Дьякова Виктория. Наследники Борджиа (Боярская сотня - 9)

   - Что делать, госпожа, что делать?! - оторвала аббатиссу от ее мыслей бледная, иссохшая от страданий давняя подруга графини Лолит Маймун. - Люди измучены, у нас нет воды, нет пищи, мы все погибнем здесь, госпожа! - Закрыв лицо руками, Лолит зарыдала.
   Обняв ее, Алинор прислонила ее голову к своему плечу.
   - Мужайся, девочка моя. У нас нет воды, но у нас есть вера. У нас нет хлеба, но у нас есть стойкость и пример Христов. Мы посвятили себя Господу не только для того, чтобы вкушать от Него дары, но для того, чтобы вынести все испытания во имя великого торжества Его. И как бы ни сложилась наша судьба, помни: мы не погибнем. Христос ждет нас на небесах и встретит нас в светлом царствии своем. Так чего же нам бояться?
   От своей воспитанницы, египетской царевны Ате-наис, которую Алинор вырастила с детства в своем монастыре, аббатисса знала о намерениях султана Би-барса относительно нее.
   Атенаис, или просто Тана, как называли ее чаще франки, служила тайной шпионкой тамплиеров. Часто прикинувшись маркитанткой, она направлялась в ряды в мусульманских воинов, высматривая расположение их армии, подслушивая разговоры солдат и узнавая из них о планах султанов. Иногда она брала с собой сосуд с греческим огнем, который тщательно прятала, и если удавалось, взрывала его поблизости от мусульманских военачальников. Так погиб, спаленный заживо, родственник Бибарса халиф Келаун, один из лучших сарацинских предводителей. Атенаис передала своей госпоже слова султана о том, что франкскую аббатиссу-художницу необходимо захватить живой и обратить в ислам, чтобы впредь она служила Магомету. И для себя Алинор прекрасно понимала, что в сложившейся ситуации для нее остается только один спасительный выход - умереть в Акре.
   Чернильно-перламутровые сгустки тумана над сиреневыми холмами Акры постепенно рассеялись. Алый шар солнца поднимался все выше. Мусульманскии лагерь ожил и закипел, как растревоженный муравейник. Раздались призывные звуки боевой музыки. Имамы заголосили наперебой свои молитвы. Построившись в длинные ряды, мусульмане тучей двинулись на Акру. Над городом ударил колокольный набат, возвещающий о новом штурме.
   Измученные защитники Акры снова спешили на ее укрепления. Маршал Храма Гильом де Аре вошел в монастырь святой Бернардины и быстро поднявшись на башню, подошел к Алинор.
   - Венецианцы попробуют сегодня пробить блокаду гавани, - сказал он. Тебе необходимо отбыть с ними на Кипр.
   Оторвавшись от созерцания шествия сарацин, Алинор повернулась и молча посмотрела в его подернутые красноватыми ниточками усталости глаза.
   - Нет, Гильом, - упрямо покачала головой она, - я не покину Акру. Я останусь здесь, с тобой.
   - Ты должна уехать. Ради наших сыновей, - настаивал он и впервые позволил себе вслух упомянуть о своих детях
   - Наши дети уже совсем большие, - Алинор опустила голову, чтобы скрыть от него горечь, пронзившую ее сердце, - они выросли без меня. Они не знают меня. Хороша же я буду, теперь явившись к ним, столько лет спустя после их рождения! Да и зачем? Пусть они живут счастливо и ничего не ведают о наших страданиях. Я останусь здесь, Гильом, - повторила она твердо, со спокойной уверенностью в голосе. - Я знаю, Господь не оставит нас. Сегодня, в день Святого Воскресения Своего, Он не покинет Акру!
   Она вскинула голову, и глаза ее взволнованно блеснули.
   - Посмотри, сколько людей собралось в моем монастыре! Они и прежде приходили сюда, в горе своем и в радости. Теперь они пришли сюда искать спасения и заступничества Христова. Как же ты думаешь, что я могу оставить Акру и свой монастырь, бросив всех их, тех кто пришел ко мне за защитой, кто поверил мне, поверил в Христа? Нет, я не могу предать их! Мы вместе будем стоять до конца в этом городе, где прошла наша жизнь, и мы вместе умрем, если придется.
   - Прости меня. - Резкая морщина рассекла пополам лоб Маршала. Морское бриз трепал его поседевшие волосы, серые, как пепел. Аквитан сокрушенно покачал головой. - Это из-за меня твоя жизнь сложилась так...
   - Что ты! - воскликнула Алинор. - За что? За что ты просишь у меня прощения? Да, верно. Моя жизнь могла бы сложиться по-другому, и я весь век свой провела бы в праздном безделье за стенами мужнего замка, болтая с дамами о пустяках, и никогда не увидела ни гор, ни пустыни, ни синего моря. Я не узнала бы ни настоящего чувства, ни опасности, ни страсти, ни веры, ни истинного горя. Я не увидела бы великих людей, которых имела честь знать. За все я благодарна тебе, мой Аквитан. И Сирии. И Акре. Я ни о чем не жалею. Я не смогу жить без всего этого там, за морем. И потому я остаюсь здесь.
   Стук мусульманских барабанов раздавался все ближе. Алинор с нежностью коснулась руки Гильома:
   - Иди. Иди к своим солдатам, мой Маршал. Я верю, что мы победим. Ведь если даже мы умрем, мы победим, ибо они не сломают нас!
   И снова скрестились на улицах Акры копья и мечи сражающихся. И от дыма пожарищ померкло солнце. Вскоре над городом разразилась страшнейшая гроза, какой не ведала до того Птолемаида, да и весь юг. Дождя не было. Но все небо над сражающимся городом грохотало и изливало на наступающие полчища сполохи кровавых молний и пламенных зарниц. Казалось, сам Господь желал вступить в битву на стороне отчаявшихся до полного бесстрашия сыновей и дочерей своих.
   Несколько раз город переходил из рук в руки. На одного погибшего христианина приходилось до десятка мусульман. Но потери детей Христовых были невосполнимы. Многие рыцари получили тяжелые ранения, но окровавленные шли в бой за каждую пядь земли в городе. Великий Магистр иоаннитов, смертельно раненный, тронулся на коне навстречу полчищам сарацин. В суматохе боя многие подумали, что он уезжает, чтобы спастись, и потому хоругвеносец поехал за ним, а следом направилась и вся свита. Женщины и дети падали на колени перед воином, умоляя его не покидать их:
   - Сир, Бога ради не уезжайте, город погибнет! - стенали они, хватаясь руками за попону коня и его упряжь.
   - Я не уезжаю, господа, - громко ответил им рыцарь святого Иоанна, - я еду умереть за вас, ибо я уже почти мертв, - он отнял руку от своей груди, и тогда все увидели вонзившуюся в его тело стрелу.
   Сказав это, Великий Магистр вытащил стрелу, бросил ее на землю и, обливаясь кровью, выхватил меч и направил коня в самую гущу сарацин. Вся свита последовала за ним. Когда бой приутих, люди вытащили тело погибшего Магистра из-под груды сарацин, поверженных им, и уложив на большой широкий щит принесли в храм тамплиеров для отпевания.
   Все силы сарацин султан направил на ворота святого Антония на восточной стороне. Им противостояло не более тысячи христианских воинов. Крестоносцы отстаивали каждый дом, и не было улицы, на которой не лилась бы потоками кровь. По трупам ходили, как по мосту. Когда наступила ночь, сражение не утихало. Пожар пожирал город, квартал за кварталом, и никто уже не тушил его. Люди бежали, не зная куда. Спрятавшиеся в монастыре святой Бернардины христиане задыхались от жара подступающего пламени и молились непрестанно, сгрудившись у алтаря. Женщины терзали себе лица, чтобы избежать надругательства победителей. Монахини во главе с аббатиссой, как могли, старались облегчить их страдания и укрепить в мужестве, но усилия их становились все более бесплодными.
   Патриарх непрестанно возносил мольбы к небесам. По приказу Гильома де Арса, двое рыцарей насильно подхватили его под руки и потащили в гавань, чтобы погрузить на корабль. Но патриарх хотел умереть со своим народом и, несмотря на возраст, бросился с корабля в море, чтобы вплавь вернуться в Птолемаиду. Глубокой ночью в зареве пожарищ обороняющиеся рыцари - тамплиеры и иоанниты - вплотную подступили к монастырю святой Бернардины. К аббатиссе Алинор прибежал сержант от Маршала с приказом перевести всех людей по подземному ходу в башню ордена, которая стояла посреди моря, как замок, и у подножия ее бились крутые волны. Венецианцы прорвали-таки блокаду мусульман и, пожертвовав несколькими кораблями, которые затонули, вырвались из гавани, увозя большинство мирных жителей к Кипру. Когда корабли подняли паруса, рыцари тамплиеры и иоанниты издали громкий прощальный крик. Рыдания донеслись им в ответ с корабельных палуб, женщины стенали и рвали на себе волосы. Но все же их ждало спасение. Суда тронулись Кипру.
   А в башне тамплиеров еще оставалось десять тысяч жителей Акры, которым не хватило места на кораблях. Султан Бибарс велел передать Маршалу Храма, что те из жителей, кто пожелает сдаться и известит его об этом, будут безопасно переправлены, куда захотят. Сделав такой шаг, султан направил к тамплиерам своего эмира с четырьмя тысячами всадников передать его условия. Увидев христианских женщин, сарацины бросились на них, чтобы обесчестить, но по приказу Маршала рыцари Храма перебили их всех, никого не оставив в живых, в том числе и эмира - последний рыцарский жест Аквитана в защиту прекрасных дам
   Птолемаиды. После такого уже нельзя было рассчитывать на снисхождение.
   Султан был взбешен, но не подал вида. Он снова послал к тамплиерам парламентера и передал им, что понимает: его люди погибли потому, что проявили безрассудство и прибегли к насилию. Но сам султан не желает никому зла, и все христиане могут выйти, доверившись ему.
   Гильом не поверил Бибарсу. Но Сенешаль Храма Пьер де Савре настаивал на том, что это, может быть, последний шанс спасти оставшихся людей. Сами тамплиеры не рассчитывали на помилование и не собирались сдаваться живыми. Пьер де Савре вызвался лично сопроводить к султану первую группу людей. Добровольцы, пожелавшие выйти из башни, отправились к мусульманам под охраной сенешаля и нескольких рыцарей. Увы, развязки пришлось ждать недолго. Султан не знал, сколько тамплиеров и жителей скрывалось в башне. А мужественный Пьер де Савре представился сарацинам Маршалом. Бибарс решил, что перед ним все тамплиеры и жители, оставшиеся в живых. Он приказал схватить их и тут же отрубить всем головы. Сенешаль Храма, не дрогнув, принял смерть.
   Узнав о казни Сенешаля, все, кто остался в башне, изготовились к защите. Ассасинский шахид, посланец Старца Горы, некогда помогавшего тамплиерам в строительстве их укреплений в Птолемаиде, открыл Бибарсу тайну подводного хода из замка тамплиеров в морской форт. Перебравшись на лодках к башне, сарацины взобрались на остров, а другая часть их тем временем пробиралась по открытому ходу с тыла. Все оставшиеся в живых рыцари-тамплиеры и иоанниты во главе с Маршалом Аквитаном встали на защиту башни.
   Находясь на верхней галерее крепости, Алинор видела, как набросились на Гильома и его воинов десятки и сотни сарацин. Какое-то время ничего невозможно было различить от мелькания их цветных шелковых халатов и высоких головных уборов. Боевые клики магометан заглушали призыв христианских воинов "Монжуа!". Пал с разбитой о камни головой патриарх Иерусалимский. Сарацины ворвались внутрь крепости и их набилось столько внутрь башни, что башня начала качаться.
   Гроза не утихала над Птолемаидой. В разрыве оранжевых молний Алинор увидела, как воздели на трех мечах окровавленное тело Гильома, и сердце ее на мгновение остановилось. Все. Его больше нет. Теперь ее черед.
   Все больше мусульманских воинов устремлялось к вершине башни.
   - Бегите, бегите, девочки мои, спасибо вам за все! Да хранит вас Господь! - прощалась Алинор с рыдающими Атенаис и Лолит. Умевшие прекрасно плавать воспитанницы аббатиссы бесстрашно прыгнули в море с самой высоты башни. Будь что будет - все равно умирать.
   Пожар разгорался все сильнее. Снизу неслись душераздирающие крики нечастных женщин и терзаемых мусульманами детей. Но вот первые сарацинские воины появились на верхней галерее башни. Увидев женщину в тамплиерском плаще, одиноко стоящую у каменного поребрика, они на мгновение замедлили свои шаги. И тут возглавлявший их эмир, молодой сарацин в зеленой чалме с золотым полумесяцем и круглой серьгой в ухе, вспомнив о наставлениях султана, догадался, кто она. Приказав своим воинам бережно обращаться с латинянкой, чтобы и волос не упал с ее головы, эмир направился к Алинор. Его солдаты следовали за ним. Всем своим видом, изображая любезность, мусульманин хотел дать понял Алинор, что ей нечего бояться.
   Алинор безмолвно и неподвижно ждала их. Выждав, когда они приблизились достаточно, она выхватила из-под плаща оставленную ей Таной мину с греческим огнем и подпалив фитиль, бросила ее в эмира. Раздались дикие вопли ужаса и проклятия. Но уже забыв о сарацинах, Алинор хладнокровно достала из ножен меч и осенив себя крестом, пронзила им свою грудь. Черное небо в сполохах молний быстро закружилось над ее головой. В последний миг встало перед ее очами почти забытое лицо ее отца Рауля. Он казалось протягивал к ней руки, стараясь поддержать. Мелькнули перед мысленным взором отцовский замок, и детский рисунок, изображающий рыцарей-тамплиеров под Дамиеттой, и поэтический турнир в Шампани... Встреча с Гильомом и прощание с ним... Белоснежный ангел-Рауль все тянул и тянул к дочурке свои прозрачные руки-крылья, а она надала на площадь под стены башни в самую гущу сарацин, и белый тамплиерский плащ развевался за ее спиной как парус. Все померкло. Она рухнула прямо рядом с телом убитого Гильома. И в тот же миг молния ударила в то место, где только что опустилось ее тело.
   Страшный небесный огонь опалил собравшихся вокруг сарацин. В страхе они бросились прятаться в башню. Башня тамплиеров не выдержала их напора. Она обрушилась в море, погребая под своими обломками тысячи тел неверных. Так в Светлое Христово Воскресение была взята сарацинами Акра и ее последний оплот, башня тамплиеров.
   Когда рассвело и наступил новый день, две плачущие женщины в темных одеждах склонились над обгоревшими телами Маршала и его аббатиссы. Каждая из них положила на обугленные плиты рядом с ними пасхальную пальмовую ветвь и прочитала молитву. Обе они до скончания жизни будут помнить этот страшный день, последний день Птолемаиды и носить траур по Акре, Маршалу и своей черноокой аббатиссе.
   Не раз, моя графиня дорогая, Я в знак того, что боя не приму, Вам сердце предлагал, но вы к нему Не снизошли, гордыне потакая. О нем мечтает, может быть, другая, Однако, тщетно, не бывать тому. Я - не хозяин сердцу своему. Коль скоро, Апполон, прекрасный пыл, Досель в тебе не знает оскуденья, Ты золотые кудри от забвенья Моей графине ныне сохранил.
   Глава 8
   Прощание с Джованной
   Долго молчал иеромонах Геласий, выслушав рассказ Никиты о камнях Балкиды и о требовании Командора Храма возвратить их ордену. Он сидел в своей келье, за почер-жевшим от осевшей гари дощатым столом, и неотрывно глядел на потухшую свечу, в огне которой впервые явилось ему перед самой осадой монастыря золотистое видение дамы. Теперь он точно знал, кем она была. Более того, он знал, кто скрывался до сих пор под именем княгини Вассианы, и зачем коварная итальянка пробралась ласковыми речами своими в сердце Алексея Петровича и приехала с ним на Белое озеро. Многое теперь стало понятно ему. Но коварство Вассианы особенно больно ранило сердце. Ведь отец Геласий венчал ее с князем Алексеем, и думалось ему тогда, что открывает он своему брату светлый путь неизбывного счастья. А оказалось, пускал он в свой дом врага. Хитрого, изощренного, жестокого, который превратил в прах и пепел поля и леса вокруг монастыря, отравил воду в озере, сжег заживо многих жителей в их деревнях, осквернил святые храмы обители. И все ради того, чтобы забрать из ризницы треклятые юсуфовы каменья.
   Облокотившись на стол, отец Геласий опустил голову на потрескавшиеся сухие ладони и на несколько мгновений закрыл глаза.
   Нелегкое решение предстояло ему принять. Но и другого он не видел.
   Присев на лавке у окна с распахнутыми ставнями - все равно тлен и золистая пыль настолько заполонили все вокруг, что не было смысла скрываться от них, - князь Никита ждал его ответа. Наконец, отец Геласий поднял свое потемневшее от гари лицо, на котором двумя ясными звездами горели светлые глаза, полные глубокой, сокрытой печали.
   - Невеселую историю поведал ты мне, Никита Романович, - промолвил он, не ждал я такого поворота в судьбе рода нашего, да делать нечего, Ники-тушка. На все Господня воля - принимай как есть. Как Алексею Петровичу болезному признаемся во всем - не знаю пока. Но надо нам с тобой крепко сговориться, чтоб не дошла до него как можно дольше горькая весть о змеиной подлости супружницы его. Думается мне, что раз говоришь ты, не видел княгиню и приспешника ее никто, кроме тебя, так и надо порадеть о том, чтоб никто и впредь не увидел, особенно в усадьбе Белозерской. Скажем Алексею Петровичу, что скончалась скоропостижно от горя и печали за здоровьице его верная душенька Вассиана. Нелегко мне против веры своей пойти, но так и быть, как князь рода Белозерского возьму на я себя смертный грех обмана ближнего своего и почитаемого государя Алексея Петровича - отпою княгиню, то есть гроб пустой, да и похороним ее с Богом. Лучше уж пусть от печали светлой помается и запомнит ее живой и любящей государь наш Алексей Петрович, чем всю жизнь предательство подлое будет сердце ему глодать. Ну, а ты уж, Никита Романович, помалкивай обо всем. В могилу с собой тайну унеси. Уразумел ты мысль мою, чай?
   - Уразумел, батюшка, - тяжело вздохнул Никита, - я тоже думал об этом. Не повернулся бы язык у меня сказать брату, как обманула она доверие и любовь его. Пусть уж в моем сердце горечь останется. Поверь, батюшка, и моя печаль глубока.
   - Верю, Никита. А теперь о ларце Юсуф-мурзы слово молвлю. Хоть и не был Юсуф наш христианином, но муж добрый был и воин знатный - пусть земля ему будет пухом, - Геласий перекрестился на иконы, - не знал он, какое "сокровище" сатанинское попало в руки его. Известна мне легенда о камнях Балкиды. Бывал я в юности своей в святой Иерусалимской земле и слыхивал там не раз рассказы о чудесах мечети Аль-Акса, возведенной на месте Древних Аркад и Соломона Храма, и о якобы скрытых под ней сокровищах. Скажу без утайки, не хотелось бы мне отдавать краснокрестным супостатам подарок государев, да и не отдал бы я его никогда, если б речь о каком другом достоянии шла. А от диа-воловой находки Юсуфа на московском шляхе, услыхав теперь истинную историю ее, почитаю первым делом для земли нашей и для церкви православной поскорее избавиться, чтоб многих бед избежать и умы народные не мутить зря.
   - От чего же так опасны они, каменья эти? - недоуменно просил его Никита
   - Ну, что натворить они могут с людьми, да и со всей землей христовой, сам ты видишь вокруг, - ответствовал ему Геласий. - Но то лишь плоды, а о кореньях я тебе объясню, княже. В глубокие недра земного дна уходят коренья те, Никитушка. Может, и слыхал ты когда, что обвинил французский государь Филипп, прозвищем Красивый, крестоносных рыцарей своих в отступничестве от христианства, и имел он основания для того. И жег он их на кострах как отступников из страха за будущее веры своей. Оттого испугался он так, что извлекли рыцари те, сами того не ведая, от большой учености своей и любопытства горделивого на свет силы, отцом и богом которых явился сам диавол. Открылись им бездонные глубины под Соломоновым Храмом и узнали они, что Великий Каменщик, строивший некогда для Соломона величайшее сооружение Востока, был прямым потомком Люцифера-Денницы, соблазнившего некогда прародительницу нашу Еву и ставшего отцом Каину. Тогда как, по вере их, Адам явился отцом только Авелю. И душа Каина бесконечно возвышалась над душой Авеля. По началу своему очень любил Каин брата своего. Но сердце Господа, опекавшего Авеля, воспылало ревностью к Люциферу, прости меня Создатель, что повторяю я кощунственные слова, - Геласий еще раз перекрестился на иконы, но должен знать ты, княже мой, истину. И изгнал Господь Адама и Еву из рая из-за Каина. Из-за рождения его. Возненавидели тогда родители за то сына своего. И стали отдавать предпочтение Авелю. И исполнилось Авелево сердце гордости от несправедливого предпочтения, и заплатил он Каину презрением за любовь его. Несправедливость и жестокость та подвигли Каина убить брата своего. Вот такая история. Старую дохристову легенду эту извлекли краснокрестные рыцари из недр Соломонова Храма вместе с сокровищами, открывшимися им. И толковали они ее в соответствии с непомерной гордыней своей, нашедшей отражение даже в христианских проповедях их. Считали они, что созданный из глины Адам сотворен был с душой раба, такова же была и душа Авеля. А душа Каина, как искра Денницы, была свободна. И Бог убоялся свободной души Каина, и вменил Он Каину в преступление смерть Авеля, и посчитал недостойным прощения. Надо отдать должное, не все Великие Магистры ордена воспринимали толкования те как истину, но были и такие, кто проповедовал с церковных кафедр свободолюбие Каина и его превосходство над Авелем, и призывали адские силы, которые тогда особо рьяно способствовали им в их устремлениях. Уверовав в превосходство Каина, сами властители Тампля вознеслись над миром так, что больно и тяжко было им падать с той высоты. И от падения их сотряслась вся земля. Так подумай сам, Никита Романович, нужно ли нам такое сокровище, да еще в ризнице монастыря святого? Нужна ли нам в земле русской крупица сомнения в Господе нашем? Стоит ли сеять зерно это, и какие плоды оно принесет нам? Нет, как слуга Господа нашего считаю прямейшим долгом своим от сокровищ тех избавиться и смуты грядущей в умах и душах верующих русичей наших не допустить. Пусть они в латинских странах своих с ересью этой маются, коли сами выпустили древний дух на волю. А на Руси спокойствия и благоденствия желаю я, да Бо-жией защиты и благодати. Так что отдай, Никитушка, краснокрестным латинам сатанинское достояние их. Стольких людей наших они с пути сбили, стольких обездолили, стольких замучили и пожгли ради богатства своего! Бог им судья. Ибо как бы не прятались они за Люциферову силу, а Господь для всех один, и настанет им судный день, не бывать по-иному. Только вот главная беда в том, что скверные стихии разбудили они, чтобы одолеть нас. И сколько бы войско ни собрали мы, уверен я, теперь не одолеть нам воинов Бал-киды. Только на Божью защиту можем мы уповать. Но не дождемся ее, пока камни сатанинские здесь находятся. Не услышит нас Господь. Заглушают они темной силой своей призывы наши. А оставим здесь - вся земля наша станет обожженной и мерзлой, как несчастная обитель Кириллова сейчас. И пойдет брат на брата, сын на отца. И польется кровь потоками неисчислимыми. И забудут русичи об истоках своих и о предках, в земле лежащих. Всю землю свою диаволу в полон отдадут - и не будет креста над ними. Отдай, Никитушка. Вот слово мое последнее. Только об одном задумался я, князь, и хотел спросить тебя, - Геласий взглянул Никите прямо в глаза, - как считаешь ты, может, ведомо тебе, по своей ли воле принесла бывшая княгиня наша разрушение в дом, где любили и холили ее непрестанно?
   - Нет, - решительно тряхнул головой Никита. - Верю я, невольница она, похуже раба последнего.
   - А как думаешь ты, - продолжал спрашивать его Геласий, - захочет ли она грех свой нынешний замолить, совершив дело благое для церкви нашей?
   - Какое дело? Не понимаю я, батюшка, - пожал плечами Ухтомский князь.
   - А я объясню тебе, - отвечал иеромонах. - Если помнишь, говорил я тебе, что совершил я в юности своей паломничество в святой град Иерусалим ко Гробу Господню. И по долгому пути своему проходил я в другой святой и стольный град Константинополь, что Стамбулом ныне кличется. Жалким зрелищем разрушенных православных храмов своих поразил меня священный город византийский. Подумал я сперва, что османы сотворили с ним беду. Но от потомка одного из греческих вождей узнал я, что постигло Константинополь разрушение гораздо раньше того. Из-за распрей за наследный престол между потомками византийских императоров, призвал на защиту власти своей один из них, престарелый Исаак Ангел, латинских рыцарей-крестоносцев в 1204-м году, чтобы помогли ему избавиться от брата-узурпатора, захватившего трон. Крестоносцы откликнулись на его призыв. Их корабли подступили к Константинополю, и узурпатор, устрашенный, бежал. Греческий патриарх объявил всем, что признает власть римского папы Иннокентия Третьего. Однако народ греческий не смирился с его решением и восстал. От беспорядков, творимых повсюду, разразился страшный пожар, поразивший город от Золотых ворот до самого побережья залива. И бессильной оказалась власть престарелого Исаака, Молодой вельможа из династии Дуков по прозвищу Мурзуфл, все время повторяя слова "отчество" и "религия", возглавил народное движение. Имея огромное влияние среди простого люда, готового крушить все на своем пути, он убедил сына Исаака, принца Алексея Ангела, прервать отношения с крестоносцами и выступить против них. Запустили греки в гавань, где стоял флот крестоносцев множество маленьких судов с легко воспламеняющимися веществами, дабы спалить его. Но путь им преградили венецианцы, осведомленные об интриге византийского двора. Открылась задумка Мурзуфла. И началась война, погубившая великую империю. Крестоносцы осадили Константинополь. Принц Алексей погиб, удушенный предателем-Мурзуфлом в темнице. Его отец, Исаак Ангел, - безумен. Среди смуты самозванец-Дука провозглашает себя императором. Он пытается укрепить город, но все усилия уже тщетны. Везде царит хаос. Корабли крестоносцев, выстроившись в одну линию, покрыли море на расстоянии трех полетов стрел. Вскоре они приблизились к Константинополю вплотную. Связав суда между собой и выстроив из них плавучую крепость, рыцари опускали на берег мостки, и неукротимые воины под предводительством своих вождей, которые шли на приступ рядом с солдатами, спускались с кораблей и наступали на город. В авангарде крестоносцев вились белые хоругви тамплиеров с красными крестами на них. Давненько подкрадывались они к богатой византийской столице. И вот пришло их время. Страшным был судный день Константинополя. Множество православных реликвий погибло в пламени огромного пожара, который почти уничтожил столицу василевсов. Многие ценности храмов были уничтожены или бесследно исчезли. Так пропала одна из главных святынь нашей церкви - большой хрустальный крест Софийского собора со вставленными в него частицами Истинного Креста, на котором был распят Спаситель наш Иисус Христос. Многие православные паломники истоптали в кровь ноги свои в поисках того Креста в Греции и в Святой Земле Иерусалимской. Я тоже приложил немало стараний, чтобы отыскать какие-либо упоминания о нем во время путешествия своего. Но все было напрасно. Единственное, что наверняка поведал мне тот грек в Стамбуле, отец которого, к несчастью своему, был свидетелем похищения креста из храма, так это то, что унесли его, разрушив до основания алтарь и осквернив его, рыцари с красными крестами на плащах, то есть тамплиеры. До сего дня, Никита, не было у нас никаких средств добраться до святыни нашей. И верю я, что по доброй воле, обратись мы к ним, рыцари Соломонова Храма не отдадут нам константинопольскую добычу свою, ибо очень ценен для них Истинный Крест Христов. Свой-то Крест Животворящий, который тоже был украшен осколками Истинного Креста, один из Магистров их, принявший ислам, безвозвратно пожертвовал сарацинам. Вот и думаю я, Никита Романович, если еще жива частица светлая Господова в душе княгини нашей бывшей Вассианы, или как теперь кличут ее, если терзает ее совесть за совершенное на невинной земле белозерской, если есть в ней капля человеческая, сострадательная, так, может быть, захочет она искупить великий грех свой и поможет нам вернуть святыню нашу? А мы уж отмолим ее грехи, Господь-то милостив - простит. А? Как думаешь ты, Никита?