Страница:
– А как сама невеста, не страшна собой? – несколько неприятно улыбнулся Басманов.
– Говорит, красавица, – ответил за Витю Андома, – хотя для меня все равно, что у нее на лице, главное, что в ее сундуках.
– Это верно, – согласился Басманов и, наклонившись к уху князя Андрея, что-то зашептал ему. Витя сделал вид, что поглощен вином и не слушает их, но сам навострил уши, как мог.
– Для тебя случай-то подходящий, – шептал Басманов. – Люди в Москве неизвестные, без связей, а мнения, видать, о себе высокого. Покрасоваться в столице хотят. Таких простаков поймать в сети легче легкого. Женишься на ней, денежки отцовские приберешь к рукам, а потом жену в монастырь упечь сможешь. Или помрет от чего. Мало ли что бывает. Кто за них заступится здесь? Никто. Кто их знает? Всяко, приданое при тебе останется. Долги покроешь, себя обеспечишь безбедно. Так что не упускай момент. Пока дождешься ты своего наследства белозерского, да богатую итальянку – сколько воды еще утечет. Как переломаешь старшего братца своего, да если Никитка еще встрянет, каким концом дело обернется – бабушка надвое сказала. Решай…
– Гони в шею своего знакомца да за стол садись, хозяин кличет, – громко закончил свою речь Басманов и отошел к столу для почетных гостей, сев рядом с Вяземским.
– Да, пора идти тебе, – подтолкнул Витю к выходу Андома. – Понравилось вино?
– Ох, вкусно, государь, ох, вкусно, спасибоч-ки, – поставив недопитый кубок на лавку, Витя кланяясь, отступал спиной к двери.
. – А что, невеста ваша тоже в Москве? – спросил его князь Андрей, когда Витя был уже почти на пороге.
– Да, конечно, – подтвердил тот.
– Где бы мог я взглянуть на нее?
– В церковь каженный денечек ходим, – услужливо доложил Витя, – на молебен…
– Передай хозяину, что завтра приеду поглядеть на нее, – решил Андома. – В какую церковь ходите?
– В Архангельский собор, государь.
– Вот завтра как с обедни пойдете, мимо меня ее проведешь. И отец пусть присутствует, на него тоже поглядеть хочу. Как из собора выйдешь, я по правую руку стоять буду…
– Хорошо, хорошо, государь, – быстро согласился Витя, – как прикажете. Только позвольте полюбопытствовать, как зоветесь вы? Я вижу, что господин знатный, да как хозяину сказать, чтоб поверил?
– Князь Андомский, царский телохранитель, так и передай, – ответил Андома и тут же выставил Витю за дверь.
– Ой, такой знатный господин, такая честь для нас… – запричитал Витя, опять кланяясь. Андома вдруг рассмеялся, снова подхватил Витю за шиворот и, вытащив на крыльцо, скинул с лестницы вниз, подтолкнув сапогом под зад.
– Катись! – напутствовал он его с беззлобным смехом, – и помни: завтра! Обманешь – не попадайся мне лучше!
– Спасибочки, спасибочки, – тоненько блеял Витя, скатываясь кубарем по лестнице вниз и с ужасом думая, что на этот раз он точно что-нибудь сломает. И сломал бы, не подставь ему внизу де Армес свою спину. Со стороны казалось, будто Витя, завершая перелет, столкнулся на дворе с одним из монахов.
– Лошадь бери, и за ворота, – прошептал Гарсиа Растопченко. И громко вскрикнув, якобы от боли, отскочил в сторону, крестясь и призывая Господа образумить полоумного.
Прихрамывая, Витя направился к воротам, отвязал свою полусонную лошаденку, кое-как взобрался на нее и выехал на дорогу. От многочисленных ушибов у него болело все тело, но все-таки он был доволен собой: пока все получалось, как задумали. Выехав из дворца, он некоторое время размышлял, куда ему ехать, направо или налево. Затем спросил княжеского слугу, закрывавшего за ним ворота:
– А до Москвы куда, служивый?
Тот что-то ответил, но Витя уже не слушал его. Впереди на шляхе он увидел коричневую рясу де Армеса и, ударив лошаденку пятками, поскакал за ним.
– Мы так закутаем ее в шелка и драгоценности, что Андома и думать забудет смотреть на ее лицо, – возразила она де Армесу, сомневавшемуся стоит ли сразу показывать Голенищу кликушу. Ведь, в конце концов, ее и подменить на первый раз можно… – Для успокоения напоим ее травой. Проведем так, чтобы только одна половина лица видна была. В крайнем случае, если не будет получатся, подставим ему Стешку, она – смазливая, не все же ей слезы лить, можно и покрасоваться на людях. Только боюсь я, что может Андома знать ее, да и лишние люди в нашем деле не нужны. Так что лучше действовать наверняка. Впрочем, не невеста интересует князя, а ее папочка. Вот здесь надо не промахнуться. Даже если мы ее и вовсе кутать не будем, а покажем во всем уродстве, коли папочка богатым представится, Голенище согласится. Жаден больно. Деньги ему нужны, деньги…
В тот же вечер, по приказанию княгини, Витя, разыскав через Лукиничну Козлиху, сунул ей золотой браслет с руки княгини Вассианы и послал немедленно на Даниловское подворье за Ксенией.
– Сюда приведешь, но только тихо, чтоб не заметил никто, – приказал он старухе, довольно мурлыкавшей, разглядывая драгоценную безделушку.
– Ага, ага, – затрясла головой Машка и уже собралась бежать, но Витя остановил ее, прихватив за юбку.
– Значок верни, – сказал он старухе строго, – браслета тебе по уши хватит.
Браслет Козлихе очень понравился, и потому с изображением Феликса Эдмундовича она рассталась без жалости. Отпустив старуху, Витя с удовлетворением потер рукавом значок и приколол его с изнанки кафтана поближе к сердцу.
– Так-то лучше…
Сам он, едва стемнело, поспешил в сопровождении Рыбкина в ропату за Пауком.
Захарка не подвел, был на месте, и к полуночи все главные действующие лица будущего костюмированного спектакля собрались на конюшне князей Шелешпанских.
Непосредственное руководство подготовкой операции Витя, как истинный ученик Феликса Эдмундовича, взял на себя.
Приготовив отвар из успокоительных трав, Лукинична и Козлиха напоили Ксению и, дождавшись, пока она впадет в состояние полусна, раздели ее, вымыли дочиста горячей водой с мылом, натерли тело розовым маслом, расчесали волосы, а затем принялись по всем правилам пудрить и красить ей лицо. В это же время в другой части конюшне Рыбкин и Витя оттирали и отмывали Захарку, аккуратно подстригли его и расчесали бороденку.
Вскоре появился де Армес. Из покоев княгини он принес одежду для Ксении и Захарки. Княгине не понравилось, что “папаша” невесты рыжий. По ее мнению, на Руси рыжие не производят впечатления солидных людей. Она приказала остричь Захарке волосы и бороду, а вместо них прислала темно-каштановый парик и роскошную накладную бороду, которой следовало прикрыть естественное безобразие. Скрепя сердце, Паук согласился.
Когда же наконец Захарка был готов, Вите ничего не оставалось как только удивляться предвидению Вассианы. С роскошной шевелюрой, выбивающейся из-под богатой лисьей шапки, с окладистой кудрявой бородой, спускающейся на богатый бархатный кафтан, сплошь затканный золотом и серебром, в дорогих сапогах, на которых плюнуть было некуда от драгоценных украшений, сплошь обвешанный и унизанный серьгами, перстнями да печатками, Захарка и впрямь производил впечатление человека с достатком. Да и сам он вполне свыкся со своей ролью и держался степенно, важно распрямив плечи и приподняв голову.
Еще больше поразила Витю кликуша. Козлиха и Лукинична так добросовестно поколдовали над ней, что если бы Витя не видел ее до того на подворье, сам бы поверил, что перед ним порядочная купеческая дочка, а издалека, если с одной стороны поглядеть, то даже и красавица. Уродливую сторону ее лица бабуль-ки старательно задрапировали двумя шелковыми платками, так что сходу и не поймешь, какова она там.
Из своих сундуков княгиня Вассиана достала для Ксении удивительной красоты одежды, тонкого серебристого шелка сплошь расшитого диковинными черными жемчужинами, каких и нет ни у кого. Лукинична, увидав наряд, ахнула от восхищения. По ее словам, таких жемчужин и царицы сроду не носили.
Вошвы летника, пристегнутые к рукавам, сияли розовыми и лиловыми переливами и были оторочены соболиным мехом. Поверх летника предполагалось одеть богатую соболиную телогрею, так как поутру было еще свежо, и таким образом, предоставлялась возможность похвастать жениху мехами. На голову Ксении поверх платка водрузили жемчужный венец, который изображал дома в несколько ярусов, отделявшиеся один от другого поясками из темного жемчуга и бледно-розовых кораллов. В уши повесили длиннющие жемчужные серьги, худенькую шею и запястья обвешали множеством ожерелий и браслетов, к руке прицепили шелковый платок с золотыми вышивками и бахромой.
Все. К назначенному часу вся труппа, в том числе и Витя, была готова.
К Архангельскому собору предполагалось ехать в экипаже княгини Вассианы, но выйти из него на соседней улице, а к самой церкви идти пешком, что вполне объяснялось желанием провинциалов показать столице свои наряды. Сперва хотели отстоять обедню в соборе, как положено, но, взглянув на Ксению, Вассиана засомневалась, что та выдержит около полутора часов в душном помещении, в толпе народа, да еще под заунывные церковные песнопения, вытягивающие душу. Тут никакие травы не подействуют, может произойти срыв и скандал, который сорвет все планы. Тем более что ни к чему привлекать к себе лишнее внимание толпы – мало ли кто там может оказаться. Не нужно, чтобы лица Паука и Ксении запомнились большому количеству людей.
– А если Голенище задумает сыграть с нами шутку и приедет к собору раньше, а то и службу решит отстоять? – сомневался де Армес.
– Ты слишком высокого мнения о чувстве юмора Андомского князя, – уверенно возразила ему княгиня. – Во-первых, он не посмеет покинуть царя во время богослужения, как-никак человек он подневольный, а для государя не присутствовать на заутрене или обедне равносильно измене. А во-вторых, ты приписываешь северному мужику, с весьма вялым и прямолинейным строем ума и серенькими дарованиями, гибкую подвижность и изощренное коварство, присущее латинам. Ты принимаешь его за себя. Ты бы пришел, он не придет, я точно знаю. Был бы кто другой, не Андома, я бы еще задумалась. Нет, он приедет, как договаривались, к концу службы. Он ленив и высокомерен. Он посчитает ниже своего достоинства искать каких-то незнакомых людей в толпе горожан, пришедших на молебен. Зачем утруждаться, когда можно стоять в стороне и ждать, когда к тебе сами подойдут?
Подумав, де Армес согласился с ее доводами.
– Но на всякий случай, – добавила, чуть помедлив, Вассиана, – не будем считать себя умнее своего соперника. Самонадеянность никогда не способствует успеху. Потому ты, Гарсиа, с раннего утра отправишься в Слободу и проследишь, что там и как. В крайнем случае, дашь знать.
На том и порешили.
Оставался еще вопрос, как незаметно выехать среди бела дня из дома Шелешпанских, не привлекая внимания хозяев или князя Ухтомского, например, который ничего не знал о задуманном. Но, по счастливому стечению обстоятельств, князь Афанасий и князь Никита уехали рано поутру к царю, старая княгиня Емельяна все еще лежала, не вставая, в своих покоях, а вечная затворница княгиня Ирина Андреевна не выходила из своих комнат и, как обычно, ни во что не вмешивалась. Молодая княгиня Белозерская, словно по заказу, осталась полновластной хозяйкой дома.
Капитан де Армес покинул усадьбу еще затемно, перед самым рассветом, и никаких тревожных сведений от него пока не поступало. Потому, посадив тайком у конюшен в экипаж Захарку-Паука, Ксению и Машку-Козлиху, которая держала в руках кувшин с заранее приготовленным успокоительным отваром, Витя где-то около полудня открыто подогнал экипаж к парадному крыльцу дома.
Княгиня вышла на ступени, повелела Вите ехать на Гостиный двор к персидским купцам, где она отобрала давеча новые ткани, и привезти их. А также заехать к кузнецу проверить, не требуется ли экипажу какой-нибудь починки. Витя низко поклонился госпоже и юркнул в карету, примостившись рядом с Захаркой. Рыбкин, которого усадили вместо кучера, хлестнул арапником лошадей, экипаж покатился.
К Архангельскому собору прибыли, когда уже зазвонил благовест, извещающий об окончании службы. В условленном месте на соседней улице их встретил капитан де Армес, вновь переодевшийся в коричневую монашескую рясу.
– Надо торопиться, – предупредил испанец. – Наш друг здесь. И народ уже выходит. “Папашу” вперед пропусти, а сам веди “доченьку”, – напутствовал он Витю, – да идите не торопясь, грудь колесом, напыщенно. Сеньориту Ксению покрепче держи под руку, как бы с ней чего не стряслось. Но даже если что и случится, не выдержит она… постарайся вместе с ней побыстрее скрыться в толпе, только не бросай ее, тогда уж точно не выкрутимся.
– Хорошо, хорошо, – закивал головой Витя.
Де Армес, снова надвинув шапку на глаза, отошел и исчез в толпе выходящих из собора прихожан. Машка-Козлиха дала кликуше глотнуть еще отвара – та, слава Богу, пока вела себя тихо и следовала за старухой послушно.
Выйдя из экипажа, направились к храму. Впереди, гордо выступая с посохом, шел Захарка-Паук, надувшийся, как шар, от важности, за ним, в точности следуя указаниям де Армеса, Витя вел Ксению, крепко держа ее за руку. Подойдя к храму, Витя еще раз отметил про себя, как это у де Армеса получается все так удачно рассчитать по месту и времени? Не аря, наверное, крутится по всей Москве без сна и отдыха…
Князя Андомского Витя увидел издалека. Он ожидал их, сидя верхом на лошади, рядом маячил Федор Басманов. Голенище стоял справа от входа, а они подходили с левой стороны. Как и следовало важным персонам, двигались чинно, не спеша, стараясь пропустить вперед как можно больше людей. Витя замечал, как на них глазели со всех сторон, но старался не обращать внимания.
Наконец, они спустились. Машка-Козлиха сразу же отскочила подальше. Витя исподтишка дернул Захарку за расшитый золотом кушак, указывая направление в сторону двоих всадников справа. Тот едва заметно кивнул головой и двинулся к Андоме. Поддерживая Ксению, Витя последовал за ним. Вдруг, почувствовав отсутствие Козлихи, кликуша начала нервно дергать рукой. Витю прошиб холодный пот, – неужели не выдержит? Он начал ласково гладить Ксению по руке, успокаивая.
Вроде подействовало, “невеста” притихла.
Место, где стояли Андомский и Басманов, приближалось. Вот уже до них осталось с десяток метров. От волнения Витя не чувствовал земли под ногами. Он следил, чтобы Ксения, не приведи Господи, не начала мотать головой и не показала бы случайно свой изуродованный глаз, сбив тщательно повязанный Козлихой платок. Подходя к опричникам, Витя почувствовал, что оба молодых человека, боясь подвоха, весьма напряжены и внимательно следят за каждым их шагом.
“Только бы не сбиться, только бы не сбиться, – стучало у Вити в голове, – тьфу-тьфу-тьфу…”
Но когда поравнялись с князем, Витя обнаружил, что тот вовсе и не смотрит ни на саму Ксению, ни на ее мнимого “папашу”. Как и предполагала Вассиана, все его внимание сосредоточилось на дорогих украшениях и на их одеждах.
Они с Басмановым буквально впились взглядом в небывало крупные черные жемчужины, украшающие одеяние невесты. И хотя второй старался держаться в тени и скрывал свои желания, Андома наверняка уже без стеснения прикинул, как можно разом покрыть все долги при помощи этих драгоценностей, да еще и самому пожить на широкую ногу, и в глазах его загорелись хищнические огоньки.
Тут, видно, переборщив от волнения, Витя слишком сильно сжал руку Ксении. Прямо перед Андомским князем она дернулась и чуть не упала, но Витя удержал ее.
Со стороны казалось, что девушка просто оступилась. Но Витя с ужасом ощущал, что кликушу стало трясти как в лихорадке, и она вот-вот закричит. По счастью, миновав опричников, они быстро свернули в проулок, и Андома, если не последовал за ними, видеть их уже не мог. Затаив дыхание, Витя обернулся. Напряжение спало: за спиной никого не было. Зато сбоку, как всегда незаметно, возник де Армес, словно из-под земли вырос.
“Вернись, вернись на площадь, – шепнул он Вите, – они еще там стоят. Мы тебя в экипаже ждать будем.”
Передав подбежавшей Козлихе трясущуюся Ксению, у которой стала выступать пена на губах, Витя поспешил обратно к собору.
Площадь почти опустела, народ уже расходился по домам к обеду. Андома, похоже, действительно ждал, что Витя еще вернется. Во всяком случае, заметил его сразу и подозвал к себе. Растопченко подбежал.
– Слушаю, государь, – сняв шапку, низко поклонился он. – Как, понравилась ли государю невестушка наша?
– Завтра поутру на этом месте будь, – не отвечая на вопрос, приказал ему Андома, – я тебе свой ответ пришлю.
– А в каком часу изволите-с? – уточнил Витя.
– Прямо с рассвета жди. До обедни получишь мой ответ, – резко сказал князь и поворотил коня.
Настроение у него явно было неплохое. Насмешливо улыбаясь, Басманов смерил Витю презрительным взглядом и тоже дал шпоры коню. Опричники ускакали.
Проводив их взглядом, Витя быстрым шагом отправился на улицу, где оставил Рыбкина с экипажем. Здесь все уже были в сборе. Даже де Армес пристроился по-турецки на полу кареты, чтобы не возвращаться пешком. Ксения, испив отвару, успокоилась и даже заснула.
Заехав на Гостиный двор, уже закрывавшийся на полуденный перерыв, за тканями для княгини Вассианы, они вернулись в дом Шелешпанских. На старой конюшне Витя тщательно собрал с “артистов” “реквизит” и сдал его поштучно де Армесу.
У Козлихи, успевшей припрятать в карман пару жемчужин, Вите пришлось украденное конфисковать. Но испанец разрешил оставить их старухе как вознаграждение.
Переодевшись в свой черный бархатный костюм, он направился в покои к княгине и вскоре вернулся с тремя золотыми браслетами, украшенными агатами и сердоликами для Захарки, – платой за участие в первом действии.
В отличие от Вити, который постоянно мысленно отматывал все происшедшее назад и анализировал, не допустил ли он где ошибки, капитан Гарсиа был уверен, что второе действие будет обязательно, а возможно, даже и третье, и потому приказал “артистов” не отпускать, а накормить и тайно держать в усадьбе, но так, чтобы никто не видел.
Весьма довольные наградами княгини, Захарка и Козлиха с кликушей с удовольствием разместились в дряхлой постройке, примыкающей к конюшням, где зимой хранилось сено, а пока просто валялось разное барахло.
Ночью Витя не сомкнул глаз, а едва рассвело, он, как велел Голенище, снова отправился к Архангельскому собору. Мысленно Растопченко уже готовился к тому, что все провалилось и ему придется вернуться домой, не солоно хлебавши. Однако, к немалому изумлению его, посланец князя не заставил себя долго ждать. Как только Витя оказался в назначенном месте, к нему почти сразу подъехал всадник. Нагнувшись из седла к чекисту, он негромко сказал, что князь Ан-домский просит Витиного хозяина назначить ему сго-ворный день, дабы составить, как положено, рядные записи и договориться о венчании. Вечером перед закатом он снова приедет сюда, чтобы передать ответ хозяина князю.
Витя радостно закивал и стремглав помчался обратно. Начинался второй акт представления, в котором он, Витя Растопченко, бывший майор советской госбезопасности, так ничего и не добившейся по службе, теперь играл одну из основных ролей, о которой мечтал когда-то в юности.
ГЛАВА 9
– Говорит, красавица, – ответил за Витю Андома, – хотя для меня все равно, что у нее на лице, главное, что в ее сундуках.
– Это верно, – согласился Басманов и, наклонившись к уху князя Андрея, что-то зашептал ему. Витя сделал вид, что поглощен вином и не слушает их, но сам навострил уши, как мог.
– Для тебя случай-то подходящий, – шептал Басманов. – Люди в Москве неизвестные, без связей, а мнения, видать, о себе высокого. Покрасоваться в столице хотят. Таких простаков поймать в сети легче легкого. Женишься на ней, денежки отцовские приберешь к рукам, а потом жену в монастырь упечь сможешь. Или помрет от чего. Мало ли что бывает. Кто за них заступится здесь? Никто. Кто их знает? Всяко, приданое при тебе останется. Долги покроешь, себя обеспечишь безбедно. Так что не упускай момент. Пока дождешься ты своего наследства белозерского, да богатую итальянку – сколько воды еще утечет. Как переломаешь старшего братца своего, да если Никитка еще встрянет, каким концом дело обернется – бабушка надвое сказала. Решай…
– Гони в шею своего знакомца да за стол садись, хозяин кличет, – громко закончил свою речь Басманов и отошел к столу для почетных гостей, сев рядом с Вяземским.
– Да, пора идти тебе, – подтолкнул Витю к выходу Андома. – Понравилось вино?
– Ох, вкусно, государь, ох, вкусно, спасибоч-ки, – поставив недопитый кубок на лавку, Витя кланяясь, отступал спиной к двери.
. – А что, невеста ваша тоже в Москве? – спросил его князь Андрей, когда Витя был уже почти на пороге.
– Да, конечно, – подтвердил тот.
– Где бы мог я взглянуть на нее?
– В церковь каженный денечек ходим, – услужливо доложил Витя, – на молебен…
– Передай хозяину, что завтра приеду поглядеть на нее, – решил Андома. – В какую церковь ходите?
– В Архангельский собор, государь.
– Вот завтра как с обедни пойдете, мимо меня ее проведешь. И отец пусть присутствует, на него тоже поглядеть хочу. Как из собора выйдешь, я по правую руку стоять буду…
– Хорошо, хорошо, государь, – быстро согласился Витя, – как прикажете. Только позвольте полюбопытствовать, как зоветесь вы? Я вижу, что господин знатный, да как хозяину сказать, чтоб поверил?
– Князь Андомский, царский телохранитель, так и передай, – ответил Андома и тут же выставил Витю за дверь.
– Ой, такой знатный господин, такая честь для нас… – запричитал Витя, опять кланяясь. Андома вдруг рассмеялся, снова подхватил Витю за шиворот и, вытащив на крыльцо, скинул с лестницы вниз, подтолкнув сапогом под зад.
– Катись! – напутствовал он его с беззлобным смехом, – и помни: завтра! Обманешь – не попадайся мне лучше!
– Спасибочки, спасибочки, – тоненько блеял Витя, скатываясь кубарем по лестнице вниз и с ужасом думая, что на этот раз он точно что-нибудь сломает. И сломал бы, не подставь ему внизу де Армес свою спину. Со стороны казалось, будто Витя, завершая перелет, столкнулся на дворе с одним из монахов.
– Лошадь бери, и за ворота, – прошептал Гарсиа Растопченко. И громко вскрикнув, якобы от боли, отскочил в сторону, крестясь и призывая Господа образумить полоумного.
Прихрамывая, Витя направился к воротам, отвязал свою полусонную лошаденку, кое-как взобрался на нее и выехал на дорогу. От многочисленных ушибов у него болело все тело, но все-таки он был доволен собой: пока все получалось, как задумали. Выехав из дворца, он некоторое время размышлял, куда ему ехать, направо или налево. Затем спросил княжеского слугу, закрывавшего за ним ворота:
– А до Москвы куда, служивый?
Тот что-то ответил, но Витя уже не слушал его. Впереди на шляхе он увидел коричневую рясу де Армеса и, ударив лошаденку пятками, поскакал за ним.
* * *
Известие о том, что Андома попался на удочку, весьма порадовало княгиню Вассиану, и даже его желание взглянуть на невесту не смутило ее.– Мы так закутаем ее в шелка и драгоценности, что Андома и думать забудет смотреть на ее лицо, – возразила она де Армесу, сомневавшемуся стоит ли сразу показывать Голенищу кликушу. Ведь, в конце концов, ее и подменить на первый раз можно… – Для успокоения напоим ее травой. Проведем так, чтобы только одна половина лица видна была. В крайнем случае, если не будет получатся, подставим ему Стешку, она – смазливая, не все же ей слезы лить, можно и покрасоваться на людях. Только боюсь я, что может Андома знать ее, да и лишние люди в нашем деле не нужны. Так что лучше действовать наверняка. Впрочем, не невеста интересует князя, а ее папочка. Вот здесь надо не промахнуться. Даже если мы ее и вовсе кутать не будем, а покажем во всем уродстве, коли папочка богатым представится, Голенище согласится. Жаден больно. Деньги ему нужны, деньги…
В тот же вечер, по приказанию княгини, Витя, разыскав через Лукиничну Козлиху, сунул ей золотой браслет с руки княгини Вассианы и послал немедленно на Даниловское подворье за Ксенией.
– Сюда приведешь, но только тихо, чтоб не заметил никто, – приказал он старухе, довольно мурлыкавшей, разглядывая драгоценную безделушку.
– Ага, ага, – затрясла головой Машка и уже собралась бежать, но Витя остановил ее, прихватив за юбку.
– Значок верни, – сказал он старухе строго, – браслета тебе по уши хватит.
Браслет Козлихе очень понравился, и потому с изображением Феликса Эдмундовича она рассталась без жалости. Отпустив старуху, Витя с удовлетворением потер рукавом значок и приколол его с изнанки кафтана поближе к сердцу.
– Так-то лучше…
Сам он, едва стемнело, поспешил в сопровождении Рыбкина в ропату за Пауком.
Захарка не подвел, был на месте, и к полуночи все главные действующие лица будущего костюмированного спектакля собрались на конюшне князей Шелешпанских.
Непосредственное руководство подготовкой операции Витя, как истинный ученик Феликса Эдмундовича, взял на себя.
Приготовив отвар из успокоительных трав, Лукинична и Козлиха напоили Ксению и, дождавшись, пока она впадет в состояние полусна, раздели ее, вымыли дочиста горячей водой с мылом, натерли тело розовым маслом, расчесали волосы, а затем принялись по всем правилам пудрить и красить ей лицо. В это же время в другой части конюшне Рыбкин и Витя оттирали и отмывали Захарку, аккуратно подстригли его и расчесали бороденку.
Вскоре появился де Армес. Из покоев княгини он принес одежду для Ксении и Захарки. Княгине не понравилось, что “папаша” невесты рыжий. По ее мнению, на Руси рыжие не производят впечатления солидных людей. Она приказала остричь Захарке волосы и бороду, а вместо них прислала темно-каштановый парик и роскошную накладную бороду, которой следовало прикрыть естественное безобразие. Скрепя сердце, Паук согласился.
Когда же наконец Захарка был готов, Вите ничего не оставалось как только удивляться предвидению Вассианы. С роскошной шевелюрой, выбивающейся из-под богатой лисьей шапки, с окладистой кудрявой бородой, спускающейся на богатый бархатный кафтан, сплошь затканный золотом и серебром, в дорогих сапогах, на которых плюнуть было некуда от драгоценных украшений, сплошь обвешанный и унизанный серьгами, перстнями да печатками, Захарка и впрямь производил впечатление человека с достатком. Да и сам он вполне свыкся со своей ролью и держался степенно, важно распрямив плечи и приподняв голову.
Еще больше поразила Витю кликуша. Козлиха и Лукинична так добросовестно поколдовали над ней, что если бы Витя не видел ее до того на подворье, сам бы поверил, что перед ним порядочная купеческая дочка, а издалека, если с одной стороны поглядеть, то даже и красавица. Уродливую сторону ее лица бабуль-ки старательно задрапировали двумя шелковыми платками, так что сходу и не поймешь, какова она там.
Из своих сундуков княгиня Вассиана достала для Ксении удивительной красоты одежды, тонкого серебристого шелка сплошь расшитого диковинными черными жемчужинами, каких и нет ни у кого. Лукинична, увидав наряд, ахнула от восхищения. По ее словам, таких жемчужин и царицы сроду не носили.
Вошвы летника, пристегнутые к рукавам, сияли розовыми и лиловыми переливами и были оторочены соболиным мехом. Поверх летника предполагалось одеть богатую соболиную телогрею, так как поутру было еще свежо, и таким образом, предоставлялась возможность похвастать жениху мехами. На голову Ксении поверх платка водрузили жемчужный венец, который изображал дома в несколько ярусов, отделявшиеся один от другого поясками из темного жемчуга и бледно-розовых кораллов. В уши повесили длиннющие жемчужные серьги, худенькую шею и запястья обвешали множеством ожерелий и браслетов, к руке прицепили шелковый платок с золотыми вышивками и бахромой.
Все. К назначенному часу вся труппа, в том числе и Витя, была готова.
К Архангельскому собору предполагалось ехать в экипаже княгини Вассианы, но выйти из него на соседней улице, а к самой церкви идти пешком, что вполне объяснялось желанием провинциалов показать столице свои наряды. Сперва хотели отстоять обедню в соборе, как положено, но, взглянув на Ксению, Вассиана засомневалась, что та выдержит около полутора часов в душном помещении, в толпе народа, да еще под заунывные церковные песнопения, вытягивающие душу. Тут никакие травы не подействуют, может произойти срыв и скандал, который сорвет все планы. Тем более что ни к чему привлекать к себе лишнее внимание толпы – мало ли кто там может оказаться. Не нужно, чтобы лица Паука и Ксении запомнились большому количеству людей.
– А если Голенище задумает сыграть с нами шутку и приедет к собору раньше, а то и службу решит отстоять? – сомневался де Армес.
– Ты слишком высокого мнения о чувстве юмора Андомского князя, – уверенно возразила ему княгиня. – Во-первых, он не посмеет покинуть царя во время богослужения, как-никак человек он подневольный, а для государя не присутствовать на заутрене или обедне равносильно измене. А во-вторых, ты приписываешь северному мужику, с весьма вялым и прямолинейным строем ума и серенькими дарованиями, гибкую подвижность и изощренное коварство, присущее латинам. Ты принимаешь его за себя. Ты бы пришел, он не придет, я точно знаю. Был бы кто другой, не Андома, я бы еще задумалась. Нет, он приедет, как договаривались, к концу службы. Он ленив и высокомерен. Он посчитает ниже своего достоинства искать каких-то незнакомых людей в толпе горожан, пришедших на молебен. Зачем утруждаться, когда можно стоять в стороне и ждать, когда к тебе сами подойдут?
Подумав, де Армес согласился с ее доводами.
– Но на всякий случай, – добавила, чуть помедлив, Вассиана, – не будем считать себя умнее своего соперника. Самонадеянность никогда не способствует успеху. Потому ты, Гарсиа, с раннего утра отправишься в Слободу и проследишь, что там и как. В крайнем случае, дашь знать.
На том и порешили.
Оставался еще вопрос, как незаметно выехать среди бела дня из дома Шелешпанских, не привлекая внимания хозяев или князя Ухтомского, например, который ничего не знал о задуманном. Но, по счастливому стечению обстоятельств, князь Афанасий и князь Никита уехали рано поутру к царю, старая княгиня Емельяна все еще лежала, не вставая, в своих покоях, а вечная затворница княгиня Ирина Андреевна не выходила из своих комнат и, как обычно, ни во что не вмешивалась. Молодая княгиня Белозерская, словно по заказу, осталась полновластной хозяйкой дома.
Капитан де Армес покинул усадьбу еще затемно, перед самым рассветом, и никаких тревожных сведений от него пока не поступало. Потому, посадив тайком у конюшен в экипаж Захарку-Паука, Ксению и Машку-Козлиху, которая держала в руках кувшин с заранее приготовленным успокоительным отваром, Витя где-то около полудня открыто подогнал экипаж к парадному крыльцу дома.
Княгиня вышла на ступени, повелела Вите ехать на Гостиный двор к персидским купцам, где она отобрала давеча новые ткани, и привезти их. А также заехать к кузнецу проверить, не требуется ли экипажу какой-нибудь починки. Витя низко поклонился госпоже и юркнул в карету, примостившись рядом с Захаркой. Рыбкин, которого усадили вместо кучера, хлестнул арапником лошадей, экипаж покатился.
К Архангельскому собору прибыли, когда уже зазвонил благовест, извещающий об окончании службы. В условленном месте на соседней улице их встретил капитан де Армес, вновь переодевшийся в коричневую монашескую рясу.
– Надо торопиться, – предупредил испанец. – Наш друг здесь. И народ уже выходит. “Папашу” вперед пропусти, а сам веди “доченьку”, – напутствовал он Витю, – да идите не торопясь, грудь колесом, напыщенно. Сеньориту Ксению покрепче держи под руку, как бы с ней чего не стряслось. Но даже если что и случится, не выдержит она… постарайся вместе с ней побыстрее скрыться в толпе, только не бросай ее, тогда уж точно не выкрутимся.
– Хорошо, хорошо, – закивал головой Витя.
Де Армес, снова надвинув шапку на глаза, отошел и исчез в толпе выходящих из собора прихожан. Машка-Козлиха дала кликуше глотнуть еще отвара – та, слава Богу, пока вела себя тихо и следовала за старухой послушно.
Выйдя из экипажа, направились к храму. Впереди, гордо выступая с посохом, шел Захарка-Паук, надувшийся, как шар, от важности, за ним, в точности следуя указаниям де Армеса, Витя вел Ксению, крепко держа ее за руку. Подойдя к храму, Витя еще раз отметил про себя, как это у де Армеса получается все так удачно рассчитать по месту и времени? Не аря, наверное, крутится по всей Москве без сна и отдыха…
Князя Андомского Витя увидел издалека. Он ожидал их, сидя верхом на лошади, рядом маячил Федор Басманов. Голенище стоял справа от входа, а они подходили с левой стороны. Как и следовало важным персонам, двигались чинно, не спеша, стараясь пропустить вперед как можно больше людей. Витя замечал, как на них глазели со всех сторон, но старался не обращать внимания.
Наконец, они спустились. Машка-Козлиха сразу же отскочила подальше. Витя исподтишка дернул Захарку за расшитый золотом кушак, указывая направление в сторону двоих всадников справа. Тот едва заметно кивнул головой и двинулся к Андоме. Поддерживая Ксению, Витя последовал за ним. Вдруг, почувствовав отсутствие Козлихи, кликуша начала нервно дергать рукой. Витю прошиб холодный пот, – неужели не выдержит? Он начал ласково гладить Ксению по руке, успокаивая.
Вроде подействовало, “невеста” притихла.
Место, где стояли Андомский и Басманов, приближалось. Вот уже до них осталось с десяток метров. От волнения Витя не чувствовал земли под ногами. Он следил, чтобы Ксения, не приведи Господи, не начала мотать головой и не показала бы случайно свой изуродованный глаз, сбив тщательно повязанный Козлихой платок. Подходя к опричникам, Витя почувствовал, что оба молодых человека, боясь подвоха, весьма напряжены и внимательно следят за каждым их шагом.
“Только бы не сбиться, только бы не сбиться, – стучало у Вити в голове, – тьфу-тьфу-тьфу…”
Но когда поравнялись с князем, Витя обнаружил, что тот вовсе и не смотрит ни на саму Ксению, ни на ее мнимого “папашу”. Как и предполагала Вассиана, все его внимание сосредоточилось на дорогих украшениях и на их одеждах.
Они с Басмановым буквально впились взглядом в небывало крупные черные жемчужины, украшающие одеяние невесты. И хотя второй старался держаться в тени и скрывал свои желания, Андома наверняка уже без стеснения прикинул, как можно разом покрыть все долги при помощи этих драгоценностей, да еще и самому пожить на широкую ногу, и в глазах его загорелись хищнические огоньки.
Тут, видно, переборщив от волнения, Витя слишком сильно сжал руку Ксении. Прямо перед Андомским князем она дернулась и чуть не упала, но Витя удержал ее.
Со стороны казалось, что девушка просто оступилась. Но Витя с ужасом ощущал, что кликушу стало трясти как в лихорадке, и она вот-вот закричит. По счастью, миновав опричников, они быстро свернули в проулок, и Андома, если не последовал за ними, видеть их уже не мог. Затаив дыхание, Витя обернулся. Напряжение спало: за спиной никого не было. Зато сбоку, как всегда незаметно, возник де Армес, словно из-под земли вырос.
“Вернись, вернись на площадь, – шепнул он Вите, – они еще там стоят. Мы тебя в экипаже ждать будем.”
Передав подбежавшей Козлихе трясущуюся Ксению, у которой стала выступать пена на губах, Витя поспешил обратно к собору.
Площадь почти опустела, народ уже расходился по домам к обеду. Андома, похоже, действительно ждал, что Витя еще вернется. Во всяком случае, заметил его сразу и подозвал к себе. Растопченко подбежал.
– Слушаю, государь, – сняв шапку, низко поклонился он. – Как, понравилась ли государю невестушка наша?
– Завтра поутру на этом месте будь, – не отвечая на вопрос, приказал ему Андома, – я тебе свой ответ пришлю.
– А в каком часу изволите-с? – уточнил Витя.
– Прямо с рассвета жди. До обедни получишь мой ответ, – резко сказал князь и поворотил коня.
Настроение у него явно было неплохое. Насмешливо улыбаясь, Басманов смерил Витю презрительным взглядом и тоже дал шпоры коню. Опричники ускакали.
Проводив их взглядом, Витя быстрым шагом отправился на улицу, где оставил Рыбкина с экипажем. Здесь все уже были в сборе. Даже де Армес пристроился по-турецки на полу кареты, чтобы не возвращаться пешком. Ксения, испив отвару, успокоилась и даже заснула.
Заехав на Гостиный двор, уже закрывавшийся на полуденный перерыв, за тканями для княгини Вассианы, они вернулись в дом Шелешпанских. На старой конюшне Витя тщательно собрал с “артистов” “реквизит” и сдал его поштучно де Армесу.
У Козлихи, успевшей припрятать в карман пару жемчужин, Вите пришлось украденное конфисковать. Но испанец разрешил оставить их старухе как вознаграждение.
Переодевшись в свой черный бархатный костюм, он направился в покои к княгине и вскоре вернулся с тремя золотыми браслетами, украшенными агатами и сердоликами для Захарки, – платой за участие в первом действии.
В отличие от Вити, который постоянно мысленно отматывал все происшедшее назад и анализировал, не допустил ли он где ошибки, капитан Гарсиа был уверен, что второе действие будет обязательно, а возможно, даже и третье, и потому приказал “артистов” не отпускать, а накормить и тайно держать в усадьбе, но так, чтобы никто не видел.
Весьма довольные наградами княгини, Захарка и Козлиха с кликушей с удовольствием разместились в дряхлой постройке, примыкающей к конюшням, где зимой хранилось сено, а пока просто валялось разное барахло.
Ночью Витя не сомкнул глаз, а едва рассвело, он, как велел Голенище, снова отправился к Архангельскому собору. Мысленно Растопченко уже готовился к тому, что все провалилось и ему придется вернуться домой, не солоно хлебавши. Однако, к немалому изумлению его, посланец князя не заставил себя долго ждать. Как только Витя оказался в назначенном месте, к нему почти сразу подъехал всадник. Нагнувшись из седла к чекисту, он негромко сказал, что князь Ан-домский просит Витиного хозяина назначить ему сго-ворный день, дабы составить, как положено, рядные записи и договориться о венчании. Вечером перед закатом он снова приедет сюда, чтобы передать ответ хозяина князю.
Витя радостно закивал и стремглав помчался обратно. Начинался второй акт представления, в котором он, Витя Растопченко, бывший майор советской госбезопасности, так ничего и не добившейся по службе, теперь играл одну из основных ролей, о которой мечтал когда-то в юности.
ГЛАВА 9
Свадьба и казнь
По взаимному согласию, сговор учредили на следующий день после обеда, в доме князя Афанасия Вяземского, который вызвался быть посредником. По обычаю полагалось родителям жениха ехать в дом родителей невесты. Но князь Андомский осиротел еще в ранней юности. Заменяющего по обычаю в таких случаях старшего родственника из рода Белозерских он звать не хотел, собственного дома в Москве не имел, а жил, как большинство опричников, при государе в Слободе.
Невеста же недавно приехала в Москву и хотя, по словам свата, в деньгах нужды не имела, но своего дома отец ее купить еще не успел, а только приглядел добротный двор в центре столицы.
– Вот сразу после свадьбы и оформим, – уверенно обещал Витя. – А пока, прощеньица просим, негде принять нам такого знатного государя. Комнаты арендуем на Гостином дворе, где купцы живут. Комнаты неплохие, да тесновато очень.
Тащиться на Гостиный двор на глазах всей Москвы Андоме и самому не хотелось – что зря давать повод для разговоров. Тут как раз, весьма кстати и предложил Афанасий Вяземский свое посредничество.
Как и положено, представители со стороны невесты, то есть Витя и Захарка-Паук, еще пуще разукрашенный по такому случаю, прибыли в дом князя Вяземского первыми. Едва подъехал князь Андомский в своем расшитом тамплиерскими топазами ярко-зеленом кафтане, Витя с Захаркой поспешили ему навстречу, кланялись до земли, спину не жалели, затем проводили его и сопровождавшего князя неизменного Федора Басманова в просторные палаты, где недавно гремел пир. Князь Вяземский, также державший сторону жениха, усадил своих соратников на почетных местах в переднем углу, а гостей со стороны невесты – напротив.
По приличию, полагалось сперва немного помолчать. Затем князь Вяземский от лица жениха завел речь о том, что приехал-де жених с делом добрым и намерением серьезным. Тут Захарка-Паук, как репетировали на конюшне, слегка приподнялся, поклонился и заверил жениха, что очень рад встрече. Затем наступила очередь Вити. Не жалея красноречия, он начал нахваливать честное имя жениха, его заслуги перед государем, превозносить знатность его происхождения, со своей же стороны тоже не умолчал ни о славных купеческих традициях невестиной семьи, ни о заманчивом приданом, ей полагающемся, ни о прелестях невесты. Под конец хитро намекнул, что поскольку смотрины-то уже прошли, коли жених отвернет в сторону, так и отступного попросить можем, за бесчестие-то.
Андома изумленно приподнял брови на последнее Витино заявление, но промолчал. Тогда, заключил князь Вяземский вступительную часть беседы, раз стороны подтвердили свои намерения, пора бы и уговор составить. Все согласились. Послали за подьячим, который ожидал в соседней комнате, чтобы писать рядные записи. По взаимному договору записали черным по белому, что князь Андомский обязуется взять в жены купеческую дочку Ксению Лопатину, а отец Ксении – выдать ее замуж и дать за ней приданое. Срок венчания Витя предложил установить через неделю после сговора, так как княгиня Вассиана строго-настрого запретила ему проявлять никчемную поспешность и излишнюю заинтересованность.
– Андома сам не захочет тянуть долго, денежки ему как можно скорей нужны, ночей спать не будет, пока не завладеет ими, – говорила она и не ошиблась.
Князь Вяземский от лица князя Анд омского спросил Захарку, сумеет ли невестина сторона осуществить все свадебные приготовления да чины собрать за три дня: мол, жених хотел бы венчаться поскорее.
– Что же, – степенно ответил Захарка-Паук, поглаживая накладную бороду, – трудновато, конечно, но ради уважения к жениху можно.
Так и записали – через три дня после сговора. Наконец встал самый важный вопрос – о приданом. Тут Андома уже взял все разговоры на себя. Захарка, по заранее заученному тексту, начал неторопливо перечислять, что он дает за “дочкой”: постель, платья, домашнюю утварь, скотину, зерно…
Но все эти тряпки да козы мало интересовали Андому. Он прервал Захарку, задав прямой вопрос, сколько тот дает за девушкой украшении, драгоценных камней и денег.
– Денежки – на стол, девицу – за стол, – нагло рассмеялся он. – Все требую записать в подробностях, а если потом откажешься от чего, так я попятное с тебя сдеру, так и знай, – предупредил он, грозно глянув на Витю. Мол, еще неизвестно, кто кому и сколько заплатит.
– Конечно, конечно, – согласился Захарка. – Я честный купец, все, что запишем, все отдам, а коли сговоримся сегодня, так и задаток мой при мне.
Он многозначительно кивнул Вите. Тот поспешил в переднюю, где ждал его Рыбкин с большим сундуком. Вместе они втащили его в комнату и раскрыли перед Андомой. Сундук был с верхом наполнен украшениями и посудой из чистого золота.
Голенище сразу стал сговорчивее. От неустойки отказался. В остальном же пенять родственникам невесты на скупость ему не приходилось. В рядную запись включили столько сундуков украшений, камней и золотых монет, что даже у князя Вяземского такое приданое вызвало зависть. Он бы теперь и сам на Ксении женился, да Андома его опередил.
Наконец, перечисление закончили. Андома потребовал, чтобы еще до свадьбы приданое доставили к нему в Слободу. Но Захарка отказался, сославшись на то, что не возит с собой все-свое добро, так как боится, что разбойники ограбят по дороге, так что за частью приданого надобно ему людей до дому послать. Но сразу после свадьбы все привезут к государю, куда прикажет, а лучше всего – сразу в новый дом, который он намеревается завтра-послезавтра купить для молодоженов.
Ну, а чтобы государь не сомневался в его обещаниях, он велит уже сегодня к вечеру доставить князю в Слободу сундуки с парчой и жемчугом, так что государь наверняка будет доволен.
– А пока, – Захарка достал из кармана небольшую бархатную коробочку, ; – раз можно считать, что сговорились мы, вот государю подарочек от невесты.
Паук торжественно раскрыл коробочку и протянул ее Андоме. Ахнули все, в том числе и Басманов с Вяземским. На алом бархате в коробочке покоились две великолепные жемчужины, черная и розовая, цена которых трудно поддавалась исчислению.
Невеста же недавно приехала в Москву и хотя, по словам свата, в деньгах нужды не имела, но своего дома отец ее купить еще не успел, а только приглядел добротный двор в центре столицы.
– Вот сразу после свадьбы и оформим, – уверенно обещал Витя. – А пока, прощеньица просим, негде принять нам такого знатного государя. Комнаты арендуем на Гостином дворе, где купцы живут. Комнаты неплохие, да тесновато очень.
Тащиться на Гостиный двор на глазах всей Москвы Андоме и самому не хотелось – что зря давать повод для разговоров. Тут как раз, весьма кстати и предложил Афанасий Вяземский свое посредничество.
Как и положено, представители со стороны невесты, то есть Витя и Захарка-Паук, еще пуще разукрашенный по такому случаю, прибыли в дом князя Вяземского первыми. Едва подъехал князь Андомский в своем расшитом тамплиерскими топазами ярко-зеленом кафтане, Витя с Захаркой поспешили ему навстречу, кланялись до земли, спину не жалели, затем проводили его и сопровождавшего князя неизменного Федора Басманова в просторные палаты, где недавно гремел пир. Князь Вяземский, также державший сторону жениха, усадил своих соратников на почетных местах в переднем углу, а гостей со стороны невесты – напротив.
По приличию, полагалось сперва немного помолчать. Затем князь Вяземский от лица жениха завел речь о том, что приехал-де жених с делом добрым и намерением серьезным. Тут Захарка-Паук, как репетировали на конюшне, слегка приподнялся, поклонился и заверил жениха, что очень рад встрече. Затем наступила очередь Вити. Не жалея красноречия, он начал нахваливать честное имя жениха, его заслуги перед государем, превозносить знатность его происхождения, со своей же стороны тоже не умолчал ни о славных купеческих традициях невестиной семьи, ни о заманчивом приданом, ей полагающемся, ни о прелестях невесты. Под конец хитро намекнул, что поскольку смотрины-то уже прошли, коли жених отвернет в сторону, так и отступного попросить можем, за бесчестие-то.
Андома изумленно приподнял брови на последнее Витино заявление, но промолчал. Тогда, заключил князь Вяземский вступительную часть беседы, раз стороны подтвердили свои намерения, пора бы и уговор составить. Все согласились. Послали за подьячим, который ожидал в соседней комнате, чтобы писать рядные записи. По взаимному договору записали черным по белому, что князь Андомский обязуется взять в жены купеческую дочку Ксению Лопатину, а отец Ксении – выдать ее замуж и дать за ней приданое. Срок венчания Витя предложил установить через неделю после сговора, так как княгиня Вассиана строго-настрого запретила ему проявлять никчемную поспешность и излишнюю заинтересованность.
– Андома сам не захочет тянуть долго, денежки ему как можно скорей нужны, ночей спать не будет, пока не завладеет ими, – говорила она и не ошиблась.
Князь Вяземский от лица князя Анд омского спросил Захарку, сумеет ли невестина сторона осуществить все свадебные приготовления да чины собрать за три дня: мол, жених хотел бы венчаться поскорее.
– Что же, – степенно ответил Захарка-Паук, поглаживая накладную бороду, – трудновато, конечно, но ради уважения к жениху можно.
Так и записали – через три дня после сговора. Наконец встал самый важный вопрос – о приданом. Тут Андома уже взял все разговоры на себя. Захарка, по заранее заученному тексту, начал неторопливо перечислять, что он дает за “дочкой”: постель, платья, домашнюю утварь, скотину, зерно…
Но все эти тряпки да козы мало интересовали Андому. Он прервал Захарку, задав прямой вопрос, сколько тот дает за девушкой украшении, драгоценных камней и денег.
– Денежки – на стол, девицу – за стол, – нагло рассмеялся он. – Все требую записать в подробностях, а если потом откажешься от чего, так я попятное с тебя сдеру, так и знай, – предупредил он, грозно глянув на Витю. Мол, еще неизвестно, кто кому и сколько заплатит.
– Конечно, конечно, – согласился Захарка. – Я честный купец, все, что запишем, все отдам, а коли сговоримся сегодня, так и задаток мой при мне.
Он многозначительно кивнул Вите. Тот поспешил в переднюю, где ждал его Рыбкин с большим сундуком. Вместе они втащили его в комнату и раскрыли перед Андомой. Сундук был с верхом наполнен украшениями и посудой из чистого золота.
Голенище сразу стал сговорчивее. От неустойки отказался. В остальном же пенять родственникам невесты на скупость ему не приходилось. В рядную запись включили столько сундуков украшений, камней и золотых монет, что даже у князя Вяземского такое приданое вызвало зависть. Он бы теперь и сам на Ксении женился, да Андома его опередил.
Наконец, перечисление закончили. Андома потребовал, чтобы еще до свадьбы приданое доставили к нему в Слободу. Но Захарка отказался, сославшись на то, что не возит с собой все-свое добро, так как боится, что разбойники ограбят по дороге, так что за частью приданого надобно ему людей до дому послать. Но сразу после свадьбы все привезут к государю, куда прикажет, а лучше всего – сразу в новый дом, который он намеревается завтра-послезавтра купить для молодоженов.
Ну, а чтобы государь не сомневался в его обещаниях, он велит уже сегодня к вечеру доставить князю в Слободу сундуки с парчой и жемчугом, так что государь наверняка будет доволен.
– А пока, – Захарка достал из кармана небольшую бархатную коробочку, ; – раз можно считать, что сговорились мы, вот государю подарочек от невесты.
Паук торжественно раскрыл коробочку и протянул ее Андоме. Ахнули все, в том числе и Басманов с Вяземским. На алом бархате в коробочке покоились две великолепные жемчужины, черная и розовая, цена которых трудно поддавалась исчислению.