Дункан Дэйв. Грозные моря (Принцесса Инос - 3)

   Так разговор неизбежно перешел на драконов и металлы. Сами поселенцы вообще не использовали металлы, свои инструменты они делали из дерева и камня. Ножами из осколков драконьего стекла можно было бриться, до того они были острыми, правда, быстро тупились. Чтобы вспахать землю, использовали деревянный плуг, мужчины ловили рыбу, дети собирали ягоды и коренья. Для Рэпа ничего не могло быть хуже такой первобытной жизни. Он предпочел бы рабство, но эти рыбаки, видимо, считали, что свобода стоит всех благ мира. При этом Рэп не мог припомнить случаев из своего прошлого, когда бы ему приходилось жить хуже, чем живут эти отщепенцы.
   - Ну да, драконы иногда прилетают, - согласилась Нагг, - но редко, если не почуют металл.
   За свою жизнь она помнила лишь два драконьих налета. Но каждое утро, если выйти пораньше и приглядеться, можно увидеть, как они танцуют в рассветном небе, чаще один-два, но иногда налетают целыми стаями. Над водой они не летают, не в обычае это у них.
   - И больше всего их притягивает золото? - спросил Рэп своего соседа, пожилого фавна, кривозубого и облезлого, по имени Шио С'Синап.
   Старик энергично кивнул:
   - Как говорится: "Зарой золотые гвозди - жди гада в гости".
   Гатмор описал груз "Кровавой волны". Слушатели встретили его рассказ с полнейшим недоверием. Такое количество золота должно было согнать сюда всех драконов полуострова. Эти твари летают иногда и над водой, а груженный золотом корабль - исключительно хорошая приманка. Рэп подумал, что Калкорово счастье уберегло его и от драконов.
   - Двух горстей хватило бы, - задумчиво произнес Шио. Рэп возился со скорлупой кокосового ореха.
   - Но у тебя-то и горсти не наберется. Старик собрал морщины в улыбку, отсветы костра плясали на провяленном коричневом лице.
   - Когда-то было. Лет тридцать назад примерно. - С удовлетворением он дождался сомнения у юноши на лице, а потом продолжил: - Я на золотых рудниках работал. Вот так-то.
   Рэп посмотрел на полустершийся номер на костлявом плече старика, потом оглядел его торчащие ребра и тощие, как у паука, ноги. Затем бросил взгляд на кое-как слепленные хибары, выступающие из темноты.
   - И это лучше?
   - Свобода, парень!
   - Но ты не можешь ее съесть, эту свою свободу. Она не светит, не греет и не накормит твоих детей.
   - Видел когда-нибудь человека, который работой загоняет себя до смерти? - спросил старик с легким присвистом. - Видел когда-нибудь, как твой лучший друг умирает после того, как его кастрировали?
   Рэп покачал головой. Он начал разговор не подумав. Фавн осклабился, обнажив желтые десны.
   - Или порасспросите Нагг, хорошо ли, когда тебя держат как здоровую суку, которая приносит дворняжек-работяг на смену тем, кто помер? Харкор, этот... Кости на спине срослись, видишь, горб на плечах? Вот что делает работа с рабом!
   - А другие? Ведь не все из вас были рабами.
   - Нет. Вон Срапа. Убила человека, который ее изнасиловал. Он был из хорошей семьи. А она - нет. Когда она пришла сюда, была настоящей красавицей.
   Старик вздохнул и покачал головой, а потом застыл, глядя в огонь.
   - Подарила мне сына. Он был бы похож на меня. Умер... И воры здесь есть, конечно. Легко быть честным, когда не голоден. Вдовы. Выброшенные на улицу сироты, внебрачные дети. Мятежники! Да, есть и эти. Бездушный центурион еще хуже, чем рабовладелец, потому что не платит за подданных.
   Рэп отер пот. Он с удовольствием отошел бы от костра, но это будет выглядеть, как если бы он хотел отделаться от старика.
   - Тут у вас есть женщина из русалов.
   - Черт подери! Откуда ты знаешь? Собираешься остаться?
   - Нет.
   Шио нахмурился.
   - А раз не собираешься, то тебе ничего и не светит.
   - Я не это имел в виду! - воскликнул Рэп неожиданно громко.
   - Неужели? - Старик разозлился и посмотрел с подозрением.
   - Я только хотел спросить, как сюда попала эта женщина?
   - По тем же причинам, что и все мы. Она здесь, потому что здесь тихо. Она набрела на нас случайно, но осталась, потому что так лучше.
   - Как это "случайно"?
   Рэп не смог сдержаться и не задать вопрос. Он никогда раньше не видел русалок, и ему было страшно интересно. Местная русалка была уже немолода, но, верно, в старых сказках таилось много правды, а иначе разве ее увели бы и охраняли в самой дальней хижине?
   - Она топила корабли. Она и ее друг.
   - Русал?
   - А кто же еще?
   - И что?
   - Темной ноченькой его зарезала пара судовладельцев.
   - Да ну?
   - А то как. - Внезапно Шио нахмурился. - Ты что, никогда не слыхал, как легионеры пытались взять Керит? Один блестящий трибун вбил себе в голову, что его можно захватить, если нагнать побольше войска, но получилось все наоборот, и...
   Рэп слышал в Дартинге вариант этой истории и не желал выслушивать ее заново. Обычная сказка о том, как русалы заманивают корабли.
   Вскоре он заметил, что Гатмор расспрашивает старуху Нагг и спорит с ней. Борясь со сном, он старался следить за беседой.
   - Пришельцы могут с легкостью добраться до Палдарна, - говорила она. Может, за три дня. За это время хорошенько проголодаетесь, но с голоду не помрете.
   Гатмор осторожно поинтересовался морским путем.
   - Очень опасно, - уверила Нагг. - Драконье море славится своими приливами. По берегу везде скалы. Нет, лучше идти пешком.
   "Конечно, пешком, - подумал Рэп, - ведь так предсказано".
   - Нельзя идти босиком, - возразил Гатмор. - Три дня по солнцу, без еды, с флягой воды...
   Нагг тут же пообещала одежду.
   "Три хламиды, - уточнил Рэп, зевая, - черная, зеленая и коричневая".
   - Одеты будете, - сказала Нагг. - Грубого тканья плащи, но от солнца укрывают, от колючек и ветра спасают.
   Рэп подумал, вспомнил ли Джалон эти робы, когда о них повелся разговор, проснулись ли в нем хоть какие-нибудь воспоминания, его ли, Сагорна ли? Ему хотелось, чтобы Гатмор говорил повежливее. Ведь эти бедняки рыболовы ничего им не должны. Джотунн для них ничего не значит, терять им нечего, кроме собственных жизней. Рэпу казалось, что живи он здесь, он и за жизнь не слишком бы цеплялся. Ах, как хочется спать! Мысль снова уплыла к русалке и двум ее верным стражам. Они все еще там. Юноша отругал себя за подглядывание и переключился на переговоры.
   Наконец-то Гатмор догадался поблагодарить Нагг за одежду и обувь и пообещал, что они с товарищами уйдут с первыми лучами солнца, чтобы не упустить ни минуты утренней прохлады. А так как погода чудесная, то они поспят у костра.
   "Даже если здесь жутко воняет", - подумал Рэп.
   - Можно повалиться спать прямо на куче сухих водорослей, - сказали поселяне.
   Сейчас и щебенка покажется уютной постелькой.
   От водорослей веяло свежестью, так что Рэп напрасно боялся. Подстилка хрустела, когда он ворочался, но, как только юноша закрыл глаза, сладко зевнув, он тут же заснул.
   В кромешной тьме Гатмор тряс его за плечо:
   - Э-эй!..
   - Угу. Сколько времени?
   - Ш-ш!.. Около полуночи.
   Рэп заметил Джалона. Тот, полусогнувшись, стоял на коленях и тер глаза.
   - Что случилось? Рассвет еще не скоро.
   - А мы уйдем сейчас, - прошептал Гатмор, - с отливом.
   - Но... ох!.. - На пляже внизу лежало четыре каноэ, одно из которых брал Гатмор, но потом вернул.
   - Украсть лодки?
   В полусне Рэп попытался представить себе титанический труд, вложенный в каждую лодку. Сколько же времени у них уходит, чтобы выдолбить лодку из древесного ствола каменными орудиями?
   - Мы понесемся верхом на отливе до самого Палдарна, - сказал Гатмор. Будем там еще до темноты.
   Но Рэп не собирался красть каноэ. И в Палдарн не собирался. Он собирался идти в Зарк. Но не говорить же об этом Гатмору! А если сказать, то завяжется драка, а драться ночью с джотунном как-то не хотелось. Рэп зашевелился, водоросли захрустели и захлопали. Он поднялся, чтобы изобразить взгляд вдаль.
   - Нет, мы не поплывем.
   Теперь Гатмор издал вопросительный звук:
   - Э-э?..
   - Она выставила охрану, - пояснил Рэп. - Шестерых. Там, на берегу. У них копья и топоры. Он улегся и снова устроился поудобнее.
   - И они не спят, - добавил он в сонном удовлетворении. Потом перевернулся на другой бок и заснул.
   Гатмор выпустил очередь отборных ругательств. Но проверять не пошел, просто в голову не пришло.
   4
   Спуск на запад оказался длиннее, чем восхождение, и Иное приуныла. Пища подходила к концу, ночи стали холоднее, взору представлялась только бесконечная череда островерхих скал. Долина, вбирающая все новые рукава и притоки канав и оврагов, постепенно расширялась; но вела ли она куда-нибудь?
   В этой долине жили волки. Каждый день после заката они оглашали округу заунывным воем. Азак сказал, что видел медвежьи следы. Настороженный, он выбирал такие места для ночевок, где удобно было бы держать оборону.
   Вечером четвертого дня, отсчитывая дни спуска, он нашел пещеру, которая когда-то была надвратной башней замка, теперь разрушенного и почти полностью смытого речными потоками. На руинах осела грязь, выросли трава и кусты, поэтому они стали едва различимы, однако резная арка ворот, наполовину засыпанная щебнем, сохранилась в целости. Азак хвастал, что в таком месте сможет с легкостью сдержать натиск целой армии.
   Иное и Кэйд завернулись в одеяла и приготовились к новой ночи в горах, холодной и неуютной. Азак, по-видимому, не спал вовсе. Он сидел скрестив ноги и глядел на блуждающие огоньки в темной долине. После он говорил, что видел глаза из темноты, но ни разу волчий вой не раздался в опасной близости.
   Замерзшие и затекшие, путники просыпались с первым светом, быстро перекусывали черствым хлебом и снимали лагерь. Долина начала сужаться. Каменные стены ее хранили ночной холод, солнечный луч был здесь редким гостем, все окутывали синие тени. Даже мулы, казалось, не чаяли выбраться отсюда.
   Дорога, по которой они преодолели перевал, то и дело исчезала, кое-где смытая горными потоками, где-то разбитая и ушедшая в землю. Ее масштабы приводили Азака в восхищение. Он все гадал, какой король или волшебник проделал такую работу: дорога проходила по склону горы, порою по вырубленным в скалах тоннелям, таким широким, что там уместились бы шестеро всадников в ряд. Она пересекала овраги и ущелья, через которые были переброшены каменные мосты, стремительные и безукоризненные, как полет стрелы. В свое время эта дорога была настоящим чудом, непревзойденным творением. Азак прикидывал и так и эдак, сколько веков минуло со времени ее постройки, и, кажется, удовлетворялся собственными оценками. "Этой дороге должно быть не меньше, а то и больше тысячи лет, - заключил он, - и ей давным-давно никто не пользовался". За последнюю сотню лет он со спутницами, наверное, первые, кто шагает по ней.
   Даже занесенная землей, дорога сопротивлялась вторжению леса. Оттого она напоминала ленту голой земли, вьющуюся посреди зарослей. Хвойные породы сменились лиственным лесом. Замерзшие наверху белые потоки потекли ручьями того же странного молочно-белого цвета.
   Ничто так не прогоняет остатки сна, как тряский бег вонючего мула.
   Они рассказывали друг другу старинные сказки. Азак верил в демонов. В жуткой войне кто-то выпустил демонов. Нескольких так и не поймали, и они шастают по Туму, набрасываются на беспомощных путников. Но демонов немного, и они не могут уследить за всеми. И все же от демонов никто не застрахован, можно только понадеяться не встретить их на своем пути.
   Но Иное отрицала существование демонов. Ей по душе были истории о невидимках. Согласно преданию, Юльен сделал всех сидов невидимками, и потомки их остаются невидимыми до сих пор, и у них есть собственный чародей. Азак, правда, никак с этим не соглашался. С его точки зрения, если сиды такие же, как и другие люди, то они должны были бы непременно воспользоваться своим преимуществом и завоевать мир. А Иное теперь изобрела собственную теорию - что пропавших без вести путешественников заманивали проклятия коренных жителей. Вот, например, эта долина, она кажется бесконечной. Может быть, и Кэйд, и Азак, и она сама когда-нибудь и спустятся вниз, но уже дряхлыми-предряхлыми старичками, или вообще умрут здесь от старости.
   Принцесса как раз обдумывала эту радостную возможность, когда посреди дороги перед ними объявился первый сид. Азак взмахнул рукой и напугал мула. Остальные мулы тоже испугались, оттого на мгновение замерли. Животных кое-как успокоили, и тогда только путники разглядели, что напугавшему их предмету было никак не меньше десяти ееков.
   Они осторожно подъехали, чтобы рассмотреть одинокую фигуру. Изъеденную непогодами серую поверхность сплошь покрывали белые и желтые лишайники, но детали фигуры были отлично видны - чудная скульптура юного бегуна, обнаженного, потому что его одеяние, если и существовало когда-то, теперь начисто истлело. Наносы песка покрыли его ноги до щиколоток, трава обвила колени. На вид он был не старше Иное, а лицо, обращенное к горам, горело жаждой завоевания, а чего, какого заветного берега - все равно.
   Иное спешилась. Кэйд осталась в седле, на последнем из четырех мулов. Она вытащила свой молитвенник и, казалось, даже не замечала сида. В спальне у Раши Иное видела кое-что и почище наготы скульптуры. Азак шагнул поближе и следил за ее реакцией. Она должна продемонстрировать искушенность и образованность настоящей леди Империи. Это всего лишь камень, не стыдиться же его. Так, значит, вот они какие?
   - Гонец, - грустно сказала она, - бежит кого-то предупредить.
   - Или трус, сбежавший с поля боя.
   - Нет. - Душу Иное пронизала печаль, как будто влага напитала рыхлую землю. Сердце ее подернулось пеплом мрака - дорога, ведущая в никуда, по которой не ходить никакому путнику, мальчик, обернувшийся камнем по какой-то забытой причине.
   - У него вовсе не трусливое лицо, - сказала она, - а эти странные глаза... глаза сидов?
   - Похожи на эльфийские, - сказал Азак, - раскосые. Но не такие большие. И уши тоже смахивают на эльфийские, но не заострены. Для эльфа он слишком мускулистый. Эльфы субтильны. Для импа слишком развита грудная клетка, а для гнома слишком мала. А приплюснутый нос - как у фавна. Понемножку от всех, в общем. Думаю, это сид.
   "Нормальный нос, ничего ужасного, - подумала Иное. - Орлиный нос, как у джиннов, тоже не всякому пойдет, между прочим".
   Она подошла ближе и остановилась между скалой и статуей, и невидящий взор изваяния устремился прямо на нее. Выкрошенная временем и ветрами, фигура все еще смотрелась как живая.
   - Возвращайся, сид, - промолвила Иное. - Они уже не смогут услышать твою весть. И не смогут прийти на твой зов.
   Она думала, Азак позабавится, глядя на нее, но он, кажется, погрузился в то же сумрачное настроение.
   - Заповедные Земли, наверное, приберегли для нас кое-что и похуже.
   Иное покачала головой:
   - Не может быть ничего печальнее этого. Иди домой, иди к своим любимым, сид. Скажи им, что война окончена.
   - Они спросят, кто победил, - мягко напомнил Азак.
   - Скажи им, что ты погиб.
   - Они спросят почему.
   - "Почему" для мертвых не существует. Скажи, что ты погиб напрасно.
   На минуту все застыло и замолкло. Даже ветер не осмеливался шелестеть травой, выросшей у ног юноши. Потом Азак снова спросил:
   - Помнишь, как сказал поэт: "Ничто так не пугает, как завтрашняя война, так не вдохновляет, как сегодняшняя, так не печалит, как вчерашняя".
   Она удивленно посмотрела на него.
   - И вы тоже так считаете? Азак улыбнулся.
   - Вчерашнее меня не заботит, но нам нужно двигаться. Попрощайтесь со своим сидом, моя прекрасная леди. Он будет здесь бдить вечно, а мы, пожалуй, пойдем.
   Иное еще раз взглянула в обиженные каменные глаза сида. Потом поежилась и подошла к мулам.
   Тот сид был первым. За ним потянулась череда других, опрокинутых на землю, лежащих вниз лицом. А за ними еще и еще. Лес расступился, словно стыдясь прикрывать эту печальную картину. Во всю ширь по дну долины рассеяны были каменные трупы. Путникам пришлось сойти с дороги, потому что она совсем разрушилась, и теперь они пробирались между камнями и скалами, натыкаясь то и дело на молчаливых, застывших ратников.
   Резвая речушка то и дело меняла русло, занося фигуры песком и стаскивая кучами на мелководье, но похоронить останки гигантской бойни это работа не под силу одной реке и растянется не на один век. Травы и вьюнки тоже старались вовсю, укутывая фигуры гротескными зелеными мехами.
   Многие, в особенности одиночные фигуры бегунов, которым труднее было удержать равновесие, теперь повалились и раскололись. Если встречались группы, в особенности там, где была мягкая почва, то фигуры в большинстве стояли, опираясь на соседей. Как и первый сид, все эти истуканы, выщербленные эрозией, покрытые лишайниками, все равно выглядели как живые, сохранив округлость каждого мускула, волнистость каждого локона.
   Сотни и тысячи... навзничь и ниц... поодиночке или толпой скорбящих... все они умерли, все. Все они бежали от чего-то, как верно предположил Азак, и теперь провожали непрошеных гостей миллионами укоряющих каменных лиц.
   Большинство их составляли молодые мужчины, наверное, воины регулярной армии, но немало было и мирных жителей. Иное замечала женщин, и старых и молодых, стариков, лежащих коленями вверх - наверное, они катили в повозке, от которой теперь и следа не осталось. Были и целые семьи: дети с родителями, держащиеся за руки, взрослые с малышами на плечах, а один младенец все еще держал в ротике каменный сосок матери. Увидела она и человека, согнувшегося под тяжестью груза, теперь несуществующего, от которого остались только вмятины на плечах. Были и воины в шлемах, размахивающие мечами, чтобы пробить себе дорогу в толпе, теперь у ног их валялись позеленевшие обломки - жалкие остатки грозного оружия. У некоторых воинов ноги запутались в стременах, они лежали прямо на костях коней. А ведь травы схоронили не только кости, обломки и развалины, но и монеты, драгоценности, произведения искусства. С содроганием Иное подумала, что за несколько дней могла бы обеспечить свое будущее... и потерять рассудок. А эти глаза...
   Ее охватила безудержная дрожь. Она с надеждой взглянула на Кэйд, вдруг тетка пожелает повернуть назад или станет умолять искать другой путь через холмы или даже вернуться обратно в Зарк; но та ничего не сказала, хотя на ее бледном лице был написан ужас. Даже Азак выглядел сумрачно. Никто не проронил ни слова, пока крошечный отряд прокладывал путь через жуткий мавзолей.
   Но вот и последние воины. Долина опустела и внезапно кончилась, будто вставленная в рамку островерхих утесов на фоне голубого неба.
   Наверное, когда-то здесь стояла крепость, охранявшая вход в долину. Сохранились лишь камни восточной башни, а сама стена и большая часть строений растаяли, как масло, и утекли вниз. Только и осталось, что громадный застывший натек стекла да несколько прогоревших труб, порыжевших и полурасплавленных от давно остывшего жара. Вот от чего бежали сиды. Иное не высказала этого вслух, да и остальные промолчали.
   Дорогу они потеряли и теперь пробирались по лесу. Они молча ехали друг за другом, не обмениваясь ни словом, ни, взглядом. Слишком уж мрачные мысли тревожили путников.
   Сквозь ветви просвечивало солнышко. Местность снижалась. Азак опустил поводья, женщины остановились рядом. Перед ними расстилались луга, почти незаметно понижающиеся к западу. Далеко-далеко блестела большая река, лениво петляющая по просторам полей. Насколько хватало глаз, раскинулись бескрайние поля под голубым небом, теряющиеся в голубой дымке. Теплый ветерок шелестел листьями - первый признак далекого моря.
   - Вот и Тум, - тихо сказал Азак.
   - Что до меня, то мне они не кажутся заповедными, - возразила Иное. Такие мирные. Так дружелюбно выглядят.
   После этой окаменевшей армии что угодно будет выглядеть дружелюбно.
   Иное посмотрела на тетку и заволновалась. Та выглядела озабоченной. Озабоченной? Или встревоженной? Почти испуганной. Обычно румяное и жизнерадостное лицо осунулось и казалось больным. Правда, для пожилой дамы, привыкшей к праздному безделью, она совершила немыслимый переход, но Кэйд пережила опасности пустыни и тяготы тайги и никогда не выглядела так болезненно, как сейчас. Серебристые волосы спутались и растрепались, выбившиеся прядки носились по ветру, лицо избороздили глубокие морщины, губы были плотно сжаты. Неужели на нее так подействовал вид застывшего войска?
   - О чем ты думаешь, тетя? Кэйд покачала головой:
   - Не знаю, дорогая. Я, наверное, просто мнительная старуха, но... но не нравится мне все это.
   - Ты хочешь сказать, что нужно возвращаться?
   Она резко оглянулась. Позади поднимался скалистыми кручами склон, нависал уступами над деревьями. Кэйд вздрогнула.
   - О нет, только не назад!
   - Ну что же, не такой у нас большой выбор, так, Большой Человек?
   Прищурив глаза, Азак мгновение изучал Кэйд. Потом повернулся к Иное:
   - Людей я там не замечаю. Что скажешь, прелесть моя? Азак ожидал королевского мужества. Иное еще раз взглянула на идиллический пейзаж.
   - Скажу, что у нас нет выбора. - С этими словами она пришпорила мула, да так, что бедная животинка подпрыгнула всеми четырьмя ногами. Мул побежал вниз, следом двинулись и остальные.
   Дела давно минувших дней,
   Преданья старины глубокой.
   Пушкин. Руслан и Людмила
   Часть пятая
   КОГДА ОН БОЙ ВЕДЕТ С САМИМ СОБОЙ
   1
   Скачу я нынче в Илрейн,
   Где ждет любовь моя.
   Дев милых много в Илрейн,
   Но всех милей она.
   Если вам нужно найти гнездо шершней или забраться в заросли колючек, берите с собой Джалона. Если вам нужен такой спутник, который спотыкается на каждой ступеньке и роняет сандалии в бурные потоки, или устраивает лесные пожары, не потушив толком костер, или засыпает через пять минут после начала своей вахты... На это способен Джалон, и только Джалон. Он мог неожиданно исчезнуть, а через час найтись замирающим от восторга над какой-нибудь орхидеей.
   Короче говоря, Джалон был непроходящей головной болью.
   Но если вам по душе искрометный юмор, жизнерадостность и тысяча "прошу прощения", нескончаемое подтрунивание над самим собой и обещания непременно исправиться - это тоже Джалон. В нем много хорошего, правда, он никогда не давал себе труда действительно исправиться. А уж если вы цените такого товарища, который вдруг выдает столь прекрасную и чистую мелодию, что уходит усталость, поднимается дух, растворяются все боли и тревоги длинного перехода... Даже Гатмор не мог долго сердиться на Джалона.
   Первых драконов путники увидели через час после выхода из поселка. Стая из пяти-шести тварей, но очень далеко, просто пятнышки над дальними холмами. Когда совсем рассвело, то стали различимы цвета одежд, подаренных рыбаками: коричневая - Джалону, зеленая - Гатмору, черная - Рэпу. Но даже и теперь менестрель не связал этот поход с предсказанием. Гораздо больше драконов его интересовали цветочки.
   Следующие несколько дней заметен был единственный признак присутствия змеев - дымные клубы над горизонтом. Джалон до сих пор так и не вспомнил о видении.
   Около полудня на краю леска путешественники наткнулись на поляну диких дынь, и это была их первая за целый день еда. После, удовлетворенные и разомлевшие, путники наслаждались тенью и прохладой. Впереди тянулась безжизненная равнина, покрытая песком и черными камнями. При одном взгляде на этот пейзаж становилось неуютно.
   Но Гатмор, командир всегда и везде, подгонял их, умудряясь и при таких спутниках сохранять хороший темп перехода.
   - Пора двигать, - сказал он, едва Рэп начал клевать носом.
   - Давай поменяемся сандалиями, - предложил юноша, желая потянуть время.
   - Ладно. Только мы с тобой. А не с ним.
   Не имея кож, рыбаки мастерили обувь из деревянных дощечек и веревок. Такие сандалии за десять минут сбивали ноги. Это лучше, чем идти босиком, но ненамного. Так как любая сандалия отличалась от другой, то товарищи менялись по кругу, чтобы поровну распределить мучения. Джалон с час назад провалился в болото, а мокрые шнурки натирают гораздо сильнее.
   Обмен обувью позволил протянуть еще несколько минут. Но вот Джалон, прислонясь к мягкому мшистому стволу, видимо, решил, что теперь его черед изобрести повод для задержки, и запел песню про прекрасных девушек Илрейна. Она начиналась, как чудесная романтическая баллада, но постепенно превращалась в непристойные куплеты, столь любимые моряками. Гатмор выл от удовольствия, Рэп смеялся.
   Еще один день, и экспедиция по Драконьему полуострову благополучно завершится, если, конечно, Нагг не ошиблась в расчетах. Без Джалона двое других могли бы идти быстрее, и менестрель осознавал это. Поэтому без конца извинялся.
   Внезапно на середине куплета он оборвал песню. Двое товарищей посмотрели на него.
   - На той гряде! - закричал он. - Посмотрите!
   За деревьями просвечивала проплешина горячего песка, окруженная пологими холмами. Холмы поросли лесом, но на краю поляны лес резко обрывался, как лошадиная грива. Проплешина заросла пучками колючек. Там, посередине поляны, словно остров, возвышался черный каменистый гребень, извилистый, увенчанный сверху несколькими деревцами, вросшими в трещины. Вокруг разбросаны были скатившиеся с него валуны. Рэп рассмотрел картину и взглянул на Гатмора. Тот пожал плечами.
   Подобные места им уже встречались. Местность была гористой, и хотя они предпочитали идти по берегу, но приходилось углубляться в материковую часть, чтобы не пересекать ущелья - устья рек, впадающих в море. Повсюду замечали они следы пожаров: старые - обугленные бревна, похороненные в чаще свежие пепелища - длинные черные полосы голой земли с едва пробивающейся травой. Такие пожарища не особенно мешали движению. Хуже всего оказались средние стадии зарастания пожарищ, когда между деревьями вырастал густейший подлесок колючих кустов, цеплявшихся за одежду.