Страница:
Джулио обернулся. И остолбенел. Перед ним стояла сама Джованна де Борджа, герцогиня Романьи и Валентино. Ее пышные волосы цвета спелого граната были собраны в высокую прическу, увенчанную сияющей алмазами герцогской короной Романьи. Глубокое декольте черного бархатного платья, усыпанного алмазной крошкой, открывало античную безукоризненность шеи и плеч, будто вылепленных из алебастра. Высокую грудь украшало изумрудное колье, зеленоватое сияние которого отражалось в ее чудных глазах, по глубине цвета и блеску соперничавших с камнями.
Ослепленный, Джулио лишился дара речи.
Видя, как он побледнел, Джованна приблизилась и тихо спросила:
– Неужели ты не узнаешь меня, Джулио? – голос ее едва заметно задрожал от волнения.
Сраженный бурей чувств, кардинал упал на колени перед герцогиней, целуя ее руки. Они были теплы, даже горячи и тоже слегка дрожали.
– Встань, Джулио, встань, – попросила его Джованна срывающимся голосом. – Негоже тебе, кардиналу, стоять на коленях передо мной. Должно быть наоборот. Встань. Я прошу тебя.
Все еще не в силах произнести ни слова, Джулио поднялся, лицо его было залито слезами. Джованна достала кружевной платок и вытерла слезы с лица гостя:
– Садитесь, кардинал, – указала она ему на кресло, – сюда, или сюда. Я полагаю, вы не забыли, где приятнее всего вам было сидеть прежде. Как видите, с тех пор здесь все по-прежнему…
– Кроме меня… – вымолвил кардинал.
– Кроме нас, – серьезно поправила его Джованна, – ведь внешний вид порой очень обманчив.
Кардинал опустился в кресло за столом. Джованна села напротив. Их разделяло черное зеркало эбенового дерева, на котором играли блики свечей, горящих в канделябре посреди стола. Джулио не мог оторвать глаз от своей госпожи.
– Сейчас нам принесут вино, сладости и орехи, – прервала молчание Джованна, – я же знаю, ты любишь орехи с детства.
Она впервые улыбнулась. Потом… Потом сказала то, что он так жаждал от нее услышать:
– Нетрудно догадаться, о чем ты сейчас думаешь, Джулио, – сделав паузу, произнесла она. – Ты мог бы спросить меня, но мой отец и дед научили тебя не спрашивать у нас, де Борджа, лишнего, и лишнего не просить. Я сама скажу тебе. Потому что мне нужна твоя помощь, Джулио. Я могла бы приказать тебе без объяснений, но не хочу, чтобы ты действовал вслепую, даже не зная толком, я сейчас перед тобой, или не я. Ведь об этом ты думаешь, верно?
– Да, – признался кардинал.
– Так вот. Ты должен знать, что все эти сказки о том, что Джованна де Борджа продала душу дьяволу – не более чем вымысел. Герцогиня Валентино – не уличная торговка, и душа де Борджа дьяволу не по карману. Душу дьяволу продают слабаки и трусы. Сильные духом заключают с ним сделку…
– Ваша светлость считает, что можно заключить сделку с Господом или с Дьяволом? – усомнился Джулио
– С Господом – нет, – уверенно ответила Джованна. – Господь велик и бескомпромиссен. С дьяволом – да. Иначе он не был бы дьяволом, он был бы Сыном Божьим. Я говорю это тебе для того, чтобы ты не сомневался. Перед тобой не призрак. Я живой человек, с плотью, кровью и душой. Ведь если сильно желать, то можно победить и самого Дьявола, можно одолеть смерть, как бы страшна она ни была. Есть силы, властвующие над смертью. Эти силы вернули мне жизнь, но они ничем не могли бы мне помочь, если бы сама я не желала столь страстно вернуться в мир и доделать то, что не успела. Не сомневайся, хоть власть их и велика, но силы эти не противостоят церкви. Они служат церкви. Некогда они были ее оплотом и приняли обет защищать пилигримов и вести борьбу с неверными. Да, да, ты не ошибся, я говорю о последователях рыцаря Гугона де Пайена, преданных церковью и трусливым папой Климентом V, во всем зависевшим от короля Филиппа и отдавшим на растерзание ему и его инквизиторам орден рыцарей-храмовников. Но пролив кровь за свои идеалы, тамплиеры остались верны им. Я не хочу смущать твой слух священнослужителя подробностями обрядов и таинств, при помощи которых я снова смогла двигаться, дышать, видеть мир… я только хочу, чтобы ты поверил, что перед тобой я, Джованна де Борджа, герцогиня Валентине. Скажи, ты помнишь, как страшные язвы от яда изъели мои руки, плечи, все тело, – помнишь?
– Да, – затаив дыхание, ответил кардинал.
– Смотри, – Джованна протянула вперед руки, подставив их под свет, и откинула длинные рукава платья – Помнишь? – снова спросила она. – Теперь от них остались едва заметные следы, похожие на родимые пятна, и тот, кто не знает – даже присматриваясь, не сразу заметит их. Но я хорошо помню, в какой полной боли и муки борьбе жизнь сражалась во мне со смертью, и победила. Пусть не без помощи потусторонних сил, но главным моим лекарством, которое тамплиеры использовали в своем колдовстве, была жажда жизни, любовь к жизни, свойственная всему нашему роду.
Дверь бесшумно открылась. Появился моряк, который нес на подносе кубки с вином и угощение. Джованна замолчала. Поставив свою ношу на стол, моряк вышел. Встретив вопросительный взгляд кардинала, Джованна сказала:
– Все, кого ты встретишь на галере, – это воплощенные души погибших грешников. Они приданы, чтобы служить мне в осуществлении моих планов. Они могут быть невидимыми, не оставляют следов, они могут не есть и не пить годами, им чужды простые человеческие чувства. Каждый из них – воплощение греховной страсти, которая некогда погубила его, и только она одна владеет всем его новым существом. Ты хорошо знаешь эти страсти, так как неоднократно призывал своих прихожан бороться с ними, как с исчадиями ада. Это алчность, предательство, прелюбодеяние, убийство – все семь смертных грехов во плоти. Все мои нынешние слуги сами продали душу дьяволу и получили то, что страстно желали. Для них нет пути назад. Их нельзя убить во второй раз. Они бессмертны, как грехи, которые они воплощают. Меня убить можно. И если снова воткнуть в меня нож – польется кровь. Вот только молодость моя, как ты видишь, очень затянулась… – последние слова Джованна произнесла с нескрываемой горечью.
Она встала и, отвернувшись, отошла к стеклянной стене салона, отдернула штору – за цветными венецианскими стеклами летела черно-звездная итальянская ночь.
– Даже если бы вы ничего не объясняли мне, госпожа, я готов служить вам, – произнес Джулио, поднявшись. – Что бы вы ни приказали мне. Даже если вы захотели бы меня обмануть, я с легкостью позволил бы это, ради счастья, о котором не смел и мечтать – счастья, что вернулось в мою жизнь. Ведь кроме вас теперь у меня нет ближе человека на земле…
– Для нас обоих нет никого ближе друг друга, – ответила Джованна повернувшись. – Благодарю тебя за верность, Джулио. Признаться, я рассчитывала на нее.
Она подошла к столу, протянула кардиналу кубок с вином, и на руке звякнул браслет, которого прежде Джулио никогда у нее не видел – толстая золотая цепь с гербом тамплиеров на запястье:
– Угощайся, Джулио, – предложила она, – это старинное арагонское вино из бочек еще моего деда, дона Родриго. Уверена, что ничего подобного ты не пробовал с тех пор, как мы расстались. Скажу еще, чтоб ты не мучил и не казнил себя за предательство брата. Паоло верно служил моему отцу и не предал его до смерти. Он верно служил мне при моей прежней жизни, ну, а что касается… – Джованна сделала паузу, и взгляд ее стал мрачен, что-то неуловимо изменилось в ней, будто в одно мгновение ее покинуло неистребимое жизнелюбие де Борджа, поборовшее даже смерть, и такого мрака в глазах Джулио не припомнил бы даже у герцога Чезаре в последние дни его жизни, когда он был покинут всеми, в том числе и самим Господом, ни тем более у дона Родриго.
– Что касается последнего проступка Паоло, – продолжила она, – то твой брат сам достаточно наказал себя, и тревожить душу его осуждением я не стану. Знай, что я простила его. Мы оба его любили, и пусть он покоится с миром.
Она сказала это спокойно, но нотки горечи в голосе выдавали, что прощение далось ей нелегко.
– Мне известно, на что пришлось пойти тебе, чтобы вырвать у коварного папы Климента мой ларец. Я знаю, что Паоло был убит на пути в Москву, и намерена отомстить за его смерть. Грязный татарин, посмевший отобрать жизнь у человека, которого я любила, сам будет убит, чего бы мне это ни стоило. Я намерена вернуть себе то, что принадлежит мне по праву: ларец, и все попавшие в него драгоценности. Где бы он ни находился – я найду его. Я не могу допустить, чтобы наследство моего отца и деда украшало шеи каких-то языческих девиц. Я позвала тебя, Джулио, чтобы снова призвать под знамена Борджа. Похищенные драгоценности, убийство Паоло – это мои личные счеты, но те, кто дал мне силы и. возможность вернуться в мир, конечно, не стали бы стараться зря. У нас есть задачи поважнее. И первая из них – укрепление пошатнувшихся основ нашей святой католической церкви.
Она сделала несколько глотков вина из своего кубка и продолжила более спокойным тоном:
– Мы должны победить заразу, расползающуюся сейчас по Европе, истребить лютеранскую ересь, вернуть в сердца истинную веру и проложить ей дорогу дальше на Восток – в языческую Русь царя Ивана. Как ты понимаешь, задача эта не на один или два дня. Это борьба на годы вперед, и может быть, результаты ее скажутся только к концу столетия, а вполне вероятно, что и в следующем веке. Но завоевание восточного колосса мы начнем с Польского королевства и Литовского княжества. Сейчас там открыто проповедуют еретики, лютеранство расползается, подобно смертоносной чуме. Князь Николай Радзивилл Черный всячески этому потворствует. Кальвинисты строят кирхи, заводят школы и типографии. Даже католическое духовенство проникнуто их идеями, монахи и монахини покидают монастыри, нарушают обеты целомудрия… Джованна замолчала, глядя ему в глаза, потом добродушно усмехнулась:
– О чем я говорю? Ты должен знать это сам. Папа Юлий III слаб, католическое духовенство истощено многолетней борьбой. Грозный сосед поляков, юный царь Иван, стремится вернуть соседние земли в православие и присоединить к своему государству. Жалкие попытки Валуа влиять на ход событий в Польше – не более чем предсмертные конвульсии обреченных. Отпрыскам Екатерины осталось недолго править Францией, они вымрут, как кролики, отравленные подлостью своей мамаши, которая вернется им через годы…
Голос последней из рода Романьи и Валентине вновь начал набирать силу и ярость:
– О, я уверена, что не успела галера Борджа войти в Тирренское море и причалить к берегу, как многочисленные шпионы королевы-матери уже доложили ей о возвращении давнего врага. Она чувствует, как тучи сгущаются над ее родом. Теперь ответный удар – за мной. Пройдет еще лет двадцать, и от правления Валуа во Франции не останется и следа. Дети Екатерины, ее сыновья, имеющие право на наследование престола, будут умирать, истекая кровью на ее руках, и ей предстоит увидеть, как рухнут все ее надежды на безбедное будущее. Ты скажешь, это жестоко?
Джованна сняла со стены кинжал Борджа с черной агатовой рукоятью и вензелем герцога Чезаре на ней.
– Я отвечу тебе, Джулио. Екатерина победила, меня не молитвой Господу и не самоотверженным трудом своей души. Ее мелкая душонка вообще не способна ни на что, кроме трусливой подлости: удары исподтишка, из-за угла: вот манера Медичи. Она вонзила мне кинжал в спину чужой рукой, призвав на помощь дьявола. Такой же ответ она и получит. Наследник Наваррского рода, одной крови со мной, сковырнет Валуа с трона, как жалких насекомых. Так будет, Джулио! Так будет, потому что я так хочу!
Джованна решительно воткнула кинжал в блестящую поверхность стола с такой силой, что он вошел почти наполовину. В ее жесте выразилась вся страстная и сильная натура Борджа, их властный и непримиримый дух. Если бы Джулио еще сомневался, кто перед ним, то увидев ее жест, поверил бы без лишних доказательств.
– Так будет, – повторила она, – Наваррский род возьмет власть в свои руки, и тогда Франция возвысится над всеми, новые короли будут не чета прежним, больным и нервным паразитам на теле государства, не знающим, что делать со своей властью без оглядки на мамочку. Новая Франция станет великой страной, но за это нам надо еще побороться, Джулио. Нам необходимо возродить старые идеалы, давно выброшенные за ненадобностью на свалку алчными интриганами в королевских и папских мантиях, ради обогащения забывших о духе. Не потому что идеалы эти столь дороги нашему сердцу, а потому что с потерей веры народов в них, мы рискуем потерять все то, что было приобретено с их помощью. Забытые идеалы духовно-рыцарских орденов должны возродиться. Они уже возрождаются. Я имею в виду иезуитов, последователей испанца Игнатия Аойолы. Именно таких людей мы должны направить сейчас ц. Польшу. Это и есть мое главное поручение тебе.
Ты должен искать повсюду и направлять в польские и литовские города скромных и самоотверженных иноков, принесших обет целомудрия и нищеты, с мечтательно-рыцарским настроением духа, столь привлекательным для сердца народа. Там, на месте, они станут благочестивыми и образованными проповедниками, благотворителями несчастных и бескорыстными наставниками юных. Они привлекут к себе тех, кто сейчас еще очень молод, кого не успела поразить зараза кальвинизма. Они пойдут по пути тамплиеров и покажут нашу веру с иной, привлекательной стороны. Они привнесут жизнь в потускневшую повседневность католических приходов. На деньги проклятого ордена они будут основывать бесплатные школы, читать проповеди и проводить публичные диспуты.
Их целям будут способствовать пышные праздники, торжественные богослужения, на которые мы не поскупимся, самоотречение и самоотверженное служение больным. Войны, мор – их не устрашат никакие беды. Они возродят госпиталя тамплиеров и будут ухаживать за пораженными проказой и чумой. Все это привлечет к ним толпы народа. Иезуитские школы будут воспитывать горячих ревнителей католичества, укрепляя и возвеличивая римскую веру. Так мы победим ересь в Польше и во всей Европе, так мы начнем свой новый крестовый поход на Восток. Там, где не помогут обыкновенные средства, мы возьмемся за оружие.
Однако особая твоя забота, Джулио, – это выявлять мертвых грешников. Не удивляйся и не возражай. Я не прошу тебя преступать церковные обеты. Если хочешь, ты можешь даже молиться за них. Только, уверяю тебя, в большинстве случаев, ты зря потеряешь время. Человек сам выбирает, кому служить при жизни, богу или дьяволу. За редким исключением, поверь, уж теперь я знаю, что говорю, он следует своему выбору и после смерти. Раскаяние столь редко, что впору возводить памятники прозревшим злодеям. Все, что от тебя требуется, – сообщать мне их имена. Искать их ты должен не только в Италии, но и по всей Европе. Нам потребуются тысячи и тысячи таких заблудших душ. Это будет наша тайная армия в борьбе с русским язычеством, осененным византийским крестом. Невидимая и неслышимая никем, эта армия призвана растлевать, сеять сомнения и страх и подготавливать принятие новой веры.
Всю эту работу ты должен проделывать скрытно. Тайком даже от папского престола, ради которого мы стараемся. Потому что папы меняются, а Вера остается. Ты должен также беречься Медичи, которая наверняка сейчас вспомнит о тебе. При встрече со мной, где бы и при каких обстоятельствах она ни происходила, ты должен ни словом, ни жестом не выдать, что мы знакомы, не должен удивляться ни моей внешности, ни моим действиям. Помни, Джованна де Борджа мертва, ее больше нет. А есть греческая царевна Вассиана Палеолог, с которой у тебя, римского кардинала, не может быть ничего общего. Все сведения ты будешь получать и сообщать мне через нашего доброго старого знакомого – ювелира Гуччи. Какие бы вести ни дошли до тебя, сколь печальны и тревожны бы они ни были, – знай, сейчас нанести мне вред, тем более лишить жизни намного трудней, чем прежде. Я не бессмертна, но меня защищает сила, которая не по зубам ни Медичи, ни папе. И потому действуй смело, но очень осторожно. Отчаявшись справиться со мной, они могут наброситься на тебя. И оказавшись далеко, я не смогу прийти к тебе на помощь. Помни, что наша борьба – на годы, она продлится, когда нас уже не будет на земле, но будущее этого мира будет зависеть от того, какой фундамент мы заложим для него сегодня. Я скоро уеду из Рима. Я собираюсь отправиться в Московию.
– Госпожа! – впервые за все время ее монолога, Джулио позволил себе прервать герцогиню. – Это же так опасно! Неведомая страна, странные нравы…
– Ничего, Джулио, – спокойно улыбнулась Джованна, – за время своих скитаний я повидала такие страны, о существовании которых нынешние люди и не подозревают, их просто еще нет… Так что я не боюсь русского царя и даже холодной зимы в его стране. Я собираюсь отыскать в.Московии свой ларец, отомстить за смерть Паоло, и проверить на месте, насколько далеки или близки к реальности наши планы обращения русских в истинную веру. Ведь царь Иван не вечен, и хотя он еще молод, что будет дальше? И вот еще в чем ты сейчас должен помочь мне, Джулио…
– Я слушаю, госпожа.
– В Рим прибыло русское посольство. Ты должен познакомиться с послом, принцем де Белоозеро, он говорит по-французски и еще на нескольких языках. Я знаю, что он собирается на аудиенцию к папе. Ты должен как бы случайно с ним встретиться у папского дворца и найти тему для разговора. Во время беседы ты должен постараться, чтобы он заметил меня. Необходимо быстро найти верных людей, которые устроили бы так, чтобы у русского посла не осталось сомнений, что меня хотят убить. Тем более что это не так уж далеко от действительности. Он, я знаю, благородный человек, и дальше я буду действовать сама. Еще раз повторяю, Джулио: чтобы ни случилось, ты ни в коем случае не должен выдать себя. Как только я уеду из Рима, возвращайся в Неаполь и постарайся более не появляться здесь. Но ни на один день ты не должен прекращать работу. Как бы долго ни длилась наша разлука, знай, что я обязательно вернусь в Италию, и на этот раз победа будет на нашей стороне.
Сейчас галера причалит к берегу в пустынном и тихом месте, и мой капитан, дон Гарсиа де Армес де Аос-Анхелес отвезет тебя домой. Не опасайся его – он верный мне человек. Больше мы не увидимся, Джулио, – голос Джованны дрогнул, она подошла к кардиналу, – по крайней мере, в ближайшее время, возможно, годы. Но я буду знать обо всем, что ты делаешь, о каждом шаге твоем, и буду стараться поддержать тебя усилиями своих людей, имен и лиц которых ты не узнаешь. Я говорю это для того, чтобы ты не чувствовал себя одиноким и покинутым своей госпожой. К тебе будет приходить Гуччи и те, кого он сам тебе укажет. Через них.ты будешь получать весточки от меня… Мы столько лет были разлучены, Джу-лио, – потерпим еще. Нас не разлучила смерть – разве по силам такое расстоянию и времени?
Кардинал снова опустился на одно колено, целуя руки герцогини в тех местах, где были едва заметны следы от язв.
– Я стар и сед, госпожа, – прошептал он, – но я счастлив, что дожил до того времени, когда снова вижу вас… Где же вы были все эти годы, почему не пришли раньше, ведь я помнил и тосковал каждый день…
– Я провела эти годы в страданиях и странствиях. – Взволнованная, Джованна ласково провела пальцами по седым волосам кардинала. – Крепко держись за жизнь, Джулио и не торопись умирать. Знай, что на самом деле там, за чертой, все обстоит не так, как учат нас святые книги и в чем ты ежедневно убеждаешь своих верующих прихожан. Никто там нас не ждет, и не прощает. Те, кто должен был попасть в рай – святые, – уже давно там, и никто толком не знает, жили ли они на самом деле на земле, или рассказы об их деяниях не более чем вымысел ловких богословов. А дорога человека, кем бы он ни был, там темна и длинна, ее не озаряет вечный свет, его не встречают песнопениями ангелы. Человек одинок там так же, как он был одинок на земле, один на один со своими несчастиями. И он бредет по мрачной сырой дороге в никуда, таща на плечах свой крест, нагруженный тяжкой ношей его грехов и ошибок. Он верит, его научили верить, что вот-вот придет избавление, и кто-то великий и всемогущий облегчит его ношу, но с каждым шагом путь становится все тяжелее, и никто не спешит к нему на помощь…
– Господь милостив, госпожа, – не поднимая головы, ответил смущенный ее речью кардинал, – надо верить.
– Господь милостив, – как эхом отозвалась Джованна, – но где он, Господь?
Дверь в салон отворилась. На пороге появился капитан де Армес. За стеклами салона в ночном тумане проплыли хребты прибрежных скал.
– Ступай, Джулио, – Джованна отняла руку от уст кардинала и отступила на шаг. – Ступай. Нам нельзя задерживаться долго и привлекать внимание. Помни, что, как и прежде, у нас много врагов. И мы с тобой не бессмертны, чтобы с легкостью не думать об опасности. Прощай…
С тех пор минуло шесть лет. Джулио больше не встречался с герцогиней. Но как она и обещала, ювелир Гуччи регулярно навещал его, передавал указания госпожи и забирал подготовленные для нее сведения. Верный своему долгу, он никогда не рассказывал, что сам он знал о госпоже, да Джулио и не спрашивал.
Кардинал аккуратно выполнял все поручения, и плоды его трудов, как он знал из доверенных источников, уже давали о себе знать в городах восточной Европы. Постоянно пополнял он и списки мертвых грешников, не вполне понимая, какое применение им может найти госпожа – но понимание не входило в круг его обязанностей. Даже такой странный приказ был далеко не самым странным и неожиданным из всех, которые он получил за всю свою жизнь, когда служил де Борджа. Герцоги всегда точно знали, что делали и для чего.
Иногда, когда ювелир подолгу не приходил и сведений от герцогини не поступало, Джулио начинал сомневаться, не приснилась ли ему та давняя и почти невероятная встреча с Джованной на галере? И он молча, вот так как сегодня, вопрошал портрет своей госпожи, обращаясь к нему вместо иконы девы Марии, потому что давно уже в сердце его место святой заступницы рода человеческого было прочно занято рыжеволосой “римской лисицей”, грешной искусительницей, с соблазнительно игривыми золотистыми блесками в изумрудно-зеленых очах, так точно подмеченных когда-то Боттичелли. Он верил, что Джованна услышит его зов, и рано или поздно ответ придет.
Порывистый ветер стих. Быстрая южная гроза над Неаполем прошла. Море успокаивалось. Поставив канделябр на стол, кардинал снова вышел на балкон. Первые яркие звезды залучились в бархатно-синем небе, одна из них, ярче и больше остальных, сияла совсем рядом, над макушками пиний и кипарисов в парке кардинальского дворца. Королевская звезда – желто-оранжевый Альдебаран, одна из самых красивых. Звезда мореплавателей, указующая путь, звезда полководцев и завоевателей, звезда де Борджа.
Джованна родилась под созвездием Тельца, в котором Альдебаран является главной звездой первой величины. И как бы ни была далеко сейчас его госпожа, глядя на мерцание негаснущего светила, Джулио чувствовал, что сияющими лучами Джованна протягивает ему руку помощи, поддержки и покровительства.
В белой пене у самого берега, залитого светом звезд и ярко-желтой луны, взошедшей над Везувием, промелькнул резвый голубой дельфин, выгнув блестящую спинку перепрыгнул через волну и, поднявшись на хвост, засвистел, призывая подругу. Издалека, от подножия гор, от зарослей цветущих диких роз и эвкалиптов донесся едва слышный перезвон мандолин и гитары, и хрипловатый мужской голос завел рассказ о любви и кровной мести, и о нежных руках возлюбленной, белых и чистых, как цветки апельсина… Далекие птицы отозвались во мраке. Джулио вздрогнул, озноб пробежал по его телу – то был не грозный зов ночного хищника, то сладостным криком взывала над морем любовь…
ГЛАВА 5
Ослепленный, Джулио лишился дара речи.
Видя, как он побледнел, Джованна приблизилась и тихо спросила:
– Неужели ты не узнаешь меня, Джулио? – голос ее едва заметно задрожал от волнения.
Сраженный бурей чувств, кардинал упал на колени перед герцогиней, целуя ее руки. Они были теплы, даже горячи и тоже слегка дрожали.
– Встань, Джулио, встань, – попросила его Джованна срывающимся голосом. – Негоже тебе, кардиналу, стоять на коленях передо мной. Должно быть наоборот. Встань. Я прошу тебя.
Все еще не в силах произнести ни слова, Джулио поднялся, лицо его было залито слезами. Джованна достала кружевной платок и вытерла слезы с лица гостя:
– Садитесь, кардинал, – указала она ему на кресло, – сюда, или сюда. Я полагаю, вы не забыли, где приятнее всего вам было сидеть прежде. Как видите, с тех пор здесь все по-прежнему…
– Кроме меня… – вымолвил кардинал.
– Кроме нас, – серьезно поправила его Джованна, – ведь внешний вид порой очень обманчив.
Кардинал опустился в кресло за столом. Джованна села напротив. Их разделяло черное зеркало эбенового дерева, на котором играли блики свечей, горящих в канделябре посреди стола. Джулио не мог оторвать глаз от своей госпожи.
– Сейчас нам принесут вино, сладости и орехи, – прервала молчание Джованна, – я же знаю, ты любишь орехи с детства.
Она впервые улыбнулась. Потом… Потом сказала то, что он так жаждал от нее услышать:
– Нетрудно догадаться, о чем ты сейчас думаешь, Джулио, – сделав паузу, произнесла она. – Ты мог бы спросить меня, но мой отец и дед научили тебя не спрашивать у нас, де Борджа, лишнего, и лишнего не просить. Я сама скажу тебе. Потому что мне нужна твоя помощь, Джулио. Я могла бы приказать тебе без объяснений, но не хочу, чтобы ты действовал вслепую, даже не зная толком, я сейчас перед тобой, или не я. Ведь об этом ты думаешь, верно?
– Да, – признался кардинал.
– Так вот. Ты должен знать, что все эти сказки о том, что Джованна де Борджа продала душу дьяволу – не более чем вымысел. Герцогиня Валентино – не уличная торговка, и душа де Борджа дьяволу не по карману. Душу дьяволу продают слабаки и трусы. Сильные духом заключают с ним сделку…
– Ваша светлость считает, что можно заключить сделку с Господом или с Дьяволом? – усомнился Джулио
– С Господом – нет, – уверенно ответила Джованна. – Господь велик и бескомпромиссен. С дьяволом – да. Иначе он не был бы дьяволом, он был бы Сыном Божьим. Я говорю это тебе для того, чтобы ты не сомневался. Перед тобой не призрак. Я живой человек, с плотью, кровью и душой. Ведь если сильно желать, то можно победить и самого Дьявола, можно одолеть смерть, как бы страшна она ни была. Есть силы, властвующие над смертью. Эти силы вернули мне жизнь, но они ничем не могли бы мне помочь, если бы сама я не желала столь страстно вернуться в мир и доделать то, что не успела. Не сомневайся, хоть власть их и велика, но силы эти не противостоят церкви. Они служат церкви. Некогда они были ее оплотом и приняли обет защищать пилигримов и вести борьбу с неверными. Да, да, ты не ошибся, я говорю о последователях рыцаря Гугона де Пайена, преданных церковью и трусливым папой Климентом V, во всем зависевшим от короля Филиппа и отдавшим на растерзание ему и его инквизиторам орден рыцарей-храмовников. Но пролив кровь за свои идеалы, тамплиеры остались верны им. Я не хочу смущать твой слух священнослужителя подробностями обрядов и таинств, при помощи которых я снова смогла двигаться, дышать, видеть мир… я только хочу, чтобы ты поверил, что перед тобой я, Джованна де Борджа, герцогиня Валентине. Скажи, ты помнишь, как страшные язвы от яда изъели мои руки, плечи, все тело, – помнишь?
– Да, – затаив дыхание, ответил кардинал.
– Смотри, – Джованна протянула вперед руки, подставив их под свет, и откинула длинные рукава платья – Помнишь? – снова спросила она. – Теперь от них остались едва заметные следы, похожие на родимые пятна, и тот, кто не знает – даже присматриваясь, не сразу заметит их. Но я хорошо помню, в какой полной боли и муки борьбе жизнь сражалась во мне со смертью, и победила. Пусть не без помощи потусторонних сил, но главным моим лекарством, которое тамплиеры использовали в своем колдовстве, была жажда жизни, любовь к жизни, свойственная всему нашему роду.
Дверь бесшумно открылась. Появился моряк, который нес на подносе кубки с вином и угощение. Джованна замолчала. Поставив свою ношу на стол, моряк вышел. Встретив вопросительный взгляд кардинала, Джованна сказала:
– Все, кого ты встретишь на галере, – это воплощенные души погибших грешников. Они приданы, чтобы служить мне в осуществлении моих планов. Они могут быть невидимыми, не оставляют следов, они могут не есть и не пить годами, им чужды простые человеческие чувства. Каждый из них – воплощение греховной страсти, которая некогда погубила его, и только она одна владеет всем его новым существом. Ты хорошо знаешь эти страсти, так как неоднократно призывал своих прихожан бороться с ними, как с исчадиями ада. Это алчность, предательство, прелюбодеяние, убийство – все семь смертных грехов во плоти. Все мои нынешние слуги сами продали душу дьяволу и получили то, что страстно желали. Для них нет пути назад. Их нельзя убить во второй раз. Они бессмертны, как грехи, которые они воплощают. Меня убить можно. И если снова воткнуть в меня нож – польется кровь. Вот только молодость моя, как ты видишь, очень затянулась… – последние слова Джованна произнесла с нескрываемой горечью.
Она встала и, отвернувшись, отошла к стеклянной стене салона, отдернула штору – за цветными венецианскими стеклами летела черно-звездная итальянская ночь.
– Даже если бы вы ничего не объясняли мне, госпожа, я готов служить вам, – произнес Джулио, поднявшись. – Что бы вы ни приказали мне. Даже если вы захотели бы меня обмануть, я с легкостью позволил бы это, ради счастья, о котором не смел и мечтать – счастья, что вернулось в мою жизнь. Ведь кроме вас теперь у меня нет ближе человека на земле…
– Для нас обоих нет никого ближе друг друга, – ответила Джованна повернувшись. – Благодарю тебя за верность, Джулио. Признаться, я рассчитывала на нее.
Она подошла к столу, протянула кардиналу кубок с вином, и на руке звякнул браслет, которого прежде Джулио никогда у нее не видел – толстая золотая цепь с гербом тамплиеров на запястье:
– Угощайся, Джулио, – предложила она, – это старинное арагонское вино из бочек еще моего деда, дона Родриго. Уверена, что ничего подобного ты не пробовал с тех пор, как мы расстались. Скажу еще, чтоб ты не мучил и не казнил себя за предательство брата. Паоло верно служил моему отцу и не предал его до смерти. Он верно служил мне при моей прежней жизни, ну, а что касается… – Джованна сделала паузу, и взгляд ее стал мрачен, что-то неуловимо изменилось в ней, будто в одно мгновение ее покинуло неистребимое жизнелюбие де Борджа, поборовшее даже смерть, и такого мрака в глазах Джулио не припомнил бы даже у герцога Чезаре в последние дни его жизни, когда он был покинут всеми, в том числе и самим Господом, ни тем более у дона Родриго.
– Что касается последнего проступка Паоло, – продолжила она, – то твой брат сам достаточно наказал себя, и тревожить душу его осуждением я не стану. Знай, что я простила его. Мы оба его любили, и пусть он покоится с миром.
Она сказала это спокойно, но нотки горечи в голосе выдавали, что прощение далось ей нелегко.
– Мне известно, на что пришлось пойти тебе, чтобы вырвать у коварного папы Климента мой ларец. Я знаю, что Паоло был убит на пути в Москву, и намерена отомстить за его смерть. Грязный татарин, посмевший отобрать жизнь у человека, которого я любила, сам будет убит, чего бы мне это ни стоило. Я намерена вернуть себе то, что принадлежит мне по праву: ларец, и все попавшие в него драгоценности. Где бы он ни находился – я найду его. Я не могу допустить, чтобы наследство моего отца и деда украшало шеи каких-то языческих девиц. Я позвала тебя, Джулио, чтобы снова призвать под знамена Борджа. Похищенные драгоценности, убийство Паоло – это мои личные счеты, но те, кто дал мне силы и. возможность вернуться в мир, конечно, не стали бы стараться зря. У нас есть задачи поважнее. И первая из них – укрепление пошатнувшихся основ нашей святой католической церкви.
Она сделала несколько глотков вина из своего кубка и продолжила более спокойным тоном:
– Мы должны победить заразу, расползающуюся сейчас по Европе, истребить лютеранскую ересь, вернуть в сердца истинную веру и проложить ей дорогу дальше на Восток – в языческую Русь царя Ивана. Как ты понимаешь, задача эта не на один или два дня. Это борьба на годы вперед, и может быть, результаты ее скажутся только к концу столетия, а вполне вероятно, что и в следующем веке. Но завоевание восточного колосса мы начнем с Польского королевства и Литовского княжества. Сейчас там открыто проповедуют еретики, лютеранство расползается, подобно смертоносной чуме. Князь Николай Радзивилл Черный всячески этому потворствует. Кальвинисты строят кирхи, заводят школы и типографии. Даже католическое духовенство проникнуто их идеями, монахи и монахини покидают монастыри, нарушают обеты целомудрия… Джованна замолчала, глядя ему в глаза, потом добродушно усмехнулась:
– О чем я говорю? Ты должен знать это сам. Папа Юлий III слаб, католическое духовенство истощено многолетней борьбой. Грозный сосед поляков, юный царь Иван, стремится вернуть соседние земли в православие и присоединить к своему государству. Жалкие попытки Валуа влиять на ход событий в Польше – не более чем предсмертные конвульсии обреченных. Отпрыскам Екатерины осталось недолго править Францией, они вымрут, как кролики, отравленные подлостью своей мамаши, которая вернется им через годы…
Голос последней из рода Романьи и Валентине вновь начал набирать силу и ярость:
– О, я уверена, что не успела галера Борджа войти в Тирренское море и причалить к берегу, как многочисленные шпионы королевы-матери уже доложили ей о возвращении давнего врага. Она чувствует, как тучи сгущаются над ее родом. Теперь ответный удар – за мной. Пройдет еще лет двадцать, и от правления Валуа во Франции не останется и следа. Дети Екатерины, ее сыновья, имеющие право на наследование престола, будут умирать, истекая кровью на ее руках, и ей предстоит увидеть, как рухнут все ее надежды на безбедное будущее. Ты скажешь, это жестоко?
Джованна сняла со стены кинжал Борджа с черной агатовой рукоятью и вензелем герцога Чезаре на ней.
– Я отвечу тебе, Джулио. Екатерина победила, меня не молитвой Господу и не самоотверженным трудом своей души. Ее мелкая душонка вообще не способна ни на что, кроме трусливой подлости: удары исподтишка, из-за угла: вот манера Медичи. Она вонзила мне кинжал в спину чужой рукой, призвав на помощь дьявола. Такой же ответ она и получит. Наследник Наваррского рода, одной крови со мной, сковырнет Валуа с трона, как жалких насекомых. Так будет, Джулио! Так будет, потому что я так хочу!
Джованна решительно воткнула кинжал в блестящую поверхность стола с такой силой, что он вошел почти наполовину. В ее жесте выразилась вся страстная и сильная натура Борджа, их властный и непримиримый дух. Если бы Джулио еще сомневался, кто перед ним, то увидев ее жест, поверил бы без лишних доказательств.
– Так будет, – повторила она, – Наваррский род возьмет власть в свои руки, и тогда Франция возвысится над всеми, новые короли будут не чета прежним, больным и нервным паразитам на теле государства, не знающим, что делать со своей властью без оглядки на мамочку. Новая Франция станет великой страной, но за это нам надо еще побороться, Джулио. Нам необходимо возродить старые идеалы, давно выброшенные за ненадобностью на свалку алчными интриганами в королевских и папских мантиях, ради обогащения забывших о духе. Не потому что идеалы эти столь дороги нашему сердцу, а потому что с потерей веры народов в них, мы рискуем потерять все то, что было приобретено с их помощью. Забытые идеалы духовно-рыцарских орденов должны возродиться. Они уже возрождаются. Я имею в виду иезуитов, последователей испанца Игнатия Аойолы. Именно таких людей мы должны направить сейчас ц. Польшу. Это и есть мое главное поручение тебе.
Ты должен искать повсюду и направлять в польские и литовские города скромных и самоотверженных иноков, принесших обет целомудрия и нищеты, с мечтательно-рыцарским настроением духа, столь привлекательным для сердца народа. Там, на месте, они станут благочестивыми и образованными проповедниками, благотворителями несчастных и бескорыстными наставниками юных. Они привлекут к себе тех, кто сейчас еще очень молод, кого не успела поразить зараза кальвинизма. Они пойдут по пути тамплиеров и покажут нашу веру с иной, привлекательной стороны. Они привнесут жизнь в потускневшую повседневность католических приходов. На деньги проклятого ордена они будут основывать бесплатные школы, читать проповеди и проводить публичные диспуты.
Их целям будут способствовать пышные праздники, торжественные богослужения, на которые мы не поскупимся, самоотречение и самоотверженное служение больным. Войны, мор – их не устрашат никакие беды. Они возродят госпиталя тамплиеров и будут ухаживать за пораженными проказой и чумой. Все это привлечет к ним толпы народа. Иезуитские школы будут воспитывать горячих ревнителей католичества, укрепляя и возвеличивая римскую веру. Так мы победим ересь в Польше и во всей Европе, так мы начнем свой новый крестовый поход на Восток. Там, где не помогут обыкновенные средства, мы возьмемся за оружие.
Однако особая твоя забота, Джулио, – это выявлять мертвых грешников. Не удивляйся и не возражай. Я не прошу тебя преступать церковные обеты. Если хочешь, ты можешь даже молиться за них. Только, уверяю тебя, в большинстве случаев, ты зря потеряешь время. Человек сам выбирает, кому служить при жизни, богу или дьяволу. За редким исключением, поверь, уж теперь я знаю, что говорю, он следует своему выбору и после смерти. Раскаяние столь редко, что впору возводить памятники прозревшим злодеям. Все, что от тебя требуется, – сообщать мне их имена. Искать их ты должен не только в Италии, но и по всей Европе. Нам потребуются тысячи и тысячи таких заблудших душ. Это будет наша тайная армия в борьбе с русским язычеством, осененным византийским крестом. Невидимая и неслышимая никем, эта армия призвана растлевать, сеять сомнения и страх и подготавливать принятие новой веры.
Всю эту работу ты должен проделывать скрытно. Тайком даже от папского престола, ради которого мы стараемся. Потому что папы меняются, а Вера остается. Ты должен также беречься Медичи, которая наверняка сейчас вспомнит о тебе. При встрече со мной, где бы и при каких обстоятельствах она ни происходила, ты должен ни словом, ни жестом не выдать, что мы знакомы, не должен удивляться ни моей внешности, ни моим действиям. Помни, Джованна де Борджа мертва, ее больше нет. А есть греческая царевна Вассиана Палеолог, с которой у тебя, римского кардинала, не может быть ничего общего. Все сведения ты будешь получать и сообщать мне через нашего доброго старого знакомого – ювелира Гуччи. Какие бы вести ни дошли до тебя, сколь печальны и тревожны бы они ни были, – знай, сейчас нанести мне вред, тем более лишить жизни намного трудней, чем прежде. Я не бессмертна, но меня защищает сила, которая не по зубам ни Медичи, ни папе. И потому действуй смело, но очень осторожно. Отчаявшись справиться со мной, они могут наброситься на тебя. И оказавшись далеко, я не смогу прийти к тебе на помощь. Помни, что наша борьба – на годы, она продлится, когда нас уже не будет на земле, но будущее этого мира будет зависеть от того, какой фундамент мы заложим для него сегодня. Я скоро уеду из Рима. Я собираюсь отправиться в Московию.
– Госпожа! – впервые за все время ее монолога, Джулио позволил себе прервать герцогиню. – Это же так опасно! Неведомая страна, странные нравы…
– Ничего, Джулио, – спокойно улыбнулась Джованна, – за время своих скитаний я повидала такие страны, о существовании которых нынешние люди и не подозревают, их просто еще нет… Так что я не боюсь русского царя и даже холодной зимы в его стране. Я собираюсь отыскать в.Московии свой ларец, отомстить за смерть Паоло, и проверить на месте, насколько далеки или близки к реальности наши планы обращения русских в истинную веру. Ведь царь Иван не вечен, и хотя он еще молод, что будет дальше? И вот еще в чем ты сейчас должен помочь мне, Джулио…
– Я слушаю, госпожа.
– В Рим прибыло русское посольство. Ты должен познакомиться с послом, принцем де Белоозеро, он говорит по-французски и еще на нескольких языках. Я знаю, что он собирается на аудиенцию к папе. Ты должен как бы случайно с ним встретиться у папского дворца и найти тему для разговора. Во время беседы ты должен постараться, чтобы он заметил меня. Необходимо быстро найти верных людей, которые устроили бы так, чтобы у русского посла не осталось сомнений, что меня хотят убить. Тем более что это не так уж далеко от действительности. Он, я знаю, благородный человек, и дальше я буду действовать сама. Еще раз повторяю, Джулио: чтобы ни случилось, ты ни в коем случае не должен выдать себя. Как только я уеду из Рима, возвращайся в Неаполь и постарайся более не появляться здесь. Но ни на один день ты не должен прекращать работу. Как бы долго ни длилась наша разлука, знай, что я обязательно вернусь в Италию, и на этот раз победа будет на нашей стороне.
Сейчас галера причалит к берегу в пустынном и тихом месте, и мой капитан, дон Гарсиа де Армес де Аос-Анхелес отвезет тебя домой. Не опасайся его – он верный мне человек. Больше мы не увидимся, Джулио, – голос Джованны дрогнул, она подошла к кардиналу, – по крайней мере, в ближайшее время, возможно, годы. Но я буду знать обо всем, что ты делаешь, о каждом шаге твоем, и буду стараться поддержать тебя усилиями своих людей, имен и лиц которых ты не узнаешь. Я говорю это для того, чтобы ты не чувствовал себя одиноким и покинутым своей госпожой. К тебе будет приходить Гуччи и те, кого он сам тебе укажет. Через них.ты будешь получать весточки от меня… Мы столько лет были разлучены, Джу-лио, – потерпим еще. Нас не разлучила смерть – разве по силам такое расстоянию и времени?
Кардинал снова опустился на одно колено, целуя руки герцогини в тех местах, где были едва заметны следы от язв.
– Я стар и сед, госпожа, – прошептал он, – но я счастлив, что дожил до того времени, когда снова вижу вас… Где же вы были все эти годы, почему не пришли раньше, ведь я помнил и тосковал каждый день…
– Я провела эти годы в страданиях и странствиях. – Взволнованная, Джованна ласково провела пальцами по седым волосам кардинала. – Крепко держись за жизнь, Джулио и не торопись умирать. Знай, что на самом деле там, за чертой, все обстоит не так, как учат нас святые книги и в чем ты ежедневно убеждаешь своих верующих прихожан. Никто там нас не ждет, и не прощает. Те, кто должен был попасть в рай – святые, – уже давно там, и никто толком не знает, жили ли они на самом деле на земле, или рассказы об их деяниях не более чем вымысел ловких богословов. А дорога человека, кем бы он ни был, там темна и длинна, ее не озаряет вечный свет, его не встречают песнопениями ангелы. Человек одинок там так же, как он был одинок на земле, один на один со своими несчастиями. И он бредет по мрачной сырой дороге в никуда, таща на плечах свой крест, нагруженный тяжкой ношей его грехов и ошибок. Он верит, его научили верить, что вот-вот придет избавление, и кто-то великий и всемогущий облегчит его ношу, но с каждым шагом путь становится все тяжелее, и никто не спешит к нему на помощь…
– Господь милостив, госпожа, – не поднимая головы, ответил смущенный ее речью кардинал, – надо верить.
– Господь милостив, – как эхом отозвалась Джованна, – но где он, Господь?
Дверь в салон отворилась. На пороге появился капитан де Армес. За стеклами салона в ночном тумане проплыли хребты прибрежных скал.
– Ступай, Джулио, – Джованна отняла руку от уст кардинала и отступила на шаг. – Ступай. Нам нельзя задерживаться долго и привлекать внимание. Помни, что, как и прежде, у нас много врагов. И мы с тобой не бессмертны, чтобы с легкостью не думать об опасности. Прощай…
С тех пор минуло шесть лет. Джулио больше не встречался с герцогиней. Но как она и обещала, ювелир Гуччи регулярно навещал его, передавал указания госпожи и забирал подготовленные для нее сведения. Верный своему долгу, он никогда не рассказывал, что сам он знал о госпоже, да Джулио и не спрашивал.
Кардинал аккуратно выполнял все поручения, и плоды его трудов, как он знал из доверенных источников, уже давали о себе знать в городах восточной Европы. Постоянно пополнял он и списки мертвых грешников, не вполне понимая, какое применение им может найти госпожа – но понимание не входило в круг его обязанностей. Даже такой странный приказ был далеко не самым странным и неожиданным из всех, которые он получил за всю свою жизнь, когда служил де Борджа. Герцоги всегда точно знали, что делали и для чего.
Иногда, когда ювелир подолгу не приходил и сведений от герцогини не поступало, Джулио начинал сомневаться, не приснилась ли ему та давняя и почти невероятная встреча с Джованной на галере? И он молча, вот так как сегодня, вопрошал портрет своей госпожи, обращаясь к нему вместо иконы девы Марии, потому что давно уже в сердце его место святой заступницы рода человеческого было прочно занято рыжеволосой “римской лисицей”, грешной искусительницей, с соблазнительно игривыми золотистыми блесками в изумрудно-зеленых очах, так точно подмеченных когда-то Боттичелли. Он верил, что Джованна услышит его зов, и рано или поздно ответ придет.
Порывистый ветер стих. Быстрая южная гроза над Неаполем прошла. Море успокаивалось. Поставив канделябр на стол, кардинал снова вышел на балкон. Первые яркие звезды залучились в бархатно-синем небе, одна из них, ярче и больше остальных, сияла совсем рядом, над макушками пиний и кипарисов в парке кардинальского дворца. Королевская звезда – желто-оранжевый Альдебаран, одна из самых красивых. Звезда мореплавателей, указующая путь, звезда полководцев и завоевателей, звезда де Борджа.
Джованна родилась под созвездием Тельца, в котором Альдебаран является главной звездой первой величины. И как бы ни была далеко сейчас его госпожа, глядя на мерцание негаснущего светила, Джулио чувствовал, что сияющими лучами Джованна протягивает ему руку помощи, поддержки и покровительства.
В белой пене у самого берега, залитого светом звезд и ярко-желтой луны, взошедшей над Везувием, промелькнул резвый голубой дельфин, выгнув блестящую спинку перепрыгнул через волну и, поднявшись на хвост, засвистел, призывая подругу. Издалека, от подножия гор, от зарослей цветущих диких роз и эвкалиптов донесся едва слышный перезвон мандолин и гитары, и хрипловатый мужской голос завел рассказ о любви и кровной мести, и о нежных руках возлюбленной, белых и чистых, как цветки апельсина… Далекие птицы отозвались во мраке. Джулио вздрогнул, озноб пробежал по его телу – то был не грозный зов ночного хищника, то сладостным криком взывала над морем любовь…
ГЛАВА 5
Соколиная ставка
На сотни миль от Неаполя, в холодной чужой . стране, где нет ни кипарисов, ни гор, ни дельфинов, герцогиня Джованна де Борджа, княгиня Белозерская открыла глаза, проснувшись от шума отпираемых на скотном дворе засовов, коровьего мычания, хрюканья, и гусиного гогота под окном.
Всего мгновение назад ей снилось итальянское утро, золотистое как лепестки магнолии и душистое как гиацинт. Ей снились алые цветы граната и ириса у журчащих фонтанов, рассыпающихся жемчугом на облицованном розовым каталонским мрамором дворе, где древние мавры украшали водоемы лепными изображениями львов. Гитара в руках Паоло дрожит, как сердце, готовое раскрыться, и звуки ее разлетаются брызгами, как алые зерна спелого граната. Рассветные лучи ласкают его руки – сухие смуглые руки на золотистых вибрирующих струнах, и аккорды гитары негромко вторят словам и мыслям. Как спелые ягоды ежевики, блеснули, оторвавшись от инструмента, его живые иссиня-черные глаза, а запах печеного хлеба с аппенинских плоскогорий, укрытых снегами цвета парного молока и пшеничной муки, принес с собой тонкий аромат аниса, хвои и помидоров…
Сны об Италии дразнили и томили ностальгией.
Дочь герцога де Борджа, скрепя сердце, плотнее закуталась в накидку из желтовато-черных беличьих хвостов, служившую ей одеялом в узкой, низенькой и очень сырой спаленке аж на четвертом этаже под самой башней с зубцами в большом и нескладном доме князей Шелешпанских в самом центре Москвы.
Помещение, выделенное ей старой княгиней Емельяной Феодоровной, вдовствующей матушкой князя Афанасия Юрьевича Шелешпанского, двоюродного брата Алексея Петровича, походило на чердачное и имело три маленьких неровных оконца с трех сторон, так плохо заделанных расписанной причудливыми фигурками слюдой, что во все три окна нестерпимо сквозило. Не смея и слова молвить при жизни мужа, который безбожно колотил ее, когда бывал пьян, а нередко и на трезвую голову, после смерти его она почувствовала, наконец, свободу и уважение, которое все окружающие оказывали ей как вдовице и матери двоих сыновей и четырех дочерей. Желая наверстать упущенное, княгиня взяла в свои руки всю власть в доме своего старшего сына, держа в черном теле несчастную невестку княгиню Ирину Андреевну и ее малолетних детей. Она не позволяла никому, даже самому Афанасию, что-либо решать в своей семье, без ее ведома и согласия.
Всего мгновение назад ей снилось итальянское утро, золотистое как лепестки магнолии и душистое как гиацинт. Ей снились алые цветы граната и ириса у журчащих фонтанов, рассыпающихся жемчугом на облицованном розовым каталонским мрамором дворе, где древние мавры украшали водоемы лепными изображениями львов. Гитара в руках Паоло дрожит, как сердце, готовое раскрыться, и звуки ее разлетаются брызгами, как алые зерна спелого граната. Рассветные лучи ласкают его руки – сухие смуглые руки на золотистых вибрирующих струнах, и аккорды гитары негромко вторят словам и мыслям. Как спелые ягоды ежевики, блеснули, оторвавшись от инструмента, его живые иссиня-черные глаза, а запах печеного хлеба с аппенинских плоскогорий, укрытых снегами цвета парного молока и пшеничной муки, принес с собой тонкий аромат аниса, хвои и помидоров…
Сны об Италии дразнили и томили ностальгией.
Дочь герцога де Борджа, скрепя сердце, плотнее закуталась в накидку из желтовато-черных беличьих хвостов, служившую ей одеялом в узкой, низенькой и очень сырой спаленке аж на четвертом этаже под самой башней с зубцами в большом и нескладном доме князей Шелешпанских в самом центре Москвы.
Помещение, выделенное ей старой княгиней Емельяной Феодоровной, вдовствующей матушкой князя Афанасия Юрьевича Шелешпанского, двоюродного брата Алексея Петровича, походило на чердачное и имело три маленьких неровных оконца с трех сторон, так плохо заделанных расписанной причудливыми фигурками слюдой, что во все три окна нестерпимо сквозило. Не смея и слова молвить при жизни мужа, который безбожно колотил ее, когда бывал пьян, а нередко и на трезвую голову, после смерти его она почувствовала, наконец, свободу и уважение, которое все окружающие оказывали ей как вдовице и матери двоих сыновей и четырех дочерей. Желая наверстать упущенное, княгиня взяла в свои руки всю власть в доме своего старшего сына, держа в черном теле несчастную невестку княгиню Ирину Андреевну и ее малолетних детей. Она не позволяла никому, даже самому Афанасию, что-либо решать в своей семье, без ее ведома и согласия.