Страница:
По выражению лица Нанджи было понятно, что он скорее даст смолоть себя на мельнице или скормить вампирам.
— Нет, мой повелитель!
— И даже от третьей? Это ведь страшная клятва, ученик. Я могу приказать тебе сделать все что угодно — и преступления, и извращения, любую мерзость.
Нанджи только усмехнулся — его герой никогда не сделает ничего подобного.
— Быть связанным такой клятвой — честь для меня, мой повелитель.
Похоже, никогда раньше он не чувствовал себя таким счастливым: светясь отраженным светом, он поднимался в своих собственных глазах. — Ну хорошо, — сказал Уолли неохотно. — Но если ты захочешь стать свободным — только попроси! В сутре говорится, что, как только дело сделано, клятву следует отменить.
Нанджи открыл рот, опять закрыл, посмотрел на Уолли, потом вниз, на свои ноги, и наконец решился:
— У вас задание от Богини, мой повелитель, — тихо сказал он. Ясно было, что его раздирает любопытство.
Выходит, мальчик решил присоединиться к богоугодному делу? Уолли вздохнул. Ему бы найти несколько хороших воинов, чтобы они охраняли то сокровище, которое он носит на спине, а иметь в подчинении этого неуклюжего подростка — последнее из того, что можно пожелать. Обыкновенный ученик — это не защита, а одни неприятности. И опять в его усталом мозгу возникают странные мысли: Нанджи, беги к пещере и скажи дракону, пусть выходит. Нанджи, иди к замку и скажи, что им пора греть смолу…
Потом он вспомнил, что, возможно, готовится измена. Где же тут найти воинов, которым можно доверять, которые прикроют его спину, а не воткнут в нее нож? Ему нужна преданность, так вот она, горит перед ним ярким светом. К тому же Нанджи мог бы посоветовать ему, кого еще из охраны можно взять. Он услышал свой собственный голос, голос Шонсу: «Плох тот путь, который ведет только в одном направлении».
Нанджи расплылся в довольной улыбке.
— Вторая сутра, — сказал он. — «О подчиненных».
Уолли смерил ученика быстрым взглядом: долговязый, неловкий оборванец, рыжий, худой — настолько худой, что видна каждая косточка, наивный, как только что вылупившийся цыпленок; но с другой стороны, ему не откажешь ни в старательности, ни в стремлении к самосовершенствованию… Он уже показал мужество, граничащее с безрассудством, когда не пожелал повиноваться, видя перед собой обнаженный меч. Нанджи имел полное право считать себя вовлеченным в данное богом задание, потому что Уолли тоже связан клятвой он поклялся лелеять, защищать и направлять. В мире, который не знает письменности, это равносильно подписи под контрактом. Исчезни он теперь — и друзья Хардуджу сотрут мальчишку в порошок. Нравится ему это или нет, он накрепко связан с Нанджи.
— Ты знаешь сутру «О тайнах»? — спросил он осторожно.
— Да, мой повелитель, — Нанджи просиял. Не успел Уолли и слова сказать, а его вассал уже затараторил:
— Нет, мой повелитель!
— И даже от третьей? Это ведь страшная клятва, ученик. Я могу приказать тебе сделать все что угодно — и преступления, и извращения, любую мерзость.
Нанджи только усмехнулся — его герой никогда не сделает ничего подобного.
— Быть связанным такой клятвой — честь для меня, мой повелитель.
Похоже, никогда раньше он не чувствовал себя таким счастливым: светясь отраженным светом, он поднимался в своих собственных глазах. — Ну хорошо, — сказал Уолли неохотно. — Но если ты захочешь стать свободным — только попроси! В сутре говорится, что, как только дело сделано, клятву следует отменить.
Нанджи открыл рот, опять закрыл, посмотрел на Уолли, потом вниз, на свои ноги, и наконец решился:
— У вас задание от Богини, мой повелитель, — тихо сказал он. Ясно было, что его раздирает любопытство.
Выходит, мальчик решил присоединиться к богоугодному делу? Уолли вздохнул. Ему бы найти несколько хороших воинов, чтобы они охраняли то сокровище, которое он носит на спине, а иметь в подчинении этого неуклюжего подростка — последнее из того, что можно пожелать. Обыкновенный ученик — это не защита, а одни неприятности. И опять в его усталом мозгу возникают странные мысли: Нанджи, беги к пещере и скажи дракону, пусть выходит. Нанджи, иди к замку и скажи, что им пора греть смолу…
Потом он вспомнил, что, возможно, готовится измена. Где же тут найти воинов, которым можно доверять, которые прикроют его спину, а не воткнут в нее нож? Ему нужна преданность, так вот она, горит перед ним ярким светом. К тому же Нанджи мог бы посоветовать ему, кого еще из охраны можно взять. Он услышал свой собственный голос, голос Шонсу: «Плох тот путь, который ведет только в одном направлении».
Нанджи расплылся в довольной улыбке.
— Вторая сутра, — сказал он. — «О подчиненных».
Уолли смерил ученика быстрым взглядом: долговязый, неловкий оборванец, рыжий, худой — настолько худой, что видна каждая косточка, наивный, как только что вылупившийся цыпленок; но с другой стороны, ему не откажешь ни в старательности, ни в стремлении к самосовершенствованию… Он уже показал мужество, граничащее с безрассудством, когда не пожелал повиноваться, видя перед собой обнаженный меч. Нанджи имел полное право считать себя вовлеченным в данное богом задание, потому что Уолли тоже связан клятвой он поклялся лелеять, защищать и направлять. В мире, который не знает письменности, это равносильно подписи под контрактом. Исчезни он теперь — и друзья Хардуджу сотрут мальчишку в порошок. Нравится ему это или нет, он накрепко связан с Нанджи.
— Ты знаешь сутру «О тайнах»? — спросил он осторожно.
— Да, мой повелитель, — Нанджи просиял. Не успел Уолли и слова сказать, а его вассал уже затараторил:
О ТАЙНАХ
Суть
Подопечный не станет обсуждать нрав своего наставника, дела своего наставника, приказы своего наставника, друзей своего наставника и то, что он сам может когда-либо сказать своему наставнику.
Пример
Когда Фандаррасу начали пытать, он молчал, но от него пахло чесноком.
Так Кунги узнал, что в осажденный город провезли еду.
Сентенция
Язык сильнее меча, потому что одно слово может погубить целую армию.
— Хорошо, — сказал Уолли, усмехаясь его рвению, — если ни на что другое он не сгодится, Нанджи по крайней мере будет его развлекать — Все полагают, что я стану правителем — пусть пока так и думают. Что касается задания, я ничего о нем не знаю. Бог сказал мне только, что… один очень доблестный воин… попробовал его выполнить.. но не смог, а я следующий. Это очень важно для Богини…
Перепуганный Нанджи молча кивал.
— Мне приказали идти в Мир и быть честным и доблестным воином. Задание мне откроется. Значит, я уеду отсюда и буду путешествовать. Полагаю, будут опасности. Может быть, это принесет мне честь.
Он помолчал, с наслаждением глядя на раскрытый рот и широко распахнутые глаза Нанджи.
— Я не знаю… Хотел бы ты поехать со мной в качестве моего подопечного?
Совершенно очевидно, что вопрос глупый. Быть протеже у Седьмого? Выполнять задание богов? Такого Нанджи не мог представить даже в самых бурных своих фантазиях. В ответ он выпалил еще одно выражение из казарменного жаргона:
— И все мои погремушки тоже?
Уолли засмеялся; отдохнув, он почувствовал себя лучше.
— Думаю, да, — сказал он. — Я очень надеюсь сохранить свои собственные! Но послушай, вассал: я — не более чем хороший воин, просто со мной происходят некоторые необычные вещи. Я попытаюсь быть для тебя достойным наставником, но я не сверхчеловек. Я не герой из сказки.
— Да, мой повелитель, — почтительно ответил Нанджи.
Из всего, что когда-либо скажет Уолли, это — единственное, чему он не поверит.
Подопечный не станет обсуждать нрав своего наставника, дела своего наставника, приказы своего наставника, друзей своего наставника и то, что он сам может когда-либо сказать своему наставнику.
Пример
Когда Фандаррасу начали пытать, он молчал, но от него пахло чесноком.
Так Кунги узнал, что в осажденный город провезли еду.
Сентенция
Язык сильнее меча, потому что одно слово может погубить целую армию.
— Хорошо, — сказал Уолли, усмехаясь его рвению, — если ни на что другое он не сгодится, Нанджи по крайней мере будет его развлекать — Все полагают, что я стану правителем — пусть пока так и думают. Что касается задания, я ничего о нем не знаю. Бог сказал мне только, что… один очень доблестный воин… попробовал его выполнить.. но не смог, а я следующий. Это очень важно для Богини…
Перепуганный Нанджи молча кивал.
— Мне приказали идти в Мир и быть честным и доблестным воином. Задание мне откроется. Значит, я уеду отсюда и буду путешествовать. Полагаю, будут опасности. Может быть, это принесет мне честь.
Он помолчал, с наслаждением глядя на раскрытый рот и широко распахнутые глаза Нанджи.
— Я не знаю… Хотел бы ты поехать со мной в качестве моего подопечного?
Совершенно очевидно, что вопрос глупый. Быть протеже у Седьмого? Выполнять задание богов? Такого Нанджи не мог представить даже в самых бурных своих фантазиях. В ответ он выпалил еще одно выражение из казарменного жаргона:
— И все мои погремушки тоже?
Уолли засмеялся; отдохнув, он почувствовал себя лучше.
— Думаю, да, — сказал он. — Я очень надеюсь сохранить свои собственные! Но послушай, вассал: я — не более чем хороший воин, просто со мной происходят некоторые необычные вещи. Я попытаюсь быть для тебя достойным наставником, но я не сверхчеловек. Я не герой из сказки.
— Да, мой повелитель, — почтительно ответил Нанджи.
Из всего, что когда-либо скажет Уолли, это — единственное, чему он не поверит.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИМЯ
Глава 1
Казармы — это массивное здание из мрамора, украшенное балконами и сводчатыми окнами, оно слегка напоминает средневековый мавританский дворец. Тарру распорядился заранее, и поэтому нового посетителя встретила специальная делегация, в нее входили древние или увечные воины, мечей при них не было. Их предводитель оказался настолько старым, что уже не мог держаться прямо, и его седая голова выдавалась вперед, как у черепахи, а руки тряслись так, что никто не понял, какие именно жесты он делает во время приветствия. Старец назвал себя Конингу, воином пятого ранга. Опытным глазом он быстро оценил, в каком Уолли состоянии, и, отказавшись от всех дальнейших формальностей, спросил, что угодно его милости.
— Горячая ванна, перевязать раны, поесть и спать.
Конингу кивнул одному из своих воинов, а потом повел Уолли вверх по мраморной лестнице, по ширине не уступающей двухстороннему шоссе. Все, каким-либо образом связанное с храмом, строилось с тем же гигантским размахом, потолки были такие высокие, что каждый этаж занимал три лестничных пролета. Уолли не решался оглянуться назад, опасаясь, что оставляет на каждой ступеньке кровавые следы, которые придется счищать рабам. Вот они поднялись на самый верх и оказались в коридоре соответствующих размеров; Конингу открыл какую-то дверь и вошел.
Уолли поразился. Перед ним открывалась огромная комната — сверкающее дерево пола устилали яркие ковры, на стенах прохладного мрамора висели прекрасные гобелены, высокий лепной потолок украшали бледные фрески, которые сделали бы честь Сикстинской Капелле. Здесь стояли четыре кровати и другая мебель, но комната была столь огромна, что казалась пустой. Тут Уолли заметил, что Конингу не собирается задерживаться в этом зале и подходит к другой двери. Так, значит, это — всего лишь приемная, а главные апартаменты — впереди.
В главной комнате для гостей, которая была в три раза больше, чем эта, стояли кровати, по размерам похожие на плавательные бассейны. Сквозь занавешенные окна по обеим сторонам, ведущие на балконы, проникал легкий ветерок. Ковры и гобелены — настоящие произведения искусства, вся деревянная мебель отполирована до блеска. Судя по выражению лица Нанджи, можно было понять, что он никогда раньше не был в этой части казарм и сейчас просто ошеломлен.
— Ну как тебе? — тихо спросил его Уолли, надеясь, что Конингу не услышит.
— Это подойдет или, может, поискать чего-нибудь получше? Нанджи уставился на него, пораженный. Конингу все-таки услышал и улыбнулся ничего не говорящей улыбкой.
— Это великолепно, — быстро заверил его Уолли. — Просто царский дворец.
— Бывали здесь и цари, светлейший, — ответил Конингу, заметно успокоившись.
Уолли не смог совладать с желанием поддразнить его.
— А как насчет заключенных? Вы знаете, где я провел прошлую ночь? Конингу бесстыдно усмехнулся.
— И они тоже, светлейший. Перевороты в храме уже случались.
Забыв о своих больных ногах, Уолли бродил вокруг. Он обнаружил веревочку звонка и какую-то массивную бронзовую емкость размером с бочонок, украшенную барельефом с нимфами и цветами. Уолли решил, что это, должно быть, ночной горшок. Вычурные светильники на стенах, похоже, изготавливались из чистого золота. В массивном шкафу резного дерева множество рапир, фехтовальных масок и гантелей — все, что может пожелать воин на отдыхе. Пройдясь по коврикам, Уолли решил, что они, как и те, что висят на стенах, сделаны из шелка. На двери висели тяжелые железные засовы, такие же, наверное, как и в передней; Уолли проковылял на балкон, чтобы посмотреть, достаточно ли надежно он защищен с той стороны.
Балкон прикрывал широкий тент, а стены вокруг были очень гладкими. Чтобы сюда забраться, нужны крылья. Внизу расстилался парк, похожий на картинку из книжки, дальше, за высокой стеной, городские трущобы, потом долина, уходящая вверх дорога, домики паломников… и, наконец, ярко-синее тропическое небо. Второй балкон, наверное, выходит в сторону тюрьмы. Вспомнив город, всю ту грязь, которую он видел два дня назад, Уолли нахмурился. В ушах явственно звучали слова: «Богиня щедро награждает тех, кто верно служит Ей. Не сомневайся в справедливости богов».
Уолли нашел здесь серебряное зеркало во весь рост. Ему вспомнился образ Шонсу, который он видел в бреду: тогда он был совершенно голый, а теперь на нем отрепья, в которых ходят рабы, распухшее лицо и тело в синяках, ранах, глаза отекли и покраснели, пряди черных волос выбиваются из хвоста и падают на плечи. Уолли принял грозный вид и сам ужаснулся тому, что увидел. Как это Нанджи умудрился не послушаться его, видя перед собой такой кошмар?
Раздался шум шагов, послышались голоса. Это пришли рабы, они принесли огромную медную ванну и ведра с горячей водой. Все распоряжения отдавал какой-то одноногий. Еще один увечный привел других рабов, с полотенцами и какими-то коробками. Комната заполнялась народом. Уолли понял, что должен совершить свой туалет публично, как Луи XIV, но он слишком устал, чтобы возражать. Нанджи расстегнул ремни и забрал ножны и меч Уолли: похоже, это входит в обязанности подопечного. Рабы вылили воду и пошли за новой порцией. Уолли вздохнул, подумав о нормальной ванне и хорошем мыле, но спорить с местным этикетом не приходилось.
Рабы прислуживали, Уолли отмокал в ванне, а пожилые воины тихо стояли вокруг Нанджи. Их было с полдюжины: появление Уолли, кажется, явилось самым значительным событием за последнюю пару веков. Подходящий повод, чтобы поглазеть на этот номер люкс.
— Позвольте вынуть меч, мой повелитель? спросил Нанджи.
Воинов очень заинтересовал меч, и они столпились вокруг юноши, как мальчишки, которые увидели иностранную спортивную машину.
— Конечно, — сонно ответил Уолли. До него донесся ропот восхищения: воины увидели клинок. Потом Нанджи начал читать, произнося слова нараспев:
Украсил этот меч грифон — Из серебра, сапфира он, Рубином взгляд его горит, И, как звезда, клинок блестит.
Последний этот меч, седьмой — Победа будет за тобой.
— Что это ты бормочешь? — Уолли так и подскочил в ванне, и вода залила шелковые коврики.
— Вирши сказителей, мой повелитель. — Нанджи удивился беспокойству Уолли.
— В них рассказывается о семи мечах Шиоксина. Я могу прочесть вам и о первых шести, если пожелаете, но это довольно длинная история.
— Шиоксин! Шиоксин? — Уолли явственно увидел такую картину на стене висит клинок, старый и сломанный, с обеих сторон на нем вырезаны фигуры людей и животных. Он пытался понять что-то еще, но все исчезло. Это воспоминание Шонсу, оно лежит где-то на границе между тем, что касается воинского искусства, и личными воспоминаниями, которые Уолли не получил. Он почувствовал внезапное беспокойство. Что это и где это — Шиоксин?
— Похоже, ты говоришь именно о моем мече, — сказал он. — Грифон и сапфир, да? Что еще ты об этом знаешь?
Нанджи вдруг смутился.
— Я никогда не слышал ее полностью, мой повелитель. Это было, когда я только что пришел в казармы, в мой первый здесь вечер. — Он улыбнулся, припоминая старое. — Теперь-то я понимаю, что это был не очень искусный сказитель, но тогда мне казалось, что он — просто чудо. Он пел балладу о семи мечах Шиоксина, и я хотел дослушать до конца. Но как раз в тот момент, когда он начал последнюю часть, о седьмом мече… мне надо было уйти, мой повелитель.
— Наверное, к Дикой Ани, — сказал один из воинов. При этом все разразились громким смехом, а Нанджи покраснел от ярости.
Конингу стоял в стороне, как одинокий, согнутый ветрами кипарис, и не спускал глаз с меча. Почувствовав взгляд Уолли, он посмотрел на него и быстро отвернулся. Конингу слышал эту балладу до конца и знал, что говорится в ней о седьмом мече. И даже такого старого циника что-то смогло задеть за живое.
Уолли выбрался из ванны, рабы принялись подтирать лужи. А его вытерли и предложили на выбор несколько синих юбок, которые хранились где-то в запасниках казарм. Он взял самую простую, хотя и она была из прекраснейшего батиста, Нанджи застегнул на нем ремни, а потом разделся и плюхнулся в воду, из которой только что вышел его наставник. Видимо, такова одна из привилегий подопечного.
Двое целителей, шестого и третьего ранга, поклонились Уолли и одобрительно закивали головами, увидев пациента, столь сильно израненного, но способного тем не менее двигаться. Уолли нехотя позволил им наложить на раны бальзам. Потом они собрались перевязать ему ноги.
— Стойте! — закричал он. — Что это такое?
— Это повязки, светлейший, — удивленно ответил Шестой. — Очень хорошие повязки. Много лет назад их благословили в храме, и с тех пор они излечили уже множество больных.
В руках он держал какие-то старые грязные тряпки, подобные тем, что обычно хранятся в гараже.
— Множество больных? И даже двух последних? — спросил Уолли. Ответом ему был взгляд, полный замешательства. — Надо найти другие. На этих благословение уже кончилось. А пока возьмите полотенца.
Целитель попытался возражать.
Уолли слишком устал, чтобы спорить.
— Вассал! — позвал он. Нанджи, только что закончивший одеваться, с улыбкой вынул свой меч.
И Уолли, точно подагрику, обмотали ноги полотенцами.
Накрыли на стол. Уолли решил, что на этом церемонии пора прекратить, поблагодарил всех и велел им идти — Конингу, рабам, воинам и целителям. Он отказался от прислуги, отклонил предложения музыкантов, а о женском обществе даже слышать не захотел… Нанджи, кажется, был несколько разочарован. Потом дверные засовы были задвинуты и наступил долгожданный покои.
Нанджи снял с блюд серебряные крышки. У Уолли потекли слюнки, и желудок заурчал. Супы, запеченная рыба, жареная птица, аппетитный мясной пирог, что-то в остром соусе, овощи, десерты, горячий хлеб, сыры, шесть фляг с вином, пирожные, фрукты. Нет, фруктов не надо, спасибо.
— Здесь, похоже, хватит человек на двадцать, — сказал Уолли, садясь за стол. — Так что я смогу и с тобой поделиться, вассал. С чего бы ты хотел начать?
— Только после вас, мой повелитель. — Глаза Нанджи разгорелись, но он приготовился ждать.
Повелитель приказал ему сесть, и некоторое время они в полной тишине поглощали еду. Уолли не ожидал, что сможет съесть так много, но ведь теперь он — настоящий великан, к тому же — оголодавший великан… Нанджи, как и полагается подростку, не отставал от него; быть вассалом у Седьмого — в этом есть свои преимущества. Когда они немного сбавили темп и начали разговаривать, на столе уже почти ничего не осталось.
— Это будет получше, чем в тюрьме.
— И намного лучше, чем в казарме у младших!
Они засмеялись, и Уолли поднялся.
— Я просплю до утра, — объявил он, — но не знаю — до завтрашнего или до послезавтрашнего. По крайней мере одна из этих дверей всегда должна быть на засове: ведь если меч украдут, мой маленький бог рассердится. Если хочешь, я могу тебя выпустить, иди погуляй где-нибудь, потом ляжешь спать в той комнате. Как хочешь.
Ложиться спать еще рано, но Нанджи не мог заставить себя уйти. Он боялся, что Уолли исчезнет, как сон.
Положив меч на кровать, Уолли собрал подушку в кучу и лег, провалившись в мягкую перину.
— Перина! Это вам не тюремный пол!
Уолли захотелось немного поболтать перед сном, и он попросил у своего нового товарища:
— Расскажи мне про Дикую Ани.
Нанджи опять покраснел.
— Это одна из женщин при казармах, мой повелитель. Рабыня. Она как старый бык, такая же огромная, страшная. Груди как ведра, одноглазая. Она бьется об заклад, что ее никто не изнасилует и никто не сумеет сдержаться, и всегда выигрывает, — он захихикал. — Говорят, что некоторые проигрывают больше, чем поставили.
— Девушка моей мечты, — сонно сказал Уолли. — Ну, а что новички?
— Такая традиция. Мы… Вторые говорят, что они должны доказать свою мужественность. Свою первую ночь каждый новичок проводит с Дикой Ани, — он опять захихикал. — И поэтому я не услышал окончания баллады.
— Не надо, можешь не рассказывать.
— Ничего, — сказал Нанджи, нисколько не стыдясь. — Вот это женщина! Нужен тебе дракон, она будет драконом, грубым и необузданным. Но с новичками она терпеливая и нежная… и подскажет. Ну я, в общем, не знал, как… то есть, куда… — он улыбнулся, припомнив старое, но тут увидел, что его повелитель крепко спит.
— Горячая ванна, перевязать раны, поесть и спать.
Конингу кивнул одному из своих воинов, а потом повел Уолли вверх по мраморной лестнице, по ширине не уступающей двухстороннему шоссе. Все, каким-либо образом связанное с храмом, строилось с тем же гигантским размахом, потолки были такие высокие, что каждый этаж занимал три лестничных пролета. Уолли не решался оглянуться назад, опасаясь, что оставляет на каждой ступеньке кровавые следы, которые придется счищать рабам. Вот они поднялись на самый верх и оказались в коридоре соответствующих размеров; Конингу открыл какую-то дверь и вошел.
Уолли поразился. Перед ним открывалась огромная комната — сверкающее дерево пола устилали яркие ковры, на стенах прохладного мрамора висели прекрасные гобелены, высокий лепной потолок украшали бледные фрески, которые сделали бы честь Сикстинской Капелле. Здесь стояли четыре кровати и другая мебель, но комната была столь огромна, что казалась пустой. Тут Уолли заметил, что Конингу не собирается задерживаться в этом зале и подходит к другой двери. Так, значит, это — всего лишь приемная, а главные апартаменты — впереди.
В главной комнате для гостей, которая была в три раза больше, чем эта, стояли кровати, по размерам похожие на плавательные бассейны. Сквозь занавешенные окна по обеим сторонам, ведущие на балконы, проникал легкий ветерок. Ковры и гобелены — настоящие произведения искусства, вся деревянная мебель отполирована до блеска. Судя по выражению лица Нанджи, можно было понять, что он никогда раньше не был в этой части казарм и сейчас просто ошеломлен.
— Ну как тебе? — тихо спросил его Уолли, надеясь, что Конингу не услышит.
— Это подойдет или, может, поискать чего-нибудь получше? Нанджи уставился на него, пораженный. Конингу все-таки услышал и улыбнулся ничего не говорящей улыбкой.
— Это великолепно, — быстро заверил его Уолли. — Просто царский дворец.
— Бывали здесь и цари, светлейший, — ответил Конингу, заметно успокоившись.
Уолли не смог совладать с желанием поддразнить его.
— А как насчет заключенных? Вы знаете, где я провел прошлую ночь? Конингу бесстыдно усмехнулся.
— И они тоже, светлейший. Перевороты в храме уже случались.
Забыв о своих больных ногах, Уолли бродил вокруг. Он обнаружил веревочку звонка и какую-то массивную бронзовую емкость размером с бочонок, украшенную барельефом с нимфами и цветами. Уолли решил, что это, должно быть, ночной горшок. Вычурные светильники на стенах, похоже, изготавливались из чистого золота. В массивном шкафу резного дерева множество рапир, фехтовальных масок и гантелей — все, что может пожелать воин на отдыхе. Пройдясь по коврикам, Уолли решил, что они, как и те, что висят на стенах, сделаны из шелка. На двери висели тяжелые железные засовы, такие же, наверное, как и в передней; Уолли проковылял на балкон, чтобы посмотреть, достаточно ли надежно он защищен с той стороны.
Балкон прикрывал широкий тент, а стены вокруг были очень гладкими. Чтобы сюда забраться, нужны крылья. Внизу расстилался парк, похожий на картинку из книжки, дальше, за высокой стеной, городские трущобы, потом долина, уходящая вверх дорога, домики паломников… и, наконец, ярко-синее тропическое небо. Второй балкон, наверное, выходит в сторону тюрьмы. Вспомнив город, всю ту грязь, которую он видел два дня назад, Уолли нахмурился. В ушах явственно звучали слова: «Богиня щедро награждает тех, кто верно служит Ей. Не сомневайся в справедливости богов».
Уолли нашел здесь серебряное зеркало во весь рост. Ему вспомнился образ Шонсу, который он видел в бреду: тогда он был совершенно голый, а теперь на нем отрепья, в которых ходят рабы, распухшее лицо и тело в синяках, ранах, глаза отекли и покраснели, пряди черных волос выбиваются из хвоста и падают на плечи. Уолли принял грозный вид и сам ужаснулся тому, что увидел. Как это Нанджи умудрился не послушаться его, видя перед собой такой кошмар?
Раздался шум шагов, послышались голоса. Это пришли рабы, они принесли огромную медную ванну и ведра с горячей водой. Все распоряжения отдавал какой-то одноногий. Еще один увечный привел других рабов, с полотенцами и какими-то коробками. Комната заполнялась народом. Уолли понял, что должен совершить свой туалет публично, как Луи XIV, но он слишком устал, чтобы возражать. Нанджи расстегнул ремни и забрал ножны и меч Уолли: похоже, это входит в обязанности подопечного. Рабы вылили воду и пошли за новой порцией. Уолли вздохнул, подумав о нормальной ванне и хорошем мыле, но спорить с местным этикетом не приходилось.
Рабы прислуживали, Уолли отмокал в ванне, а пожилые воины тихо стояли вокруг Нанджи. Их было с полдюжины: появление Уолли, кажется, явилось самым значительным событием за последнюю пару веков. Подходящий повод, чтобы поглазеть на этот номер люкс.
— Позвольте вынуть меч, мой повелитель? спросил Нанджи.
Воинов очень заинтересовал меч, и они столпились вокруг юноши, как мальчишки, которые увидели иностранную спортивную машину.
— Конечно, — сонно ответил Уолли. До него донесся ропот восхищения: воины увидели клинок. Потом Нанджи начал читать, произнося слова нараспев:
Украсил этот меч грифон — Из серебра, сапфира он, Рубином взгляд его горит, И, как звезда, клинок блестит.
Последний этот меч, седьмой — Победа будет за тобой.
— Что это ты бормочешь? — Уолли так и подскочил в ванне, и вода залила шелковые коврики.
— Вирши сказителей, мой повелитель. — Нанджи удивился беспокойству Уолли.
— В них рассказывается о семи мечах Шиоксина. Я могу прочесть вам и о первых шести, если пожелаете, но это довольно длинная история.
— Шиоксин! Шиоксин? — Уолли явственно увидел такую картину на стене висит клинок, старый и сломанный, с обеих сторон на нем вырезаны фигуры людей и животных. Он пытался понять что-то еще, но все исчезло. Это воспоминание Шонсу, оно лежит где-то на границе между тем, что касается воинского искусства, и личными воспоминаниями, которые Уолли не получил. Он почувствовал внезапное беспокойство. Что это и где это — Шиоксин?
— Похоже, ты говоришь именно о моем мече, — сказал он. — Грифон и сапфир, да? Что еще ты об этом знаешь?
Нанджи вдруг смутился.
— Я никогда не слышал ее полностью, мой повелитель. Это было, когда я только что пришел в казармы, в мой первый здесь вечер. — Он улыбнулся, припоминая старое. — Теперь-то я понимаю, что это был не очень искусный сказитель, но тогда мне казалось, что он — просто чудо. Он пел балладу о семи мечах Шиоксина, и я хотел дослушать до конца. Но как раз в тот момент, когда он начал последнюю часть, о седьмом мече… мне надо было уйти, мой повелитель.
— Наверное, к Дикой Ани, — сказал один из воинов. При этом все разразились громким смехом, а Нанджи покраснел от ярости.
Конингу стоял в стороне, как одинокий, согнутый ветрами кипарис, и не спускал глаз с меча. Почувствовав взгляд Уолли, он посмотрел на него и быстро отвернулся. Конингу слышал эту балладу до конца и знал, что говорится в ней о седьмом мече. И даже такого старого циника что-то смогло задеть за живое.
Уолли выбрался из ванны, рабы принялись подтирать лужи. А его вытерли и предложили на выбор несколько синих юбок, которые хранились где-то в запасниках казарм. Он взял самую простую, хотя и она была из прекраснейшего батиста, Нанджи застегнул на нем ремни, а потом разделся и плюхнулся в воду, из которой только что вышел его наставник. Видимо, такова одна из привилегий подопечного.
Двое целителей, шестого и третьего ранга, поклонились Уолли и одобрительно закивали головами, увидев пациента, столь сильно израненного, но способного тем не менее двигаться. Уолли нехотя позволил им наложить на раны бальзам. Потом они собрались перевязать ему ноги.
— Стойте! — закричал он. — Что это такое?
— Это повязки, светлейший, — удивленно ответил Шестой. — Очень хорошие повязки. Много лет назад их благословили в храме, и с тех пор они излечили уже множество больных.
В руках он держал какие-то старые грязные тряпки, подобные тем, что обычно хранятся в гараже.
— Множество больных? И даже двух последних? — спросил Уолли. Ответом ему был взгляд, полный замешательства. — Надо найти другие. На этих благословение уже кончилось. А пока возьмите полотенца.
Целитель попытался возражать.
Уолли слишком устал, чтобы спорить.
— Вассал! — позвал он. Нанджи, только что закончивший одеваться, с улыбкой вынул свой меч.
И Уолли, точно подагрику, обмотали ноги полотенцами.
Накрыли на стол. Уолли решил, что на этом церемонии пора прекратить, поблагодарил всех и велел им идти — Конингу, рабам, воинам и целителям. Он отказался от прислуги, отклонил предложения музыкантов, а о женском обществе даже слышать не захотел… Нанджи, кажется, был несколько разочарован. Потом дверные засовы были задвинуты и наступил долгожданный покои.
Нанджи снял с блюд серебряные крышки. У Уолли потекли слюнки, и желудок заурчал. Супы, запеченная рыба, жареная птица, аппетитный мясной пирог, что-то в остром соусе, овощи, десерты, горячий хлеб, сыры, шесть фляг с вином, пирожные, фрукты. Нет, фруктов не надо, спасибо.
— Здесь, похоже, хватит человек на двадцать, — сказал Уолли, садясь за стол. — Так что я смогу и с тобой поделиться, вассал. С чего бы ты хотел начать?
— Только после вас, мой повелитель. — Глаза Нанджи разгорелись, но он приготовился ждать.
Повелитель приказал ему сесть, и некоторое время они в полной тишине поглощали еду. Уолли не ожидал, что сможет съесть так много, но ведь теперь он — настоящий великан, к тому же — оголодавший великан… Нанджи, как и полагается подростку, не отставал от него; быть вассалом у Седьмого — в этом есть свои преимущества. Когда они немного сбавили темп и начали разговаривать, на столе уже почти ничего не осталось.
— Это будет получше, чем в тюрьме.
— И намного лучше, чем в казарме у младших!
Они засмеялись, и Уолли поднялся.
— Я просплю до утра, — объявил он, — но не знаю — до завтрашнего или до послезавтрашнего. По крайней мере одна из этих дверей всегда должна быть на засове: ведь если меч украдут, мой маленький бог рассердится. Если хочешь, я могу тебя выпустить, иди погуляй где-нибудь, потом ляжешь спать в той комнате. Как хочешь.
Ложиться спать еще рано, но Нанджи не мог заставить себя уйти. Он боялся, что Уолли исчезнет, как сон.
Положив меч на кровать, Уолли собрал подушку в кучу и лег, провалившись в мягкую перину.
— Перина! Это вам не тюремный пол!
Уолли захотелось немного поболтать перед сном, и он попросил у своего нового товарища:
— Расскажи мне про Дикую Ани.
Нанджи опять покраснел.
— Это одна из женщин при казармах, мой повелитель. Рабыня. Она как старый бык, такая же огромная, страшная. Груди как ведра, одноглазая. Она бьется об заклад, что ее никто не изнасилует и никто не сумеет сдержаться, и всегда выигрывает, — он захихикал. — Говорят, что некоторые проигрывают больше, чем поставили.
— Девушка моей мечты, — сонно сказал Уолли. — Ну, а что новички?
— Такая традиция. Мы… Вторые говорят, что они должны доказать свою мужественность. Свою первую ночь каждый новичок проводит с Дикой Ани, — он опять захихикал. — И поэтому я не услышал окончания баллады.
— Не надо, можешь не рассказывать.
— Ничего, — сказал Нанджи, нисколько не стыдясь. — Вот это женщина! Нужен тебе дракон, она будет драконом, грубым и необузданным. Но с новичками она терпеливая и нежная… и подскажет. Ну я, в общем, не знал, как… то есть, куда… — он улыбнулся, припомнив старое, но тут увидел, что его повелитель крепко спит.
Глава 2
На одной стороне меча семеро воинов сражались с семью сказочными чудовищами, на другой — семь дев кормили этих чудовищ. Можно было различить выражения лиц, ни одна поза в точности не повторялась. Уолли не мог понять, как на такой твердый материал нанесли столь точные и изящные линии.
В казармах было еще тихо, на востоке медленно вздыхала заря, готовясь провозгласить день фанфарами лучей. На полу, у самой двери, валялась какая-то груда тряпья, по которой можно было судить, что романтические идеи у некоторых вассалов пересиливают желание провести спокойную ночь в постели. С одной стороны из-под тряпок торчали голые пятки, с другой — прядь рыжих волос.
Уолли лежал на огромной пуховой перине, на досуге рассматривая божественный меч и время от времени блаженно потягиваясь. Ушибы уже не болели, а только приятно ныли, как это бывает после хорошей тренировки; стук крови в ногах перешел в нежный шепот. Как и обещал бог, теперь наслаждения Мира открыты для него. Несколько дней — на то, чтобы совсем поправиться и подыскать хороших подопечных среднего ранга, а потом можно отправляться исследовать этот Мир, проявлять свою честь и доблесть и ждать, когда же наконец откроется задание. Вчера он проснулся на грязных камнях, ожидая смертного приговора, сегодня он купается в роскоши, наслаждаясь властью и свободой.
Да есть ли вообще тревоги в этом Мире?
Уолли осмотрел кожаные ремни, на которых висел меч. Они были украшены тиснением: сцены — те же, что и на мече, но исполнение впечатляет не так сильно. По традиции здесь же был и точильный камень. Еще одно откровение: меч достался от богов, но за его остротой человек должен следить сам. В правом кармане он обнаружил настоящее сокровище — мерцающие синие камни. Теперь становится понятным и замечание бога насчет затрат — он не только наделен властью, он еще и богат.
Уолли поднял глаза к далекому потолку. Фрески над кроватью были исключительно эротические. Тело, которое он получил, очень сильное, и ему потребуется не только дружба воинов. Повернув голову, он посмотрел в окно, на тонкую линию домиков, которые тянулись вдоль дороги. Еще один долг остался невыплаченным, но это уже совсем другое дело. Если бы она захотела… но выбор должен быть свободным. Иметь наложницу, рабыню по меркам Уолли Смита было бы просто насилием В этом компромиссов быть не может. Честный и доблестный, главное, честный.
Раздался отдаленный звук рога. Тряпичный кокон у двери зашевелился, показались длинные ноги, а вслед за ними и сам Нанджи. Ученик присел на корточки, глаза его ярко горели, он был совершенно голый и улыбался от уха до уха, готовый пойти куда угодно и сделать что угодно.
— Доброе утро, вассал.
— Да пребудет с вами Богиня, мой повелитель.
— И с тобой, — ответил Уолли. — Я полагаю, завтрак в этой гостинице подают? Я опять так голоден, что мог бы съесть лошадь.
— На завтрак обычно лошадь и подают, — радостно сообщил Нанджи.
Уолли опустил перевязанные ноги на пол и поморщился.
— Сегодня я не собираюсь делать почти ничего, — сказал он. — А ты чем хочешь заняться?
— Учиться воевать, как вы, — застенчиво сказал Нанджи.
— О! — Уолли задумался. — На это понадобится больше, чем один день Но мы попробуем.
Нанджи с восхищением улыбнулся.
Они вместе помолились и собрались идти. Нанджи взял меч Хардуджу и в сомнении оглядел его.
— Вы и в самом деле хотите, чтобы я его носил, мой повелитель? — спросил он, недоверчиво рассматривая золото и рубины. Когда Уолли — кивнул, он, казалось, озадачился еще больше. — Я должен буду его продать? Тут Уолли призадумался, и мороз прошел по его коже. Пришлось отгонять дурные предчувствия шуткой.
— Иначе мне придется каждый раз мстить за тебя.
Нанджи послушно улыбнулся.
— Вот, смотри, — сказал Уолли и объяснил ученику, что меч слишком тяжел и что равновесие нарушено. Он дал ему для сравнения меч бога разница оказалась впечатляющей. Меч Хардуджу — не более чем украшение, к настоящему бою он непригоден. Продав его, можно купить первоклассный клинок, и денег останется еще на десяток, а для начинающего воина такой меч станет смертным приговором.
Нанджи, кажется, обрадовался, хотя удивление еще не покидало его: как это Седьмой снисходит до того, что шутит со Вторым и с такой легкостью отдает ему целое состояние.
— Благодарю вас, мой повелитель, — сказал он, оставил меч под кроватью Уолли, а к завтраку взял свой собственный.
Им предстояло спуститься вниз и пройти через другие помещения казарм, которые были таких же огромных размеров, но украшены не мрамором, а песчаником. Столовая оказалась столь же большой, как и его комната, потолки в ней — еще выше, окна расположены очень высоко, а на стенах висели знамена. Уолли посмотрел на них скептически и решил, что они — плод воображения художника, а не настоящие боевые реликвии.
Большая комната была наполовину заполнена воинами, которые завтракали за длинными дощатыми столами. Слышались разговоры, но, как только Уолли остановился на пороге, все стихло, и лишь толстые собаки, деловито копающиеся в объедках на полу, громко сопели. Уолли поискал свободное место и, не раздумывая, подошел к столу.
— Нет, сначала ты, — сказал он Нанджи, и они оба сели. Воины сидели на отдельных табуретках так, чтобы оставалось место для ножен.
— Почему, мой повелитель? — спросил Нанджи удивленно.
— Что почему?
— Почему именно сюда и почему я должен был сесть первым?
Уолли покопался в воспоминаниях Шонсу.
— Спиной к стене, так, чтобы видеть дверь, а меч лучше всего держать с правой стороны, — сказал он.
— Благодарю вас, мой повелитель, — торжественно ответил Нанджи.
— Не за что, — сказал Уолли. — Это урок номер один. — Для них обоих.
Вскоре опять послышались разговоры. Многие то и дело посматривали на вновь пришедших, но Уолли не обращал на это внимания. Слуга с ногами, как спички, принес им две тарелки тушеного мяса, две краюхи еще дымящегося ржаного хлеба и две кружки пива Если мясо и было лошадиным, то пахло оно удивительно, и у Шонсу потекли слюнки, а пива хватило бы на то, чтобы потушить небольшой пожар. Уолли быстро понял, что пива потребуется много, потому что от обилия специй мясо просто обжигало; в тропических странах обычно так и делают, если еда приготовлена вчера.
Уолли опять почувствовал боль в ногах. И взгромоздил свои пятки на свободный табурет. Он понимал, что выглядит глупо, но ему было все равно. Вчера он сетовал богу, что не знает, как правильно вести себя за столом, но, судя по поведению Нанджи, основные здешние требования — это энтузиазм и скорость. Несколько минут они ели и пили в полном молчании. Люди приходили и уходили, брали тарелки с едой и садились за столы. Уолли присмотрелся и заметил, что окончание трапезы знаменуется тем, что тарелку опускают на пол и собаки начинают ее лизать. Он ненадолго оторвался от поглощения пищи и начал наблюдать.
Сначала, когда бог в первый раз привел его к воротам храма, воины показались ему просто толпой нерях. Но некоторые из тех, что присутствовали сейчас в столовой, заставили его изменить свое мнение. Седьмому следует хорошо одевать своего подопечного, но эта проблема решится а помощью меча Хардуджу, а сейчас Нанджи по крайней мере чисто одет и причесан. Это можно сказать далеко не о всех. Кого из них стоило бы взять в телохранители?
Уолли заметил, что какой-то Четвертый не спускает с него глаз. Это был хорошо сложенный мужчина лет примерно тридцати, выглядевший гораздо чище и аккуратнее, чем все остальные. Уолли узнал его.
— Вассал, — спросил он тихо, — кто этот Четвертый, — тот, что сидит рядом с Третьим? Я видел его вчера, он был с Отрядом Смерти.
Нанджи бросил взгляд в ту сторону и сразу же отвернулся.
— Мастер Бриу, мой повелитель, — сказал он. Нанджи опустил глаза в тарелку и, кажется, потерял аппетит.
Вчера Бриу выполнил свой постыдный долг с достоинством. Когда толпа разошлась, он сумел не потерять головы и удержал свой кнут, несмотря на провокации Уолли. Бриу ему вполне подходит.
В казармах было еще тихо, на востоке медленно вздыхала заря, готовясь провозгласить день фанфарами лучей. На полу, у самой двери, валялась какая-то груда тряпья, по которой можно было судить, что романтические идеи у некоторых вассалов пересиливают желание провести спокойную ночь в постели. С одной стороны из-под тряпок торчали голые пятки, с другой — прядь рыжих волос.
Уолли лежал на огромной пуховой перине, на досуге рассматривая божественный меч и время от времени блаженно потягиваясь. Ушибы уже не болели, а только приятно ныли, как это бывает после хорошей тренировки; стук крови в ногах перешел в нежный шепот. Как и обещал бог, теперь наслаждения Мира открыты для него. Несколько дней — на то, чтобы совсем поправиться и подыскать хороших подопечных среднего ранга, а потом можно отправляться исследовать этот Мир, проявлять свою честь и доблесть и ждать, когда же наконец откроется задание. Вчера он проснулся на грязных камнях, ожидая смертного приговора, сегодня он купается в роскоши, наслаждаясь властью и свободой.
Да есть ли вообще тревоги в этом Мире?
Уолли осмотрел кожаные ремни, на которых висел меч. Они были украшены тиснением: сцены — те же, что и на мече, но исполнение впечатляет не так сильно. По традиции здесь же был и точильный камень. Еще одно откровение: меч достался от богов, но за его остротой человек должен следить сам. В правом кармане он обнаружил настоящее сокровище — мерцающие синие камни. Теперь становится понятным и замечание бога насчет затрат — он не только наделен властью, он еще и богат.
Уолли поднял глаза к далекому потолку. Фрески над кроватью были исключительно эротические. Тело, которое он получил, очень сильное, и ему потребуется не только дружба воинов. Повернув голову, он посмотрел в окно, на тонкую линию домиков, которые тянулись вдоль дороги. Еще один долг остался невыплаченным, но это уже совсем другое дело. Если бы она захотела… но выбор должен быть свободным. Иметь наложницу, рабыню по меркам Уолли Смита было бы просто насилием В этом компромиссов быть не может. Честный и доблестный, главное, честный.
Раздался отдаленный звук рога. Тряпичный кокон у двери зашевелился, показались длинные ноги, а вслед за ними и сам Нанджи. Ученик присел на корточки, глаза его ярко горели, он был совершенно голый и улыбался от уха до уха, готовый пойти куда угодно и сделать что угодно.
— Доброе утро, вассал.
— Да пребудет с вами Богиня, мой повелитель.
— И с тобой, — ответил Уолли. — Я полагаю, завтрак в этой гостинице подают? Я опять так голоден, что мог бы съесть лошадь.
— На завтрак обычно лошадь и подают, — радостно сообщил Нанджи.
Уолли опустил перевязанные ноги на пол и поморщился.
— Сегодня я не собираюсь делать почти ничего, — сказал он. — А ты чем хочешь заняться?
— Учиться воевать, как вы, — застенчиво сказал Нанджи.
— О! — Уолли задумался. — На это понадобится больше, чем один день Но мы попробуем.
Нанджи с восхищением улыбнулся.
Они вместе помолились и собрались идти. Нанджи взял меч Хардуджу и в сомнении оглядел его.
— Вы и в самом деле хотите, чтобы я его носил, мой повелитель? — спросил он, недоверчиво рассматривая золото и рубины. Когда Уолли — кивнул, он, казалось, озадачился еще больше. — Я должен буду его продать? Тут Уолли призадумался, и мороз прошел по его коже. Пришлось отгонять дурные предчувствия шуткой.
— Иначе мне придется каждый раз мстить за тебя.
Нанджи послушно улыбнулся.
— Вот, смотри, — сказал Уолли и объяснил ученику, что меч слишком тяжел и что равновесие нарушено. Он дал ему для сравнения меч бога разница оказалась впечатляющей. Меч Хардуджу — не более чем украшение, к настоящему бою он непригоден. Продав его, можно купить первоклассный клинок, и денег останется еще на десяток, а для начинающего воина такой меч станет смертным приговором.
Нанджи, кажется, обрадовался, хотя удивление еще не покидало его: как это Седьмой снисходит до того, что шутит со Вторым и с такой легкостью отдает ему целое состояние.
— Благодарю вас, мой повелитель, — сказал он, оставил меч под кроватью Уолли, а к завтраку взял свой собственный.
Им предстояло спуститься вниз и пройти через другие помещения казарм, которые были таких же огромных размеров, но украшены не мрамором, а песчаником. Столовая оказалась столь же большой, как и его комната, потолки в ней — еще выше, окна расположены очень высоко, а на стенах висели знамена. Уолли посмотрел на них скептически и решил, что они — плод воображения художника, а не настоящие боевые реликвии.
Большая комната была наполовину заполнена воинами, которые завтракали за длинными дощатыми столами. Слышались разговоры, но, как только Уолли остановился на пороге, все стихло, и лишь толстые собаки, деловито копающиеся в объедках на полу, громко сопели. Уолли поискал свободное место и, не раздумывая, подошел к столу.
— Нет, сначала ты, — сказал он Нанджи, и они оба сели. Воины сидели на отдельных табуретках так, чтобы оставалось место для ножен.
— Почему, мой повелитель? — спросил Нанджи удивленно.
— Что почему?
— Почему именно сюда и почему я должен был сесть первым?
Уолли покопался в воспоминаниях Шонсу.
— Спиной к стене, так, чтобы видеть дверь, а меч лучше всего держать с правой стороны, — сказал он.
— Благодарю вас, мой повелитель, — торжественно ответил Нанджи.
— Не за что, — сказал Уолли. — Это урок номер один. — Для них обоих.
Вскоре опять послышались разговоры. Многие то и дело посматривали на вновь пришедших, но Уолли не обращал на это внимания. Слуга с ногами, как спички, принес им две тарелки тушеного мяса, две краюхи еще дымящегося ржаного хлеба и две кружки пива Если мясо и было лошадиным, то пахло оно удивительно, и у Шонсу потекли слюнки, а пива хватило бы на то, чтобы потушить небольшой пожар. Уолли быстро понял, что пива потребуется много, потому что от обилия специй мясо просто обжигало; в тропических странах обычно так и делают, если еда приготовлена вчера.
Уолли опять почувствовал боль в ногах. И взгромоздил свои пятки на свободный табурет. Он понимал, что выглядит глупо, но ему было все равно. Вчера он сетовал богу, что не знает, как правильно вести себя за столом, но, судя по поведению Нанджи, основные здешние требования — это энтузиазм и скорость. Несколько минут они ели и пили в полном молчании. Люди приходили и уходили, брали тарелки с едой и садились за столы. Уолли присмотрелся и заметил, что окончание трапезы знаменуется тем, что тарелку опускают на пол и собаки начинают ее лизать. Он ненадолго оторвался от поглощения пищи и начал наблюдать.
Сначала, когда бог в первый раз привел его к воротам храма, воины показались ему просто толпой нерях. Но некоторые из тех, что присутствовали сейчас в столовой, заставили его изменить свое мнение. Седьмому следует хорошо одевать своего подопечного, но эта проблема решится а помощью меча Хардуджу, а сейчас Нанджи по крайней мере чисто одет и причесан. Это можно сказать далеко не о всех. Кого из них стоило бы взять в телохранители?
Уолли заметил, что какой-то Четвертый не спускает с него глаз. Это был хорошо сложенный мужчина лет примерно тридцати, выглядевший гораздо чище и аккуратнее, чем все остальные. Уолли узнал его.
— Вассал, — спросил он тихо, — кто этот Четвертый, — тот, что сидит рядом с Третьим? Я видел его вчера, он был с Отрядом Смерти.
Нанджи бросил взгляд в ту сторону и сразу же отвернулся.
— Мастер Бриу, мой повелитель, — сказал он. Нанджи опустил глаза в тарелку и, кажется, потерял аппетит.
Вчера Бриу выполнил свой постыдный долг с достоинством. Когда толпа разошлась, он сумел не потерять головы и удержал свой кнут, несмотря на провокации Уолли. Бриу ему вполне подходит.