Дж. Р. Уорд. Разоблаченный любовник

   Рив обошел вокруг стола, опираясь на трость, пока в кабинете никого, кроме него и Ксекс, не было. Допамин, который он постоянно вкалывал себе, позволял маскировать самые худшие признаки симпата, помогая ему сойти за нормала. Ривендж не знал, как справляется с этим Ксекс. И сомневался, что хотел бы узнать. Но когда исчезало чувство осязания, ему приходилось пользоваться тростью, чтобы не упасть. Он уже почти не чувствовал ног.
   – Не волнуйся, – сказал он, – Никто не узнает о нас. Это заметано.
   Серые глаза пристально глядели на него.
   – Рив, ты кормишь ее?
   Не вопрос – требование.
   – Ты кормишь Мариссу?
   – Это мое дело.
   Ксекс вскочила на ноги.
   – Проклятье!!! Мы же договорились. Еще двадцать пять лет назад, когда у меня появилась та проблема. Никаких пар. Никакого кормления с нормалами. Что ты, черт побери, творишь?
   – У меня все под контролем. Разговор окончен.
   Он посмотрел на часы.
   – Кстати, пора закрываться, тебе нужно отдохнуть. Мавры запрут клуб.
   Она молча посмотрела на него.
   – Я не уйду, пока не закончу работу…
   – Это не просьба, а приказ. У видимся завтра ночью.
   – Не обижайся, Ривендж, но не пошел бы ты…
   Она зашагала к двери походкой киллера, которым, собственно, и являлась. Ривендж проводил ее взглядом, ловя себя на мысли, что работа в охране – просто пустяк по сравнению с истинными способностями этой женщины.
   – Ксекс, – сказал он, – может быть, мы ошибаемся, говоря о невозможности союза?
   Она послала ему недоуменный взгляд, словно спрашивая: «Ты чокнулся?»
   – Ты сегодня дважды кололся. Думаешь, Марисса когда-нибудь этого не заметит? А как насчет поездок к ее брату, этому доброму доктору, за нейромодулятором? И что такая аристократка, как она, скажет обо всем… этом? – Ксекс обвела рукой кабинет. – Мы ни в чем не ошиблись. Просто ты забываешь причину.
   Дверь за ней захлопнулась, и Рив взглянул на свое онемевшее тело. Он представил себе Мариссу, такую невинную и прекрасную, такую не похожую на других женщин, не похожую на Ксекс, у которой он пил кровь…
   Он желал Мариссу, был наполовину влюблен в нее. Его мужское начало жаждало получить то, в чем оно нуждалось, хотя лекарства превратили Ривенджа в импотента. Но он ни за что не причинит вреда той, которую любит, даже если его темная сторона вырвется наружу. Ведь так?
   Ривендж вспомнил Мариссу в прекрасном длинном платье от-кутюр. Она так тщательно подобрала наряд, казалась такой изящной, такой… чистой. Глимерия ошибается на ее счет. У Мариссы нет изъянов, она – само совершенство.
   Он улыбнулся, ощущая внутренний жар, который смогли бы погасить только сильнейшие оргазмы. Близится час, когда она позовет Ривенджа. Да, она снова будет нуждаться в нем… скоро. Из-за его разбавленной крови ей приходилось кормиться чаще, тем чаще доставляя ему удовольствие, а со времени их последней встречи прошло почти три недели.
   На днях она его позовет. Он с нетерпением будет ждать момента, когда сможет ей пригодиться.
   Вскоре Ви вернулся на территорию Братства, материализовавшись перед входной дверью гостевого дома. Он надеялся, что секс поможет ему расслабиться, но нет: он до сих пор находился на грани срыва.
   Ви прошел коридором Берлоги, сбрасывая на ходу оружие, чувствуя себя напряженным и жаждая попасть в душ, чтобы смыть запах той вампирши. Он должен был бы проголодаться, но вместо этого ему хотелось водки.
   – Буч, дружище! – позвал он.
   Тишина.
   Ви прошел в комнату копа.
   – Спишь?
   Он толкнул дверь. Огромная кровать оказалась пуста. Может быть, коп в главном доме?
   Ви пробежал назад к входной двери и высунул голову. Быстрый взгляд на припаркованные машины, и его сердце забилось чаще. «Кадиллака» не было. Так что Буч не на территории.
   На востоке появились первые лучи солнца, от света зажгло в глазах. Вампир нырнул обратно в дом и вошел в компьютерный штаб. Согласно координатам мобильника, «кадиллак» Буча был припаркован в переулке за баром «Скример».
   Отлично. По крайней мере, коп не привязан где-нибудь к дереву…
   Ви замер. Он медленно засунул руку в задний карман кожаных брюк, и его охватило страшное предчувствие, зудящее, словно сыпь. Открыв телефон, он начал проверять голосовую почту. Первое сообщение – с номера Буча, но там лишь гудки.
   Когда появилось второе сообщение, на окнах Берлоги стали опускаться металлические ставни. Наступало утро.
   Ви нахмурился. Из телефона доносилось лишь шипение. Последовавший затем грохот заставил его отпрянуть от трубки.
   Прозвучал голос Буча, громкий и жесткий: «Дематериализуйся. Дематериализуйся немедленно!»
   Испуганный мужской голос: «Но… но…»
   «Сейчас же! Проклятье, уноси отсюда свою задницу…»
   Приглушенные щелчки.
   «Почему?.. Ты всего лишь человек…»
   «Ты меня достал! Исчезни!»
   Послышался металлический звук: перезарядка оружия. И голос Буча: «Вот черт!»
   Затем все смешалось. Выстрелы, пыхтение, стук.
   Ви вскочил из-за стола, опрокинув стул. И понял, что оказался в ловушке наступающего дня.

Глава 4

   Буч очнулся с мыслью, что кто-нибудь просто обязан закрыть кран. Капающий звук раздражал.
   Он с трудом разлепил веки и понял, что капает не вода, а его собственная кровь. Ах… да. Его избили, и теперь он истекает кровью.
   Это был долгий-предолгий отвратительный день. Сколько часов его допрашивали? Двенадцать? Казалось, целую тысячу.
   Буч попытался сделать глубокий вдох, но несколько ребер оказались сломаны, и он решил, что кислородное голодание предпочтительней очередного взрыва боли. Допрашивающий проявил к нему повышенное внимание, и теперь все тело адски болело. Но по крайней мере, лессер перебинтовал огнестрельную рану.
   Чтобы продлить допрос.
   Буча утешало одно: ни слова о Братстве не слетело с его губ. Ни единого. Даже когда убийца переключился на ногти и пах. Скоро Буч умрет, но без стыда посмотрит в глаза святому Петру и попадет в рай, зная, что он не предатель.
   А может быть, он уже умер и попал в ад? Может быть, там все и происходит? Учитывая низкие поступки, совершенные им на земле, неудивительно, что он очутился в гостях у дьявола. Но почему тогда у его мучителя нет рогов?
   Отлично: похоже, он понемногу сходит с ума.
   Буч открыл глаза шире, решив, что пора избавиться от чепухи, крутящейся в голове, и вернуться к реальности. Интуиция подсказывала ему, что это последняя встреча с миром в сознательном состоянии, так что надо собраться.
   Перед глазами все плыло. Руки и ноги… ага: прикованы. И он все еще лежит на чем-то твердом, на столе. В комнате… темно. Затхлый запах подсказал ему, что он, скорее всего, в подвале. Голая лампочка освещала… ага: инструменты для пыток. Содрогнувшись, Буч отвернулся.
   «Что это за звук?»
   Неясный рев, делающийся все громче. Еще громче…
   Когда шум затих, дверь наверху отворилась, и Буч услышал приглушенный мужской голос:
   – Хозяин…
   Ответили слишком тихо. И неразборчиво. Затем последовал разговор, кто-то расхаживал из стороны в сторону, заставляя пыль просачиваться сквозь деревянные половицы. Со скрежетом открылась другая дверь, заскрипели ступеньки.
   Холодный пот прошиб Буча, он прикрыл глаза и, прищурившись, наблюдал за тем, что на него надвигалось.
   Первый мужчина оказался лессером, который его пытал, – этот парень засветился летом в Колдуэллской академии боевых искусств – Жозеф Ксавье, так его звали, если Бучу не изменяла память. Второй был закутан с головы до ног в белые светящиеся одежды, полностью скрывающие лицо и руки. Он походил на какого-нибудь монаха или священника.
   Вот только под покровом находился явно не человек Божий. Когда Буч ощутил ауру этого существа, то чуть не задохнулся от отвращения. Что бы ни крылось под белой мантией, оно являло собой зло в чистом виде, которое провоцировало маньяков, насильников, убийц, жестоких родителей. Ненависть и злоба в физическом обличье.
   Страх Буча усилился до невероятной степени. Побои он еще мог стерпеть, боль, конечно, ужасная, но впереди маячил поддающийся определению исход – когда остановится сердце. Мантия же скрывала таинства мучений, сравнимых разве с библейскими. Откуда Буч знал об этом? Все его тело бунтовало, инстинкты кричали ему, что надо бежать, спасаться… молиться.
   Слова сами пришли ему в голову. «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»
   Капюшон фигуры в плаще повернулся в сторону Буча, как бесхребетная голова совы.
   Буч смежил веки и еще быстрее стал читать про себя псалом 22. Быстрее… нужно заполнить мысли этими словами, быстрее. «Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…»
   – Это тот самый человек?
   Отразившийся от стен подвала голос заставил Буча содрогнуться, сбивая с ритма. Звучный, отдающийся эхом, зловещий, как в фильмах ужасов.
   – В его пистолете пули Братства.
   Сосредоточиться на псалме. Быстрее: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…»
   – Человек, я знаю, что ты проснулся, – Голос зазвучал прямо над ухом Буча, – Взгляни на меня и узри хозяина своего захватчика.
   Буч открыл глаза, повернул голову и непроизвольно сглотнул. Лицо, которое смотрело на него сверху, представляло собой сгусток тьмы, ожившую тень.
   Омега.
   Зло засмеялось.
   – Так ты знаешь, кто я?
   Оно выпрямилось.
   – Он что-нибудь тебе рассказал, форлессер?
   – Я еще не закончил.
   – Значит, нет. Хотя ты неплохо его пытал, учитывая то, как он близок к смерти. Да, я чувствую, как она идет сюда за ним. Ближе, ближе…
   Омега вновь склонился над Бучем и вобрал в себя воздух над его телом.
   – Да, около часа. Может быть, даже меньше.
   – Он продержится столько, сколько мне понадобится.
   – Не продержится.
   Зло начало расхаживать вокруг стола, а Буч следил за каждым шагом Омеги, и ужас все больше и больше сковывал бывшего полицейского. А Омега все ходил, ходил… Буча так сильно трясло, что стучали зубы.
   Дрожь ушла в ту секунду, когда Омега остановился у дальнего конца стола. Призрачные руки поднялись к капюшону белого плаща и откинули его. На потолке замигала лампочка, будто черный сгусток непокрытой головы Зла поглощал свет.
   – Ты отпустишь его, – Голос Омеги нарастал, как волна, – Оставишь его в лесу. Скажешь другим, чтобы его не трогали.
   «Что?» – подумал Буч.
   – Что? – переспросил форлессер.
   – Среди слабостей Братства – преданность, парализующая их силу, ведь так? Что ж: верность, так верность. Они придут за тем, что принадлежит им. Это их звериные инстинкты.
   Омега протянул руку.
   – Нож мне. Я хочу сделать этого человека полезным.
   – Но ведь вы сказали, что он вот-вот умрет.
   – Я собираюсь дать ему небольшой шанс. И кое-что подарить. Нож!
   Глаза Буча широко распахнулись, когда восьмидюймовый нож перешел из рук в руки.
   Омега положил одну руку на стол, поднес нож к кончику своего пальца и чиркнул по нему лезвием. Послышался хруст.
   Затем Омега склонился над Бучем.
   – Где же спрятать-то, где же спрятать…
   Нож завис над животом Буча, коп закричал. И продолжал кричать, когда в его животе сделали надрез. Затем Омега взял черный обрубок пальца – частицу себя.
   Буч сопротивлялся, натягивая цепи. От ужаса глаза лезли из орбит, пока давление на зрительный нерв не ослепило его.
   Омега поместил кончик своего пальца в живот Буча, затем низко нагнулся и подул насвежую рану. Плоть срослась, кожа затянулась. В тот же момент Буч почувствовал внутри себя гниение, ощутил, как зашевелилось, заворочалось в нем зло. Он приподнял голову. Кожа вокруг пореза уже посерела.
   Слезы наполнили его глаза. Потекли по кровоточащим щекам.
   – Отпусти его.
   Форлессер стал возиться с цепями, но когда снял их, Буч понял, что не может пошевелиться. Его парализовало.
   – Я хочу взять его себе, – сказал Омега, – а он хочет выжить и найдет обратный путь к Братству.
   – Они почувствуют ваше присутствие.
   – Возможно, но его заберут.
   – Он все им расскажет.
   – Нет, он и не вспомнит обо мне.
   Омега повернулся лицом к Бучу.
   – Ты ничего не вспомнишь.
   Когда их взгляды встретились, Буч почувствовал какое-то родство между ними, связь, сходство. Он оплакивал надругательство над собой, но еще более – Братство. Они ведь примут его обратно. И будут пытаться помочь.
   А он в конце концов предаст их – это так же очевидно, как и зло, поселившееся у него внутри.
   Но может быть, Вишу с братьями его не найдут. Как им это удастся? Без теплой одежды он очень скоро умрет от обморожения.
   Омега дотянулся до Буча и стер с его щеки слезы. Влага переливалась на черных полупрозрачных пальцах, и Буч захотел забрать свои слезы обратно. Чтобы их совсем не было. Поднеся руку ко рту, Зло попробовало на вкус боль и страх Буча, облизывая… посасывая.
   Отчаяние застлало память Буча, но вера, от которой он отказался, выдала очередную строку псалма: «Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».
   Но теперь это наверняка невозможно. Внутри его, под кожей, сидит зло.
   Омега улыбнулся, хотя Буч не понимал, откуда он знает это.
   – Жаль, у нас мало времени – больно уж слаб ты. Но мы с тобою все наверстаем. Что я признаю своим, всегда возвращается ко мне. А теперь спи.
   И, словно выключенная лампочка, Буч уснул.
   – Вишу, ответь на вопрос.
   Ви отвернулся от короля, когда в углу кабинета четыре раза пробили высокие напольные часы. Братство находилось в командном пункте Рэта весь день, слоняясь из угла в угол по неуместно элегантному салону в стиле Луи XIV, наполняя воздух своей яростью.
   – Вишу, – зарычал Рэт, – Я жду. Как ты узнаешь, где искать копа? И почему раньше об этом не упомянул?
   Потому что знал: это создаст новые проблемы, а корзина и так уже наполнена всякой дрянью.
   Обдумывая, что именно рассказать братьям, Ви обвел их взглядом. Фури сидел напротив камина на бледного-лубом диване, затянутом шелком. По сравнению с габаритами его тела размеры мебели, казалось, уменьшились. Разноцветные волосы вампира снова отросли ниже линии подбородка. Зет прислонился к каминной полке позади своего близнеца, его глаза опять почернели от злости. Рэйдж стоял возле двери, на красивом лице застыла злая гримаса, плечи подергивались, словно зверь, сидящий внутри его, сейчас вырвется.
   И еще Рэт. Сидя за элегантным письменным столом, Слепой король казался воплощением угрозы. На лице его застыло свирепое выражение, широкие очки в черной оправе скрывали слабовидящие глаза. Огромные руки, с внутренней стороны отмеченные татуировками чистокровности, лежали на тисненом золотом пресс-папье.
   Тора не было, и его отсутствие оставалось для всех них зияющей раной.
   – Ви? Ответь на вопрос, или я, с Божьей помощью, выбью это из тебя силой.
   – Просто я знаю, как его найти.
   – Что ты скрываешь?
   Ви подошел к бару, налил себе полрюмки водки и залпом выпил. Несколько раз сглотнул, а затем сказал:
   – Я его кормил.
   Все в комнате изумленно ахнули. Когда Рэт поднялся, словно не веря своим ушам, Ви налил себе еще одну рюмку.
   – Что ты делал? – тихо произнес король.
   – Я заставил его выпить немного своей крови.
   – Вишу…
   Рэт обошел стол, стуча ботинками, словно булыжниками, и вплотную приблизился к брату.
   – Он мужчина. Человек. О чем ты, черт побери, думал?
   Еще водки. Определенно, нужно выпить еще.
   Ви проглотил третью порцию и налил себе четвертую.
   – Через свою кровь я смогу его выследить, поэтому и заставил выпить. Я видел… то, что должен был видеть. Поэтому поступил так и сделал бы это снова.
   Рэт развернулся и прошелся по комнате, сжав кулаки. Пока король пытался справиться с потрясением, остальные выжидательно наблюдали.
   – Я сделал то, что должен был сделать, – резко сказал Ви, ставя рюмку на стол.
   Рэт остановился около французского окна, закрытого на день и не пропускающего свет.
   – Он пил из твоей вены?
   – Нет.
   Несколько братьев кашлянули, словно призывая его к откровенности.
   Ви выругался и налил себе еще.
   – Ради бога, это не то, о чем вы подумали. Я подлил ему в стакан. Он не знал, что пьет.
   – Проклятье, Ви, – пробормотал Рэт, – ты же мог его убить…
   – Это произошло три месяца назад. Он справился, так что никакого вреда…
   Голос Рэта прозвучал громко, рассекая воздух.
   – Ты нарушил закон! Кормил человека! Боже!
   И что прикажешь мне с этим делать?
   – Донесешь на меня Деве-Законоучительнице – я не против. Но для ясности: сначала я найду Буча и привезу его домой, живым или мертвым.
   Рэт приподнял очки и потер глаза – привычка, приобретенная им совсем недавно: так он делал, уставая от обязанностей короля.
   – Если его пытали, он мог заговорить. Возможно, нас уже вычислили.
   Ви заглянул в свой стакан и медленно покачал головой.
   – Я гарантирую, что он скорее умрет. Таков уж мой приятель, – и проглотил водку, ощутив, как она потекла по его горлу.

Глава 5

   А Рив не больно-то удивился, когда она ему позвонила, подумала Марисса. С другой стороны, он всегда странным образом угадывал ее желания.
   Взяв черный плащ, она вышла через заднюю дверь особняка брата. Ночь опустилась только что, и девушка задрожала, но не от холода, а оттого, что вспомнила ужасный сон, который видела днем. Она летела, летела высоко над землей, летела над замороженным прудом, на дальнем краю которого росли сосны, миновала кольцо деревьев, пока не притормозила, посмотрев вниз. На заснеженной земле, скорчившись и истекая кровью, лежал… Буч.
   Желание позвонить Братству стало столь же сильным, как и воспоминание о ночном кошмаре. Но не глупо ли будет, если воины перезвонят ей и с раздражением скажут, что с Бучем все в порядке? Еще подумают, что она бегает за ним. Но господи… видение преследовало ее – он, истекающий кровью на белом покрове земли, беззащитно лежащий в позе эмбриона.
   Но это лишь сон. Не более чем… сон.
   Закрыв глаза, Марисса заставила себя успокоиться и дематериализовалась в центр города на террасу пентхауса тридцатью этажами выше земли. Как только она обрела форму, Ривендж отодвинул створку одной из шести стеклянных дверей.
   И сразу нахмурился.
   – Ты огорчена.
   Подойдя к нему, она заставила себя улыбнуться.
   – Ты ведь знаешь, мне всегда немного не по себе.
   Он качнул в ее сторону золотой тростью с гравировкой.
   – Нет, на этот раз дело в другом.
   Боже, никто не понимал ее эмоций лучше его.
   – Со мной все в порядке.
   Он взял ее под локоть и провел внутрь, где Мариссу тотчас окутал тропический жар. Рив всегда ставил такую высокую температуру, не расставаясь при этом с соболиной шубой до пола – пока они не переходили на диван. Девушка понятия не имела, как он терпит такую жару, но, похоже, Рив в этом нуждался.
   Он закрыл раздвижные двери.
   – Марисса, я хочу знать, что с тобой происходит.
   – Ничего особенного, правда.
   Она сняла плащ и повесила его на спинку хромированного черного стула. Три стены пентхауса были стеклянными, и раскинувшийся за ними вид Колдуэлла, разделенного надвое, являл им блестящие огни центра, темный изгиб Гудзона и над всем этим – звездное небо. Декор в чисто минималистском стиле – элегантность черных и кремовых тонов… и Рив с его черным ирокезом, золотистой кожей и в соболях.
   При других обстоятельствах она обожала бы этот пентхаус.
   При других обстоятельствах, возможно, она обожала бы и этого мужчину.
   Аметистовые глаза Рива сузились, когда он, опираясь на свою трость, подошел к ней. Этот мужчина казался просто огромным и сложенным, как брат; он навис над Мариссой, и его красивое лицо посуровело.
   – Не лги мне.
   Она слегка улыбнулась. Подобные ему обычно ведут себя покровительственно, и Марисса не удивилась тому, что он готов ее защищать, хотя они не состоят в союзе.
   – Мне этим утром приснился тревожный сон, я просто еще не отошла от него. Вот и все.
   Когда он окинул девушку взглядом, у нее появилось странное ощущение: все ее эмоции – у него на ладони.
   – Дай мне свою руку, – сказал он.
   Она выполнила это без промедления. Ривендж всегда соблюдал формальности глимерии, сегодня он еще не поприветствовал ее, как того требовал обычай. Но, когда их ладони соприкоснулись, он не поцеловал ей руку. Ривендж положил большой палец на запястье девушки и немного надавил. Затем сильнее. Вдруг словно открылся некий источник, и от одного лишь прикосновения все страхи и тревоги перешли через ее руку к нему.
   – Ривендж? – слабым голосом произнесла она.
   Когда он ее отпустил, эмоции вернулись: родник иссяк.
   – Сегодня ты не сможешь быть со мной.
   Она покраснела и потерла кожу там, где он ее только что коснулся.
   – Нет, нет, конечно же, я смогу. Уже… пора.
   Она прошла к черному кожаному дивану, которым они всегда пользовались, и встала рядом. Спустя мгновение к ней подошел Ривендж, снял шубу и расстелил, чтобы они могли полулежать на диване. Затем снял черный пиджак. Дорогая шелковая рубашка казалась невероятно белой. Она распахнулась до середины, обнажив широкую крепкую грудь, на которой были вытатуированы две красные пятиконечные звезды; еще больше узоров просматривалось и угадывалось на животе.
   Ривендж сел и, расслабившись, откинулся на спинку дивана. Взглянул на девушку. Протянул руку и поманил ее пальцем. Блестящие аметистовые глаза завораживали Мариссу – так же, как и ладонь.
   – Иди сюда, талли. У меня есть то, что тебе нужно.
   Она подобрала подол платья и устроилась между его ног. Рив всегда настаивал, чтобы она пила из шеи, но за все три раза ее кормления не возбудился ни разу. С одной стороны, облегчение, но с другой – напоминание. Рэт тоже никогда не испытывал возбуждения, находясь рядом с ней.
   Марисса посмотрела на гладкое красивое тело Рива, и голод, который она чувствовала на протяжении нескольких дней, настиг ее. Она положила руки ему на грудь и прильнула к нему, наблюдая, как он закрыл глаза, повернул голову набок и провел ладонями по ее рукам. Тихий стон сорвался с губ Ривенджа, как всегда перед началом кормления. Она могла бы принять это за влечение, но знала: все совсем не так. Его тело всегда оставалось невозбужденным; неужели ему так нравится быть всего лишь использованным?
   Марисса открыла рот, клыки удлинились, показавшись из-под верхней губы. Прислонившись к Риву, она…
   Образ Буча на снегу заставил ее замереть, и ей пришлось потрясти головой, чтобы сосредоточиться на горле Рива и своем голоде.
   «Пей, – приказала она себе, – Возьми то, что он предлагает».
   Марисса попробовала еще раз, но, даже не коснувшись шеи, снова остановилась. От растерянности она зажмурилась. Тогда Рив взял девушку за подбородок, приподняв ее голову.
   – Кто он, талли? – Рив провел большим пальцем по нижней губе Мариссы. – Кто этот мужчина, который не кормит тебя и которого ты любишь? Я очень обижусь, если ты не ответишь.
   – О Ривендж… ты его не знаешь.
   – Он дурак.
   – Нет. Это я дура.
   Во внезапном порыве Рив притянул ее к себе. Она ахнула от удивления, его язык страстно раздвинул ее губы. Он целовал ее умело, плавно двигаясь и проскальзывая внутрь. Она не чувствовала возбуждения, но могла представить себе, что он за любовник – сильный, властный… внимательный.
   Когда она отпрянула от него, он не стал ее удерживать.
   Откинувшись назад, Рив сверкнул аметистовыми глазами; красивый фиолетовый свет струился из них, вливаясь в Мариссу. Находясь между его колен, она не почувствовала эрекции, но дрожь, пробежавшая по огромному, мускулистому телу, поведала ей, что на уме у этого мужчины секс. Он хотел проникнуть в нее.
   – Ты выглядишь такой удивленной, – медленно произнес Рив.
   Учитывая отношение к ней других мужчин, она такой и была.
   – Просто, это было для меня неожиданным. Я ведь не думала, что ты можешь…
   – Я способен вступить в союз с женщиной.
   Он прикрыл веки и на долю секунды показался «страшающим».
   – При некоторых обстоятельствах.
   Из ниоткуда в ее голове появился шокирующий образ – она, нагая, лежит на покрывале из соболей, Рив, обнаженный и полностью возбужденный, раздвигает ее ноги коленом. На внутренней стороне своего бедра она видит след от укуса, словно оттуда пили.
   Когда она глубоко вздохнула и закрыла глаза рукой, видение исчезло.
   – Мои извинения, талли, – пробормотал он, – Боюсь, мои фантазии чересчур ярки. Но не волнуйся, я буду их держать при себе.
   – Господи, Ривендж. Я ни за что бы не догадалась. Возможно, если бы все сложилось иначе…
   – Верно.
   Он не моргая посмотрел на ее лицо, а затем покачал головой.
   – Я бы действительно хотел встретиться с твоим мужчиной.
   – В этом-то и проблема. Он не мой.
   – Тогда, как я и сказал, он дурак, – Рив прикоснулся к ее волосам, – Нам придется перенести это на другой раз, талли. Твое сердце не позволит тебе сегодня утолить голод.
   Она отпрянула от него и встала, ее взгляд переместился на окна и сверкающий огнями город. Интересно, где сейчас Буч, чем он занят. Она повернулась к Риву, пытаясь понять, почему ничего к нему не испытывает. Он красив, как воин, сильный, с хорошей кровью, мощный… особенно сейчас, когда его тело распростерто на соболях и ноги раздвинуты в дерзком эротическом приглашении.