Страница:
– Радгар?
Он вздрогнул и проснулся. Шея ужасно затекла.
– Папа? Ох, извини! – Он с усилием встал. Смерть и пламень! Уснуть на посту – нет провинности страшнее! Как только мог он ухитриться, дурак, мальчишка сопливый, лопух…
Отец улыбнулся, явно угадав его мысли.
– Тебе не за что извиняться. Ты сделал все, о чем я просил, а я не приказывал тебе сторожить. Хильфвер говорит, он сложит для тебя глитм. – Он смерил сына скептическим взглядом. – Ты уверен, что сдюжишь это? Вид у тебя побитый.
У него и самого вид был не очень – хуже, чем Радгар мог припомнить. Радгар расправил плечи.
– Конечно.
– Тогда идем. Оставь пока все это здесь. – Отец зашагал вперед, взвалив на плечо один мешок. – Тебе придется раздеться. Не спрашивай меня почему. И Хильфвера не спрашивай! Он сегодня ворчливее обычного. Для других заклинаний он наготы не требует.
Стоило им свернуть за изгиб берега, как Радгар увидел избушку – крепкую постройку из толстых бревен, способную выдержать любое нападение злобного врага десяти лет от роду. Если из трубы и шел дым, туман его скрывал. Отец свернул с тропы в лес, и они почти сразу же вышли на тенистую прогалину, слишком маленькую, чтобы называться поляной. Она была устлана ковром из мягкой опавшей хвои, и в центре ее виднелась, как и ожидал Радгар, выложенная черными камнями октаграмма. Камень побольше отмечал острие Земли, а на остриях Огня и Воды уже стояли соответственно горящая лампада и глиняная фляга. Старый заклинатель стоял рядом, опираясь на посох и глядя на них зияющими черными отверстиями капюшона – одним для настоящего глаза, одним фальшивым.
Обогнув октаграмму, Радгар подошел к нему и поклонился.
– Эальдор, я поступил дурно, когда подглядывал за тобой в прошлый мой визит, и еще дурнее, когда навязывал тебе свое общество. Я прошу прощения.
С минуту Хильфвер молчал.
– Ты вырос, – буркнул он наконец.
– Да, эальдор.
– То, о чем ты просишь, очень страшно. Взрослые люди, бывает, кричат от страха, увидев свое проклятие. Я видел, как закаленные в боях фейны обделываются или плачут, как женщины. Мне не нужно, чтобы мою жизнь отравляли истеричные дети.
Вот вредный старикашка! Радгар твердо держал себя в руках.
– Я Радгар Эйлединг из рода Каттеров. Я не посрамлю ни отца, ни своих предков. Я не позволю, чтобы страх мешал мне делать что угодно. – Само собой, это было далеко от правды, но он слышал, как фейны похваляются так в вечер накануне фейринга, и он знал, что мужчина, произнесший эти слова, уже не может позволить себе отступить.
– Значит, ты безнадежный дурак. Ты умрешь так скоро, что нет смысла слагать для тебя глитм.
– При всем моем уважении, эальдор, я стараюсь не путать осмотрительность с трусостью.
– Разве я не говорил, чтобы ты не давал мне титулов?
– Я забыл. Прости, Хильфвер.
Отец рассмеялся.
– Сдавайся, старик! С ним не справиться, когда он, как сейчас, становится пай-мальчиком. Это не мешает, правда, ему быть упрямым как осел. Раздевайся, парень, и давай кончать с этим, пока мы все не замерзли. – Он протянул ему полотенце.
Радгар стянул с себя насквозь промокшую одежду, наскоро вытерся полотенцем и встал в октаграмму. Он как мог съежился в ее центре – во-первых, он видел, что так делал Вульфвер, а во-вторых, это была единственно разумная поза, если уж нужно заниматься такой бессмыслицей в это время года. Он ощущал себя цыпленком, которого вот-вот сунут в печь; гусиная кожа и все прочее тоже добавляли сходства. Он повернулся лицом к заклинателю, который занял свое место – к великому его удивлению на острие Огня, где стояла лампада, а не на острие Смерти, что было бы логичнее.
Уж если это смог сделать увалень Вульфвер, Радгар Эйлединг сможет и подавно.
– Завяжи ему глаза, – буркнул старик. – Оставайся там, щенок, и старайся как можно дольше не шевелить ни единым мускулом.
Папа завязал ему глаза и, наверное, вышел из октаграммы.
– Hwaet! – выкрикнул старик, словно начинающий песнь скоп, если не считать того, что ни на одном пиру не потерпели бы подобного голоса. Он завел заклинание. Оно оказалось ужасно длинным. Сначала оно доносилось до Радгара с одной стороны, потом с другой, начало кружить вокруг него, в одну сторону, в другую, вовлекая все стихии по очереди. Нет, не все. Основные элементы, само собой, вовлекались: Воздух, Огонь, Вода, Земля. А вот виртуальные – не все, только Любовь, Случайность, Время. Интересно, считается ли дрожь, если тебе строго-настрого запрещено шевелиться? Смерть не призывалась, но и не прогонялась, и постепенно Радгар начал улавливать логику происходящего. Он начал видеть также странные огни, движущиеся в темноте, как бывает всегда, когда зажмуришься. Смерть не приглашали, но смерть и так была здесь, и глитм пытался обнаружить, в какой из стихий она таится.
Он ничего не мог поделать со своими стучащими зубами. Он только надеялся, что папа поймет, что причиной этому всего лишь холод. Глаза привыкали к темноте и неясные цветные пятна становились ярче и осмысленнее, составляя непрерывно меняющиеся узоры. Пение звучало теперь дальше, словно поляна раздалась в размерах, а еще появилось странное эхо, напомнившее ему Станхоф, большую залу в Твигепорте, где он был только вчера. Пламень! Неужели это было только вчера?
Эк!
Что-то находилось у него за спиной – что-то, чему не полагалось там находиться, – он не знал, услышал он это «что-то» или почувствовал, но знал, что оно там. По спине побежали мурашки, и он подавил отчаянное желание вскочить и сорвать повязку. Папа здесь. Папа не позволит ничему броситься на него. Он поклялся не поддаваться страху. Но он ощущал себя таким беззащитным без одежды! Вот, снова! Смерть и пламень! Смерть и холод. Никогда еще ему не было так холодно. Холодно, как в могиле. И пение смолкло. Правда смолкло? В наступившей звонкой тишине что-то надвигалось, наползало. Оно старалось не шуметь, но подползало все ближе…
– Радгар! – крикнул папа. – Смотри!
Он подпрыгнул, как лягушка, и резко обернулся, приземляясь.
Там не было вообще ничего. Пустой темный пол тянулся до самой стены. Он снова быстро повернулся. Палата была большой, как в Сюнехофе, но скорее круглая, чем прямоугольная… восьмигранная, разумеется. Темный блестящий камень… или металл. Восемь пустых темных арок. Мерцающие огни двигались то там, то здесь, сами по себе. Важны были только проемы.
– Радгар! – снова крикнул папа. – Иди сюда! Быстро! – Он стоял в одном из проемов, не слишком хорошо освещенный, но точно папа.
– Что не так? Где это мы? – Радгар подбежал к нему. – Как нам выбраться из… – Пол оказался слишком скользким. Он ухватился за край проема, чтобы не пролететь на ту сторону, но даже так ноги продолжали скользить. Папы там не было. Снаружи не было ничего, кроме ревущего, бушующего моря. – Папа?
– Сюда, глупый. Скорее, нам надо спешить.
Он бросился через помещение к нужной арке, но на этот раз осторожнее. И правильно сделал. Он снова ошибся дверью, и если бы выпал из нее, мог бы падать до бесконечности: за ней светили звезды!
Куда теперь? Зал, казалось, уменьшался в размерах.
– Радгар! – На этот раз крик послышался с двух направлений сразу. – Ты должен выбраться отсюда! – кричал один папа.
– Не слушай его! – кричал другой. – Беги ко мне. Быстрее же! – Однако стоило ему подбежать к ближнему папе, как тот исчез и появился в двух новых дверях, так что теперь его звали уже трое. – Быстрее, сын! Я не могу ждать. Тебе нужно выбраться прежде, чем я уеду. Быстрее!
Он метался от одной арки к другой. И каждый раз, стоило ему подбежать к новой, папы там не было, и он звал его откуда-то еще. Ревущий огонь… Воин, лицо которого скрывалось под забралом боевого шлема, с поднятым окровавленным мечом… Зал делался все меньше и меньше, отцовские крики – все настойчивее. Потом он услышал другой голос – спокойный, чуть удивленный…
– Ох, Радгар! Не позволяй этому глупому глитму пугать себя. Разве ты не видишь, что они именно это и пытаются сделать: запутать и запугать тебя?
Он резко обернулся.
– Мама! – Все отцовские голоса разом стихли. Она протянула к нему руки.
– Пошли, милый! То, что они делают с тобой, очень глупо и жестоко, и тебе не нужно больше играть в эту игру. Идем.
Он подошел к проему, в котором стояла она, и увидел за ее спиной папу – тот ничего не говорил, но улыбался чуть виновато, словно его поймали за каким-то глупым занятием.
– Мама? Это правда ты?
Она рассмеялась.
– Это правда я.
– Прости, если мы тебя огорчили, сын, – сказал папа. – Я тоже люблю тебя, но так было нужно.
За ними виднелись другие фигуры, люди, которых он должен был знать. Славные люди, добрые друзья, дорогие ему люди.
– Пошли! – кричали они все разом, протягивая к нему руки. – Дорогой!
– Да, я люблю вас, – сказал он. – Вы не будете возражать, если я в последний раз загляну во все остальные двери? – Он отступил на шаг. Руки тянулись к нему, пальцы превратились в кинжалы. Он вскрикнул и отпрянул. Остальные двери надвигались на него, и все кричали, кричали – папиным голосом, маминым голосом, даже голосами Эйлвина и других друзей. Руки манили, зал совсем съежился.
– Папа! – крикнул он. – Папа, где же ты на самом деле?
– Здесь, сын, – тихо ответил папа. – Не бойся. Все позади.
Радгар бросился в его руки.
– Папа? Ты меня звал?
Папа улыбнулся снова.
– Нет. Ты меня слышал? Я не произнес ни слова. Я только бегал за тобой, пытаясь угадать, где ты выйдешь.
Только тут Радгар вспомнил, зачем он здесь, и посмотрел вниз. Он споткнулся о лампаду.
Часть V
1
2
Он вздрогнул и проснулся. Шея ужасно затекла.
– Папа? Ох, извини! – Он с усилием встал. Смерть и пламень! Уснуть на посту – нет провинности страшнее! Как только мог он ухитриться, дурак, мальчишка сопливый, лопух…
Отец улыбнулся, явно угадав его мысли.
– Тебе не за что извиняться. Ты сделал все, о чем я просил, а я не приказывал тебе сторожить. Хильфвер говорит, он сложит для тебя глитм. – Он смерил сына скептическим взглядом. – Ты уверен, что сдюжишь это? Вид у тебя побитый.
У него и самого вид был не очень – хуже, чем Радгар мог припомнить. Радгар расправил плечи.
– Конечно.
– Тогда идем. Оставь пока все это здесь. – Отец зашагал вперед, взвалив на плечо один мешок. – Тебе придется раздеться. Не спрашивай меня почему. И Хильфвера не спрашивай! Он сегодня ворчливее обычного. Для других заклинаний он наготы не требует.
Стоило им свернуть за изгиб берега, как Радгар увидел избушку – крепкую постройку из толстых бревен, способную выдержать любое нападение злобного врага десяти лет от роду. Если из трубы и шел дым, туман его скрывал. Отец свернул с тропы в лес, и они почти сразу же вышли на тенистую прогалину, слишком маленькую, чтобы называться поляной. Она была устлана ковром из мягкой опавшей хвои, и в центре ее виднелась, как и ожидал Радгар, выложенная черными камнями октаграмма. Камень побольше отмечал острие Земли, а на остриях Огня и Воды уже стояли соответственно горящая лампада и глиняная фляга. Старый заклинатель стоял рядом, опираясь на посох и глядя на них зияющими черными отверстиями капюшона – одним для настоящего глаза, одним фальшивым.
Обогнув октаграмму, Радгар подошел к нему и поклонился.
– Эальдор, я поступил дурно, когда подглядывал за тобой в прошлый мой визит, и еще дурнее, когда навязывал тебе свое общество. Я прошу прощения.
С минуту Хильфвер молчал.
– Ты вырос, – буркнул он наконец.
– Да, эальдор.
– То, о чем ты просишь, очень страшно. Взрослые люди, бывает, кричат от страха, увидев свое проклятие. Я видел, как закаленные в боях фейны обделываются или плачут, как женщины. Мне не нужно, чтобы мою жизнь отравляли истеричные дети.
Вот вредный старикашка! Радгар твердо держал себя в руках.
– Я Радгар Эйлединг из рода Каттеров. Я не посрамлю ни отца, ни своих предков. Я не позволю, чтобы страх мешал мне делать что угодно. – Само собой, это было далеко от правды, но он слышал, как фейны похваляются так в вечер накануне фейринга, и он знал, что мужчина, произнесший эти слова, уже не может позволить себе отступить.
– Значит, ты безнадежный дурак. Ты умрешь так скоро, что нет смысла слагать для тебя глитм.
– При всем моем уважении, эальдор, я стараюсь не путать осмотрительность с трусостью.
– Разве я не говорил, чтобы ты не давал мне титулов?
– Я забыл. Прости, Хильфвер.
Отец рассмеялся.
– Сдавайся, старик! С ним не справиться, когда он, как сейчас, становится пай-мальчиком. Это не мешает, правда, ему быть упрямым как осел. Раздевайся, парень, и давай кончать с этим, пока мы все не замерзли. – Он протянул ему полотенце.
Радгар стянул с себя насквозь промокшую одежду, наскоро вытерся полотенцем и встал в октаграмму. Он как мог съежился в ее центре – во-первых, он видел, что так делал Вульфвер, а во-вторых, это была единственно разумная поза, если уж нужно заниматься такой бессмыслицей в это время года. Он ощущал себя цыпленком, которого вот-вот сунут в печь; гусиная кожа и все прочее тоже добавляли сходства. Он повернулся лицом к заклинателю, который занял свое место – к великому его удивлению на острие Огня, где стояла лампада, а не на острие Смерти, что было бы логичнее.
Уж если это смог сделать увалень Вульфвер, Радгар Эйлединг сможет и подавно.
– Завяжи ему глаза, – буркнул старик. – Оставайся там, щенок, и старайся как можно дольше не шевелить ни единым мускулом.
Папа завязал ему глаза и, наверное, вышел из октаграммы.
– Hwaet! – выкрикнул старик, словно начинающий песнь скоп, если не считать того, что ни на одном пиру не потерпели бы подобного голоса. Он завел заклинание. Оно оказалось ужасно длинным. Сначала оно доносилось до Радгара с одной стороны, потом с другой, начало кружить вокруг него, в одну сторону, в другую, вовлекая все стихии по очереди. Нет, не все. Основные элементы, само собой, вовлекались: Воздух, Огонь, Вода, Земля. А вот виртуальные – не все, только Любовь, Случайность, Время. Интересно, считается ли дрожь, если тебе строго-настрого запрещено шевелиться? Смерть не призывалась, но и не прогонялась, и постепенно Радгар начал улавливать логику происходящего. Он начал видеть также странные огни, движущиеся в темноте, как бывает всегда, когда зажмуришься. Смерть не приглашали, но смерть и так была здесь, и глитм пытался обнаружить, в какой из стихий она таится.
Он ничего не мог поделать со своими стучащими зубами. Он только надеялся, что папа поймет, что причиной этому всего лишь холод. Глаза привыкали к темноте и неясные цветные пятна становились ярче и осмысленнее, составляя непрерывно меняющиеся узоры. Пение звучало теперь дальше, словно поляна раздалась в размерах, а еще появилось странное эхо, напомнившее ему Станхоф, большую залу в Твигепорте, где он был только вчера. Пламень! Неужели это было только вчера?
Эк!
Что-то находилось у него за спиной – что-то, чему не полагалось там находиться, – он не знал, услышал он это «что-то» или почувствовал, но знал, что оно там. По спине побежали мурашки, и он подавил отчаянное желание вскочить и сорвать повязку. Папа здесь. Папа не позволит ничему броситься на него. Он поклялся не поддаваться страху. Но он ощущал себя таким беззащитным без одежды! Вот, снова! Смерть и пламень! Смерть и холод. Никогда еще ему не было так холодно. Холодно, как в могиле. И пение смолкло. Правда смолкло? В наступившей звонкой тишине что-то надвигалось, наползало. Оно старалось не шуметь, но подползало все ближе…
– Радгар! – крикнул папа. – Смотри!
Он подпрыгнул, как лягушка, и резко обернулся, приземляясь.
Там не было вообще ничего. Пустой темный пол тянулся до самой стены. Он снова быстро повернулся. Палата была большой, как в Сюнехофе, но скорее круглая, чем прямоугольная… восьмигранная, разумеется. Темный блестящий камень… или металл. Восемь пустых темных арок. Мерцающие огни двигались то там, то здесь, сами по себе. Важны были только проемы.
– Радгар! – снова крикнул папа. – Иди сюда! Быстро! – Он стоял в одном из проемов, не слишком хорошо освещенный, но точно папа.
– Что не так? Где это мы? – Радгар подбежал к нему. – Как нам выбраться из… – Пол оказался слишком скользким. Он ухватился за край проема, чтобы не пролететь на ту сторону, но даже так ноги продолжали скользить. Папы там не было. Снаружи не было ничего, кроме ревущего, бушующего моря. – Папа?
– Сюда, глупый. Скорее, нам надо спешить.
Он бросился через помещение к нужной арке, но на этот раз осторожнее. И правильно сделал. Он снова ошибся дверью, и если бы выпал из нее, мог бы падать до бесконечности: за ней светили звезды!
Куда теперь? Зал, казалось, уменьшался в размерах.
– Радгар! – На этот раз крик послышался с двух направлений сразу. – Ты должен выбраться отсюда! – кричал один папа.
– Не слушай его! – кричал другой. – Беги ко мне. Быстрее же! – Однако стоило ему подбежать к ближнему папе, как тот исчез и появился в двух новых дверях, так что теперь его звали уже трое. – Быстрее, сын! Я не могу ждать. Тебе нужно выбраться прежде, чем я уеду. Быстрее!
Он метался от одной арки к другой. И каждый раз, стоило ему подбежать к новой, папы там не было, и он звал его откуда-то еще. Ревущий огонь… Воин, лицо которого скрывалось под забралом боевого шлема, с поднятым окровавленным мечом… Зал делался все меньше и меньше, отцовские крики – все настойчивее. Потом он услышал другой голос – спокойный, чуть удивленный…
– Ох, Радгар! Не позволяй этому глупому глитму пугать себя. Разве ты не видишь, что они именно это и пытаются сделать: запутать и запугать тебя?
Он резко обернулся.
– Мама! – Все отцовские голоса разом стихли. Она протянула к нему руки.
– Пошли, милый! То, что они делают с тобой, очень глупо и жестоко, и тебе не нужно больше играть в эту игру. Идем.
Он подошел к проему, в котором стояла она, и увидел за ее спиной папу – тот ничего не говорил, но улыбался чуть виновато, словно его поймали за каким-то глупым занятием.
– Мама? Это правда ты?
Она рассмеялась.
– Это правда я.
– Прости, если мы тебя огорчили, сын, – сказал папа. – Я тоже люблю тебя, но так было нужно.
За ними виднелись другие фигуры, люди, которых он должен был знать. Славные люди, добрые друзья, дорогие ему люди.
– Пошли! – кричали они все разом, протягивая к нему руки. – Дорогой!
– Да, я люблю вас, – сказал он. – Вы не будете возражать, если я в последний раз загляну во все остальные двери? – Он отступил на шаг. Руки тянулись к нему, пальцы превратились в кинжалы. Он вскрикнул и отпрянул. Остальные двери надвигались на него, и все кричали, кричали – папиным голосом, маминым голосом, даже голосами Эйлвина и других друзей. Руки манили, зал совсем съежился.
– Папа! – крикнул он. – Папа, где же ты на самом деле?
– Здесь, сын, – тихо ответил папа. – Не бойся. Все позади.
Радгар бросился в его руки.
* * *
Папа поймал его в одеяло и крепко обнял. Он дрожал так сильно, что испугался, не развалится ли на части. Сердце колотилось как бешеное. Потом он сообразил что глаза его до сих пор завязаны и что в ноздри ему бьет запах сосновой хвои. Он высвободил одну руку и сорвал повязку. Темный, окутанный туманом лес не изменился. Хильфвер стоял, опершись на свой посох, все еще задыхаясь. Обросшее щетиной папино лицо было совсем рядом. Он улыбался.– Папа? Ты меня звал?
Папа улыбнулся снова.
– Нет. Ты меня слышал? Я не произнес ни слова. Я только бегал за тобой, пытаясь угадать, где ты выйдешь.
Только тут Радгар вспомнил, зачем он здесь, и посмотрел вниз. Он споткнулся о лампаду.
Часть V
Гесте
1
В камине прогорело и рассыпалось снопом искр полено. Овод, сидевший ближе других к огню (и младший по возрасту), вопросительно посмотрел на Амброза. Король кивнул, и он опустился на колени поворошить тлеющие угли.
– Вот так я узнал свой рок, – продолжал Рейдер. – И все голоса, что я слышал, были на деле одним-единственным голосом заклинателя. Мне все представлялось совсем по-другому, но и он, и мой отец уверяли в том, что я почти не колебался – вскочил, обежал октаграмму и прыгнул на острие Огня. Это означало, сказал Хильфвер, что ждать исполнения висящего надо мной рока осталось совсем недолго.
– Коллегии было бы интересно выслушать твою историю про это заклинание, – буркнул король. – Мы распорядимся, чтобы Великий Чародей лично побеседовал с тобой.
– Я с радостью расскажу ему все, что знаю, сир, хотя спустя столько лет, боюсь, я не запомнил почти ничего.
Сэр Жанвир шагнул вперед, и Овод передал ему пустую корзину – за спинкой скамьи, разумеется, а не на виду у короля. Вытерев руки о куртку, он вернулся на свое место, чтобы выслушать остаток рассказа Рейдера. Ему все еще представлялось невероятным, что его лучший друг оказался на деле одним из бельских монстров, варваров, которые сожгли всю его семью, которые со смехом гнали женщин и детей обратно в огненное пекло. Рейдер был замечательным, заботливым другом, а не бесчувственным врагом. И все же тот любящий и любимый отец, о котором он рассказывал, был самым главным чудовищем. Все это стоило еще как следует обмозговать.
– Мне кажется, отец с удовольствием уехал бы обратно той же ночью, так не терпелось ему сразиться с фюрдраком, но Хильфвер убедил его в том, что заклятие от огня можно накладывать только на рассвете. Я был изможден, и не думаю, чтобы отец чувствовал себя намного лучше. Я даже сомневаюсь, чтобы старый отшельник смог сотворить три заклинания в такой короткий срок – в общем, мы переночевали у него в избе, а на рассвете мы с отцом стояли, держась за руки, в октаграмме, а он накладывал заклятие на нас обоих одновременно. Это заклинание оказалось гораздо проще и короче. Вот так меня защитили от воздействия огня, ваше величество, что я и продемонстрировал вашей чести нынче вечером.
– Расскажи Великому Чародею все, что тебе известно и об этом тоже.
– Постараюсь, сир. Все, что я помню о нем, – это то, что в заклинании ни разу не упоминался сам огонь. У меня сложилось представление, что все остальные стихии призывались с целью противостоять огню. Это было давно, и я был еще совсем мал.
Король Амброз поерзал, удобнее устраиваясь в кресле.
– Ты и сейчас не совсем еще вырос, хотя в свои годы и пережил немало. – Это было первое не совсем враждебное замечание, что он сделал с минуты, когда Рейдер отказался от Уз. – Расскажи нам про фюрдрака.
Рейдер сокрушенно улыбнулся.
– Меня к нему и близко не подпустили, сир, заговоренного или нет. Когда мы вернулись в Варофбург, моя мать уже была там. Она отправила меня спать, и я проспал до следующего утра. Папа… отец сразу же отплыл на Вамбсеок. Следующие два дня, как вы можете себе представить, выдались для нас тревожными. Моя мать места себе не находила. Но он вернулся героем, еще большим, чем был прежде. Впрочем, эта победа далась ему непросто. Он уехал в Хатбурну, не взяв с собой никого, кроме матери, и не возвращался в столицу почти целый месяц. Он редко говорил об этом.
– По рассказам других свидетелей, дракон появился на склонах Фюрндагума во время особенно бурного извержения, как это всегда бывает с этими чудищами. Как вы, наверное, поняли, фюрдраки не имеют постоянной формы, то и дело меняя свою внешность. Они могут неделями оставаться на одном месте, а могут опустошать страну на мили вокруг, и они способны передвигаться ужасно быстро, когда охотятся за людьми. Они злобны: они могут, например, просто так жечь пустые дома. Похоже, они уязвимы, но не заговоренный от огня человек не может подойти к этому чудовищному жару на расстояние удара мечом. Дракон с Вамбсеока уничтожил три деревни и приближался к самому Нортдейлу. Мой отец выехал ему навстречу вместе с эрлом Уфгатом – племянником свергнутого им короля, – но когда они увидели монстра, он пошел дальше один. Поначалу на нем были сандалии и легкая льняная одежда, но ему пришлось их скинуть, когда они загорелись. Он взял с собой двуручный меч и несколько раз на протяжении битвы дразнил чудовище, нанося ему удары. Среди трофеев, что висят в Сюнехофе, есть несколько, носящих следы прикосновения фюрдраков. Когда я был маленьким, меня поражал полурасплавленный панцирь, принадлежавший моему прадеду, Гюфблейсу. На нем до сих пор можно разглядеть несколько обугленных кусков его плоти.
– Целью моего отца было заманить чудовище в море, и после двух дней отчаянных усилий ему это удалось. Все свидетели сходятся на том, что эта тварь напоминала быка. Временами она казалась быком даже внешне, а уж вела себя точно как бык. Очень скоро она поняла, что отца надо остерегаться, но постоянно наблюдала за ним. Она рыла землю, как это делает бык. Она пускала клубы огня и дыма и ревела низким голосом. А потом бросилась на него. То, что он был заговорен, вовсе не означало, что он неуязвим – вовсе нет! Фюрдрак мог раздавить его как яичную скорлупу или проглотить, похоронив в своей огненной толще. Но вода – рок для фюрдраков, и они, как это ни странно, не способны видеть даже большие водоемы, хотя людей видят точно. В конце концов отец прыгнул со скалы в прибой и поплыл от берега что было сил. Он был хорошим пловцом, и неподалеку его ждали лодки. Дракон бросился в море следом за ним и исчез в клубах пара и кипящей воды.
Наступила тишина. Рейдер отхлебнул воды из кружки, ожидая королевских вопросов или замечаний. Негромкий стук в дверь возвестил о возвращении корзины, на этот раз уже наполненной дровами. Сэр Жанвир забрал ее и, обойдя скамью, отдал Оводу, чтобы тот поставил ее рядом с камином.
– Что ж, это объясняет твои фокусы со свечой, – заметил Амброз. – Чего ты нам еще не сказал – так это того, как ты попал сюда, в Айронхолл. – Он смерил Овода оценивающим взглядом. – Ты должен был попасть сюда еще до конца войны.
– Совсем незадолго до конца, сир, – согласился Рейдер. – В триста пятьдесят первом по вашему календарю, в Восьмом месяце, если быть точным…
– Вот так я узнал свой рок, – продолжал Рейдер. – И все голоса, что я слышал, были на деле одним-единственным голосом заклинателя. Мне все представлялось совсем по-другому, но и он, и мой отец уверяли в том, что я почти не колебался – вскочил, обежал октаграмму и прыгнул на острие Огня. Это означало, сказал Хильфвер, что ждать исполнения висящего надо мной рока осталось совсем недолго.
– Коллегии было бы интересно выслушать твою историю про это заклинание, – буркнул король. – Мы распорядимся, чтобы Великий Чародей лично побеседовал с тобой.
– Я с радостью расскажу ему все, что знаю, сир, хотя спустя столько лет, боюсь, я не запомнил почти ничего.
Сэр Жанвир шагнул вперед, и Овод передал ему пустую корзину – за спинкой скамьи, разумеется, а не на виду у короля. Вытерев руки о куртку, он вернулся на свое место, чтобы выслушать остаток рассказа Рейдера. Ему все еще представлялось невероятным, что его лучший друг оказался на деле одним из бельских монстров, варваров, которые сожгли всю его семью, которые со смехом гнали женщин и детей обратно в огненное пекло. Рейдер был замечательным, заботливым другом, а не бесчувственным врагом. И все же тот любящий и любимый отец, о котором он рассказывал, был самым главным чудовищем. Все это стоило еще как следует обмозговать.
– Мне кажется, отец с удовольствием уехал бы обратно той же ночью, так не терпелось ему сразиться с фюрдраком, но Хильфвер убедил его в том, что заклятие от огня можно накладывать только на рассвете. Я был изможден, и не думаю, чтобы отец чувствовал себя намного лучше. Я даже сомневаюсь, чтобы старый отшельник смог сотворить три заклинания в такой короткий срок – в общем, мы переночевали у него в избе, а на рассвете мы с отцом стояли, держась за руки, в октаграмме, а он накладывал заклятие на нас обоих одновременно. Это заклинание оказалось гораздо проще и короче. Вот так меня защитили от воздействия огня, ваше величество, что я и продемонстрировал вашей чести нынче вечером.
– Расскажи Великому Чародею все, что тебе известно и об этом тоже.
– Постараюсь, сир. Все, что я помню о нем, – это то, что в заклинании ни разу не упоминался сам огонь. У меня сложилось представление, что все остальные стихии призывались с целью противостоять огню. Это было давно, и я был еще совсем мал.
Король Амброз поерзал, удобнее устраиваясь в кресле.
– Ты и сейчас не совсем еще вырос, хотя в свои годы и пережил немало. – Это было первое не совсем враждебное замечание, что он сделал с минуты, когда Рейдер отказался от Уз. – Расскажи нам про фюрдрака.
Рейдер сокрушенно улыбнулся.
– Меня к нему и близко не подпустили, сир, заговоренного или нет. Когда мы вернулись в Варофбург, моя мать уже была там. Она отправила меня спать, и я проспал до следующего утра. Папа… отец сразу же отплыл на Вамбсеок. Следующие два дня, как вы можете себе представить, выдались для нас тревожными. Моя мать места себе не находила. Но он вернулся героем, еще большим, чем был прежде. Впрочем, эта победа далась ему непросто. Он уехал в Хатбурну, не взяв с собой никого, кроме матери, и не возвращался в столицу почти целый месяц. Он редко говорил об этом.
– По рассказам других свидетелей, дракон появился на склонах Фюрндагума во время особенно бурного извержения, как это всегда бывает с этими чудищами. Как вы, наверное, поняли, фюрдраки не имеют постоянной формы, то и дело меняя свою внешность. Они могут неделями оставаться на одном месте, а могут опустошать страну на мили вокруг, и они способны передвигаться ужасно быстро, когда охотятся за людьми. Они злобны: они могут, например, просто так жечь пустые дома. Похоже, они уязвимы, но не заговоренный от огня человек не может подойти к этому чудовищному жару на расстояние удара мечом. Дракон с Вамбсеока уничтожил три деревни и приближался к самому Нортдейлу. Мой отец выехал ему навстречу вместе с эрлом Уфгатом – племянником свергнутого им короля, – но когда они увидели монстра, он пошел дальше один. Поначалу на нем были сандалии и легкая льняная одежда, но ему пришлось их скинуть, когда они загорелись. Он взял с собой двуручный меч и несколько раз на протяжении битвы дразнил чудовище, нанося ему удары. Среди трофеев, что висят в Сюнехофе, есть несколько, носящих следы прикосновения фюрдраков. Когда я был маленьким, меня поражал полурасплавленный панцирь, принадлежавший моему прадеду, Гюфблейсу. На нем до сих пор можно разглядеть несколько обугленных кусков его плоти.
– Целью моего отца было заманить чудовище в море, и после двух дней отчаянных усилий ему это удалось. Все свидетели сходятся на том, что эта тварь напоминала быка. Временами она казалась быком даже внешне, а уж вела себя точно как бык. Очень скоро она поняла, что отца надо остерегаться, но постоянно наблюдала за ним. Она рыла землю, как это делает бык. Она пускала клубы огня и дыма и ревела низким голосом. А потом бросилась на него. То, что он был заговорен, вовсе не означало, что он неуязвим – вовсе нет! Фюрдрак мог раздавить его как яичную скорлупу или проглотить, похоронив в своей огненной толще. Но вода – рок для фюрдраков, и они, как это ни странно, не способны видеть даже большие водоемы, хотя людей видят точно. В конце концов отец прыгнул со скалы в прибой и поплыл от берега что было сил. Он был хорошим пловцом, и неподалеку его ждали лодки. Дракон бросился в море следом за ним и исчез в клубах пара и кипящей воды.
Наступила тишина. Рейдер отхлебнул воды из кружки, ожидая королевских вопросов или замечаний. Негромкий стук в дверь возвестил о возвращении корзины, на этот раз уже наполненной дровами. Сэр Жанвир забрал ее и, обойдя скамью, отдал Оводу, чтобы тот поставил ее рядом с камином.
– Что ж, это объясняет твои фокусы со свечой, – заметил Амброз. – Чего ты нам еще не сказал – так это того, как ты попал сюда, в Айронхолл. – Он смерил Овода оценивающим взглядом. – Ты должен был попасть сюда еще до конца войны.
– Совсем незадолго до конца, сир, – согласился Рейдер. – В триста пятьдесят первом по вашему календарю, в Восьмом месяце, если быть точным…
2
Впервые шанс управлять «Греггосом» выдался Радгару, когда ему исполнилось тринадцать лет. Если бы он попытался сделать это в открытом море, рулевое весло запросто расплющило бы его о борт или швырнуло в воду, как яблочный огрызок, но с легким волнением Свифейфена он все же мог справиться – и не более того, ибо проход был узким, а ветер менялся с каждым выступом берегов. Как бы низко ни выступали борта над водой, стоило ему позволить кораблю уклониться хотя на пару градусов, и ветер погнал бы его прямо на камни, что бы он там ни делал.
Радгар правил, Тофбьорт задавал ритм гребли. Радгар понимал, что все это игра, что папа стоит, готовый перехватить весло, если он ошибется, но пока что у него все получалось, и мало кому выдавался шанс править драккаром, не говоря о целой флотилии. Король Эйлед и его госпожа плыли в Твигепорт, а ателинг Радгар правил кораблем! Это было счастье, о котором он и не мечтал, пока не вырастет и не станет капитаном семи океанов. «Греггос» гордо нес на носу резную драконью голову, что не позволялось в родных водах ни одному кораблю, кроме папиного. На его парусе красовалась эмблема Каттерингов, а в кильватере следовало еще восемь кораблей. Весла скрипели, чайки кричали, а в ноздри бил знакомый морской запах. Он не мог представить себе ничего прекраснее, доживи он хоть до ста лет.
Мама сидела рядом в богато украшенном кресле. Они с папой уже нарядились в королевские одежды. Она потратила на сына почти столько же времени, сколько на себя, но стоило ему услышать о возможности править кораблем, как он скинул с себя все, кроме штанов. День выдался теплым для позднего лета, и он выкладывался сполна в борьбе с веслом – на правый борт или на левый в зависимости от ветра, вверх или вниз в зависимости от волны, задыхаясь, скользя босыми ногами по палубе.
Впрочем, ему не доставалось и сотой доли тех нагрузок, что пришлись на гребцов – здоровенных, обнаженных по пояс, блестящих от пота. В спешке нужды не было, но когда за королевским кораблем следовал весь флот Каттерстоу, делом чести было не уступить ни одной другой команде. Как бы тяжело ни приходилось гребцам, у них хватало еще сил улыбаться, глядя на отчаянные усилия их рулевого в борьбе с веслом при каждом новом порыве ветра. Вот бы ему такие мускулы, как у них! Ну почему человеку приходится расти так долго?
– Передохни-ка, сын. – Папа опустил поросшую рыжими волосами руку на весло. Казалось, он не прилагал ровно никаких усилий, и все же весло начало мгновенно слушаться его, а не Радгара.
– Я ведь все делал правильно! – выдохнул он. – Правда?
– Ты справился замечательно. Я горжусь тобой, но мне нужно сказать тебе кое-что. Когда мы приплывем, у нас уже не будет такой возможности. Ты можешь слушать и править одновременно?
– Да, господин!
Отец убрал руку с весла.
– Тогда давай. В Твигепорте у нас могут быть неприятности. Большие неприятности. И они могут затронуть и тебя.
– Меня?
Отец улыбнулся.
– Представь себе! Последнее время тебе так хорошо удавалось избегать неприятностей, что я решил подкинуть тебе пару. – Улыбка сбежала с его лица. – Я не шучу, сын. Ты знаешь, зачем я созываю муут. Собрание обещает выдаться бурным.
– Да, господин! – Мир! Муут созывался для проведения мирных переговоров с послом, которого прислал король Амброз. Это могло положить конец войне, которая началась еще до рождения Радгара, а завершится прежде, чем он повзрослеет настолько, чтобы принять в ней участие. Папа повелел, чтобы витенагемут собрался в Твигепорте, портовом городе Грейтеарса, провинции на севере Фюрзига.
– Ты никому не повторишь того, что я тебе сейчас расскажу.
– Нет, господин!
– Я предпочитал бы, чтобы ты называл меня просто папой, Радгар.
– Хорошо, папа.
– Страна расколота. Некоторые провинции хорошо наживаются на войне, но другие более процветают от мирной торговли.
– А разве не ты решаешь? Ты же король!
Папа улыбнулся.
– Да, решаю я, но гораздо лучше спорить в открытую. Надо быть готовым к тому, что шум и крики продлятся не один день. Собственно, дела обстоят таким образом: Шивиаль тайно запросил наши условия мира. Мы послали свой список требований, и я включил в него все, на что хватило фантазии: и самоцветы из короны Шивиальских монархов, и голову короля Амброза, маринованную в уксусе, и…
– Нет! – Радгар сложился пополам от хохота и тут же поспешно вцепился в весло.
– Ну, не совсем так, но вроде этого. Теперь они прислали посла с полномочиями вести переговоры, но, разумеется, он начнет с того, что отвергнет почти все наши требования. Он даже может добавить пару собственных, вроде выдачи моей головы на пике или возвращения твоей матери домой. – Он произнес это достаточно громко, чтобы она услышала. – Разумеется, мы отвергнем все это.
– Правда? – приподняла бровь мама. – А если я хочу вернуться?
– Что? – взвыл Радгар. – Вернуться и жить в Шивиале? Но ты же не можешь…
– Конечно, могу. И тебя бы взяла с собой.
– Смотри вперед! – рявкнул отец.
«Греггос» вздрогнул и начал уклоняться влево. Радгар навалился на весло всем телом и толкал его, пока ему не показалось, что все кости его вот-вот треснут. Медленно, неохотно корабль нацелил нос в нужном направлении. Кажется, пронесло! Радгар улучил секунду и высвободил руку, чтобы смахнуть пот с глаз.
– Если она захочет ехать, никто не будет ей мешать, – сказал папа так, словно ничего не произошло. – Только сегодня ночью она говорила мне, что не хочет этого. Правда, дело было в постели, так что, возможно, голова ее была занята другим.
Мама надула губы и отвернулась. Она никогда не любила папиного поддразнивания на эту тему. Радгар почему-то тоже ощущал себя неуютно, хотя знал, что так шутят все мужчины.
– Скажи, война кончится? – задумчиво спросил он. Все уже давно спорили на этот счет, но он ни разу еще не слышал отцовского мнения.
– Если честно, не знаю, сын. Мы еще не слышали условий посла, но Амброз не стал бы посылать твоего дядю, если бы не относился к этому серьезно.
– Но решаешь-то ты, господин?
– Да, решаю я. Эрлы будут говорить и говорить, но никто из них не выступит против правящего короля, если только у них нет хорошей кандидатуры, чтобы бросить вызов, и если они не уверены, что он сможет собрать большинство голосов. Случись так, я бы давно знал об этом, и этого нет – я ведь далеко еще не дряхлый старик! При голосовании они все поддержат меня, что бы они там ни хотели. – Папа улыбнулся своей обычной широкой улыбкой, но Радгар ощутил в ней угрозу. Он знал, что рассерженный король может устроить серьезные неприятности любому эрлу, которого он невзлюбит, вплоть да неудобного тому таниста.
– Но ты-то чего хочешь, войны или мира?
– Не я начинал эту войну!
– Конечно, нет, господин.
– Это важно, потому что нет хуже драки, которую ты начал, а потом проиграл – ты выставляешь себя не просто дураком, но еще и слабаком. Всегда лучше, когда на тебя нападает кто-то другой, а ты его побил. Тогда он дурак и проигравший, и вся вина лежит на нем, понял? Вот почему победитель всегда заставляет проигравшего признать, что именно он развязал драку. А если это не так, им все равно придется признать, что это они заставили победителя напасть на себя, так что виноваты во всем все равно они сами. Конечно же, в этом случае совершенно очевидно, что войну начал Шивиаль. Король Тайссон послал нам оскорбительный ультиматум. Честь не позволяла нам принять его, и они потерпели такое сокрушительное поражение, что его сын наконец запросил о мире. Но мы не подпишем никакого договора, если он не будет начинаться с признания королем Амброзом того, что его отец был неправ, начиная эту войну. Он будет изворачиваться как угорь, пока не пойдет на это.
– Что ж, хорошо! – Может, мира еще и не заключат, и тогда ателинг Радгар вырастет и станет наводящим ужас капитаном Радгаром, грозой шивиальцев…
Отец усмехнулся и взъерошил ему потные волосы, словно угадав его мысли.
– Тебе может казаться, что это не важно, кто из двух примет вину на себя – король Эйлед или король Амброз, но это значит очень много! Особенно в стране вроде Бельмарка, где короля можно сместить. Король, допустивший ошибку, теряет почву под ногами. Две ошибки – и он тонет.
– Но ты же не делал ошибок! Они начали войну, а ты выиграл!
Папа снова улыбнулся.
– Верно. Один градус право на борт, рулевой! А теперь слушай! На витенагемуте ожидается много споров. Половина эрлов подобны мне: они выслушают условия, а потом уже примут решение. Но у партии войны-до-победного-конца по меньшей мере пять твердых голосов, и столько же их у партии мира-любой-ценой. Я называю их Кровавыми и Нытиками, но ты этого не повторяй.
Радгар правил, Тофбьорт задавал ритм гребли. Радгар понимал, что все это игра, что папа стоит, готовый перехватить весло, если он ошибется, но пока что у него все получалось, и мало кому выдавался шанс править драккаром, не говоря о целой флотилии. Король Эйлед и его госпожа плыли в Твигепорт, а ателинг Радгар правил кораблем! Это было счастье, о котором он и не мечтал, пока не вырастет и не станет капитаном семи океанов. «Греггос» гордо нес на носу резную драконью голову, что не позволялось в родных водах ни одному кораблю, кроме папиного. На его парусе красовалась эмблема Каттерингов, а в кильватере следовало еще восемь кораблей. Весла скрипели, чайки кричали, а в ноздри бил знакомый морской запах. Он не мог представить себе ничего прекраснее, доживи он хоть до ста лет.
Мама сидела рядом в богато украшенном кресле. Они с папой уже нарядились в королевские одежды. Она потратила на сына почти столько же времени, сколько на себя, но стоило ему услышать о возможности править кораблем, как он скинул с себя все, кроме штанов. День выдался теплым для позднего лета, и он выкладывался сполна в борьбе с веслом – на правый борт или на левый в зависимости от ветра, вверх или вниз в зависимости от волны, задыхаясь, скользя босыми ногами по палубе.
Впрочем, ему не доставалось и сотой доли тех нагрузок, что пришлись на гребцов – здоровенных, обнаженных по пояс, блестящих от пота. В спешке нужды не было, но когда за королевским кораблем следовал весь флот Каттерстоу, делом чести было не уступить ни одной другой команде. Как бы тяжело ни приходилось гребцам, у них хватало еще сил улыбаться, глядя на отчаянные усилия их рулевого в борьбе с веслом при каждом новом порыве ветра. Вот бы ему такие мускулы, как у них! Ну почему человеку приходится расти так долго?
– Передохни-ка, сын. – Папа опустил поросшую рыжими волосами руку на весло. Казалось, он не прилагал ровно никаких усилий, и все же весло начало мгновенно слушаться его, а не Радгара.
– Я ведь все делал правильно! – выдохнул он. – Правда?
– Ты справился замечательно. Я горжусь тобой, но мне нужно сказать тебе кое-что. Когда мы приплывем, у нас уже не будет такой возможности. Ты можешь слушать и править одновременно?
– Да, господин!
Отец убрал руку с весла.
– Тогда давай. В Твигепорте у нас могут быть неприятности. Большие неприятности. И они могут затронуть и тебя.
– Меня?
Отец улыбнулся.
– Представь себе! Последнее время тебе так хорошо удавалось избегать неприятностей, что я решил подкинуть тебе пару. – Улыбка сбежала с его лица. – Я не шучу, сын. Ты знаешь, зачем я созываю муут. Собрание обещает выдаться бурным.
– Да, господин! – Мир! Муут созывался для проведения мирных переговоров с послом, которого прислал король Амброз. Это могло положить конец войне, которая началась еще до рождения Радгара, а завершится прежде, чем он повзрослеет настолько, чтобы принять в ней участие. Папа повелел, чтобы витенагемут собрался в Твигепорте, портовом городе Грейтеарса, провинции на севере Фюрзига.
– Ты никому не повторишь того, что я тебе сейчас расскажу.
– Нет, господин!
– Я предпочитал бы, чтобы ты называл меня просто папой, Радгар.
– Хорошо, папа.
– Страна расколота. Некоторые провинции хорошо наживаются на войне, но другие более процветают от мирной торговли.
– А разве не ты решаешь? Ты же король!
Папа улыбнулся.
– Да, решаю я, но гораздо лучше спорить в открытую. Надо быть готовым к тому, что шум и крики продлятся не один день. Собственно, дела обстоят таким образом: Шивиаль тайно запросил наши условия мира. Мы послали свой список требований, и я включил в него все, на что хватило фантазии: и самоцветы из короны Шивиальских монархов, и голову короля Амброза, маринованную в уксусе, и…
– Нет! – Радгар сложился пополам от хохота и тут же поспешно вцепился в весло.
– Ну, не совсем так, но вроде этого. Теперь они прислали посла с полномочиями вести переговоры, но, разумеется, он начнет с того, что отвергнет почти все наши требования. Он даже может добавить пару собственных, вроде выдачи моей головы на пике или возвращения твоей матери домой. – Он произнес это достаточно громко, чтобы она услышала. – Разумеется, мы отвергнем все это.
– Правда? – приподняла бровь мама. – А если я хочу вернуться?
– Что? – взвыл Радгар. – Вернуться и жить в Шивиале? Но ты же не можешь…
– Конечно, могу. И тебя бы взяла с собой.
– Смотри вперед! – рявкнул отец.
«Греггос» вздрогнул и начал уклоняться влево. Радгар навалился на весло всем телом и толкал его, пока ему не показалось, что все кости его вот-вот треснут. Медленно, неохотно корабль нацелил нос в нужном направлении. Кажется, пронесло! Радгар улучил секунду и высвободил руку, чтобы смахнуть пот с глаз.
– Если она захочет ехать, никто не будет ей мешать, – сказал папа так, словно ничего не произошло. – Только сегодня ночью она говорила мне, что не хочет этого. Правда, дело было в постели, так что, возможно, голова ее была занята другим.
Мама надула губы и отвернулась. Она никогда не любила папиного поддразнивания на эту тему. Радгар почему-то тоже ощущал себя неуютно, хотя знал, что так шутят все мужчины.
– Скажи, война кончится? – задумчиво спросил он. Все уже давно спорили на этот счет, но он ни разу еще не слышал отцовского мнения.
– Если честно, не знаю, сын. Мы еще не слышали условий посла, но Амброз не стал бы посылать твоего дядю, если бы не относился к этому серьезно.
– Но решаешь-то ты, господин?
– Да, решаю я. Эрлы будут говорить и говорить, но никто из них не выступит против правящего короля, если только у них нет хорошей кандидатуры, чтобы бросить вызов, и если они не уверены, что он сможет собрать большинство голосов. Случись так, я бы давно знал об этом, и этого нет – я ведь далеко еще не дряхлый старик! При голосовании они все поддержат меня, что бы они там ни хотели. – Папа улыбнулся своей обычной широкой улыбкой, но Радгар ощутил в ней угрозу. Он знал, что рассерженный король может устроить серьезные неприятности любому эрлу, которого он невзлюбит, вплоть да неудобного тому таниста.
– Но ты-то чего хочешь, войны или мира?
– Не я начинал эту войну!
– Конечно, нет, господин.
– Это важно, потому что нет хуже драки, которую ты начал, а потом проиграл – ты выставляешь себя не просто дураком, но еще и слабаком. Всегда лучше, когда на тебя нападает кто-то другой, а ты его побил. Тогда он дурак и проигравший, и вся вина лежит на нем, понял? Вот почему победитель всегда заставляет проигравшего признать, что именно он развязал драку. А если это не так, им все равно придется признать, что это они заставили победителя напасть на себя, так что виноваты во всем все равно они сами. Конечно же, в этом случае совершенно очевидно, что войну начал Шивиаль. Король Тайссон послал нам оскорбительный ультиматум. Честь не позволяла нам принять его, и они потерпели такое сокрушительное поражение, что его сын наконец запросил о мире. Но мы не подпишем никакого договора, если он не будет начинаться с признания королем Амброзом того, что его отец был неправ, начиная эту войну. Он будет изворачиваться как угорь, пока не пойдет на это.
– Что ж, хорошо! – Может, мира еще и не заключат, и тогда ателинг Радгар вырастет и станет наводящим ужас капитаном Радгаром, грозой шивиальцев…
Отец усмехнулся и взъерошил ему потные волосы, словно угадав его мысли.
– Тебе может казаться, что это не важно, кто из двух примет вину на себя – король Эйлед или король Амброз, но это значит очень много! Особенно в стране вроде Бельмарка, где короля можно сместить. Король, допустивший ошибку, теряет почву под ногами. Две ошибки – и он тонет.
– Но ты же не делал ошибок! Они начали войну, а ты выиграл!
Папа снова улыбнулся.
– Верно. Один градус право на борт, рулевой! А теперь слушай! На витенагемуте ожидается много споров. Половина эрлов подобны мне: они выслушают условия, а потом уже примут решение. Но у партии войны-до-победного-конца по меньшей мере пять твердых голосов, и столько же их у партии мира-любой-ценой. Я называю их Кровавыми и Нытиками, но ты этого не повторяй.