– Да, и я расквитаюсь с вами. Чем вы занимаетесь в Париже? Давайте рассказывайте. Поверьте мне ваши тайны, любезный господин Реми.
   – Чем я занимаюсь в Париже? Да, в сущности, ничем, господин граф, но я мог бы кое-чем подзаняться, имей я пациентов.
   – Ну что же, вам очень повезло; для начала я вам доставлю одного пациента: самого себя. Поверьте, у вас будет большая практика! Не проходит дня, чтобы либо я не продырявил самое прекрасное творение создателя, либо кто другой не подпортил великолепный образчик его искусства в моем лице. Ну как, согласны вы заняться штопанием дыр, которые будут протыкать в моей шкуре, или тех, которые я сам проткну в чьей-нибудь оболочке?
   – Ах, господин граф, – сказал Реми, – у меня так мало заслуг…
   – Напротив, вы именно тот человек, которого мне надо, дьявол меня побери! Рука у вас легкая, как у женщины, и с этим бальзамом Феррагюс…
   – Сударь!
   – Вы будете жить у меня, у вас будут свои собственные апартаменты, свои слуги; соглашайтесь или, даю слово, вы ввергнете меня в пучину отчаяния. К тому же ваша работа еще не закончена: вам надо сменить мне повязку, любезный господин Реми.
   – Господин граф, – отвечал молодой врач, – я в таком восторге, что не знаю, как выразить свою радость. У меня будет работа! У меня будут пациенты!
   – Ну пет, ведь я вам сказал, что беру вас только для себя самого.., ну и для моих друзей, естественно. А теперь – вы ничего больше но вспомните?
   – Ничего.
   – Ну, коли так, то помогите мне разобраться кое в чем, если это возможно.
   – В чем именно?
   – – Да видите ли.., вы человек наблюдательный: вы считаете шаги, вы ощупываете стены, вы запоминаете голоса. Не знаете ли вы, почему после того, как вы меня перевязали, я очутился на откосе рва у Тампля?
   – Вы?
   – Да.., я… Может быть, вы помогали меня переносить?
   – Ни в коем случае! Наоборот, если бы спросили моего совета, я решительно воспротивился бы такому перемещению. Холод мог вам очень повредить.
   – Тогда я ума не приложу, как это случилось. Вам не угодно будет продолжить поиски вместе со мной?
   – Мне угодно все, что угодно вам, сударь, но я боюсь, что от этого не будет проку, ведь все дома тут на одно лицо.
   – Тогда, – сказал Бюсси, – надо будет посмотреть на них днем.
   – Да, но днем нас увидят.
   – Тогда надо будет собрать сведения.
   – Мы все разузнаем, монсеньер…
   – И мы добьемся своего. Поверь мне, Реми, отныне нас двое, и мы существуем не во сне, а наяву, и это уже много.

Глава 11.
О ТОМ, ЧТО ЗА ЧЕЛОВЕК БЫЛ ГЛАВНЫЙ ЛОВЧИЙ БРИАН ДЕ МОНСОРО

   Даже не радость, а чувство какого-то исступленного восторга охватило Бюсси, когда он убедился, что женщина его грез действительно существует и что эта женщина не во сне, а наяву оказала ему то великодушное гостеприимство, неясные воспоминания о котором он хранил в глубине сердца.
   Поэтому Бюсси решил ни на мгновение не расставаться с молодым лекарем, которого он только что возвел в ранг своего постоянного врачевателя. Он потребовал, чтобы Реми, такой, как был – весь в грязи с головы до ног, сел вместе с ним в носилки. Бюсси боялся что, если он хоть на миг упустит Реми из виду, тот исчезнет, подобно дивному видению прошлой ночи; нужно было во что бы то ни стало доставить его к себе домой и запереть на ключ до утра, а на следующий день будет видно, выпускать его на свободу или нет.
   Все время обратного пути было употреблено на новые вопросы, но ответы на них вращались в замкнутом кругу, который мы только что очертили. Реми ле Одуэн знал не больше Бюсси, правда, лекарь, не терявший сознания, был уверен, что Бюсси не грезил.
   Для всякого человека, начинающего влюбляться, – а Бюсси влюбился с первого взгляда, – чрезвычайно важно иметь под рукой кого-нибудь, с кем можно было бы потолковать о любимой женщине. Правда, Реми не удостоился чести лицезреть красавицу, но в глазах Бюсси это было еще одним достоинством, ибо давало ему возможность снова и снова растолковывать своему спутнику, насколько оригинал во всех отношениях превосходит копию.
   Бюсси горел желанием провести всю ночь в разговорах о прекрасной незнакомке, но Реми начал исполнение своих обязанностей врача с того, что потребовал от раненого уснуть или по меньшей мере лечь в постель. Усталость и боль от раны давали нашему герою такой же совет, и в конце концов эти три могущественные силы одержали над ним верх.
   Однако, прежде чем лечь в постель, Бюсси самолично разместил своего нового сотрапезника в трех комнатах четвертого этажа, которые он сам занимал в годы юности. И только убедившись, что молодой врач, довольный своей новой квартирой и новой судьбой, подаренной ему провидением, не сбежит тайком из дворца, Бюсси спустился на второй этаж, в свои роскошные апартаменты.
   Когда он проснулся на следующий день, Реми уже стоял возле его постели. Молодой человек всю ночь не мог поверить в свалившееся на него счастье и ожидал пробуждения Бюсси, в свою очередь желая убедиться, что все это не сон.
   – Ну, – сказал Реми, – как вы себя чувствуете?
   – Как нельзя лучше, милейший эскулап, ну а вы, вы довольны?
   – Так доволен, мой сиятельный покровитель, что не поменялся бы своей участью с самим королем Генрихом Третьим, хотя за вчерашний день его величество должен был сильно продвинуться по пути в рай. Но не в этом дело, разрешите взглянуть на рану.
   – Взгляните.
   И Бюсси повернулся на бок, чтобы молодой хирург мог снять повязку.
   Рана выглядела как нельзя лучше, края ее стянулись и приняли розовую окраску. Обнадеженный Бюсси хорошо спал, крепкий сон и ощущение счастья пришли па помощь хирургу, не оставив на его долю почти никаких забот.
   – Ну что? – спросил Бюсси. – Что вы скажете, мэтр Амбруаз Паре?
   – Я скажу, что вы уже почти выздоровели, но я открываю вам эту врачебную тайну с большим страхом – как бы вы не отослали меня обратно на улицу Ботрейи, что в пятистах двух шагах от знаменитого Дома.
   – Который мы разыщем, не правда ли, Реми?
   – Я в этом уверен.
   – Как ты сказал, мой мальчик? – переспросил Бюсси.
   – Простите, – вскричал Реми со слезами на глазах, – неужели вы сказали мне «ты», монсеньер?
   – Реми, я всегда обращаюсь на «ты» к тем, кого люблю. Разве ты возражаешь против такого обращения?
   – Напротив, – воскликнул молодой человек, пытаясь поймать руку Бюсси и поцеловать ее, – напротив, мне показалось, что я ослышался. О! Монсеньер де Бюсси, вы хотите, чтобы я сошел с ума от радости?
   – Нет, мой друг, я хочу только, чтобы и ты, в свою очередь, меня полюбил и считал бы себя принадлежащим к моему дому и чтобы ты сегодня, пока будешь здесь устраиваться, позволил мне присутствовать на церемонии вручения королю эстортуэра7.
   – Ах, – сказал Реми, – вот мы уже и собираемся наделать глупостей.
   – Э, нет, наоборот, обещаю тебе вести себя примерно.
   – Но вам придется сесть на коня.
   – Проклятие! Это совершенно необходимо.
   – Найдется ли у вас хороший скакун со спокойным аллюром?
   – У меня таких четыре на выбор.
   – Ну хорошо, возьмите себе на сегодняшний день коня, на которого вы посадили бы даму с портрета, понимаете?
   – Ах, я понимаю, отлично понимаю. Послушайте, Реми, воистину вы раз навсегда нашли путь к моему сердцу, я страшно боялся, что вы не допустите меня к участию в этой охоте или, скорее, в этом охотничьем представлении, на котором будут присутствовать все придворные дамы и толпы любопытствующих горожанок. И я уверен, Реми, милый Реми, ты понял, что дама с портрета должна принадлежать ко двору или, во всяком случае, должна быть парижанкой. Несомненно, она не простая буржуазка: гобелены, тончайшие эмали, расписной потолок, кровать с белыми и золотыми занавесками, – словом, вся эта изысканная роскошь изобличает в пей даму высокого происхождения или по меньшей мере богатую женщину. Что, если я встречу ее там в лесу?
   – Все возможно, – философски заметил Одуэн.
   – За исключением одного – разыскать дом, – вздох-пул Бюсси.
   – И проникнуть в него, когда мы его разыщем, – добавил Реми.
   – Ну уж об этом-то я меньше всего беспокоюсь, – сказал Бюсси. – Мне бы только добраться до его дверей, – продолжал он, – а уж там я пущу в ход одно испытанное средство.
   – Какое?
   – Устрою себе еще один удар шпагой.
   – Отлично, – сказал Реми, – ваши слова позволяют надеяться, что вы сохраните меня при себе.
   – Ну, на этот счет будь спокоен. Мне кажется, будто я тебя знаю лет двадцать, не меньше, и, слово дворянина, уже не мог бы обходиться без тебя.
   Приятное лицо молодого лекаря расцвело под наплывом невыразимой радости.
   – Итак, – сказал он, – решено. Вы едете на охоту и займетесь там поисками дамы, а я вернусь на улицу Ботрейи, искать дом.
   – Вот будет занятно, – сказал Бюсси, – если, когда мы снова встретимся, окажется, что мы оба добились успеха.
   На этом они распрощались, скорее как два друга, чем как господин и слуга.
   В Венсенском лесу и на самом деле затевалась большая охота в честь вступления в должность господина Бриана де Монсоро, уже несколько недель тому назад назначенного главным ловчим. Вчерашняя процессия и неожиданное покаяние короля, который начал пост в последний день масленичного карнавала, заставили придворных усомниться, почтит ли он своим присутствием эту охоту. Ибо обычно, когда на Генриха III находил приступ набожности, он по неделям не покидал Лувра, а иногда даже отправлялся умерщвлять плоть в монастырь. Однако на сей раз, к удивлению придворных, около девяти часов утра распространилось известие, что король уже выехал в Венсенский замок и гонит лань вместе со своим братом, монсеньером герцогом Анжуйским, и всем двором.
   Местом сбора охотников служила Коновязь короля Людовика Святого. Так назывался в те времена перекресток дорог, где, как говорят, тогда еще можно было увидеть знаменитый дуб, под которым король-мученик вершил правосудие. Все собрались к девяти часам, и ровно в девять, верхом на прекрасном вороном жеребце, на поляну выехал новоиспеченный главный ловчий, предмет всеобщего любопытства, ибо почти никто из придворных его не знал.
   Все взоры обратились на вновь прибывшего.
   Граф де Монсоро был высоким мужчиной лет тридцати пяти на вид; на его лице, испещренном мелкими оспинами, при малейшем волнении проступали красные пятна, и это побуждало любопытных приглядываться к нему еще пристальнее, что редко идет на пользу тому, на кого смотрят.
   И действительно, чувство взаимной симпатии обычно возникает от первого впечатления: прямой взгляд и открытая улыбка вызывают ответный ласковый взор и улыбку.
   В камзоле зеленого сукна, сплошь покрытом серебряными галунами, опоясанный серебряной перевязью, на которой был вышит щит с королевским гербом, в берете с длинным пером, с копьем в левой руке, с эстортуэром, предназначенным для короля, в правой, господин де Монсоро мог показаться грозным сеньором, но назвать его красивым нельзя было никак.
   – Фи! Что за урода вы нам привезли из вашего края, монсеньер, – сказал Бюсси, обращаясь к герцогу Анжуйскому, – так вот каким дворянам вы покровительствуете? Черт меня побери, если в Париже найдется второе такое чудище, а Париж город очень большой и густо населенный отнюдь не красавцами. Ваше высочество знает, что я не верю разным слухам, но молва гласит, будто вы приложили все старания к тому, чтобы король согласился принять главного ловчего из ваших рук.
   – Сеньор де Монсоро мне хорошо служил, – лаконично сказал герцог Анжуйский, – и я вознаградил его за службу.
   – Прекрасно сказано, монсеньер, особливо ежели знать, что признательность – качество, весьма редко встречающееся у принцев; но если дело только в службе, то взять хотя бы меня, думается, я тоже неплохо служил вашему высочеству, и смею вас заверить, камзол главного ловчего был бы мне более к лицу, чем этому долговязому привидению. Ах, да, я сначала было и не заметил, а у него еще и борода рыжая, это его особенно красит.
   – Я еще ни от кого не слышал, – возразил герцог Анжуйский, – что только красавцы, отлитые по образцу Аполлона или Антония, могут рассчитывать на придворную должность.
   – Удивительно, – ответил Бюсси, сохраняя полнейшее хладнокровие. – Неужели вы этого не слышали?
   – Для меня важно сердце, а не лицо, услуги, действительно оказанные, а не только обещанные.
   – Ваше высочество может подумать, что я чрезмерно любопытен, – сказал Бюсси, – но я тщетно пытаюсь понять, какую такую услугу мог оказать вам этот Монсоро.
   – Ах, Бюсси, – раздраженно заметил герцог, – вы правы: вы весьма любопытны, даже слишком любопытны.
   – Вот они, принцы! – воскликнул Бюсси со своей обычной непринужденностью. – Сами всегда спрашивают, и приходится отвечать им на все вопросы, а попробуйте вы один-единственный раз у них чего-нибудь спросить – они не удостоят вас ответом.
   – Это правда, – сказал герцог Анжуйский, – но знаешь, что нужно сделать, если ты хочешь получить ответ?
   – Нет, не знаю.
   – Обратись к самому господину де Монсоро.
   – И верно, – сказал Бюсси, – ей-богу, вы правы, монсеньер. К тому же он всего лишь простой дворянин, и если он мне не ответит, я могу прибегнуть еще к одному средству.
   – Какому же?
   – Назвать его наглецом.
   С этими словами Бюсси повернулся спиной к принцу и, без долгих раздумий, на глазах у своих друзей, держа шляпу в руке, поскакал к графу Монсоро; граф восседал на копе посредине поляны, представляя собой мишень для любопытных глаз, и с удивительной выдержкой ожидал появления короля, которое освободило бы его от тяжести прямых взглядов, падавших на него со всех сторон.
   При виде Бюсси, приближавшегося к нему с веселым лицом, улыбкой на устах и шляпой в руке, главный ловчий позволил себе немного расслабиться.
   – Прошу прощения, сударь, – обратился к нему Бюсси, – но я вижу вас в полнейшем одиночестве. Неужели благодаря оказанной вам милости вы удосужились приобрести здесь столько же врагов, сколько могли бы иметь друзей га неделю до вашего назначения главным ловчим?
   – Ей-богу, любезный граф, – ответил сеньор де Монсоро, – присягать в этом я не стал бы, но пари держать могу. Однако же позвольте узнать, что побудило вас оказать мне честь и нарушить мое уединение?
   – Черт побери, – смело сказал Бюсси, – я действую, побуждаемый великим восхищением перед вами, которое внушил мне герцог Анжуйский.
   – Каким образом?
   – Рассказав о вашем подвиге, том самом, за который вам была пожалована должность главного ловчего.
   Граф де Монсоро так страшно побледнел, что рассыпанные по его лицу мелкие оспины превратились в черные точки на желтоватой коже; при этом главный ловчий бросил на Бюсси грозный взгляд, не предвещавший ничего доброго.
   Бюсси понял, что сделал ложный шаг, но он был не из тех людей, которые отступают; напротив – он принадлежал к тем, кто допущенную нескромность обычно исправляет дерзостью.
   – Вы говорите, любезный граф, – произнес главный ловчий, – что монсеньер рассказал вам о моем последнем подвиге?
   – Да, сударь, – ответил Бюсси, – и со всеми подробностями. Признаюсь вам, я так заинтересовался, что не мог преодолеть пылкое желание услышать весь рассказ из ваших собственных уст.
   Граф де Монсоро судорожно стиснул древко копья, словно его охватило не менее пылкое желание тут же, не сходя с места, проткнуть насквозь графа де Бюсси.
   – Поверьте, сударь, – сказал он, – я готов отдать должное вашей учтивости и выполнить вашу просьбу, но, к сожалению, вот наконец и король, и у меня не остается на это времени. Но если вы пожелаете, мы можем встретиться в другой раз.
   И в самом деле, король, верхом на своем любимом коне, великолепном испанском жеребце буланой масти, уже скакал от замка к месту сбора.
   Бюсси повернул лошадь и встретился взглядом с герцогом Анжуйским; на устах принца играла недобрая улыбка.
   «И у хозяина и у слуги, – подумал Бюсси, – когда оси смеются, одинаково мерзкий вид. Как же они выглядят, когда плачут?» Король любил красивые и приветливые лица. Поэтому его не очень-то расположила к себе внешность господина де Монсоро, которого он уже однажды видел и который при второй встрече порадовал его не больше, чем при первой. И все же Генрих с довольно благосклонной улыбкой принял эстортуэр из рук главного ловчего, преподнесшего королю жезл, по обычаю преклонив колено. Как только король вооружился, старшие загонщики объявили, что лань поднята, и охота началась.
   Бюсси занял место с краю охотничьей кавалькады, чтобы иметь возможность видеть все собравшееся общество; он внимательно изучал каждую проезжавшую мимо женщину в надежде обрести оригинал портрета, по труды его были напрасны: на эту охоту, где впервые лицедействовал новый главный ловчий, собрались все красавицы, все прелестницы и все искусительницы города Парижа и королевского двора, но среди них по было того очаровательного создания, которое он искал.
   Отчаявшись в своих поисках, Бюсси решил развлечься болтовней в компании друзей. Антрагэ, как всегда веселый и словоохотливый, помог ему развеять тоску.
   – На нашего главного ловчего смотреть тошно, – сказал Антрагэ, – а как по-твоему?
   – На мой взгляд, он просто пугало, ну и славная же у него должна быть семейка, если только те, кто имеет честь принадлежать к его родичам, наделены фамильным сходством. Покажи-ка мне его жену.
   – Главный ловчий пока еще холост, – ответил Антрагэ.
   – Откуда ты знаешь?
   – От госпожи де Ведрон, она считает его писаным красавцем и охотно сделала бы своим четвертым мужем, как Лукреция Борджа герцога д'Эсте. Посмотри, как она нахлестывает своего гнедого, поспешая за вороным господина де Монсоро.
   – И какого поместья он сеньор? – спросил Бюсси.
   – Да у него полно поместий.
   – В каких краях?
   – Около Анжера.
   – Значит, он богат?
   – По слухам, да, но не знатен. Кажется, он из худородного дворянства.
   – И кто в любовницах у этого дворянчика?
   – У него нет любовницы. Сей достойный муж хочет быть единственным в своем роде. Но взгляни, монсеньер герцог Анжуйский машет тебе рукой, поезжай к нему скорее.
   – Куда спешить? Герцог Анжуйский подождет. Этот Монсоро возбуждает мое любопытство. Он какой-то странный. Не знаю почему, но, как тебе известно, при первой встрече с человеком бывает что-то вроде предчувствия, так вот, мне кажется, что мне с ним еще придется столкнуться. А имя у него какое – Монсоро!
   – Мышиная гора, – пояснил Антрагэ, – вот его этимология; по-латыни Mons soricis. Мой старик аббат объяснил мне это нынче утром.
   – Лучше и не придумаешь.
   – Погоди-ка! – вдруг воскликнул Антрагэ.
   – Что такое?
   – Ведь Ливаро все знает.
   – Что все?
   – Все о нашем Mons soricis. Они соседи по имениям.
   – Что же ты молчал? Эй, Ливаро! Ливаро подъехал к друзьям.
   – Чего вам? – осведомился он.
   – Расскажи, что ты знаешь о Монсоро.
   – Охотно.
   – А рассказ будет длинный?
   – Нет, постараюсь покороче. В трех словах выскажу все, что я о нем думаю. Я его боюсь!
   – Прекрасно. А теперь, когда ты сказал все, что ты о нем думаешь, расскажи все, что ты о нем знаешь.
   – Слушайте.., однажды вечером…
   – Какое захватывающее начало, – сказал Антрагэ.
   – Дадите вы мне рассказать все до конца?
   – Продолжай.
   – Однажды вечером я возвращался от моего дяди д'Антрагэ и ехал Меридорским лесом, это было примерно полгода назад; вдруг до моих ушей донесся душераздирающий вопль, и мимо меня пробежал белый иноходец без всадника, пробежал и скрылся в чаще. Я дал шпоры коню, погнал его в ту сторону, где кричали, и в поздних вечерних сумерках, в конце длинной просеки, увидел всадника на вороном коне; он не скакал, а мчался, как вихрь. Снова раздался сдавленный крик, и я разглядел, что он держит перед собой женщину, брошенную поперек седла, и рукой зажимает ей рот. Со мной была моя охотничья аркебуза. Ты ведь знаешь – я довольно меткий стрелок; я прицелился и, клянусь честью, убил бы его, но на беду, проклятый фитиль потух, как раз когда я спустил курок.
   – Ну, а дальше, – потребовал Бюсси, – что было дальше?
   – Дальше я спросил у встречного угольщика, кто этот господин на вороном коне, который умыкает женщин; угольщик мне ответил, что это господин де Монсоро.
   – Ну что ж, – сказал Антрагэ, – мне кажется, бывает, что женщин и похищают, не правда ли, Бюсси?
   – Бывает, – ответил Бюсси, – но, во всяком случае, им не затыкают рот.
   – А женщина, кто она такая? – полюбопытствовал д'Антрагэ.
   – Ах, вот об этом я ничего не могу сказать, – Ну пет, – сказал Бюсси, – решительно, это человек незаурядный, он меня заинтересовал.
   – Вообще, – добавил Ливаро, – у нашего милого графа де Монсоро ужасная репутация.
   – Ты знаешь о нем что-нибудь еще?
   – Нет, ничего; открыто граф не совершил ни одного злодейства, более того, говорят, он довольно милостиво относится к своим крестьянам; и все же в той местности, которая до нынешнего дня имеет счастье ему принадлежать, его, как огня, боятся. Впрочем, он страстный охотник, под стать Немвроду, только, может быть, не перед всевышним, а перед сатаной, у короля никогда еще не было такого главного ловчего. К этой должности он подходит больше Сен-Люка. Поначалу король хотел было отдать ее Сен-Люку, но тут вмешался герцог Анжуйский, пустил в ход все свое влияние и отбил ее для Монсоро.
   – Слушай, а ведь герцог Анжуйский все еще тебя зовет, – сказал Аптрагэ.
   – Ладно, пускай себе зовет. А ты знаешь новости о Сен-Люке?
   – Нет. Что он – все еще пленник короля? – со смехом спросил Ливаро.
   – Наверное, – сказал Антрагэ, – раз его нет здесь.
   – Ошибаешься, мой милый, нынче в час ночи он выехал из Парижа, с намерением посетить владения своей жены.
   – Что он, изгнан?
   – Похоже на то.
   – Сен-Люк в изгнании! Немыслимо!
   – Все правда, как в Евангелии, мой друг.
   – От святого Луки?
   – Нет, от маршала де Бриссака, я услышал ото сегодня утром из его собственных уст.
   – Ах, вот любопытная новость; Монсоро ото не будет неприятно.
   – Понял, – сказал Бюсси.
   – О чем ты?
   – Угадал.
   – Что ты угадал?
   – Какую услугу оказал он герцогу.
   – Кто? Сен-Люк?
   – Нет, Монсоро.
   – В самом деле?
   – Да, пропади я пропадом, вот увидите, поезжайте за мной.
   И Бюсси, сопровождаемый Ливаро и д'Антрагэ, пустил свою лошадь галопом вслед за герцогом Анжуйским, который, устав призывно махать рукой своему любимцу, скакал впереди па расстоянии нескольких аркебузных выстрелов.
   – Ах, монсеньер, – воскликнул Бюсси, догоняя герцога, – какой прекрасный человек этот граф Монсоро!
   – Вот как?
   – И любезный просто до невероятия.
   – Значит, ты с ним говорил? – спросил принц, по-прежнему насмешливо улыбаясь.
   – Конечно, к тому же у пего незаурядный ум.
   – И ты спросил его, что именно он сделал для меня?
   – Разумеется, я только для этого с ним и заговорил.
   – И он тебе ответил? – спросил герцог, еще больше развеселившись.
   – Тут же, и так любезно, что я преисполнился к нему бесконечной признательности.
   – Послушаем, что он тебе сказал, мой храбрый бахвал.
   – Он в весьма учтивых выражениях признался мне, ваше высочество, что он ваш поставщик.
   – Поставщик дичи?
   – Нет, женщин.
   – Как ты сказал? – переспросил герцог, сразу помрачнев. – Что значит эта шутка, Бюсси?
   – Она значит, монсеньер, что он на своем огромном вороном жеребце похищает для вас женщин, а поскольку эти женщины, очевидно, не знают, какая честь их ждет, зажимает им рот рукой, дабы они не кричали.
   Герцог нахмурил брови, гневно сжал кулаки и пустил своего копя таким бешеным галопом, что Бюсси и его товарищи остались позади.
   – Ага! – воскликнул Аптрагэ. – Сдается мне, твоя шутка попала не в бровь, а в глаз.
   – Тем лучше, – ответил Ливаро, – хотя, на мой взгляд, она никому не показалась шуткой.
   – Дьявольщина! – выругался Бюсси. – Похоже, я его крепко задел, нашего бедного герцога.
   Спустя мгновение они услышали голос герцога Анжуйского. Герцог кричал:
   – Эй! Бюсси, где ты? Скачи сюда – Я здесь, монсеньер, – отозвался Бюсси, пришпоривая коня.
   Принц захлебывался от смеха.
   – Вот как! – удивился Бюсси. – По-видимому, мои слова вас развеселили.
   – Нет, Бюсси, я смеюсь не над твоими словами.
   – А жаль, рассмешить принца, который смеется так редко, немалая заслуга.
   – Я смеюсь, мой бедный Бюсси, над тем, что ты, пытаясь разузнать правду, несешь всякие небылицы.
   – Нет, черт меня побери, монсеньер, я сказал чистую правду.
   – Допустим. Тогда, пока мы с тобой одни, объяснись: где ты подобрал эту побасенку, которую рассказываешь мне?
   – В Меридорском лесу, монсеньер!
   Герцог снова побледнел, но ничего не ответил.
   – Решительно, – пробормотал Бюсси, – герцог каким-то образом замешан в эту историю с похитителем на вороном коне и женщиной на белом иноходце.
   – Давайте поразмыслим, монсеньер, – сказал он, в свою очередь смеясь над тем, что герцогу уже не до смеха, – не найдется ли такого способа вам услужить, который был бы вам особенно приятен, если таковой существует, то укажите его нам, мы им воспользуемся, хотя бы нам пришлось вступить в состязание с господином де Монсоро.