Джеллис Роберта. Бык из моря

   — И что за причины? — поинтересовалась она, легким движением руки в воздухе захлопывая за ним дверь.
   Андрогей ответил не сразу — он оглядывал со вкусом обставленную залу. Изящные, покрытые прекрасной резьбой кресла окружали украшенные такой же резьбой деревянные столы. В глубине, вокруг овального столика слоновой кости, стояли два мягких кресла и в пару к ним — двойная «скамья влюбленных». А поодаль от всего остального, близ оконной ниши, красовалось высокое, тоже мягкое, кресло со скамеечкой и позолоченным столиком перед ним. На столике поблескивала золотая чаша.
   — Садись. — Ариадна указала на «скамью влюбленных» — и стоящая поблизости жаровня тотчас начала тлеть.
   Андрогей переводил напряженный взгляд с жаровни на лицо сестры. В глазах его мелькнуло сомнение — но через мгновение губы его сжались и он сел. Ариадна вздохнула и заняла кресло напротив.
   — Ты очень хорошо выглядишь, Ариадна, — начал Андрогей. — Ты стала красавицей, да еще обладаешь Силой. Тем не менее Дионис не появлялся уже два года. Если он хочет сохранить своих почитателей и противостоять Богу-Быку, ему стоит поторопиться.
   — Зачем ему это? Ты думаешь, Крит так уж важен для него? Разве не растет виноград в Египте? В Греции? На Сицилии? В Библосе и Вавилоне?.. Дионису хватает дел и помимо Крита. Он дал мне Силу благословлять виноград — и послал предостережение, когда был зачат Астерион. Если в Кноссе ему не вняли — беда придет к ним, не к нему.
   — Но разве непонятно, что ты можешь отвести все беды, если перейдешь к нам?
   — Слишком поздно. Боюсь, теперь уже Кносс ничто не спасет.
   — Спасет. Ты спасешь. Чудо винограда повторяется каждый год. Если ты станцуешь в храме Бога-Быка...
   — Нет. — Голос ее звучал спокойно и непреклонно. — Я танцую для Матери. Я жрица и творю обряды в честь моего бога Диониса. Больше я не служу никакому богу — и не стану служить.
   — Но почему? — Андрогей начал раздражаться. — Все приносят дары многим богам.
   — Это совершенно другое. Я тоже могу принести голубей в храм Афродиты, чтобы заручиться удачей в любви — но как частное лицо, как девушка Ариадна. Но я не стану творить для богов обряды как жрица.
   — Это вопрос не служения, а политики и торговли, — заметил Андрогей. — Ты знаешь, что мать пригласила гостей изо всех городов и стран — взглянуть на Бога-Быка, обретшего плоть?
   Ариадна пожала плечами.
   — Пусть смотрят. Астерион достаточно реален для этого...
   — Реален, да — но он никакой не бог. В нем нет божественности. Я был здесь, когда появился Дионис. Я... я — знаю... — Андрогей осекся, потом продолжил говорить об Астерионе: — Гости из Египта уже сомневаются. Увидев его впервые, они были потрясены и простерлись перед ним, нараспев произнося гимны... а он взревел, потому что хотел видеть своих танцоров. Они ужаснулись и удалились, боясь, что чем-то оскорбили его, а когда пришли во второй раз, хоть и принесли богатые дары, чтобы его умилостивить, были не так уж и почтительны. Ты знаешь их воззрения: ка и ба. Так вот, я слышал, один из них сказал, что у этого зверя нет ка, он бездушен.
   Ариадна печально вздохнула.
   — Он всего лишь дитя. Пасифае недостало терпения. Подрастая, он научится вести себя с большим достоинством... во всяком случае, я так думаю.
   — Слишком долго этого ждать. Влияние египтян огромно. Если они заявят, что мы служим ложному богу...
   — Зачем им это? Не говорят же они, что ложны греческие боги, хотя они совсем не похожи на египетских. К чему им лишать Кносс его бога?
   — Затем, что он — подобие их богов, которые тоже зверо-головы. Затем, что они не хотят делить своих богов с нами. — Андрогей покачал головой. — Почему, отчего — не важно. Нам необходимо уважение Египта, еще лучше — страх, как и всех остальных. Это поможет заключать договоры и выгодно торговать. Заставить всех трепетать перед нашим богом — богом во плоти — куда дешевле, да и безопаснее, чем содержать огромную армию и военный флот.
   — Д-да, возможно... Но при чем тут я?
   — Бог творит чудеса — иногда сам, иногда через своих жрецов и жриц. Ты умеешь творить чудеса. Если ты станешь жрицей Бога-Быка, возможно, его изъяны будут не так заметны. Если его жрица умеет такое — все поверят, что он истинный бог.
   — Во-первых, я не творю чудес. Благословение винограда...
   — Я сам видел, как ты зажигала лампы и жаровню, как закрыла дверь, не касаясь их.
   — Это волшебство, а не Дар. Я не стану подменять служение фокусами.
   — Тем более тебе стоит присоединиться к нам — ради блага Крита. Если это не истинное служение, ты ничем не оскорбишь своего бога.
   — Ты говоришь так только потому, что не знаешь Диониса. Он наверняка обидится — причем смертельно.
   — Откуда он узнает, если никогда не приходит? — с потаенной насмешкой спросил Андрогей. Ариадна вздрогнула и поерзала в кресле. Неправильно истолковав ее движение, Андрогей сказал: — Ладно, не хочешь танцевать — не надо, но если ты просто постоишь рядом с Богом-Быком и, скажем, зажжешь жестом факелы...
   Вопрос Андрогея пробудил в Ариадне давние мысли: разве не должен бог, присутствует ли он рядом или нет, знать, что делает его жрица? — и это заставило ее поежиться. Однако Дионис сам как-то сказал Ариадне, что не знает этого — он не знал, например, что его любимая жрица, та, первая Ариадна, умерла. Но дело было вовсе не в том, узнает ли Дионис, что она поддержала культ Бога-Быка, или же нет, а в том, что при одной мысли об этом ее мутило от отвращения.
   — Нет!
   — Ты каждый день тратишь кучу времени на возню с ним. Почему бы не потратить еще немного — и принести своему народу благо? Если мы сможем выставить Бога-Быка истинным божеством, Кносс получит огромную выгоду.
   — Выгоду... — спокойно повторила Ариадна. Так, значит, в деле замешан Минос?
   — Да, выгоду, — подтвердил Андрогей. — Думаешь, кого-нибудь заботит, истинно ли ты благословляешь лозы? Да их интересует лишь сок, который они выжмут из винограда, вино, которое будет сделано и продано... хм... с выгодой.
   — Не будь дурнем, — поморщилась Ариадна. — Я не чураюсь выгоды. И ни мгновения не сомневаюсь в ценности договоров и торговых сделок. Богатый народ — счастливый народ. Но говорю тебе: пытаясь выставить Астериона не тем, что он есть, никакой выгоды вы не получите.
   Губы Андрогея изогнулись в усмешке.
   — Ты говоришь как Уста?
   — Нет, как здравомыслящий человек, которого не привлекают безумные грезы. Что случится, если договор или торговое соглашение вдруг нарушат? Вы рассчитываете, что бедняга Астерион устроит землетрясение или начнет метать молнии?
   — Если урожай засохнет...
   Андрогей закусил губу. Он сказал слишком много — и дал ей понять, как именно собираются Минос и Пасифая шаг за шагом втягивать ее в служение Богу-Быку.
   Ариадна поднялась.
   — Ты свихнулся? Я не Деметра! Я не могу сделать ничего подобного — а если бы и могла, то не стала бы!
   Андрогей не шелохнулся.
   — Должен тебе сказать, что не только мама, но и отец собирается представить Бога-Быка божеством. — Голос его прозвучал угрожающе.
   Ариадна рассмеялась.
   — Царь Минос намерен захватить верховную жрицу Диониса? Он отправит меня в тюрьму? Станет пытать? А что он сделает, если виноград сгниет, не созрев, а вино станет хуже мочи? Что он сделает, если Дионис — хоть он и не приходил на обряд — промчится по Криту, как некогда промчался по Фивам? — Она пожала плечами. — Вам не подкупить и не запугать меня. Я буду по-прежнему добра с Астерионом, потому что он мой младший брат, потому что он любит меня и нуждается во мне. Но я не стану поддерживать веру в то, что он бог.
   — И тем сама обрушишь на Кносс беды, которые предрекла.
   Еще одно равнодушное пожатие плеч.
   — Возможно. Возможно, не избери меня царица Пасифая в жрицы Диониса, бог не ответил бы на Призыв; Пасифая не позавидовала бы мне и не легла бы с Посейдоном; и Астерион никогда не родился бы. Так что, наверное, меня и правда можно винить. Но сейчас уже не имеет значения, буду я действовать или нет. Если тебе нужно волшебство, и гораздо более впечатляющее, чем мое, — ступай к Дедалу. Он сотворит тебе чудеса, которые поразят и убедят кого угодно.
   — Ты не понимаешь. Отец ни словом не обмолвился с Дедалом с тех самых пор... с тех самых пор, как был зачат Бог-Бык, и отобрал у него почти все привилегии и пенсию.
   — Тогда сейчас самое время вернуть их. Царь Минос не должен винить слугу в том, что тот поддался на уговоры Пасифаи — на которые, кстати, поддался и он сам. — Ариадна на мгновение отвела взгляд. — Боюсь, искусность Дедала понадобится вам, и очень скоро — если царь с царицей не сойдут с пути, на который вступили.

Глава 12

   Ариадна не удивилась, когда за визитом Андрогея последовал визит отца. Она всегда понимала, что цель Пасифаи — унизить дочь и Диониса, который отверг ее; но Минос, более мудрый и опытный, мог увидеть что-то, что она упустила. К счастью, Андрогей выдал истинную причину того, почему Минос стремился кнутом и пряником приобщить ее к культу Бога-Быка. Он не желал унижаться перед Дедалом. Так что теперь, сколь бы ни был хитроумен Минос в своих мольбах и угрозах, он не мог пробудить в Ариадне ни сочувствия, ни страха.
   Несмотря на чудесную площадку, которую Дедал создал для ее танцев, Ариадна не жаловала его. Он был мрачным нытиком, действовал исподтишка либо обманом, потому что вынужден был платить услугами за приют. Однако сделка есть сделка; что бы ни думал по этому поводу Минос, но он сам приказал Дедалу помочь Пасифае принять обличье коровы. Он не имел права наказывать Дедала за повиновение своей воле.
   Ариадна по-прежнему упорно отказывалась появляться в храме Бога-Быка даже как простой зритель. А десятидневье спустя горячо поблагодарила Андрогея за то, что он вооружил ее против уловок отца.
   — Где он? — Голос, по которому Ариадна столько тосковала и плакала, взорвался одновременно в ее голове и ушах. — Где он?
   Ариадна резко села и вцепилась руками в пальцы, что впились в ее плечи, продавливая плоть до костей. Она онемела от ужаса, испугавшись спросонья, что Дионис обвиняет ее в переходе на службу Богу-Быку.
   — Она убьет его! Мне надо туда! Где он? Восклицание «она убьет его» исцелило Ариадну от страха, а невидящие глаза Диониса и струйки липкого пота, поблескивающие на его лбу в тусклом сиянии ночника, подсказали ей, что Дионис бьется в когтях Видения — или же только что вырвался из них.
   — Расскажи мне все! Господин мой, ты должен мне все рассказать! Я вижу твои Видения, только когда ты о них говоришь.
   Дионис сглотнул, силясь объяснить.
   — Темная комната, освещенная тусклым светом... луны? Ночника? В этом я не уверен, но вижу ложе, только... только половина его скрыта во тьме.
   Он судорожно вздохнул, и Ариадна, воспользовавшись тем, что держит его за руки (хватка их слегка ослабела), повернула его и усадила на постель.
   — Тьма злая? — Но она уже знала, что нет: цветок в ее сердце раскрылся и серебристые лепестки сказали ей, что не в тьме таилась причина испуга Диониса.
   — Нет! В тьме нет зла. Это лишь покров — но я не понимаю...
   — Предоставь понимать мне, господин мой. Тебе надо только пересказать мне свое Видение.
   Глаза его стали совсем невидящими, и Ариадна поняла, что Дионис восстанавливает Видение в памяти.
   — Я Вижу, как свет приближается к дверям залы, — начал он. — Он становится ярче, в дверном проеме возникает женщина с лампой в руке; другой рукой она держит что-то... по-моему, клочок ткани.
   Ариадна задохнулась и вздрогнула, когда Дионисово Видение внезапно предстало перед ней. Она не просто слушала своего бога — серебристые лепестки приносили ей образы его Видения, картины, полные потерянности и страха. Но она не была уверена — исходят ли эти чувства из самого Видения или ей передаются печаль и страх Диониса.
   — Она красива, красивее всех олимпийцев, кроме, разве что, Афродиты, — продолжал Дионис почти нараспев. — Но это смертная.
   Ариадна слышала его — но ее куда больше заинтересовало выражение лица женщины, чем ее красота.
   — Она подходит к ложу и начинает шептать что-то, взмахивая рукой с тканью. Она наводит чары. Я вижу, как они исходят из ее руки и лентами света падают во тьму. Ленты плывут во тьме, высвечивают фигуру человека и следы других чар, породивших тьму... Он шевелится. Ленты обращаются в пламя. Он вскрикивает — раз, другой... Тьма исчезает. Это Эрос — мой друг Эрос, он корчится от боли...
   Ариадна глубоко вздохнула. Она лишь мельком видела того, кого терзали. Ее внимание было приковано к женщине, которая, когда Эрос стал виден, отшатнулась с криком отчаяния.
   Дионис снова вцепился ей в плечи и тряхнул.
   — Уста, — потребовал он, — поведай мне, где они! Это не покой Эроса в доме Афродиты, тот покой я хорошо знаю. Скажи мне, где они, чтобы я успел остановить ее прежде, чем она убьет Эроса.
   — Она не убьет Эроса, — сказала Ариадна. Видение истаяло, но она по-прежнему видела его в памяти.
   — Где они? — проревел Дионис. — Я Видел: она убивает Эроса. Я разорву ее в клочья, и Афродита мне поможет.
   — Нет! — вскрикнула Ариадна, хватая его за руки. По ее пальцам в него начал перетекать целительный покой. — Женщина не хотела зла Эросу и не причинила ему никакого вреда. — Желая успокоить Диониса, Ариадна говорила медленно и внятно. — Разве ты не слышал ее слов, когда рассеялась тьма? Она не знала, что тьма скрывает именно Эроса.
   Дионис сморгнул и обратил взгляд на девушку. В тусклом свете глаза его казались не ярко-синими, а серебряными, словно цвет лепестков, что связывали его с Ариадной, перелился в них.
   — Если она не хотела зла, зачем ей тогда наводить чары, которые причинили ему такую боль?
   Он был все еще зол, но опасность безумия миновала. Ариадна повела плечами, но он не отпустил их.
   — Твое Видение не сказало мне этого. Я могу поведать лишь то что увидела в лице женщины до того, как она наложила заклятие, — то была любовь, великая любовь, и жажда помочь тому, кто сокрыт тьмой.
   — И такие муки... — прошептал Дионис. — Ты хочешь сказать, что я не должен ничего делать?.. — По лицу его побежали морщины тревоги. — Но Эросу плохо! Я это чувствую.
   Ариадна тоже это чувствовала, но была уверена, что ее толкование верно. Потрясенная, она в поисках успокоения взглянула за спину Дионису, на черную тень на стене. Уж не шевельнулась ли та?.. Возможно, и нет, но Ариадна различила жест. Боль Эроса не будет долгой, да и не она важна. Тем не менее Дионису все-таки придется кое-что сделать.
   — Да, — произнесла она более глубоким и мягким, чем обычно, голосом, — кое-что сделать ты должен. На сей раз Видение было послано тебе, чтобы ты спас друга — но не от чародейки, так что совершенно не важно, где они. Ты должен остановить Афродиту прежде, чем она убьет женщину. Если умрет она — умрет и Эрос
   — Он не должен умереть, — сказал Дионис. — Эрос мой друг. Он никогда не спрашивает: «Что-тебе-Дионис?», желая поскорее от меня избавиться, исполнив мою просьбу. Он угощает меня вином и лепешками и беседует со мной. Он не должен умереть.
   Ариадна слегка удивилась, как эгоцентрична и проста причина, по которой Дионис защищает Эроса, — но тоска в его голосе обнажила страшное одиночество и порочный круг боли, что вели к гневу, гнев пробуждал страхи, а страхи доводили до бегства и отчуждения, которые, в свою очередь, порождали боль. Удивляться тут было нечему. Она потянулась и мягко коснулась лица Диониса.
   — Эрос не умрет, — сказала она и добавила, почему-то уверенная в своей правоте: — Мать очень любит его, и это Она послала тебе Видение, чтобы ты спас его. Ступай, Дионис. Объясни Афродите.
 
   Дионис едва успел перехватить Афродиту: она как раз собиралась перенестись туда, где жила женщина, чтобы, как он опасался, убить ее. Он схватил ее и крепко держал, не обращая внимания на ее возмущенные вопли — а равно и на маленькие кулачки, что колотили его по спине и ногам, и на ноготки, что царапали его бедра, и на детские зубки, что пытались его кусать. Дионис слишком привык к укусам и царапинам, чтобы сейчас отвлекаться на них.
   — Эрос жив? — рявкнул он, встряхивая Афродиту. Пинков, тычков и укусов стало больше; раздались гневные вопли; в него вцепилось еще несколько рук.
   — Да! — выкрикнула она. — Отпусти меня. Позволь отомстить Психее за боль, которую она причинила ему.
   — Нет, — сказал он. — Или по крайней мере мсти, не убивая. Мои Уста заглянули в мое Видение — и Говорят, что если ты убьешь женщину — Эрос умрет.
   Афродита со вздохом обмякла в его руках.
   — Я знаю. Я не собиралась убивать ее — просто заставить пострадать, заплатить за то, что она сделала. — Тут она уставилась на Диониса. — Ты Видел, как Психея заколдовывает Эроса? Почему же ты не остановил ее?
   — Потому что понятия не имел, где находятся она и Эрос! Я почти обезумел от страха. Перенесся на Кносс. Тамошняя жрица — истинные Уста. Это она сказала мне, что страдать от заклятия Эрос будет недолго, но если женщину, которая наложила чары — ты говоришь, ее зовут Психеей? — убить, умрет и Эрос.
   — Он глубоко привязан к ней, — сердито кивнула Афродита и снова вздохнула. — Называет ее «своей душой». Что она сделала? И почему она это сделала?
   Дионис попробовал довести Афродиту до кресла — и понял, что не может сделать ни шагу. Каждую ногу его держали отдельно; ручки были и на его талии, и на бедрах. Он взглянул вниз — на него уставились шесть или семь возмущенных рожиц. Самому старшему исполнилось лет восемь, но все они были полны решимости сражаться за свою богиню. Дионис не смог удержаться от смеха, и тогда Афродита тоже взглянула вниз. Он заметил, что губы ее дрогнули, но она прикусила язык и грустно покачала головой.
   — Дети, дети. Ну-ка отпустите Диониса. Взгляните, что вы натворили. Он весь расцарапан и в синяках. Какие же вы злые!
   — Он схватил тебя.
   — Ты кричала.
   — Он тебя тряс.
   Три звонких голоска — и безмолвные возражения остальных.
   — И вы кинулись меня спасать, — мягко проговорила Афродита. — Ладно, я вас прощаю, но Дионис — друг. Вы же это знаете. И знаете, что он никогда не причинит мне зла. Он пытался помешать мне сделать то, чего делать было нельзя и что принесло бы вред Эросу, а он и его друг. А теперь попросите прощения.
   Они извинились — неохотно, но дружно. Дионис улыбнулся повешенным носам.
   — Я понимаю, — сказал он. — Вы прощены. Вы не могли поступить иначе. Афродита бесценна, и ее надо защищать.
   Мягкий серебристый смех Афродиты прозвучал чуть печально — лицо ее все еще было обращено к покоям Эроса. Потом она снова вздохнула.
   — Уже поздно, дети. А ну марш в постель, вы все.
   Они дружно двинулись прочь, хотя двое младших и оглядывались — с некоторым сомнением. Афродита улыбалась им, но молчала, пока звук их шагов не стих за закрытой дверью. Потом прислушалась, но дом был тих. Взмах руки — и вспыхнули волшебные лампы; стены были расписаны так, чтобы создавать впечатление сада; негромко звенел фонтан. Сияли ночные цветы. Афродита опустилась в кресло и указала на другое Дионису. Он сел не сразу — смотрел на покои Эроса.
   — Можно мне пройти к нему?
   — Он спит. С ним Асклепий.
   Дионис с облегчением кивнул и сел. Поговаривали, что Асклепий может вылечить все — иногда даже смерть.
   — Мои Уста сказали, Эрос любим Матерью, и еще — что Она послала мне Видение, чтобы защитить его.
   — Хоть мне это и не нравится, твои Уста, возможно, сказали правду. Он едва мог говорить, но все время твердил: «Не трогай Психею. Не трогай ее». Ладно, я не трону — но она заплатит за то, что сделала. Почему, Дионис? Ты так и не ответил мне. Что сделала Психея — и зачем она это сделала?
   — Что касается «зачем» — я и сам не знаю. Я задавал тот же вопрос моим Устам — и она сказала: мое Видение не объясняет этого. Спроси Психею. А что она сделала — легко понять. Ложе укрывала тьма. Психея наложила заклятие — и тьма исчезла. Хоть мои Уста и не истолковали этого, тут все достаточно ясно. Психея хотела разогнать тьму. Почему, зачем — не знаю. Единственное, что сказали об этом мои Уста, — что все делалось от великой любви и стремления помочь.
   — Тупая шлюха! — Нежные черты Афродиты не были созданы для гнева, однако именно гнев отражали они сейчас. — Похоже, она едва не погубила Эроса просто из дурацкого любопытства — ей захотелось взглянуть, что скрывает тьма. — Она негромко всхлипнула. — Эти смертные! Твои Уста тоже смертная. Ты веришь ее словам?
   — Да. Она никогда не ошибалась. — Он задумчиво нахмурился. — Мало того, когда я с ней — мне кажется, что-то касается... моей души. Она способна благословлять лозы не хуже, чем я. Как и Эрос, она обласкана любовью Матери. Я чувствовал, как Сила вливается в нее — и на виноградниках, и когда она танцует Хвалебный танец. Она больше, чем просто смертная.
   Афродита склонила головку набок. Хоть она и прислушивалась все время, ловя малейший звук из покоев Эроса, последние слова Диониса привлекли ее внимание.
   — Как Семела? — спросила она.
   — Больше, чем Семела. Я отыскал Семелу, потому что она моя мать. Потому что считал, что Зевс обманул ее. Потому что... ладно, не важно. Я ошибался. Теперь — не ошибаюсь. Ариадна не боится меня. У нее нет в этом нужды — ей дано смирять мое... мое безумие.
   — Смирять?.. — Теперь все внимание Афродиты было обращено на Диониса. — Ты уверен, что не ошибаешься насчет этой жрицы? — мягко спросила она. — Здесь был Силен — приходил рассказывать истории детям, — так он весь в синяках и шишках. Со мной он не говорил, но у него все на лице написано, да и по отметинам вполне можно догадаться, в какую... дикую историю он попал.
   — Все верно, — мрачно согласился Дионис. — Я благословлял виноградники кровью и похотью. — Он поднял взгляд и пристыженно улыбнулся. — Больше кровью, чем похотью. Но вины моей жрицы в этом нет. Я поссорился с ней и не видел... два года.
   Глаза Афродиты широко распахнулись.
   — Она поссорилась с тобой — надо думать, достаточно серьезно, раз уж ты на два года оставил ее... — и до сих пор жива? Да уж, тогда ей и правда дано смирять твой гнев.
   — Лучше сказать — успокаивать. Гнев не сливается в закупоренный сосуд, чтобы вырваться, как только будет вынута пробка, нет — она словно заливает мой огонь дождем.
   — А ты не любишь, когда тебя гасят? — спросила Афродита. — Поэтому ты и ушел от нее?
   — Нет. Она отреклась от меня. — Дионис повел плечами. — Она была права. Я понимал это, но... Помнишь, меня преследовало Видение белого быка с головой человека?
   — Помню, конечно. — Судя по голосу, Афродита удивилась. — Ты зашел ко мне рассказать об этом — здесь еще был Гефест... или он пришел позже?.. В этом я не уверена, но о Видении про белого быка помню.
   — Я не мог избавиться от него, потому-то и пришел к тебе. Я надеялся, разговор с тобой сотрет его из моей памяти. Не тут-то было. И только когда чуть позже Ариадна Призвала меня и объяснила, что же я Видел, — оно ушло. Потом мне было еще одно Видение на ту же тему, — рот Диониса скривился от отвращения, — и она сказала, что оно означает: ее мать в обличье коровы совокупилась с Посейдоном в обличье быка.
   — Обычно это Зевсова маска, — заметила Афродита. — Она что, перепутала их?
   — О нет. Все было правильно. После той ночи родилось чудовище — мальчик с головой быка.
   — Ужас! Посейдон, должно быть, очень зол на семью твоей жрицы.
   — Зол — и за дело. Он внял молитве Миноса послать знак, что именно Минос — истинный царь. Посейдон послал белого быка, которого после надо было принести в жертву. Но Минос так возлюбил этого быка, что не смог убить его. Он оставил его, чтобы случить со своими коровами.
   Афродита расхохоталась.
   — Из-за коров?.. Эти смертные! Ты должен был уйти, как только Видение сбылось.
   — Я не смог. Я думал, что спасаю Ариадну от беды, и предложил показать ей, как убить младенца, не напугав и не причинив боли. Не только ради нее, но и ради ребенка, чтобы избежать страданий, на которые он уже обречен сам — и на которые обречет свой и ее народ. Но она сказала, что чудовище — это я, а не тот бедный маленький уродец, и что она не станет более служить мне... Тогда я и ушел от нее. Но она была права. То был урок мне от Матери.
   При этом признании Афродита тревожно поджала губы. Многие на Олимпе отказывались поклоняться Матери. Эрос, напротив, почитал Ее. Саму Афродиту не трогало ни то, ни другое, она только не хотела, чтобы ее впутывали в споры.
   — Так эта Ариадна может тушить твой огонь. — Афродита усмехнулась, не возражая, но и не соглашаясь с последним замечанием Диониса. — И ты давно нуждаешься в друге помимо убогого душой Вакха и вовсе бездушного Силена. Ты собираешься предложить ей перебраться на Олимп?
   — Ты думаешь, это ошибка?
   — Нет — если она действительно то, чем ты ее считаешь, и если ты сможешь убедить Персефону продлить ей жизнь.
   — Я, конечно, поговорю с Персефоной, но не думаю, что ее вмешательство понадобится. Говорю тебе, Мать дарит Ариадну без всяких просьб. Нет, я хотел спросить — будешь ли ты добра к ней, если я приведу ее сюда, или она будет отверженной, как Семела?
   — Дионис. — Афродита наклонилась к нему и нежно провела пальцами по щеке. — Семела была неразумна. Она хотела вернуть себе Зевса. — Она весело рассмеялась. — Кто в силах удержать Зевса? А потом, когда мы сказали ей это и еще то, что, хоть их отношения и выглядят странно, Зевс по-настоящему любит только Геру, она решила, что мы хотим ей зла. Она считала, мы против нее, потому что была обычной смертной. К Ариадне будут относиться... как к любому из нас. За Афину, Артемиду или Аполлона не поручусь, но в общем... все будет зависеть от нее самой.