— Спасибо, мам! — чмокнув мать в гладкую щеку, Женька жадно впилась глазами в свой диплом. Работа выглядит солидной и серьезной, какой-то очень взрослой, как будто это не она ее писала, обыкновенная студентка Евгения Морозова, а кто-то действительно очень умный! Неожиданное ощущение… как будто то, что ты создал, уже больше тебе не принадлежит!
   Женька достала из навесного шкафчика еще одну чашку и налила матери кофе, привычно капнула в него сливок и положила две ложки сахара. Первая часть ее планов на пятницу выполнена, диплом уже у нее в руках и почти полностью готов. Как удобно, что мать работает прямо напротив дома, даже особо ждать не пришлось! Теперь молено подумать обо всем остальном!
   — Придешь сегодня вечером? Я «Птичье молоко» сделаю, посидим все вместе, — Марина Сергеевна окинула Женьку взглядом и вздохнула. — Опять ничего не ешь? Что с тобой делать, прямо не знаю… ну, хоть печенье вон погрызи, вчера испекла.
   — Мам, перестань, я не умираю от голода… Сегодня я не могу, меня опять в театр пригласили. Может, завтра, а?
   — Ну, завтра так завтра… Ты только с дипломом разберись, чтобы уж не оставлять все на последний момент. Тебе когда к научному руководителю? В понедельник? Трофим-то на защиту приедет или опять без него все самое важное пройдет?
   — Мам, ну ладно, перестань. Ты же знаешь, у него работа, он же не виноват, что его в командировки посылают постоянно! Он и сам не рад, но что тут можно поделать?
   — Если хотел бы, нашел бы возможность не ездить так часто. И вообще, защита диплома — это не каждый день случается, и можно было бы вырваться на пару дней и поддержать тебя, но для него, как я погляжу, работа важнее тебя!..
   Женька шумно вздохнула и отвернулась к окну. Как же ей надоели подобные разговоры! С одной стороны, маму можно понять — она мечтает устроить судьбу дочери, выдав ее замуж, а тут уже пять лет — и все, с ее точки зрения, никакого результата. Когда Трофим в городе и приходит в гости под ручку с Женькой, тогда Марина Сергеевна улыбается и кормит парня пирогами и любимыми пиццами, и все ее в нем вроде бы устраивает. Но стоит Трофиму уехать, и все, мать не может простить ему этого. Все это понятно, но кто бы еще о Женьке подумал! И без того тяжело жить в разлуке, а тут еще эти упреки и советы, от которых никуда не деться!
   — Когда твой отец начал часто ездить по командировкам, я тоже терпела, думала, вот пройдет время, и все наладится, и заживем мы с ним нормально… Молодая была, как ты, глупая. К тому же уже ты родилась, хотелось полноценную семью… А вон видишь, сама знаешь, не сложилось.
   Марина Сергеевна печально посмотрела на дочь и поднялась из-за стола. Женька уже знала, что за этим последует: сейчас мать нальет себе еще одну чашку кофе, потом поставит перед собой и мягко обхватит ее ладонями, и будет один за другим вытягивать из памяти сюжеты своей несложившейся семейной жизни с Женькиным папой, ловко нанизывая их по очереди, как бусины на леску. И Женьке придется внимательно ее слушать, потому что перебить мать и тем самым расстроить ее еще больше у нее просто не хватит совести.
   — Ладно, мам, я тебе скажу… Мы с Трофимом поженимся, как только он вернется. Мы уже все решили. А потом, наверное, мы сразу заведем ребенка. Хочешь стать бабушкой? Подумай! Ты будешь самой красивой и молодой бабушкой!
   — Я пока не готова стать бабушкой! — Марина Сергеевна изящно смахнула слезинку с ресниц и улыбнулась. Женька быстро ополоснула в раковине свою чашку и подхватила диплом.
   — Ну, мы и не торопимся, — теперь бежать, пока мать улыбается. Сейчас на кухню начнут выползать сонные родственники, так что маме будет не до грустных мыслей. Главное, она не успела рассердиться на Женьку, значит, все в порядке!
   Через час Женька держала в руках красиво переплетенный диплом, любуясь его прозрачной обложкой с витиеватой надписью. Конечно, впереди еще самое трудное — защита, однако думать о ней не хотелось совсем, тем более сквозь тучи, наконец, проглянуло солнце и впереди маячит славный вечерок в веселой компании. Жаль, правда, что Трофим не идет сейчас рядом с ней, она бы многое дала, чтобы ощутить в эту секунду его крепкую руку на своем плече. Или на талии. Как давно он не обнимал ее! А она, дурочка, вместо того, чтобы тосковать о его поцелуях и ласковых прикосновениях, изводила себя черными страхами, пугалась и тряслась от безумных предположений!..
   Это свойство ее характера, наверное. Когда их семья окончательно развалилась, она была маленькой третьеклассницей с огромными белыми бантами на голове, и родители еще долго изображали — ради нее, ради ее счастливого детства — любящих и заботливых папочку с мамочкой, а она чувствовала фальшь, но не желала огорчать их, и поэтому делала вид, что верит в их игру… Потом был развод, и снова она плакала ночью в подушку, но днем утешала маму. К тому же папа ведь не забыл ее, и все так же возил се на море летом, присылал подарки на дни рождения и раз в месяц навещал. С тех пор прошло столько лет, и она привыкла улыбаться и не поддаваться неудачам. Вот только во всем белом она всегда ищет черное, потому что на свете не бывает ничего вечного, и все хорошее обязательно когда-нибудь кончается. По крайней мере, она так думала до тех пор, пока не встретила Трофима и не поняла, что все может быть и по-другому! Нестрашно, спокойно и легко.
   Женька набрала полную грудь воздуха и резко выдохнула. Так, один раз, два, еще десять вдохов-выдохов, и в ее голове опять засияет солнце, такое же ясное, как на небе. Ей не о чем переживать. Мамины судорожно стиснутые в замок пальцы и тревожные разговоры — это всего лишь минутное настроение, и очень скоро она сама забудет об этом, и значит, Женька может освободить свою голову от этой проблемы. Проблемы-то и нет никакой! Из-за наплыва родственников мама давно нормально не общалась с Иваном Семеновичем, вот она и нервничает. А как только они встретятся, все бури свернутся в комочек и сгинут, и опять наступит тишь и благодать, без непрерывных тягостных воспоминаний о несложившемся прошлом. Так всегда было, Женьке ли не знать этого!
   Написав Трофиму эсемеску, Женя двинулась к бабкиному дому, заходя по дороге в любимые магазины и глазея на витрины. Почему-то только сейчас она вдруг осознала, что началось лето! Холодное, с куртками и зонтами, но все-таки самое настоящее лето, с Волгой, на которую она отправится, как только вода потеплеет и можно будет загорать, с уличными каруселями и разноцветными лотками с мороженым. Лето, которое принесет ей долгожданную свадьбу с любимым мужчиной.
   За весь спектакль она ни разу не хлопнула в ладоши. Народ вокруг то и дело взрывался аплодисментами, особенно в те моменты, когда великолепный мавр во всем черном взлетал над сценой в немыслимом прыжке, или когда хрупкая Дездемона убегала и никак не могла убежать от него, падая ему в объятья и приникая всем своим тонким телом к его широкой груди… Кое-кто с третьего яруса кричал «Браво» и «Бис», но Женька молчала. С первой же музыкальной ноты она вросла в сиденье — и так и просидела статуей до конца спектакля.
   Опять все ее существо настроилось на волну Игоря Ворона. Как будто не она утром рассматривала свой диплом и гордилась проделанной работой, и не ее ноги медленно шли от материной девятиэтажки до бабкиного дома, не ее рот болтал с Оксанкой и пил кофе с суворовским печеньем, потому что бабки не оказалось дома и можно было себе это позволить… Все это осталось где-то в другой жизни, а в этой есть только сцена, на которой царит тот, чьи то ли серые, то ли синие глаза никак не отпускают ее от себя. Ни на шаг…
   — Здрасте!
   Спектакль закончился двадцать минут назад, и все это время Женька стояла возле черного входа в театр, поджидая Ладку с компанией. И как раз в тот момент, когда она наклонилась завязать шнурок на кроссовке, дверь отворилась и на улицу вывалилась веселая разномастная толпа артистов. И первым, конечно, появился человек, из-за которого Женька едва не задохнулась во время спектакля, от волнения и восхищения забыв про дыхание… Теплый взгляд сверху вниз — до чего же он высокий! Если сидеть на корточках, задрав голову, и смотреть на него, то он кажется великаном. И как же это странно, что этот огромный необыкновенный мужчина заметил ее, такую маленькую, и даже поздоровался, и улыбнулся!
   — Привет! — Женька вскочила и тут же отшатнулась, обнаружив на уровне своих глаз мужскую грудь с расстегнутым воротом толстовки, и даже, кажется, заметив между ключиц бьющуюся жилку… Игорь Ворон осторожно поддержал ее под локоть и вместе с ней — оставив свою ладонь на ее руке! — спустился с крыльца, и за ними, смеясь и галдя, выбежали Ладка с Лешей, Денис и еще какие-то ребята, незнакомые Женьке.
   А потом началось счастье, которое захлестнуло Женьку и буквально утопило ее в себе, и ее неподвижность статуи сменилась горячей пульсацией во всем теле и безудержным весельем. Лешка рассказывал анекдоты, и она смеялась, и когда ее глаза встречались с серыми глазами Ворона, она не пряталась от них и продолжала искриться весельем, и ее мысли смешались с чувствами и превратились в одну большую петарду. Фейерверк, который грянул над ней ровно в восемь часов двадцать две минуты, когда на ее локоть легла рука великолепного мавра…
   …И который резко прекратился в девять пятнадцать. В этот момент их компания остановилась посреди Проспекта, решая, в какую сторону им двинуть. И Женька, только что вверившая свою судьбу в руки новых приятелей (столько имен сразу она ни за что не запомнит!), вдруг испугалась, обнаружив, что Игорь Ворон покидает их. Этот невозможный, неправильный человек, на которого она не может не смотреть, когда он так близко… но и посмотреть толком тоже не умеет, потому что его левая бровь все время иронично поднимается, и она не знает, что ему ответить на этот безмолвный вопрос и в смущении опускает взгляд… А теперь он уйдет, и ей не на кого будет долго глядеть украдкой. И вообще, вся затея с прогулкой теряет смысл без него.
   — Всем до встречи! Желаю хорошо погулять, только просьба не забывать, что завтра репетиция с утра, — Ворон методично пожал руки парням и обернулся к Женьке. На долю секунды ей показалось, что он даже не остановится, проходя мимо нее, сейчас развернется и исчезнет из виду, забыв о ней, как будто ластиком стерев ее карандашную фигуру из своей памяти… Но он наклонился и поцеловал ее в губы, так быстро, что Женька успела почувствовать только холод его губ. — Рад был встрече с тобой!..
   Женька тоже была рада. Но ее радость неуклонно таяла, и когда силуэт Ворона скрылся за поворотом, пропала совсем. А впереди еще целый вечер, и она проведет его с людьми, которые уже заказали себе и ей по кружке пива и заняли все свободные места в маленьком кафе с живой музыкой. И она будет отвечать на вопросы, которые кто-нибудь ей обязательно задаст, и сама, наверное, тоже что-нибудь не раз спросит, а потом они дружно отправятся на Набережную и будут кидать крошки голодным воробьям и наслаждаться видом на мост. И все это было бы здорово, если бы Женька не ощутила вдруг в себе странную пустоту — как будто она была землей, из которой жестоко выкачали всю нефть до капли, и теперь она судорожно дрожит, пытаясь удержаться на грани и не треснуть до самых недр.
   Но может быть, так и должно быть, все к лучшему. Женька огляделась по сторонам и улыбнулась: в конце концов, она могла бы сейчас сидеть в своей (бабкиной!) комнате и видеть не золотые огоньки фонарей, а шеренгу оранжевых Оксанкиных банок, и ей в уши лилась бы не музыка, смешанная с радостными молодыми голосами, а бабкина ругань и собачий лай. Спасибо Ладке, избавила ее от скучного вечера в унылой атмосфере.
   — Сейчас танцевать будем, Лешка пошел к музыкантам договариваться, — Ладка подмигнула Женьке и, достав из сумочки ярко-красную помаду, накрасила губы. — Не пропусти шоу, они тут такое будут выделывать, увидишь!
   Субботнее утро порадовало Женьку нежданной тишиной. Почему-то бабка не явилась в девять утра с требованием немедленно встать и заняться делом, ее вообще не оказалось дома, поэтому девушка провалялась в постели до половины десятого. Потом неспешно встала, умылась и оделась, попила кофе с Оксанкой, еще раз вяло пролистала диплом — так, на всякий случай.
   В одиннадцать явилась Ладка, элегантная и свежая, в блестящем белом костюме и в туфлях с загнутыми носами, и как всегда, вместе с ней в квартиру как будто ворвался холодный ветер… Сразу стало шумно и людно, Ладкин голос словно заполнил собою все пространство, и в какой-то момент Женьке даже захотелось спрятаться от нее. Почему-то последнее время все ее дни начинаются с Лады и закапчиваются ею же, и вчера так было, и до этого, и сегодня тоже так будет. Ладка прочно вошла в ее жизнь и связала ее по рукам и ногам… Вздрогнув, Женька нахмурилась — какое право она имеет обвинять девушку в том, что та испытывает к ней симпатию? Она несправедлива к Ладке, так нельзя.
   Ощущая себя немного виноватой перед Ладой за свои мысли, Женька быстро разлила кофе по чашкам и достала из пакета купленный вчера кекс, от которого Ладка, правда, отказалась. Зато Оксанке он ужасно понравился, и пока они сидели за столом и сплетничали о всякой ерунде, она доела все до крошечки… Женька улыбнулась — такой контраст представляют из себя эти две девицы, что невозможно не рассмеяться. А она сама — что та золотая середина, и не такая тонкая, как Ладка, и не толстая, как Оксанка. Так, все самое обычное, симпатичное лицо, но таких ведь много… Почему Трофим обратил внимание именно на нее? Он ей всегда говорит — полюбил, потому что в тебе есть много такого, о чем ты сама не подозреваешь, и внешность — это далеко не самое важное в человеке, ну, и все в том же духе… А вот ей почему-то хочется слышать от него совсем другое — мол, люблю тебя, потому что ты самая красивая!.. Ладке вон, наверное, не говорят про ее великолепные внутренние данные, потому что есть, за что похвалить ее необычную внешность.
   — Лад, а у тебя парень есть?
   Женька сама удивилась своему вопросу, однако Лада, казалось бы, ждала его. Во всяком случае, она с готовностью кивнула и лукаво улыбнулась. К этому времени Оксанка уже собрала свои вещи и уехала на выходные к родителям в Вольск, и они, переместившись на Женькину кровать, лениво вспоминали вчерашний день, закончившийся далеко за полночь у Ротонды на набережной.
   — Конечно, есть, да ты же его видела. Лешка. Он тебе понравился? У нас с ним все серьезно, ты только бабуле не говори, нервничать будет, матери нажалуется. Та в курсе, правда, но все равно, лучше не дразнить спящую собаку.
   — Ты его любишь? — Женька представила себе сонную Ладку, сидящую на разобранной постели вполоборота к лежащему рядом парию, и ее тонкую узкую ладонь, скользящую по мужскому крепкому телу, и почему-то покраснела. Слишком непривычная картина. Ладка — это высокая девица, одетая с иголочки и сильно разворачивающая в стороны ступни на каждом шаге… Она не может, нет, никак не может быть полуодетой, растрепанной, ненакрашенной, это не в ее стиле — нежно смотреть на мужчину, и открыто любить его, вот так, без всяких выдумок. Все это попросту с ней не вяжется!
   — Люблю, мы собираемся пожениться… Как вы с Трофимом. Мы уже все решили, скоро снимем квартиру и переедем туда, и потом только всем обо всем объявим! Вот так вот, опять Женька несправедлива к Ладе! Все хотят любить.
   — Это здорово… вместе танцуете, вместе будете жить, и если куда поедете на гастроли — вы ведь ездите по другим городам, да? — так тоже вместе!
   — Ну да, я бы просто не смогла разлучиться с Лешкой. Мне вообще кажется, что если люди часто расстаются, то они просто не достаточно сильно любят друг друга. Ты вот уверена в том, что Трофим тебе не изменяет? А сама — что, никогда ни с кем не встречалась в его отсутствие?..
   Господи, Женька не устает поражаться людям! Сколько раз ей задавали подобные вопросы, и как же всегда трудно и неприятно на них отвечать! Как будто оправдываться за то, что ты чище, чем о тебе думают, и что тебе совершенно не хочется того, к чему тебя — а как это иначе воспринимать? — подталкивают!..
   — Лад, мы сто раз уже расставались, мне без него грустно, и ему, я знаю, тоже, но мы взрослые люди и прекрасно понимаем, что это работа и ничего с этим не поделаешь. По крайней мере, пока. Потом, наверное, можно будет найти другую работу, как-то что-то придумать, чтобы не было этих постоянных командировок. Но даже так… почему мы должны изменять друг другу? Я люблю Трофима, а он любит меня, и нам не нужен кто-то там еще, зачем?..
   Пожав плечами, Женька откинулась на подушку и уверенно глянула на Ладку серо-зелеными глазами. Может быть, если бы она не чувствовала себя так спокойно и легко, если бы ее мысли не парили в невесомости от летнего ощущения радостной свободы и не было этой изумительной субботней расслабленности во всем теле, она бы повела себя как-то иначе, когда Ладка задала свой следующий вопрос. Но Женька просто упала с высоты своего птичьего безумного полета на холодную землю и разбилась о нее, и это падение лишило ее и сил, и чувств, и остатков мужества. Потому что ответить на Это она решительно не умела, да и незачем было отвечать.
   — Правда? А как же Игорь Ворон? Хочешь сказать, что он тебе не нравится? Вряд ли, так мило болтая с ним, ты думала о Трофиме… но это, наверное, не мое дело.
   Вот так. Конечно, это не Ладкино дело. И не Женькино. Никакого дела нет вообще, потому что она не сделала ничего плохого, ни одним движением она не предала своей любви к Трофиму, но… Ладка все-таки права. Хотя бы в том, что Игорь Ворон действительно неожиданно врезался в ее сознание, поцарапав и накренив привычную мирную картину ее жизни. Нравится ли он ей? Это не то слово. Он просто вылез скалой посреди ее тихого моря, и в этом все дело. Ее мысли о Трофиме не стали другими, она по-прежнему тоскует о нем и хочет его к себе, поближе, чтобы он никуда больше не пропадал… Но беда в том, что когда Игорь Ворон смотрит на нее, разговаривает с ней, да просто идет мимо, — она вовсе не думает уже о Трофиме. Вообще.
   И как же это плохо, что Ладка попала прямо в яблочко! Можно до бесконечности ходить кругами и спиралями по своему собственному сознанию, но когда вопрос ставят ребром — тут уж никуда не денешься. Озвученные мысли не так гибки и послушны, как те, что стайками носятся в голове, наступая друг другу на пятки. Произнесенные слова, как ни крути, требуют от человека каких-то действий. Как же это невыносимо сложно для нее.

Глава 6

   Выходные Женька провела странно — как будто у нее вдруг закончился запас собственных идей и мыслей и она просто принимала все, что ей предлагали. В субботу вечером сходила к маме, с удовольствием съела два куска «Птичьего молока» и еще два взяла с собой, чтобы полакомиться в воскресенье. Почитала женский роман, в котором все закончилось предсказуемо хорошо, зашила продравшуюся сумку, поиграла в Пасьянс, погуляла по Набережной и даже пару раз довольно мирно поговорила с хозяйкой.
   Ладка после достопамятной беседы не объявлялась, и Женька — хоть в этом не так уж и приятно сознаваться — искренне этому порадовалась. Когда бабкина внучка ушла, разбередив ей душу своими вопросами, она тут же кинулась звонить Трофиму, но связь обрывалась, и она едва слышала любимый голос, а ведь хотелось не просто слышать, но и понимать все слова… Промучавшись со звонками, она написала две огромные эсемески и даже послала какую-то картинку, заведомо зная, что Трофимовский Siemens ее не примет. А все потому, что Ладка сравнила ее чувства к Трофиму с тем, что она испытывает к Игорю Ворону. Как будто эти два человека могут совместиться в одной плоскости! Но почему-то теперь Женька не может отделаться от Ладкиных слов, это похоже на занозу, которая вошла в ступню и затаилась, и вроде незаметна, но жить мешает!.. Сделав свое дело, Ладка аккуратно встала с кровати, разгладила залегшие складками брючки на идеальных ногах и пропала на все выходные.
   С воскресного вечера Женьку начала бить нервная дрожь — впереди явственно проступил страшный вторник, защита диплома стала угрожающе неминуема, и все Женькины многочисленные выкладки и интерпретации вдруг показались ей самой детскими и необоснованными, и если бы она уже не придала своей работе законченный вид, она бы, несомненно, кинулась бы все исправлять и перечеркивать. На первом курсе с ней такое не раз случалось, а потом в ее жизни появился Трофим и уверенно стал пресекать ее панику в зародыше. Сейчас бы лечь на него сверху и прижаться носом к его шее, поводить им по его всегда колючей щеке, дотронуться пальцем до родинки на его верхней губе и тут же поцеловать ее… А он пусть в этот момент называет ее Жужей и шепчет ей что-нибудь хорошее, как всегда, и тогда никакой диплом не выведет ее из равновесия и она не будет дрожать, как заячий хвост.
   — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю только тебя! — вот и еще одна эсемеска ушла на Украину. Трофим — это часть ее жизни, и даже глупо предполагать, что она, Женька, может добровольно от него отказаться и полюбить кого-нибудь другого. Да, ей Игорь Ворон нравится, но это не то! Это вроде звезды, на которую можно смотреть всю жизнь и не насмотреться, и радоваться ей каждую секунду, но — убегать от нее всякий раз, так и не приблизившись к ней ни на сантиметр… Уходить от нее, унося ее с собой, в себе, в своих мыслях, и в то же время оставляя ее одиноко светиться на небе. Как на той картине, которую Женька подарила матери.
   Марине Сергеевне подарок очень понравился, она уже успела повесить его над письменным столом в Женькиной комнате. Вообще-то, Женя сто лет уже там не живет, но мать все равно считает эту комнату ее. И теперь, если она ляжет на свою (бывшую, любимую!) кровать, то звезда в темном небе картины засияет прямо ей в глаза. Так и есть все: в этом домике, окошко которого приветливо горит, будто бы живут они с Трофимом, и им очень хорошо вдвоем, не скучно и тепло. А вот эта холодная звездочка — это ее Игорь Ворон, и она может им любоваться каждую ночь, сидя у своего родного окошка, опершись локтями о подоконник и вглядываясь в зимнюю стужу. А за ее спиной — ну, пусть так будет — спит ее Трофим, близкий, настоящий. Ее мужчина! Все так. Некого и не с кем сравнивать. Маленький домик на снегу с желтым окошком — и ослепительно-белая холодная звезда над крышей.
   А Ладка может говорить все, что угодно, от ее слов ничего не изменится!
   Весь понедельник Женька носилась по городу, как заведенная. С большим трудом отыскала в одном из корпусов университета своего научного руководителя и заставила его тут же, при ней, прочитать свой диплом и поставить подпись. Потом отметилась в деканате и узнала о том, что ей придется завтра самой первой выступать на защите, после нее пойдут еще семеро, и все это время она, судорожно сжав кулачки, будет пребывать в неизвестности, принят ее диплом или признан «сырым» и нуждается в доработке…
   С этой секунды Женьку начало раздражать все, что попадалось ей на глаза. Не хотелось думать ни о чем, кроме теплого моря, желтого матового песка и чаек, жадно галдящих над рыбой, но все это было так далеко и нереально, что она раздражалась еще больше, и даже кружка пива, выпитая ею в первом же попавшемся на пути кафе, не выдернула ее из этого состояния.
   Женька заскочила к бабке, бросила свой диплом на кровать и быстро выбежала на улицу, громко хлопнув дверью. Теперь к матери, за костюмом. Не забыть купить на завтра цветов и конфет, чаю и… что еще? Маленький торт для застолья. И надо будет пораньше лечь спать, чтобы с утра выглядеть отдохнувшей и полной сил!
   Но господи, отчего в понедельник всегда все идет не так, как хочется? Слишком людно. На улице — толпы, как будто никто и никогда не работает в этом городе. У матери сейчас придется с родственниками вести светские беседы ни о чем. В бабкиной квартире — хозяйка с пуделем, Оксанка, две совершенно одинаковые толстые тетки, до предела заполнившие собой комнату, в которой ей одной было так хорошо и в которой она бы не прочь и дальше жить… Спать на той постели, где они с Трофимом провели последнюю ночь перед его отъездом на Украину! В той самой узкой и светлой комнате, из окна которой она увидела Игоря Ворона…
   Дернувшись всем телом, Женя остановилась посреди тротуара, не обращая внимания на недовольных прохожих, огибающих ее с двух сторон. Опять, опять она мысленно соединяет этих двух мужчин и ничего не может с собой поделать, как будто Ладка заколдовала ее! Впрочем, Ладка не виновата в том, что ее мысли путаются и крутятся на одном месте, как щенок, вцепившийся в свой хвост. Вообще никто ни в чем не виноват, потому что никакой вины и нет!.. И это глухое раздражение, растущее в ней, — это просто страх перед защитой, и завтра все встанет на свои места и ей будет хорошо. Надо только перетерпеть сегодняшний день.
   Женьке удалось спокойно просидеть два часа за кухонным столом за пирогами и разговорами и вполне адекватно воспринять попытки родственников подбодрить ее. Если бы не мамины слова в коридоре, когда она уже практически выскользнула из квартиры на лестничную площадку, все было бы просто отлично! А теперь…
   Зеленый льняной костюм, за которым она пришла, оказался мятым, и ей пришлось спешно его гладить и идти в нем к бабке. Свежевыглаженная юбка при ходьбе бессовестно липла к ногам, и в конце концов Женька от злости чуть не разорвала ее по шву. Ну почему мама не могла подождать со своим сообщением хотя бы до завтра? Тогда бы Женькина реакция была бы другой. Правда, сегодня она тоже ничего матери не сказала, но ведь та явно ждала от нее чего-то… одобрения, разрешения? А она только кивнула и сбежала по ступенькам, зло, стуча каблуками черных туфель. Мать ведь теперь всю ночь спать не будет! Но и Женька тоже…