Джеллис Роберта. Бык из моря

   — Там внутри что-то есть, госпожа, — пробормотал он. Ариадна взглянула на лохмотья и улыбнулась. Она ощутила тепло, чувство покоя, исходящие от того, что держал слуга.
   Девушка поднялась, шагнула вперед, сама не заметив, как поднесла ко лбу сжатый в приветствии кулак. Опустившись на колени, она приняла у слуги содержимое шкатулки. Потом знаком велела пододвинуть столик и, положив на него сверток, не развернула даже, а сорвала в нетерпении обветшавший шелк.
   Взору ее явилась блестящая черная статуэтка. Ариадна, ни слова не говоря, поставила ее на стол, поклонилась и выпрямилась, не сводя с нее пристального взгляда. Это была женская фигурка, сделанная просто, если не сказать — грубовато. Ариадна разглядела, что она высокая, гибкая, не то чтобы одетая, но и не нагая, с крепкими налитыми грудями и полными бедрами. Лицо лишь угадывалось в таинственном смешении теней и ямок, голову же венчала корона из голубей.
   — Мати, — прошептала Ариадна — и почувствовала, как щеки ее будто коснулся лучик тепла.
   Потом она поднялась — и очень удивилась, что Хайне и слуга тоже стоят на коленях. Увидев, что она встала, поднялись и они, пораженные собственным коленопреклонением, но Ариадна ничего им не сказала, только велела унести шкатулку и ветхий шелк. Подождав, пока они выйдут, она унесла статуэтку к себе в спальню: там в стене, как раз против постели, была ниша, и Ариадна только сейчас поняла, для чего она сделана. Фигурка заняла свое место.
   Образ точно был изъят отсюда, думала Ариадна. Кто осмелился тронуть его? И почему? Дионис? Да, он ревнив, он сам сказал ей об этом. Но тревога недолго снедала девушку. Дионис сам позволил ей танцевать для Матери и сказал, что Мать почитают все. Да и покой, что струился от темной фигурки, был слишком ценен, чтобы отказываться от него.
   В стене перед нишей было небольшое углубление для курений. Ариадна положила в него благовонный шарик и движением пальца зажгла его. Когда заклубился дымок, девушка осмотрела статуэтку внимательнее. Она, несомненно, была древней — такие стояли только глубоко в пещерах, где критяне жили до того, как начали строить и высекать в скалах дома, храмы, дворцы. Такая древность — и такая сила!
   — Благодарю, что одарила меня покоем Твоего присутствия, Мати, — прошептала Ариадна и, не в силах противиться порыву, протанцевала несколько па Приветствия — ей предстояло станцевать его целиком через несколько дней, в ночь Полнолуния. Она могла бы поклясться, что после завершающего поклона по лицу фигурки пробежала легкая тень — казалось, Мать улыбнулась.
   Словно родившись заново, Ариадна почти выбежала в гостиную, вызвала Хайне и Дидо и велела им привести учениц. Она обучила девочек самым простым движениям танца и заставила их повторять выученное, пока не убедилась, что каждое движение верно. Потом она обсудила со старыми жрицами, какие наряды ей и девочкам лучше надеть для обряда Пробуждения. Ко времени, когда они остановились на белом, окаймленном золотом платье и заставили девочек примерить наряды, подошла пора обеда.
   Этой ночью Ариадна заснула с улыбкой — и последним, что она видела, прежде чем задула светильник, была черная фигурка, воцарившаяся на своем исконном месте. Комнату заполняли волны умиротворения — и надежды.
   К несчастью, дарованная Ариадне милость не коснулась ее родителей. После первой ссоры — когда они поспорили, должен ли трехмесячный Астерион присутствовать на празднестве Матери — они, казалось, пришли к согласию. Если и не к столь полному, какое было между ними до зачатия Астериона, то хотя бы к частичному, чтобы не бросать тень на обряд.
   Сегодня все было иначе — возможно, даже хуже, чем тогда. Минос и Пасифая только что не плевали друг в друга словами, которым полагалось быть исполненными нежности и восторга. Ариадну точно придавил тяжкий груз. Опускаясь на плитку площадки, чтобы дожидаться восхода луны, она задыхалась от изнеможения — и не было золотистых лент, чтобы почерпнуть от них силу и тепло.
   «Прости их. Прости», — молила она, но не могла отыскать ни единой причины, по которой Богиня должна прощать поведение ее родни.
   Эта ночь посвящена Матери — и обо всем остальном надо просто забыть. Заставила же себя Ариадна забыть собственные отчаяние и скорбь, когда Дионис не пришел взглянуть на ее танец. Почему ее отец и мать не могут просто отдаться надежде и радости обновления при повороте года? Теплый не по времени ветерок взметнул ее волосы, когда она молила Богиню быть милосердной — и дать ей силу закончить танец. Мать любила ее как воплощение всех критян, и земле будет позволено пробудиться, на ней возродится жизнь — но Богиня не была счастлива.
   Ариадна ожидала, что Федра не замедлит прибежать в святилище, чтобы обсудить, что и как было, — но она не пришла. Ее отсутствие почти не задело Ариадну — из-за многочисленных даров, полученных храмом, причем большей частью принесенных открыто. Такого давно уже не бывало. Интересно, думалось Ариадне, неужели влияние Бога-Быка идет на убыль?.. Уж не поэтому ли Пасифая так отчаянно пыталась заставить ее признать его и танцевать перед ним?
   Почти целое десятидневье Ариадна была ужасно занята — складывала приношения на алтарь и погружала быстропортящиеся продукты в стазис. Она едва замечала, что больше не устает и не мерзнет — даже при таких выматывающих чарах, какие потребны для стазиса. А если ей все же становилось холодно — достаточно было пойти и взглянуть на черную статуэтку, чтобы согреться. Это был самый неожиданный и приятный дар. Неприятным же оказалось то, что на сей раз с алтаря забрали все. Прежде Дионис никогда не был жадным и часто оставлял большую часть приношений на нужды храма.
   Ариадна опечалилась, ибо решила, что это еще один знак его непроходящего гнева, но теплота Матери, струящаяся от черной фигурки, уберегла ее от отчаяния. Однако необходимость что-то делать больше не подгоняла девушку: приношения с алтаря забрали и Ариадна вдруг поняла, что ей совершенно нечем заняться. Она не могла, как ядовито предложил Вакх, ухаживать за своим братцем, потому что ей было запрещено переступать порог дворца. Один раз она попыталась — и страж, хоть лицо его и перекосилось от страха, отослал ее прочь.
   Ариадна оказалась лицом к лицу с последствиями своего противостояния Пасифае. Едва не заболев от безделья, она принялась искать себе занятие. Первой ее мыслью было попрактиковаться в волшебстве, которому ее научил Дионис, — но теперь ей все давалось легко, и она была достаточно опытна и умела, чтобы даже ее жрицы — не говоря уж о простых прихожанах — относились к ней с почтительным трепетом. Она проверила учетные книги, которые вели жрецы — не сказать, чтобы в последнее время им приходилось много записывать туда. Потом посетила уроки, которые Дидо давала новичкам, и обнаружила, что одна из них — Сафо — способна Видеть. Ариадна проверила ее — и занялась с ней особо.
   Дни проходили один за другим — вновь подошла пора благословлять лозы. Ариадна благословила виноградники вокруг Кносса — и смутные тени, что следили за ней, когда она вышла в поля в белом платье, едва завидев сияющий посох, почтительно приветствовали ее, поднеся кулак ко лбу, после чего канули в ночь. На виноградниках Миноса сторожей не было. Ариадна поколебалась, прежде чем благословить их, но в конце концов прошла и по ним. Не настолько сильно хотелось ей быть с Астерионом, чтобы из-за царицыного запрета наказывать всю семью. Возможно, Астерион забудет ее. Каким бы это было облегчением! Если она никогда больше не появится рядом с ним — простит ли ее тогда Дионис?
   Хотя на этот вопрос у Ариадны ответа не было, она продолжала выполнять свой долг. Как и в прежние годы, она отправилась навестить другие святилища Диониса — и обнаружила, что они процветают куда заметнее, чем храм в Кноссе. Два храма было отстроено Богу-Быку, один около Файста, другой — близ Маллии, но Пасифая не рисковала привозить туда Астериона, так что относились к новому божеству в тех местах с прохладцей. В дальних уголках Крита по-прежнему верно чтили Диониса: ведь виноград и вино были, как он и обещал, великолепны. Встречать ее выходило много людей; ей даже слышались звуки приветственных гимнов.
   И все же Ариадна без сожаления приказала слугам поворачивать ее колесницу к дому. Куда бы она ни приезжала, везде ее спрашивали, когда же бог снова явит им себя, как в тот, самый первый раз. Им нужен был Дионис, а не она, хотя люди и знали, что благословение исходит от нее. Ариадне нечего было ответить им; гордость не позволяла ей сказать, что он зол на нее и больше не придет никогда.
   Прибыв в свое святилище, она с облегчением узнала от Хайне, что ее сестра заходила — и даже несколько раз. Федра не забегала к ней так долго, что Ариадна помимо воли начала тревожиться. И все же ее затрясло, когда, вымывшись и поев, она услышала вопрос Хайне: можно ли послать гонца во дворец. Федра потребовала, чтобы ей сообщили тотчас, как Ариадна появится.
   Ариадна вздохнула. В действительности ей вовсе не хотелось выслушивать жалобы — или ворчание — Федры, но все же один из мальчиков-учеников был послан во дворец. Мальчишка вернулся с быстротой ветра. Он не видел Федры, и стража не позволила ему ее поискать. Ариадна пожала плечами. Не пройдет и полудня, как она узнает все сестрины беды и — все дворцовые сплетни.
   Ленивая мысль оказалась верной. Ариадна как раз закончила ужинать и размышляла, чем бы заняться до отхода ко сну, когда послышался голос Федры.
   — Вы должны послать за ней, — всхлипывая, требовала она. — Неужто никак нельзя устроить, чтобы она вернулась?
   — Я здесь, милая. — Ариадна вышла во двор — и застыла на полушаге. Федра выглядела совершенно измученной, в широко распахнутых глазах светилось безумие.
   — Благодарение Матери! — выдохнула Федра, кинулась к Ариадне и вцепилась ей в руку. — Идем. Идем сейчас же. Бог-Бык сошел с ума.
   — Бедняга Астерион! — Федра тянула ее за руку, и Ариадна даже сделала несколько шагов. Потом остановилась и покачала головой. — Меня не впустят, — сказала она.
   — Теперь впустят. — Федра снова потащила ее вперед. — Отец отменил мамин приказ — и на этот раз она слова не сказала. Говорю тебе: Бог-Бык свихнулся.
   Ариадна крикнула, чтобы ей принесли плащ.
   — Но почему? — спросила она, торопливо покидая святилище и почти бегом спускаясь по тракту. — Что такого ему сделали? Он ведь уже начинал привыкать к церемониям.
   — Это из-за того, что ты не приходила. Он начал звать «Ридну» в день танца для Матери, и все ревел и ревел твое имя — словно ты могла его услышать. Отец хотел послать за тобой, но мама сказала, что не позволит тебе увидеться с Астерионом, пока ты не признаешь его богом и не станцуешь в его честь.
   — Верно. — Ариадна резко остановилась, принудив Федру сделать то же самое. — Я с радостью пойду и успокою Астериона, если смогу, но я никогда не назову его богом и не стану танцевать для него. Если царица требует этого...
   — Нет. — Федра опять дернула ее за руку. — Теперь она должна позволить тебе увидеться с ним. Понимаешь, она обещала, что ты навестишь его, если он будет присутствовать в храме на церемониях Возрождения лоз — она придумала их и устроила через несколько дней после того, как ты благословила виноградники, как будто это кого-то обманет... Он разозлился, что ты не пришла сразу, но мама сказала: ты навещаешь Прокрис. А сегодня она снова захотела, чтобы он пошел в храм, ну и... он словно с цепи сорвался. И сказал — насколько он вообще может сказать, — что никогда больше не пойдет ни в какой храм, если не придешь ты. Тогда его попытались заставить...
   — Болваны! — вырвалось у Ариадны.
   — Ну разумеется, болваны. Он едва не убил двоих.
   — Ох, бедный малыш...
   — Малыш!.. Ты бы его видела! Он на полголовы выше меня и крепнет не по дням, а по часам.
   — И все же он еще дитя, Федра, — на ходу выдохнула Ариадна, — и мне все равно, насколько он высок или силен. Ему всего два года и два месяца. Все ваши трудности от того, что вы забыли, что он только ребенок. Двухлетки — народец сложный.
   — Говорю тебе: двое при смерти. Один, возможно, выживет. Еще двое так изранены, что едва могут ходить...
   — Астерион силен, как воин, а разум у него — двухлетнего ребенка. Эти болваны всегда бьют его вместо того, чтобы научить его хотеть что-нибудь сделать. А всего-то и надо, чтобы он полюбил делать то, что им нужно... Они сами не умней двухлетки. На тебя он когда-нибудь кидался, Федра?
   — Нет — но он меня оттолкнул и сказал, что я не Ридна. — Голос Федры дрожал от обиды.
   Ариадна не обратила на это внимания: Федра никогда не ласкала Астериона, никогда не радовалась ему, хотя и кормила, а иногда даже играла с ним.
   — Но он ведь не тронул тебя. — Ариадна настойчиво возвращалась к самому важному.
   — Нет... — с сомнением проговорила Федра. — Хотя порой, — добавила она, когда они уже вошли во дворец и шагали по коридорам, — когда он спрашивает «Где Ридна?», выражение его глаз мне очень не нравится.
   — Быть может, он пытается...
   Едва миновав покои отца, Ариадна остановилась: она услышала рев Астериона. Как же его выдерживает Пасифая, ведь ее комнаты рядом, поразилась Ариадна и пустилась бегом — но почти сразу остановилась: оглушительный рев несся из-за закрытой двери. Закрытой и заложенной на засов.
   — Это еще зачем? — возмутилась она.
   — Он хотел выйти, — дрожащим голосом объяснил один из «опекунов». Добрая половина его тела была сплошным синяком, точно его с размаху швырнули о стену — или о землю.
   — Кретин! — взорвалась Ариадна. — А как ты собираешься его кормить? И как мне войти, чтобы успокоить его?
   — Я не открою дверь. Не открою! Он вырвется и перебьет нас прежде, чем заметит тебя. Он пытался убить царицу.
   Похоже на правду. Даже слишком похоже, подумалось Ариадне. Обозленный двухлеток — не самое разумное создание. Очень похоже, Астерион и правда способен принести немало бед — вырвись он наружу. Даже ей самой тогда может не поздоровиться.
   — Астерион! — крикнула Ариадна, прижимаясь к двери. — Астерион, успокойся. Это Ариадна. Если успокоишься — я зайду и поиграю с тобой.
   Попытка ее, однако, ни к чему не привела — даром что Ариадна пыталась докричаться до Астериона несколько раз кряду. Рев заглушал ее голос даже по эту сторону двери; по другую его, должно быть, не было слышно вообще. Она совсем растерялась и даже немного всплакнула, вспомнив, как ей помогал Дионис. Подумав об этом, она приободрилась; ей припомнились его уроки: он учил ее, как сделать, чтобы тебя слышали все — даже в большом храме или открытом святилище. С помощью этих чар, говорил Дионис, каждый из собравшихся будет слышать ее так, словно она стоит рядом.
   — Астерион, — произнесла Ариадна. — Астерион, это Ариадна. Перестань шуметь и посиди тихо — тогда я войду и поиграю с тобой. Только ты не должен больше сердиться. Я была далеко, милый, и не могла прийти сразу. Но теперь я здесь.
   Не успела она произнести и двух фраз, как рев начал стихать — и постепенно затих совсем.
   — Ты посидишь спокойно, пока я войду, милый? — спросила Ариадна сквозь дверь.
   — Сижу, — проревел Астерион. — Ридна входит. Больше никто.
   Не дожидаясь помощи, Ариадна вытянула засов и, отворив дверь ровно настолько, чтобы протиснуться, вбежала в покой. Астерион вскочил, бросился к ней и, твердя: «Ридна, Ридна», сжал ее в объятиях.
   Едва переводя дух, Ариадна тоже обняла его. Он стал уже на голову выше ее, запах от него шел, как от быка после дня пахоты, а руки его были так сильны, что ей пришлось попросить его ослабить хватку. Он сразу же отпустил ее и наклонил к ней голову — но осторожно, чтобы не задеть рогами.
   — Ридну не тронуть, — заявил он. — Люблю Ридну.
   — Да, я тоже тебя люблю, Астерион. — Со слезами на глазах она поцеловала его в щеку: она не любила его, а только жалела.
   Бычий рот растянулся в подобии улыбки.
   — Ридна остаться? Играть?
   — Да, я поиграю с тобой. Иди принеси игрушки, которые хочешь мне показать.
   Он направился в угол комнаты и приволок весь сундук. Ариадна от изумления на миг потеряла дар речи: двум обычным людям едва ли под силу было бы поднять такой вес — однако Астерион без малейшего усилия перенес его и поставил возле нее. Потом открыл — и Ариадна, глубоко вздохнув, опустилась на пол. Астерион всхрапывал от удовольствия. Девушка решила, что сейчас удобный момент попенять ему. Возможно, от радости, что видит ее, он будет более сговорчивым, чем другие двухлетки.
   — Астерион, ты был очень нехорошим, ты побил своих слуг.
   — Врет! Она все врет! Обещала Ридну.
   — Но я же пришла, милый. — Не похоже было, что Астерион помнил, сколько времени прошло с данного Пасифаей обещания. — Я была далеко и не знала, что ты меня ждешь. Я вернулась сегодня ночью — и, видишь, сразу пришла к тебе.
   — Ходил в храм. Ридна не пришла. — Он помотал тяжелой головой. — Нет Ридны. Нет храма.
   — Но ты же теперь любишь ходить в храм, Астерион. Тебе нравится смотреть, как танцуют жрецы и жрицы.
   — Потом приходят люди. Слишком долго. Сидеть больно.
   — А если я поговорю с царицей, милый, и она пообещает сделать церемонию короче — ты пойдешь в храм, когда она попросит?
   Он взглянул на нее и отвел взгляд. Он не желал отвечать. Ариадна решила не давить на него. Астерион вытащил из сундука несколько волчков и веретенец и начал запускать их одно за другим — да так, что отблески их образовывали единый световой ковер. Ариадна молча смотрела. Сила и ловкость скорее всего Дары — но что в них пользы? Астериону нужен разум под стать его росту. Вслед за этой мыслью пришла другая, богохульная — никто из богов, похоже, не наделен в достатке ни разумом, ни мудростью. Кроме, конечно же, Матери...
   Как может бог не обладать мудростью? От этого вопроса Ариадну пробрал холод. Она отбросила бунтарские мысли и вниманием ее целиком завладел Астерион: он хлопал в ладоши, радостно вскрикивал, запустив еще одну игрушку — что-то вроде змеи из блестящих члеников — ползать среди веретенец и волчков. Он не давал им останавливаться, подхватывая всякий раз, когда они начинали шататься, и запуская снова. Потом он взял тележку и пустил ее объезжать волчки — шума и блеска прибавилось... А спустя некоторое время он собрал все волчки и покидал в тележку.
   Ариадна порылась в сундуке и вытащила несколько головоломок. Они Астериону не очень нравились — однако он все же укладывал фрагменты в надлежащие места, но только если эти места показывала ему Ариадна. Девушка с печалью отметила, что он не способен различать образы. Равно не мог он и провести мячик по простейшему лабиринту. И дело было не в том, что он считал возможным положить мячик, куда захочет, — он просто не мог понять, что его нужно привести назад, причем привести определенным способом.
   Поскольку эти игры раздражали Астериона, Ариадна отыскала такую, с которой никогда не могла справиться сама. Игрушка состояла из мячика, лопасти и чашечки на перекладине. Нужно было так бросить мячик из чашечки, чтобы попасть в лопасть, а потом, когда он отскочит, снова поймать его чашечкой. Потом повторить... С помощью лопасти можно было направлять мячик на стены и потолок. Ариадне удалось поймать мяч всего пару-тройку раз; потом ей надоело и бросать мяч, и ловить его. Астерион же повторял все раз за разом, гоняясь за мячиком по покою: лопасть отбрасывала его вверх, вбок, вниз... И всякий раз он без малейших усилий ловил мяч.
   — О, милый, у меня уже кружится голова, — воскликнула наконец Ариадна. — Ты не голоден? Время полдничать.
   — Храм в полдень. — Астерион в последний раз поймал мяч и отдал игрушку Ариадне.
   — Ты ведь пойдешь, милый? — спросила она. — Я все равно не смогу сегодня остаться и играть с тобой. У меня много дел. Ты разрешишь слугам войти? Они тебя покормят и оденут.
   — Меньше времени в храме?
   — Не в этот раз. Просто потерпи немного, пока я не поговорю с царицей. Но врать я тебе не стану. Если она откажется сократить церемонию принесения даров — так и скажу.
   — Ридна никогда не врет. Придет завтра? Пожалуйста!
   — Ох, Астерион.,. — Она обняла его, прижала к себе и поцеловала в щеку. — Не знаю. Но я постараюсь прийти. Правда постараюсь.
   — Ридна приходит. Бог-Бык идет в храм.
   Возможно, опекуны, что ждали с той стороны двери, услышали последние слова Астериона: его трубный голос проникал повсюду, даже когда он не кричал. Во всяком случае, больше препятствий ей не чинили и пропускали к Астериону свободно — и на следующий день, и потом. Его надсмотрщики, прежде безразличные к ней, надменные или откровенно недружелюбные, теперь встречали ее поклонами и улыбками. Ариадна даже отважилась дать им несколько советов, как обходиться с Астерионом. И хотя Пасифая не разговаривала с ней, даже не смотрела в ее сторону, Ариадна сумела через Федру довести до нее требование Астериона сократить церемонии жертвоприношений.
   По этой ли причине процессии стали короче или же угас изначальный пыл верующих — Ариадну это не интересовало. Астерион без сопротивления ходил на церемонии, и они его больше не раздражали. И чувствовал он себя лучше: расчесанная шерсть лоснилась, запах почти не ощущался. Он по-прежнему встречал ее радостным криком, но в голосе его было меньше отчаяния. А один из помощников даже поблагодарил Ариадну за напоминание о том, что, несмотря на его рост, Астерион — всего лишь дитя.
   Во дворец, храм и святилище пришел мир, и лозы, что благословляла Ариадна, цвели даже более пышно, чем раньше. Два года небывалых урожаев и вина, что вернули себе прежнюю сладость и крепость, несли Криту процветание. Даже если никто не решался обделять дарами Бога-Быка — а кое-кто все же отваживался на такое, — все равно у людей оставалось что принести в святилище, дабы почтить Диониса. С каждым днем поток даров все прибывал. Приближалось весеннее равноденствие, и Ариадна начала тревожиться: Пасифая назначила церемонию в храме Бога-Быка на тот же день. Ариадна не верила, что ее мать и в самом деле считает, что нанесла поражение тому, кому служит ее дочь; тем не менее во время обряда кое-что случилось — но ни Пасифая, ни Астерион в этом замешаны не были.
   В чаше Ариадны снова возникло лицо Вакха, и он ядовито напомнил, что ей велели не Призывать более своего бога. Ариадна, однако, была готова к этому — и довольно резко ответила что она верховная жрица и должна проводить обряд, а Призывание является частью его — и если Дионис желает, чтобы его более не Призывали, пусть приходит и изменяет обряд. У нее на это власти нет.
   При этой отповеди на лице Вакха отразились такая бешеная злоба и такой страх, что Ариадна задумалась — а знает ли вообще Дионис о том, что Вакх приказал ей прекратить Призывать его? Возможно ли, чтобы бог не знал, что творят его прислужники? Погруженная в свои мысли, Ариадна, как во сне, разделась, легла на алтарь, затем встала и снова оделась. Ей в голову пришла еще одна мысль — куда менее пугающая. Быть может, гнев Диониса на нее раздувался слугой, ревнивым к вниманию бога? Не по той же ли причине Пасифая одарила Крит Богом-Быком — оттого что позавидовала отношениям Ариадны с ее богом?
   Ариадну очень радовало то, что гнев Диониса не отпугнул придворных — она разглядела их в толпе. К ее удивлению, их стало не меньше, а больше. Но главной радостью для нее было увидеть среди них Андрогея. Его она любила больше прочих своих братьев. Но к ее радости примешивалось подозрение: Ариадна сомневалась, что он пришел сюда почтить бога. Перед тем как она благословила толпу, Андрогей едва заметным знаком дал ей понять, что хочет остаться и поговорить, когда все уйдут. Это лишь укрепило подозрения Ариадны. Когда за последним прихожанином закрылись ворота, Андрогей подошел к ней и почтил приветственным жестом.
   — Разве царица Пасифая не разгневается, узнав, что ты предпочел мой обряд ее? — осведомилась Ариадна.
   — Нет, потому что она сама прислала меня сюда: посмотреть, придет ли бог, и если нет — попробовать убедить тебя принять участие в нашем обряде.
   — Обряде?.. Это богохульство, — холодно произнесла Ариадна. — Астерион не бог, ты это знаешь, и царь Минос знает, и, я совершенно уверена, царица тоже знает — как бы ни закрывала она на это глаза.
   Андрогей вздохнул.
   — Твоя служба почти не будет связана с Богом-Быком. Думаешь, мне приятно падать ниц перед безмозглым чудищем? Но я...
   — Он не безмозглый! — возразила Ариадна. — Ему всего только два года! Сам-то ты в два года был очень разумен?
   — Знаю я, что ему два года! Пасифая постоянно твердит всем и каждому, что он вышел из ее чрева всего два года назад. Он ростом с меня и куда сильней... и, кстати, это единственное его чудо, которым может похвастать царица.
   — Ну что ж, его рост и сила доказывают, что он действительно отпрыск Посейдона, и ему нужны внимание и забота. Но служение?.. Нет. Во всяком случае, я ему служить не собираюсь.
   — На то есть и другие причины, — настойчиво произнес Андрогей.
   Ариадна поняла, что спора ей не избежать. Она вздохнула и знаком позвала Андрогея за собой. Был день, дорогу она знала хорошо, так что лампы в коридоре не горели. Здесь царил полумрак, и Андрогей, разумеется, споткнулся. Ариадна тут же взмахом руки зажгла свет. Она отворила дверь в свои покои и посторонилась, пропуская брата.