Страница:
Повесть в двадцати четырех предложениях
----------------------------------------------------------------------------
Перевод А. Репко
М., Молодая гвардия, 1990
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Посвящается Шарлотте
Что грядет? Чем обернется будущее? Я не знаю этого, не имею на сей счет
никаких предчувствий. Паук, утратив точку опоры и падая вниз по выпускаемой
им самим нити, видит перед собой одну лишь пустоту и, как ни силится, не
может ни за что зацепиться. Так происходит и со мной. Когда-то сжал некую
пружину, теперь, подвластный ее выталкивающей силе, несусь вперед - в
нескончаемо пустое пространство. Эта жизнь абсурдна и ужасна, она
нестерпима.
Кьеркегор
Когда полиция известила Отто фон Ламберта, что его жена, будучи
изнасилованной и убитой, обнаружена у древних стен мавзолея Аль-Хакима, а
преступление, однако, пока не раскрыто, он, нашумевший своей книгой о
терроризме психиатр, распорядился, чтобы труп вертолетом был переправлен
через Средиземное море, и вот гроб с телом покойной, раскачиваясь в такт с
машиной, к днищу которой был прикреплен тросом, пронесся над необозримым
пространством, залитым солнцем, прорвался сквозь заслон из рваных облаков,
пробился над Альпами через снежную бурю, а позже ливень, и наконец был
осторожнейшим образом опущен в отверзтую, обступленную траурным собранием
могилу, тотчас закиданную землей, после чего фон Ламберт в течение считанных
секунд, покуда, несмотря на дождь, закрывал свой зонт, пристально
всматривался в Ф., ранее примеченную им в числе тех, кто снимал на кино
похороны, а потом обратился к ней с настоятельной просьбой посетить его
вечером вместе со съемочной группой, у него-де есть для нее не терпящее
отлагательства поручение.
Ф., известная своими документальными фильмами-портретами, поставила
перед собой цель проторить некую новую для своего ремесла тропу: у нее
зародилась исключительно соблазнительная, хотя пока и не вполне
выкристаллизовавшаяся идея создать некий групповой портрет, можно сказать -
портрет населения нашей планеты, реализовать же свою мечту она надеялась
посредством объединения в целое вроде бы не связанных друг с другом
случайных сцен, ради чего и присутствовала на необычных похоронах, вот
почему, ошеломленно уставясь на грузноватого, с обросшим щетиной и мокрым от
дождя лицом мужчину в черном пальто нараспашку - фон Ламберта, который вдруг
заговорил с ней, а потом, не попрощавшись, отошел, она долго колебалась,
прежде чем решилась положительно отреагировать на приглашение, ибо недоброе
предчувствие подсказывало ей: что-то тут неладно, и, следовательно, она
подвергает себя опасности быть втянутой в авантюру, которая отвлечет ее от
осуществления собственного проекта, так что Ф. вместе со своей съемочной
группой появилась в доме психиатра, собственно, против воли, движимая лишь
желанием узнать, чего конкретно он от нее хочет, к тому же исполненная
решимости не связывать себя каким бы то ни было обязательством.
Фон Ламберт провел их в свой рабочий кабинет, предложил незамедлительно
приступить к съемке, дождался, не выказывая признаков нетерпения, когда
закончатся все необходимые приготовления, а после, расположившись за
письменным столом, заявил перед уже включенной камерой, что всю вину за
гибель жены целиком и полностью возлагает на себя одного, ведь с ней часто
случались тяжелые приступы депрессии, а он как врач исходил в большей
степени из того, что она больной человек, нуждающийся в лечении, подчас
совсем забывая, что она еще и просто женщина, и так вплоть до того дня,
когда, совершенно случайно ознакомившись с его записями о ее болезни, она
ушла из дому, как доложила ему экономка - в красном пальто на меху,
накинутом поверх джинсового костюма, взяв с собой лишь сумочку, с тех пор он
ничего о ней не слышал, да, собственно, и не предпринимал ничего, чтобы
навести справки, - с одной стороны, дабы она чувствовала себя совершенно
вольной в своих действиях, а с другой, дабы избавить ее от ощущения, будто
он все еще наблюдает за ней, ощущения, которое непременно возникло бы у нее,
стоило бы ей вдруг прослышать о его поисках, теперь же, когда так
трагически, так ужасно оборвалась ее жизнь, он, сознавая, что виновен не
только в том, что ошибся в выборе метода, именно метода беспристрастного
наблюдения; предписываемого психиатрией, но и в том, что самоустранился от
всяких поисков, считает своим долгом узнать правду во всей полноте, более
того, сделать достоянием науки, выяснить, что же произошло, ведь в данном
случае он стал свидетелем бессилия психиатрии, наглядно подтверждаемого
гибелью жены, здоровье у него подорвано, и он не в силах отправиться туда
сам, потому-то и дает ей, Ф., поручение воссоздать в подробностях картину
преступления, главным виновником которого является он сам как врач, убийца
же всего лишь случайное орудие, - воссоздать преступление именно там, где
оно, вероятно, состоялось, зафиксировать то, что еще можно зафиксировать, с
тем чтобы созданный таким образом фильм демонстрировать впоследствии
специалистам медицинской науки на их профессиональных форумах, равно как
представителям судебно-следственных органов, ибо он, будучи преступником, не
вправе-де скрывать свой роковой промах, а в заключение своей речи вручил ей
чек на солидную сумму, несколько фотографий погибшей, а также ее дневник и
свои записи, и Ф., к изумлению всей группы, дала согласие выполнить
поручение.
Попрощавшись и ничего не ответив на вопрос редактора, что, собственно,
значит весь этот вздор, а ночь, почти до самого рассвета, проведя за
изучением дневника и записей, Ф. после непродолжительного сна, не вставая с
постели, позвонила в бюро путешествий и заказала билеты на авиарейс в М.,
после чего поехала в город, где купила бульварную газетенку, на первой
странице которой были помещены фотоснимки погибшей и необычного погребения,
и раньше чем отправиться по адресу, обнаруженному в дневнике, заглянула в
итальянский ресторанчик, где имела обыкновение завтракать, устроилась за
столиком логика Д., чьи лекции в университете посещали всего два-три
студента, - остроумного чудака, про которого никто не мог сказать, то ли он
и вправду совершенно беспомощен в этой жизни, то ли просто делает вид, и
который всякому, кто оказывался за одним с ним столиком в вечно до отказа
заполненном ресторане, пускался объяснять свои логические задачи, притом до
того путано и вместе с тем обстоятельно, что никто не мог понять, о чем,
собственно, речь, в том числе и Ф., которая тем не менее испытывала к нему
симпатию, с удовольствием слушала его и часто посвящала в свои планы,
сделала это и теперь, рассказав о странном поручении психиатра и безо всякой
задней мысли заговорив о дневнике его жены - так сильно ее все еще занимала
та убористо исписанная тетрадь, ведь она призналась, что ей еще не
доводилось читать подобного описания человека: Тина фон Ламберт изобразила
своего мужа чудовищем, образ этот, однако, возникал не сразу, сначала она
как бы снимала один слой за другим, затем как бы рассматривала его под
микроскопом, все увеличивая изображение, все усиливая яркость, целыми
страницами описывая, как он ест, как ковыряется в зубах, как чешется, как
чавкает, как морщится, кашляет, чихает и всякое прочее - движения, жесты,
подергивания, - словом, характерные особенности, в той или иной мере
присущие каждому человеку, но у Тины это подано таким образом, что теперь
ее, Ф., при одной только мысли о еде воротит с души, и если-де она до сих
пор даже не притронулась к своему завтраку, то только потому, что ей
невольно представляется, как, вероятно, омерзительно это выглядит со
стороны, есть эстетично вообще невозможно, читая этот дневник, она,
казалось, наблюдала, как некое, исключительно из одних наблюдений сотканное
облако, постепенно, мало-помалу сжимаясь, превращается в конце концов в
комок, насквозь пропитанный ненавистью и отвращением, ей кажется, будто она
прочла сценарий по документированному описанию вообще человека, всякий
человек, сними его таким образом, предстанет копией фон Ламберта, каким его
описала жена, вследствие такого безжалостного наблюдения стираются все
приметы индивидуальности, ей же психиатр показался совсем иным, он вроде бы
фанатично предан своей профессии, хотя начинает подозревать, что она не
панацея, в нем, как во многих ученых, есть что-то очень детское и
беспомощное, он-то думал, что любит жену и все еще так думает, но ведь - в
сущности! - как легко вообразить себе, будто кого-то любишь, тогда как на
самом деле любишь лишь одного себя, театрализованные похороны посеяли в ней
сомнения, очень может быть, что они лишь маскируют его ущемленную гордыню,
что же до поручения относительно расследования обстоятельств, приведших к
гибели жены, то он, пусть и неосознанно, пытается прежде всего поставить
памятник самому себе, если дневник Тины грешит преувеличением, намеренным
натурализмом, то записи фон Ламберта - чрезмерной отвлеченностью, в их
основе лежит не наблюдение, а абстрагирование от человека, депрессия
определяется как психосоматическое явление, вызываемое осознанием
бессмысленности бытия, присущей бытию как таковому, смысл бытия-де - это
само бытие, и бытие, следовательно, в принципе нестерпимо, Тина осознала это
осознание, именно осознание этого осознания и есть эта ее депрессия, и так
на протяжении нескольких страниц все та же галиматья, вот почему она ни за
что не может поверить, будто Тина сбежала из-за того, что ей невзначай
попались на глаза эти записи, как, вероятно, предполагает фон Ламберт, и
хотя дневник ее заканчивается дважды подчеркнутой фразой: "Я - объект
наблюдения", толковать это замечание надо иначе - Тина узнала, что Ламберт
читал ее дневник, дневник, мол, ужасен, именно он, а не записи Ламберта, а в
глазах всякого, кто втайне кого-то ненавидит и вдруг узнает, что ненавидимый
знает об этом, нет иного выхода, кроме как бегство, после чего Ф. заключила
свои рассуждения замечанием: что-то в этой истории не сопрягается, пока не
ясно, что же побудило Тину идти в пустыню, Ф. кажется, что ей предназначено
сыграть роль своего рода разведывательного зонда, вроде тех, что запускаются
в космос в надежде, что они смогут посылать на Землю информацию, характер
которой предугадать загодя невозможно.
Выслушав рассказ Ф. со вниманием, Д., производивший в эти минуты
впечатление человека, пребывающего в рассеянии, попросил официанта, хотя
часы показывали всего лишь одиннадцать, принести ему бокал вина, и, все еще
как бы в рассеянии, залпом опростал его, заказал еще один и заявил, что все
еще занят разрешением проблемы, истинно ли тождество А=А, делом вообще-то
зряшным, ведь оно оперирует двумя идентичными А, тогда как существовать
может лишь одно само себе идентичное А, и в любом случае применительно к
действительности это бессмысленно, нет на свете человека, который был бы
идентичен самому себе, ибо он подчинен времени и, строго говоря, каждое
новое мгновение привносит некое изменение, и человек уже не тот, каким был
мгновением раньше, иной раз по утрам, когда он пробуждается ото сна, ему
кажется, что и сам он уже не тот, кем был вчера, как будто некое иное Я
вытеснило его Я, существовавшее накануне, и теперь пользуется его мозгом, а
значит, и его памятью, потому-то он и рад забавляться логикой, ведь она вне
рамок любой формы действительности и ей ничто не может угрожать, вот почему
он может лишь в самых общих чертах выразить свое отношение к истории,
которую она ему рассказала, милый фон Ламберт, он потрясен не как супруг, а
как психиатр, от врача сбежала пациентка, крах сугубо человеческого свойства
для него равнозначен профессиональной несостоятельности, психиатр ощущает
себя часовым без пленного, ему недостает объекта, вину свою он видит не в
чем ином, как именно в этом отсутствии объекта, а с помощью Ф. он надеется
заполучить к имеющейся у него истории болезни недостающий документальный
фрагмент; стремясь узнать то, чего ему никогда не понять, он хочет как бы
водворить покойную в изолированную палату, вся эта информация в целом могла
бы заинтересовать разве что драматурга, специализирующегося в комедийном
жанре, если б за ней не скрывалась проблема, давно его, Д., волнующая: дело
в том, что у него в доме, расположенном в горах, установлен зеркальный
телескоп, громадная махина, которую он иногда нацеливает на некую скалу,
откуда за ним наблюдают в бинокли какие-то люди, и что всякий раз, едва
только те, кто следит за ним в свои бинокли, обнаруживают, что он сам
наблюдает за ними в свой телескоп, сразу лее убирают их, а это лишний раз
подтверждает логический постулат, гласящий - наблюдающий немыслим без
наблюдаемого, который сам становится наблюдающим, если является предметом
чьего-либо наблюдения, - банальное логическое взаимодействие, однако, будучи
транспонированным в действительность, оно обретает потенцию агрессивного
свойства - наблюдающие за ним, вследствие того, что он - в свою очередь -
наблюдает за ними в свой телескоп, чувствовали себя пойманными с поличным,
разоблачение пробуждает стыд, стыд зачастую агрессию, иной из тех, кто
исчезал, вернулся бы, убери он, Д., свой прибор, и стал бы швырять камнями в
его дом? вообще-то, что происходило между теми, кто наблюдал за ним, и им,
наблюдавшим за своими наблюдателями, характерно для нашего времени, - каждый
чувствует, что наблюдаем каждым, и сам наблюдает за каждым, современный
человек есть человек наблюдаемый, государство наблюдает за ним, используя
все более изощренные способы, человек изо всех сил стремится избежать
наблюдения, человек государству и государство человеку становятся все более
подозрительными, точно так и каждое государство наблюдает за другими и
чувствует, что за ним наблюдает каждое другое государство, кроме того
человек, как никогда ранее, наблюдает за природой, а чтобы наблюдать за ней,
он изобретает все более хитроумные приборы, вроде камер, телескопов,
стереоскопов, радиотелескопов, микроскопов, синхротронов, спутников,
космических зондов, компьютеров, все новые и новые объекты природы
становятся предметами человеческого наблюдения, начиная от квазаров,
отдаленных от нас на миллиарды световых лет, кончая мельчайшими частицами
диаметром в одну биллионную миллиметра, сегодня для человека не тайна уже и
то, что электромагнитные лучи есть не что иное, как излученная масса, а
масса - замерзшее электромагнитное излучение, никогда прежде человек не
наблюдал за природой с таким размахом; она стоит перед ним как бы нагая,
лишенная всех своих тайн, похотливо, глумливо эксплуатируемая, поэтому ему,
Д., порой кажется, что теперь и сама она наблюдает за наблюдающим ее
человеком и начинает проявлять агрессивность; загрязненный воздух,
отравленная почва, зараженные грунтовые воды, умирающие леса - это
забастовка, сознательный отказ нейтрализовать действие ядовитых веществ;
новые вирусы, землетрясения, засухи, наводнения, извержения вулканов,
ураганы, смерчи и так далее, напротив, - меры защиты наблюдаемой природы от
тех, кто за ней наблюдает, вроде того, как, например, его телескоп и камни,
которыми бросались в его дом, - суть ответные меры против наблюдения; равным
образом и в случае с четой фон Ламберт, если уж вернуться к их истории,
наблюдение было не чем иным, как объективированием, таким образом
наблюдающие друг друга стороны объективируют друг друга до
взаимонетерпимости, она для него - объект психиатрии, он для нее - объект
ненависти, вследствие внезапного осознания того, что именно она,
наблюдающая, наблюдается наблюдаемым; действуя совершенно безотчетно, Тина
набросила на плечи, поверх джинсового костюма, красное пальто и, вырвавшись
таким образом из заколдованного круга наблюдения и наблюдаемости, бросилась
навстречу смерти, однако, продолжал он, внезапно рассмеялся, но через
мгновение лицо его вновь было сосредоточенно-серьезным, все, что он здесь
толковал ей, разумеется, всего лишь одна из многих вероятностей, есть среди
них, например, и прямо противоположная той, которую он только что столь
пространно развивал, логическое заключение зависит от исходной ситуации,
если бы за ним в его горном доме стали наблюдать все реже и реже, наконец
так редко, что, направь он свой телескоп на тех, кого подозревал в том, что
они наблюдают за ним со скалы, те в свои бинокли стали бы наблюдать не за
ним, а уже за чем-нибудь другим, за карабкающимися по склонам сернами или
альпинистами, такое ненаблюдаемое событие со временем стало бы мучить его
сильней, чем раньше мучило бытие наблюдаемое, он стал бы изнывать в тоске от
того, что никто не швыряет камнями в его теперь уже никем не наблюдаемый
дом, он показался бы себе не достойным внимания, не достойным внимания -
значит, лишенным уважения, лишенным уважения - значит, ничтожным, ничтожным
- значит, никчемным, он, представьте себе такое, впал бы в безысходную
депрессию, даже отказался бы, пожалуй, от своей и без того несложившейся
академической карьеры, как от чего-то совершенно бессмысленного; люди -
неизбежно заключил бы он тогда - страдают от ненаблюдаемости, как страдает
от нее он сам, и они, будучи ненаблюдаемыми, показались бы себе никчемными,
лишенными какого бы то ни было смысла, вот почему все наблюдают друг за
другом, щелкают фотоаппаратами и снимают друг друга на кинопленку из страха
перед бессмысленностью своего бытия в расширяющейся Вселенной с ее
миллиардами Млечных Путей, вроде нашего, с миллиардами миллиардов
населенных, ужасно далеко отстоящих от нас, безнадежно изолированных планет,
вроде нашей, в космосе, безостановочно прошиваемом взрывающимися и потом
самосжимающимися солнцами, кто же в нем может наблюдать за человеком, чтобы
вдохнуть в него смысл, как единственно не он сам, ведь если для такого
монстра космоса уже невозможен личностный бог, бог как мировой властелин и
отец, который наблюдал бы за каждым, пекся бы о каждом; бог мертв, ибо в
наше время его невозможно себе вообразить, эта аксиома веры начисто лишена
основания в разуме, представить себе ныне можно только безличного бога, -
как некий принцип, как философски-литературную, игрой ума порожденную
фигуру, благодаря которой можно было бы придать хоть какой-то, пусть даже
смутный и неуловимый, но все-таки чудотворный смысл чудовищному целому,
чувство - все, имя - эхо и чад, ореолом - небесный жар, заключенный в
кафельную топку человеческого сердца, но и разум не способен представить
себе еще и некий смысл существующий вне самого человека, ибо все мыслимо и
творимое - логика, метафизика, математика, законы природы, художественные
произведения, музыка поэзия - обретают смысл только через человека, без
человека все это тонет в сфере непомысленного а значит, и лишенного смысла;
стоит подвергнуть все это логическому анализу, как тотчас становится ясным
истинное значение многих явлений современного нам мира; человечество бредет
вперед в ложной надежде, что некто за ним все же наблюдает, так, скажем, оно
поступает, когда ставит во главу угла гонку вооружений: активное вооружение
естественным образом заставляет вооружающихся внимательно наблюдать друг за
другом, в силу чего они. в сущности, надеются, что могут вооружаться вечно,
- чтобы быть наблюдаемыми, без гонки вооружений, дескать, вооружающиеся были
бы обречены на абсолютную незначимость существования, но если гонка
вооружений вследствие какого-нибудь несчастного случая приведет к
возникновению атомного пожара, а условия к тому давно созрели, то он,
собственно, станет не чем иным, как бессмысленным подтверждением того, что
когда-то земля была действительно заселена, станет никем не наблюдаемым
фейерверком, если только - не исключено - какой-нибудь космической
цивилизацией или чем-то вроде нее, существующей, скажем, вблизи Сатурна или
где-нибудь еще, без возможности передать тем, кто столь сильно хотел бы быть
наблюдаемым, известие, что за ними наблюдали, ибо последние к тому времени
прекратили бы свое существование, точно так же и религиозный и политический
фундаментализм, где только набирающий силу, а где традиционно мощный от
века, свидетельствует о том, что для многих, а вероятней всего вообще для
большинства, невыносимо состояние наблюдаемости, - они бежали под покров
преставления о личном боге или столь же метафизически созданной партии,
который, или, соответственно, которая, за ними наблюдает, из чего они
выводят для себя право на то, чтобы теперь, в свою очередь, наблюдать за
тем, следует ли мир заветам наблюдающего за ними бога или наблюдающей за
ними партии; у террористов все это запутанней, их целью является не
наблюдаемая, а ненаблюдаемая детская страна, но поскольку мир, в котором они
живут, воспринимается ими как тюрьма, куда их мало того что беззаконно
заточили, но еще и заставляют томиться в одной из темниц, лишая их
наблюдения и, значит, внимания, и вот они отчаянно пытаются добиться, чтобы
за ними все-таки наблюдали, хотя бы охранники, и, таким образом, вырваться
из пустоты ненаблюдаемости, попасть в световой фокус внимания, что, правда,
удается им лишь тогда, когда они, как это ни парадоксально, снова и снова
отступают в сферу ненаблюдаемости, становятся пленниками новой темницы,
оставаясь вечно заключенными, короче говоря, человечество созрело для того,
чтобы вернуться в изначальную свою колыбель, фундаменталисты, идеалисты,
моралисты, политхристиане из кожи вон лезут в старании вновь накинуть на
человечество ярмо наблюдения, а с ним якобы и смысла; ведь человек якобы
существо педантичное и не способен прожить без смысла; вот и Тина фон
Ламберт мечтала о том, чтобы стать наблюдаемой, посредством своего бегства
мировой общественностью, о чем свидетельствует дважды подчеркнутая фраза "я
- объект наблюдения", как торжествующее подтверждение спланированности ее
гибели, однако ж, если учитывать такую возможность, с этой фразы,
собственно, и начинается трагедия, - супруг расценил ее бегство не как
попытку стать предметом наблюдения, но истолковал как бегство от вынужденной
наблюдаемости и пренебрег всякими поисками; если бы цель Тины была с самого
начала верно распознана, ее бегство осталось бы ненаблюдаемым и,
следовательно, лишенным внимания, тогда она дерзнула бы совершить какой-то
иной шаг, еще более рискованный, пока в конце концов своей смертью не
добилась бы того, чего так жаждала; теперь ее фотографиями пестрят все
газеты, теперь она стала объектом всеобщего наблюдения, а значит, внимания,
уважения и обрела поистине выстраданный смысл.
Ф., дослушав до конца рассуждения логика Д. и заказав себе "кампари",
высказала предположение что он, вероятно, удивлен, почему она взялась
выполнить поручение фон Ламберта, хотя толкование того, чем наблюдение
отлично от наблюдаемости, разумеется, кажется ей всего-навсего забавным
логическим изыском, и все же: ее заинтересовало его тождество, развивая
которое, он совершенно отказывает человеку в идентичности самому себе ввиду
его беспрерывного изменения, зависимости от времени, и если она верно поняла
Д., это означало бы, что Я вообще не существует, точней, существует лишь
беспрерывная цепочка Я, всплывающих из будущего, вспыхивающих в настоящем и
тонущих в прошедшем, и, следовательно, то, что называется его Я -
просто-напросто собирательное название для всех Я, которые накопились в
прошлом, постоянно прирастают числом в настоящем и погребаются сверху теми,
что падают из будущего сквозь настоящее, - нагромождение воспоминаний и
переживаний, которые можно было бы сравнить с кучей листвы, которая,
несмотря на то, что нижний слой давно превратился в перегной, все растет и
растет ввысь благодаря падающим сверху и нагоняемым ветром свежим листьям,
процесс этот ведет к фикции Я, когда всякий стимулирует свое Я, вживается в
свою роль, которую он старается сыграть более или менее достойно, в таком
случае на первый план выступает умение, способность человека подать свой
образ, чем неосознанней, чем ненамеренней играет он свою роль, тем более
естественным кажется, теперь она понимает, почему так трудно создавать
кинопортреты актеров, ведь они играют свой образ чересчур нарочито, явно
сыгранное создает эффект неестественности, вообще, если вспомнить биографии
людей, портреты которых она изображала, возникает-де такое чувство, будто
все, кого она ни снимала, особенно политики, отличались крайне низким
качеством исполнения своего Я, она решила было, что впредь не станет
создавать кинопортреты, но, читая этой ночью дневник Тины фон Ламберт, а
потом вновь и вновь перечитывая его, представляя себе, как эта молодая
женщина в красном пальто на меху отправилась в пустыню, в этот океан песка и
камня, она, Ф., осознала, что обязана вместе со своей группой проследить
путь этой женщины и подобно ей отправиться в пустыню к святой обители
----------------------------------------------------------------------------
Перевод А. Репко
М., Молодая гвардия, 1990
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Посвящается Шарлотте
Что грядет? Чем обернется будущее? Я не знаю этого, не имею на сей счет
никаких предчувствий. Паук, утратив точку опоры и падая вниз по выпускаемой
им самим нити, видит перед собой одну лишь пустоту и, как ни силится, не
может ни за что зацепиться. Так происходит и со мной. Когда-то сжал некую
пружину, теперь, подвластный ее выталкивающей силе, несусь вперед - в
нескончаемо пустое пространство. Эта жизнь абсурдна и ужасна, она
нестерпима.
Кьеркегор
Когда полиция известила Отто фон Ламберта, что его жена, будучи
изнасилованной и убитой, обнаружена у древних стен мавзолея Аль-Хакима, а
преступление, однако, пока не раскрыто, он, нашумевший своей книгой о
терроризме психиатр, распорядился, чтобы труп вертолетом был переправлен
через Средиземное море, и вот гроб с телом покойной, раскачиваясь в такт с
машиной, к днищу которой был прикреплен тросом, пронесся над необозримым
пространством, залитым солнцем, прорвался сквозь заслон из рваных облаков,
пробился над Альпами через снежную бурю, а позже ливень, и наконец был
осторожнейшим образом опущен в отверзтую, обступленную траурным собранием
могилу, тотчас закиданную землей, после чего фон Ламберт в течение считанных
секунд, покуда, несмотря на дождь, закрывал свой зонт, пристально
всматривался в Ф., ранее примеченную им в числе тех, кто снимал на кино
похороны, а потом обратился к ней с настоятельной просьбой посетить его
вечером вместе со съемочной группой, у него-де есть для нее не терпящее
отлагательства поручение.
Ф., известная своими документальными фильмами-портретами, поставила
перед собой цель проторить некую новую для своего ремесла тропу: у нее
зародилась исключительно соблазнительная, хотя пока и не вполне
выкристаллизовавшаяся идея создать некий групповой портрет, можно сказать -
портрет населения нашей планеты, реализовать же свою мечту она надеялась
посредством объединения в целое вроде бы не связанных друг с другом
случайных сцен, ради чего и присутствовала на необычных похоронах, вот
почему, ошеломленно уставясь на грузноватого, с обросшим щетиной и мокрым от
дождя лицом мужчину в черном пальто нараспашку - фон Ламберта, который вдруг
заговорил с ней, а потом, не попрощавшись, отошел, она долго колебалась,
прежде чем решилась положительно отреагировать на приглашение, ибо недоброе
предчувствие подсказывало ей: что-то тут неладно, и, следовательно, она
подвергает себя опасности быть втянутой в авантюру, которая отвлечет ее от
осуществления собственного проекта, так что Ф. вместе со своей съемочной
группой появилась в доме психиатра, собственно, против воли, движимая лишь
желанием узнать, чего конкретно он от нее хочет, к тому же исполненная
решимости не связывать себя каким бы то ни было обязательством.
Фон Ламберт провел их в свой рабочий кабинет, предложил незамедлительно
приступить к съемке, дождался, не выказывая признаков нетерпения, когда
закончатся все необходимые приготовления, а после, расположившись за
письменным столом, заявил перед уже включенной камерой, что всю вину за
гибель жены целиком и полностью возлагает на себя одного, ведь с ней часто
случались тяжелые приступы депрессии, а он как врач исходил в большей
степени из того, что она больной человек, нуждающийся в лечении, подчас
совсем забывая, что она еще и просто женщина, и так вплоть до того дня,
когда, совершенно случайно ознакомившись с его записями о ее болезни, она
ушла из дому, как доложила ему экономка - в красном пальто на меху,
накинутом поверх джинсового костюма, взяв с собой лишь сумочку, с тех пор он
ничего о ней не слышал, да, собственно, и не предпринимал ничего, чтобы
навести справки, - с одной стороны, дабы она чувствовала себя совершенно
вольной в своих действиях, а с другой, дабы избавить ее от ощущения, будто
он все еще наблюдает за ней, ощущения, которое непременно возникло бы у нее,
стоило бы ей вдруг прослышать о его поисках, теперь же, когда так
трагически, так ужасно оборвалась ее жизнь, он, сознавая, что виновен не
только в том, что ошибся в выборе метода, именно метода беспристрастного
наблюдения; предписываемого психиатрией, но и в том, что самоустранился от
всяких поисков, считает своим долгом узнать правду во всей полноте, более
того, сделать достоянием науки, выяснить, что же произошло, ведь в данном
случае он стал свидетелем бессилия психиатрии, наглядно подтверждаемого
гибелью жены, здоровье у него подорвано, и он не в силах отправиться туда
сам, потому-то и дает ей, Ф., поручение воссоздать в подробностях картину
преступления, главным виновником которого является он сам как врач, убийца
же всего лишь случайное орудие, - воссоздать преступление именно там, где
оно, вероятно, состоялось, зафиксировать то, что еще можно зафиксировать, с
тем чтобы созданный таким образом фильм демонстрировать впоследствии
специалистам медицинской науки на их профессиональных форумах, равно как
представителям судебно-следственных органов, ибо он, будучи преступником, не
вправе-де скрывать свой роковой промах, а в заключение своей речи вручил ей
чек на солидную сумму, несколько фотографий погибшей, а также ее дневник и
свои записи, и Ф., к изумлению всей группы, дала согласие выполнить
поручение.
Попрощавшись и ничего не ответив на вопрос редактора, что, собственно,
значит весь этот вздор, а ночь, почти до самого рассвета, проведя за
изучением дневника и записей, Ф. после непродолжительного сна, не вставая с
постели, позвонила в бюро путешествий и заказала билеты на авиарейс в М.,
после чего поехала в город, где купила бульварную газетенку, на первой
странице которой были помещены фотоснимки погибшей и необычного погребения,
и раньше чем отправиться по адресу, обнаруженному в дневнике, заглянула в
итальянский ресторанчик, где имела обыкновение завтракать, устроилась за
столиком логика Д., чьи лекции в университете посещали всего два-три
студента, - остроумного чудака, про которого никто не мог сказать, то ли он
и вправду совершенно беспомощен в этой жизни, то ли просто делает вид, и
который всякому, кто оказывался за одним с ним столиком в вечно до отказа
заполненном ресторане, пускался объяснять свои логические задачи, притом до
того путано и вместе с тем обстоятельно, что никто не мог понять, о чем,
собственно, речь, в том числе и Ф., которая тем не менее испытывала к нему
симпатию, с удовольствием слушала его и часто посвящала в свои планы,
сделала это и теперь, рассказав о странном поручении психиатра и безо всякой
задней мысли заговорив о дневнике его жены - так сильно ее все еще занимала
та убористо исписанная тетрадь, ведь она призналась, что ей еще не
доводилось читать подобного описания человека: Тина фон Ламберт изобразила
своего мужа чудовищем, образ этот, однако, возникал не сразу, сначала она
как бы снимала один слой за другим, затем как бы рассматривала его под
микроскопом, все увеличивая изображение, все усиливая яркость, целыми
страницами описывая, как он ест, как ковыряется в зубах, как чешется, как
чавкает, как морщится, кашляет, чихает и всякое прочее - движения, жесты,
подергивания, - словом, характерные особенности, в той или иной мере
присущие каждому человеку, но у Тины это подано таким образом, что теперь
ее, Ф., при одной только мысли о еде воротит с души, и если-де она до сих
пор даже не притронулась к своему завтраку, то только потому, что ей
невольно представляется, как, вероятно, омерзительно это выглядит со
стороны, есть эстетично вообще невозможно, читая этот дневник, она,
казалось, наблюдала, как некое, исключительно из одних наблюдений сотканное
облако, постепенно, мало-помалу сжимаясь, превращается в конце концов в
комок, насквозь пропитанный ненавистью и отвращением, ей кажется, будто она
прочла сценарий по документированному описанию вообще человека, всякий
человек, сними его таким образом, предстанет копией фон Ламберта, каким его
описала жена, вследствие такого безжалостного наблюдения стираются все
приметы индивидуальности, ей же психиатр показался совсем иным, он вроде бы
фанатично предан своей профессии, хотя начинает подозревать, что она не
панацея, в нем, как во многих ученых, есть что-то очень детское и
беспомощное, он-то думал, что любит жену и все еще так думает, но ведь - в
сущности! - как легко вообразить себе, будто кого-то любишь, тогда как на
самом деле любишь лишь одного себя, театрализованные похороны посеяли в ней
сомнения, очень может быть, что они лишь маскируют его ущемленную гордыню,
что же до поручения относительно расследования обстоятельств, приведших к
гибели жены, то он, пусть и неосознанно, пытается прежде всего поставить
памятник самому себе, если дневник Тины грешит преувеличением, намеренным
натурализмом, то записи фон Ламберта - чрезмерной отвлеченностью, в их
основе лежит не наблюдение, а абстрагирование от человека, депрессия
определяется как психосоматическое явление, вызываемое осознанием
бессмысленности бытия, присущей бытию как таковому, смысл бытия-де - это
само бытие, и бытие, следовательно, в принципе нестерпимо, Тина осознала это
осознание, именно осознание этого осознания и есть эта ее депрессия, и так
на протяжении нескольких страниц все та же галиматья, вот почему она ни за
что не может поверить, будто Тина сбежала из-за того, что ей невзначай
попались на глаза эти записи, как, вероятно, предполагает фон Ламберт, и
хотя дневник ее заканчивается дважды подчеркнутой фразой: "Я - объект
наблюдения", толковать это замечание надо иначе - Тина узнала, что Ламберт
читал ее дневник, дневник, мол, ужасен, именно он, а не записи Ламберта, а в
глазах всякого, кто втайне кого-то ненавидит и вдруг узнает, что ненавидимый
знает об этом, нет иного выхода, кроме как бегство, после чего Ф. заключила
свои рассуждения замечанием: что-то в этой истории не сопрягается, пока не
ясно, что же побудило Тину идти в пустыню, Ф. кажется, что ей предназначено
сыграть роль своего рода разведывательного зонда, вроде тех, что запускаются
в космос в надежде, что они смогут посылать на Землю информацию, характер
которой предугадать загодя невозможно.
Выслушав рассказ Ф. со вниманием, Д., производивший в эти минуты
впечатление человека, пребывающего в рассеянии, попросил официанта, хотя
часы показывали всего лишь одиннадцать, принести ему бокал вина, и, все еще
как бы в рассеянии, залпом опростал его, заказал еще один и заявил, что все
еще занят разрешением проблемы, истинно ли тождество А=А, делом вообще-то
зряшным, ведь оно оперирует двумя идентичными А, тогда как существовать
может лишь одно само себе идентичное А, и в любом случае применительно к
действительности это бессмысленно, нет на свете человека, который был бы
идентичен самому себе, ибо он подчинен времени и, строго говоря, каждое
новое мгновение привносит некое изменение, и человек уже не тот, каким был
мгновением раньше, иной раз по утрам, когда он пробуждается ото сна, ему
кажется, что и сам он уже не тот, кем был вчера, как будто некое иное Я
вытеснило его Я, существовавшее накануне, и теперь пользуется его мозгом, а
значит, и его памятью, потому-то он и рад забавляться логикой, ведь она вне
рамок любой формы действительности и ей ничто не может угрожать, вот почему
он может лишь в самых общих чертах выразить свое отношение к истории,
которую она ему рассказала, милый фон Ламберт, он потрясен не как супруг, а
как психиатр, от врача сбежала пациентка, крах сугубо человеческого свойства
для него равнозначен профессиональной несостоятельности, психиатр ощущает
себя часовым без пленного, ему недостает объекта, вину свою он видит не в
чем ином, как именно в этом отсутствии объекта, а с помощью Ф. он надеется
заполучить к имеющейся у него истории болезни недостающий документальный
фрагмент; стремясь узнать то, чего ему никогда не понять, он хочет как бы
водворить покойную в изолированную палату, вся эта информация в целом могла
бы заинтересовать разве что драматурга, специализирующегося в комедийном
жанре, если б за ней не скрывалась проблема, давно его, Д., волнующая: дело
в том, что у него в доме, расположенном в горах, установлен зеркальный
телескоп, громадная махина, которую он иногда нацеливает на некую скалу,
откуда за ним наблюдают в бинокли какие-то люди, и что всякий раз, едва
только те, кто следит за ним в свои бинокли, обнаруживают, что он сам
наблюдает за ними в свой телескоп, сразу лее убирают их, а это лишний раз
подтверждает логический постулат, гласящий - наблюдающий немыслим без
наблюдаемого, который сам становится наблюдающим, если является предметом
чьего-либо наблюдения, - банальное логическое взаимодействие, однако, будучи
транспонированным в действительность, оно обретает потенцию агрессивного
свойства - наблюдающие за ним, вследствие того, что он - в свою очередь -
наблюдает за ними в свой телескоп, чувствовали себя пойманными с поличным,
разоблачение пробуждает стыд, стыд зачастую агрессию, иной из тех, кто
исчезал, вернулся бы, убери он, Д., свой прибор, и стал бы швырять камнями в
его дом? вообще-то, что происходило между теми, кто наблюдал за ним, и им,
наблюдавшим за своими наблюдателями, характерно для нашего времени, - каждый
чувствует, что наблюдаем каждым, и сам наблюдает за каждым, современный
человек есть человек наблюдаемый, государство наблюдает за ним, используя
все более изощренные способы, человек изо всех сил стремится избежать
наблюдения, человек государству и государство человеку становятся все более
подозрительными, точно так и каждое государство наблюдает за другими и
чувствует, что за ним наблюдает каждое другое государство, кроме того
человек, как никогда ранее, наблюдает за природой, а чтобы наблюдать за ней,
он изобретает все более хитроумные приборы, вроде камер, телескопов,
стереоскопов, радиотелескопов, микроскопов, синхротронов, спутников,
космических зондов, компьютеров, все новые и новые объекты природы
становятся предметами человеческого наблюдения, начиная от квазаров,
отдаленных от нас на миллиарды световых лет, кончая мельчайшими частицами
диаметром в одну биллионную миллиметра, сегодня для человека не тайна уже и
то, что электромагнитные лучи есть не что иное, как излученная масса, а
масса - замерзшее электромагнитное излучение, никогда прежде человек не
наблюдал за природой с таким размахом; она стоит перед ним как бы нагая,
лишенная всех своих тайн, похотливо, глумливо эксплуатируемая, поэтому ему,
Д., порой кажется, что теперь и сама она наблюдает за наблюдающим ее
человеком и начинает проявлять агрессивность; загрязненный воздух,
отравленная почва, зараженные грунтовые воды, умирающие леса - это
забастовка, сознательный отказ нейтрализовать действие ядовитых веществ;
новые вирусы, землетрясения, засухи, наводнения, извержения вулканов,
ураганы, смерчи и так далее, напротив, - меры защиты наблюдаемой природы от
тех, кто за ней наблюдает, вроде того, как, например, его телескоп и камни,
которыми бросались в его дом, - суть ответные меры против наблюдения; равным
образом и в случае с четой фон Ламберт, если уж вернуться к их истории,
наблюдение было не чем иным, как объективированием, таким образом
наблюдающие друг друга стороны объективируют друг друга до
взаимонетерпимости, она для него - объект психиатрии, он для нее - объект
ненависти, вследствие внезапного осознания того, что именно она,
наблюдающая, наблюдается наблюдаемым; действуя совершенно безотчетно, Тина
набросила на плечи, поверх джинсового костюма, красное пальто и, вырвавшись
таким образом из заколдованного круга наблюдения и наблюдаемости, бросилась
навстречу смерти, однако, продолжал он, внезапно рассмеялся, но через
мгновение лицо его вновь было сосредоточенно-серьезным, все, что он здесь
толковал ей, разумеется, всего лишь одна из многих вероятностей, есть среди
них, например, и прямо противоположная той, которую он только что столь
пространно развивал, логическое заключение зависит от исходной ситуации,
если бы за ним в его горном доме стали наблюдать все реже и реже, наконец
так редко, что, направь он свой телескоп на тех, кого подозревал в том, что
они наблюдают за ним со скалы, те в свои бинокли стали бы наблюдать не за
ним, а уже за чем-нибудь другим, за карабкающимися по склонам сернами или
альпинистами, такое ненаблюдаемое событие со временем стало бы мучить его
сильней, чем раньше мучило бытие наблюдаемое, он стал бы изнывать в тоске от
того, что никто не швыряет камнями в его теперь уже никем не наблюдаемый
дом, он показался бы себе не достойным внимания, не достойным внимания -
значит, лишенным уважения, лишенным уважения - значит, ничтожным, ничтожным
- значит, никчемным, он, представьте себе такое, впал бы в безысходную
депрессию, даже отказался бы, пожалуй, от своей и без того несложившейся
академической карьеры, как от чего-то совершенно бессмысленного; люди -
неизбежно заключил бы он тогда - страдают от ненаблюдаемости, как страдает
от нее он сам, и они, будучи ненаблюдаемыми, показались бы себе никчемными,
лишенными какого бы то ни было смысла, вот почему все наблюдают друг за
другом, щелкают фотоаппаратами и снимают друг друга на кинопленку из страха
перед бессмысленностью своего бытия в расширяющейся Вселенной с ее
миллиардами Млечных Путей, вроде нашего, с миллиардами миллиардов
населенных, ужасно далеко отстоящих от нас, безнадежно изолированных планет,
вроде нашей, в космосе, безостановочно прошиваемом взрывающимися и потом
самосжимающимися солнцами, кто же в нем может наблюдать за человеком, чтобы
вдохнуть в него смысл, как единственно не он сам, ведь если для такого
монстра космоса уже невозможен личностный бог, бог как мировой властелин и
отец, который наблюдал бы за каждым, пекся бы о каждом; бог мертв, ибо в
наше время его невозможно себе вообразить, эта аксиома веры начисто лишена
основания в разуме, представить себе ныне можно только безличного бога, -
как некий принцип, как философски-литературную, игрой ума порожденную
фигуру, благодаря которой можно было бы придать хоть какой-то, пусть даже
смутный и неуловимый, но все-таки чудотворный смысл чудовищному целому,
чувство - все, имя - эхо и чад, ореолом - небесный жар, заключенный в
кафельную топку человеческого сердца, но и разум не способен представить
себе еще и некий смысл существующий вне самого человека, ибо все мыслимо и
творимое - логика, метафизика, математика, законы природы, художественные
произведения, музыка поэзия - обретают смысл только через человека, без
человека все это тонет в сфере непомысленного а значит, и лишенного смысла;
стоит подвергнуть все это логическому анализу, как тотчас становится ясным
истинное значение многих явлений современного нам мира; человечество бредет
вперед в ложной надежде, что некто за ним все же наблюдает, так, скажем, оно
поступает, когда ставит во главу угла гонку вооружений: активное вооружение
естественным образом заставляет вооружающихся внимательно наблюдать друг за
другом, в силу чего они. в сущности, надеются, что могут вооружаться вечно,
- чтобы быть наблюдаемыми, без гонки вооружений, дескать, вооружающиеся были
бы обречены на абсолютную незначимость существования, но если гонка
вооружений вследствие какого-нибудь несчастного случая приведет к
возникновению атомного пожара, а условия к тому давно созрели, то он,
собственно, станет не чем иным, как бессмысленным подтверждением того, что
когда-то земля была действительно заселена, станет никем не наблюдаемым
фейерверком, если только - не исключено - какой-нибудь космической
цивилизацией или чем-то вроде нее, существующей, скажем, вблизи Сатурна или
где-нибудь еще, без возможности передать тем, кто столь сильно хотел бы быть
наблюдаемым, известие, что за ними наблюдали, ибо последние к тому времени
прекратили бы свое существование, точно так же и религиозный и политический
фундаментализм, где только набирающий силу, а где традиционно мощный от
века, свидетельствует о том, что для многих, а вероятней всего вообще для
большинства, невыносимо состояние наблюдаемости, - они бежали под покров
преставления о личном боге или столь же метафизически созданной партии,
который, или, соответственно, которая, за ними наблюдает, из чего они
выводят для себя право на то, чтобы теперь, в свою очередь, наблюдать за
тем, следует ли мир заветам наблюдающего за ними бога или наблюдающей за
ними партии; у террористов все это запутанней, их целью является не
наблюдаемая, а ненаблюдаемая детская страна, но поскольку мир, в котором они
живут, воспринимается ими как тюрьма, куда их мало того что беззаконно
заточили, но еще и заставляют томиться в одной из темниц, лишая их
наблюдения и, значит, внимания, и вот они отчаянно пытаются добиться, чтобы
за ними все-таки наблюдали, хотя бы охранники, и, таким образом, вырваться
из пустоты ненаблюдаемости, попасть в световой фокус внимания, что, правда,
удается им лишь тогда, когда они, как это ни парадоксально, снова и снова
отступают в сферу ненаблюдаемости, становятся пленниками новой темницы,
оставаясь вечно заключенными, короче говоря, человечество созрело для того,
чтобы вернуться в изначальную свою колыбель, фундаменталисты, идеалисты,
моралисты, политхристиане из кожи вон лезут в старании вновь накинуть на
человечество ярмо наблюдения, а с ним якобы и смысла; ведь человек якобы
существо педантичное и не способен прожить без смысла; вот и Тина фон
Ламберт мечтала о том, чтобы стать наблюдаемой, посредством своего бегства
мировой общественностью, о чем свидетельствует дважды подчеркнутая фраза "я
- объект наблюдения", как торжествующее подтверждение спланированности ее
гибели, однако ж, если учитывать такую возможность, с этой фразы,
собственно, и начинается трагедия, - супруг расценил ее бегство не как
попытку стать предметом наблюдения, но истолковал как бегство от вынужденной
наблюдаемости и пренебрег всякими поисками; если бы цель Тины была с самого
начала верно распознана, ее бегство осталось бы ненаблюдаемым и,
следовательно, лишенным внимания, тогда она дерзнула бы совершить какой-то
иной шаг, еще более рискованный, пока в конце концов своей смертью не
добилась бы того, чего так жаждала; теперь ее фотографиями пестрят все
газеты, теперь она стала объектом всеобщего наблюдения, а значит, внимания,
уважения и обрела поистине выстраданный смысл.
Ф., дослушав до конца рассуждения логика Д. и заказав себе "кампари",
высказала предположение что он, вероятно, удивлен, почему она взялась
выполнить поручение фон Ламберта, хотя толкование того, чем наблюдение
отлично от наблюдаемости, разумеется, кажется ей всего-навсего забавным
логическим изыском, и все же: ее заинтересовало его тождество, развивая
которое, он совершенно отказывает человеку в идентичности самому себе ввиду
его беспрерывного изменения, зависимости от времени, и если она верно поняла
Д., это означало бы, что Я вообще не существует, точней, существует лишь
беспрерывная цепочка Я, всплывающих из будущего, вспыхивающих в настоящем и
тонущих в прошедшем, и, следовательно, то, что называется его Я -
просто-напросто собирательное название для всех Я, которые накопились в
прошлом, постоянно прирастают числом в настоящем и погребаются сверху теми,
что падают из будущего сквозь настоящее, - нагромождение воспоминаний и
переживаний, которые можно было бы сравнить с кучей листвы, которая,
несмотря на то, что нижний слой давно превратился в перегной, все растет и
растет ввысь благодаря падающим сверху и нагоняемым ветром свежим листьям,
процесс этот ведет к фикции Я, когда всякий стимулирует свое Я, вживается в
свою роль, которую он старается сыграть более или менее достойно, в таком
случае на первый план выступает умение, способность человека подать свой
образ, чем неосознанней, чем ненамеренней играет он свою роль, тем более
естественным кажется, теперь она понимает, почему так трудно создавать
кинопортреты актеров, ведь они играют свой образ чересчур нарочито, явно
сыгранное создает эффект неестественности, вообще, если вспомнить биографии
людей, портреты которых она изображала, возникает-де такое чувство, будто
все, кого она ни снимала, особенно политики, отличались крайне низким
качеством исполнения своего Я, она решила было, что впредь не станет
создавать кинопортреты, но, читая этой ночью дневник Тины фон Ламберт, а
потом вновь и вновь перечитывая его, представляя себе, как эта молодая
женщина в красном пальто на меху отправилась в пустыню, в этот океан песка и
камня, она, Ф., осознала, что обязана вместе со своей группой проследить
путь этой женщины и подобно ей отправиться в пустыню к святой обители