Страница:
Знамена в большой столовой лениво повисли, как будто их сморила полуденная жара. Уолли вошел, сильно, но нарочито прихрамывая: ноги его выздоравливали очень быстро. Тарру здесь не появлялся. В столовой было около десяти человек, они ели стоя, видимо, обед — не официальная церемония. Он направился к столу, за которым сидели трое Пятых. Увидев его, они вскочили, торопясь принесли ему свои приветствия; когда все было закончено, Уолли сел спиной к присутствующим, чтобы показать, как он доверяет им, хотя это было далеко не так.
Достопочтенного Тарру вызвали на собрание священных старцев. Поэтому Пятые решили, что светлейший Шонсу не станет их новым начальником. Они успокоились и вели себя почти дружелюбно.
— Я думаю, ему предложат стать правителем, — небрежно заметил Уолли, — по крайней мере временно. — Он взял булочку, немного мягкого желтого сыра, слуга принес ему кружку слабого пива. Улыбнувшись, глядя на свою вежливо молчавшую, но явно заинтересованную аудиторию. Уолли продолжил: — Сегодня утром я отказался от этого места. У меня есть другой приказ.
— Приказ? — в ужасе повторили сразу двое.
И вот Уолли с набитым ртом вкратце рассказал им свою историю. Не помешает создать вокруг себя некоторую божественную дымку. Он не мог понять, насколько они ему верят.
Потом один из них ушел, пришел другой. Тот, который уходил, по пути перекинулся парой слов с Четвертыми. Этот рассказ очень скоро узнают все. Вернулся Тарру, его сопровождал Трасингджи пятого ранга, этот огромный темноволосый толстяк был, похоже, ближайшим другом достопочтенного. У него были удивительно белые брови, а на макушке лысина.
Цветущий от удовольствия Тарру принимал поздравления. Конечно, это всего лишь временное назначение, до тех пор, пока не найдут Седьмого… Если только Седьмой сможет сюда добраться, подумал Уолли.
Он медленно ел свой обед, поджидая Нанджи и желая не упустить момент, когда Тарру останется один. Но ждать ему не пришлось. Едва закончив свои уверения в том, что светлейший и его вассал — самые дорогие гости в казармах и могут оставаться здесь сколько пожелают, Тарру вдруг перегнулся через стол, протянул Уолли руку и разжал ладонь, на его ладони лежал камень — по весу вроде бы тот же, но Уолли положил его в другой карман, чтобы проверить, не уменьшился ли он в размерах.
— Вам угодно что-нибудь еще, светлейший? спросил новый правитель немного недовольным тоном. — Как мы можем сделать ваше пребывание здесь более приятным?
Время расплаты… но Тарру выбрал это большое скопление народа, чтобы не поздравлять гостя с тем, что он не ошибся в честности Нанджи.
— Только одно, — сказал Уолли и, решив доставить себе удовольствие, окинул взглядом явно озадаченные лица. — Как все вы, конечно, знаете, совсем недавно я провел пару ночей в менее благоприятных условиях.
Все беспокойно нахмурились. Джентльмены о таких вещах не говорят.
— Узников приковывают за обе лодыжки, — продолжал Уолли. — Через несколько часов боль становится просто невыносимой. Это какое-то нововведение, или так было всегда?
Тарру ожидал чего угодно, но только не разговоров о тюрьме.
— Насколько я помню, так было всегда, — сказал он, не спуская с Уолли глаз.
— Значит, если сейчас кое-что изменить, это останется на многие годы?
А некоторых из заключенных признают невиновными. Если одну ногу освободить, это даст гораздо больше свободы движения. Неужели Богине угодны такие муки? Разве это справедливо?
Воины удивленно переглядывались — нечего сказать, странная мысль!
Кому до этого дело?
— Если к камню подобраться достаточно близко, то его можно поднять, — возразил Тарру, нахмурившись.
— Сомневаюсь, — ответил Уолли. — С одного конца его поднимают двое рабов. Давайте пойдем туда, и я сам попробую? Если и я не смогу, то уже мало кто сможет. Эти глыбы очень гладкие и скользкие.
Тарру, кажется, что-то решил.
— Вы это очень верно подметили, светлейший! На своем новом посту я непременно этим займусь и, если успею, я прикажу сделать в тюрьме новую крышу. Теперешнее положение, несомненно, не воздает чести Богине.
Какую щедрость проявил побежденный! Но вскоре Уолли понял, что этот проигрыш самому Тарру не будет стоить ничего.
Тарру не переставал время от времени бросать взгляды на меч Уолли.
Люди заканчивали обед, вставали и уходили, и вот остались только Трасингджи и Тарру. Потом появился Нанджи. Он обошел вокруг стола, чтобы удостовериться, что Уолли его увидел и знает, что он вернулся, или, может быть, просто для того, чтобы все на него посмотрели. Складки на его желтой юбке из отличного полотна казались такими же острыми, как и его меч. На нем были замшевые ботинки цвета масла, а украшенные тиснением ремни просто светились. У самого эфеса его нового меча мерцал серебряный зажим для волос. Он тяжело дышал, как будто прибежал сюда бегом.
Тарру и Трасингджи взглянули друг на друга. Они стали избегать взгляда светлейшего Шонсу… Этого следовало ожидать. Находясь в обществе, Седьмой должен сохранять достоинство, и Уолли покраснел, сдерживая распирающий его смех.
Площадка для тренировок представляла собой большой двор, огороженный стеной только с одной стороны; венчало площадку некоторое подобие крыши, однако ветер здесь гулял вполне свободно. На стене висели несколько зеркал во весь роет и вешалки для масок и рапир; была еще небольшая галерея для зрителей. Здесь Уолли и остановился на минуту, намереваясь все осмотреть. Нанджи пританцовывал от нетерпения, ему хотелось поскорее приступить к первому уроку, который проведет этот непревзойденный воин.
Послеполуденное солнце просто бушевало. Задыхаясь от жары, на площадке парадов собирались воины, они стояли небольшими группами и вяло переговаривались. Уолли смотрел, какого цвета у них юбки и — если можно было увидеть — какие у них ботинки. То же самое он делал и выходя из столовой, так как теперешнее великолепие Нанджи еще больше подчеркивало его прежнюю нищету. Уолли хотелось знать, много ли здесь бедных воинов. Он не нашел ни одного. Возможно, Нанджи весь свой заработок отдавал родителям. Возможно, он все тратил на женщин.
Или, может быть, он — единственный честный человек во всей охране?
Вот их заметили. Через несколько мгновений все натянули маски и встали парами, наклоняясь вперед и назад, поднимая тучи пыли и с энтузиазмом стуча рапирами.
— Кажется, мы вдохновили их к действиям, — заметил Уолли с сарказмом.
— Прошел слух, что вы уезжаете, светлейший. Воины показывают, на что они способны.
— Ну да! — Уолли стал внимательно присматриваться ко всем движениям глазами Шонсу. — Что-то я не пойму — здесь все так дерутся, или это дополнительные тренировки для отстающих?
Нанджи удивился.
— Так дерутся все, мой повелитель. — Он стал показывать то на одного, то на другого, предсказывая, кто сможет на днях повыситься в ранге, а кто не выдержит испытания.
— Помни, что ты не должен повторять того, что я тебе говорю, — сказал Уолли, подумав. — Мое мнение вот какое. Жирные утки на птичьем дворе — и те движутся более ловко, чем эти остолопы.
— Мой повелитель!
— Да, да! — уверил его Уолли. — Здесь нет ни одного Третьего, который бы дрался, как подобает Третьему, и ни одного Четвертого, который бы дрался, как Четвертый. Я бы их всех понизил по крайней мере на один ранг! Нанджи, кажется, встревожился, но ничего не сказал.
Похоже, что мало кто из этих воинов когда-либо участвовал в настоящем бою. Они перегоняли узников, запугивали паломников, и кроме этого никаких подвигов за ними не числилось. Глядя на них, казалось, что они ни разу не получали хорошего урока. Но ведь Тарру — опытный воин, неужели ему это все равно?
— Сколько в охране Вторых? — неожиданно спросил Уолли, не спуская недоверчивого взгляда с этого сборища неумех.
— Не считая меня, двенадцать, мой повелитель.
— И сколько из них сильнее тебя?
— Двое, может быть, трое, — ответил Нанджи смущенно.
Уолли обернулся к нему. Нанджи покраснел.
— А ты скольких побьешь?
— Троих, — пробормотал Нанджи.
— Что? Так не может быть!
— Бриу говорит, что у меня очень хорошая защита, мой повелитель. Меня трудно ударить.
Уолли нахмурился. Или его подводит опытность Шонсу, или здесь что-то не так. Но вдруг на дальнем конце двора он заметил нечто странное и на время забыл о проблемах Нанджи. Это было какое-то массивное сооружение из балок и перекладин, и ни он, ни Шонсу не знали, что это такое. Рядом в бочке стояли длинные палки, похожие на бильярдные кии.
— Это что за чертовщина? — спросил он, не в состоянии поверить в зарождающуюся догадку.
— Место для порок, мой повелитель.
Уолли резко развернулся и стал смотреть на своего вассала.
— И кого здесь порют?
— В основном рабов, — Нанджи пожал плечами. — А некоторые наставники — и своих подопечных.
— И они хотят, чтобы из тех, кого порют, как рабов, получились воины?
— Уолли опять посмотрел на место для порок, а потом на воинов. — Пошли-ка отсюда, — сказал он. — А то мой обед выйдет обратно.
— Закрой дверь, — сказал Уолли, не останавливаясь, и вошел в большую комнату.
— К бою! — воскликнул он, резко разворачиваясь и выхватывая меч. Нанджи отпрыгнул и тоже вынул свой меч.
— Эй! Неплохо! — одобрил Уолли. — К тому же с новым мечом! — Он рассмеялся, увидев, как забеспокоился Нанджи. — Не бойся! Ты что, думал, что я собираюсь биться боевым оружием? Я проверял, какая у тебя реакция. Оказывается, гораздо лучше, чем у Бриу. Гораздо лучше! Ну да, ведь ты моложе.
Нанджи сиял — уже давно его не хвалили: из тринадцати он был третьим с конца.
Гостиная была почти столь же обширна, как и площадка для тренировок, а кроме того, здесь прохладнее и нет посторонних. Уолли аккуратно положил седьмой меч на лакированный столик, подвинул табуретку к вышитому шелком креслу. С довольным вздохом он сел и поднял ноги кверху. Нанджи опять улыбался, все еще не выпуская из рук меч.
— Нет, рапиры не нужны, — сказал Уолли. — Тебе все равно надо привыкать к этому мечу. Ну-ка, четвертая позиция. Сделай выпад.
Нанджи подчинился. Некоторое время оба молчали.
— Ужасно, — сказал наконец наставник. — Нога смотрит внутрь, большой палец — наружу, запястье расслаблено, а локоть… О боги! Так нападает дождевой червяк, — он показал на зеркало. — Попробуй теперь тут. Ну — как тебя учили? У тебя же изумительная память!
Нанджи сделал выпад перед зеркалом, потом правильно поставил ногу, повернул руку, опять проделал все движения и в тревоге повернул голову.
— Ты убит, ученик, — спокойно сказал Уолли. — Там в оружейной уже продают твой меч. Жаль, хороший был малыш.
Нанджи сделал с десяток выпадов и каждый раз неправильно. Уолли приказал ему сосредоточиться на запястье, но ведь надо думать и о том, как правильно поставить ногу, а стоит подумать об этом, и рука опять начинает дрожать. За полчаса он не продвинулся ни на шаг. Уолли и Шонсу были совершенно озадачены. Уолли встал и сжал левую руку Нанджи.
— Я помогу, — сказал он. — Теперь попробуй очень, очень медленно.
Как в замедленном кино, Нанджи повернул руку, поднял правую ногу, дюйм за дюймом преодолел все движения выпада. Уолли не отпускал его до тех пор, пока правая нога опять не стала на место. То и дело поправляясь, Нанджи удалось продемонстрировать что-то похожее на выпад. Они повторяли так несколько раз, но едва только Нанджи начинал двигаться чуть быстрее, как все шло насмарку.
— Все твоя чертова память! — бушевал Уолли. — Неужели не можешь забыть?
Было ясно, что забыть он не мог, хотя совсем выдохся от усталости и отчаяния. Дурные привычки впитались в его память, как сутры. Они попробовали с левой руки, но ничего не получилось, и пришлось от этой идеи отказаться.
Они пробовали с рапирой. Они пробовали со старым мечом. Они пробовали с закрытыми глазами. Если бы горе Нанджи не было таким неподдельным, Уолли решил бы, что он притворяется и делает все это специально.
— Ну что же, давай тогда посмотрим на твою хваленую защиту, — сказал Уолли со вздохом. Из тяжелого, обшитого железом ящика они достали рапиры и маски.
Защита у Нанджи была великолепна и совершенно не соответствовала его нападению.
Уолли стянул маску, опустился в кресло и сложил на груди руки. Нанджи стоял перед ним в полном отчаянии.
— Ничего не понимаю, — сказал Уолли. — У тебя отличный рефлекс, твоя защита — на голову выше, чем у любого Второго, которых мы только что видели. Я полагаю, это уровень по крайней мере Третьего. У тебя хорошая координация движений, потому что каждый раз ты делаешь одни и те же ошибки. У тебя не получается только выпад — а это половина всего воинского искусства. У тебя мозговая блокировка.
Но вместо «мозговой блокировки» получилось «проклятие», и Нанджи выпучил глаза. Уолли невесело рассмеялся и предложил послать за Святыми Матерями.
Потом он указал на обтянутый ситцем стул и сказал:
— Сядь и отдохни минуту, я должен все обдумать.
Нанджи сел. Он просто провалился в мягкое сиденье, но совсем не расслабился. Уолли взял седьмой меч и сделал вид, что внимательно его рассматривает.
— Тебя удивила цена твоего меча? — спросил он тихим голосом. — Как ты думаешь, какова цена этого?
— Не знаю, мой повелитель, — еле слышно пробормотал Нанджи.
— Священный Хонакура говорит, что такой меч не имеет цены. Судя по его словам, за него дадут все, что попросишь, сколько можешь унести. А я слышал, что у переправы хозяйничают разбойники.
Уолли не спускал взгляда с клинка.
— Да, мой повелитель, — сказал Нанджи какое-то время спуск Теперь его голос звучал более заинтересованно.
— Меня беспокоит наше путешествие, — продолжал Уолли, по-прежнему обращаясь к мечу. — Нас трое — ты, я и Джа. Мне придется попросить достопочтенного Тарру дать нам охрану.
Хотелось бы ему сейчас взглянуть на своего вассала, увидеть, какие чувства проносятся по его лицу. Удивление? Беспокойство? Стыд? Сообразит ли Нанджи, что Седьмой не должен быть столь наивным? Ответ последовал чуть быстрее, чем Уолли того ожидал.
— Ведь я поклялся умереть рядом с вами, мой повелитель.
Теперь Уолли мог поднять голову и улыбнуться. На лице Нанджи застыло удивление и печальное смущение.
— Как ты думаешь, кого он выберет?
— Не знаю, мой повелитель. Мне они не доверяли.
— Боюсь, что это говорит в твою пользу. Но я-то точно не доверяю достопочтенному Тарру. Есть здесь какой-нибудь другой путь?
— Нет, мой повелитель.
— А что будет, если мы переплывем Реку? — Уолли махнул рукой в сторону храма.
— Переплывем Реку? — в ужасе повторил Нанджи.
— Ну да, если получится, — ответил Уолли, слегка озадаченный. Река это Богиня, может быть, есть какие-то табу? Да, случаются водовороты, и ширина здесь немалая, но трое сильных молодых людей вполне могут перебраться на другой берег, даже с ребенком. — А что на том берегу?
— Там только лес, мой повелитель. И утес…
Да, утес — это плохо. Ну что ж, он сам разведает путь.
— А если мы сами выберем себе охрану? Кого бы ты взял? Я знаю, ты скажешь, что все здесь — люди чести, но все же кто из них самый честный?
— Я не знаю, мой повелитель! — Нанджи пытался уйти от ответа. — Я старался ничего не знать об их делах! — Не везет ему сегодня — сначала такое позорное фехтование, теперь — вот это; но Уолли не мог позволить себе быть милосердным.
Скосив глаза на клинок, он размышлял. Проблема Нанджи в том, что он очень честный. Будь в его душе чуть-чуть обычной человеческой греховности, и Уолли без труда разглядел бы, куда тянутся нити, управляющие местными марионетками.
— А если выбрать кого-то одного и попросить, чтобы он организовал для нас охрану? Кого тогда?
— Бриу, — сказал Нанджи и покраснел, встретив удивленный взгляд. — Он сегодня вручил мне мой меч, повелитель.
— Надо же! — удивился Уолли. — Неплохо. Ты молодец, что попросил! Что ж, особой любви к нему у меня нет, но я думаю, попробовать можно.
Нанджи опять поежился.
— Его наставник — господин Трасингджи, мой повелитель.
Это было самое большое обвинение, или предостережение, на которое Нанджи способен. Даже на Бриу нельзя полагаться.
— Я этого не знал, — простонал Уолли. — Как же нам выбраться? Нанджи, мне нужен твой совет. Помнишь, что сказал Фарранулу?
Нанджи усмехнулся.
Достопочтенного Тарру вызвали на собрание священных старцев. Поэтому Пятые решили, что светлейший Шонсу не станет их новым начальником. Они успокоились и вели себя почти дружелюбно.
— Я думаю, ему предложат стать правителем, — небрежно заметил Уолли, — по крайней мере временно. — Он взял булочку, немного мягкого желтого сыра, слуга принес ему кружку слабого пива. Улыбнувшись, глядя на свою вежливо молчавшую, но явно заинтересованную аудиторию. Уолли продолжил: — Сегодня утром я отказался от этого места. У меня есть другой приказ.
— Приказ? — в ужасе повторили сразу двое.
И вот Уолли с набитым ртом вкратце рассказал им свою историю. Не помешает создать вокруг себя некоторую божественную дымку. Он не мог понять, насколько они ему верят.
Потом один из них ушел, пришел другой. Тот, который уходил, по пути перекинулся парой слов с Четвертыми. Этот рассказ очень скоро узнают все. Вернулся Тарру, его сопровождал Трасингджи пятого ранга, этот огромный темноволосый толстяк был, похоже, ближайшим другом достопочтенного. У него были удивительно белые брови, а на макушке лысина.
Цветущий от удовольствия Тарру принимал поздравления. Конечно, это всего лишь временное назначение, до тех пор, пока не найдут Седьмого… Если только Седьмой сможет сюда добраться, подумал Уолли.
Он медленно ел свой обед, поджидая Нанджи и желая не упустить момент, когда Тарру останется один. Но ждать ему не пришлось. Едва закончив свои уверения в том, что светлейший и его вассал — самые дорогие гости в казармах и могут оставаться здесь сколько пожелают, Тарру вдруг перегнулся через стол, протянул Уолли руку и разжал ладонь, на его ладони лежал камень — по весу вроде бы тот же, но Уолли положил его в другой карман, чтобы проверить, не уменьшился ли он в размерах.
— Вам угодно что-нибудь еще, светлейший? спросил новый правитель немного недовольным тоном. — Как мы можем сделать ваше пребывание здесь более приятным?
Время расплаты… но Тарру выбрал это большое скопление народа, чтобы не поздравлять гостя с тем, что он не ошибся в честности Нанджи.
— Только одно, — сказал Уолли и, решив доставить себе удовольствие, окинул взглядом явно озадаченные лица. — Как все вы, конечно, знаете, совсем недавно я провел пару ночей в менее благоприятных условиях.
Все беспокойно нахмурились. Джентльмены о таких вещах не говорят.
— Узников приковывают за обе лодыжки, — продолжал Уолли. — Через несколько часов боль становится просто невыносимой. Это какое-то нововведение, или так было всегда?
Тарру ожидал чего угодно, но только не разговоров о тюрьме.
— Насколько я помню, так было всегда, — сказал он, не спуская с Уолли глаз.
— Значит, если сейчас кое-что изменить, это останется на многие годы?
А некоторых из заключенных признают невиновными. Если одну ногу освободить, это даст гораздо больше свободы движения. Неужели Богине угодны такие муки? Разве это справедливо?
Воины удивленно переглядывались — нечего сказать, странная мысль!
Кому до этого дело?
— Если к камню подобраться достаточно близко, то его можно поднять, — возразил Тарру, нахмурившись.
— Сомневаюсь, — ответил Уолли. — С одного конца его поднимают двое рабов. Давайте пойдем туда, и я сам попробую? Если и я не смогу, то уже мало кто сможет. Эти глыбы очень гладкие и скользкие.
Тарру, кажется, что-то решил.
— Вы это очень верно подметили, светлейший! На своем новом посту я непременно этим займусь и, если успею, я прикажу сделать в тюрьме новую крышу. Теперешнее положение, несомненно, не воздает чести Богине.
Какую щедрость проявил побежденный! Но вскоре Уолли понял, что этот проигрыш самому Тарру не будет стоить ничего.
Тарру не переставал время от времени бросать взгляды на меч Уолли.
Люди заканчивали обед, вставали и уходили, и вот остались только Трасингджи и Тарру. Потом появился Нанджи. Он обошел вокруг стола, чтобы удостовериться, что Уолли его увидел и знает, что он вернулся, или, может быть, просто для того, чтобы все на него посмотрели. Складки на его желтой юбке из отличного полотна казались такими же острыми, как и его меч. На нем были замшевые ботинки цвета масла, а украшенные тиснением ремни просто светились. У самого эфеса его нового меча мерцал серебряный зажим для волос. Он тяжело дышал, как будто прибежал сюда бегом.
Тарру и Трасингджи взглянули друг на друга. Они стали избегать взгляда светлейшего Шонсу… Этого следовало ожидать. Находясь в обществе, Седьмой должен сохранять достоинство, и Уолли покраснел, сдерживая распирающий его смех.
Площадка для тренировок представляла собой большой двор, огороженный стеной только с одной стороны; венчало площадку некоторое подобие крыши, однако ветер здесь гулял вполне свободно. На стене висели несколько зеркал во весь роет и вешалки для масок и рапир; была еще небольшая галерея для зрителей. Здесь Уолли и остановился на минуту, намереваясь все осмотреть. Нанджи пританцовывал от нетерпения, ему хотелось поскорее приступить к первому уроку, который проведет этот непревзойденный воин.
Послеполуденное солнце просто бушевало. Задыхаясь от жары, на площадке парадов собирались воины, они стояли небольшими группами и вяло переговаривались. Уолли смотрел, какого цвета у них юбки и — если можно было увидеть — какие у них ботинки. То же самое он делал и выходя из столовой, так как теперешнее великолепие Нанджи еще больше подчеркивало его прежнюю нищету. Уолли хотелось знать, много ли здесь бедных воинов. Он не нашел ни одного. Возможно, Нанджи весь свой заработок отдавал родителям. Возможно, он все тратил на женщин.
Или, может быть, он — единственный честный человек во всей охране?
Вот их заметили. Через несколько мгновений все натянули маски и встали парами, наклоняясь вперед и назад, поднимая тучи пыли и с энтузиазмом стуча рапирами.
— Кажется, мы вдохновили их к действиям, — заметил Уолли с сарказмом.
— Прошел слух, что вы уезжаете, светлейший. Воины показывают, на что они способны.
— Ну да! — Уолли стал внимательно присматриваться ко всем движениям глазами Шонсу. — Что-то я не пойму — здесь все так дерутся, или это дополнительные тренировки для отстающих?
Нанджи удивился.
— Так дерутся все, мой повелитель. — Он стал показывать то на одного, то на другого, предсказывая, кто сможет на днях повыситься в ранге, а кто не выдержит испытания.
— Помни, что ты не должен повторять того, что я тебе говорю, — сказал Уолли, подумав. — Мое мнение вот какое. Жирные утки на птичьем дворе — и те движутся более ловко, чем эти остолопы.
— Мой повелитель!
— Да, да! — уверил его Уолли. — Здесь нет ни одного Третьего, который бы дрался, как подобает Третьему, и ни одного Четвертого, который бы дрался, как Четвертый. Я бы их всех понизил по крайней мере на один ранг! Нанджи, кажется, встревожился, но ничего не сказал.
Похоже, что мало кто из этих воинов когда-либо участвовал в настоящем бою. Они перегоняли узников, запугивали паломников, и кроме этого никаких подвигов за ними не числилось. Глядя на них, казалось, что они ни разу не получали хорошего урока. Но ведь Тарру — опытный воин, неужели ему это все равно?
— Сколько в охране Вторых? — неожиданно спросил Уолли, не спуская недоверчивого взгляда с этого сборища неумех.
— Не считая меня, двенадцать, мой повелитель.
— И сколько из них сильнее тебя?
— Двое, может быть, трое, — ответил Нанджи смущенно.
Уолли обернулся к нему. Нанджи покраснел.
— А ты скольких побьешь?
— Троих, — пробормотал Нанджи.
— Что? Так не может быть!
— Бриу говорит, что у меня очень хорошая защита, мой повелитель. Меня трудно ударить.
Уолли нахмурился. Или его подводит опытность Шонсу, или здесь что-то не так. Но вдруг на дальнем конце двора он заметил нечто странное и на время забыл о проблемах Нанджи. Это было какое-то массивное сооружение из балок и перекладин, и ни он, ни Шонсу не знали, что это такое. Рядом в бочке стояли длинные палки, похожие на бильярдные кии.
— Это что за чертовщина? — спросил он, не в состоянии поверить в зарождающуюся догадку.
— Место для порок, мой повелитель.
Уолли резко развернулся и стал смотреть на своего вассала.
— И кого здесь порют?
— В основном рабов, — Нанджи пожал плечами. — А некоторые наставники — и своих подопечных.
— И они хотят, чтобы из тех, кого порют, как рабов, получились воины?
— Уолли опять посмотрел на место для порок, а потом на воинов. — Пошли-ка отсюда, — сказал он. — А то мой обед выйдет обратно.
***
В мрачном молчании Нанджи последовал за своим повелителем в их королевские апартаменты: он решил, что на сегодня урок отменен. Они прошли через переднюю.— Закрой дверь, — сказал Уолли, не останавливаясь, и вошел в большую комнату.
— К бою! — воскликнул он, резко разворачиваясь и выхватывая меч. Нанджи отпрыгнул и тоже вынул свой меч.
— Эй! Неплохо! — одобрил Уолли. — К тому же с новым мечом! — Он рассмеялся, увидев, как забеспокоился Нанджи. — Не бойся! Ты что, думал, что я собираюсь биться боевым оружием? Я проверял, какая у тебя реакция. Оказывается, гораздо лучше, чем у Бриу. Гораздо лучше! Ну да, ведь ты моложе.
Нанджи сиял — уже давно его не хвалили: из тринадцати он был третьим с конца.
Гостиная была почти столь же обширна, как и площадка для тренировок, а кроме того, здесь прохладнее и нет посторонних. Уолли аккуратно положил седьмой меч на лакированный столик, подвинул табуретку к вышитому шелком креслу. С довольным вздохом он сел и поднял ноги кверху. Нанджи опять улыбался, все еще не выпуская из рук меч.
— Нет, рапиры не нужны, — сказал Уолли. — Тебе все равно надо привыкать к этому мечу. Ну-ка, четвертая позиция. Сделай выпад.
Нанджи подчинился. Некоторое время оба молчали.
— Ужасно, — сказал наконец наставник. — Нога смотрит внутрь, большой палец — наружу, запястье расслаблено, а локоть… О боги! Так нападает дождевой червяк, — он показал на зеркало. — Попробуй теперь тут. Ну — как тебя учили? У тебя же изумительная память!
Нанджи сделал выпад перед зеркалом, потом правильно поставил ногу, повернул руку, опять проделал все движения и в тревоге повернул голову.
— Ты убит, ученик, — спокойно сказал Уолли. — Там в оружейной уже продают твой меч. Жаль, хороший был малыш.
Нанджи сделал с десяток выпадов и каждый раз неправильно. Уолли приказал ему сосредоточиться на запястье, но ведь надо думать и о том, как правильно поставить ногу, а стоит подумать об этом, и рука опять начинает дрожать. За полчаса он не продвинулся ни на шаг. Уолли и Шонсу были совершенно озадачены. Уолли встал и сжал левую руку Нанджи.
— Я помогу, — сказал он. — Теперь попробуй очень, очень медленно.
Как в замедленном кино, Нанджи повернул руку, поднял правую ногу, дюйм за дюймом преодолел все движения выпада. Уолли не отпускал его до тех пор, пока правая нога опять не стала на место. То и дело поправляясь, Нанджи удалось продемонстрировать что-то похожее на выпад. Они повторяли так несколько раз, но едва только Нанджи начинал двигаться чуть быстрее, как все шло насмарку.
— Все твоя чертова память! — бушевал Уолли. — Неужели не можешь забыть?
Было ясно, что забыть он не мог, хотя совсем выдохся от усталости и отчаяния. Дурные привычки впитались в его память, как сутры. Они попробовали с левой руки, но ничего не получилось, и пришлось от этой идеи отказаться.
Они пробовали с рапирой. Они пробовали со старым мечом. Они пробовали с закрытыми глазами. Если бы горе Нанджи не было таким неподдельным, Уолли решил бы, что он притворяется и делает все это специально.
— Ну что же, давай тогда посмотрим на твою хваленую защиту, — сказал Уолли со вздохом. Из тяжелого, обшитого железом ящика они достали рапиры и маски.
Защита у Нанджи была великолепна и совершенно не соответствовала его нападению.
Уолли стянул маску, опустился в кресло и сложил на груди руки. Нанджи стоял перед ним в полном отчаянии.
— Ничего не понимаю, — сказал Уолли. — У тебя отличный рефлекс, твоя защита — на голову выше, чем у любого Второго, которых мы только что видели. Я полагаю, это уровень по крайней мере Третьего. У тебя хорошая координация движений, потому что каждый раз ты делаешь одни и те же ошибки. У тебя не получается только выпад — а это половина всего воинского искусства. У тебя мозговая блокировка.
Но вместо «мозговой блокировки» получилось «проклятие», и Нанджи выпучил глаза. Уолли невесело рассмеялся и предложил послать за Святыми Матерями.
Потом он указал на обтянутый ситцем стул и сказал:
— Сядь и отдохни минуту, я должен все обдумать.
Нанджи сел. Он просто провалился в мягкое сиденье, но совсем не расслабился. Уолли взял седьмой меч и сделал вид, что внимательно его рассматривает.
— Тебя удивила цена твоего меча? — спросил он тихим голосом. — Как ты думаешь, какова цена этого?
— Не знаю, мой повелитель, — еле слышно пробормотал Нанджи.
— Священный Хонакура говорит, что такой меч не имеет цены. Судя по его словам, за него дадут все, что попросишь, сколько можешь унести. А я слышал, что у переправы хозяйничают разбойники.
Уолли не спускал взгляда с клинка.
— Да, мой повелитель, — сказал Нанджи какое-то время спуск Теперь его голос звучал более заинтересованно.
— Меня беспокоит наше путешествие, — продолжал Уолли, по-прежнему обращаясь к мечу. — Нас трое — ты, я и Джа. Мне придется попросить достопочтенного Тарру дать нам охрану.
Хотелось бы ему сейчас взглянуть на своего вассала, увидеть, какие чувства проносятся по его лицу. Удивление? Беспокойство? Стыд? Сообразит ли Нанджи, что Седьмой не должен быть столь наивным? Ответ последовал чуть быстрее, чем Уолли того ожидал.
— Ведь я поклялся умереть рядом с вами, мой повелитель.
Теперь Уолли мог поднять голову и улыбнуться. На лице Нанджи застыло удивление и печальное смущение.
— Как ты думаешь, кого он выберет?
— Не знаю, мой повелитель. Мне они не доверяли.
— Боюсь, что это говорит в твою пользу. Но я-то точно не доверяю достопочтенному Тарру. Есть здесь какой-нибудь другой путь?
— Нет, мой повелитель.
— А что будет, если мы переплывем Реку? — Уолли махнул рукой в сторону храма.
— Переплывем Реку? — в ужасе повторил Нанджи.
— Ну да, если получится, — ответил Уолли, слегка озадаченный. Река это Богиня, может быть, есть какие-то табу? Да, случаются водовороты, и ширина здесь немалая, но трое сильных молодых людей вполне могут перебраться на другой берег, даже с ребенком. — А что на том берегу?
— Там только лес, мой повелитель. И утес…
Да, утес — это плохо. Ну что ж, он сам разведает путь.
— А если мы сами выберем себе охрану? Кого бы ты взял? Я знаю, ты скажешь, что все здесь — люди чести, но все же кто из них самый честный?
— Я не знаю, мой повелитель! — Нанджи пытался уйти от ответа. — Я старался ничего не знать об их делах! — Не везет ему сегодня — сначала такое позорное фехтование, теперь — вот это; но Уолли не мог позволить себе быть милосердным.
Скосив глаза на клинок, он размышлял. Проблема Нанджи в том, что он очень честный. Будь в его душе чуть-чуть обычной человеческой греховности, и Уолли без труда разглядел бы, куда тянутся нити, управляющие местными марионетками.
— А если выбрать кого-то одного и попросить, чтобы он организовал для нас охрану? Кого тогда?
— Бриу, — сказал Нанджи и покраснел, встретив удивленный взгляд. — Он сегодня вручил мне мой меч, повелитель.
— Надо же! — удивился Уолли. — Неплохо. Ты молодец, что попросил! Что ж, особой любви к нему у меня нет, но я думаю, попробовать можно.
Нанджи опять поежился.
— Его наставник — господин Трасингджи, мой повелитель.
Это было самое большое обвинение, или предостережение, на которое Нанджи способен. Даже на Бриу нельзя полагаться.
— Я этого не знал, — простонал Уолли. — Как же нам выбраться? Нанджи, мне нужен твой совет. Помнишь, что сказал Фарранулу?
Нанджи усмехнулся.
О БЕГСТВЕ
Суть
Если это не противоречит законам чести, мудрый воин всегда сам выбирает поле боя. Один ли он, с войском ли, но он всегда знает по крайней мере два пути отступления, и в большинстве случаев у него заранее готово место, где можно укрыться.
Пример
Когда жена Фарранулу стала жаловаться, что в спальне холодно, потому что открыто окно, он объяснил, что если его не будет с ней в постели, ей будет еще холоднее.
Сентенция
Когда Смерть приближается, мудрые уходят.
— Мы могли бы как-нибудь потихоньку выйти и запрячь мулов, — предложил Нанджи; придумать какой-нибудь окольный путь он не мог. — Ворота охраняют, — ответил Уолли. — Выйдет специальный приказ, и Тарру сразу же узнает о нашем бегстве. За нами будет погоня, а может быть, они пошлют вперед предупреждение. А что, если у них уже готова засада? Ты видел, как достопочтенный смотрит на мой меч? А другие ворота есть? — спросил Уолли через некоторое время. — Можно как-нибудь обойти стены?
— Ворота только одни, — хмуро ответил Нанджи. — Стены уходят в Реку.
И опять это непонятное нежелание заходить в воду! Запрет, должно быть, очень сильный, но ведь у них есть лодки. На Земле есть религии, которые запрещают входить в храм в обуви; верования не нуждаются в логике. Нанджи изо всех сил хмурил брови, но ничего толкового придумать так и не смог. Хитрость явно не была его стихией.
У Уолли был один смутный план, о котором он пока молчал. Если удастся поговорить с Тарру с глазу на глаз, то его, подобно Нанджи, можно заставить принести клятву крови. В том, кто из них лучший воин, сомневаться не приходится. Потом правитель вызвал бы по одному всех своих подопечных, и они принесли бы ту же клятву. Теоретически он мог бы сделать своими вассалами всю охрану, сверху донизу. Обманщики так и останутся обманщиками, им доверять нельзя, но честные люди сдержат свою клятву, а их, конечно же, большинство? Уязвимой стороной в этом плане было то, что Уолли — гость Тарру, и обнажить меч значило бы нарушить закон. Нанджи сгорел бы со стыда, узнай он, что его герой только подумал о таком.
— Лошади, — сказал Нанджи. — Их в долине около десяти, и все они принадлежат охране. — Он с надеждой взглянул на своего повелителя.
— Превосходно! — воскликнул Уолли. — Черт возьми, превосходно!
Нанджи пытался не показывать своей радости.
— Рассказывай дальше, — попросил Уолли.
Но рассказывать было почти нечего. Дорога так круто поднималась в гору, что торговцы везли свои товары на тележках, запряженных быками, а люди ездили на мулах. Лошадей содержали, чтобы поддерживать связь с переправой, где обычно стоял пикет, состоящий из трех воинов и жреца. Конюшня находилась недалеко от ворот. Ее тоже охраняли трое.
— Завтра можно распланировать все точнее, мой повелитель, — сказал в заключение Нанджи.
— Вряд ли! — заявил Уолли. — Я туда не пойду; это заметят сразу же. Лошадей можно украсть. Это будет преступлением, но не нарушением закона, и никто и не усомнится в том, что Седьмой имеет право взять все, что пожелает. Официально лошади принадлежат самому храму, так что, возможно, ему удастся договориться с Хонакурой и купить их заранее. Но охрана…
— Кажется, вассал, ты нашел ответ, — сказал Уолли. — Значит, будем конокрадами. Но только вряд ли мне удастся в одиночку справиться с тремя, а убивать я не хочу. Их надо связать, и для этого мне нужен хороший воин. Нанджи опять показалось, что он летит в пропасть.
— Так что придется тебе потренироваться, — заключил Уолли. — Ты нужен мне. Ты нужен мечу. Ты нужен Богине, Нанджи, — Уолли показал на зеркало. — Сто выпадов с правильно поставленной ногой. Потом займемся остальным. Теперь, когда у него есть деньги, надо кое-что сделать. Но ноги его болели, а к тому же следовало подчеркнуть, что ходит он еще плохо, и поэтому Уолли потянул за веревку звонка. Он величественно уселся в своем кресле, как и полагается высокому гостю, и разрешил здешним прихлебателям бегать вокруг него весь остаток дня. Нанджи тем временем сновал перед зеркалом. Пришел портной с образцами тканей и снял с него мерки. Сапожник вырезал из кожи след его ступни, хотя ему придется учесть, что, когда спадет опухоль, нога уменьшится. В течение последних двух месяцев Шонсу занимался чем угодно, но только не волосами, поэтому их новый владелец позвал парикмахера. Надо было сделать подарок Конингу, а также Жану, потому что она могла превратить жизнь Джа в сплошной ад. Пришел целитель, племянник Хонакуры, он сменил повязки и пробормотал над ногами Уолли молитвы.
Уолли приказал, чтобы на закате к нему прислали его рабыню и подали ужин в комнату. Это было нарушением тех предосторожностей, о которых он говорил Хонакуре, но ради первой ночи с Джа он пошел на риск быть отравленным. Ему хотелось воссоздать тот необычный обед при свечах, даже если его теперешние апартаменты в сотни раз больше, чем хижина паломников. Хороший ужин, задушевная беседа, во время которой они будут строить планы и выяснят, что же соединяет две нити их — столь непохожих друг на друга — судеб. А потом — потом много любви по высшему классу!
День догорал. Принесли горячую воду, и Уолли принял ванну, на этот раз без помощников. Нанджи продолжал делать выпад за выпадом.
Его вассал совершенно обессилел, но так ничего и не добился. Наконец, когда солнце уже садилось, Уолли разрешил ему остановиться. Готовый расплакаться, Нанджи упал на стул как скомканная рубашка.
— У тебя, кажется, есть семья в городе? — спросил Уолли.
Нанджи покраснел, сел прямо и подтянулся.
— Да, мой повелитель, — сказал он, четко выговаривая слова.
Что же услышал он от Уолли?
— Может быть, ты захочешь навестить их сегодня? Я собираюсь показать свое воинское искусство моей рабыне, и ты мне пока не нужен.
— Спасибо, мой повелитель! — Такое соображение Нанджи весьма удивило. — Я думаю, тебе будет о чем рассказать им, — сказал Уолли. Нанджи улыбнулся. — И, пожалуй, предупреди их, что скоро уезжаешь.
Но когда? И как?
Если это не противоречит законам чести, мудрый воин всегда сам выбирает поле боя. Один ли он, с войском ли, но он всегда знает по крайней мере два пути отступления, и в большинстве случаев у него заранее готово место, где можно укрыться.
Пример
Когда жена Фарранулу стала жаловаться, что в спальне холодно, потому что открыто окно, он объяснил, что если его не будет с ней в постели, ей будет еще холоднее.
Сентенция
Когда Смерть приближается, мудрые уходят.
— Мы могли бы как-нибудь потихоньку выйти и запрячь мулов, — предложил Нанджи; придумать какой-нибудь окольный путь он не мог. — Ворота охраняют, — ответил Уолли. — Выйдет специальный приказ, и Тарру сразу же узнает о нашем бегстве. За нами будет погоня, а может быть, они пошлют вперед предупреждение. А что, если у них уже готова засада? Ты видел, как достопочтенный смотрит на мой меч? А другие ворота есть? — спросил Уолли через некоторое время. — Можно как-нибудь обойти стены?
— Ворота только одни, — хмуро ответил Нанджи. — Стены уходят в Реку.
И опять это непонятное нежелание заходить в воду! Запрет, должно быть, очень сильный, но ведь у них есть лодки. На Земле есть религии, которые запрещают входить в храм в обуви; верования не нуждаются в логике. Нанджи изо всех сил хмурил брови, но ничего толкового придумать так и не смог. Хитрость явно не была его стихией.
У Уолли был один смутный план, о котором он пока молчал. Если удастся поговорить с Тарру с глазу на глаз, то его, подобно Нанджи, можно заставить принести клятву крови. В том, кто из них лучший воин, сомневаться не приходится. Потом правитель вызвал бы по одному всех своих подопечных, и они принесли бы ту же клятву. Теоретически он мог бы сделать своими вассалами всю охрану, сверху донизу. Обманщики так и останутся обманщиками, им доверять нельзя, но честные люди сдержат свою клятву, а их, конечно же, большинство? Уязвимой стороной в этом плане было то, что Уолли — гость Тарру, и обнажить меч значило бы нарушить закон. Нанджи сгорел бы со стыда, узнай он, что его герой только подумал о таком.
— Лошади, — сказал Нанджи. — Их в долине около десяти, и все они принадлежат охране. — Он с надеждой взглянул на своего повелителя.
— Превосходно! — воскликнул Уолли. — Черт возьми, превосходно!
Нанджи пытался не показывать своей радости.
— Рассказывай дальше, — попросил Уолли.
Но рассказывать было почти нечего. Дорога так круто поднималась в гору, что торговцы везли свои товары на тележках, запряженных быками, а люди ездили на мулах. Лошадей содержали, чтобы поддерживать связь с переправой, где обычно стоял пикет, состоящий из трех воинов и жреца. Конюшня находилась недалеко от ворот. Ее тоже охраняли трое.
— Завтра можно распланировать все точнее, мой повелитель, — сказал в заключение Нанджи.
— Вряд ли! — заявил Уолли. — Я туда не пойду; это заметят сразу же. Лошадей можно украсть. Это будет преступлением, но не нарушением закона, и никто и не усомнится в том, что Седьмой имеет право взять все, что пожелает. Официально лошади принадлежат самому храму, так что, возможно, ему удастся договориться с Хонакурой и купить их заранее. Но охрана…
— Кажется, вассал, ты нашел ответ, — сказал Уолли. — Значит, будем конокрадами. Но только вряд ли мне удастся в одиночку справиться с тремя, а убивать я не хочу. Их надо связать, и для этого мне нужен хороший воин. Нанджи опять показалось, что он летит в пропасть.
— Так что придется тебе потренироваться, — заключил Уолли. — Ты нужен мне. Ты нужен мечу. Ты нужен Богине, Нанджи, — Уолли показал на зеркало. — Сто выпадов с правильно поставленной ногой. Потом займемся остальным. Теперь, когда у него есть деньги, надо кое-что сделать. Но ноги его болели, а к тому же следовало подчеркнуть, что ходит он еще плохо, и поэтому Уолли потянул за веревку звонка. Он величественно уселся в своем кресле, как и полагается высокому гостю, и разрешил здешним прихлебателям бегать вокруг него весь остаток дня. Нанджи тем временем сновал перед зеркалом. Пришел портной с образцами тканей и снял с него мерки. Сапожник вырезал из кожи след его ступни, хотя ему придется учесть, что, когда спадет опухоль, нога уменьшится. В течение последних двух месяцев Шонсу занимался чем угодно, но только не волосами, поэтому их новый владелец позвал парикмахера. Надо было сделать подарок Конингу, а также Жану, потому что она могла превратить жизнь Джа в сплошной ад. Пришел целитель, племянник Хонакуры, он сменил повязки и пробормотал над ногами Уолли молитвы.
Уолли приказал, чтобы на закате к нему прислали его рабыню и подали ужин в комнату. Это было нарушением тех предосторожностей, о которых он говорил Хонакуре, но ради первой ночи с Джа он пошел на риск быть отравленным. Ему хотелось воссоздать тот необычный обед при свечах, даже если его теперешние апартаменты в сотни раз больше, чем хижина паломников. Хороший ужин, задушевная беседа, во время которой они будут строить планы и выяснят, что же соединяет две нити их — столь непохожих друг на друга — судеб. А потом — потом много любви по высшему классу!
День догорал. Принесли горячую воду, и Уолли принял ванну, на этот раз без помощников. Нанджи продолжал делать выпад за выпадом.
Его вассал совершенно обессилел, но так ничего и не добился. Наконец, когда солнце уже садилось, Уолли разрешил ему остановиться. Готовый расплакаться, Нанджи упал на стул как скомканная рубашка.
— У тебя, кажется, есть семья в городе? — спросил Уолли.
Нанджи покраснел, сел прямо и подтянулся.
— Да, мой повелитель, — сказал он, четко выговаривая слова.
Что же услышал он от Уолли?
— Может быть, ты захочешь навестить их сегодня? Я собираюсь показать свое воинское искусство моей рабыне, и ты мне пока не нужен.
— Спасибо, мой повелитель! — Такое соображение Нанджи весьма удивило. — Я думаю, тебе будет о чем рассказать им, — сказал Уолли. Нанджи улыбнулся. — И, пожалуй, предупреди их, что скоро уезжаешь.
Но когда? И как?
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВОИН ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ
Глава 1
— Теперь надень туфли, — сказала Жану, распрямила плечи Джа и, постучав в дверь, ввела ее к новому господину.
Сегодня был необычный день. У Джа голова шла кругом. Изо всех сил рабыня старалась сдержать дрожь Теперь надо не сломать ногу, потому что туфли она не носила с тех пор, как уехала из Пло, а туфли на таких каблуках — вообще никогда. Она не забыла, что надо покачивать бедрами и улыбаться краешком глаз, как учила ее Жану. Светлейший Шонсу поднялся ей навстречу.
— Покрывало! — прошептала Жану.
Джа сбросила покрывало, чтобы светлейший Шонсу посмотрел на ее платье. Платье было очень странное, оно все состояло из бахромы и бус. Джа привыкла быть с мужчинами раздетой: это — ее долг перед Богиней и перед храмом, она делала это каждый вечер, но почему-то в таком платье она чувствует себя более обнаженной, чем просто без одежды. Она надеялась, что светлейшему Шонсу платье понравится, но, зная мужчин достаточно хорошо, сразу же заметила в его взгляде удивление и недовольство. Сердце ее упало. Очень необычный день — горячая ванна, духи, все ее тело натерли маслами, волосы завили железными щипцами, с ног срезали мозоли. У нее дрожали руки, когда ей показывали, как наносить краску на лицо, на веки и ресницы… Было немножко больно, когда прокололи уши и вдели блестящие подвески…
Другие рабыни говорили, что светлейший Шонсу станет правителем, они рассказывали про все те ужасы, что вытворял с рабынями Хардуджу. Но Джа все это уже слышала. Они отпускали шуточки насчет огромного роста светлейшего Шонсу, грозили, что он будет очень груб, но она знала, что он вовсе не грубый. Они говорили, что воины бьют рабынь своими мечами. Она попыталась рассказать, что светлейший Шонсу пообещал оставить с ней Виксини. Они только посмеялись и сказали, что обещание, данное рабу, — это ничто.
— Спасибо, Жану! — сказал светлейший Шонсу и с шумом захлопнул дверь.
Вся эта большая комната была наполнена удивительным ароматом еды, струящимся из-под белых салфеток, которые закрывали стоявшие на столе блюда. Но Джа не чувствовала голода. Она чувствовала лишь досаду. Она хотела доставить удовольствие своему новому господину, а ему не понравилось ее платье. Если она не будет ему нравиться, он станет ее бить или продаст.
Вот он взял ее руки, вот пристально взглянул. Она почувствовала, что краснеет, и не смела посмотреть ему в глаза. Он, должно быть, чувствует ее дрожь Она попыталась улыбнуться, как ее учила Жану.
— Нет, не надо! — мягко сказал он. — Бедная моя Джа! Что они с тобой сделали?
Он обнял ее, и она всхлипнула. Когда же девушка перестала плакать, он снял со стола скатерть и стер с ее лица и со своего плеча остатки краски. — Ты сама выбрала это платье? — спросил он.
Сегодня был необычный день. У Джа голова шла кругом. Изо всех сил рабыня старалась сдержать дрожь Теперь надо не сломать ногу, потому что туфли она не носила с тех пор, как уехала из Пло, а туфли на таких каблуках — вообще никогда. Она не забыла, что надо покачивать бедрами и улыбаться краешком глаз, как учила ее Жану. Светлейший Шонсу поднялся ей навстречу.
— Покрывало! — прошептала Жану.
Джа сбросила покрывало, чтобы светлейший Шонсу посмотрел на ее платье. Платье было очень странное, оно все состояло из бахромы и бус. Джа привыкла быть с мужчинами раздетой: это — ее долг перед Богиней и перед храмом, она делала это каждый вечер, но почему-то в таком платье она чувствует себя более обнаженной, чем просто без одежды. Она надеялась, что светлейшему Шонсу платье понравится, но, зная мужчин достаточно хорошо, сразу же заметила в его взгляде удивление и недовольство. Сердце ее упало. Очень необычный день — горячая ванна, духи, все ее тело натерли маслами, волосы завили железными щипцами, с ног срезали мозоли. У нее дрожали руки, когда ей показывали, как наносить краску на лицо, на веки и ресницы… Было немножко больно, когда прокололи уши и вдели блестящие подвески…
Другие рабыни говорили, что светлейший Шонсу станет правителем, они рассказывали про все те ужасы, что вытворял с рабынями Хардуджу. Но Джа все это уже слышала. Они отпускали шуточки насчет огромного роста светлейшего Шонсу, грозили, что он будет очень груб, но она знала, что он вовсе не грубый. Они говорили, что воины бьют рабынь своими мечами. Она попыталась рассказать, что светлейший Шонсу пообещал оставить с ней Виксини. Они только посмеялись и сказали, что обещание, данное рабу, — это ничто.
— Спасибо, Жану! — сказал светлейший Шонсу и с шумом захлопнул дверь.
Вся эта большая комната была наполнена удивительным ароматом еды, струящимся из-под белых салфеток, которые закрывали стоявшие на столе блюда. Но Джа не чувствовала голода. Она чувствовала лишь досаду. Она хотела доставить удовольствие своему новому господину, а ему не понравилось ее платье. Если она не будет ему нравиться, он станет ее бить или продаст.
Вот он взял ее руки, вот пристально взглянул. Она почувствовала, что краснеет, и не смела посмотреть ему в глаза. Он, должно быть, чувствует ее дрожь Она попыталась улыбнуться, как ее учила Жану.
— Нет, не надо! — мягко сказал он. — Бедная моя Джа! Что они с тобой сделали?
Он обнял ее, и она всхлипнула. Когда же девушка перестала плакать, он снял со стола скатерть и стер с ее лица и со своего плеча остатки краски. — Ты сама выбрала это платье? — спросил он.