Торбранд не сразу ответил, обдумывая эту речь. Хельги ярл предлагает свое мирное посредничество… Торбранд не слишком-то сейчас стремился к миру, но ему впервые пришло в голову, что и после победы над Вигмаром кладовые Хродерика не откроются сами собой. А мир… На каких условиях?
– Ты сказал, что твоя встреча с невестой зависит от меня? – повторил он. – Уверяю тебя, ты ошибаешься, если ты думаешь, будто родичи Вигмара в моих руках. Я не стану выставлять себя на посмешище, пытаясь обмануть в этом тебя или его.
– Уверяю тебя, что ты, конунг, ошибаешься! – с легкой улыбкой в свою очередь заверил его Хельги. – Но не стоит сожалеть, это приятная ошибка, потому что облегчает нам возможность договориться. Ты можешь передать мне руку моей невесты хоть сейчас. И, может быть, завтра здесь уже будет Вигмар Лисица с подарками для тебя.
– О чем ты говоришь? – прямо спросил Торбранд.
– Моя невеста стоит возле тебя. Вот она, – Хельги показал на Эйру, и она опустила глаза, которые все это время не сводила с него. – Ее имя – Эйра дочь Асольва. У нее на руке мой перстень.
– Этого не может быть! – даже невозмутимый Торбранд конунг подался вперед, быстро переводя взгляд с Хельги на Эйру. – Ты же обручен с дочерью Вигмара!
– Я не был с ней обручен. Мы только договорились обручиться в будущем, если будет на это воля богов. Норны рассудили иначе, и мой обручальный перстень сама судьба вложила в руки Эйры дочери Асольва. Позволь мне увезти ее с собой, и тогда я, как будущий родич твоей жены, буду обязан приложить все усилия ради примирения тебя и квиттов. Знаешь ли ты, что отныне раздоры квиттов прекращены и они больше не будут легкой добычей для тебя? Бергвид Черная Шкура, сын Стюрмира конунга, присоединился к клятве мира, которую квиттинские хёвдинги дали на озере Фрейра, в святилище Светлого Вана. Сейчас клятвой связаны Бергвид, как хёвдинг округи Фрейреслаг, Вигмар Лисица и Вильбранд из Хетберга. Даг Кремневый с Квиттингского Востока и Хагир Синеглазый из округи Флю не откажутся присоединиться к ней, потому что они всегда были в дружбе с Вигмаром. Энделя Домоседа больше нет – его принесли в жертву богам в святилище Стоячие Камни, и сама валькирия, Эльдахвит из рода Молний, приняла жертву и передала квиттам благоприятное пророчество. Отныне округа Эйнерктер принадлежит Тьодольву сыну Вальгаута, из рода Дрекингов, родичу Вигмара. Даже высадиться там на берег вам будет не так легко, как это бывало раньше. И власть над округой Раудберги отныне наследует Лейкнир сын Асольва, преданный Вигмару человек. Как видишь, квитты больше не станут проливать кровь в междоусобных распрях. Советую тебе не отвергать мира, который тебе предложен. И свою дружбу я тоже предлагаю тебе. Что ты скажешь?
Торбранд помолчал. Новость о клятве на озере Фрейра его не слишком порадовала, весть о почетно-плачевном конце Энделя Домоседа застала врасплох. В словах Хельги содержалась правда, весьма неудобная для фьяллей. Но если так, то этот день – последний, когда фьялли могут использовать на Квиттинге свое право сильного. Благоприятное пророчество… для квиттов? И это странное обручение… В обручение Эйры и Хельги Торбрандверил с трудом.
– Не сочти за обиду мой вопрос, Хельги ярл… – медленно начал Торбранд, а потом повернулся к Эйре. – Правда ли то, что я услышал, родственница? Ты обручена с этим человеком… достославным Хельги сыном Хеймира?
– Да! – задыхаясь от волнения, с побледневшим лицом и сияющими, как две черные звезды, глазами, Эйра шагнула вперед, сжимая руки перед грудью. – Это правда! Я обручена с ним… Я люблю его! Я люблю его превыше всего на свете, и всеми сокровищами девяти миров я владею с его любовью! Равного ему нет среди людей, и я буду с ним в жизни и смерти!
Всего этого было мало, чтобы выразить ее восторг. Сойди сюда сам Светлый Бальдр, он и то показался бы Эйре бледным и тусклым рядом с Хельги. Каждая черта его лица в ее глазах излучала сияние, отражая тот свет, который изливал ее взгляд, направленный на него. Клятва мира! Клятва на озере Фрейра! Квиттинг покончил с раздором, заложена основа возрождения его силы! И это сделал он, Хельги сын Хеймира! Он убил дракона вражды, он вывел племя квиттов на дорогу в будущее! Сердце Эйры билось, в глазах стояли слезы восторга, и сейчас она с наслаждением пронзила бы себя ножом у ног Хельги, если бы это было нужно ему или Квиттингу. Он стал для нее настоящим богом, тем, кто осуществил ее самые заветные, самые горячие мечты, без чего она никогда не смогла бы быть счастливой.
– Никто не разлучит тех, кого соединила судьба! – негромко сказал Хельги, глядя на нее и обращаясь к ней одной. Под этим сияющим счастливым взглядом, полным любви и восторга, он мог бы сейчас перевернуть небо и землю.
– Не думал я приобрести такого родича! – пробормотал Фреймар, и Торбранд конунг его услышал.
В самом деле, подобное замужество Эйры не укладывалось в его замыслы. Какое бы странное, неоднозначное впечатление ни производила племянница жены на него и его окружение, ее будущее не вызывало сомнений. Разумеется, он возьмет ее с собой во Фьялленланд и выдаст замуж за подходящего человека. Вроде того же Сигвальда Хрипуна или Эйнара Насмешника. Для обеих сторон это будет почетный и выгодный брак, и никто не скажет, что конунг плохо распорядился судьбой своей племянницы. Но это внезапное открытие все портило. Перстень с красным камнем он и раньше замечал на руке Эйры, но думал, что это подарок Бергвида Черной Шкуры, невестой которого ее называли. Считаться с Бергвидом Торбранд не собирался, но не считаться с наследником слэттенландского конунга невозможно.
– Ты просил у ее отца позволения на брак? – ровным голосом осведомился Торбранд и концом соломинки показал на Эйру.
– Нет. Я не хотел вмешивать сюда других людей, пока не выполню необходимых условий.
– Но без одобрения старших обручение не может считаться законным.
– У нее есть брат, который теперь распоряжается ее судьбой. Я пока не встречался с ним, но не думаю, чтобы он стал противиться.
– Где ее брат, пока что знает только Один. И раз его нет здесь, мне поневоле приходится считать себя ее единственным родичем.
Рядом стояла мать Эйры, а поодаль сидела бабка, но обе они промолчали. Кто они такие, две слабые женщины, рядом с могущественным конунгом фьяллей, пусть он всего лишь муж сводной сестры Эйриного отца?
– И ты не хочешь дать согласия на обручение? – прямо спросил Хельги.
– Нет, – Торбранд качнул головой. – У меня другие замыслы. Я привык сам решать, что мне делать с собой и своей родней. Я забрался так далеко от дома не для того, чтобы отступить. Если хочешь, Хельги ярл, ты можешь вернуться к Вигмару Лисице и сказать: я оставлю его дом и округу, если он выплатит мне дань – сотню мечей Хродерика. Иначе ему придется попробовать силой выбить меня отсюда. Но у него меньше людей, даже считая твоих, и они сражались, когда мои отдыхали. И со мной меч, который не знает поражений. Думаю, что если кому и нужен сейчас мир, то не мне.
– Ты сказал правду. Поражений не знает твой меч. Но каждому владельцу он служит только какой-то срок. Разве ты знаешь свой срок?
– Каков бы он ни был, я не в силах его изменить. Если он настал – сколько бы я ни пятился, судьба настигнет меня. И я предпочитаю встретить свой конец с честью. Чего и тебе желаю, Хельги сын Хеймира!
– Надеюсь, твое пожелание сбудется, – сказал Хельги и поднялся на ноги. – Так вот что, Торбранд конунг. Раз уж мы оба здесь встретились и ни один не хочет уступить другому дорогу, путь нас рассудит Один. Я предлагаю тебе поединок. И тот, кому боги подарят победу, получит то, к чему стремится. Незачем снова поливать кровавым дождем эту землю. Иначе на ней больше ничего не будет расти. Пусть жертвой Одину станет только один из нас. А войска наши после поединка разойдутся мирно, и те, кто останется без вождя, уйдут в свою землю, а победитель не будет им мешать. Принимаешь ты эти условия?
Торбранд помедлил, потом кивнул:
– Никогда мне еще не случалось отказываться от вызова, хотя, признаться, давно не случалось его слышать! Я согласен. Сейчас ты, Хельги ярл, вернешься к Вигмару и квиттам. Если они согласны доверить тебе защиту своей земли, то пусть пообещают в случае твоего поражения выплатить мне дань, о которой я говорил. Если же Один отвернется от меня, мои ярлы уведут войско, никого здесь больше не трогая. Утром мы встретимся на берегу озера и принесем жертвы богам.
Хельги наклонил голову в знак согласия. Эйра смотрела на него горящим взглядом, сжимая руки перед грудью, и на ее руке ослепительным красным огнем горел перстень альвов. Это он тоже делал ради нее. Один дракон побежден, но второй еще жив, и пока он жив, мира на Квиттинге не будет. И Хельги был намерен довести дело до конца. Только тогда она будет счастлива, только тогда он выполнит завет свой судьбы.
[11]
Эйра уже видела, как в усадьбу прибегает какой-то человек, как кричит: «Торбранд конунг победил! Хельги ярл умирает и хочет видеть Эйру дочь Асольва!»
…конунг желает
тебя увидеть,
прежде чем он
расстанется с жизнью.
Эйра видела, как она выбегает из дома, как бежит знакомой дорогой к берегу Золотого озера… Вот она видит толпу людей, темную и грозную, как туча, и все это фьялли. Вот она проталкивается сквозь их толпу и видит Хельги, лежащего на земле в середине площадки, огражденной ореховыми жердями…
Здравствуй, Свава!
Умерь свою скорбь!
Будет последнею
наша встреча:
кровью исходят
конунга раны;
меч поразил меня
рядом с сердцем…
Все это уже было пережито еще до того, как она родилась на свет, и вот сказание ждало ее, чтобы возродиться в ее судьбе. Эйра видела бледное лицо Хельги с закрытыми глазами и кровавую рану на его груди; она чувствовала пронзительный холод в сердце, как будто ее собственная кровь утекает на каменистую землю… Так и будет. Она не станет жить, если он погибнет. Она взойдет на его костер и пронзит себе сердце, чтобы последовать за ним. При мысли об этом она не чувствовала страха смерти или жалости прощания с жизнью; ее жизнью сейчас был только Хельги, и жизнь была только там, где находился он. Неважно, в этом мире или в другом.
Опомнившись, Эйра пыталась гнать от себя эти леденящие душу видения, опасаясь, что мыслями о злом жребии притянет его к себе. Она пыталась думать о другом, воображать победу, но это получалось плохо. В зрелищах победы приходилось бы думать о множестве других людей, а для нее сейчас существовали только двое: она и Хельги. Весь мир, весь род человеческий сосредоточился и замкнулся на них двоих. Они были как Аск и Эмбла в первый день творения… Перед днем творения! Сейчас они еще мертвы, они еще лежат на берегу, среди морского песка и соленых камней, и ждут, ждут прихода трех богов, которые вдохнут в них тепло и дыхание, разум и чувство. И тогда они совершат переход из смерти в жизнь, потом опять из жизни в смерть, чтобы в каком-то ином, новорожденном мире начать все с начала. Опять и опять… В сознании Эйры кружился хоровод превращений, и она не помнила своего места в нем. Она не знала, где она сейчас, в жизни или в смерти, не знала, давно ли она здесь и скоро ли ей предстоит переход…
И мало-помалу из голосов кружащейся вселенной выделился знакомый мягкий голос. Эйра, бесчувственно сидя на лежанке и глядя в медленно тлеющий огонь, слушала его, как голос собственной души, заблудившейся во времени и пространстве:
Девять поколений сменилось с тех пор, как мы пришли на эту землю. Давно умерли те, кто видел потоки раскаленной лавы, сжигавшей нашу древнюю родину, столбы подземного огня, облака пепла, затмившие небо. Умерли и те, кто слышал об этом от отцов и дедов. Я сложила об этом песнь, и теперь только она может рассказать ныне живущим, что толкнуло их предков в путь через море:
В мареве дымном упрятано солнце,
Небо чернеет над гребнем горы,
Плавятся камни, и рушатся склоны,
Плещет из трещин жгучий огонь.
Злобные воды стремятся на землю,
Мчится с верховий грохочущий лед,
Красные реки вливаются в море,
Бьется неистово с лавой вода…
Но язык наш так перемешался с языком островов, что теперь, когда я пою эту песню молодым, мне приходится толковать им почти половину слов. Этому нечего дивиться: ведь у большинства из них матери – островитянки, и дети их рождаются смуглыми и темноглазыми. Каждый из наших мужчин имеет по несколько младших жен с островов, и только старшая берется чистой крови. Она носит белое головное покрывало, как было принято в нашей погибшей земле, и ее называют «фриа витенслойя» – «госпожа белого покрывала».
Из тех, кто помнил ту землю, осталась только одна я. Мои ровесники, дети и внуки моих ровесников стареют и умирают, и только я все живу в белокаменном храме, куда однажды позвала меня Атена Метиа, и остаюсь точно такой же, как в тот день, когда я впервые переступила его порог. Богиня даровала мне бессмертие, хотя я не просила ее о нем. Боги лучше знают, как распределить свои дары. Наши люди говорят, что сама богиня возродилась во мне, но я не думаю, что это правда. Если бы в меня вошел дух богини, откуда же тогда во мне эта тоска по моей, теперь уже только моей, древней и погибшей земле? Эта теплая страна, что видна со ступеней храма, прекрасна, зеленая под ярко-голубым небом, но мне все острее и больнее вспоминается та, другая. Та, где были серые гранитные скалы, где прозрачные горные ручьи бежали по крутым склонам и срывались прямо в море, где вода отражала цвет неба – то голубоватый, то серый, а скалистые черные горы на закате напоминали головы великанов…
Но я не должна уходить туда даже мысленно. Здесь, куда мы пришли, слишком много тайн, которые еще ждут нас. Они ждут, как веками ждал солнечный бог Гелион в черном подземном провале храма, откуда мы достали его, чтобы белый мрамор его чела и золото венца наконец засияли под лучами его небесного воплощения. Человеческий век слишком мал для того, чтобы познать все то, что досталось ему в наследство. Потому я и должна жить, жить бесконечно, и каждая строчка золотых пластинок, которые я разбираю и пересказываю, – это новый корень, который мой народ пускает в Землю Ушедших.
И если я когда-нибудь все-таки умру, это будет означать, что земля Каменных Богов стала нашей…
Эйра подтянула ноги, свернулась на шкуре, покрывавшей лежанку, и незаметно для себя погрузилась в спокойный тихий сон. Смерть перестала пугать ее, в будущем забрезжил тихий ясный свет, и душа пошла на этот свет, туда, где всегда есть место надежде.
* * *
Хельги эта ночь тоже показалась длинной. Вигмар и прочие вожди квиттов ждали его неподалеку, в усадьбе Золотой Ручей, от которой фьялли спешно оттянулись к Каменному Кабану. Когда Хельги объявил, что вызвал конунга фьяллей на поединок, ответом ему сначала послужило молчание. Эта возможность никому не приходила в голову. Условия, им предложенные, тоже вызвали споры. Не всем нравилось обещание платить фьяллям дань, да еще и мечами Хродерика, но Вигмар, недолго подумав, поддержал Хельги.
– Лучше заплатить им сталью, чем кровью, – сказал он. – Сейчас нам важнее всего добиться, чтобы они оставили наши дома. Моя дочь и мои внуки в горе, и я хочу, чтобы они скорее увидели солнечный свет! В другой раз фьялли не застанут нас врасплох и нам не придется выламывать двери собственного дома! Пусть будет так! Хельги ярл – отличный боец, достойнейший соперник, которого мы можем предложить Торбранду. Он знатнее любого из нас, ему покровительствует Один. Его мать – квиттинка, удача будет с ним в битве за свободу ее родины.
– Но этот меч… – с сомнением напомнил Ормульв Точило. Он не верил, что хоть кто-то одолеет Торбранда с Драконом Битвы, но предлагать вместо Хельги себя или кого-то из квиттов не хотел.
– Я знаю свойства этого меча, – сказал Хельги. – Пусть никто не думает, что я сделал этот вызов с закрытыми глазами. Но еще я знаю, что нет человека сильнее судьбы. Если я буду побежден, поражение от такого соперника не опозорит меня.
– Я не ясновидящий, но что-то подсказывает мне, что твоя удача окажется сильнее, – сказал Вигмар. – Об этом нам сказала Дева Молний. Ты молод, Хельги ярл. А у Торбранда слишком много позади. Он исчерпал свою удачу.
Перед поединком Хельги нужно было побыть одному и поговорить с богами. Ему выделили маленький спальный покойчик, где ночевали обычно Тьодольв и Мальтруда (спавшая сейчас на моховой подстилке поверх каменного ложа в Пещере Черепа). Вигмар проводил его и хотел уже уйти, но Хельги попросил его еще немного задержаться. Вигмар сел на лежанку.
– Я хочу сказать тебе несколько слов о моем будущем… если Один дарует мне будущее на земле, – начал Хельги. – Я давно знал, что… Я не хотел говорить об этом преждевременно, но теперь время пришло.
– Ты хочешь говорить о моей дочери? – проницательно спросил Вигмар.
В самом деле, время пришло! Он давно уже думал об отношении Хельги к Альдоне. Принимая такое большое участие в делах квиттов, тот совсем не говорил о невесте, которая, казалось бы, привязывала его к этому племени и должна была занимать его больше всех остальных. Конечно, сейчас, когда впереди ждали битвы, а невеста пряталась в недоступных недрах горы, говорить о свадьбе еще рано, но все же это равнодушие неприятно задевало Вигмара. И в то же время оно успокаивало: ему вовсе не хотелось торопить свое расставание с Альдоной, особенно теперь, после всего пережитого. Он хотел поскорее найти ее, но не для того, чтобы немедленно отдать жениху и отправить в Слэттенланд, после чего они не скоро увидятся!
– Если ты помнишь наш уговор, ты знаешь, что наше обручение нельзя было считать состоявшимся, пока не будут получены подарки от моего рода, – напомнил Хельги. Он держался спокойно и был тверд в своих намерениях, но все же опасался, что Вигмар плохо примет его новости. – Подарки были отправлены, но Бергвид перехватил их. И перстень альвов, который моя мать принесла мне для моей невесты, не попал к твоей дочери. Моя мать сказала мне на кургане, что этот перстень достанется той, которая предназначена для меня судьбой. Тогда я тоже думал, что она говорит о твоей дочери. Твоя дочь – солнце дома, она красива, разумна, учтива и могла бы сделать честь роду конунгов. Но судьба рассудила иначе. Мой перстень попал к другой девушке. И я не могу спорить с судьбой, которая указала мне иной выбор.
– Так ты нашел этот перстень? – Вигмар вспомнил разговоры о пропавшем даре Альвхейма, о котором с тех пор не думал, поскольку имел заботы поважнее.
– Да. Я нашел его на руке Эйры дочери Асольва. Судьба предназначила нас друг для друга. И я хочу заранее сказать тебе: моя дружба к тебе и твоему роду по-прежнему крепка, но если я останусь жив, то назову моей женой Эйру дочь Асольва.
Вигмар молчал. Новость была слишком неожиданной, и он не сразу смог решить, хороша она или плоха. Прежде всего он почувствовал облегчение: Альдона останется с ним! Ее не увезут за море в Слэттенланд! Потом он подумал о чести рода, но не усмотрел ущерба для нее: ведь обручение не было объявлено окончательным, и если они с Хельги разойдутся по взаимному согласию, ни в чем друг друга не упрекая, то ничья честь не пострадает. Когда же он задумался о чувствах и будущем Альдоны, ему и вовсе стало весело. Очевидно, что сама она предпочитает Лейкнира. Теперь, когда Хельги сам гребет назад, она получит своего избранника, не заслужив ни малейшего упрека. А поскольку Асольва больше нет и хозяином Кремнистого Склона, а также хёвдингом округи Раудберги (в решении тамошнего слабосильного тинга Вигмар не сомневался) становится Лейкнир, то бабкой-рабыней можно пренебречь. Во-первых, старая Гудрид по закону получила свободу в тот самый миг, когда погиб Фрейвид хёвдинг, отец ее сына, а во-вторых, она присутствовала при жертвоприношении и боги не отвергли жертвы из ее рук.
– Я не так глуп, чтобы спорить с судьбой! – ответил наконец Вигмар и весело поглядел на Хельги, не собираясь, однако, излагать ему весь этот ход рассуждений. – Мы с тобой, как видно, ошиблись, когда назначили это обручение, но судьба нас поправила. В своих ошибках упорствуют только дураки. С истинной гордостью глупое упрямство не имеет ничего общего. Между нами не будет обид, и моя дружба к тебе не остынет, даже если ты и не станешь моим родичем!
«Или станешь им каким-нибудь другим способом», – прибавил он мысленно, поскольку будущий муж его дочери приходился родным братом будущей жене Хельги. Но обрадовать его этой новостью будет не поздно и потом.
Была глубокая ночь; до того как станет ясно, чьим замыслам суждено осуществиться, оставалось все меньше времени.
* * *
Еще на рассвете люди стали собираться к Золотому озеру. Над водой дышала сплошная пелена тумана, и белая туманная дорожка висела в воздухе над Золотым ручьем. Для поединка выбрали ровное место на высоком обрывистом берегу, между двумя горами, Смидирбергом и Ярнехаттом. Гора Двергеберг смотрела издалека, сплошь окутанная низкими утренними облаками. Площадку очистили от камней, оградили жердями из орешника, дерева руны «яра». По сторонам площадки фьялли и квитты разложили два костра и освятили их молотами. С каждой стороны приготовили по барану для жертвы.
По дороге от усадьбы Золотой Ручей Хельги был спокоен, не только внешне, но и внутренне. Он чувствовал себя легким и сильным, земля и небо дышали в нем, и он знал: сбудется то, что ему суждено. Все это уже бывало множество раз. «Альвмунд и Гамард встретились у Ньёрдова камня и принесли жертвы. Оба они были великие воины…» И его отец, Хеймир конунг, когда-то давно, до его рождения, вот так же ехал навстречу этому же самому противнику, вот так же ждал поединка, исход которого во многом определил судьбу трех племен. Все повторяется. Сама мировая судьба ведет его, а значит, все будет так, как должно быть. И не иначе, потому что в мире не бывает ничего случайного.
Шагов за двадцать до площадки Торбранд конунг остановил коня, сошел на землю и двинулся дальше пешком. Хельги тоже оставил седло и пошел навстречу противнику. Торбранд конунг шагал широко и уверенно, опираясь на ходу на копье; ветер раздувал широкие полы его синего плаща, и он, уже пожилой, но крепкий воин с морщинистым лицом, казался сейчас самим Одином, идущим бесконечной дорогой битв. За его спиной с глухим гудением волновалось человеческое море, плохо видное в тумане, и только головы людей мелькали, как бесчисленные волны. Все это – беловатое марево над землей, трепет огня двух жертвенных костров, блеск оружия многолюдных дружин – воодушевляло и завораживало. «И тогда два войска встретились возле Ньёрдова камня…» Сами боги невидимо присутствовали здесь.
«О боги Асгарда! – повторял про себя Хельги, глядя, как суровый и сосредоточенный Вигмар режет горло барану и брызгает кровью на его, Хельги, оружие. – Дайте мне силы совершить то, для чего я предназначен. Мне не нужно чужих побед, чужой власти и славы. Дайте мне то, для чего я рожден».
И боги слышали его: сила струилась из земли, проникая в него, как влага через корни проникает в ствол дерева. Хельги было жарко, он сбросил и плащ, и меховую накидку; сила бурлила в нем и рвалась на волю. Меч и щит казались легкими. Внезапно вспомнилось, что его щит – ровесник войны, его изготовили еще при жизни Стюрмира конунга, в тот самый год, когда Торбранд и Стюрмир единственный раз сошлись в битве. Для Стюрмира эта битва оказалась последней. А щит, столько лет висевший на столбе в гриднице Эльвенэса, как знак мира и безопасности, теперь впервые становится «солнцем сражения». На бляшках, украсивших его, вычеканена сага о возрождении мира после Затмения Богов. Если бы его видел сейчас тот мастер, из рук которого он вышел, – Агнар Оружейник признал бы, что прожил свою жизнь не зря.