкинула из головы неприятные мысли, начинается ее рабочий день. Двор и здание детского сада постепенно оживают, уже привели первую порцию детей, и родители, расцеловывая своих чад, отдают им последние указания и торопятся к выходу. Жене очень нравится этот трогательный момент прощания, правда, наблюдать за вечерней шумной встречей взрослых с детьми еще интереснее. Море искренности, детский смех, повизгивания и объятия!
Если ей повезет и все пройдет как надо, то что-нибудь подобное будет сегодня днем, когда к чудесному светловолосому малышу придет папа. Вряд ли Коля будет вот так же стоять, как сейчас, вжавшись худеньким тельцем в шкафчик с одеждой и молча, натягивая на ножки сандалии. Да и смотреть на него, наверное, будут не так пристально и холодно… Отвернувшись от мамы и сына Савельевых, Женя вышла из раздевалки. Нет, у нее сил видеть эту неприятную женщину, одним своим видом превращающую живого мальчугана в ватную куклу.
Опять Иван Семенович подвез ее до работы, и Женька, раздевшись в своем кабинете, прошлась по пустынному зданию, методично заглядывая во все комнаты, как будто там могло обнаружиться что-то важное и нужное для нее. Из-за назначенного вчера свидания ей теперь не по себе, потому что сидеть дома и планировать встречу сына с отцом — это одно, а проснуться утром и понять, что все это произойдет уже через несколько часов, — совсем другое дело! А вдруг она совершила глупость?
Вчера Женька не выдержала и поделилась с матерью своим секретом. Ей ужасно хотелось рассказать о Коле и о том сюрпризе, который его ждет… Честно говоря, она была практически на сто процентов уверена, что мама ее поддержит, поэтому неприятно поразилась услышанному.
— Ты не имеешь никакого права решать за других! Представляю себе, каково матери этого мальчика… Она столько сил положила на то, чтобы воспитать сына, ей и без того тяжело, а ты тут устраиваешь всякие встречи. Откуда ты можешь знать, что для ребенка лучше? Может быть, ты своими руками портишь ему жизнь? — мама даже отложила в сторону свою книжку, и смотрела на Женьку такими глазами, что та почти устыдилась… Но нет, никто и никогда не убедит ее в том, что запрещать детям видеться с отцом — это хорошо!
— Но ведь, мам, ты же никогда не мешала мне встречаться с папой! И я тебе за это благодарна… Ты говоришь, какое право я имею решать за других? Но ведь Колина мать тоже решает за своего сына, и что, это нормально? Только потому, что он ее ребенок, она его родила, у нее есть это ужасное право строить его жизнь по-своему?..
Женька долго отстаивала свою позицию, и мама уже, казалось, согласилась с ней, кивала и похлопывала ее по руке, но слова все лились и лились нескончаемым потоком, как будто в Женькином мозгу прорвалась плотина и река выплеснулась из берегов. Как будто она уже не маме, а самой ceбe доказывала что-то, объясняла и сокрушалась, спорила и выдвигала железные доводы!..
Женька вздохнула. На самом деле, ей действительно тяжело. Потому что ее решение — это огромная ответственность. Вдруг Коля, увидев папу, испытает не радость, а потрясение, от которого ему потом придется, долго оправляться, или эта встреча перевернет весь его мир и лишит мальчика спокойствия, и он будет плакать и бунтовать?.. Или этот мужчина окажется совершенно не таким, каким Женя его себе представляет, и вместо любящего отца к ней явится эдакий высокомерный тип, которого жена, хоть и жестоко, но справедливо изолировала от детей? Нет, такого не может быть, Наташа сказала, что регулярно с ним видится, а она очень милая, славная девочка… Но с другой стороны, он же ее отец, и каким бы он ни был, она его любит!
Глянув на часы, Женька решительно выкинула из головы неприятные мысли, начинается ее рабочий день. Двор и здание детского сада постепенно оживают, уже привели первую порцию детей, и родители, расцеловывая своих чад, отдают им последние указания и торопятся к выходу. Жене очень нравится этот трогательный момент прощания, правда, наблюдать за вечерней шумной встречей взрослых с детьми еще интереснее. Море искренности, детский смех, повизгивания и объятия!
Если ей повезет и все пройдет как надо, то что-нибудь подобное будет сегодня днем, когда к чудесному светловолосому малышу придет папа. Вряд ли Коля будет вот так же стоять, как сейчас, вжавшись худеньким тельцем в шкафчик с одеждой и молча, натягивая на ножки сандалии. Да и смотреть на него, наверное, будут не так пристально и холодно… Отвернувшись от мамы и сына Савельевых, Женя вышла из раздевалки. Нет, у нее сил видеть эту неприятную женщину, одним своим видом превращающую живого мальчугана в ватную куклу.