– Конунг, это я должна поехать! – почти одновременно с ней горячо твердила Ингитора. – В чем-то твоя дочь права, без меня не было бы этого похода, Эгвальд ярл хотел помочь мне, он готов был пожертвовать собой ради чести моего рода, и теперь я должна сделать все, чтобы спасти его!
Хеймир конунг переводил взгляд с одной женщины на другую. Скромный размер суммы в сочетании с требованием, что привезти ее должна сестра пленника, сразу навел его на мысль, что на самом деле Торвард конунг собирается взять другой выкуп. Но если честь сына, побежденного и попавшего в плен, новыми победами восстановить было можно, то честь дочери не восстановишь уже никак, даже смертью похитителя этой самой чести.
– В справедливости твоим словам отказать нельзя! – заметил он наконец, обращаясь к Ингиторе. – Как и самой тебе – в смелости и отваге. Ты действительно готова это сделать? Подумай как следует! Ведь Торвард конунг ненавидит тебя за твои стихи, а против моей дочери он ничего иметь не может. Для тебя это вдвойне опаснее, чем для нее. Ты понимаешь, что он имеет в виду?
– Сумасшедшая, ты погибнешь! – стонала за спиной у Ингиторы Стейннрид и дергала ее за рукав, словно умоляла опомниться. – Ты понимаешь, какой выкуп он с тебя возьмет!
– Если он это задумал, то с Вальборг он возьмет то же самое, – в состоянии лихорадочной отваги отвечала Ингитора, и выиграть этот спор ей казалось не менее важно, чем саму войну с Торвардом конунгом. – А она не виновата, что Эгвальд ярл там оказался. Он пошел в тот поход ради меня. И для него он тоже был опасен.
– Но ведь Торвард конунг хочет, чтобы приехала я! – не уступала Вальборг. От спора она непривычно разгорячилась, на щеках ее появился румянец, глаза заблестели. И она, кажется, единственная не понимала, о чем тут все думают.
– Скажи-ка, Ормкель ярл, Торвард конунг примет выкуп из рук Ингиторы дочери Скельвира? – спросил Хеймир конунг.
Ормкель подумал. Ему самому нравилась мысль, что зловредная дева-скальд приедет и окажется в руках Торварда конунга, которому испортила за зиму столько крови. Правда, он хотел видеть конунгову дочь… Но что-то подсказывало ему, что конунгу будет гораздо любопытнее взглянуть на деву-скальда. Даже если забыть про ее дурацкие стихи, она собой точь-в-точь такая, какие ему нравятся, – высокая, стройная, рыжая, ноги длинные, глаза горят! Не то что эта белобрысая овечка со взглядом ястреба!
В некоторой растерянности Ормкель взглянул на Оддбранда, стоявшего за спиной Вальборг. И тот быстро опустил веки, словно сказал «да».
– Я думаю, что Торвард конунг пример выкуп из рук этой девы! – объявил Ормкель. – Но он не хочет ждать, и она должна отплыть вместе со мной, на моем корабле. Обратно она вернется на корабле Эгвальда ярла, так что своя дружина ей не понадобится.
– Ты понимаешь, конечно, что мы полагаемся на благородство Торварда конунга! – сказал ему Хеймир. – Он и так уже причинил зло этой девушке, и ее нелюбовь к нему не должна его удивлять.
– Любой может быть уверен в благородстве Торвард конунга! – с надменностью ответил Ормкель, хотя Эльвенэс был не тем местом, где в благородство Торварда особенно верили.
Вальборг снова села на свое место и отвернулась. На лице ее выступила краска досады, а в душе бушевала обида и негодование на Ингитору, отнявшую у нее законное и почетное право. Она сама не отдавала себе отчета, что движет ею – желание помочь брату или желание увидеть Торварда конунга.
Ормкель еще раз поглядел на Оддбранда: у старого дракона был умиротворенный вид. Тот знал, что йомфру Вальборг уже не нужно заманивать в Аскефьорд.
* * *
Всего через два дня Ормкель на «Бергбуре» (одолженном для этого плавания у Аринлейва сына Сельви) уже отчалил от Корабельного мыса. На нем значительно прибавилось груза: рядом с оружейным ящиком появился внушительный сундук, окованный железом, запертый не менее внушительным замком. В этом сундуке хранилось немалое богатство: более четырехсот эйриров серебром, выданных из казны Хеймира конунга на выкуп людей, три марки за ярлов и две марки золота за Эгвальда. Притом эйриров потребовалось, как потом уточнил Ормкель, четыреста двадцать два! Почти та же цифра, которую – в марках – выплачивали придайниты из города Лугоэнах! Так кстати – или некстати – в день прибытия дурных вестей рассказанный случай мигом облетел весь Эльвенэс, и слэтты чувствовали себя почти так же униженными этой цифрой, как когда-то придайниты.
На сундуке сидела Ингитора дочь Скельвира, дева-скальд из Эльвенэса, как дракон Фафнир на своем злополучном кладе. Она надела свое любимое красное платье с золотыми застежками, а на груди ее поблескивала «морская цепь»: Хеймир конунг дал ей свое сокровище на случай каких-либо осложнений. От любопытных глаз цепь была прикрыта зеленым плащом, подарком Эгвальда ярла, и спереди на нем темнело несколько мокрых пятен. Пятна остались от слез Этелахан: уладка рыдала и не могла оторваться от Ингиторы, пока фру Гуллеборг буквально не оттащила ее.
– Ты не вернешься! Не вернешься! – выкрикивала Этелахан, временами прибавляя что-то на родном языке. – Я знаю, ты не вернешься!
– Счастье и впрямь меня покинуло, если от моих стихов Эгвальд ярл потерпел поражение! – отвечала ей Ингитора. – Если это так, то мне придется от стыда превратиться в тюленя и уплыть, как твой бард по имени Толкен! Ничего! Я оставила кюне Асте все мои обручья, и ожерелья, и прочее, что мне давали. Я ей сказала, что если я не вернусь, то пусть конунг возьмет назад все это, а тебя отвезет домой.
– Я хочу поехать с тобой!
– Твои стихи не виноваты! Наверняка там не обошлось без колдовства его мамаши, кюны Хёрдис! – говорила фру Хлодвейг, и многие женщины с ней соглашались. – Не может быть, чтобы Эгвальд ярл так легко проиграл битву, что у него половина погибла, а у Торварда ни одного раненого!
Находились и другие желающие плыть с Ингиторой, в основном жены, сестры и дочери плененных ярлов. Но Ингитора решительно отказалась и не взяла с собой никого, даже служанок. Ее томили самые дурные предчувствия, и она не хотела тащить с собой в Хель невинных людей. Хватит тех, кто уже погиб ради ее мести, так и не отомстив! Она оказалась совсем одна на этом корабле среди фьяллей, но ей было так спокойнее: если ей так или иначе суждено погибнуть, то больше никто не погибнет из-за нее.
Начиналось все мирно и благополучно: Ормкель Неспящий Глаз, который с первого взгляда так не понравился Ингиторе, обращался с ней с почтительным благодушием, отчасти снисходительным оттого, что теперь она у него в руках, прочие фьялли тоже держались учтиво и досаждали ей только своими откровенно любопытными взглядами. Но особой неприязни они не выказывали, и Ингитора не тревожилась об отношениях со спутниками. Она почти ни с кем не разговаривала, а только смотрела на проплывающие мимо берега, с тоской думая, какая длинная дорога ей предстоит. Какой-то месяц назад здесь же проплывал Эгвальд и видел все то же самое, но только совсем с другими чувствами…
За первый день пути «Бергбур» дошел до Островного пролива, отделявшего земли слэттов от земель раудов, и на второй к вечеру пересек его, плывя вдоль цепочки больших и малых островов. Острова покрывала густая зелень, с кораблей легко было разглядеть и луга с темными пятнами коров и овец, и пашни, и множество рыбацких лодок возле берегов, и немало торговых Кнёрров – тут в каждой усадьбе проводился свой собственный маленький торг. В прежние времена конунги слэттов и раудов немало повоевали за право собирать подати с этих богатых островов. Теперь здесь царил мир, потому что островную цепь поделили ровно пополам.
Еще засветло «Бергбур» приблизился к усадьбе Островной Пролив, где жили конунги Рауденланда. Сейчас раудами правила кюна Ульврун, и ее люди уже ждали на причале с приглашением переночевать у нее. Такой предусмотрительности не стоило удивляться: проживая на оживленном перекрестке морских путей, кюна Ульврун была хорошо осведомлена обо всем происходящем между Слэттенландом и Фьялленландом.
Кюна Ульврун, пятидесятисемилетняя, но еще бодрая и красивая женщина, ждала Ингитору в гриднице, занимая почетное хозяйское место, а напротив нее сидела ее дочь и наследница Инга-Ульвина с двумя детьми: девочкой восьми лет и пятилетним мальчиком. Обе они ласково приветствовали Ингитору, кюна Ульврун посадила ее рядом с собой и весь вечер с ней разговаривала. Она довольно много расспрашивала, но ее любопытство вовсе не казалось назойливым, и Ингитора, не слишком расположенная доверять кому попало, чувствовала доверие к этой умной, опытной и доброжелательной женщине.
– Ты знаешь, ведь все они мне не чужие! – говорила ей кюна, оправдывая свое любопытство. – Торвард конунг – мой племянник, его отец Торбранд конунг приходился мне двоюродным братом, потому что его мать кюна Мальвейг была родной сестрой моего отца, Бьяртмара конунга. С Хеймиром конунгом мы сейчас не в родстве – я говорю, сейчас, потому что в прошлом наши два рода, конечно, брали невест друг у друга, но с тех пор уже миновало семь поколений. Если бы у меня была вторая дочь, я сосватала бы ее за Хельги ярла или Эгвальда ярла. Ну, Хельги ярл без меня обошелся. Нашел себе валькирию! – Кюна Ульврун усмехнулась этому странному браку, которой пять лет спустя все еще вызывал у нее недоумение. – Да, представь себе, йомфру, пять лет назад они оба сидели у меня здесь – и Торвард ярл, и Хельги ярл, оба такие молодые, красивые, веселые… То есть веселым по-настоящему из них был только Торвард ярл. Вот уж я не ожидала, что сын моего невозмутимого и хладнокровного брата Торбранда уродится таким! Все мои служанки от него без ума, и каждый раз после того, как он побывает у меня в гостях, в девичьей прибавляется младенцев. Но я ничего не могу с этим поделать – перед Торвардом я бессильна, как мать перед сыном! – Кюна улыбнулась, немного насмешливо, немного ласково. – Я люблю его, как сына. Ты знаешь, у меня никогда не было сыновей, но каждая мать была бы рада такому сыну, как Торвард.
Ингитора слушала и изумлялась: вот уж она не ждала, что кто-то, а тем более такая разумная и доброжелательная женщина, как кюна Ульврун, будет так расхваливать Торварда конунга! С трудом верилось, что речь идет о том самом человеке, который…
– Да, да! – Кюна Ульврун кивнула, понимая ее изумление. – Я знаю, что у тебя-то нет причин его любить. Он убил твоего отца. Я, правда, уже слышала эту сагу, но, может быть, ты не откажешься мне ее повторить? Ты ведь знаешь все совсем с другой стороны.
Ингитора стала рассказывать о последнем походе своего отца: кюна Ульврун слушала, оперев подбородок о сцепленные белые пальцы, и взгляд ее острых серых глаз не отрывался от лица Ингиторы. Она умела слушать: не перебивая, не отвлекаясь, принимая каждое слово рассказчика в самое свое сердце. И Ингитора чувствовала растерянность: она проникалась все большим доверием к кюне Ульврун и не могла поверить, что эта женщина любит, как сына, того человека, который… Рядом с ней было как-то неловко питать к нему недобрые чувства.
– Так ты думаешь, что Торвард хотел отомстить твоему отцу за то, что он сопровождал Хельги ярла, когда Хельги ярл убил на поединке моего родича Торбранда? – спросила она, когда Ингитора окончила.
– Выходит, что так, – не вполне уверенно ответила та. – Других причин не видно… Или он, как берсерк, набросился на него просто так!
– Торвард не берсерк и никогда им не был! И месть – не причина! – решительно ответила кюна Ульврун. – Ерунда! Поверь мне, девочка: я знаю Торварда все двадцать восемь лет, что он живет на свете, и я всю жизнь знала его отца – мой родич Торбранд с детства воспитывался у нас и играл со мной, когда мне было пять лет, а ему пятнадцать. Я знаю Торварда. За все пять лет, что он правит фьяллями, я ни разу не слышала от него, что он-де держит обиду на слэттов и Хельги ярла и хочет ему отомстить. Ни разу! А если бы у него было что-то такое на сердце, то уж я-то знала бы, потому что он доверяет мне! Даже когда он сватался к этой Эрхине с Туаля, он и то советовался со мной! Он знает, что убийство на поединке не бесчестно и не требует мести. Он ни разу не сказал плохого слова о Хельги ярле. Правда, он с тех пор вообще ни разу о нем не говорил. Через Эйру они с ним теперь в родстве, какая же тут месть! Так как же он может таить вражду к Скельвиру хёвдингу, который ничего плохого ему не сделал? Ерунда! Этого не может быть. Здесь есть что-то еще. Что-то такое, чего мы не знаем. Ты уверена, что выспросила у ваших людей все, что там случилось?
– Да, конечно. Наши люди не могли ошибиться, они узнали его по шраму. Да и его собственные люди не отрицают этого! – Ингитора кивнула на Ормкеля, пившего пиво за мужским столом. – Спроси у них, они скажут, что это сделал он и он не отказывается!
– А ты не спрашивала, почему он это сделал?
– Спрашивала. Но они отвечают, что он скажет мне это сам!
– Ну, это и есть наилучший выход. Здесь обязательно что-то кроется. Мой тебе совет: когда увидишь Торварда конунга, выслушай его внимательно. Поговори с ним как следует. Поверь мне: он умный человек, он способен понимать людей, с ним можно разговаривать.
– Но мой отец от этого не воскреснет.
– К сожалению, не воскреснет. Но, согласись, жить без обязанности мстить кому-то гораздо легче, особенно когда ты – женщина, а твой противник – конунг и один из лучших воинов Морского Пути. В этом ты тоже можешь мне поверить! И бедный Эгвальд ярл уже на деле убедился, что это так и есть! Ах, бедный! – кюна Ульврун сочувственно покачала головой. – Он тоже ночевал у меня здесь, сидел на этом месте, пил из вон того золоченого кубка – такой веселый, полный огня! Он верил в победу и в награду, которая его ожидает! Намекал, что его ждет величайшее счастье… Наверное, ты обещала выйти за него замуж, когда он отомстит за твоего отца? И привезет голову Торварда как свадебный дар? А теперь… Теперь получается, что сама невеста едет с дарами, чтобы получить жениха обратно.
Ингитора опустила голову: ей стало стыдно за все, что она натворила.
– Ну, не грусти! – бодро посоветовала кюна Ульврун. – Он жив, и Торвард отпустит его за выкуп. Он благородный человек, и если уж обещал вам это, то не передумает. Я думаю, вы будете счастливы. Эгвальд ярл – неплохой человек, только слишком уж молод, во всех отношениях. Ничего, ты сумеешь держать его в руках и направлять куда надо. Я вижу, что ты умная девушка, только горе ослепило тебя и заставило видеть мир в черном свете. Ты будешь счастливой, когда перейдешь эту беду, я знаю.
Ингитора крепилась, но не могла сдержать слез. Почему-то в разговоре с этой женщиной сердце ее растаяло, темный лед горя и ненависти истекал мутной водой; горячее желание счастья, которое так долго было подавлено, оживилось от сочувствия кюны Ульврун, она уже жалела и себя, и Эгвальда… И почему-то кюне Ульврун, якобы так хорошо знающей Торварда конунга, мысль о той опасности, которая грозит возле него чьей-то девичьей чести, совершенно не приходит в голову. Она считает это неважным? Или невозможным? Советует выслушать его – будто уверена, что он прямо жаждет объясняться и оправдываться перед ней!
– Сейчас, слава асам, нет причин для настоящей войны, – добавила кюна. – Когда это недоразумение кончится, слэтты и фьялли опять будут жить в мире. Я желаю счастья вам всем: и тебе, и Эгвальду ярлу, и Торварду… Как там, про возвращение Хельги ярла ничего не слышно?
– А вы правда везете много золота? – с другой стороны к Ингиторе подобралась маленькая внучка кюны и таращила на гостью любопытные глаза. – А вы мне дадите посмотреть?
– Не приставай, Улли! – Кюна погладила внучку по затылку. – Йомфру плыла целый день, и ей хочется спать. Ей нужно отдохнуть, ведь ей предстоит еще длинная дорога.
Наутро кюна Ульврун с обоими внуками вышла проводить Ингитору и махала ей рукой с берега, пока корабль отходил. Ингитора до последнего не отрывала глаз от ее статной фигуры в яркой цветной одежде: ей было жаль расставаться с этой женщиной, впервые пробудившей в ее сердце чистую надежду, без примеси кровожадного торжества. Верилось, что все ее добрые пожелания сбудутся, что Эгвальд ярл вернется невредимым, что они будут счастливы… И сама себе Ингитора казалась уже не такой противной, раз ее понимает и ей сочувствует такая добрая и мудрая женщина. Впервые ей не доставляло удовольствия воображать свою месть свершившейся, а Торварда конунга – мертвым. Было бы лучше, если бы нашелся какой-то другой выход, чтобы и кюна Ульврун не огорчилась…
Ингитора вспоминала последнюю встречу с отцом на кургане, старясь укрепиться духом, но почему-то это огниво больше не высекало из души прежних горячих искр: она не могла вспомнить ни единого его слова, которое было бы прямым требованием мести. Она помнила все, что он сказал ей, все до последнего слова. Но отец просто желал ей счастья! «Благо мне счастливой видеть…» Она поняла его в том смысле, что она будет счастлива, когда отомстит. А может быть, он хотел сказать, что ее счастье и есть единственное, чего он хочет? «Кто полюбит Скади платья…» Отец вовсе не запретил ей любить, напротив. Может быть, он советовал ей искать любви? А она, так превратно поняв его, послала полюбившего ее Эгвальда на смерть! Эти сомнения наводили на нее недоумение и жуть, и она прогоняла их прочь. Сейчас у нее было дело, несомненно справедливое и верное, и на нем ей полагалось сосредоточить все свои силы и помыслы. Особенно если теперь она наконец-то поняла завет Скельвира правильно!
Еще три дня они плыли вдоль берегов Рауденланда. Потом пошли высокие скалы из белого песчаника, на одной из которых стояла усадьба Белый Зуб, принадлежавшая Халькелю хёльду, сыну Дага хёвдинга. Эти земли уже принадлежали Квиттингу.
Одно название Квиттинга будило в душе Ингиторы множество неприятных чувств, но миновать его было нельзя. И Ингитора заранее готовила себя к тому, что ей придется увидеть Острый мыс. А может быть, даже ночевать там… Мысли об этом навевали жуть, но в глубине души ее влекло туда. Хотелось увидеть то место, где находилась отцовская стоянка, и где произошла битва… Ормкель мог ей показать все точно. Наступит ночь, и синие огни появятся над островом Четырех Колдунов… Все будет так же, как было тогда, в ту ночь, когда ее судьба пересеклась с судьбой Торварда конунга, а она спала себе и не знала, что в эту ночь из ее жизни уходит один близкий ей человек и его место занимает другой… Ингиторе стало жутко, когда она впервые осознала: а ведь так и есть! Хочет она того или нет, но сейчас Торвард конунг казался ей самым близким человеком, потому что с прошлой осени не было никого другого, о ком она думала бы так много и так горячо, днем и ночью… Этот образ не оставлял ее никогда и заслонил даже тех, кто наяву стоял перед ней. Тот Торвард, который рисовался ее оскорбленной и раненой душе на поминальном пиру, которого почитал Анвуд, которого любила кюна Ульврун, боролись в ее мыслях и никак не сливались в одно. Который из них ближе к истине, она скоро узнает сама. Но будет уже поздно что-то изменить.
На первый ночлег на Квиттинге они остановились в Белом Зубе. Обитатели усадьбы оказались первыми квиттами, которых Ингитора увидела, и они показались ей совсем не плохими людьми. Наслушавшись рассказов о тридцатилетней квиттингской войне, разорившей когда-то населенный и богатый полуостров, она ожидала увидеть тут разруху, нищету, затравленных и напуганных людей. Ничуть не бывало! Халькель хёльд, веселый, красивый человек лет двадцати восьми, его жена и двое детей, их челядь и гости, вся усадьба, многочисленная скотина, убранство дома – все дышало спокойствием, благополучием и изобилием. Гостей приняли очень радушно, и Халькель хёльд с семьей полностью разделял все чувства Ингиторы – он состоял в родстве с Хеймиром конунгом.
– У моего отца, Дага хёвдинга, была сестра, ее звали Хельга, – обстоятельно рассказывал он Ингиторе. – Это была, говорят, замечательная женщина, красивая, приветливая, ее все любили. На ней женился первым браком Хеймир конунг, и Хельги ярл – ее сын. Значит, он мой двоюродный брат. А через него и Эгвальд ярл мне брат, и я чрезвычайно огорчен, что с ним случилась такая незадача! Ну, даже поговорка есть: ничего нет сильнее, чем злые чары! Кюна Хёрдис – колдунья, тут даже сомневаться не в чем. По справедливости, это они должны заплатить вам виру за колдовство, а не вы им! Ведь в Слэттенланде, я слышал, есть закон, что запрещает вредоносную ворожбу и даже приравнивает ее к убийству?
– Да, такой закон у нас есть. Но только вот фьялли, как ни странно, не хотят подчиняться нашему закону!
– Правда, у них могло бы быть оправдание. В конце концов, ведь это Эгвальд ярл напал на них первым. Да, я знаю, он хотел отомстить. Но все же… Это очень темная сага, и я даже не знаю, что здесь подумать…
Не только Халькель хёльд, но весь род Дага хёвдинга превыше всего ставил справедливость и потому не знал, что думать об этих событиях. Примерно такие же разговоры Ингитора вела три дня спустя и в усадьбе Поле Тинга, где жил сам Даг хёвдинг. Здесь ее принимали с тем же радушием, почти как свою: Эгвальд ярл и здесь, в доме у родичей, успел рассказать, что хочет отомстить за ее отца и взять ее в жены. Но его боевой задор тут не встречал понимания. Род из Тингваля отличался исключительным миролюбием, и Даг хёвдинг – рослый, очень сильный мужчина лет пятидесяти, отличный воин – только и перебирал в уме разные возможности уладить дело миром.
– Лучше всего было бы, если бы Торвард конунг женился на йомфру Вальборг! – говорил он. – Может быть, он это и имел в виду, когда приглашал ее приехать с выкупом. Тогда со всеми старыми и новыми недоразумениями было бы покончено: в роду Хеймира была бы женщина из рода Торварда, то есть Эйра дочь Асольва, а в роду Торварда – женщина из рода Хеймира, то есть Вальборг.
Но Ингитора чувствовала только возмущение, слушая эти, в общем-то, разумные и справедливые речи. Торвард конунг был ее собственным, кровным, личным врагом, и Вальборг не имела права на него посягать!
– Мы не понаслышке знаем, что такое эта война! – рассказывала Ингиторе жена Дага, фру Борглинда. – Война пришла в мой дом, когда мне исполнилось всего четырнадцать! Я знаю, о чем говорю! Мой отец погиб в Битве Конунгов, и с ним все мужчины нашего рода, четырнадцать человек! Моему брату Атли едва сравнялось тринадцать! Слава асам, Хагиру было только девять, поэтому он остался жив – и он остался старшим мужчиной в роду Лейрингов, старшим в девять лет! Мы остались, толпа женщин и детей без защиты, без поддержки, были вынуждены принимать в доме фьяллей! Я подносила кубок Асвальду Сутулому – ах, если бы ты знала, как мне хотелось выплеснуть этот кубок в его длинную, бледную, самодовольную рожу! Наверное, ты его там увидишь. У него, говорят, болит спина, и его так скрутило, что он уже лет пятнадцать не вылезает из дома. Так ему и надо!
– Мы непременно принесем жертвы, чтобы это дело кончилось миром и не вызвало новой войны! – говорил Даг хёвдинг. – У нас тут еще хорошо, на восточном побережье фьялли не бывали. А вот ты поплывешь через Юг и Запад – там есть места, где совсем не осталось людей. Одни призраки!
– Поплывешь через Острый мыс… – Фру Борглинда как-то всхлипнула, и ее румяное лицо дрогнуло. – Там стояла наша усадьба, Лейрингагорд, та самая… Она уж тридцать лет как сгорела. Хагир, мой брат, рассказывал, что однажды видел там призрак нашей бабки Йорунн… Она, бедная, сгорела тогда, когда Торбранд конунг жег Острый мыс… Не хотела выходить из дома, не хотела! Она была упрямая… Все Лейринги упрямые…
– Теперь там живет Хильда Отважная, – добавил их младший сын, Дагвард, пока Даг хёвдинг, обняв, успокаивал жену. – Сестра Бергвида Черной Шкуры. Построила себе усадьбу почти на том же месте, где был Лейрингагорд, и назвала ее Фридланд – Мирная Земля.
– Ну, она ведь тоже из Лейрингов и имеет право там жить, – пояснил Даг хёвдинг. – Ее мать, кюна Далла, приходилась моей жене двоюродной теткой.
Ингитора ничего не отвечала и ни о чем не спрашивала. У нее кружилась голова от всего узнанного, от запутанных родственных связей, сложных поворотов судеб тех людей, что один за другим проходили перед ней. В живых лицах перед ее глазами разворачивалась сага о Квиттингской войне. И конца у этой саги еще не было, он даже еще не показался вдали. Какая часть достанется ей, Ингиторе дочери Скельвира? Какими словами будут поминать ее будущие рассказчики?
Несколько дней они плыли на юг вдоль восточного побережья Квиттинга. Эта земля была густо населена, и отыскать место для ночлега не составляло труда. Но чем дальше на юг, тем пустыннее делались берега.
– От нас тут уже недалеко до Бергвида, не к ночи бы его поминать! – сказала ей хозяйка одной из усадеб, в которой они заночевали, фру Альверид. Она уже много лет вдовела и жила с дочерью, но управляла усадьбой и челядью так же уверенно, как кюна Ульврун – Рауденландом. – Когда-то он хорошо знал дорогу в наши места, у него тут неподалеку были дружки, он у них часто останавливался и жил, пока не проживет все награбленное и не соберется в новый поход. В последние пять лет, слава Тюру, его почти не видно. Теперь-то благодаря Вигмару хёвдингу он уже не может так легко разбойничать, как раньше. С тех пор как его принудили отказаться от всех притязаний на звание конунга, он плавает все больше на западе. Нам-то и вовсе нечего бояться – здесь уже земля Фридланда, мы платим дань йомфру Хильде, его сестре. Вот только не знаю, как вы поплывете… Что ни говори, а слэттов и фьяллей он терпеть не может. Ты, йомфру, достойная девушка, я принесу жертвы дисам, чтобы ты благополучно миновала эти места.