Страница:
Вообще Америка, особенно в сознании англо-саксонских эсхатологических направлений и христианских эсхатологических сект, представлялась обетованным раем; единственным местом, где должна была быть воздвигнута цитадель искусственной, механистической цивилизации, оторванной от органических корней. Ведь, следуя Шпенглеру, «старый свет» — это культура, слишком глубоко ушедшая корнями в историю, и даже Западной Европе не под силу сразу от нее избавиться. Поэтому эксперимент удался только за Атлантикой. По меткому выражению Артура Кёстлера, соленые воды Атлантического океана размыли корни европейцев. Общество было выстроено заново — но общество без культуры. Под «новым светом», не имеющим никаких аналогов, мы подразумеваем Соединенные Штаты Америки.
Проекты интеграции «старого света» существовали всегда. По мере того как «новый свет» претендовал на все большее давление, они становились многочисленней и интереснее. Примером тому может служить проект Шарля де Голля, в котором Европа простиралась от Владивостока до Дублина, от Атлантики до Тихого океана. Данная концепция интеграции «старого света» основана на утверждении ценностной системы истории и культуры, где естественное противостоит искусственному, культурное — цивилизационному. Этот проект объединения в великую Европу исходил от революционной части европейских элит. В древности нечто подобное пытались сделать Александр Великий с помощью интеграции евразийских пространств, а также Чингисхан — создатель самого крупного мирового царства.
Сама идея интеграции старого света в единое стратегическое пространство является вторым уровнем евразийства — континентализмом. Определенные духовные, интеллектуальные круги в Европе разрабатывали эту идею и в ряде случаев пытались воплотить ее в реальную политическую конструкцию. Возникло множество мистических, католических, протестантских, православных, а также светских, экономических проектов интеграции. Это второе определение евразийства как интеграции старого света привязано к географическому фактору, но тем не менее гораздо шире, нежели оно было в понимании отцов евразийства.
Третий уровень евразийства — интеграция трех больших пространств, или проект четвертой зоны. Теперь мы уже переместились в рамки географического контекста Евразии. Если присмотреться к устройству различных частей евразийского континента, к цивилизационным и историческим его особенностям, мы увидим три фундаментальные зоны, разделенные между собой меридианами, или меридиональными границами, на стыке которых происходят серьезные культурные расслоения.
Если идти с Запада, мы попадаем в европейское «большое пространство», которое геополитики называют Евро-африкой. Оно раскинулось от Северного моря до субтропической Сахары и включает в себя Средиземноморье, арабский мир и Черную Африку. Оно имеет внутри себя массу градаций, но тем не менее постоянно тяготеет к экономической и стратегической интеграции, выражающейся посредством либо колониальных захватов, либо процессом возникновения средиземноморских империй, распространяющихся к северу и к югу от Средиземного моря и вовлекающих в свою орбиту различные народы, расы, религии и культуры.
Второе «большое пространство» является для нас самым интересным, так как оно связано с Россией. Это российско-азиатский континентализм, включающий собственно территории России, территории Средней Азии, часть стран Восточной Европы, Центральную Азию, Афганистан, отчасти Пакистан, Индию и Иран, с возможностью влияния этой зоны на Турцию. Континентальный ислам этих стран значительно отличается от арабского, они имеют совершенно иной культурный код, степень универсальности и самобытности. Конечно, на этой территории совершенно разные религиозные, социально-политические и экономические уклады, но то же можно отнести и к Евроафрике, где Европа фундаментально отличается от Африки, но в геополитической системе координат рассматривается как единое евроафриканское пространство.
Третья зона называется Тихоокеанским Сино-Ниппонским кондоминиумом, то есть совместное господство двух держав — Японии и Китая. Хоть в региональном контексте они являются антиподами, тем не менее их влияние на весь Тихоокеанский регион весьма значительно. Основные направления внешней политики этих государств: сближение с Россией и проект выполнения геополитических функций в пользу США и глобализма.
Три данных полюса показывают внутриконтинентальные цивилизационные разломы. Конечно, они довольно общие, ибо, углубляясь, можно проводить деление сколько угодно, как и обобщения. Евразийство во внутриконтинентальном пространстве представляет собой альянс трех глобальных зон, географически принадлежащих евразийскому континенту, интегрированному по оси север—юг. Данное определение является третьим уровнем евразийства. Тут важно, что это именно альянс, а не объединение. Интеграция этих пространств должна идти по меридианам, то есть с севера на юг, согласно законам геополитики.
Перейдем к четвертому уровню евразийства — это процесс российско-азиатской интеграции. Тут проявляется упомянутый ранее меридиональный характер. Затрагиваются не все части евразийского материка, а преимущественно Россия, страны Центральной Азии, Афганистан, Иран и Индия. Речь идет о создании системы осей. Приоритетными здесь являются ось Москва — Тегеран и Москва — Дели; это две несущие конструкции евразийской меридиональной интеграции четвертого уровня. Наряду с ними существует более зыбкая ось, которая, не являясь парадигмальной, представляет все больший интерес, — это взаимоотношения по линии Москва — Анкара. Мы помним, как во время подготовки агрессии против Ирака в значительной степени евразийской и антиамериканской Турция выступила категорически против своих заокеанских партнеров, хотя потом американцам удалось погасить эти настроения. Иными словами, потенциал для такого альянса по меридиану с Россией у Турции есть.
Особое значение имеет территория Кавказа и Средней Азии, поскольку эти пространства на культурно-этническом уровне являются переходными; они родственны как сопредельным России государствам, так и дальнему зарубежью, например Афганистану, Ирану, отчасти Турции. Это пространство близко России, связано с ней русскоговорящим населением («русофонией»). Соответственно с этой частью бывших советских республик у нас существует масса культурных, исторических и генетических связей. Так возникает система полуосей, движущихся к Дели и Тегерану, одновременно выясняя позиции с Анкарой и создавая полуоси на промежуточном азиатско-кавказском пространстве.
Необходимо особо подчеркнуть, что в четвертом измерении евразийства Азия рассматривается в старой, классической географии и не включает Дальний Восток, то есть Китай, Индокитай, Корею, Японию, Филиппины, страны Тихоокеанского региона и страны Океана, которые принадлежат к совершенно иной модели.
Евразийство на пятом уровне является интеграцией постсоветского пространства. Мы уже говорим не о системе осей меридиональных, но о полуосях. Поскольку нас интересует конкретно Россия, наше будущее, мы не станем продолжать их на другие части евразийского континента, ограничившись рассмотрением этой концептуальной модели применительно к России.
Евразийство пятого уровня — это интеграция постсоветского пространства в некое подобие евразийского союза, о котором говорит президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. Этот политический деятель прекрасно отдает себе отчет в том грандиозном, достойном Чингисхана начинании в деле интеграции постсоветского пространства, которое заявлено им в качестве основного вектора национальной и внешней политики. Более того, он разработал очень интересные проекты и модели, вплоть до конституции Евразийского союза. И в этом отношении любое препятствие и критика Назарбаева может исходить исключительно из атлантических источников. Ведь когда Чингисхан объединял земли, он стирал с лица земли целые города, целые цивилизации, стоявшие на его пути. Мы и поныне живем остатками его империи. Все великое требует жертв, на что-то обязательно надо закрыть глаза, иначе останется один безответственный гуманитарный треп, часто работающий на враждебные нам исторические структуры. Назарбаевская идея является не какой-то специфической казахской, тюркско-евразийской или исламской. Это идея Евразийского союза, то есть пятый уровень евразийства.
На шестом уровне евразийство внутри России представляет собой некое мировоззрение, философию, смыслом и основным значением которой являются традиционализм, стратегический центризм и федерализм.
Традиционализм — это вера в непреложную ценность прошлого, важность традиции, большое значение исторических корней. Наше происхождение является созидательным и важным фактором нашей национальной истории. Если угодно, этот традиционализм можно назвать также консерватизмом. Стоит отбросить эту систему консерватизма и традиционализма — и евразийство потеряет всякий смысл, поскольку современность и постсовременность, постмодерн, являются нашей слабой стороной. Мы не хотим препятствовать современности, но пытаемся ее в определенной мере корректировать. Таким образом, евразийство внутри России выражено консерватизмом и традиционализмом.
Стратегический центризм — это необходимость сохранения единства России и поддержка концепции укрупнения субъектов федерации и особенно стратегических федеральных округов. Вы знаете, что федеральные округа введены не конституционным образом, а указом президента, то есть не имеют никакого юридического статуса. Тем не менее они выполняют важнейшую функцию объединения, сохранения единства страны, и стратегический центризм стремится легализовать, конституционализировать сам аппарат федеральных округов.
Глава 6. Русская карта
Очевидно, что каждая эпоха требует облечь эту интегрирующую волю, этот имперский импульс в новые формы. И переход от нынешней РФ как промежуточной стадии к полноценному геополитическому образованию, где были бы восстановлены пропорции, необходимые для укрепления реального геополитического суверенитета, должен обрести новое идеологическое обеспечение. Этим обеспечением может быть только евразийство, евразийская теория.
Такое объединение предполагает единый центр военного командования, общую границу, единое экономическое пространство с общей системой таможенных барьеров и транспортных тарифов, общую валюту и некоторый минимум признаваемых всеми правовых норм. Но вместе с тем каждая страна будет обладать высокой степенью свободы в выборе внутренней политики, политической и социальной организации, правовой системы (в тех вопросах, которые не противоречат общим конфедеративным нормам) и т. д.
Необходимость этого Евразийского союза ясно осознается многими главами нынешних государств СНГ, а впервые такую инициативу озвучил президент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев. Многие ныне существующие структуры уже выполняют функции объединяющих инстанций. Так, в Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС), возглавляемое Интеграционным комитетом, входят 5 стран СНГ — оно вместе с Единым экономическим пространством (ЕЭП, куда входят Россия, Казахстан, Беларусь и Украина) является ядром единой экономической системы. Организация договора по коллективной безопасности (куда входят помимо стран ЕврАзЭС еще и Армения) — прообраз единого военного командования. Межпарламентская ассамблея стран СНГ — черновой вариант будущего евразийского парламента и т. д. Одним словом, политическая практика современной России показывает, что она движется именно в этом, евразийском, направлении. А следовательно, «имперская» модель в данном случае, с явно выраженным конфедеративно-демократическим содержанием, привлекает Москву больше, чем сомнительные перспективы «национальной государственности», а тем более путь к распаду на этнические составляющие.
Проекты интеграции «старого света» существовали всегда. По мере того как «новый свет» претендовал на все большее давление, они становились многочисленней и интереснее. Примером тому может служить проект Шарля де Голля, в котором Европа простиралась от Владивостока до Дублина, от Атлантики до Тихого океана. Данная концепция интеграции «старого света» основана на утверждении ценностной системы истории и культуры, где естественное противостоит искусственному, культурное — цивилизационному. Этот проект объединения в великую Европу исходил от революционной части европейских элит. В древности нечто подобное пытались сделать Александр Великий с помощью интеграции евразийских пространств, а также Чингисхан — создатель самого крупного мирового царства.
Сама идея интеграции старого света в единое стратегическое пространство является вторым уровнем евразийства — континентализмом. Определенные духовные, интеллектуальные круги в Европе разрабатывали эту идею и в ряде случаев пытались воплотить ее в реальную политическую конструкцию. Возникло множество мистических, католических, протестантских, православных, а также светских, экономических проектов интеграции. Это второе определение евразийства как интеграции старого света привязано к географическому фактору, но тем не менее гораздо шире, нежели оно было в понимании отцов евразийства.
Третий уровень евразийства — интеграция трех больших пространств, или проект четвертой зоны. Теперь мы уже переместились в рамки географического контекста Евразии. Если присмотреться к устройству различных частей евразийского континента, к цивилизационным и историческим его особенностям, мы увидим три фундаментальные зоны, разделенные между собой меридианами, или меридиональными границами, на стыке которых происходят серьезные культурные расслоения.
Если идти с Запада, мы попадаем в европейское «большое пространство», которое геополитики называют Евро-африкой. Оно раскинулось от Северного моря до субтропической Сахары и включает в себя Средиземноморье, арабский мир и Черную Африку. Оно имеет внутри себя массу градаций, но тем не менее постоянно тяготеет к экономической и стратегической интеграции, выражающейся посредством либо колониальных захватов, либо процессом возникновения средиземноморских империй, распространяющихся к северу и к югу от Средиземного моря и вовлекающих в свою орбиту различные народы, расы, религии и культуры.
Второе «большое пространство» является для нас самым интересным, так как оно связано с Россией. Это российско-азиатский континентализм, включающий собственно территории России, территории Средней Азии, часть стран Восточной Европы, Центральную Азию, Афганистан, отчасти Пакистан, Индию и Иран, с возможностью влияния этой зоны на Турцию. Континентальный ислам этих стран значительно отличается от арабского, они имеют совершенно иной культурный код, степень универсальности и самобытности. Конечно, на этой территории совершенно разные религиозные, социально-политические и экономические уклады, но то же можно отнести и к Евроафрике, где Европа фундаментально отличается от Африки, но в геополитической системе координат рассматривается как единое евроафриканское пространство.
Третья зона называется Тихоокеанским Сино-Ниппонским кондоминиумом, то есть совместное господство двух держав — Японии и Китая. Хоть в региональном контексте они являются антиподами, тем не менее их влияние на весь Тихоокеанский регион весьма значительно. Основные направления внешней политики этих государств: сближение с Россией и проект выполнения геополитических функций в пользу США и глобализма.
Три данных полюса показывают внутриконтинентальные цивилизационные разломы. Конечно, они довольно общие, ибо, углубляясь, можно проводить деление сколько угодно, как и обобщения. Евразийство во внутриконтинентальном пространстве представляет собой альянс трех глобальных зон, географически принадлежащих евразийскому континенту, интегрированному по оси север—юг. Данное определение является третьим уровнем евразийства. Тут важно, что это именно альянс, а не объединение. Интеграция этих пространств должна идти по меридианам, то есть с севера на юг, согласно законам геополитики.
Перейдем к четвертому уровню евразийства — это процесс российско-азиатской интеграции. Тут проявляется упомянутый ранее меридиональный характер. Затрагиваются не все части евразийского материка, а преимущественно Россия, страны Центральной Азии, Афганистан, Иран и Индия. Речь идет о создании системы осей. Приоритетными здесь являются ось Москва — Тегеран и Москва — Дели; это две несущие конструкции евразийской меридиональной интеграции четвертого уровня. Наряду с ними существует более зыбкая ось, которая, не являясь парадигмальной, представляет все больший интерес, — это взаимоотношения по линии Москва — Анкара. Мы помним, как во время подготовки агрессии против Ирака в значительной степени евразийской и антиамериканской Турция выступила категорически против своих заокеанских партнеров, хотя потом американцам удалось погасить эти настроения. Иными словами, потенциал для такого альянса по меридиану с Россией у Турции есть.
Особое значение имеет территория Кавказа и Средней Азии, поскольку эти пространства на культурно-этническом уровне являются переходными; они родственны как сопредельным России государствам, так и дальнему зарубежью, например Афганистану, Ирану, отчасти Турции. Это пространство близко России, связано с ней русскоговорящим населением («русофонией»). Соответственно с этой частью бывших советских республик у нас существует масса культурных, исторических и генетических связей. Так возникает система полуосей, движущихся к Дели и Тегерану, одновременно выясняя позиции с Анкарой и создавая полуоси на промежуточном азиатско-кавказском пространстве.
Необходимо особо подчеркнуть, что в четвертом измерении евразийства Азия рассматривается в старой, классической географии и не включает Дальний Восток, то есть Китай, Индокитай, Корею, Японию, Филиппины, страны Тихоокеанского региона и страны Океана, которые принадлежат к совершенно иной модели.
Евразийство на пятом уровне является интеграцией постсоветского пространства. Мы уже говорим не о системе осей меридиональных, но о полуосях. Поскольку нас интересует конкретно Россия, наше будущее, мы не станем продолжать их на другие части евразийского континента, ограничившись рассмотрением этой концептуальной модели применительно к России.
Евразийство пятого уровня — это интеграция постсоветского пространства в некое подобие евразийского союза, о котором говорит президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. Этот политический деятель прекрасно отдает себе отчет в том грандиозном, достойном Чингисхана начинании в деле интеграции постсоветского пространства, которое заявлено им в качестве основного вектора национальной и внешней политики. Более того, он разработал очень интересные проекты и модели, вплоть до конституции Евразийского союза. И в этом отношении любое препятствие и критика Назарбаева может исходить исключительно из атлантических источников. Ведь когда Чингисхан объединял земли, он стирал с лица земли целые города, целые цивилизации, стоявшие на его пути. Мы и поныне живем остатками его империи. Все великое требует жертв, на что-то обязательно надо закрыть глаза, иначе останется один безответственный гуманитарный треп, часто работающий на враждебные нам исторические структуры. Назарбаевская идея является не какой-то специфической казахской, тюркско-евразийской или исламской. Это идея Евразийского союза, то есть пятый уровень евразийства.
На шестом уровне евразийство внутри России представляет собой некое мировоззрение, философию, смыслом и основным значением которой являются традиционализм, стратегический центризм и федерализм.
Традиционализм — это вера в непреложную ценность прошлого, важность традиции, большое значение исторических корней. Наше происхождение является созидательным и важным фактором нашей национальной истории. Если угодно, этот традиционализм можно назвать также консерватизмом. Стоит отбросить эту систему консерватизма и традиционализма — и евразийство потеряет всякий смысл, поскольку современность и постсовременность, постмодерн, являются нашей слабой стороной. Мы не хотим препятствовать современности, но пытаемся ее в определенной мере корректировать. Таким образом, евразийство внутри России выражено консерватизмом и традиционализмом.
Стратегический центризм — это необходимость сохранения единства России и поддержка концепции укрупнения субъектов федерации и особенно стратегических федеральных округов. Вы знаете, что федеральные округа введены не конституционным образом, а указом президента, то есть не имеют никакого юридического статуса. Тем не менее они выполняют важнейшую функцию объединения, сохранения единства страны, и стратегический центризм стремится легализовать, конституционализировать сам аппарат федеральных округов.
Федерализм — это общество, в котором субъектом выступает не отдельный гражданин или какое-то иное внутригосударственное образование вроде национальной республики, области или губернии, а именно этнос. С федерализмом связана концепция прав не нации, но этноса, основанная не на территории, а на культурно-религиозной составляющей. Этнофедерализм предполагает безусловное единство и неделимость территории. А этнические процессы, как бы они ни выражались и какую бы автономию этносы при этом ни получали для реализации своих интересов (языка, культуры, религии, экономического потенциала), — должны происходить в строго ограниченных рамках евразийского, российского пространства. В России этносы свободны, вольны в своих действиях, за исключением создания национал-государственных анклавов и заявлений о суверенитете той или иной территории или административного округа.
Это революционная для российской политики идея может реализоваться лишь в интеграционном процессе: просто так лишить, скажем, Татарстан всех его надежд, намеков и трендов на государственный суверенитет совершенно невозможно. Зато такая возможность появляется в рамках Евразийского союза. Скольких административных, конституционных барьеров, существующих в рамках РФ, можно избежать, если изложить эти принципы в конституции или в другом укладе, например, в Великой Ясе Евразийского союза. Тогда все народы, вступающие в этот новейший, революционный и одновременно древнейший проект, будут иметь дело с уже установившимся этнофедеральным устройством, с единством стратегических территорий, свободой этноса. Эта идея составляет специфику современного евразийства. Ранние евразийцы мыслили гораздо более приблизительными категориями, даже с оттенком русского империализма, принимая соседние народы лишь как «полурусских», «полуправославных». Мы держимся иного мнения. Новые евразийцы, согласно Гердеру, считают каждый народ мыслью Бога. Главное, у нас должен быть единый евразийский союз, единая государственная система, обеспечивающая этим народам право на сохранение своей идентичности.
Последний, седьмой уровень евразийства относится к различным регионам России. На примере распространения идей евразийства по российским регионам можно увидеть очень интересную картину. Евразийство воспринимается везде по-разному: в одних случаях правильно, в других неправильно, в третьих случаях вообще ничего не понимают. Оно всюду внятно и убедительно, но везде разное. Допустим, для Северо-Западного округа евразийство — это интеграция с Европой без потери собственной идентичности, национального духа. К примеру, для жителей Санкт-Петербурга их город является границей между Европой на Западе и дремучей, но родной и понятной Азией на Востоке. Москва для питерцев то же, что для москвичей Казань. Удивительно, насколько большой популярностью пользуется евразийство в Санкт-Петербурге, в этом «окне в Европу».
Нечто более позитивное, более смягченное есть и во Пскове, и в Калининградской области, и в других северозападных областях. Здесь важно превратить евразийство в противодействие санитарному кордону, сорвав атлантический план реорганизации этого пространства.
Совершенно другое отношение к евразийству можно наблюдать в Центральном округе, где народ больше волнуют социальные, нежели этнические проблемы, где русские живут довольно компактно. Тут приходится, в каком-то смысле, заниматься просвещением масс, для этого округа евразийство — это национальный патриотизм с ярко выраженным левым началом в экономике и со спокойным отношением к представителям других этносов. Это можно назвать версией левого патриотизма.
В Южном округе евразийство как термин часто не находит понимания, за исключением Кавказа, на котором следует остановиться отдельно. Ростов и Краснодарский край — земли в значительной степени казачьи, где евразийство уже на слух воспринимается негативно. Здесь его необходимо преподнести как некую формулу специфического синтеза между индивидуальным казачьим и имперским началами. Другими словами, здесь особенно важен баланс между индивидуальным и государственным.
На Северном Кавказе картина совершенно другая. Тут не мы, а нам разъясняют сущность евразийства и понимают его совершенно верно: как интеграцию различных народов в единое государство, укрепление территориальной государственной целостности России. Интересно, что евразийство не требует адаптации к Кавказу.
В Татарстане и Башкирии существует полное понимание того, что есть евразийство. Но вместе с тем оно не лишено настроений против московского евразийства, которое якобы имеет целью лукаво усилить позиции Москвы. Не обходится тут и без некоторой доли этноцентризма. Но в целом понимание основных аспектов верное.
Русское население Поволжья, например, Нижегородская область, требует некоего коллективистского лево-патриотического начала, свойственного центральным землям, но склоняющегося к духу предпринимательства, частного хозяйства, середняческого патриотизма.
Наконец, Сибири, заселенной наряду с русскими различными древними народами, чей союз требует определенной концептуализации, присущ несомненный регионализм. Континент Сибирь — так представляется этот регион в самосознании его жителей. Евразийство должно учитывать специфику менталитета людей, которые веками бились со стихией, будучи совершенно оторваны от своей базы. В этом смысле сибирский регионализм, позитивно интегрированный в российский контекст, является выражением евразийства. На вопрос: «хотите ли вы великого Российского государства, мощной империи?» — 87 % жителей Сибири отвечают «да». А на вопрос: «хотите ли вы отделиться от Москвы?» — отвечают утвердительно 80 %. Как бы ни было сложно уложить такие ответы в рамки рациональности, однако этот момент точно определяет самостоятельное, могучее, матерое сибирское самосознание. Мышление этих людей — безусловных сторонников великой и сильной империи, но категоричных противников Москвы и всего, что с ней связано, — может быть опасным, но евразийство не боится сложных вопросов.
На Урале существует геополитическая оппозиция электоральных предпочтений между Уралом Свердловским и Челябинским. Они превратились во внутренних антагонистов, как Япония с Китаем в Тихоокеанском регионе. Конкуренция происходит между двумя типами уральского самосознания: правым, хозяйственным, предприимчивым свердловским патриотизмом и более коллективным, мягким, более женственным челябинским регионализмом. Однако по всему региону живут много различных этносов, сосуществующих в течение веков. Следовательно, евразийство здесь совершенно понятно.
Для Дальнего Востока евразийство — это и есть интеграция с континентом, связь с Россией. Русские пришли сюда с тем, чтобы защищать рубежи империи. Сегодня существуют реальные демографические, экономические и геополитические угрозы нашей территориальной целостности, на которые нельзя закрывать глаза. В этом отношении евразийство в Приморском и Хабаровском краях, вообще на Дальнем Востоке, представляет собой идею интеграции. По сути дела это азиатская часть России, которая в евразийстве имеет залог связи с центром.
Из всего сказанного видно, насколько разнообразно, многомерно и поливалентно значение термина «евразийство и концепты Евразии». Кроме того, что мы выделили семь уровней его дефиниций, на последнем уровне обнаруживается существование определенной дифференциации этого понятия внутри российских федеральных округов. Теперь, прежде чем произнести слово «евразийство», серьезно подумайте, ибо нельзя обращаться с ним плоско и поверхностно.
Евразийская идея, евразийское мировоззрение, идеология требуют от нас многих усилий. Вспомним, что первыми марксистами были интеллигенты, разночинцы, читатели Гегеля, изучавшие сложнейшие тома Маркса и Энгельса, вникавшие во все аспекты этого учения, во все противоречия. Невозможно представить себе скверно соображающего марксиста XIX века. Это лишь ко второй половине ХХ века миллионы, если не миллиарды, называвшие себя марксистами, не понимали в этом учении ничего. Известно, чем это кончилось. Поэтому плохо соображающие люди или вообще ничего не соображающие евразийской идее категорически не нужны. Пусть будет меньше, да лучше.
Необходимо точно определить нашу евразийскую идею, всю сложнейшую внутреннюю, аксиологическую, концептуальную и семантическую поливалентность этого термина. Прежде чем объяснять кому-то, надо понять самим. Для этого нужно желание, воля, время и т. д. Без этого мы лишь выплеснем нашу идеологию, не принеся никакой пользы. Евразийство слишком серьезно, чтобы относиться к нему слишком легко.
Это революционная для российской политики идея может реализоваться лишь в интеграционном процессе: просто так лишить, скажем, Татарстан всех его надежд, намеков и трендов на государственный суверенитет совершенно невозможно. Зато такая возможность появляется в рамках Евразийского союза. Скольких административных, конституционных барьеров, существующих в рамках РФ, можно избежать, если изложить эти принципы в конституции или в другом укладе, например, в Великой Ясе Евразийского союза. Тогда все народы, вступающие в этот новейший, революционный и одновременно древнейший проект, будут иметь дело с уже установившимся этнофедеральным устройством, с единством стратегических территорий, свободой этноса. Эта идея составляет специфику современного евразийства. Ранние евразийцы мыслили гораздо более приблизительными категориями, даже с оттенком русского империализма, принимая соседние народы лишь как «полурусских», «полуправославных». Мы держимся иного мнения. Новые евразийцы, согласно Гердеру, считают каждый народ мыслью Бога. Главное, у нас должен быть единый евразийский союз, единая государственная система, обеспечивающая этим народам право на сохранение своей идентичности.
Последний, седьмой уровень евразийства относится к различным регионам России. На примере распространения идей евразийства по российским регионам можно увидеть очень интересную картину. Евразийство воспринимается везде по-разному: в одних случаях правильно, в других неправильно, в третьих случаях вообще ничего не понимают. Оно всюду внятно и убедительно, но везде разное. Допустим, для Северо-Западного округа евразийство — это интеграция с Европой без потери собственной идентичности, национального духа. К примеру, для жителей Санкт-Петербурга их город является границей между Европой на Западе и дремучей, но родной и понятной Азией на Востоке. Москва для питерцев то же, что для москвичей Казань. Удивительно, насколько большой популярностью пользуется евразийство в Санкт-Петербурге, в этом «окне в Европу».
Нечто более позитивное, более смягченное есть и во Пскове, и в Калининградской области, и в других северозападных областях. Здесь важно превратить евразийство в противодействие санитарному кордону, сорвав атлантический план реорганизации этого пространства.
Совершенно другое отношение к евразийству можно наблюдать в Центральном округе, где народ больше волнуют социальные, нежели этнические проблемы, где русские живут довольно компактно. Тут приходится, в каком-то смысле, заниматься просвещением масс, для этого округа евразийство — это национальный патриотизм с ярко выраженным левым началом в экономике и со спокойным отношением к представителям других этносов. Это можно назвать версией левого патриотизма.
В Южном округе евразийство как термин часто не находит понимания, за исключением Кавказа, на котором следует остановиться отдельно. Ростов и Краснодарский край — земли в значительной степени казачьи, где евразийство уже на слух воспринимается негативно. Здесь его необходимо преподнести как некую формулу специфического синтеза между индивидуальным казачьим и имперским началами. Другими словами, здесь особенно важен баланс между индивидуальным и государственным.
На Северном Кавказе картина совершенно другая. Тут не мы, а нам разъясняют сущность евразийства и понимают его совершенно верно: как интеграцию различных народов в единое государство, укрепление территориальной государственной целостности России. Интересно, что евразийство не требует адаптации к Кавказу.
В Татарстане и Башкирии существует полное понимание того, что есть евразийство. Но вместе с тем оно не лишено настроений против московского евразийства, которое якобы имеет целью лукаво усилить позиции Москвы. Не обходится тут и без некоторой доли этноцентризма. Но в целом понимание основных аспектов верное.
Русское население Поволжья, например, Нижегородская область, требует некоего коллективистского лево-патриотического начала, свойственного центральным землям, но склоняющегося к духу предпринимательства, частного хозяйства, середняческого патриотизма.
Наконец, Сибири, заселенной наряду с русскими различными древними народами, чей союз требует определенной концептуализации, присущ несомненный регионализм. Континент Сибирь — так представляется этот регион в самосознании его жителей. Евразийство должно учитывать специфику менталитета людей, которые веками бились со стихией, будучи совершенно оторваны от своей базы. В этом смысле сибирский регионализм, позитивно интегрированный в российский контекст, является выражением евразийства. На вопрос: «хотите ли вы великого Российского государства, мощной империи?» — 87 % жителей Сибири отвечают «да». А на вопрос: «хотите ли вы отделиться от Москвы?» — отвечают утвердительно 80 %. Как бы ни было сложно уложить такие ответы в рамки рациональности, однако этот момент точно определяет самостоятельное, могучее, матерое сибирское самосознание. Мышление этих людей — безусловных сторонников великой и сильной империи, но категоричных противников Москвы и всего, что с ней связано, — может быть опасным, но евразийство не боится сложных вопросов.
На Урале существует геополитическая оппозиция электоральных предпочтений между Уралом Свердловским и Челябинским. Они превратились во внутренних антагонистов, как Япония с Китаем в Тихоокеанском регионе. Конкуренция происходит между двумя типами уральского самосознания: правым, хозяйственным, предприимчивым свердловским патриотизмом и более коллективным, мягким, более женственным челябинским регионализмом. Однако по всему региону живут много различных этносов, сосуществующих в течение веков. Следовательно, евразийство здесь совершенно понятно.
Для Дальнего Востока евразийство — это и есть интеграция с континентом, связь с Россией. Русские пришли сюда с тем, чтобы защищать рубежи империи. Сегодня существуют реальные демографические, экономические и геополитические угрозы нашей территориальной целостности, на которые нельзя закрывать глаза. В этом отношении евразийство в Приморском и Хабаровском краях, вообще на Дальнем Востоке, представляет собой идею интеграции. По сути дела это азиатская часть России, которая в евразийстве имеет залог связи с центром.
Из всего сказанного видно, насколько разнообразно, многомерно и поливалентно значение термина «евразийство и концепты Евразии». Кроме того, что мы выделили семь уровней его дефиниций, на последнем уровне обнаруживается существование определенной дифференциации этого понятия внутри российских федеральных округов. Теперь, прежде чем произнести слово «евразийство», серьезно подумайте, ибо нельзя обращаться с ним плоско и поверхностно.
Евразийская идея, евразийское мировоззрение, идеология требуют от нас многих усилий. Вспомним, что первыми марксистами были интеллигенты, разночинцы, читатели Гегеля, изучавшие сложнейшие тома Маркса и Энгельса, вникавшие во все аспекты этого учения, во все противоречия. Невозможно представить себе скверно соображающего марксиста XIX века. Это лишь ко второй половине ХХ века миллионы, если не миллиарды, называвшие себя марксистами, не понимали в этом учении ничего. Известно, чем это кончилось. Поэтому плохо соображающие люди или вообще ничего не соображающие евразийской идее категорически не нужны. Пусть будет меньше, да лучше.
Необходимо точно определить нашу евразийскую идею, всю сложнейшую внутреннюю, аксиологическую, концептуальную и семантическую поливалентность этого термина. Прежде чем объяснять кому-то, надо понять самим. Для этого нужно желание, воля, время и т. д. Без этого мы лишь выплеснем нашу идеологию, не принеся никакой пользы. Евразийство слишком серьезно, чтобы относиться к нему слишком легко.
Глава 6. Русская карта
Россия как переходное государство
Сегодняшняя Россия — это государство переходное. В нынешних своих границах и с существующей политической системой она не имеет исторического будущего. Она одновременно и слишком мала, и слишком велика для того, чтобы по-настоящему состояться. Если Россия станет настаивать на своей русской этнической идентичности и православной культуре, то она обречена на распад — сепаратизм последует со стороны мусульманских народов Кавказа и Поволжья, других национальных меньшинств, и печальная судьба СССР повторится. Как русское этнокультурное государство, Российская Федерация слишком велика. Но как самостоятельная геополитическая евразийская сила, как империя, какой наша страна являлась в течение веков под тем или иным идеологическим прикрытием, современная Россия слишком мала — это обрубок геополитического тела, лишенный важнейших точек контроля за пространством — ресурсов, портов, принципиальных стратегических высот. Конечно, можно представить себе теоретически, что Россия пойдет по пути кемалистской Турции и построит на обломках империи жесткое централистское национальное государство с сильной и энергичной моделью модернизации, но для этого потребуются войны и революции, предельная идеологическая мобилизация — вроде создания политической философии «младотюрков», — требуются харизматический лидер (своего рода русский Ататюрк, что дословно переводилось бы как Русский отец) и этнические чистки. В национальное государство Россию может превратить только национальная революция, но пока для нее нет никаких предпосылок.Евразийство — оптимальный вариант
Оптимальным был бы для России евразийский вариант. По сути, это было бы возвратом к имперской модели, но в совершенно новых условиях и на новых идеологических основаниях. Наивно считать, что «империя» автоматически означает «императора», существование «колоний» и т. д. Принцип «империи», в отрыве от конкретных исторических прецедентов, состоит как раз в том, что здесь устанавливается единый стратегический централизированный порядок для огромных территорий, но при этом отдельные регионы сохраняют значительную степень автономии и самоуправления — самобытных правовых, языковых, экономических, религиозных устоев. «Империя» в отличие от национального государства федерирует, объединяет не граждан, но целые народы и иные политические общества, вплоть до царств или отдельных «государств», сохраняющих значительную долю независимости и автономии по отношению к имперскому центру.Россия всегда была только империей
Россия на всем протяжении своей истории имела именно имперский уклад. Уже в Киевской Руси в единое политическое образование вошли разные племена и княжества. Позже Русь вошла в состав Монгольской империи, устроенной по тому же принципиальному признаку, а в XV веке имперские традиции Москва приняла на себя — в административном смысле от монголов и Золотой Орды, в духовном и религиозном смысле от Византии. Многие имперские черты сохранялись и в эпоху правления дома Романовых, которые после Петра Первого официально именовались императорами, а ряд имперских черт мы видим и в период СССР. На всех этапах имперский принцип получал различное идеологическое оформление, но нечто принципиальное сохранялось на всех этапах русской истории. Отсюда «универсальность» русской культуры, «всечеловечность» русского психологического типа. Русская идея изначально была сверхэтничной и интегральной, основанной на единстве типа, а не крови.Очевидно, что каждая эпоха требует облечь эту интегрирующую волю, этот имперский импульс в новые формы. И переход от нынешней РФ как промежуточной стадии к полноценному геополитическому образованию, где были бы восстановлены пропорции, необходимые для укрепления реального геополитического суверенитета, должен обрести новое идеологическое обеспечение. Этим обеспечением может быть только евразийство, евразийская теория.
Постсоветское пространств в евразийской оптике
Евразийской установкой определяется вектор внимания России к постсоветскому пространству в целом. По сути, речь идет о том, чтобы воссоздать единое стратегическое пространство в рамках бывшего Советского Союза — с некоторыми добавлениями (Монголия) и изъятиями (страны Балтии), но на совершенно иной мировоззренческой основе. Этот масштаб минимально необходимый для того, чтобы Россия в новой форме Евразийского союза восстановила стратегический потенциал, снова делающий ее «империей». Правда, на этот раз «империя» не будет иметь императора и не будет основываться на жесткой марксистской идеологии. Евразийский союз должен быть образован добровольным путем — через свободное волеизъявление суверенных постсоветских держав. И политическая структура этого будущего образования должна учитывать императив автономии каждой составляющей части. Для этого оптимально подходит модель «конфедерации», Staatesbund, «союза государств».Такое объединение предполагает единый центр военного командования, общую границу, единое экономическое пространство с общей системой таможенных барьеров и транспортных тарифов, общую валюту и некоторый минимум признаваемых всеми правовых норм. Но вместе с тем каждая страна будет обладать высокой степенью свободы в выборе внутренней политики, политической и социальной организации, правовой системы (в тех вопросах, которые не противоречат общим конфедеративным нормам) и т. д.
Необходимость этого Евразийского союза ясно осознается многими главами нынешних государств СНГ, а впервые такую инициативу озвучил президент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев. Многие ныне существующие структуры уже выполняют функции объединяющих инстанций. Так, в Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС), возглавляемое Интеграционным комитетом, входят 5 стран СНГ — оно вместе с Единым экономическим пространством (ЕЭП, куда входят Россия, Казахстан, Беларусь и Украина) является ядром единой экономической системы. Организация договора по коллективной безопасности (куда входят помимо стран ЕврАзЭС еще и Армения) — прообраз единого военного командования. Межпарламентская ассамблея стран СНГ — черновой вариант будущего евразийского парламента и т. д. Одним словом, политическая практика современной России показывает, что она движется именно в этом, евразийском, направлении. А следовательно, «имперская» модель в данном случае, с явно выраженным конфедеративно-демократическим содержанием, привлекает Москву больше, чем сомнительные перспективы «национальной государственности», а тем более путь к распаду на этнические составляющие.