Страница:
– Ох, прости, – машинально проговорила она.
– Нет, нет, это не твоя вина. – Подхватив грязную тряпку и ведро, экономка торопливо засеменила на кухню.
Глядя ей вслед, Шелби сообразила, что Лидия подслушивала у дверей. Зачем? Из любопытства? Или она как-то замешана в этих секретах?
Господи боже, что же он за человек – ее отец? Судья. Служитель закона. Воплощение беспристрастия и справедливости. Человек, который всю жизнь пер напролом как танк, не считаясь ни с чьими чувствами и желаниями, кроме своих собственных; который бросил собственного ребенка – и теперь того же ждет от нее. Черта с два!
– Я ухожу.
– Куда ты? – испуганно спросила из кухни Лидия.
– Неважно. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Шелби распахнула дверь и выбежала в залитый солнцем сад. Все здесь было так тихо, так безмятежно, что решимость ее угасла, сменившись болью и горечью. Да, она всегда знала, что отец ей лжет, что ему не раз случалось преступать закон, что в жизни он следует лишь собственным правилам – правилам, весьма далеким от чести и совести в обычном их понимании. И все же такого она не ожидала. Не думала, что он способен отречься от своего ребенка. Покинуть на произвол судьбы собственную плоть и кровь. Довести жену до самоубийства – лишь для того, чтобы спасти свою замаранную репутацию. Ей и сейчас не верилось. Однако так оно и было.
Шелби пробежала несколько шагов и остановилась, глотая горячий воздух. Так нельзя. Надо прийти в себя и спокойно все обдумать.
– Не гони коней, – посоветовала она себе, садясь в «Кадиллак» и заводя мотор.
Решено: она поедет к Нейву. Перед ним ей не стыдно быть слабой, не стыдно плакать. Она упадет к нему в объятия и все-все расскажет, а он прижмет ее к себе и шепнет, что все будет хорошо, что они непременно найдут дочь.
Нет. Так нельзя. Это ее война. Да, сейчас ей очень тяжело. Но если она, словно истеричная клуша, кинется к Нейву и начнет плакаться ему в жилетку – никогда больше не сможет себя уважать.
И Шелби повернула «Кадиллак» на север, к ранчо и семейному кладбищу Коулов. Когда-то ранчо было для нее убежищем от всех тревог, но в последний год жизни в Бэд-Лаке она избегала его, словно чумы. Все из-за Росса Маккаллума – и того, что он с ней сделал.
Но теперь все изменилось. Солнце пекло нещадно: Шелби надвинула на нос темные очки и крепче сжала горячий руль.
Она тоже стала другой. И ни одному мужчине – ни отцу, ни этому мерзавцу Маккаллуму – не позволит больше обманывать, запугивать и унижать себя.
Скорее умрет.
Глава 15
– Нет, нет, это не твоя вина. – Подхватив грязную тряпку и ведро, экономка торопливо засеменила на кухню.
Глядя ей вслед, Шелби сообразила, что Лидия подслушивала у дверей. Зачем? Из любопытства? Или она как-то замешана в этих секретах?
Господи боже, что же он за человек – ее отец? Судья. Служитель закона. Воплощение беспристрастия и справедливости. Человек, который всю жизнь пер напролом как танк, не считаясь ни с чьими чувствами и желаниями, кроме своих собственных; который бросил собственного ребенка – и теперь того же ждет от нее. Черта с два!
– Я ухожу.
– Куда ты? – испуганно спросила из кухни Лидия.
– Неважно. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Шелби распахнула дверь и выбежала в залитый солнцем сад. Все здесь было так тихо, так безмятежно, что решимость ее угасла, сменившись болью и горечью. Да, она всегда знала, что отец ей лжет, что ему не раз случалось преступать закон, что в жизни он следует лишь собственным правилам – правилам, весьма далеким от чести и совести в обычном их понимании. И все же такого она не ожидала. Не думала, что он способен отречься от своего ребенка. Покинуть на произвол судьбы собственную плоть и кровь. Довести жену до самоубийства – лишь для того, чтобы спасти свою замаранную репутацию. Ей и сейчас не верилось. Однако так оно и было.
Шелби пробежала несколько шагов и остановилась, глотая горячий воздух. Так нельзя. Надо прийти в себя и спокойно все обдумать.
– Не гони коней, – посоветовала она себе, садясь в «Кадиллак» и заводя мотор.
Решено: она поедет к Нейву. Перед ним ей не стыдно быть слабой, не стыдно плакать. Она упадет к нему в объятия и все-все расскажет, а он прижмет ее к себе и шепнет, что все будет хорошо, что они непременно найдут дочь.
Нет. Так нельзя. Это ее война. Да, сейчас ей очень тяжело. Но если она, словно истеричная клуша, кинется к Нейву и начнет плакаться ему в жилетку – никогда больше не сможет себя уважать.
И Шелби повернула «Кадиллак» на север, к ранчо и семейному кладбищу Коулов. Когда-то ранчо было для нее убежищем от всех тревог, но в последний год жизни в Бэд-Лаке она избегала его, словно чумы. Все из-за Росса Маккаллума – и того, что он с ней сделал.
Но теперь все изменилось. Солнце пекло нещадно: Шелби надвинула на нос темные очки и крепче сжала горячий руль.
Она тоже стала другой. И ни одному мужчине – ни отцу, ни этому мерзавцу Маккаллуму – не позволит больше обманывать, запугивать и унижать себя.
Скорее умрет.
Глава 15
Невада Смит мчался по северной дороге на старое ранчо Адамсов. Над восточными холмами громоздились грозовые тучи, а в сердце Нейва росло предчувствие беды.
Час назад в городе он видел Шепа Марсона, и тут же, не успев дух перевести, – Росса Маккаллума, и эти две встречи выбили его из колеи. Сколько он ни твердил себе, что Бэд-Лак – город маленький, в этом столкновении с двумя врагами разом было что-то неестественное и зловещее.
Дорога раздвоилась: направо – земля Адамсов, налево – окольный путь к дому. Сегодня Нейв свернул направо.
А вот и голая белесая скала и черная щель в ее основании – словно приоткрытая в зевке пасть уродливого великана. Эту шахту в скале выдолбил лет восемьдесят назад дед Оскара Адамса – неисправимый прожектер, вздумавший искать на своей никчемной землишке золото, серебро или иной неведомо какой драгоценный металл. Сотни раз Нейв проезжал мимо, не обращая на нее внимания, но сейчас ему вдруг показалось, что у самого входа в пещеру оседает пыль, словно здесь только что прошел человек. Нейв пригляделся – нет, все спокойно. Почудилось.
Неудивительно – он взмок, устал как собака, да к тому же весь день боролся с желанием позвонить Шелби Коул.
Когда Нейв припарковал машину под сенью дряхлой акации у конюшни, солнце уже клонилось к западу. Дятел в роще звонко выстукивал свою морзянку. С ветки сорвалась ворона, тяжело хлопая крыльями, словно и летать в такую жару ей было тяжко, уселась на конек крыши. Выходя из машины, Нейв посвистел Крокетту; тот неуклюже вылез из машины и вразвалочку потрусил к конюшне. Нейв разгрузил кузов – в городе он купил несколько мешков сена – и, подхватив одну разлапистую охапку, понес ее в конюшню. Крокетт был уже здесь – за любимым делом; обнюхивал углы в поисках мышей и, как обычно, настолько увлекся, что даже хозяина заметил не сразу. Заметив, басовито гавкнул: «Виноват, мол, не признал» – и захромал к нему.
Привычными движениями Нейв разделил сено на равные порции и разложил по кормушкам. Кобылы поспешили к нему, шумно вздыхая и толкая друг друга влажными носами. Нейв рассеянно гладил лошадей по изящным вытянутым мордам; он все пытался понять, откуда у него чувство, что вот-вот неведомо откуда нагрянет беда?
Выйдя на улицу, он наполнил поилки и облегченно вздохнул. Все необходимое сделано – и ничего страшного не случилось. Пока. Невада вздрогнул: до сих пор он сам не осознавал, насколько напряжены его нервы.
Надо бы заглянуть в дом. Поднявшись по трем покосившимся ступенькам, Нейв отпер дверь, и пыльный застоявшийся воздух приветствовал его на ранчо покойного Оскара Адамса. Собственно, «ранчо» оно называлось только из вежливости: в сущности, это была хижина, немногим больше лачуги самого Нейва – только двухэтажная. Замызганные розовенькие обои в крошечной гостиной, должно быть, помнили президентство Трумэна; плита и раковина в кухне проржавели насквозь, а ванная пришла в такое состояние, что мыться в ней отважился бы только сумасшедший.
Однако Нейв надеялся постепенно привести в порядок заброшенный дом. Отремонтировать кухню, отгородить наверху, где спальни, закуток для новой ванной. Глядишь, через год-два можно будет переезжать. Но всему свой черед. Сперва надо найти дочь.
И снова, в который уже раз, при одной мысли об Элизабет в висках застучал назойливый вопрос: «А дальше что? Предположим, ты ее нашел – и что дальше? Что с ней делать? И коль уж на то пошло – что, черт побери, делать с Шелби?»
Нейв распахнул окна, впуская в комнаты дуновение свежего ветра. В мыслях своих он уже видел их здесь: Шелби сидит с книгой в кресле-качалке у окна, малышка Элизабет играет со стариной Крокеттом. Стоп! Что это за фантазии лезут ему в голову?
Нейв тряхнул головой. Нельзя забывать: они с Шелби – из разных миров и с каждым днем расходятся все дальше. Она росла, ни в чем не зная отказа, отец исполнял любые ее прихоти; испытав первые удары судьбы, она попросту уехала на другой конец страны и начала жизнь заново. А он? Мальчишка, не знавший материнской ласки, от пьянчуги-отца он встречал только попреки и колотушки, от чужих людей – лишь насмешки и презрительное равнодушие. В детстве он ненавидел людей, когда подрос, сделался настоящим «врагом общества» – и, пожалуй, никогда бы не выправился, если бы не суровая армейская школа.
У них с Шелби общее прошлое, но будущее разное. А в настоящем их не связывает ничего, кроме дочери. И об этом забывать не стоит.
Он вышел на крыльцо и свистом подозвал Крокетта. Тучи на востоке сгущались, росли темными башнями; воздух напряженно замер, как всегда бывает перед грозой. Все еще досадуя на свою непривычную нервозность и дурацкие фантазии, Нейв быстро доехал до дома, достал из холодильника банку пива, сбросил пропотевшие шмотки и встал под душ. Холодная вода освежила его и вернула ясность мысли; Нейв допил пиво, вытерся и уже надевал джинсы, когда на кухне задребезжал телефон. Прыгая на одной ноге, а другой стараясь попасть в штанину, Нейв добрался до телефона и прижал к уху трубку:
– Алло! Молчание.
– Кто это? Щелчок – и гудки.
– Сукин сын! – с чувством произнес Нейв и хлопнул трубку на рычаг. Знать бы, кто так развлекается, – уж он бы ему...
«Если это просто развлечение, не более чем глупая и злая шутка – значит, нам с Шелби очень повезло».
Что за странная мысль? Разумеется, это глупая шутка – что же еще? Кто-то хочет заставить его и Шелби понервничать. А вот кто и зачем – другой вопрос.
«Может быть, тот же, кто заманил ее в Бэд-Лак. В те самые дни, когда вышел на свободу Росс Маккаллум».
Только сейчас Нейв заметил, что до боли сжимает зубы. Усилием воли разжав челюсти, он подошел к задней двери и выглянул на улицу. Тучи уже висели над самым домом – свинцово-серые, безжалостные, словно глаза убийцы.
Надвигается беда. Что-то злое нависло над городом и готово обрушиться, погребая под собой виновных и невинных.
Никогда прежде Нейв не испытывал никаких предчувствий, не слышал внутренних голосов и, сказать по правде, всю эту сверхъестественную муть и в грош не ставил. Но своей интуиции он привык доверять. И сейчас интуиция подсказывала ему: медлить нельзя. Он бросился к телефону и набрал номер, который знал наизусть.
– Дом Коулов, – откликнулся грудной голос с сильным мексиканским акцентом.
– Это Невада Смит. – Бродить вокруг да около смысла не было: он чувствовал, что не вправе терять ни секунды. – Я ищу Шелби.
– Простите, сеньор Смит, но Шелби... ее нет.
– Где она?
Я и сама не знаю. Она ушла около часа назад. Может быть, и больше. Куда —
не знаю. Она... – Лидия конспиративно понизила голос: – Она, видите ли, была очень расстроена.
Чем?
– Не знаю, – поколебавшись, ответила Лидия.
Да знаете, конечно! – Нейву захотелось схватить мексиканку за накрахмаленный фартук и хорошенько встряхнуть. Лидия то ли кашлянула, то ли всхлипнула, но промолчала.
– Где она?
Лидия что-то пробормотала по-испански.
– MadredeDios, я сама хотела бы знать! Сказала: «Все равно куда, лишь бы подальше отсюда!» И не появляется. Я очень за нее беспокоюсь, сеньор Смит.
«Я тоже», – мысленно ответил Нейв и дал отбой.
– Черт побери!
На этот раз он швырнул трубку с такой силой, что Крокетт в углу кухни вскочил, ощетинив шерсть на холке, и залился отчаянным лаем.
– Тихо! – рявкнул Нейв.
Он вышел на крыльцо, полной грудью вдохнул наэлектризованный воздух. Кобылы за оградой одна за другой поднимали головы и прислушивались к отдаленным раскатам грома; ноздри их тревожно трепетали, словно лошади тоже чуяли беду.
Солнце еще боролось с подступающей тьмой, но свинцовые туши облаков наваливались на него со всех сторон, преграждали путь его лучам, раньше срока погружая землю во мрак. Далеко на востоке сверкнул и пропал в холмах изломанный трезубец молнии. Близится буря. И остановить ее – не в силах человеческих.
А Нейв Смит, увы, всего лишь человек.
Согнувшись в три погибели и матерясь сквозь зубы, Шеп Марсон бродил по рукотворной пещере и светил под ноги фонариком. Под потолком, сцепившись гроздьями, висели летучие мыши. Пол был густо усеян их испражнениями и побелевшими от времени костями – остатками трапез койотов. Вонь стояла неимоверная. Снаружи быстро темнело, и мыши, всегда беспокойные в такое время суток, уже начали поднимать головы и расправлять перепончатые крылья; а когда Шеп, споткнувшись о какой-то камень, выругался во весь голос, над головой у него раздался такой писк, шорох и хлопанье, что у офицера даже мурашки по спине побежали. Он этих тварей с детства терпеть не мог.
«Что за бессмыслица?» – размышлял он. Почему десять лет спустя после убийства кому-то позарез понадобилось рассказать, где спрятано оружие? Откуда, спрашивается, это известно самому анонимному доносчику? И почему он позвонил не в офис шерифа, а Шепу домой? Что-то здесь неладно.
А может, зря он копается в мышином дерьме? Что, если это всего-навсего шутка, дурацкий розыгрыш? Мало ли в Бэд-Лаке бездельников, которым охота полюбоваться, как офицер шерифа бегает кругами, словно глупая псина в погоне за собственным хвостом?
Шеп направил луч фонарика в угол, полный летучих мышей. Проклятые твари суматошно заметались по пещере, задевая его крыльями. И в этот миг в призрачном свете фонарика Шеп заметил полиэтиленовый пакет, а в пакете – что-то черное. Тяжело отдуваясь от волнения, он обмотал руку носовым платком, нагнулся и осторожно подцепил пакет. Так и есть – тридцать восьмой калибр! Злорадная усмешка выдавилась на губах Шепа. Даже не разворачивая пакета, он мог присягнуть, что перед ним – пропавший служебный револьвер Нейва Смита. И, вполне возможно, оружие, отправившее к праотцам Рамона Эстевана.
«Кто же его сюда подбросил? И кто рассказал о нем десять лет спустя? Что, черт побери, все это значит?»
Мозг Шепа раскалывался от вопросов и сомнений, но он чувствовал: в руках у него – ключ к разгадке. Еще немного – и самое громкое дело в округе будет раскрыто! Так ли уж важно, в конце концов, кто навел его на след? Доказательството – вот оно!
Шеп положил револьвер на прежнее место, вернулся в машину и позвонил по сотовому судье. Нынешний судья приходился дядюшкой Пегги Сью; лишних вопросов задавать не стал, а сразу дал добро. Ухмыляясь во весь рот, Шеп звякнул напарнику: велел собрать группу и ехать к шахте старика Адамса. Напарник заикнулся было об ордере на обыск, но Шеп заверил его, что все делает по закону, ну, почти по закону. Он себя не помнил от радости: в голове у него стоял приятный туман, сердце билось так, словно в грязном загаженном углу старой шахты ему явилась Вианка Эстеван.
Теперь дело за экспертами, думал он. Проведут баллистическую экспертизу, исследуют отпечатки пальцев – и станет ясно, кто отправил на тот свет Рамона Эстевана!
Ранчо отца почти не изменилось. Только крыша сверкает новенькой черепицей, да ставни выкрашены в веселый зеленый цвет, а десять лет назад, если Шелби не изменяет память, они были желтыми. Но приземистая сторожка, гараж и прочие хозяйственные строения остались такими же, как и много лет назад.
Из дому Шелби поехала прямиком в Куперсвилл. Угрюмый мастер с самокруткой в зубах осмотрел ее ключи, быстро и умело сделал дубликаты, принял плату наличными – все это не поднимая на нее глаз и не произнося почти ни слова. Шелби от всей души надеялась, что он ее не узнал.
Дело было сделано. Однако при одной мысли о возвращении домой Шелби охватывал холодный ужас. Нет, взглянуть в глаза отцу она пока не готова.
Вот почему теперь она стояла у машины и, приложив руку козырьком ко лбу, оглядывала знакомые места, где когда-то испытала величайшее счастье – и величайший позор.
Во рту у нее стало сухо и горько и к горлу подкатила тошнота, когда вспомнилось искаженное похотью лицо Маккаллума, едкая вонь пота и перегара, огромное жаркое мужское тело, она сама, распятая на сиденье отцовской машины.
– Будь он проклят! – пробормотала Шелби.
Этот подонок отнял у нее радость, обратил в тлен первую любовь, едва не убил ее душу. Боже правый, как же она его ненавидит!
Приближался вечер, и тени на асфальте удлинялись. Как-то вдруг потемнело; подняв глаза, Шелби увидела, что солнце спрятало свой лик за тяжелыми грозовыми тучами. Все как тогда.
Она захлопнула дверцу машины и пошла по асфальтированной дорожке к конюшне. На сей раз собачий лай не приветствовал ее появление – да и людей поблизости видно не было, только возле амбара стояли, словно забытые хозяевами, два или три автомобиля. Если бы не пестрые точки в холмах за оградой – острый глаз Шелби различал в них коров и лошадей, – ранчо казалось бы вымершим.
Шелби вошла в конюшню, сняла со стены седло и уздечку и вывела из денника первого же попавшегося коня – жеребца гнедой масти, которого никогда прежде не видела. Никто ее не остановил, да она и не видела нужды перед кем-то отчитываться или спрашивать разрешения. Это ранчо ее отца, и все здесь принадлежит ему – акры сухой земли, мили изгородей, пропеченные солнцем постройки, скот, лошади да, пожалуй, и люди, что здесь работают.
Шелби уже много лет не ездила верхом. Но старые навыки не забываются: привычными движениями оседлав коня, она растворила ворота, легко вскочила в седло и поскакала в поля.
Жеребец шел легкой иноходью, едва касаясь земли. Вспугнутые фазаны и куропатки суматошно выпархивали из-под самых копыт. Коровы, пасущиеся в поле, даже не поднимали тяжелых длиннорогих голов. Один раз Шелби заметила слева группу рабочих – они клеймили телят; ковбои молча проводили ее взглядами и вернулись к своему делу.
Шелби мчалась, как ветер, словно старалась убежать от самой себя. В голове ее билась одна мысль: «У меня есть сестра. Дочь, от которой отец отрекся. И все эти годы скрывал от меня ее существование». Шелби не сомневалась: это не единственный его секрет.
Путь ее лежал к семейному кладбищу, где нашли свой последний приют многие поколения Коулов. Могилы за ржавеющей оградой поразили Шелби своей неухоженностью; одни могильные камни потрескались, другие были повалены и густо оплетены травой. Шелби спешилась, привязала поводья к ограде и, отворив скрипучую калитку, вошла на кладбище. Буйная трава хватала ее за ноги, какие-то колючки царапали бедра и впивались в шорты, словно стражи, бдительно охраняющие покой мертвецов. В новой части кладбища Шелби нашла могилу матери. За ней, казалось, ухаживали – наглый плющ не смел оплетать гранитный памятник с высеченной на нем розой и простыми словами: «Любимая жена и мать».
– Мама, – прошептала Шелби, коснувшись рукой холодного камня.
Много лет она не бывала у Жасмин. И вот наконец пришла – да и то с пустыми руками: ни цветов, ни венка, ни фотографии на память. У нее ничего не осталось от матери. Даже воспоминания о ней были смутны, перемешаны и перепутаны с семейными фотографиями, рассказами, слышанными от Лидии или от отца.
Как же, должно быть, она страдала! Быть женой судьи Коула – тяжкое испытание, но любить его – проклятие.
А где-то в вышине, в густых ветвях, не ведая ни о любви, ни о смерти, заливалась щебетом какая-то птичка.
—Мама, мама, – воскликнула Шелби, – если бы ты знала, как мне тебя не хватает!
Могильного камня Элизабет здесь не было – Шелби развеяла ее прах (точнее, как теперь понимала, неизвестно чей прах) в холмах. Судья Коул отказался увековечить память внучки на семейном кладбище. Тогда Шелби полагала, что он стыдится ее позора; теперь понимала – он не хотел ставить памятник мертвой девочке, ибо знал, что она жива. Слава богу, она жива!
– Я найду тебя, Элизабет! – Что-то сжало Шелби горло, и она повторила дрогнувшим голосом: – Непременно найду.
Распрямив плечи, она твердым шагом вышла из ограды, отвязала жеребца, вскочила в седло и понеслась вверх по склону холма на запад. Прежде чем возвращаться домой, ей хотелось посетить еще одно памятное место. Тучи уже затянули весь небосклон; ветер бил Шелби в лицо, принося с собой запах дождя. Близилась гроза.
Вот и старая хижина. За прошедшие годы она совсем развалилась: из четырех стен осталось две, от крыши – одни воспоминания. Только столетний очаг с трубой стоял гордо и недвижимо, словно не желая сдаваться времени. Шелби пришпорила коня и помчалась дальше, дальше – к тому ручью, на берегу которого они с Нейвом когда-то любили друг друга.
Сильные, мозолистые и удивительно нежные руки. Жаркие поцелуи – и холодные капли дождя. В ту ночь Шелби сказала, что любит его. Правда или нет – она сама не ведала: знала только, что никогда больше ни к одному мужчине не испытывала ничего подобного.
Как она надеялась, господи, как молилась, чтобы Элизабет была дочерью Нейва! Памятью их любви, живым свидетельством краткого счастья. И вдруг Шелби поняла: ей больше неважно, чья дочь Элизабет. Не страшно думать, что она может оказаться ребенком Маккаллума. Это ее дочь, ее плоть и кровь – вот что главное.
У ручья она остановила коня. Иноходец тяжело дышал, на гладких боках его выступили темные пятна пота.
– Молодец, хороший мальчик, – пробормотала Шелби, похлопала коня по холке и, соскользнув с седла, подошла к самому ручью. Быстрый и полноводный весною, летом он пересыхал, оставляя по себе лишь сухое русло. Но душа Шелби не иссохла; и теперь она струилась той же любовью, что и десять лет назад.
– Дура ты, дура! – прошептала она и, присев на камень, невидящим взором уставилась в высохшее русло ручья.
Кролик выскочил из кустов на том берегу, дернул ушами, заметив незнакомку, и поспешно нырнул обратно в заросли. Над головой медленно описывал круги коршун. Что-то укололо Шелби в бедро: сунув руку в карман, она вытащила обе связки ключей – старую и новую, завернутую в промасленную бумагу, взвесила их на ладони. Сегодня она попробует пробраться в офис отца. И что там найдет? Какие новые тайны ей откроются? Быть может, она наконец узнает, где ее дочь?
Или, возможно, наткнется на иные тайны, которые заставят ее содрогнуться? Узнает, почему Лидия так предана судье – вернее, так боится его ослушаться. Узнает, почему вышел на свободу Росс Маккаллум. А может быть, даже – чем черт не шутит – кто на самом деле убил Рамона Эстевана.
Но что ей за дело до грязных секретов Бэд-Лака? Все, что ей нужно, – найти свою дочь и убраться из этого богом проклятого города. Шелби провела здесь уже почти неделю – и все это время она гоняется за призраками, ни на шаг не приближаясь к цели! Есть от чего прийти в отчаяние!
Шелби сунула ключи обратно в карман и встала, собираясь уйти, но в этот миг что-то привлекло ее внимание. Какой-то шорох... нет, не слух, а чутье подсказало ей, что кто-то приближается к ручью. Не от ранчо, а с другой стороны – оттуда, где обширные земли судьи Коула граничат с жалким клочком земли, принадлежащим Неваде Смиту. А мгновение спустя и сам он, бесшумно раздвинув заросли, вышел на открытое место – высокий, прямой, со звериной грацией в легкой бесшумной походке. Брови сдвинуты, губы сурово сжаты, подбородок затенен двухдневной щетиной. Казалось, выйди ему навстречу медведь – и Нейв задушит его голыми руками.
– Я искал тебя, – просто сказал он.
– Пешком? – удивилась Шелби.
– Машину оставил неподалеку. – И он мотнул головой в сторону своего ранчо.
«Все как тогда», – мелькнуло в ее мозгу.
– Ты решил, что найдешь меня здесь?
– Нет. Я не знал, где тебя искать. – Он пожал плечами. – Право, сам не знаю, что меня подтолкнуло приехать сюда.
– Да еще и кружным путем.
– Естественно. Не хватало, чтобы судья оказался на ранчо и вышвырнул меня отсюда!
Он положил ей руки на плечи и притянул к себе.
– Я позвонил тебе домой, и Лидия сказала, что ты очень расстроена. Что решила уехать «куда угодно, лишь бы подальше оттуда». Я вспомнил, что прежде, когда тебя что-то расстраивало, ты плавала или скакала верхом до изнеможения. Вот почему мне пришло в голову, что ты могла отправиться на ранчо, оседлать коня и поехать куда глаза глядят. Но почему именно сюда... – Нейв пожал плечами. – Должно быть, интуиция подсказала.
Шумно вздохнув, он прижался горячим лбом к ее лбу.
– Господи, Шелби, как я рад, что тебя нашел!
– Вот как?
Она взглянула ему в глаза – серые, словно грозовое небо, глаза, один зрачок больше, другой меньше, – и уже не могла понять, за что упрекала себя и ругала дурой.
—Почему же ты так обрадовался? Что, была какая-то особая причина? – Сама не понимая почему, она не могла удержаться, чтобы его не поддразнить.
– Не издевайся! – предупредил Нейв.
– Что ты, и не думала!
– Черта с два! – В воздухе ощутимо похолодало, но от Нейва исходил такой жар, что Шелби почувствовала, как в теле ее разгорается ответный огонь. – Ты только и думаешь, как бы меня подколоть.
– По-твоему, у меня ни о чем другом и мыслей нет, как только о тебе? Нейв, милый, не тяжело таскать с собой такое самомнение?
– Ну вот опять! – воскликнул он.
– Прости, – ангельски улыбнулась она.– Никак не могу удержаться.
– Я тоже, – хрипло прошептал он.
А в следующий миг губы их слились, язык его ворвался в нежное пространство ее рта – и Шелби, блаженно затрепетав, открылась ему навстречу. Так было прежде, думала она, и так будет всегда. Нейв Смит – ее благословение и проклятие, и любить его для нее так же естественно, как дышать, а не любить – все равно что не жить на свете.
Словно и не было этих десяти лет: прикрыв глаза, она отвечала на его поцелуй страстно и жарко, с самозабвением первой любви. Не размыкая объятий, они опустились на ковер сухой травы и полевых цветов. Шелби схватилась за край футболки и потянула ее кверху, с наслаждением ощущая, как широка грудь Нейва, покрытая курчавой темной порослью, как ходят под бронзовой кожей тугие мускулы. Руками и губами она вновь и вновь познавала его тело и все не могла насытиться. Когда губы ее коснулись крошечного тугого соска, Нейв схватил ее за рыжие кудри и, откинув ее голову назад, взглянул в глаза. Волосы его трепал ветер.
– Что в тебе такое? – требовательно спросил он. – Почему я не могу остановиться?!
– Я тоже.
– Я серьезно, Шелби. Это какое-то безумие!
– Совершенно верно.
– Это самоубийство!
– Ага.
Он отпустил ее волосы.
– И тебе все равно!
– Вот тут ты ошибаешься, – вздохнула Шелби. Словно отвечая ее вздоху, ветер зашелестел листвой над их головами, и в стороне мягко фыркнул, переступая с ноги на ногу, гнедой иноходец. – Мне не все равно, Нейв. Совсем не все равно. В том-то и беда.
– Похоже, у нас с тобой одна беда на двоих.
Она не смела ему верить, не смела снова очертя голову бросаться в пропасть, на дне которой таятся горечь и боль, но и не могла остановиться. Вот он снова прильнул к ее губам; вот сильные, натруженные руки его принялись снимать с нее блузку и шорты, и каждое их прикосновение возбуждало и горячило кровь.
Час назад в городе он видел Шепа Марсона, и тут же, не успев дух перевести, – Росса Маккаллума, и эти две встречи выбили его из колеи. Сколько он ни твердил себе, что Бэд-Лак – город маленький, в этом столкновении с двумя врагами разом было что-то неестественное и зловещее.
Дорога раздвоилась: направо – земля Адамсов, налево – окольный путь к дому. Сегодня Нейв свернул направо.
А вот и голая белесая скала и черная щель в ее основании – словно приоткрытая в зевке пасть уродливого великана. Эту шахту в скале выдолбил лет восемьдесят назад дед Оскара Адамса – неисправимый прожектер, вздумавший искать на своей никчемной землишке золото, серебро или иной неведомо какой драгоценный металл. Сотни раз Нейв проезжал мимо, не обращая на нее внимания, но сейчас ему вдруг показалось, что у самого входа в пещеру оседает пыль, словно здесь только что прошел человек. Нейв пригляделся – нет, все спокойно. Почудилось.
Неудивительно – он взмок, устал как собака, да к тому же весь день боролся с желанием позвонить Шелби Коул.
Когда Нейв припарковал машину под сенью дряхлой акации у конюшни, солнце уже клонилось к западу. Дятел в роще звонко выстукивал свою морзянку. С ветки сорвалась ворона, тяжело хлопая крыльями, словно и летать в такую жару ей было тяжко, уселась на конек крыши. Выходя из машины, Нейв посвистел Крокетту; тот неуклюже вылез из машины и вразвалочку потрусил к конюшне. Нейв разгрузил кузов – в городе он купил несколько мешков сена – и, подхватив одну разлапистую охапку, понес ее в конюшню. Крокетт был уже здесь – за любимым делом; обнюхивал углы в поисках мышей и, как обычно, настолько увлекся, что даже хозяина заметил не сразу. Заметив, басовито гавкнул: «Виноват, мол, не признал» – и захромал к нему.
Привычными движениями Нейв разделил сено на равные порции и разложил по кормушкам. Кобылы поспешили к нему, шумно вздыхая и толкая друг друга влажными носами. Нейв рассеянно гладил лошадей по изящным вытянутым мордам; он все пытался понять, откуда у него чувство, что вот-вот неведомо откуда нагрянет беда?
Выйдя на улицу, он наполнил поилки и облегченно вздохнул. Все необходимое сделано – и ничего страшного не случилось. Пока. Невада вздрогнул: до сих пор он сам не осознавал, насколько напряжены его нервы.
Надо бы заглянуть в дом. Поднявшись по трем покосившимся ступенькам, Нейв отпер дверь, и пыльный застоявшийся воздух приветствовал его на ранчо покойного Оскара Адамса. Собственно, «ранчо» оно называлось только из вежливости: в сущности, это была хижина, немногим больше лачуги самого Нейва – только двухэтажная. Замызганные розовенькие обои в крошечной гостиной, должно быть, помнили президентство Трумэна; плита и раковина в кухне проржавели насквозь, а ванная пришла в такое состояние, что мыться в ней отважился бы только сумасшедший.
Однако Нейв надеялся постепенно привести в порядок заброшенный дом. Отремонтировать кухню, отгородить наверху, где спальни, закуток для новой ванной. Глядишь, через год-два можно будет переезжать. Но всему свой черед. Сперва надо найти дочь.
И снова, в который уже раз, при одной мысли об Элизабет в висках застучал назойливый вопрос: «А дальше что? Предположим, ты ее нашел – и что дальше? Что с ней делать? И коль уж на то пошло – что, черт побери, делать с Шелби?»
Нейв распахнул окна, впуская в комнаты дуновение свежего ветра. В мыслях своих он уже видел их здесь: Шелби сидит с книгой в кресле-качалке у окна, малышка Элизабет играет со стариной Крокеттом. Стоп! Что это за фантазии лезут ему в голову?
Нейв тряхнул головой. Нельзя забывать: они с Шелби – из разных миров и с каждым днем расходятся все дальше. Она росла, ни в чем не зная отказа, отец исполнял любые ее прихоти; испытав первые удары судьбы, она попросту уехала на другой конец страны и начала жизнь заново. А он? Мальчишка, не знавший материнской ласки, от пьянчуги-отца он встречал только попреки и колотушки, от чужих людей – лишь насмешки и презрительное равнодушие. В детстве он ненавидел людей, когда подрос, сделался настоящим «врагом общества» – и, пожалуй, никогда бы не выправился, если бы не суровая армейская школа.
У них с Шелби общее прошлое, но будущее разное. А в настоящем их не связывает ничего, кроме дочери. И об этом забывать не стоит.
Он вышел на крыльцо и свистом подозвал Крокетта. Тучи на востоке сгущались, росли темными башнями; воздух напряженно замер, как всегда бывает перед грозой. Все еще досадуя на свою непривычную нервозность и дурацкие фантазии, Нейв быстро доехал до дома, достал из холодильника банку пива, сбросил пропотевшие шмотки и встал под душ. Холодная вода освежила его и вернула ясность мысли; Нейв допил пиво, вытерся и уже надевал джинсы, когда на кухне задребезжал телефон. Прыгая на одной ноге, а другой стараясь попасть в штанину, Нейв добрался до телефона и прижал к уху трубку:
– Алло! Молчание.
– Кто это? Щелчок – и гудки.
– Сукин сын! – с чувством произнес Нейв и хлопнул трубку на рычаг. Знать бы, кто так развлекается, – уж он бы ему...
«Если это просто развлечение, не более чем глупая и злая шутка – значит, нам с Шелби очень повезло».
Что за странная мысль? Разумеется, это глупая шутка – что же еще? Кто-то хочет заставить его и Шелби понервничать. А вот кто и зачем – другой вопрос.
«Может быть, тот же, кто заманил ее в Бэд-Лак. В те самые дни, когда вышел на свободу Росс Маккаллум».
Только сейчас Нейв заметил, что до боли сжимает зубы. Усилием воли разжав челюсти, он подошел к задней двери и выглянул на улицу. Тучи уже висели над самым домом – свинцово-серые, безжалостные, словно глаза убийцы.
Надвигается беда. Что-то злое нависло над городом и готово обрушиться, погребая под собой виновных и невинных.
Никогда прежде Нейв не испытывал никаких предчувствий, не слышал внутренних голосов и, сказать по правде, всю эту сверхъестественную муть и в грош не ставил. Но своей интуиции он привык доверять. И сейчас интуиция подсказывала ему: медлить нельзя. Он бросился к телефону и набрал номер, который знал наизусть.
– Дом Коулов, – откликнулся грудной голос с сильным мексиканским акцентом.
– Это Невада Смит. – Бродить вокруг да около смысла не было: он чувствовал, что не вправе терять ни секунды. – Я ищу Шелби.
– Простите, сеньор Смит, но Шелби... ее нет.
– Где она?
Я и сама не знаю. Она ушла около часа назад. Может быть, и больше. Куда —
не знаю. Она... – Лидия конспиративно понизила голос: – Она, видите ли, была очень расстроена.
Чем?
– Не знаю, – поколебавшись, ответила Лидия.
Да знаете, конечно! – Нейву захотелось схватить мексиканку за накрахмаленный фартук и хорошенько встряхнуть. Лидия то ли кашлянула, то ли всхлипнула, но промолчала.
– Где она?
Лидия что-то пробормотала по-испански.
– MadredeDios, я сама хотела бы знать! Сказала: «Все равно куда, лишь бы подальше отсюда!» И не появляется. Я очень за нее беспокоюсь, сеньор Смит.
«Я тоже», – мысленно ответил Нейв и дал отбой.
– Черт побери!
На этот раз он швырнул трубку с такой силой, что Крокетт в углу кухни вскочил, ощетинив шерсть на холке, и залился отчаянным лаем.
– Тихо! – рявкнул Нейв.
Он вышел на крыльцо, полной грудью вдохнул наэлектризованный воздух. Кобылы за оградой одна за другой поднимали головы и прислушивались к отдаленным раскатам грома; ноздри их тревожно трепетали, словно лошади тоже чуяли беду.
Солнце еще боролось с подступающей тьмой, но свинцовые туши облаков наваливались на него со всех сторон, преграждали путь его лучам, раньше срока погружая землю во мрак. Далеко на востоке сверкнул и пропал в холмах изломанный трезубец молнии. Близится буря. И остановить ее – не в силах человеческих.
А Нейв Смит, увы, всего лишь человек.
Согнувшись в три погибели и матерясь сквозь зубы, Шеп Марсон бродил по рукотворной пещере и светил под ноги фонариком. Под потолком, сцепившись гроздьями, висели летучие мыши. Пол был густо усеян их испражнениями и побелевшими от времени костями – остатками трапез койотов. Вонь стояла неимоверная. Снаружи быстро темнело, и мыши, всегда беспокойные в такое время суток, уже начали поднимать головы и расправлять перепончатые крылья; а когда Шеп, споткнувшись о какой-то камень, выругался во весь голос, над головой у него раздался такой писк, шорох и хлопанье, что у офицера даже мурашки по спине побежали. Он этих тварей с детства терпеть не мог.
«Что за бессмыслица?» – размышлял он. Почему десять лет спустя после убийства кому-то позарез понадобилось рассказать, где спрятано оружие? Откуда, спрашивается, это известно самому анонимному доносчику? И почему он позвонил не в офис шерифа, а Шепу домой? Что-то здесь неладно.
А может, зря он копается в мышином дерьме? Что, если это всего-навсего шутка, дурацкий розыгрыш? Мало ли в Бэд-Лаке бездельников, которым охота полюбоваться, как офицер шерифа бегает кругами, словно глупая псина в погоне за собственным хвостом?
Шеп направил луч фонарика в угол, полный летучих мышей. Проклятые твари суматошно заметались по пещере, задевая его крыльями. И в этот миг в призрачном свете фонарика Шеп заметил полиэтиленовый пакет, а в пакете – что-то черное. Тяжело отдуваясь от волнения, он обмотал руку носовым платком, нагнулся и осторожно подцепил пакет. Так и есть – тридцать восьмой калибр! Злорадная усмешка выдавилась на губах Шепа. Даже не разворачивая пакета, он мог присягнуть, что перед ним – пропавший служебный револьвер Нейва Смита. И, вполне возможно, оружие, отправившее к праотцам Рамона Эстевана.
«Кто же его сюда подбросил? И кто рассказал о нем десять лет спустя? Что, черт побери, все это значит?»
Мозг Шепа раскалывался от вопросов и сомнений, но он чувствовал: в руках у него – ключ к разгадке. Еще немного – и самое громкое дело в округе будет раскрыто! Так ли уж важно, в конце концов, кто навел его на след? Доказательството – вот оно!
Шеп положил револьвер на прежнее место, вернулся в машину и позвонил по сотовому судье. Нынешний судья приходился дядюшкой Пегги Сью; лишних вопросов задавать не стал, а сразу дал добро. Ухмыляясь во весь рот, Шеп звякнул напарнику: велел собрать группу и ехать к шахте старика Адамса. Напарник заикнулся было об ордере на обыск, но Шеп заверил его, что все делает по закону, ну, почти по закону. Он себя не помнил от радости: в голове у него стоял приятный туман, сердце билось так, словно в грязном загаженном углу старой шахты ему явилась Вианка Эстеван.
Теперь дело за экспертами, думал он. Проведут баллистическую экспертизу, исследуют отпечатки пальцев – и станет ясно, кто отправил на тот свет Рамона Эстевана!
Ранчо отца почти не изменилось. Только крыша сверкает новенькой черепицей, да ставни выкрашены в веселый зеленый цвет, а десять лет назад, если Шелби не изменяет память, они были желтыми. Но приземистая сторожка, гараж и прочие хозяйственные строения остались такими же, как и много лет назад.
Из дому Шелби поехала прямиком в Куперсвилл. Угрюмый мастер с самокруткой в зубах осмотрел ее ключи, быстро и умело сделал дубликаты, принял плату наличными – все это не поднимая на нее глаз и не произнося почти ни слова. Шелби от всей души надеялась, что он ее не узнал.
Дело было сделано. Однако при одной мысли о возвращении домой Шелби охватывал холодный ужас. Нет, взглянуть в глаза отцу она пока не готова.
Вот почему теперь она стояла у машины и, приложив руку козырьком ко лбу, оглядывала знакомые места, где когда-то испытала величайшее счастье – и величайший позор.
Во рту у нее стало сухо и горько и к горлу подкатила тошнота, когда вспомнилось искаженное похотью лицо Маккаллума, едкая вонь пота и перегара, огромное жаркое мужское тело, она сама, распятая на сиденье отцовской машины.
– Будь он проклят! – пробормотала Шелби.
Этот подонок отнял у нее радость, обратил в тлен первую любовь, едва не убил ее душу. Боже правый, как же она его ненавидит!
Приближался вечер, и тени на асфальте удлинялись. Как-то вдруг потемнело; подняв глаза, Шелби увидела, что солнце спрятало свой лик за тяжелыми грозовыми тучами. Все как тогда.
Она захлопнула дверцу машины и пошла по асфальтированной дорожке к конюшне. На сей раз собачий лай не приветствовал ее появление – да и людей поблизости видно не было, только возле амбара стояли, словно забытые хозяевами, два или три автомобиля. Если бы не пестрые точки в холмах за оградой – острый глаз Шелби различал в них коров и лошадей, – ранчо казалось бы вымершим.
Шелби вошла в конюшню, сняла со стены седло и уздечку и вывела из денника первого же попавшегося коня – жеребца гнедой масти, которого никогда прежде не видела. Никто ее не остановил, да она и не видела нужды перед кем-то отчитываться или спрашивать разрешения. Это ранчо ее отца, и все здесь принадлежит ему – акры сухой земли, мили изгородей, пропеченные солнцем постройки, скот, лошади да, пожалуй, и люди, что здесь работают.
Шелби уже много лет не ездила верхом. Но старые навыки не забываются: привычными движениями оседлав коня, она растворила ворота, легко вскочила в седло и поскакала в поля.
Жеребец шел легкой иноходью, едва касаясь земли. Вспугнутые фазаны и куропатки суматошно выпархивали из-под самых копыт. Коровы, пасущиеся в поле, даже не поднимали тяжелых длиннорогих голов. Один раз Шелби заметила слева группу рабочих – они клеймили телят; ковбои молча проводили ее взглядами и вернулись к своему делу.
Шелби мчалась, как ветер, словно старалась убежать от самой себя. В голове ее билась одна мысль: «У меня есть сестра. Дочь, от которой отец отрекся. И все эти годы скрывал от меня ее существование». Шелби не сомневалась: это не единственный его секрет.
Путь ее лежал к семейному кладбищу, где нашли свой последний приют многие поколения Коулов. Могилы за ржавеющей оградой поразили Шелби своей неухоженностью; одни могильные камни потрескались, другие были повалены и густо оплетены травой. Шелби спешилась, привязала поводья к ограде и, отворив скрипучую калитку, вошла на кладбище. Буйная трава хватала ее за ноги, какие-то колючки царапали бедра и впивались в шорты, словно стражи, бдительно охраняющие покой мертвецов. В новой части кладбища Шелби нашла могилу матери. За ней, казалось, ухаживали – наглый плющ не смел оплетать гранитный памятник с высеченной на нем розой и простыми словами: «Любимая жена и мать».
– Мама, – прошептала Шелби, коснувшись рукой холодного камня.
Много лет она не бывала у Жасмин. И вот наконец пришла – да и то с пустыми руками: ни цветов, ни венка, ни фотографии на память. У нее ничего не осталось от матери. Даже воспоминания о ней были смутны, перемешаны и перепутаны с семейными фотографиями, рассказами, слышанными от Лидии или от отца.
Как же, должно быть, она страдала! Быть женой судьи Коула – тяжкое испытание, но любить его – проклятие.
А где-то в вышине, в густых ветвях, не ведая ни о любви, ни о смерти, заливалась щебетом какая-то птичка.
—Мама, мама, – воскликнула Шелби, – если бы ты знала, как мне тебя не хватает!
Могильного камня Элизабет здесь не было – Шелби развеяла ее прах (точнее, как теперь понимала, неизвестно чей прах) в холмах. Судья Коул отказался увековечить память внучки на семейном кладбище. Тогда Шелби полагала, что он стыдится ее позора; теперь понимала – он не хотел ставить памятник мертвой девочке, ибо знал, что она жива. Слава богу, она жива!
– Я найду тебя, Элизабет! – Что-то сжало Шелби горло, и она повторила дрогнувшим голосом: – Непременно найду.
Распрямив плечи, она твердым шагом вышла из ограды, отвязала жеребца, вскочила в седло и понеслась вверх по склону холма на запад. Прежде чем возвращаться домой, ей хотелось посетить еще одно памятное место. Тучи уже затянули весь небосклон; ветер бил Шелби в лицо, принося с собой запах дождя. Близилась гроза.
Вот и старая хижина. За прошедшие годы она совсем развалилась: из четырех стен осталось две, от крыши – одни воспоминания. Только столетний очаг с трубой стоял гордо и недвижимо, словно не желая сдаваться времени. Шелби пришпорила коня и помчалась дальше, дальше – к тому ручью, на берегу которого они с Нейвом когда-то любили друг друга.
Сильные, мозолистые и удивительно нежные руки. Жаркие поцелуи – и холодные капли дождя. В ту ночь Шелби сказала, что любит его. Правда или нет – она сама не ведала: знала только, что никогда больше ни к одному мужчине не испытывала ничего подобного.
Как она надеялась, господи, как молилась, чтобы Элизабет была дочерью Нейва! Памятью их любви, живым свидетельством краткого счастья. И вдруг Шелби поняла: ей больше неважно, чья дочь Элизабет. Не страшно думать, что она может оказаться ребенком Маккаллума. Это ее дочь, ее плоть и кровь – вот что главное.
У ручья она остановила коня. Иноходец тяжело дышал, на гладких боках его выступили темные пятна пота.
– Молодец, хороший мальчик, – пробормотала Шелби, похлопала коня по холке и, соскользнув с седла, подошла к самому ручью. Быстрый и полноводный весною, летом он пересыхал, оставляя по себе лишь сухое русло. Но душа Шелби не иссохла; и теперь она струилась той же любовью, что и десять лет назад.
– Дура ты, дура! – прошептала она и, присев на камень, невидящим взором уставилась в высохшее русло ручья.
Кролик выскочил из кустов на том берегу, дернул ушами, заметив незнакомку, и поспешно нырнул обратно в заросли. Над головой медленно описывал круги коршун. Что-то укололо Шелби в бедро: сунув руку в карман, она вытащила обе связки ключей – старую и новую, завернутую в промасленную бумагу, взвесила их на ладони. Сегодня она попробует пробраться в офис отца. И что там найдет? Какие новые тайны ей откроются? Быть может, она наконец узнает, где ее дочь?
Или, возможно, наткнется на иные тайны, которые заставят ее содрогнуться? Узнает, почему Лидия так предана судье – вернее, так боится его ослушаться. Узнает, почему вышел на свободу Росс Маккаллум. А может быть, даже – чем черт не шутит – кто на самом деле убил Рамона Эстевана.
Но что ей за дело до грязных секретов Бэд-Лака? Все, что ей нужно, – найти свою дочь и убраться из этого богом проклятого города. Шелби провела здесь уже почти неделю – и все это время она гоняется за призраками, ни на шаг не приближаясь к цели! Есть от чего прийти в отчаяние!
Шелби сунула ключи обратно в карман и встала, собираясь уйти, но в этот миг что-то привлекло ее внимание. Какой-то шорох... нет, не слух, а чутье подсказало ей, что кто-то приближается к ручью. Не от ранчо, а с другой стороны – оттуда, где обширные земли судьи Коула граничат с жалким клочком земли, принадлежащим Неваде Смиту. А мгновение спустя и сам он, бесшумно раздвинув заросли, вышел на открытое место – высокий, прямой, со звериной грацией в легкой бесшумной походке. Брови сдвинуты, губы сурово сжаты, подбородок затенен двухдневной щетиной. Казалось, выйди ему навстречу медведь – и Нейв задушит его голыми руками.
– Я искал тебя, – просто сказал он.
– Пешком? – удивилась Шелби.
– Машину оставил неподалеку. – И он мотнул головой в сторону своего ранчо.
«Все как тогда», – мелькнуло в ее мозгу.
– Ты решил, что найдешь меня здесь?
– Нет. Я не знал, где тебя искать. – Он пожал плечами. – Право, сам не знаю, что меня подтолкнуло приехать сюда.
– Да еще и кружным путем.
– Естественно. Не хватало, чтобы судья оказался на ранчо и вышвырнул меня отсюда!
Он положил ей руки на плечи и притянул к себе.
– Я позвонил тебе домой, и Лидия сказала, что ты очень расстроена. Что решила уехать «куда угодно, лишь бы подальше оттуда». Я вспомнил, что прежде, когда тебя что-то расстраивало, ты плавала или скакала верхом до изнеможения. Вот почему мне пришло в голову, что ты могла отправиться на ранчо, оседлать коня и поехать куда глаза глядят. Но почему именно сюда... – Нейв пожал плечами. – Должно быть, интуиция подсказала.
Шумно вздохнув, он прижался горячим лбом к ее лбу.
– Господи, Шелби, как я рад, что тебя нашел!
– Вот как?
Она взглянула ему в глаза – серые, словно грозовое небо, глаза, один зрачок больше, другой меньше, – и уже не могла понять, за что упрекала себя и ругала дурой.
—Почему же ты так обрадовался? Что, была какая-то особая причина? – Сама не понимая почему, она не могла удержаться, чтобы его не поддразнить.
– Не издевайся! – предупредил Нейв.
– Что ты, и не думала!
– Черта с два! – В воздухе ощутимо похолодало, но от Нейва исходил такой жар, что Шелби почувствовала, как в теле ее разгорается ответный огонь. – Ты только и думаешь, как бы меня подколоть.
– По-твоему, у меня ни о чем другом и мыслей нет, как только о тебе? Нейв, милый, не тяжело таскать с собой такое самомнение?
– Ну вот опять! – воскликнул он.
– Прости, – ангельски улыбнулась она.– Никак не могу удержаться.
– Я тоже, – хрипло прошептал он.
А в следующий миг губы их слились, язык его ворвался в нежное пространство ее рта – и Шелби, блаженно затрепетав, открылась ему навстречу. Так было прежде, думала она, и так будет всегда. Нейв Смит – ее благословение и проклятие, и любить его для нее так же естественно, как дышать, а не любить – все равно что не жить на свете.
Словно и не было этих десяти лет: прикрыв глаза, она отвечала на его поцелуй страстно и жарко, с самозабвением первой любви. Не размыкая объятий, они опустились на ковер сухой травы и полевых цветов. Шелби схватилась за край футболки и потянула ее кверху, с наслаждением ощущая, как широка грудь Нейва, покрытая курчавой темной порослью, как ходят под бронзовой кожей тугие мускулы. Руками и губами она вновь и вновь познавала его тело и все не могла насытиться. Когда губы ее коснулись крошечного тугого соска, Нейв схватил ее за рыжие кудри и, откинув ее голову назад, взглянул в глаза. Волосы его трепал ветер.
– Что в тебе такое? – требовательно спросил он. – Почему я не могу остановиться?!
– Я тоже.
– Я серьезно, Шелби. Это какое-то безумие!
– Совершенно верно.
– Это самоубийство!
– Ага.
Он отпустил ее волосы.
– И тебе все равно!
– Вот тут ты ошибаешься, – вздохнула Шелби. Словно отвечая ее вздоху, ветер зашелестел листвой над их головами, и в стороне мягко фыркнул, переступая с ноги на ногу, гнедой иноходец. – Мне не все равно, Нейв. Совсем не все равно. В том-то и беда.
– Похоже, у нас с тобой одна беда на двоих.
Она не смела ему верить, не смела снова очертя голову бросаться в пропасть, на дне которой таятся горечь и боль, но и не могла остановиться. Вот он снова прильнул к ее губам; вот сильные, натруженные руки его принялись снимать с нее блузку и шорты, и каждое их прикосновение возбуждало и горячило кровь.