Страница:
[47]– пишет Гомара. Можно допустить, что Кортес предложил свои услуги, так как экспедицией командовал именно Овандо; он ожидал к себе особого отношения, поскольку новый губернатор был другом его отца. На этот шаг Эрнана могли в равной степени подтолкнуть и родные. В путешествии участвовали как минимум два Монроя: дон Франсиско де Монрой, рыцарь ордена Сантьяго (внебрачный сын того самого клаверо,
[48]который, возможно, был основателем города Сантьяго де лос Кабальерос в самом центре острова Санто-Доминго), и дон Эрнандо де Монрой (назначенный в 1501 году королевским указом фактором острова Эспаньола и выполнявший функции интенданта финансов). Назначение Овандо привело к переносу в Санто-Доминго значительной части социального устройства Эстремадуры, в котором главенствующее положение занимали члены духовно-рыцарских орденов и особым влиянием пользовалась семья Монроев.
Гомара не сообщил, где произошла эта не слишком правдоподобная история, но здесь впервые возникает образ Кортеса – дамского угодника и соблазнителя. Следует допустить, что тяга к слабому полу составляла одну из черт его характера. Удивительно только, что она так рано проявилась. Открывшись Гомаре много лет спустя, Кортес, возможно, хотел показать, что именно женщины с самого начала решали его судьбу. И на самом деле, за каждым ее поворотом стояла женщина. В тот раз тоже нашлась одна, которая сказала: «Не уезжай». И Кортес не последовал за Овандо. История со сломанной ногой, похоже, не выдумана, но это может быть всего лишь метафора, вроде «сломя голову». Так мы никогда и не узнаем, что же заставило его остаться.
Итак, в конце 1502 года Кортес отказался от Нового Света. Быть может, он еще просто недостаточно возмужал, чтобы в одиночку бороться с жизненными проблемами? Его колебания вполне понятны. Его отказ – вопрос зрелости: Эрнан еще очень молод и не перешел ту черту, что отделяет детство от жизни взрослого человека. Он рассказал потом Гомаре, что был момент, когда он не смог устоять перед звоном оружия и отправился в Валенсию, чтобы сесть на корабль, отплывающий в Италию, где в то время блистал военный гений Гонсало Эрнандеса де Кордова, – «Великого Капитана» и покорителя Гранады. Кортесу было легко говорить о своем призвании солдата по прошествии стольких лет, но в то время он вряд ли был так в нем уверен, чтобы рваться в Неаполь скрестить шпаги с французами. Наверное, это была выдумка, которую он поведал родителям, чтобы хоть как-то оправдать свои блуждания по всему Средиземноморью. Бродяга Кортес следовал за своей звездой и пропадал почти десять лет. Другой биограф, Хуан Суарес де Перальта, писавший в Мехико в 1589 году, сообщает несколько иные сведения: Кортес будто бы провел один год в Вальядолиде, где усердно трудился клерком в нотариальной конторе, постигая все тонкости ремесла. [49]Но не хотел ли Перальта таким образом скрыть от потомков несерьезность поступков молодого Эрнана? Как будто история может упрекнуть Кортеса в том, что при выходе из подросткового возраста он должен был перебеситься.
Открыв для себя мир и разрываясь между работой и любовными похождениями, Кортес возвращается к своему первому плану: Индиям. В конце 1503 года ему удалось убедить родителей оплатить дорогу. Несколько месяцев он провел в Севилье, ожидая торгового судна, на котором и отбыл в Санто-Доминго. В начале следующего, 1504 года Кортес покинул Палоc. Началась его мексиканская одиссея. Пройдет почти четверть века, прежде чем он снова ступит на испанскую землю.
Эспаньола (1504–1511)
Колебания
13 февраля 1502 года флот Овандо вышел в море из Санлукара… без Кортеса. А ведь Эрнан мечтал об этой экспедиции, готовился к ней и даже был зачислен в списки личного состава. Но в последний момент он меняет планы. В чем причина столь внезапной перемены решения? Биографы поспешили представить более или менее убедительные объяснения. Самое романтическое привел Гомара. Однако поэтичность не является недостатком, поскольку эта версия стала практически единственной официальной в жизнеописании конкистадора. Речь идет ни много ни мало о не слишком удачном любовном похождении! Во время ночного визита к молодой женщине, не устоявшей перед его обаянием, он был застигнут ее мужем и принужден спасаться бегством по крышам соседних домов, и в какой-то момент сорвался вниз со стены, которая осыпалась под его весом. В панике он упал очень неудачно, повредил ногу и едва избежал удара шпаги, который готовил ему обманутый муж. Нашего героя спасла теща рогоносца.Гомара не сообщил, где произошла эта не слишком правдоподобная история, но здесь впервые возникает образ Кортеса – дамского угодника и соблазнителя. Следует допустить, что тяга к слабому полу составляла одну из черт его характера. Удивительно только, что она так рано проявилась. Открывшись Гомаре много лет спустя, Кортес, возможно, хотел показать, что именно женщины с самого начала решали его судьбу. И на самом деле, за каждым ее поворотом стояла женщина. В тот раз тоже нашлась одна, которая сказала: «Не уезжай». И Кортес не последовал за Овандо. История со сломанной ногой, похоже, не выдумана, но это может быть всего лишь метафора, вроде «сломя голову». Так мы никогда и не узнаем, что же заставило его остаться.
Итак, в конце 1502 года Кортес отказался от Нового Света. Быть может, он еще просто недостаточно возмужал, чтобы в одиночку бороться с жизненными проблемами? Его колебания вполне понятны. Его отказ – вопрос зрелости: Эрнан еще очень молод и не перешел ту черту, что отделяет детство от жизни взрослого человека. Он рассказал потом Гомаре, что был момент, когда он не смог устоять перед звоном оружия и отправился в Валенсию, чтобы сесть на корабль, отплывающий в Италию, где в то время блистал военный гений Гонсало Эрнандеса де Кордова, – «Великого Капитана» и покорителя Гранады. Кортесу было легко говорить о своем призвании солдата по прошествии стольких лет, но в то время он вряд ли был так в нем уверен, чтобы рваться в Неаполь скрестить шпаги с французами. Наверное, это была выдумка, которую он поведал родителям, чтобы хоть как-то оправдать свои блуждания по всему Средиземноморью. Бродяга Кортес следовал за своей звездой и пропадал почти десять лет. Другой биограф, Хуан Суарес де Перальта, писавший в Мехико в 1589 году, сообщает несколько иные сведения: Кортес будто бы провел один год в Вальядолиде, где усердно трудился клерком в нотариальной конторе, постигая все тонкости ремесла. [49]Но не хотел ли Перальта таким образом скрыть от потомков несерьезность поступков молодого Эрнана? Как будто история может упрекнуть Кортеса в том, что при выходе из подросткового возраста он должен был перебеситься.
Открыв для себя мир и разрываясь между работой и любовными похождениями, Кортес возвращается к своему первому плану: Индиям. В конце 1503 года ему удалось убедить родителей оплатить дорогу. Несколько месяцев он провел в Севилье, ожидая торгового судна, на котором и отбыл в Санто-Доминго. В начале следующего, 1504 года Кортес покинул Палоc. Началась его мексиканская одиссея. Пройдет почти четверть века, прежде чем он снова ступит на испанскую землю.
Эспаньола (1504–1511)
Накануне Пасхи, 6 апреля 1504 года, Кортес сошел на пристань Санто-Доминго. Его путешествие – прямо скажем эпическое – красноречиво говорит об атмосфере той поры: скрытое противостояние капитана Алонсо Квинтеро из Палоса и штурмана Франсиско Ниньо де Хуэльвы, помноженное на соперничество пяти торговых судов флотилии, каждое из которых стремилось достичь Эспаньолы вперед других, привело сперва к уничтожению в результате прямого саботажа грот-мачты, из-за чего корабль должен был возвратиться в Гомеру, а затем продолжилось в умышленном отклонении от курса на один румб, отчего корабль сделался жертвой встречных ветров и потерялся в океане. Потрепанная бурей каравелла достигла берега далеко от Санто-Доминго. Припасы заканчивались, и команду с пассажирами охватила паника. Перед ними стоял выбор: умереть с голоду или пасть жертвой дикарей, населявших Малые Антильские острова. В конце концов корабль добрался до Санто-Доминго много позже остальных четырех судов.
[50]
Остров, на который ступил Кортес, был уже не тем земным раем, что когда-то открылся Колумбу. Хотя по-прежнему зеленели кроны высоких деревьев и лучи ласкового солнца, падая сквозь листву, источали волшебный свет, присущий только тропикам, а море в этих широтах приобретает чарующий лазурный цвет, остров погибал в огне и крови. Истребление местных жителей, которых Кортесу еще удалось застать, вступало в последнюю фазу.
Когда Колумб достиг берегов Гаити, все Большие Антильские острова (Кубу, Эспаньолу, Пуэрто-Рико и Ямайку) по большей части населяли тайноc, происходившие из арауканской ветви южноамериканских индейцев. Их мир был этнически разнородным, но при этом объединенным общим для всех образом жизни – полусадоводческим, полуграбительским – и верованиями, которые сыграли значительную роль в исторической отсталости, вызванной жизнью на островах. [51]В противоположность легенде, которая в своей идеализации индейца тайно создала из него тип «доброго дикаря», живущего нагим в единении с природой и никому не чинящего зла, островитяне при случае могли показать себя умелыми воинами. Колумб, грезивший о Китае (Катэй) или Японии (Кипанго), был крайне разочарован более чем скромной цивилизацией тайноc, о которую разбились все его мечты. Вместо парчи – хлопчатобумажные набедренные повязки, взамен дворцов с золотыми куполами – хижины с крышей из пальмовых веток. Расстроенный первооткрыватель отвратил свои взоры от аборигенов навсегда, за исключением одного раза, когда он сообразил, что из них могут получиться отличные рабы. Одержимый идеей открытия пути в Индию, Колумб никогда не интересовался жизнью островитян, которых не принимали всерьез из-за их малочисленности и относились как к вещам. Отсутствие пряностей, по крайней мере тех, что ценились в Старом Свете, и запрет от 1496 года на вывоз рабов в Испанию свели освоение острова к поиску единственного стоящего товара – золота.
Золото, добываемое вначале в обмен на медные колокольчики, стекляшки, гвозди и шерстяные колпаки, быстро превратилось по требованию генуэзца в единственную форму выплаты дани: все индейцы старше четырнадцати лет были обязаны под угрозой жестоких телесных наказаний доставлять людям Колумба котелок золотого песка раз в три месяца. Касики – индейские вожди – должны были выставлять калебасу, полную золота, каждые два месяца. [52]Эти меры были настолько же бесчеловечными, насколько нелепыми. Хотя золото и было известно тайноc, его было мало, и оно не имело для туземцев такой притягательной силы, как для жителей Старого Света. тайнос равно ценили перья редких птиц, хлопковые ткани, нефрит из Центральной Америки, мексиканский обсидиан, янтарь, перламутр, а также некоторые виды раковин. Желтый металл не выглядел в их глазах единственным универсальным олицетворением богатства, каким его считали конкистадоры. Золото, что встречалось в Санто-Доминго, было в значительной части ввезено на остров из других мест. Оно поступало в виде украшений с побережья Панамы или Колумбии и ковких листов для холодной обработки. Нет никакой уверенности, что местные жители владели какими-либо технологиями по обработке или хотя бы добыче золота. В любом случае просеивание золотоносных песков не было видом повседневной или специализированной деятельности индейцев. Почти все золото тайноc являлось результатом торгового обмена с южноамериканским континентом или трофеем в войнах с другими островами. Для аборигенов золото было предметом искусства, а не сырьем. [53]
Поэтому легко представить, до какой степени поиск золота завоевателями подорвал и разрушил уклад жизни индейцев. Обязав мужчин искать золото – противоестественное для них занятие, – испанцы вынуждали их забираться все дальше от родных мест, отрывая от обычных дел по добыванию пропитания: разведения садов, охоты или рыбной ловли, – и разлучая с семьями. Тяжелый труд, издевательства и унижения скоро привели к восстанию. Но зло уже собирало свои плоды; жителям грозил голод, ослабленные организмы не могли противостоять микробам, занесенным из Старого Света. А главное, традиционный мир аборигенов был уничтожен до основания.
Политика Бобадильи, присланного на смену Колумбу, не дала никаких положительных результатов. В 1500 году, желая положить конец монополии клана Колумба, он попытался «приватизировать» эксплуатацию ресурсов острова путем предоставления испанским колонистам крепостных поместий – repartiementos. Таким образом, он передал управление индейцами в руки испанцев, имевших право присваивать плоды принудительного труда туземных невольников, чье положение мало отличалось от рабства. Очевидно, что этот труд был направлен исключительно на добычу золота в Сибао. То, что испанцев было не более двух сотен, нисколько не умаляло опасности, таящейся в подобной политике, настолько же аморальной, насколько и анархической, которая отдала индейцев в полную и бесконтрольную власть типам без стыда и совести. тайнос охватило отчаяние.
В летописи злодеяний отдельная страница отведена женщинам. Первыми колонистами были мужчины, не обремененные семьей, и нагие туземки пришлись им по вкусу. Похищение женщин, которых испанцы делали своими сожительницами, не могло понравиться мужьям, вынужденным работать на приисках вдали от дома. Захват красивых индианок приводил к бесконечным стычкам. Сексуальные контакты Старого и Нового Света сопровождались к тому же обменом венерическими заболеваниями: моряки Колумба привезли с собой свою заразу, а местные женщины наградили их американской формой гонореи, которую тайнос называли гуаринарас или ипатайбас. Первое время новая загадочная болезнь стала с удивительной быстротой распространяться среди туземцев, организмы которых не были готовы к борьбе с неизвестным микробом, а традиционное лекарственное средство в виде коры гайяка (гвайакана) не помогало. Испанцы, в свою очередь, сделав для себя это неприятное открытие, с 1496 года, не испытывая более доверия к туземным женщинам, открыли безобразную торговлю юными девушками тайноc, не достигших половой зрелости или не утративших девственность. [54]
Летом 1501 года, спустя несколько недель после назначения Овандо репартьементос Бобадильи были аннулированы испанскими королем и королевой. Не столько из-за этических соображений, сколько в силу прозаических политико-юридических причин. Королева Изабелла, продолжавшая оказывать поддержку Колумбу, была против дробления «Западных Индий» на мелкие частные владения и потребовала восстановления монополии адмирала. Возможно, она рассчитывала вернуть когда-нибудь короне всю собственность, переданную Колумбу, а допустив раздел, целого уже не заполучить никогда. Назначение Овандо было продиктовано временной стратегией и явилось результатом компромисса, так как хотя оно и было официально направлено против Колумба, на самом деле поддерживало восстановление монополии.
Овандо никогда особо не задумывался о проблеме земельной собственности, которая оставалась за скобками, и просто перенес на Эспаньолу порядок, заведенный в ордене Алькантары. По примеру мусульман, побежденных в ходе Реконкисты, индейцы должны были размещаться в энкомьендах, другими словами, препоручались испанским управляющим, которым в обязанности вменялись их защита и обращение в христианство. Энкомендеро должен был также обеспечить экономическую рентабельность полученного поместья. Пятая часть доходов, – собираемая главным управляющим, – направлялась королю. На бумаге политика Овандо отвечала условиям патроната ( patronato) – обязательства обращения индейцев в христианство, – при этом вписывалась в историческую традицию управления и обеспечивала официальный сбор налогов в королевскую казну, которая вечно была пуста.
Мотивы, которыми руководствовались Католические короли, посылая Овандо в Санто-Доминго, неизвестны. Это назначение не столь естественно, как полагают некоторые авторы, склонные видеть в колонизации Америки преемственную связь с Реконкистой, и носит скорее даже парадоксальный характер. Политика Изабеллы Кастильской всегда была направлена против духовно-рыцарских орденов, угрожавших королевской власти. И ей удалось подмять их под себя! После неудавшегося переворота в ордене Сантьяго в 1476 году ей пришлось дожидаться смерти Великого магистра Алонсо де Карденаса, наступившей в 1499 году, чтобы присоединить земли ордена к своей короне. На десять лет раньше она справилась с орденом Калатравы. Орден Алькантары она подчинила себе в два приема: после изгнания Монроя в 1480 году она назначает Великим магистром одного из своих сторонников – Хуана де Зунигу, на племяннице которого Кортес впоследствии женится вторым браком; затем в 1494 году Зунига уходит в отставку, передавая управление орденом королю Фердинанду. Папа примирился с захватом орденов светской властью во имя patronato.
Почему же королева Изабелла пошла на риск и дала ордену Алькантары второе дыхание, поручив одному из его наиболее видных представителей управление «Западными Индиями»? Почему она снова выпустила на сцену деятеля из средневекового мира, который она стремилась уничтожить? Почему она попыталась сохранить дух Реконкисты, которая была для нее уже перевернутой страницей, о чем свидетельствуют современные веяния в ее политике после 1492 года? Качнулась ли стрелка политических весов назад в прошлое под давлением того или иного советника? С точки зрения истории несомненно, что именно на Католических королях лежит ответственность за перенос в Новый Свет средневековых отношений в начале XVI века. Поскольку Овандо был насквозь пропитан духом Средневековья, его правление долгое время самым негативным образом сказывалось на развитии колониальной администрации, которая, несмотря на деятельность Кортеса, не могла не остаться архаичной.
С самых первых шагов в роли губернатора Овандо принял важные решения. Он перенес город на правый берег реки Осамы и начертил план города, начав с двух улиц, одна из которых шла вдоль реки – современная Лас-Дамас, другая – дель Конде была проложена перпендикулярно первой. По его приказу воздвигли форт для защиты города, отвели площадь под будущий собор. Скоро на острове появились первые каменные здания – мощные замкообразные сооружения из ослепительно белого ракушечника с гладкими и строгими стенами. За материалом далеко ходить было не надо, так как Санто-Доминго вырос на богатых залежах мадрепоровых кораллов. Овандо намеревался обратить индейцев в христианство при помощи десятка францисканцев, которые незамедлительно основали две обители – одну в Санто-Доминго, другую в Сибао, опустошенном золотоискателями. Очень скоро открылись школы, в которых братья пытались научить читать и писать по-испански детей касиков.
Первые дни колонии были тяжелыми и безрадостными. Посев европейских культур в тропическом климате оказался полным провалом. У тайнос была своя техника возделывания земли деревянными инструментами, примитивными, но эффективными. Традиционный маленький сугубо личный садик – конуко – не имел ничего общего с европейским полем, предназначенным для экстенсивного выращивания монокультуры. Переход от одного к другому был просто невозможен. В любом случае цикл возделывания пшеницы не был приспособлен к островному климату: она всходила слишком быстро, давала высокие стебли и крошечные зерна, которые гнили из-за постоянной высокой влажности. Со скотом дело обстояло еще хуже. Поскольку изгородей на острове не водилось, ввезенные животные разорили огороды и сады тайнос, уничтожив и без того жалкие посевы маниока и маиса. Большое количество голов просто исчезло, одичав и растворившись в окрестных лесах. Большинство скота пришлось забить прежде, чем животные успели дать потомство. Оставшись без традиционных ресурсов островитян, погибших от испанского вторжения, и лишившись испанских резервов, не прижившихся в новом климате, Эспаньола умирала с голоду. К приезду Кортеса из 2500 человек, прибывших с Овандо, 1500 уже отправились в мир иной! Жизни колонистов уносили малярия, дизентерия, лихорадка и недоедание.
С небес на землю Кортеса спустил один из его старых знакомых – Медина, секретарь Овандо, который встретил его у трапа и обрисовал ситуацию на острове. Эрнан, прибывший из Испании с собственным экипажем и слугами, рассчитывал пожить на широкую ногу за счет золота, которое текло в реках вместо воды, а теперь взамен сказочного миража его ждало горькое разочарование. Он решил было не задерживаться на Эспаньоле, а податься с экспедицией на Жемчужный берег в Венесуэлу. Одно время он подумывал даже о самостоятельной добыче золота силами своих слуг, чтобы не прибегать к эксплуатации обращенных в рабов индейцев. Но тут спустя несколько недель из экспедиции в глубь острова вернулся Овандо и призвал его к себе. Нам ничего неизвестно, о чем они говорили, но только Кортес, смягченный теплым приемом губернатора, решил остаться. Он стал vecino– постоянным жителем Санто-Доминго. Овандо планировал удержать на месте испанское население, безвозмездно предоставляя участок для застройки любому, кто обязался бы прожить здесь не меньше пяти лет. Статус vecinoдавал право голоса и предоставлял возможность получить энкомьенду в награду за воинскую доблесть. Кортес поспешил воспользоваться этой системой.
В 1504 году Эспаньола еще не была «умиротворена». С самого прибытия Овандо пришлось вступить в борьбу с индейцами, восставшими против захватчиков. Губернатор наводил порядок железной рукой, не стесняясь в средствах и прибегая при случае к самому подлому предательству: резня в Ксарагуа стала олицетворением низости. Годом ранее Овандо принял приглашение на ужин к королеве Ксарагуа, очаровательной и энергичной Анакаоне, для ведения переговоров о мире. Испанский главнокомандующий подстроил ловушку; по его приказу солдаты предприняли штурм прямо во время пира и застали Анакаону и ее приближенных врасплох. Королева была повешена, а приглашенных вождей привязали к центральному столбу внутри дома и сожгли заживо. Испанцы проследили, чтобы огонь перекинулся на все хижины деревни.
Казнь Анакаоны не только не охладила туземцев, но только сильнее разожгла их ярость и подтолкнула к восстанию. Пока Кортес обживался на острове, Овандо вынужден был бороться со множеством очагов сопротивления, в частности в горах Баоруко к западу от Санто-Доминго и в Хигюйе на восточной оконечности острова. Эрнан предложил губернатору свои услуги и провел несколько операций по «умиротворению». «Он собрал солдат, – пишет Гомара, – пошел во главе войска на врагов, сразился с ними и победил. Не зная до того воинского дела и не имея опыта, Кортес показал во время этого похода высокое ратное мастерство… которое снискало ему уважение командующего». [55]
В двадцать лет Кортес становится таким образом первой фигурой в истории покорения Эспаньолы, которое заняло около года. После бесчинств Овандо война Кортеса производит иное впечатление. Он умел вести за собой в бой солдат и следовал собственной тактике. Он охотно вел переговоры, использовал давление и убеждение, чтобы не прибегать к насилию. В этих фактах проявилась самобытность Кортеса. До его приезда умиротворение было сколь безжалостным, столь и безрезультатным. Под командованием Эскивеля войска Овандо вели тяжелые бои, а индейцы стояли на грани уничтожения. Когда на смену ему пришел Кортес, испанцы перестали нести большие потери, и одновременно исчезли упоминания о массовой резне туземного населения. Кортес выработал свой стиль, и о нем заговорили. Овандо благоволил ему.
Проведя год в военных походах, Кортес объявился в индейском городе Асуа, занимавшем господствующее положение над хорошо защищенным рейдом на южном побережье острова к западу от Санто-Доминго. По дошедшим до нас текстам выходит, что он числился там escribano, то есть нотариусом. И все биографы задавались вопросом, что было делать нотариусу в Асуа в 1506 году и какой тайной деятельности предавался будущий завоеватель Мексики. Ответ простой. Завершив «умиротворение», Овандо устроил административную организацию Эспаньолы, поделив ее на семнадцать муниципалитетов (ayuntamientos). Во главе каждого из этих индейских городов он поставил личного уполномоченного, своего рода префекта с минимальными полномочиями, который именовался в текстах того времени escribanoили, того проще, letrado, что буквально означает «грамотный», то есть умеющий читать и писать. Кортес был одним из таких представителей, и Асуа стал его местом прохождения службы. Он выполнял общественные функции, и новый пост ввел его в круг ближайших соратников губернатора.
Также он мог напомнить о своих военных заслугах, и по вполне понятной логике военных орденов претендовать на энкомьенду. Кортес получил землю в провинции Дайяго с repartiemiento индейцев в придачу. [56]Он мог быть одним из первых, кто пытался вырастить на острове сахарный тростник, вывезенный с Канарских островов. Но у Кортеса не лежала душа к сельскому хозяйству, и очень скоро, войдя во вкус политической игры, он возвратился в Санто-Доминго, где вошел в ближний круг Овандо. По одной его резиденции можно понять, насколько он был вовлечен в борьбу за власть. С 1507 года он занимает угловой дом на пересечении двух улиц, с которых началась планировка города. Точно на том месте, где воткнули разметочный угольник, как раз прямо напротив дворца Овандо, с которого весь порт лежит как на ладони. Двухэтажный дом Кортеса, выполненный в средневековом стиле, был одним из первых в Новом Свете. [57]Толщина стен доходила до полуметра, окна, имевшиеся только на втором этаже, служили бойницами; возле углового окна по образцу средневековых замков сделана каменная скамеечка, с которой можно следить за улицей, не будучи замеченным. Фасад дома лишен каких-либо украшений: ни герба, ни другого знака могущества, ни замысловатой перемычки над дверью; ничего, кроме сурового очарования голого камня в самом стратегически значимом месте Санто-Доминго. Как будто хотели показать, что само место уже должно говорить о силе его владельца.
Золото и первые шаги колонизации
Еще в пути погрузившись в атмосферу островов, Кортес сразу усвоил все составляющие существования в Индиях: отсутствие правил, неумеренность аппетитов, деградация общественной жизни из-за зависти, клеветы, коррупции, предательства, обмана, жажды власти и конечно же «золотой лихорадки».Остров, на который ступил Кортес, был уже не тем земным раем, что когда-то открылся Колумбу. Хотя по-прежнему зеленели кроны высоких деревьев и лучи ласкового солнца, падая сквозь листву, источали волшебный свет, присущий только тропикам, а море в этих широтах приобретает чарующий лазурный цвет, остров погибал в огне и крови. Истребление местных жителей, которых Кортесу еще удалось застать, вступало в последнюю фазу.
Когда Колумб достиг берегов Гаити, все Большие Антильские острова (Кубу, Эспаньолу, Пуэрто-Рико и Ямайку) по большей части населяли тайноc, происходившие из арауканской ветви южноамериканских индейцев. Их мир был этнически разнородным, но при этом объединенным общим для всех образом жизни – полусадоводческим, полуграбительским – и верованиями, которые сыграли значительную роль в исторической отсталости, вызванной жизнью на островах. [51]В противоположность легенде, которая в своей идеализации индейца тайно создала из него тип «доброго дикаря», живущего нагим в единении с природой и никому не чинящего зла, островитяне при случае могли показать себя умелыми воинами. Колумб, грезивший о Китае (Катэй) или Японии (Кипанго), был крайне разочарован более чем скромной цивилизацией тайноc, о которую разбились все его мечты. Вместо парчи – хлопчатобумажные набедренные повязки, взамен дворцов с золотыми куполами – хижины с крышей из пальмовых веток. Расстроенный первооткрыватель отвратил свои взоры от аборигенов навсегда, за исключением одного раза, когда он сообразил, что из них могут получиться отличные рабы. Одержимый идеей открытия пути в Индию, Колумб никогда не интересовался жизнью островитян, которых не принимали всерьез из-за их малочисленности и относились как к вещам. Отсутствие пряностей, по крайней мере тех, что ценились в Старом Свете, и запрет от 1496 года на вывоз рабов в Испанию свели освоение острова к поиску единственного стоящего товара – золота.
Золото, добываемое вначале в обмен на медные колокольчики, стекляшки, гвозди и шерстяные колпаки, быстро превратилось по требованию генуэзца в единственную форму выплаты дани: все индейцы старше четырнадцати лет были обязаны под угрозой жестоких телесных наказаний доставлять людям Колумба котелок золотого песка раз в три месяца. Касики – индейские вожди – должны были выставлять калебасу, полную золота, каждые два месяца. [52]Эти меры были настолько же бесчеловечными, насколько нелепыми. Хотя золото и было известно тайноc, его было мало, и оно не имело для туземцев такой притягательной силы, как для жителей Старого Света. тайнос равно ценили перья редких птиц, хлопковые ткани, нефрит из Центральной Америки, мексиканский обсидиан, янтарь, перламутр, а также некоторые виды раковин. Желтый металл не выглядел в их глазах единственным универсальным олицетворением богатства, каким его считали конкистадоры. Золото, что встречалось в Санто-Доминго, было в значительной части ввезено на остров из других мест. Оно поступало в виде украшений с побережья Панамы или Колумбии и ковких листов для холодной обработки. Нет никакой уверенности, что местные жители владели какими-либо технологиями по обработке или хотя бы добыче золота. В любом случае просеивание золотоносных песков не было видом повседневной или специализированной деятельности индейцев. Почти все золото тайноc являлось результатом торгового обмена с южноамериканским континентом или трофеем в войнах с другими островами. Для аборигенов золото было предметом искусства, а не сырьем. [53]
Поэтому легко представить, до какой степени поиск золота завоевателями подорвал и разрушил уклад жизни индейцев. Обязав мужчин искать золото – противоестественное для них занятие, – испанцы вынуждали их забираться все дальше от родных мест, отрывая от обычных дел по добыванию пропитания: разведения садов, охоты или рыбной ловли, – и разлучая с семьями. Тяжелый труд, издевательства и унижения скоро привели к восстанию. Но зло уже собирало свои плоды; жителям грозил голод, ослабленные организмы не могли противостоять микробам, занесенным из Старого Света. А главное, традиционный мир аборигенов был уничтожен до основания.
Политика Бобадильи, присланного на смену Колумбу, не дала никаких положительных результатов. В 1500 году, желая положить конец монополии клана Колумба, он попытался «приватизировать» эксплуатацию ресурсов острова путем предоставления испанским колонистам крепостных поместий – repartiementos. Таким образом, он передал управление индейцами в руки испанцев, имевших право присваивать плоды принудительного труда туземных невольников, чье положение мало отличалось от рабства. Очевидно, что этот труд был направлен исключительно на добычу золота в Сибао. То, что испанцев было не более двух сотен, нисколько не умаляло опасности, таящейся в подобной политике, настолько же аморальной, насколько и анархической, которая отдала индейцев в полную и бесконтрольную власть типам без стыда и совести. тайнос охватило отчаяние.
В летописи злодеяний отдельная страница отведена женщинам. Первыми колонистами были мужчины, не обремененные семьей, и нагие туземки пришлись им по вкусу. Похищение женщин, которых испанцы делали своими сожительницами, не могло понравиться мужьям, вынужденным работать на приисках вдали от дома. Захват красивых индианок приводил к бесконечным стычкам. Сексуальные контакты Старого и Нового Света сопровождались к тому же обменом венерическими заболеваниями: моряки Колумба привезли с собой свою заразу, а местные женщины наградили их американской формой гонореи, которую тайнос называли гуаринарас или ипатайбас. Первое время новая загадочная болезнь стала с удивительной быстротой распространяться среди туземцев, организмы которых не были готовы к борьбе с неизвестным микробом, а традиционное лекарственное средство в виде коры гайяка (гвайакана) не помогало. Испанцы, в свою очередь, сделав для себя это неприятное открытие, с 1496 года, не испытывая более доверия к туземным женщинам, открыли безобразную торговлю юными девушками тайноc, не достигших половой зрелости или не утративших девственность. [54]
Летом 1501 года, спустя несколько недель после назначения Овандо репартьементос Бобадильи были аннулированы испанскими королем и королевой. Не столько из-за этических соображений, сколько в силу прозаических политико-юридических причин. Королева Изабелла, продолжавшая оказывать поддержку Колумбу, была против дробления «Западных Индий» на мелкие частные владения и потребовала восстановления монополии адмирала. Возможно, она рассчитывала вернуть когда-нибудь короне всю собственность, переданную Колумбу, а допустив раздел, целого уже не заполучить никогда. Назначение Овандо было продиктовано временной стратегией и явилось результатом компромисса, так как хотя оно и было официально направлено против Колумба, на самом деле поддерживало восстановление монополии.
Овандо никогда особо не задумывался о проблеме земельной собственности, которая оставалась за скобками, и просто перенес на Эспаньолу порядок, заведенный в ордене Алькантары. По примеру мусульман, побежденных в ходе Реконкисты, индейцы должны были размещаться в энкомьендах, другими словами, препоручались испанским управляющим, которым в обязанности вменялись их защита и обращение в христианство. Энкомендеро должен был также обеспечить экономическую рентабельность полученного поместья. Пятая часть доходов, – собираемая главным управляющим, – направлялась королю. На бумаге политика Овандо отвечала условиям патроната ( patronato) – обязательства обращения индейцев в христианство, – при этом вписывалась в историческую традицию управления и обеспечивала официальный сбор налогов в королевскую казну, которая вечно была пуста.
Мотивы, которыми руководствовались Католические короли, посылая Овандо в Санто-Доминго, неизвестны. Это назначение не столь естественно, как полагают некоторые авторы, склонные видеть в колонизации Америки преемственную связь с Реконкистой, и носит скорее даже парадоксальный характер. Политика Изабеллы Кастильской всегда была направлена против духовно-рыцарских орденов, угрожавших королевской власти. И ей удалось подмять их под себя! После неудавшегося переворота в ордене Сантьяго в 1476 году ей пришлось дожидаться смерти Великого магистра Алонсо де Карденаса, наступившей в 1499 году, чтобы присоединить земли ордена к своей короне. На десять лет раньше она справилась с орденом Калатравы. Орден Алькантары она подчинила себе в два приема: после изгнания Монроя в 1480 году она назначает Великим магистром одного из своих сторонников – Хуана де Зунигу, на племяннице которого Кортес впоследствии женится вторым браком; затем в 1494 году Зунига уходит в отставку, передавая управление орденом королю Фердинанду. Папа примирился с захватом орденов светской властью во имя patronato.
Почему же королева Изабелла пошла на риск и дала ордену Алькантары второе дыхание, поручив одному из его наиболее видных представителей управление «Западными Индиями»? Почему она снова выпустила на сцену деятеля из средневекового мира, который она стремилась уничтожить? Почему она попыталась сохранить дух Реконкисты, которая была для нее уже перевернутой страницей, о чем свидетельствуют современные веяния в ее политике после 1492 года? Качнулась ли стрелка политических весов назад в прошлое под давлением того или иного советника? С точки зрения истории несомненно, что именно на Католических королях лежит ответственность за перенос в Новый Свет средневековых отношений в начале XVI века. Поскольку Овандо был насквозь пропитан духом Средневековья, его правление долгое время самым негативным образом сказывалось на развитии колониальной администрации, которая, несмотря на деятельность Кортеса, не могла не остаться архаичной.
Умиротворение индейцев
Когда Кортес прибыл на остров, Овандо уже два года был у руля и далеко продвинулся в своих начинаниях. Командор доставил все необходимое для заселения: семена европейских злаков, лошадей, мулов, коров, овец и свиней; опытных земледельцев, каменщиков и плотников с полным набором железных инструментов, которых так не хватало. С колонистами прибыли также солдаты, вооружение и даже шахтеры и золотых дел мастера.С самых первых шагов в роли губернатора Овандо принял важные решения. Он перенес город на правый берег реки Осамы и начертил план города, начав с двух улиц, одна из которых шла вдоль реки – современная Лас-Дамас, другая – дель Конде была проложена перпендикулярно первой. По его приказу воздвигли форт для защиты города, отвели площадь под будущий собор. Скоро на острове появились первые каменные здания – мощные замкообразные сооружения из ослепительно белого ракушечника с гладкими и строгими стенами. За материалом далеко ходить было не надо, так как Санто-Доминго вырос на богатых залежах мадрепоровых кораллов. Овандо намеревался обратить индейцев в христианство при помощи десятка францисканцев, которые незамедлительно основали две обители – одну в Санто-Доминго, другую в Сибао, опустошенном золотоискателями. Очень скоро открылись школы, в которых братья пытались научить читать и писать по-испански детей касиков.
Первые дни колонии были тяжелыми и безрадостными. Посев европейских культур в тропическом климате оказался полным провалом. У тайнос была своя техника возделывания земли деревянными инструментами, примитивными, но эффективными. Традиционный маленький сугубо личный садик – конуко – не имел ничего общего с европейским полем, предназначенным для экстенсивного выращивания монокультуры. Переход от одного к другому был просто невозможен. В любом случае цикл возделывания пшеницы не был приспособлен к островному климату: она всходила слишком быстро, давала высокие стебли и крошечные зерна, которые гнили из-за постоянной высокой влажности. Со скотом дело обстояло еще хуже. Поскольку изгородей на острове не водилось, ввезенные животные разорили огороды и сады тайнос, уничтожив и без того жалкие посевы маниока и маиса. Большое количество голов просто исчезло, одичав и растворившись в окрестных лесах. Большинство скота пришлось забить прежде, чем животные успели дать потомство. Оставшись без традиционных ресурсов островитян, погибших от испанского вторжения, и лишившись испанских резервов, не прижившихся в новом климате, Эспаньола умирала с голоду. К приезду Кортеса из 2500 человек, прибывших с Овандо, 1500 уже отправились в мир иной! Жизни колонистов уносили малярия, дизентерия, лихорадка и недоедание.
С небес на землю Кортеса спустил один из его старых знакомых – Медина, секретарь Овандо, который встретил его у трапа и обрисовал ситуацию на острове. Эрнан, прибывший из Испании с собственным экипажем и слугами, рассчитывал пожить на широкую ногу за счет золота, которое текло в реках вместо воды, а теперь взамен сказочного миража его ждало горькое разочарование. Он решил было не задерживаться на Эспаньоле, а податься с экспедицией на Жемчужный берег в Венесуэлу. Одно время он подумывал даже о самостоятельной добыче золота силами своих слуг, чтобы не прибегать к эксплуатации обращенных в рабов индейцев. Но тут спустя несколько недель из экспедиции в глубь острова вернулся Овандо и призвал его к себе. Нам ничего неизвестно, о чем они говорили, но только Кортес, смягченный теплым приемом губернатора, решил остаться. Он стал vecino– постоянным жителем Санто-Доминго. Овандо планировал удержать на месте испанское население, безвозмездно предоставляя участок для застройки любому, кто обязался бы прожить здесь не меньше пяти лет. Статус vecinoдавал право голоса и предоставлял возможность получить энкомьенду в награду за воинскую доблесть. Кортес поспешил воспользоваться этой системой.
В 1504 году Эспаньола еще не была «умиротворена». С самого прибытия Овандо пришлось вступить в борьбу с индейцами, восставшими против захватчиков. Губернатор наводил порядок железной рукой, не стесняясь в средствах и прибегая при случае к самому подлому предательству: резня в Ксарагуа стала олицетворением низости. Годом ранее Овандо принял приглашение на ужин к королеве Ксарагуа, очаровательной и энергичной Анакаоне, для ведения переговоров о мире. Испанский главнокомандующий подстроил ловушку; по его приказу солдаты предприняли штурм прямо во время пира и застали Анакаону и ее приближенных врасплох. Королева была повешена, а приглашенных вождей привязали к центральному столбу внутри дома и сожгли заживо. Испанцы проследили, чтобы огонь перекинулся на все хижины деревни.
Казнь Анакаоны не только не охладила туземцев, но только сильнее разожгла их ярость и подтолкнула к восстанию. Пока Кортес обживался на острове, Овандо вынужден был бороться со множеством очагов сопротивления, в частности в горах Баоруко к западу от Санто-Доминго и в Хигюйе на восточной оконечности острова. Эрнан предложил губернатору свои услуги и провел несколько операций по «умиротворению». «Он собрал солдат, – пишет Гомара, – пошел во главе войска на врагов, сразился с ними и победил. Не зная до того воинского дела и не имея опыта, Кортес показал во время этого похода высокое ратное мастерство… которое снискало ему уважение командующего». [55]
В двадцать лет Кортес становится таким образом первой фигурой в истории покорения Эспаньолы, которое заняло около года. После бесчинств Овандо война Кортеса производит иное впечатление. Он умел вести за собой в бой солдат и следовал собственной тактике. Он охотно вел переговоры, использовал давление и убеждение, чтобы не прибегать к насилию. В этих фактах проявилась самобытность Кортеса. До его приезда умиротворение было сколь безжалостным, столь и безрезультатным. Под командованием Эскивеля войска Овандо вели тяжелые бои, а индейцы стояли на грани уничтожения. Когда на смену ему пришел Кортес, испанцы перестали нести большие потери, и одновременно исчезли упоминания о массовой резне туземного населения. Кортес выработал свой стиль, и о нем заговорили. Овандо благоволил ему.
Проведя год в военных походах, Кортес объявился в индейском городе Асуа, занимавшем господствующее положение над хорошо защищенным рейдом на южном побережье острова к западу от Санто-Доминго. По дошедшим до нас текстам выходит, что он числился там escribano, то есть нотариусом. И все биографы задавались вопросом, что было делать нотариусу в Асуа в 1506 году и какой тайной деятельности предавался будущий завоеватель Мексики. Ответ простой. Завершив «умиротворение», Овандо устроил административную организацию Эспаньолы, поделив ее на семнадцать муниципалитетов (ayuntamientos). Во главе каждого из этих индейских городов он поставил личного уполномоченного, своего рода префекта с минимальными полномочиями, который именовался в текстах того времени escribanoили, того проще, letrado, что буквально означает «грамотный», то есть умеющий читать и писать. Кортес был одним из таких представителей, и Асуа стал его местом прохождения службы. Он выполнял общественные функции, и новый пост ввел его в круг ближайших соратников губернатора.
Также он мог напомнить о своих военных заслугах, и по вполне понятной логике военных орденов претендовать на энкомьенду. Кортес получил землю в провинции Дайяго с repartiemiento индейцев в придачу. [56]Он мог быть одним из первых, кто пытался вырастить на острове сахарный тростник, вывезенный с Канарских островов. Но у Кортеса не лежала душа к сельскому хозяйству, и очень скоро, войдя во вкус политической игры, он возвратился в Санто-Доминго, где вошел в ближний круг Овандо. По одной его резиденции можно понять, насколько он был вовлечен в борьбу за власть. С 1507 года он занимает угловой дом на пересечении двух улиц, с которых началась планировка города. Точно на том месте, где воткнули разметочный угольник, как раз прямо напротив дворца Овандо, с которого весь порт лежит как на ладони. Двухэтажный дом Кортеса, выполненный в средневековом стиле, был одним из первых в Новом Свете. [57]Толщина стен доходила до полуметра, окна, имевшиеся только на втором этаже, служили бойницами; возле углового окна по образцу средневековых замков сделана каменная скамеечка, с которой можно следить за улицей, не будучи замеченным. Фасад дома лишен каких-либо украшений: ни герба, ни другого знака могущества, ни замысловатой перемычки над дверью; ничего, кроме сурового очарования голого камня в самом стратегически значимом месте Санто-Доминго. Как будто хотели показать, что само место уже должно говорить о силе его владельца.