– Не пугай, – снова сказал Гриша, и я понял, что он уже действительно здорово напуган.
– А я? – вдруг подала голос Анна.
– А у тебя наряд вне очереди! – напомнил я. – Так что сиди в лагере и охраняй палатки.
– От кого?
– От бешеных медведей. Они толпами шастают по этому лесу.
– Святая обязанность женщин – сидеть дома и беречь очаг, – добавил Князев и удивительно приятно улыбнулся из-под густых усов. – А мужская – воевать и добывать пищу.
– Ты, оказывается, домостроевец, – покачала головой Анна.
– Я просто русский человек…
Я не дослушал, чем закончилась их словесная перестрелка, и побежал на шоссе. За поворотом я увидел белую иномарку, стоящую на обочине, но не придал ей никакого значения. Наивный, я полагал, что еще минут пять-десять буду ждать Клима в засаде, но, когда добежал до большого щита с нарисованными на нем елкой и медведем, увидел стоящий рядом желтый «Москвич».
Я остановился, будто налетел на заповедного медведя, и почувствовал, как по телу пробежал холодок. Как же так? Он не мог так быстро доехать от дома до этого места! Этого быть не может! Значит, черт возьми, он выходил на связь с Джо уже из машины!
Пот ручьями лился по мне, будто я только что вылез из моря. Я устал, потому что бежал слишком быстро, рассчитывая потом минут пять передохнуть. Но отдых, как сказал бы Гриша, накрылся медным тазом. Вытерев майкой лицо, я перебежал на другую сторону дороги и стал подниматься по тропе в гору. Он не мог уйти далеко, думал я. Клим горы не любит, сразу задыхается, как старик, потому что выкуривает по пачке в день, и даже в магазин за сто метров предпочитает поехать на машине.
Рация снова заговорила голосом Клима, только на этот раз он, задыхаясь, едва выговаривал слова: «Джо… я поднимаюсь… Прием!» – «Да, Клим, я тебя вижу. Возьми чуть левее. Дерево прямо перед тобой стоит, вот прямо на него и иди».
Голос у Джо спокойный, даже какой-то заботливый. Убийца, труподел, мразь, думал я про него, обильно поливая потом камни. Я дышал тяжело и хрипло, кровь стучала в висках, и мне казалось, что эти удары разносятся по всему склону и Джо непременно заметит меня. От этой мысли, несмотря на ее абсурдность, было нелегко отвязаться, и мне приходилось бежать, как зайцу, от дерева к дереву и пригибаться.
Клим, опровергая все мои расчеты, успел подняться достаточно высоко. Я видел его согнутую фигуру. На каждом шагу он упирался обеими руками в бедра, помогая себе идти. Поднялся на белый с ломаным краем взлет, где росло одинокое дерево, спрыгнул вниз, как с бордюра, и снова исчез из виду.
Так, наверное, я не бегал еще никогда в жизни. Моя грудь раздувалась, как мехи в кузнечном цехе, и жар полыхал в моих легких, перед глазами плыли и вспыхивали черные круги, в ушах звенело, словно я опустился на большую глубину, горло свело судорогой, казалось, оно стало узким, как соломинка для коктейля, и я задыхался, с хрипом втягивая в себя воздух. Только бы не упасть, думал я, только бы удержаться на ногах!
Я добежал до дерева, когда, казалось, у меня больше не осталось сил, ухватился за ствол, шатаясь как пьяный и пожирая кислород лошадиными порциями, и несколько секунд не видел ничего, кроме красных и черных кругов. Потом, как из тумана, проступили очертания ближнего хребта Сокола, его северный склон, поросший зеленой шерстью леса, каменный цирк, полого спускающийся к Чертовому Пальцу, и две фигуры людей, застывшие на краю обрыва. Это были Джо и Клим.
Я сделал вздох, на какой вообще был способен, и, сложив ладони у рта рупором, закричал:
– Кли-и-им!!! Уходи!!! Кли-им!!!
Он услышал меня, обернулся, поднял руку, чтобы помахать мне, но не успел сделать больше ни одного движения. Джо, стоящий вплотную к нему, быстро положил руку ему на плечо и несильно толкнул. Мгновение – и Джо остался стоять на краю огромного цирка один, будто никого рядом с ним и не было.
Я схватил и сжал в кулаке воздух, закрыл руками глаза, в бессильной ярости раскачиваясь из стороны в сторону. «Нет, – бормотал я, – тебя не сдавать властям надо, тебя надо казнить здесь же, немедленно! Расплющить твою рожу булыжником и скинуть вслед за Климом! И поплевать, и помочиться вслед твоему поганому телу!»
Я поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел к обрыву. Джо, не обращая на меня внимания, опустил голову и, как мне показалось, стал застегивать поясной ремень. Я не сразу разглядел, что у него в руках веревка, а когда смысл его действий дошел до меня, было поздно. Он прищелкнул веревку к амортизатору, закрепленному на страховочной обвязке, встал лицом к обрыву и, расставив руки в стороны, прыгнул вниз.
Спотыкаясь, я побежал к тому месту, где только что стояли два человека, а теперь один из них наверняка был мертв, а другой скользил по перилам вниз, уходя от преследования. И тут, прямо как в кино, на противоположной стороне цирка появились Гриша с Князевым. Они тоже бежали к месту драмы, и Гриша при этом отчаянно размахивал руками. Они сидели в засаде, думал я, и ждали, когда я погоню к ним Джо, как кабана на охотников. Вовремя подоспели, помощники хреновы!
Зря я, конечно, пытался переложить вину за случившееся на этих ребят, которые и без того слишком много для меня сделали. Но усталость и шок, вызванный увиденным зрелищем, несколько пригасили мое природное чувство справедливости.
Гриша, разбрызгивая холодные капли со своего тела, едва не сбил меня с ног.
– Ну?! – крикнул он.
– Чего ты нукаешь, как пьяный извозчик! – грубо ответил я. – Не видел, что ли? – Не кипятись, – сказал мне Князев. – Он далеко не уйдет.
– Конечно, не уйдет! Зачем ему далеко? Ему и в Чечне нормально! – ответил я и, встав на корточки, подполз к краю обрыва. Карниз мешал мне увидеть Джо, но начало веревки я увидел. Вот же хитрая бестия! Я мог бы сейчас перебить камнем веревку, на которой Джо спускался, и тогда бы он разделил судьбу своей жертвы. Но Джо навесил перила не от края обрыва, как я предполагал, а в метрах пяти ниже. Дотянуться до крюка без страховки я не мог.
– Говорю тебе, далеко не уйдет, – повторил Князев. – Мы половину перил снизу обрезали.
– Князь… – только и смог произнести я и прижался к его плечу.
– Теперь всем вниз! – принял на себя командование Гриша. – Как бы он по второй половине стены на руках не спустился.
Мы рванули к тому месту, где мои друзья поднялись без страховки. Приходилось делать небольшой крюк, но я надеялся опередить Джо, если он решится спускаться на руках. Стена там – будь здоров, отрицательный подъем метров пятьдесят. Как раз для самоубийц, но у Джо не оставалось другого выхода.
Мы словно по ступеням уже бежали вниз, как вдруг Князев остановился и крикнул, показывая на стену:
– Смотрите!
Такого я не видел даже в цирке. Прижавшись всем телом к стене и каким-то чудом удерживаясь на ней, словно он был вымазан клеем, Джо медленно спускался вниз.
– Сорвется, – сказал Гриша.
Мы были словно заворожены этим зрелищем, и я на некоторое время даже забыл, кто этот человек и что он совершил.
– Точно, сорвется, – повторил Гриша.
– Не каркай, – попросил Князев, – не то спустится.
Чудес не бывает. Джо потерял опору под ногами, повис на пальцах одной руки, попытался ухватиться за выступ другой рукой, сделал слишком резкое движение и беззвучно полетел вниз. В воздухе его развернуло спиной, и он с треском вонзился в крону сосны, вывалился оттуда ногами вниз и съехал, как с горки, уже по пологому склону.
– Финита ля комедия, – сказал Гриша. – Накаркал-таки. А сначала мне казалось…
Он замолчал, и все мы, ошеломленные, уставились на Джо, который медленно, как должны это делать покойники в фильмах ужасов, поднял туловище, покрутил головой, встал на ноги и, сильно прихрамывая, заковылял к лесу, а спустя мгновение исчез среди деревьев.
– Не может быть, – прошептал Гриша.
Глупцы! Мы потеряли слишком много времени, пока, как мальчишки, раскрыв рот, следили за Джо. Мы не преодолели еще и половины склона, а Джо уже быстро приближался к белой иномарке, стоявшей на шоссе неподалеку.
– Уйдет! – заорал Гриша и чуть было не сорвался вниз. – Эх, бля, конопля! Костей не соберешь.
Пока он ругал скалу и камни, «которые здесь какой-то козел накидал», мы с Князевым стали свидетелями неожиданного финала этой драмы. Как будто прямо из-под земли за спиной Джо вырос Кныш, одним прыжком догнал его, шарахнул по затылку рукояткой пистолета, повалив на землю, тотчас придавил его коленями, ловко скрутил руки и накинул на них наручники.
Казалось, не меньше сотни растревоженных чаек кружило над нами, но мне отчего-то представилось, что это стая стервятников, которые уже заметили труп человека, лежащий у подножия скалы, и птицы закручивают свою спираль, опускаются все ниже и ниже, нацеливаясь на глаза и грудь.
– Ты чего? – спросил Гриша.
Я сел на камень и стал растирать ладонями лицо.
– Что-то голова кружится…
Князев тронул Гришу за плечо.
– Пойдем. Он догонит.
Они пошли вниз, хватаясь за ветви сосен и скидывая ногами мелкие камешки.
Глава 27
– «Они опечалились и стали говорить Ему, один за другим: не я ли? И другой: не я ли? Он же сказал им в ответ: один из двенадцати, обмакивающий со Мной в блюдо»…
– Что это? – спросил Гриша.
Анна опустила книгу, кинула сухую ветку в костер.
– Евангелие от Марка. Предательство Иуды.
– Э-э, – протянул он. – Нашла что читать.
– Я ищу ответ на один вопрос, который меня волнует.
– Какой тут ответ! – махнул рукой Гриша. – Предатель – он и в Африке предатель.
– Если бы Иуда не предал своего учителя, человечество утратило бы один из важнейших уроков нравственности, – сказал Князев, прилаживая над костром перекладину из стального уголка. – Поэтому глупо проклинать его. Этому апостолу досталась самая неблагодарная роль.
– Да и раньше, до Иуды этого, предательство считалось самым дрянным поступком. Разве не так? – отозвался Гриша. Он лежал на пенопленовом коврике, подперев рукой голову. В другой руке он держал плоскую флягу.
– Деяния апостолов – не просто поступки, – возразил Князев. – Это была грандиозная драма, разыгранная ими перед народом по божественному сценарию. Иисус знал заранее, что Иуда предаст его, но ничего не предпринял, чтобы помешать этому, – вот доказательство того, что апостолы действовали по сценарию. Не проклинать же Иуду за то, что ему выпало сыграть такую роль?
– Все это ерунда: учителя, апостолы, – зевнув, сказал Кныш. В свете костра его и без того смуглое лицо казалось вылитым из бронзы. – Все это красивые сказки. А у нас все реально: Клим – подонок, который продал друга за пятьсот баксов. О чем еще говорить?
– Так что, Анюта, не пытайся отыскать ответа на свой вопрос, – сказал Князев. Он помешал кипящее в котелке варево, попробовал его на вкус. – Будь добра, подай соль – она рядом с тобой в банке… Спасибо!.. На все вопросы рано или поздно дает ответы сама жизнь. И не торопись расставить все точки. Когда человеку все ясно, ему становится скучно жить. Да, Кирилл?
Я не слушал эти навевающие тоску философствования о предательстве Иуды. Меня больше занимало немое гигантское звездное небо, втягивающее в себя розовый дым от нашего костра. Глядя в него, я думал о том, что потерял друга не сегодня, а в тот день, когда Клим прикоснулся к деньгам, подкинутым мне на балкон, и в одно мгновение между нами гильотиной упала стена, навеки разделившая наши судьбы и разлучившая нас.
– Интересно, а где сейчас Джо? – вслух подумал Гриша.
– Ничего интересного, – ответил Кныш, обрадовавшись тому, что наконец-то подняли вопрос, в котором он был компетентнее других. – В ялтинском следственном изоляторе.
– А разве не вы будете вести его дело? – спросила Анна.
– Да я бы с радостью, – махнул рукой Кныш. – Но ялтинцы перехватили.
Ему было стыдно признаться, что для ведения уголовного дела ему не хватает образования и опыта.
– Кстати, я сделал официальный запрос в банк «Эспаньо», – перешел на другую тему Кныш. – Мне подтвердили, что как только суд признает Джихангира виновным в убийстве Новоторова, так сразу выплатят премию в пятьдесят тысяч баксов.
– Кому?! – в один голос спросили Гриша и Анна.
– Я передал все данные Кирилла Вацуры.
Я повернул голову, с искренним удивлением посмотрел на Кныша.
– Мои данные? Но это не совсем справедливо.
– Деньги получишь ты, – сказал Кныш, – а дальше можешь распоряжаться ими как тебе вздумается.
– Ты бы лучше не премию мне выбивал, а помог вернуть золотого дракона.
– Ну я же пообещал тебе, что сделаю все, что смогу. Докажешь, что он твой, получишь свою игрушку обратно.
Я пробежал глазами по лицам друзей.
– Сколько нас? Пятеро? Как раз легко делится.
– По десять тысяч баксов на брата! – хлопнул в ладоши Гриша и зачем-то крякнул, словно выпил водки.
– А что ты будешь делать со своей долей? – спросила Анна.
– Не бойся, найду им применение! – Гриша поднял вверх ладонь, как бы подчеркивая, что он давно уже решил этот вопрос. – Во-первых, дочку замуж надо выдавать. А во-вторых, бинокль помощнее куплю, чтобы за своей стервозой следить.
Мы дружно рассмеялись.
– А ты на что потратишь деньги? – спросила Анна Князева.
Князев снимал пробу и ответил не сразу:
– Куплю хорошее снаряжение и осуществлю свою давнюю мечту.
– Какую?
– Попробую свои силы в высотном альпинизме. Поеду в Гималаи.
– Неужели прямо на Эверест?
Князев усмехнулся:
– Нет, Эверест я, наверное, еще не потяну.
– А вы как распорядитесь премией? – спросила Анна у Кныша.
– Теплицу поставлю под помидоры и огурцы, – ответил старшина, почесывая затылок. – И моторку куплю, если деньги останутся.
– А ты, Кирилл?
Я пожал плечами.
– Ему квартиру надо выкупать у новосветского завода, – подсказал Кныш. – А то живет без прописки уже четыре года.
– А теперь ты сама ответь на свой вопрос, – предложил я Анне.
– Я? – Она задумалась. – Если по справедливости, то меня следовало бы лишить этой премии за то, что я немножечко ошиблась…
И она виновато взглянула на Гришу.
– Ай-яй-яй! – покачал головой Гриша. – Что обо мне подумала!
– Не вышибай слезу, – сказал я, – а отвечай прямо.
– Прямо? На эти деньги я еще раз приеду в близкий моему сердцу Судак и снова поселюсь на крыше у Кирилла.
– За полдоллара в сутки? Не много ли десяти тысяч для этого?
– Так ты же не знаешь, как долго я хочу здесь пробыть.
– Браво! – воскликнул Гриша и пустил флягу по кругу.
Анна смотрела на меня через костер, и мне казалось, что тепло и свет идут от ее прекрасных глаз и нежной улыбки.
Часть II «ЧЕРНЫЙ ТЮЛЬПАН»
Полагаю, что в этой части все – вымысел.
От автора
Глава 1
...«Дорогой Кирилл!
Я получил твое письмо, и оно, честно сказать, меня озадачило. После нашей с тобой последней встречи, когда я предлагал тебе подписать контракт, прошло почти два года. Я, как ты, наверное, знаешь, уже не командую полком, выдвинут на повышение. Мой преемник – человек своеобразный, ты с ним не знаком и вряд ли найдешь общий язык. Изменилась и ситуация в самом Таджикистане, теракты и убийства наших военнослужащих стали привычным делом. Но не это, пожалуй, самое главное.
Если я правильно понял, тобой движет вовсе не мальчишеское стремление нацепить на себя камуфляжную форму, перепоясаться пулеметными лентами, взвалить пулемет на плечо и пойти в засаду. Забавами такого рода мы с тобой насытились под завязку еще в Афгане, войной и смертью тебя не удивишь и тем более не прельстишь. Я помню встречу с твоим другом Борисом, который многое рассказал о тебе, и я теперь понимаю, что ты собрался в Таджикистан не только для того (точнее – не столько), чтобы послужить Отечеству. Мне трудно подыскать подходящее определение тому делу, на которое ты подрядился в наши недобрые края, но хочу предупредить: остановись, трезво и спокойно оцени свои силы и возможности, сойди с небес на землю и подумай о своем будущем. Поверь, что все это не стоит того, чтобы ты рисковал жизнью. Я помню тебя по Афгану: ты был храбрым воякой, но в то же время умел беречь своих солдат. Мне очень хочется, чтобы это качество проявилось снова и ты сберег сам себя. Предоставь заниматься грязной и опасной работой тем, кто в ней более компетентен.
Надеюсь на твой светлый разум и холодную голову. Крепко обнимаю!
Твой ЛОКТЕВ».
Я сложил письмо и сунул в нарукавный карман, хотя его следовало бы выкинуть. Четвертый или пятый раз читаю, выучил почти наизусть. Больше десяти лет назад мы с Локтевым служили в одной разведроте в Афгане. Он был командиром, я – старшиной. До сих пор не понимаю, как он выжил. Люди, у которых напрочь отсутствует чувство страха, обычно ловят пули столь же целеустремленно, как теннисная ракетка мячи.
Вся надежда была на Локтева. Без его помощи и поддержки я вряд ли смогу найти доказательства.
Я вспомнил, как Валера Нефедов произнес это слово по слогам: до-ка-за-тель-ства, и при этом хлопал ладонью по полированной поверхности стола, давая мне ясно понять, что это самое главное, фундаментальное, базисное понятие в уголовном розыске и службе безопасности.
Мы встретились с ним вчера в полдень на Лубянке. Валера изменился только внешне – раздобрел и полысел. В Афгане он был офицером особого отдела дивизии, мы часто встречались на рейдах, прочесывая «зеленку». Какую задачу особист выполнял в цепи разведчиков – я не знал, да и не спрашивал. Быть может, по причине своей нелюбознательности я и стал симпатичен Нефедову, и мы подружились – насколько могли дружить старлей из особого отдела и старшина разведроты.
После Афгана мы встречались несколько раз – в Москве, на годовщину вывода ограниченного контингента, когда в парк Горького съехались ветераны двести первой дивизии, и у меня в Судаке, куда Валера приезжал в отпуск. Года два назад Нефедов перешел на службу в ФСБ.
«Ну что? – двусмысленно сказал Валера, вскидывая руку с часами. – Через час я освобожусь, и мы посидим в каком-нибудь кафе… Ты в отпуске или как?»
«Я к тебе по серьезному делу, Валера», – ответил я.
Нефедов понял, что в столицу меня привело отнюдь не желание кутнуть с бывшими сослуживцами. Он слегка нахмурился, по старой привычке пригладил пальцами черные усики.
«Я понял. Поговорим у меня. Сейчас я выпишу тебе пропуск. Жди у третьего подъезда».
Валера провел меня в свой кабинет, усадил с торца Т-образного стола, сам сел во главе его, и я сразу пожалел, что не согласился на кафе, где было бы намного уютнее.
«Ну давай выкладывай, – сказал он, надевая очки и сцепляя пальцы, будто сидел в стоматологическом кресле, готовя себя к боли. – Какие у тебя проблемы?»
«У меня есть сведения, – начал я, ужасаясь своему неожиданному косноязычию, – о связях калийского наркокартеля и московской мафии. Так называемая фирма «Гринперос» занимается не чем иным, как торговлей наркотиками и отмывкой денег за рубежом».
Мне показалось, что по губам Нефедова скользнула едва заметная усмешка. Я замолчал и вопросительно посмотрел на него.
«Нет-нет, продолжай», – торопливо сказал он, снимая очки и теребя дужку.
В течение получаса я рассказал ему о том, что видел и узнал в Приамазонии, как меня пытались подставить, о чеченской группировке, занимающейся переброской в Афган деталей для боевой техники, оружия и боеприпасов в обмен на прямые поставки наркотиков, про их контакты с пуштунскими наркоделами и стремление перехватить основной поток наркотиков у московской группировки.
Когда я замолчал, Нефедов уставился на сверкающий полировкой стол, бесцельно переложил с места на место какие-то бумаги.
«Все это, конечно, хорошо, Кирилл, – сказал он, делая паузы между словами. – Только ответь мне на вопрос: откуда тебе об этом известно?»
Я хотел ответить, что многое видел собственными глазами, о другом слышал, как говорится, из надежных источников, но Нефедов перебил:
«Из газет? Телевидения? Из рассказов? А где доказательства?»
«Какие доказательства? – не сразу понял я. – Надо брать эту фирму и трясти ее».
Нефедов усмехнулся и покачал головой.
«Как у тебя все просто получается: брать, трясти. А если мы ничего не сможем доказать, кто тогда будет оплачивать нанесенный фирме ущерб? Я? Или ты? Кто даст нам право проверять коммерческую деятельность фирмы, основываясь лишь на информации из сомнительного источника?»
Я даже опешил.
«Это ты меня считаешь сомнительным источником? Ну, Валера, я не думал…»
«Не обижайся, – резко сказал он. – Мы с тобой прошли войну, я полностью тебе доверяю. Но я не могу начать дело, когда у меня под рукой нет ничего, кроме твоих слов. Нужны доказательства. Веские доказательства – документы, наркотик, склады с оружием и так далее. Пока же вся эта история годится разве что для киносценария о мафии».
В кабинете повисла тишина. Я встал.
«Мне стыдно, – с трудом произнес я, глядя на сцепленные в замок руки Нефедова. – Я думал, что я получу карт-бланш, ты мне поможешь, мы начнем действовать, а вышло, что я просто стукач…»
«Да брось ты! – усмехнулся Нефедов. – Не забивай голову. Сейчас я освобожусь, и мы выпьем по сто грамм. Ага?»
Я отрицательно покачал головой и подошел к двери.
«Будут тебе доказательства, Валера», – сказал я на пороге.
Он не стал меня провожать…
…Я опустил руку в сумку, нащупал бутылку с минералкой. Хотел по привычке открыть об угол, но сиденье подо мной, куда я приложил горлышко, имело округлый край. Сосед, сидящий справа, человек зрелого возраста, с зачесанными назад седыми волосами, обратил на меня внимание и протянул складной нож.
– Служить? – спросил он, разглядывая мою камуфлированную форму.
Я кивнул и присосался к бутылке. Этот человек был мне не интересен, а для меня нет ничего более мучительного, чем вести пустые разговоры со случайными попутчиками. Бутылку я осушил в три глотка, и тотчас руки покрылись крупными каплями пота.
Сосед продолжал рассматривать меня, и я понял, что разговора с ним не избежать.
– Гурьев, – представился он и протянул руку. – Анатолий Александрович Гурьев.
Я потрогал его руку, кивнул и сразу же прикрыл глаза. Пусть думает, что я намерен вздремнуть.
– Простите, что отвлекаю вас. Дело в том, что я первый раз лечу в Таджикистан, и, если можете, хотя бы в общих чертах, обрисуйте обстановку… Душа не на месте, не имею ни малейшего понятия, что ждет меня впереди. Все случилось так неожиданно, и не было времени разобраться во всем толком. Этот договор, эти сумасшедшие сборы в дорогу… Куда меня, старого дурака, понесло?
Самолет сделал крен, в иллюминатор брызнул солнечный свет, яркое пятно, словно круг от прожектора, заскользило по борту, раскачивающейся грузовой подвеске, по лицам пассажиров – сонным, хмельным или встревоженным, по ряду сумок, коробок, ящиков, выставленных посредине салона. Гурьев скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что происходит за мутным стеклом иллюминатора, ничего не увидел, кроме неба, но вставать не стал.
– Вот посмотрите, – сказал он, вытаскивая из сумки серую папку с надписью «Дело №» и развязывая тесемки. – Что это может означать?
Он надел очки в толстой желтой оправе под янтарь и зачитал мне с листа:
– «Организация обязуется обеспечить специалиста всем необходимым для работы и отдыха в пределах нормы, которая устанавливается в зависимости от результатов труда». – Гурьев поднял на меня глаза и снял очки. – Вы не можете объяснить мне, что это за норма и кто будет ее устанавливать?
– Об этом вам надо было спросить у того, с кем вы подписывали договор, – ответил я.
– Да я все понимаю, – отмахнулся Гурьев. – Но когда все делается в страшной спешке… Или вот еще, послушайте: «Специалист не вправе прерывать контракт по своему усмотрению, равно как и покидать пределы рабочей территории без ведома администрации, вести какую-либо переписку или иными способами связываться с лицами, не имеющими отношения к настоящему договору». Что это? – с нотками возмущения спросил он, будто именно я заставил его подписаться под этими словами. – Это же концлагерь какой-то! И мы еще смеем утверждать, что живем в демократическом обществе.
– А чего вы возмущаетесь? – пожал я плечами. – Вас разве насильно заставили подписать это?
Гурьев вздохнул и спрятал листы в папку.
– Да, вы правы. Но когда штат института сокращают ровно втрое и тебя, как одряхлевшую собаку, выставляют за порог, подпишешь что угодно.
Во мне шевельнулось слабое любопытство.
– А кто вы по специальности?
– Химик! – Гурьев зачем-то развел руками в стороны. – Бывший сотрудник Института фармакологии при Министерстве здравоохранения СССР. А теперь, значит, лечу неизвестно куда, неизвестно зачем, и одному богу известно, чем я буду заниматься. Жадность наказуема! – добавил он философски. – И в истинности этих слов мне, кажется, придется убедиться очень скоро.
– Вам пообещали хороший заработок?
– Хороший? – Он как-то странно посмотрел на меня. – Хороший заработок я имел в институте. Ну, естественно, до перестройки. А тут, – он постучал ладонью по папке, – мне предложили просто фантастические деньги! – Гурьев ближе придвинулся ко мне и негромко сказал: – Пять тысяч долларов. В месяц. Плюс бесплатное питание и проживание.
И выжидающе посмотрел на меня.
– Ну что ж, вам можно только позавидовать.
– Да бросьте вы! – махнул Гурьев рукой. – Вы искренне верите, что мне заплатят такие деньги?