– Возможно. Я со дня па день жду одного события, которое должно поставить принца в зависимость от меня; я подталкиваю, я тороплю это событие, и не только молитвами, но и делами. Завтра мне придется вас покинуть, я еду в Моптеро.
   – Так надо? – спросила я со страхом, к которому примешивалось чувство некоторого облегчения.
   – Да, у меня там встреча, совершенно необходимая для того, чтобы ускорить то событие, о котором я вам говорил.
   – А если мы окажемся в трудном положении, что тогда делать? Боже мой!
   – Что могу я против принца, сударыня? Ведь у меня нет никаких прав защищать вас. Придется уступить злой судьбе.
   – Ах, батюшка, мой батюшка! – воскликнула я, Граф пристально посмотрел на меня.
   – О сударь!
   – Вы можете меня в чем-нибудь упрекнуть?
   – Нет, нет, напротив!
   – Разве я не был предан вам, как друг, и почтителен, как брат?
   – Вы вели себя образцово во всех отношениях.
   – Помните, что вы мне обещали?
   – Да.
   – Разве я хоть раз напоминал вам об этом?
   – Пет.. ч – И однако, когда обстоятельства сложились так, что вам приходится выбирать между почетным положением супруги и позорной участью куртизанки, вы предпочитаете стать любовницей герцога Анжуйского, а не женой графа де Монсоро.
   – Я этого не сказала, сударь.
   – Но тогда решайте же.
   – Я решила.
   – Стать графиней де Монсоро?
   – Лишь бы не быть любовницей герцога Анжуйского.
   – Лишь бы не быть любовницей герцога Анжуйского. Нечего сказать, лестный для меня выбор. Я промолчала.
   – Впрочем, не важно, – сказал граф. – Вы меня поняли? Пусть Гертруда дотянет до среды, а в среду мы посмотрим.
   На другой день Гертруда вышла, как обычно, но не встретила Орильи. Когда она вернулась, мы обе встревожились: отсутствие этого человека обеспокоило нас больше, чем если бы он появился. Гертруда снова вышла из дому только для того, чтобы с ним встретиться, но его не было. Выходила она и в третий раз, но так же безрезультатно.
   Я послала Гертруду к графу де Монсоро; граф уехал, и никто не знал куда.
   Оставшись в полном одиночестве, мы почувствовали всю свою слабость. Впервые я поняла, как несправедливо относилась к графу.
   – О! Сударыня, – вскричал Бюсси, – не торопитесь менять свое мнение об этом человеке: в его поступках есть нечто такое, чего мы не знаем, но до чего мы еще докопаемся.
   – Наступил вечер и принес нам новые страхи. Я была готова на все, лишь бы не попасть живой в руки герцога Анжуйского. Я обзавелась вот этим кинжалом и решила заколоть себя на глазах у принца в тот миг, когда он или его приспешники посмеют поднять на меня руку. Мы забаррикадировались в наших комнатах, ибо по какому-то немыслимому упущению у входной двери не было внутреннего засова. Затем мы погасили лампу и заняли наш наблюдательный пост у окна.
   До одиннадцати часов вечера все было спокойно. В одиннадцать из улицы Сент-Антуан вышли пять человек, они остановились, по-видимому, о чем-то посовещались, а потом спрятались за угол Турнельского дворца.
   Мы начали дрожать от страха. Но всей вероятности, эти люди пришли за нами.
   Однако они не двигались. Так прошло около четверти часа.
   Через четверть часа мы увидели, как на углу улицы Сен-Поль появилось еще два человека. В свете луны, скользившей между облаками, Гертруда узнала в одном из них Орильи.
   – Увы, барышня! Это они! – прошептала бедная девушка.
   – Да, – ответила я, дрожа всем телом, – а те пятеро пришли, чтобы поддержать их в случае необходимости.
   – Но им придется взломать дверь, – сказала Гертруда, – и тогда соседи сбегутся на шум.
   – Почему ты думаешь, что соседи сбегутся? Они нас не знают, зачем же им ввязываться в какое-то темное дело и нас защищать? Увы, Гертруда, приходится признать, что у нас нет иного защитника, кроме графа.
   – Ну, а коли так, то почему вы упрямитесь и не соглашаетесь стать графиней?
   Я вздохнула.

Глава 16.
ИСТОРИЯ ДИАНЫ ДЕ МЕРИДОР. – СВАДЬБА

   Пока мы разговаривали, два человека, появившиеся на углу улицы Сев-Поль, украдкой пробрались вдоль домов и остановились под нашими окнами.
   Мы слегка приоткрыли окно.
   – Ты уверен, что это здесь? – спросил один голос.
   – Да, монсеньер, совершенно уверен. Это пятый дом считая от угла улицы Сен-Поль.
   – И ты думаешь, ключ подойдет?
   – Я снял слепок с замочной скважины.
   Я схватила руку Гертруды и крепко ее стиснула.
   – А после того, как мы войдем?
   – А после того, как мы войдем, я все беру на себя. Служанка нам откроет. У вашего высочества в кармане золотой ключ, который не уступает этому железному.
   – Тогда открывай.
   Мы услышали, как ключ со скрежетом повернулся замке. Но вдруг люди, прятавшиеся в углу дворца, отделились от стены и бросились на принца и Орильи с криками: «Смерть ему! Смерть ему!» Я ничего не могла понять. Ясно было только одно – к вам нежданно-негаданно подоспела помощь. Я упала на колени и возблагодарила небо.
   Но стоило принцу открыть лицо, назвать свое имя, и крики тотчас же смолкли, шпаги вернулись в ножны, в пятеро нападающих дружно отступили.
   – Да, да, – сказал Бюсси, – это не принца они подкарауливали, а меня.
   – Как бы то ни было, – продолжала Диана, – это нападение заставило принца удалиться. Мы видели, как он ушел по улице Жуй, а пятеро дворян снова вернулись в свою засаду.
   Было ясно, что по крайней мере на эту ночь опасность миновала, ибо люди в засаде на меня не покушались. Но мы с Гертрудой были слишком взволнованы и перепуганы, чтобы уснуть. Мы остались стоять у окна в ожидании какого-то неведомого события, которое, как мы обе смутно предчувствовали, к нам приближалось.
   Ждать пришлось недолго. На улице Сент-Антуан показался всадник, он ехал, держась середины улицы. Без сомнения, он и был тем человеком, которого подстерегали пятеро дворян, спрятавшиеся в засаде, ибо, как только они его заметили, они закричали: «За шпаги! За шпаги!» – и бросились на него.
   – Все, что касается этого всадника, вы знаете лучше пеня, – сказала Диана, – так как им были вы.
   – Отнюдь нет, сударыня, – ответил Бюсси, который по тону молодой женщины надеялся выведать тайну ее сердца, – отнюдь нет, я помню только стычку, потому что сразу же после нее потерял сознание.
   – Излишне было бы вам говорить, – продолжала Диана, слегка покраснев, – на чьей стороне были наши симпатии в этом сражении, в котором вы так доблестно бились, несмотря на неравенство сил. При каждом ударе шпаги мы то вздрагивали от испуга, то вскрикивали от радости, то шептали молитву. Мы видели, как у вашей лошади подкосились ноги и как она свалилась. Казалось, с вами все кончено; но нет, отважный Бюсси вполне заслужил свою славу. Вы успели соскочить с коня и тут же бросились на врагов. Наконец, когда вас окружили со всех сторон, когда отовсюду вам грозила неминуемая гибель, вы отступили, как лев, лицом к противникам, и мы видели, что вы прислонились к нашей двери. Тут нам с Гертрудой пришла одна и та же мысль – впустить вас в дом. Гертруда взглянула на меня. «Да», – сказала я, и мы бросились к лестнице. Но, как я вам уже говорила, мы забаррикадировались изнутри, и нам потребовалось несколько секунд, чтобы отодвинуть мебель, загораживавшую дверь в коридор; когда мы выбежали на лестничную площадку, снизу до нас донесся стук захлопнувшейся двери.
   Мы замерли в неподвижности. Кто этот человек, который только что вошел к нам, и как он сумел войти?
   Я оперлась на плечо Гертруды, и мы молча стояли и ждали, что будет дальше.
   Вскоре в прихожей послышались шаги, они приближались к лестнице, наконец внизу показался человек; шатаясь, он добрел до лестницы, вытянул руки вперед и с глухим стоном упал на нижние ступеньки.
   Мы догадались, что его не преследуют, так как ему удалось закрыть дверь, которую, на его счастье, оставил незапертой герцог Анжуйский, и, таким образом, преградить путь своим противникам, но мы подумали, что он свалился на лестницу тяжело, а может быть, даже и смертельно раненный.
   Во всяком случае, нам нечего было опасаться, напротив того, у наших ног лежал человек, нуждающийся в помощи.
   – Свету, – сказала я Гертруде. Она убежала и вернулась со светильником. Мы не обманулись: вы были в глубоком обмороке. Мы распознали в вас того отважного дворянина, который столь доблестно оборонялся, и, не колеблясь, решили оказать вам помощь.
   Мы перенесли вас в мою спальню и уложили в постель.
   Вы все еще не приходили в сознание; по всей видимости, нужно было немедленно показать вас хирургу. Гертруда вспомнила, что ей рассказывали о каком-то молодом лекаре с улицы.., с улицы Ботрейи, который несколько дней назад чудесным образом исцелил тяжело больного. Она знала, где он живет, и вызвалась сходить за ним.
   – Однако, – сказала я, – ведь молодой лекарь может нас выдать.
   – – Будьте покойны, – ответила Гертруда, – об этом я позабочусь.
   – Гертруда – девушка одновременно и смелая и осторожная, – продолжала Диана. – Я положилась на нее. Она взяла деньги, ключ и мой кинжал, а я осталась одна возле вас.., и молилась за вас.
   – Увы, – сказал Бюсси, – я и не подозревал, сударыня, что мне выпало такое счастье.
   – Четверть часа спустя Гертруда вернулась. Она привела к нам молодого лекаря, который согласился па все условия и проделал путь к нашему дому с завязанными глазами.
   Я удалилась в гостиную, а его ввели в мою комнату. Там ему позволили снять с глаз повязку.
   – Да, – сказал Бюсси, – именно в эту минуту я пришел в себя и мои глаза остановились на вашем портрете, а потом мне показалось, что и сами вы вошли.
   – Так и было, я вошла: тревога за вас возобладала над осторожностью. Я задала молодому хирургу несколько вопросов, он осмотрел рану, сказал, что отвечает за вашу жизнь, и у меня словно камень с души свалился.
   – Все это сохранилось в моем сознании, – сказал Бюсси, – но лишь в виде воспоминания о каком-то сне, который я почему-то не позабыл, и, однако, вот здесь, – добавил он, положив руку на сердце, – что-то говорило мне: «Это был не сон».
   – Доктор перевязал вашу рану, а потом достал флакон с жидкостью красного цвета и капнул несколько капель вам в рот. По его словам, этот эликсир должен был усыпить вас и прогнать лихорадку.
   Действительно, через несколько секунд после того, как он дал вам лекарство, вы снова закрыли глаза и, казалось, опять впали в тот глубокий обморок, от которого очнулись несколько минут тому назад.
   Я испугалась, но доктор заверил меня, что все идет как нельзя лучше. Сон восстановит ваши силы, нужно лишь не будить вас.
   Гертруда снова завязала лекарю глаза платком и отвела его на улицу Ботрейи. Вернувшись, она рассказала, что он, как ей показалось, считал шаги.
   – Ей не показалось, сударыня, – подтвердил Бюсси, – он и на самом деле их сосчитал.
   – Это предположение нас напугало. Молодой человек мог нас выдать. Мы решили уничтожить всякий след гостеприимства, которое мы вам оказали, но прежде всего надо было унести вас.
   Я собрала все свое мужество. Было два часа утра, в это время улицы обычно пустынны. Гертруда попробовала вас поднять, с моей помощью ей это удалось, и мы отнесли вас ко рву у Тампля и положили на откос. Затем пошли обратно, до смерти перепуганные своей собственной смелостью: подумать только, мы – две слабые женщины – решились выйти из дому в такой час, когда и мужчины не выходят без сопровождения.
   Бог нас хранил. Мы никого не встретили и благополучно вернулись, никому не попавшись на глаза.
   Войдя в комнаты, я не вынесла тяжести всех треволнений и упала в обморок.
   – Сударыня, ах, сударыня! – воскликнул Бюсси, молитвенно соединив руки. – Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы сделали для меня?
   Наступило короткое молчание, во время которого Бюсси пожирал глазами Диану. Молодая женщина сидела, опершись локтем на стол и уронив голову на руку.
   Тишину нарушил бой часов на колокольне церкви святой Екатерины.
   – Два часа! – вздрогнула Диана. – Два часа, а вы еще здесь.
   – О сударыня, – взмолился Бюсси, – не отсылайте меня, пока вы не расскажете все до конца. Не гоните меня, не подсказав, чем я могу быть вам полезен. Вообразите, что господь бог ниспослал вам брата, и скажите этому брату, что он может сделать для своей сестры.
   – Увы! Уже ничего, – сказала молодая женщина. – Слишком поздно.
   – Что случилось на другой день? – спросил Бюсси. – Что вы делали в тот день, когда я думал только о вас, не будучи еще уверен, не мечта ли вы, порожденная бредом, не видение ли, порожденное лихорадкой?
   – В тот день, – продолжала Диана, – Гертруда снова встретила Орильи. Посланец герцога вел себя настойчивее, чем когда-либо; он не обмолвился ни словом о том что произошло накануне, но от имени своего господина потребовал свидания.
   Гертруда притворно согласилась ему помочь, но просила обождать до среды, то есть до сегодняшнего дня, сказав, что за это время сумеет меня уговорить.
   Орильи пообещал, что герцог потерпит до среды.
   Таким образом, в нашем распоряжении были еще три дня.
   Вечером вернулся господин де Монсоро. Мы рассказали ему все, умолчав только о вас. Мы сказали, что накануне герцог открыл нашу дверь поддельным ключом, но в ту самую минуту, когда он собирался войти, на него напали пятеро дворян, среди которых были господа д'Эпернон и де Келюс. До меня донеслись эти имена, и я повторила их графу.
   – Да, да, – сказал граф, – разговоры об этом я уже слышал. Значит, у него есть поддельный ключ. Я так и думал.
   – Может быть, сменить замок? – спросила я.
   – Он прикажет изготовить другой ключ, – ответил граф.
   – Приделать к дверям засовы?
   – Он приведет с собой десять человек челяди и сломает и дверь и засовы.
   – Ну, а то событие, которое, как вы говорили, должно было дать вам неограниченную власть над герцогом?
   – Оно задерживается, и, может быть, на неопределенное время.
   Я замолчала, холодные капли пота выступили у меня па лбу, я больше не могла уже скрывать от себя, что мне не остается иной возможности ускользнуть от герцога Анжуйского, как стать супругой господина де Монсоро.
   – Сударь, – сказала я, – герцог через посредство своего наперсника обязался ничего не предпринимать до вечера среды; а я, я прошу вас подождать до вторника.
   – Во вторник вечером, в этом же часу, сударыня, – ответил граф, – я буду у вас.
   И, не прибавив ни слова, он поднялся и вышел.
   Я следила за ним из окна; но он не ушел, а в свой черед спрятался в темном углу Турнельского дворца и, по-видимому, собирался охранять меня всю ночь. Каждое доказательство преданности со стороны этого человека поражало меня в самое сердце, как удар кинжала.
   Два дня пронеслись, словно один миг, никто не потревожил нашего уединения. Сейчас я не в силах описать все, что выстрадала за эти два дня, с тоской следя за стремительным полетом часов.
   Наступила ночь второго дня, я была в подавленном состоянии, казалось, все чувства меня покидают. Я сидела, холодная, немая, по виду бесстрастная, как статуя, только сердце мое еще билось, все остальное мое существо словно уже умерло.
   Гертруда не отходила от окна. Я сидела на этом же самом кресле, не двигаясь, и лишь время от времени вытирала платком пот со лба. Вдруг Гертруда протянула ко мне руку, но этот предостерегающий жест, который раньше заставил бы меня вскочить с места, не произвел никакого впечатления.
   – Сударыня! – позвала Гертруда.
   – Что еще? – спросила я.
   – Четыре человека.., я вижу четырех мужчин… Она идут к нашему дому.., открывают дверь.., входят.
   – Пусть входят, – сказала я, не шелохнувшись.
   – Но ведь это наверняка герцог Анжуйский, Орильи и люди из свиты герцога.
   Вместо ответа я вытащила свой кинжал и положила его на стол перед собой.
   – О, дайте я хоть взгляну, кто это! – крикнула Гертруда и бросилась к двери.
   – Взгляни, – ответила я. Гертруда тут же вернулась.
   – Барышня, – сказала она, – господин граф. Не произнеся ни слова, я спрятала кинжал за корсаж. Когда граф вошел, я лишь повернула к нему голову. Вне всяких сомнений, моя бледность напугала его.
   – – Что сказала мне Гертруда?! – воскликнул он. – Вы приняли меня за герцога и, если бы я действительно оказался герцогом, убили бы себя?
   Впервые я видела его в таком волнении. Но кто скажет, было ли оно подлинным или притворным?
   – Гертруда напрасно напугала вас, сударь, – ответила я, – раз это не герцог, то все хорошо. Мы замолчали.
   – Вы знаете, что я пришел сюда не один, – сказал граф.
   – Гертруда видела четырех человек.
   – Вы догадываетесь, кто они, эти люди?
   – Предполагаю, один из них священник, а двое остальных наши свидетели.
   – Стало быть, вы готовы стать моей женой?
   – Но ведь мы договорились об этом? Однако я хочу напомнить условия нашего договора; мы условились, что если не возникнет каких то неотложных причин, признанных мною, я сочетаюсь с вами браком только в присутствии моего отца.
   – Я прекрасно помню это условие, но разве эти неотложные причины не возникли?
   – Пожалуй, да.
   – Ну и?
   – Ну и я согласна сочетаться с вами браком, сударь. Но запомните одно: по-настоящему я стану вашей женой только после того, как увижу отца.
   Граф нахмурился и закусил губу.
   – Сударыня, – сказал он, – я не намерен принуждать вас. Если вы считаете себя связанной словом, я возвращаю вам ваше слово; вы свободны, только…
   Он подошел к окну и выглянул на улицу.
   –..только посмотрите сюда.
   Я поднялась, охваченная той неодолимой силой, которая влечет нас собственными глазами удостовериться в своей беде, и внизу под окном я увидела закутанного в плащ человека, который, казалось, пытался проникнуть в наш дом.
   – Боже мой! – воскликнул Бюсси. – Вы говорите, что это было вчера?
   – Да, граф, вчера, около девяти часов вечера.
   – Продолжайте, – сказал Бюсси.
   – Спустя некоторое время к незнакомцу подошел другой человек, с фонарем в руке.
   – Как по-вашему, кто эти люди? – спросил меня господин де Монсоро.
   – По-моему, это принц и его лазутчик, – ответила я. Бюсси застонал.
   – Ну, а теперь, – продолжал граф, – приказывайте, как я должен поступить – уходить мне или оставаться?
   Я все еще колебалась; да, несмотря на письмо отца, несмотря на свое клятвенное обещание, несмотря на опасность, непосредственную, осязаемую, грозную опасность, да, я все еще колебалась! И не будь там, под окном, этих двух людей…
   – О, я злосчастный! – воскликнул Бюсси. – Ведь это я, я был человеком в плаще, а другой, с фонарем, – Реми ле Одуэн, тот молодой лекарь, за которым вы посылали.
   – Так это были вы! – вскричала, словно громом пораженная, Диана.
   – Да, я! Я все больше убеждался в том, что мои грезы были действительностью, и отправился на поиски того дома, где меня приютили, комнаты, в которую меня принесли, женщины или, скорее, ангела, который явился мне. О, как я был прав, назвав себя злосчастным!
   И Бюсси замолчал, словно раздавленный тяжестью роковой судьбы, использовавшей его как орудие для того, чтобы принудить Диану отдать свою руку графу.
   – Итак, – спросил он, собрав все свои силы, – вы его жена?
   – Со вчерашнего дня, – ответила Диана. И снова наступила тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием обоих собеседников.
   – Ну а вы? – вдруг спросила Диана. – Как вы проникли в этот дом, как вы оказались здесь? Бюсси молча показал ей ключ.
   – Ключ! – воскликнула Диана. – Откуда у вас этот ключ, кто вам его дал?
   – Разве Гертруда не пообещала принцу ввести его к вам нынче вечером? Принц видел, хотя и не узнал, господина де Монсоро и меня, так же как господин де Монсоро и я видели его; он побоялся попасть в какую-нибудь ловушку и послал меня вперед, на разведку.
   – А вы согласились? – с упреком сказала Диана.
   – Для меня это была единственная возможность увидеть вас. Неужели вы будете столь жестоки и рассердитесь на меня за то, что я отправился на поиски женщины, которая стала величайшей радостью и самым большим горем моей жизни.
   – Да, я сержусь на вас, – сказала Диана, – потому что нам было бы лучше не встречаться снова. Не увидев меня еще раз, вы бы меня забыли.
   – Нет, сударыня, – сказал Бюсси, – вы ошибаетесь. Напротив, сам бог привел меня к вам и повелел проникнуть до самой глубины в подлый заговор, жертвой которого вы стали. Послушайте меня: как только я вас увидел, я дал обет посвятить вам всю свою жизнь. Отныне я приступаю к выполнению этого обета. Вы хотели бы знать, что с вашим отцом?
   – О да! – воскликнула Диана. – Ведь поистине мне неизвестно, что с ним сталось.
   – Ну что ж, я берусь узнать это. Только сохраните добрую память о том, кто, начиная с сегодняшнею дня, будет жить вами и для вас, – Ну а ключ? – с беспокойством спросила Диана.
   – Ключ? Отдаю его вам, так как я хотел бы получить его только из ваших собственных рук. Скажу одно: даю вам слово, что ни одна сестра не доверила бы ключ от своих покоев более преданному и более почтительному брату.
   – Я верю слову отважного Бюсси, – сказала Диана. – Возьмите, сударь.
   И она вернула ключ молодому человеку.
   – Сударыня, – сказал Бюсси, – пройдет две недели, и мы узнаем, кто такой на самом деле господин де Монсоро.
   И, простившись с Дианой с почтительностью, к которой примешивались одновременно и пылкая любовь, и глубокая печаль, Бюсси спустился по ступенькам лестницы.
   Диана, склонив голову в сторону двери, прислушивалась к его удаляющимся шагам. Шум шагов давно уже затих, а она все слушала, слушала с трепещущим сердцем и со слезами на глазах.

Глава 17.
О ТОМ, КАК ЕХАЛ НА ОХОТУ КОРОЛЬ ГЕНРИХ III И КАКОЕ ВРЕМЯ ТРЕБОВАЛОСЬ ЕМУ НА ДОРОГУ ИЗ ПАРИЖА В ФОНТЕНБЛО

   Три или четыре часа спустя после только что описанных нами событий бледное солнце чуть посеребрило края красноватой тучи, и занимающийся день стал свидетелем выезда короля Генриха III в Фонтенбло, где, как мы уже говорили, на следующее утро намечалась большая охота.
   Выезд на охоту у всякого другого короля прошел бы незамеченным, но у того оригинала, историю царствования которого мы решились бегло очертить, он вызвал столько шума, суеты и беготни, что превратился в настоящее событие, как это случалось со всеми затеями Генриха. Судите сами: около восьми часов утра из больших ворот Лувра, между Монетным двором и улицей Астрюс, выехала кавалькада придворных на добрых конях и в плащах, подбитых мехом; за ними последовало великое множество пажей, затем толпа лакеев и, наконец, рота швейцарцев, которая непосредственно предшествовала королевской карете.
   Сие сложное сооружение, влекомое восьмеркой мулов в богатой сбруе, заслуживает отдельного описания.
   Оно представляло собой прямоугольный длинный кузов, поставленный на четыре колеса, внутри сплошь выложенный подушками, снаружи задрапированный парчовыми занавесками. В длину карета имела примерно пятнадцать футов, а в ширину – восемь. На труднопроходимых участках дороги или на крутых подъемах восьмерку мулов заменяли волами в любом потребном количестве. Эти медлительные, но сильные и упрямые животные хотя и не прибавляли скорости, зато вселяли уверенность в том, что место назначения будет достигнуто, правда, с опозданием, и с опозданием не на какой-нибудь час, а уж не менее чем на два или три часа.
   Карета вмещала короля Генриха III и весь его походный двор, за исключением королевы Луизы де Водемон; по правде говоря, королева так мало принадлежала ко двору своего супруга, что о ней можно было бы вообще не упоминать, если бы не паломничества и религиозные процессии, в которых она принимала самое деятельное участие.
   Оставим же бедняжку в покое и расскажем, из кого состоял походный двор короля Генриха III.
   Прежде всего, в него входил сам король, затем королевский лекарь Марк Мирон, королевский капеллан, имя которого до нас, к сожалению, не дошло, затем наш старый знакомец, королевский шут Шико, пять или шесть миньонов, бывших в фаворе, – в описываемое нами время этих счастливцев звали Келюс, Шомберг, д'Эпернон, д'О и Можирон, – затем две огромные борзые, чьи удлиненные, змеиные головы, нередко с раскрытой в отчаянном зевке пастью, то и дело высовывались из этой толпы людей, лежавших, сидящих, стоящих на ногах или на коленях, наконец, неотъемлемой принадлежностью походного двора были крохотные английские щенки в корзине, которую король либо держал на коленях, либо подвешивал на цепочке или на лентах к себе на грудь.
   Из особо оборудованной ниши время от времени извлекали их кормилицу, суку с набухшими молоком сосцами, и вся щенячья команда тут же пристраивалась к ее животу. Борзые, прижимаясь своими острыми носами к побрякивавшим по левую сторону от короля четкам в виде черепов, снисходительно смотрели на обряд кормления и даже не давали себе труда ревновать, будучи твердо уверены в особом благорасположении к ним короля.
   Под потолком королевской кареты покачивалась клетка из золоченой медной проволоки, в клетке сидели самые красивые во всем мире голуби: белоснежные птицы с двойным черным воротничком. Если, по воле случая, в карете появлялась дама, к этому зверинцу добавлялись две или три обезьянки из породы уистити или сапажу – обезьяны были в особой чести у модниц при дворе последнего Валуа.
   В глубине кареты, в позолоченной нише, стояла Шартрская богоматерь, высеченная из мрамора Жаном Гужоном по заказу короля Генриха II; взор богоматери, опущенный долу, на голову ее богоданного сына, казалось, выражал удивление всем происходящим вокруг.