Страница:
За прошедший год Мария уже дважды ездила ко двору своего отца – в Вудсток и в Вестминстер – и оба раза брала собой Джиллиану, но старалась делать так, чтобы та не попадалась на глаза членам королевской семьи. Девочке нравились поездки, новые люди, новые места. Но сейчас Мария оставила ее дома под присмотром домоправительницы, полагая, что Джиллиана уже научилась вести себя так, чтобы не вызывать ни гнева, ни ужаса добропорядочной женщины.
Путешествие до Виндзора заняло три дня, и весь путь Мария ехала на коне во главе небольшого кортежа, состоящего из четырех хорошо вооруженных воинов и крытой повозки с ее вещами и подарками для молодой мачехи. Загодя в виндзорский замок она послала герольда, а потому там уже ожидали Марию, и королева Маргарита вышла во внутренний двор, чтобы встретить падчерицу, которая была на четыре года старше ее самой.
– Вместе они присутствовали на мессе, куда пожаловал король, после чего состоялась беседа за столом – о здоровье, дворцовых делах и, разумеется, о недавней победе над шотландским войском под руководством некоего Уоллеса, который в свое время причинил немало хлопот англичанам.
Король Эдуард с удовлетворением рассказал дочери, что голова строптивого шотландца с недавних пор украшает Лондонский мост, а его тело подвергли четвертованию и останки послали в Шотландию, чтобы там видели, какая участь ждет всех повстанцев и особенно их вождей.
– Я не присутствовал во время казни, – сказал король, – но весьма доволен, что она произошла. – Он сделал большой глоток из кубка и удовлетворенно засмеялся. – Всегда знал, что настанет день и мы рассчитаемся с ним.
– Конечно, – согласилась с отцом Мария. Однако ей хотелось узнать подробнее о том, как Уоллес попал в плен, потому что до нее доходили слухи о предательстве храброго военачальника некоторыми людьми из самых высших слоев шотландского общества. Такое предательство ей напомнило, как некогда Иуда поступил с самим Господом, поэтому она спросила: – Как же все-таки удалось схватить Уоллеса? Ответ отца она знала заранее. Он никогда не одобрял предательства, и выражение лица короля, с каким тот подтвердил этот факт, говорило само за себя.
– Но ведь люди, которые предали, – сказала Мария, – поступили как настоящие патриоты Англии, разве нет?
Старый король ласково положил ладонь на ее маленькую руку.
– Любое предательство все равно непростительно, – твердо произнес он. – Я пользуюсь услугами подобных людей, но не могу их одобрить.
– Было ли захвачено вместе с ним какое-либо имущество? – задала Мария вопрос, удививший короля, и тот бросил на нее неодобрительный взгляд, но все же ответил:
– Почти ничего, дочь моя. Во всяком случае, бедным раздать нечего. Самое ценное из всего, пожалуй, его меч. Он сейчас находится в Тауэре. Но почему тебя так интересует Уоллес?
Мария сумела изобразить беспечную улыбку и сказала:
– Вы же знаете, отец, в нашем монастыре находится целая коллекция реликвий, связанных с войнами, которые вела Англия. Оружие норвежское, датское, времен Харальда, Саладина... Меч Уоллеса мог бы занять почетное место среди них.
Король согласно кивнул. Его недоумение рассеялось.
Проведя сутки в Виндзоре, Мария отправилась вдоль реки Темзы к Лондону, где желала нанести визит своей сестре Джоанне в ее городском доме.
Джоанна была уже матерью двух детей от Ральфа де Монтермира, девочки и мальчика. Но рождение внуков не остудило гнева ее отца-короля, который не мог ей простить брака с человеком недостаточно высокого происхождения.
Удивленная внезапным появлением Марии, Джоанна очень обрадовалась ей: между сестрами всегда оставались ровные, доверительные отношения.
– Я не посылала герольда, – объяснила Мария, – потому что не собираюсь задерживаться у тебя. Однако хочу поговорить с глазу на глаз.
Последние слова она произнесла, потому что к ним уже подходили высокий мужчина привлекательной внешности, а следом за ним двое детей. Он обменялся приветствиями с Марией, и затем Джоанна попросила его оставить ее наедине с сестрой. Тот беспрекословно подчинился супруге, сохранившей в свои тридцать три года изящество и красоту молодости, и Мария понимала, почему сестра избрала в мужья именно его: помимо внешних данных, видимо, за способность спокойно подчиняться своей половине, а быть может, вообще находиться под каблуком и чувствовать себя при этом вполне комфортно.
Рука об руку сестры прошли в одну из аллей сада, и после некоторых общих фраз Мария сказала:
– Ты знаешь, конечно, что Уильям Уоллес мертв? Джоанна содрогнулась, дрожь передалась держащей ее под руку Марии. Обе остановились посреди аллеи.
– Почему ты посчитала нужным сообщить мне о таком известии? – спросила старшая сестра.
Мария поняла: Джоанна не хотела вспоминать прошлое, она предпочитала его забыть.
Спокойно и негромко Мария объяснила сложившуюся ситуацию:
– Твоя дочь находится у меня в Эмсбери уже более года. Я не упоминала о ней раньше, так как понимала твое положение и не хотела понапрасну бередить прошлое. Что было, то было. Но теперь... Я приехала спросить, не желаешь ли ты после смерти ее отца забрать девочку к себе?
Еще молодое лицо Джоанны потускнело, с него словно отхлынула кровь, отчетливее проявились морщинки, в темных волосах сестры Мария заметила вдруг несколько седых. Потом легкий румянец вновь вернулся, и Джоанна сказала:
– Какая она... моя девочка?
– Она своеобразный ребенок. Смышленый, крепкий, красивый. Ей нужна мать.
– Как она попала к тебе?
– Ее отправил Уоллес. Около года назад. Написал мне, что, должно быть, долго не проживет... так оно и оказалось... Хотел, чтобы девочка узнала в конце концов, кто она такая, просил приютить ее. Я согласилась. – Мария внимательно вгляделась в лицо сестры. – Надеюсь, ты не против? Не порицаешь меня?
Та, вздохнув, покачала головой:
– Нет. Ни тебя, ни Уоллеса. Но дело в том... Мой супруг будет против.
– Полагаю, уж его-то ты сумеешь уговорить, сестра. В голосе Марии послышалась малая доза ехидства.
– Нет, не смогу... – В глазах Джоанны блеснули слезы. – Я рада, что девочка у тебя, Мария. Возможно, я приеду к тебе в Эмсбери, чтобы повидать ее.
– Возможно, – эхом отозвалась сестра, не веря словам Джоанны. – Не в этом году, так в следующем, да?
Джоанна схватила руки Марии в свои, крепко, до боли, сжала их.
– Ты будешь для нее лучшей матерью, Мария! Слова прозвучали как заклинание, как мольба. Как просьба простить ее. Мария наклонила голову. Она почувствовала в словах Джоанны призыв судьбы, волю Господа, возлагающего на нее ответственность за еще одного человека. И ему она отказать не сможет.
В молчании сестры повернули обратно к дому.
Конечно, Джиллиана воспользовалась отсутствием наставницы и упросила двух самых молодых воинов из монастырской стражи посостязаться с ней в бою на мечах. Вообще-то по договору, заключенному с Марией, она должна была если и заниматься учебным боем, то исключительно сама с собой, что и делала с завидным постоянством и порой под любопытными взглядами опытных воинов, одобрявших и поддразнивавших ее, наблюдая, как она орудует мечом, повторяет приемы, которым научил отец: как она рубит, колет, наскакивает, отскакивает... А также как ловко владеет кинжалом и как метко стреляет из своего лука. Ну, бывают, конечно, огрехи, чего уж говорить, но ведь она всего-навсего девчонка, к тому же совсем желторотая, а занимается чисто мужскими делами.
Один из юных бойцов-соперников, пятнадцатилетний Питер Энгер, еще даже не омочил свой меч ничьей кровью. Второй тоже не мог похвастаться участием в настоящих битвах. Тем не менее они поднаторели в учебных сражениях и снисходительно улыбались, глядя на девчонку, которая так забавно выглядит в воинской одежде и в шапочке, под которую тщательно упрятаны темные косички.
Однако улыбки слетели с их лиц, когда они один за другим испытали на себе умение и ловкость девчонки и не могли ничего противопоставить точности ее расчета и быстроте движений при наскакивании, отскакивании... другими словами, во время ее стремительных атак.
Ей понадобилось всего минут десять, чтобы расправиться с Питером, выбив в конце боя меч из его рук.
– Сдаешься? – спросила она спокойным твердым голосом, словно только что не прыгала вокруг него, не размахивала оружием, не таким уж легким для ее собственного веса и роста.
Ошеломленный, юноша признал свое поражение.
Его место занял семнадцатилетний Роберт, тоже почитавший себя опытным бойцом, но уже обеспокоенный проигрышем товарища. Джиллиана, в свою очередь, понимала, что он уже видел ее приемы, и помнила слова отца: в таких случаях непременно следует применять какую-нибудь новинку. Она так и сделала, время от времени перехватывая меч в левую руку и сбивая тем самым противника с толку.
Бой получился затяжным, его с интересом наблюдали взрослые воины. Но Джиллиана начала уже чувствовать усталость и тогда прибегнула еще к одному приему, выученному и отработанному с отцом: отскочив от противника, она перехватила меч в левую руку, а в правой у нее оказался один из кинжалов, заткнутых в высокий башмак. Поймав очередной удар в чашку рукоятки своего меча и сумев на мгновение задержать его там, она ухитрилась коснуться кинжалом горла Роберта, повернув оружие так, чтобы не поранить юношу.
– Ты уже мертв, мастер Роберт! – крикнула она, тяжело дыша.
Тот не ожидал от нее такой уловки, однако нашел в себе силы улыбнуться и бросить меч на землю со словами:
– Ты права, девочка.
А зрители приветственными возгласами и взмахами рук выражали свое полное одобрение.
– Кто научил тебя так сражаться? – спросил Роберт, помогая Джиллиане удержаться покрепче на ногах, потому что она начала покачиваться от усталости.
– Мой отец. Он хороший воин.
– И достойный человек, я уверен в этом, – сказал самый пожилой из стражников, – Где он сейчас, дитя?
– Далеко.
Джиллиана еще не знала, насколько верным был ее краткий ответ.
– Можешь, если хочешь, сражаться со мной в любое время, – милостиво предложил ей младший из соперников, за что она наградила его нежной улыбкой.
И тут раздался голос домоправительницы:
– Джиллиана, где ты?
– Не говорите про то, что мы тут делали, – попросила девочка стражников, и те согласно закивали головами, а она заторопилась в сторону конюшен.
С тех пор Джиллиана почувствовала, что стражники приняли ее в свое боевое сообщество.
Уложив меч в ножны и спрятав кинжал, Джиллиана сняла шапочку, заткнула ее за пояс, расправила косички и на вновь окрепших ногах побежала по саду туда, откуда раздавался голос строгой миссис Чоут.
Брат Уолдеф стоял возле наружной стены замка Стерлинг и с ужасом смотрел на выставленный там кусок человеческого тела. Говорили, он принадлежал Уильяму Уоллесу, и у монаха не было причин не верить людям. Он пробормотал молитву о душе покойного, кого любил и кем восхищался, собрался с силами, натянул капюшон на голову с выбритыми на макушке волосами – знак принадлежности к католическому духовенству – и продолжил путь. Его настоятель дал ему позволение покинуть монастырь, и брат Уолдеф направлялся сейчас на юг, в Эмсбери, где находилась одна маленькая девочка, которую он хорошо знал.
После недельного отсутствия Мария возвратилась в Эмсбери как раз к вечерней молитве и сразу в дорожном платье прошла в церковь, чтобы присоединиться к находившимся там сестрам-монахиням. Заняв свое место на хорах, она ощутила вдруг, что боится предстоящей встречи с Джиллианой. Чувство страха было непривычным для нее, сильной, умевшей, несмотря на сравнительно молодой возраст, принимать жизнь во всеоружии, с открытыми глазами, не подчиняя себя никому, кроме Вседержителя.
Она рассеянно подпевала словам мессы, допустив несколько ошибок, за которые решила позднее наказать себя, и, сразу после того как закончилось величание Богородицы, поднялась с места и отправилась к себе в покои, где в одной из комнат застала Джиллиану. Сидя на скамейке, та пыталась что-то вышивать на небольшом куске материи, облегчая себе трудную задачу ритмичным покачиванием ногой, отчего ее тело находилось в непрерывном движении. Приход Марии заставил ее поднять голову и с любопытством вглядеться в вошедшую, потому что в руках Мария держала какую-то большую И, по всей видимости, тяжелую деревянную коробку.
– Как хорошо, что вы наконец приехали! – воскликнула девочка с воодушевлением, которое наводило на мысль, что в отсутствие хозяйки ее поведение не отличалось благонравием.
Мария сняла плащ, положила его на один из украшенных тонкой резьбой сундуков, находившихся в комнате, подвинула стул поближе к скамье и уселась напротив Джиллианы, пристально глядя на нее, отчего та почувствовала себя неуютно.
– Вы хотите что-то сказать мне, сестра Мария? – спросила девочка.
– Да, мое дитя, – ответила принцесса, обретая утерянную храбрость. – Твой отец мертв.
Она увидела или ей показалось, как тень заволокла лицо девочки и затем исчезла, растворилась в воздухе, когда та сумела перебороть себя и снова поднять голову.
– Как он умер? – спросила Джиллиана.
– Его казнили в Лондоне двадцать второго числа, – сказала Мария. – Мне говорили, он принял смерть спокойно.
Не дай Бог рассказать ей подробности...
– Он так и должен был сделать, – тихо проговорила его дочь. В ее синих, ставших почти черными глазах появилась боль. – Как они его схватили?
Мария не хотела откровенно отвечать, но почувствовала, что скрыть сейчас всю правду означало бы поступить нечестно по отношению к почившему воину и к его дочери.
Она сказала:
– Его выдали нам... англичанам, – поправилась она неловко.
– Кто? – сурово спросила девочка.
– Кто-то из шотландских лордов. Мой отец... король... не посчитал нужным сказать мне, кто именно и сколько их было.
Джиллиана кивнула, словно ответ совсем не удивил ее, и судорожно вздохнула. В ее детской голове формировались зрелые, далеко не детские мысли... Что ж, он долго и много воевал за свою страну и защищал ее от всего сердца. Она же, его страна, ответила ему предательством, отреклась от него. Но он всегда пребудет в душе и в сердце своей дочери, поклялась она себе, и она сделает все, чтобы отомстить за отца. За его поруганную честь...
Не имея возможности разгадать ее мысли, сестра Мария пристально смотрела в лицо девочки, чувствуя, как в ее богобоязненную душу входит истинная любовь к ней – сироте при живой матери, к несчастному ребенку, отданному ей на воспитание.
Мария поднялась, подошла к столу, где стояла принесенная ею коробка, и положила ее на пол у ног Джиллианы.
– Думаю, то, что здесь лежит, – для тебя, – сказала она.
Удивленная, Джиллиана опустилась на колени и начала неуверенно развязывать веревки. Перед тем как поднять крышку, она еще раз взглянула на Марию. Та кивнула.
Девочка послушно открыла коробку и не могла удержаться от крика. Там лежал старый испытанный меч отца с блестящей, отполированной его ладонью рукояткой, с чашкой в форме полумесяца. Как дорог и близок он ей, верный товарищ отца, прозванный его соратниками «змеиным зубом»!
Меч был очень тяжел, но Мария не стала помогать девочке, когда та начала вынимать его из коробки.
В конце концов Джиллиана сумела поставить на пол достававшее до ее лба могучее оружие, после чего поцеловала то место, где рукоять переходит в лезвие, а затем прижала меч к себе.
Она не заплакала.
Глава 1
Путешествие до Виндзора заняло три дня, и весь путь Мария ехала на коне во главе небольшого кортежа, состоящего из четырех хорошо вооруженных воинов и крытой повозки с ее вещами и подарками для молодой мачехи. Загодя в виндзорский замок она послала герольда, а потому там уже ожидали Марию, и королева Маргарита вышла во внутренний двор, чтобы встретить падчерицу, которая была на четыре года старше ее самой.
– Вместе они присутствовали на мессе, куда пожаловал король, после чего состоялась беседа за столом – о здоровье, дворцовых делах и, разумеется, о недавней победе над шотландским войском под руководством некоего Уоллеса, который в свое время причинил немало хлопот англичанам.
Король Эдуард с удовлетворением рассказал дочери, что голова строптивого шотландца с недавних пор украшает Лондонский мост, а его тело подвергли четвертованию и останки послали в Шотландию, чтобы там видели, какая участь ждет всех повстанцев и особенно их вождей.
– Я не присутствовал во время казни, – сказал король, – но весьма доволен, что она произошла. – Он сделал большой глоток из кубка и удовлетворенно засмеялся. – Всегда знал, что настанет день и мы рассчитаемся с ним.
– Конечно, – согласилась с отцом Мария. Однако ей хотелось узнать подробнее о том, как Уоллес попал в плен, потому что до нее доходили слухи о предательстве храброго военачальника некоторыми людьми из самых высших слоев шотландского общества. Такое предательство ей напомнило, как некогда Иуда поступил с самим Господом, поэтому она спросила: – Как же все-таки удалось схватить Уоллеса? Ответ отца она знала заранее. Он никогда не одобрял предательства, и выражение лица короля, с каким тот подтвердил этот факт, говорило само за себя.
– Но ведь люди, которые предали, – сказала Мария, – поступили как настоящие патриоты Англии, разве нет?
Старый король ласково положил ладонь на ее маленькую руку.
– Любое предательство все равно непростительно, – твердо произнес он. – Я пользуюсь услугами подобных людей, но не могу их одобрить.
– Было ли захвачено вместе с ним какое-либо имущество? – задала Мария вопрос, удививший короля, и тот бросил на нее неодобрительный взгляд, но все же ответил:
– Почти ничего, дочь моя. Во всяком случае, бедным раздать нечего. Самое ценное из всего, пожалуй, его меч. Он сейчас находится в Тауэре. Но почему тебя так интересует Уоллес?
Мария сумела изобразить беспечную улыбку и сказала:
– Вы же знаете, отец, в нашем монастыре находится целая коллекция реликвий, связанных с войнами, которые вела Англия. Оружие норвежское, датское, времен Харальда, Саладина... Меч Уоллеса мог бы занять почетное место среди них.
Король согласно кивнул. Его недоумение рассеялось.
Проведя сутки в Виндзоре, Мария отправилась вдоль реки Темзы к Лондону, где желала нанести визит своей сестре Джоанне в ее городском доме.
Джоанна была уже матерью двух детей от Ральфа де Монтермира, девочки и мальчика. Но рождение внуков не остудило гнева ее отца-короля, который не мог ей простить брака с человеком недостаточно высокого происхождения.
Удивленная внезапным появлением Марии, Джоанна очень обрадовалась ей: между сестрами всегда оставались ровные, доверительные отношения.
– Я не посылала герольда, – объяснила Мария, – потому что не собираюсь задерживаться у тебя. Однако хочу поговорить с глазу на глаз.
Последние слова она произнесла, потому что к ним уже подходили высокий мужчина привлекательной внешности, а следом за ним двое детей. Он обменялся приветствиями с Марией, и затем Джоанна попросила его оставить ее наедине с сестрой. Тот беспрекословно подчинился супруге, сохранившей в свои тридцать три года изящество и красоту молодости, и Мария понимала, почему сестра избрала в мужья именно его: помимо внешних данных, видимо, за способность спокойно подчиняться своей половине, а быть может, вообще находиться под каблуком и чувствовать себя при этом вполне комфортно.
Рука об руку сестры прошли в одну из аллей сада, и после некоторых общих фраз Мария сказала:
– Ты знаешь, конечно, что Уильям Уоллес мертв? Джоанна содрогнулась, дрожь передалась держащей ее под руку Марии. Обе остановились посреди аллеи.
– Почему ты посчитала нужным сообщить мне о таком известии? – спросила старшая сестра.
Мария поняла: Джоанна не хотела вспоминать прошлое, она предпочитала его забыть.
Спокойно и негромко Мария объяснила сложившуюся ситуацию:
– Твоя дочь находится у меня в Эмсбери уже более года. Я не упоминала о ней раньше, так как понимала твое положение и не хотела понапрасну бередить прошлое. Что было, то было. Но теперь... Я приехала спросить, не желаешь ли ты после смерти ее отца забрать девочку к себе?
Еще молодое лицо Джоанны потускнело, с него словно отхлынула кровь, отчетливее проявились морщинки, в темных волосах сестры Мария заметила вдруг несколько седых. Потом легкий румянец вновь вернулся, и Джоанна сказала:
– Какая она... моя девочка?
– Она своеобразный ребенок. Смышленый, крепкий, красивый. Ей нужна мать.
– Как она попала к тебе?
– Ее отправил Уоллес. Около года назад. Написал мне, что, должно быть, долго не проживет... так оно и оказалось... Хотел, чтобы девочка узнала в конце концов, кто она такая, просил приютить ее. Я согласилась. – Мария внимательно вгляделась в лицо сестры. – Надеюсь, ты не против? Не порицаешь меня?
Та, вздохнув, покачала головой:
– Нет. Ни тебя, ни Уоллеса. Но дело в том... Мой супруг будет против.
– Полагаю, уж его-то ты сумеешь уговорить, сестра. В голосе Марии послышалась малая доза ехидства.
– Нет, не смогу... – В глазах Джоанны блеснули слезы. – Я рада, что девочка у тебя, Мария. Возможно, я приеду к тебе в Эмсбери, чтобы повидать ее.
– Возможно, – эхом отозвалась сестра, не веря словам Джоанны. – Не в этом году, так в следующем, да?
Джоанна схватила руки Марии в свои, крепко, до боли, сжала их.
– Ты будешь для нее лучшей матерью, Мария! Слова прозвучали как заклинание, как мольба. Как просьба простить ее. Мария наклонила голову. Она почувствовала в словах Джоанны призыв судьбы, волю Господа, возлагающего на нее ответственность за еще одного человека. И ему она отказать не сможет.
В молчании сестры повернули обратно к дому.
Конечно, Джиллиана воспользовалась отсутствием наставницы и упросила двух самых молодых воинов из монастырской стражи посостязаться с ней в бою на мечах. Вообще-то по договору, заключенному с Марией, она должна была если и заниматься учебным боем, то исключительно сама с собой, что и делала с завидным постоянством и порой под любопытными взглядами опытных воинов, одобрявших и поддразнивавших ее, наблюдая, как она орудует мечом, повторяет приемы, которым научил отец: как она рубит, колет, наскакивает, отскакивает... А также как ловко владеет кинжалом и как метко стреляет из своего лука. Ну, бывают, конечно, огрехи, чего уж говорить, но ведь она всего-навсего девчонка, к тому же совсем желторотая, а занимается чисто мужскими делами.
Один из юных бойцов-соперников, пятнадцатилетний Питер Энгер, еще даже не омочил свой меч ничьей кровью. Второй тоже не мог похвастаться участием в настоящих битвах. Тем не менее они поднаторели в учебных сражениях и снисходительно улыбались, глядя на девчонку, которая так забавно выглядит в воинской одежде и в шапочке, под которую тщательно упрятаны темные косички.
Однако улыбки слетели с их лиц, когда они один за другим испытали на себе умение и ловкость девчонки и не могли ничего противопоставить точности ее расчета и быстроте движений при наскакивании, отскакивании... другими словами, во время ее стремительных атак.
Ей понадобилось всего минут десять, чтобы расправиться с Питером, выбив в конце боя меч из его рук.
– Сдаешься? – спросила она спокойным твердым голосом, словно только что не прыгала вокруг него, не размахивала оружием, не таким уж легким для ее собственного веса и роста.
Ошеломленный, юноша признал свое поражение.
Его место занял семнадцатилетний Роберт, тоже почитавший себя опытным бойцом, но уже обеспокоенный проигрышем товарища. Джиллиана, в свою очередь, понимала, что он уже видел ее приемы, и помнила слова отца: в таких случаях непременно следует применять какую-нибудь новинку. Она так и сделала, время от времени перехватывая меч в левую руку и сбивая тем самым противника с толку.
Бой получился затяжным, его с интересом наблюдали взрослые воины. Но Джиллиана начала уже чувствовать усталость и тогда прибегнула еще к одному приему, выученному и отработанному с отцом: отскочив от противника, она перехватила меч в левую руку, а в правой у нее оказался один из кинжалов, заткнутых в высокий башмак. Поймав очередной удар в чашку рукоятки своего меча и сумев на мгновение задержать его там, она ухитрилась коснуться кинжалом горла Роберта, повернув оружие так, чтобы не поранить юношу.
– Ты уже мертв, мастер Роберт! – крикнула она, тяжело дыша.
Тот не ожидал от нее такой уловки, однако нашел в себе силы улыбнуться и бросить меч на землю со словами:
– Ты права, девочка.
А зрители приветственными возгласами и взмахами рук выражали свое полное одобрение.
– Кто научил тебя так сражаться? – спросил Роберт, помогая Джиллиане удержаться покрепче на ногах, потому что она начала покачиваться от усталости.
– Мой отец. Он хороший воин.
– И достойный человек, я уверен в этом, – сказал самый пожилой из стражников, – Где он сейчас, дитя?
– Далеко.
Джиллиана еще не знала, насколько верным был ее краткий ответ.
– Можешь, если хочешь, сражаться со мной в любое время, – милостиво предложил ей младший из соперников, за что она наградила его нежной улыбкой.
И тут раздался голос домоправительницы:
– Джиллиана, где ты?
– Не говорите про то, что мы тут делали, – попросила девочка стражников, и те согласно закивали головами, а она заторопилась в сторону конюшен.
С тех пор Джиллиана почувствовала, что стражники приняли ее в свое боевое сообщество.
Уложив меч в ножны и спрятав кинжал, Джиллиана сняла шапочку, заткнула ее за пояс, расправила косички и на вновь окрепших ногах побежала по саду туда, откуда раздавался голос строгой миссис Чоут.
Брат Уолдеф стоял возле наружной стены замка Стерлинг и с ужасом смотрел на выставленный там кусок человеческого тела. Говорили, он принадлежал Уильяму Уоллесу, и у монаха не было причин не верить людям. Он пробормотал молитву о душе покойного, кого любил и кем восхищался, собрался с силами, натянул капюшон на голову с выбритыми на макушке волосами – знак принадлежности к католическому духовенству – и продолжил путь. Его настоятель дал ему позволение покинуть монастырь, и брат Уолдеф направлялся сейчас на юг, в Эмсбери, где находилась одна маленькая девочка, которую он хорошо знал.
После недельного отсутствия Мария возвратилась в Эмсбери как раз к вечерней молитве и сразу в дорожном платье прошла в церковь, чтобы присоединиться к находившимся там сестрам-монахиням. Заняв свое место на хорах, она ощутила вдруг, что боится предстоящей встречи с Джиллианой. Чувство страха было непривычным для нее, сильной, умевшей, несмотря на сравнительно молодой возраст, принимать жизнь во всеоружии, с открытыми глазами, не подчиняя себя никому, кроме Вседержителя.
Она рассеянно подпевала словам мессы, допустив несколько ошибок, за которые решила позднее наказать себя, и, сразу после того как закончилось величание Богородицы, поднялась с места и отправилась к себе в покои, где в одной из комнат застала Джиллиану. Сидя на скамейке, та пыталась что-то вышивать на небольшом куске материи, облегчая себе трудную задачу ритмичным покачиванием ногой, отчего ее тело находилось в непрерывном движении. Приход Марии заставил ее поднять голову и с любопытством вглядеться в вошедшую, потому что в руках Мария держала какую-то большую И, по всей видимости, тяжелую деревянную коробку.
– Как хорошо, что вы наконец приехали! – воскликнула девочка с воодушевлением, которое наводило на мысль, что в отсутствие хозяйки ее поведение не отличалось благонравием.
Мария сняла плащ, положила его на один из украшенных тонкой резьбой сундуков, находившихся в комнате, подвинула стул поближе к скамье и уселась напротив Джиллианы, пристально глядя на нее, отчего та почувствовала себя неуютно.
– Вы хотите что-то сказать мне, сестра Мария? – спросила девочка.
– Да, мое дитя, – ответила принцесса, обретая утерянную храбрость. – Твой отец мертв.
Она увидела или ей показалось, как тень заволокла лицо девочки и затем исчезла, растворилась в воздухе, когда та сумела перебороть себя и снова поднять голову.
– Как он умер? – спросила Джиллиана.
– Его казнили в Лондоне двадцать второго числа, – сказала Мария. – Мне говорили, он принял смерть спокойно.
Не дай Бог рассказать ей подробности...
– Он так и должен был сделать, – тихо проговорила его дочь. В ее синих, ставших почти черными глазах появилась боль. – Как они его схватили?
Мария не хотела откровенно отвечать, но почувствовала, что скрыть сейчас всю правду означало бы поступить нечестно по отношению к почившему воину и к его дочери.
Она сказала:
– Его выдали нам... англичанам, – поправилась она неловко.
– Кто? – сурово спросила девочка.
– Кто-то из шотландских лордов. Мой отец... король... не посчитал нужным сказать мне, кто именно и сколько их было.
Джиллиана кивнула, словно ответ совсем не удивил ее, и судорожно вздохнула. В ее детской голове формировались зрелые, далеко не детские мысли... Что ж, он долго и много воевал за свою страну и защищал ее от всего сердца. Она же, его страна, ответила ему предательством, отреклась от него. Но он всегда пребудет в душе и в сердце своей дочери, поклялась она себе, и она сделает все, чтобы отомстить за отца. За его поруганную честь...
Не имея возможности разгадать ее мысли, сестра Мария пристально смотрела в лицо девочки, чувствуя, как в ее богобоязненную душу входит истинная любовь к ней – сироте при живой матери, к несчастному ребенку, отданному ей на воспитание.
Мария поднялась, подошла к столу, где стояла принесенная ею коробка, и положила ее на пол у ног Джиллианы.
– Думаю, то, что здесь лежит, – для тебя, – сказала она.
Удивленная, Джиллиана опустилась на колени и начала неуверенно развязывать веревки. Перед тем как поднять крышку, она еще раз взглянула на Марию. Та кивнула.
Девочка послушно открыла коробку и не могла удержаться от крика. Там лежал старый испытанный меч отца с блестящей, отполированной его ладонью рукояткой, с чашкой в форме полумесяца. Как дорог и близок он ей, верный товарищ отца, прозванный его соратниками «змеиным зубом»!
Меч был очень тяжел, но Мария не стала помогать девочке, когда та начала вынимать его из коробки.
В конце концов Джиллиана сумела поставить на пол достававшее до ее лба могучее оружие, после чего поцеловала то место, где рукоять переходит в лезвие, а затем прижала меч к себе.
Она не заплакала.
Глава 1
Замок Виндзор, август 1312 года
Шотландцы привели с собой сто пятьдесят воинов, когда прибыли, чтобы произвести обмен заложниками. Число воинов было чисто показным, бьющим на эффект – просто шотландские лорды хотели продемонстрировать таким образом свое презрение к новому королю Эдуарду и к мерам предосторожности, которые тот предпринимал.
Их прибытию предшествовали длительные переговоры, пока стороны окончательно не пришли к соглашению, что коронованного, но не признанного англичанами шотландского монарха Брюса будет сопровождать в резиденцию Эдуарда только один человек, а именно Джон Карлейль. Лорды Дуглас, Морэ тоже хотели сопровождать Брюса, и даже Кит и Мантит изъявили такое желание, дабы не прослыть, мягко выражаясь, слишком осторожными людьми. Однако Брюс пожелал, чтобы с ним оставался его лучший друг и неизменный соратник Джон.
Роберт Брюс был весьма высокого роста, и когда ему в свое время приходилось стоять лицом к лицу с прежним королем Англии Эдуардом, носившим прозвище Долговязый, их глаза находились на одном уровне. Но Джон Карлейль был, пожалуй, на полголовы выше обоих и наполовину шире в плечах.
С Карлейлем Брюс еще молодым человеком воевал под знаменами незабвенного воина Уоллеса, участвовал в знаменитой битве при Стерлинге. Да и Уоллес был тогда достаточно молод – ему исполнилось всего двадцать шесть. Брюсу – на несколько лет меньше, и в те годы он еще не предполагал, что может стать королем. Джон участвовал в битве при Стерлинге семнадцатилетним юношей, имеющим немалые амбиции. Он был очень красив.
И тот и другой женились почти одновременно и скрепили свой брак клятвами в одном и том же месте, в бенедиктинском аббатстве Уитби, находившемся на землях Англии. Избранницей Брюса стала сестра Дугласа, Элспет, привлекшая его не красотой, а силой духа и тела, и она оправдала его надежды, служа ему долгие годы верой и правдой и безбоязненно согласившись недавно по его просьбе сделаться заложницей у англичан.
Джон Карлейль влюбился в Марту Данбар, стройную красавицу с золотисто-каштановыми волосами, которая воспылала к нему ответным чувством. И принесла к тому же хорошее приданое, правда, не землями, что его не очень огорчало. Все равно его дом и поместье в Гленкирке считались едва ли не самыми богатыми во всей Шотландии, и хозяин славился дружеским расположением и хлебосольством тоже чуть не на всю страну.
Но вскоре в одном из боев его ранил английский лучник. Ранение круто изменило его жизнь. Стрела пробила щеку и застряла в нёбе, к счастью, не повредив язык. Но лицо было изуродовано. Как только бой утих, сам Уоллес, его командир, обрезал древко стрелы, однако наконечник остался. Его надо было как можно скорее удалить.
Роберт Брюс вызвался вместе с Уоллесом удерживать вздрагивающее тело раненого, а подоспевший монах, один из тех, кто находился при войске, взялся сделать операцию. Монах умел также лечить травами. Звали его брат Уолдеф.
– Нужно вытащить железный наконечник, – сказал тогда монах, – потом я обработаю рану настойками из трав.
– Джонни, – обратился Брюс к раненому, – дай нам заняться тобой. Боюсь, ты не останешься таким красивым, как раньше, но зато твое лицо не сгниет. А за ним и все остальное.
Несчастный согласился, и брат Уолдеф начал действовать. Он раскалил докрасна лезвие кинжала, взятого у Уоллеса, и стал делать надрезы на щеке и внутри рта. Роберт, крепко удерживая друга, что-то тихо говорил ему на их родном древнем языке гэлов, глядя в его широко раскрытые глаза и боясь, чтобы тот не потерял сознание, не начал уходить из жизни – от боли, от потери крови.
Операция прошла успешно. По ее окончании брат Уолдеф, отирая пот со лба, наклонился к своему мешку с травами... Лечение благотворно повлияло на раненого, но красота Джона была утеряна навсегда.
Джон Карлейль не слишком переживал из-за своего изуродованного шрамами лица все восемь лет, что с ним находилась Марта. Она умерла при родах, пытаясь дать жизнь их сыну. Ребенок погиб вместе с матерью. В том же году попал в плен и затем был казнен Уоллес. Несколько раньше произошедших печальных событий Роберта Брюса короновали, и он взял в свои руки командование войском, устранив сначала своего врага и соправителя Комина Рыжего, самолично заколов его кинжалом. Однако все битвы с англичанами оканчивались неудачей, и в конце концов Брюс оказался в ссылке на Гебридских островах, как раз когда ушла из жизни Марта, жена его друга.
Джон Карлейль между тем в последующие несколько лет не знал, куда себя девать от тоски и отчаяния. Только чувство ответственности за судьбу страны и присутствие рядом его младшей сестры Агнес поддерживали его. Агнес приняла на себя бразды правления домом и держала необходимую связь с членами клана.
Когда Роберт Брюс наконец вернулся на родину, он потратил немало усилий на то, чтобы заставить Карлейля отбросить мрачные мысли и принять жизнь такой, какая она есть.
В течение пяти лет после кончины жены Карлейль не прикасался к женщине, если достоверно не знал, что она бесплодна. Никого из них он не любил, а их, в свою очередь, отталкивали его холодная манера обращения и шрамы на лице. Но он продолжал занимать место вождя клана, оставался преданным другом своего короля, и люди, как и раньше, уважали его.
Однако Брюсу хотелось, чтобы его друг стал прежним Джоном Карлейлем – жизнелюбивым и веселым, а не одиноким нелюдимом, как теперь. Сам Брюс был счастлив со своей Элспет, которая родила ему дочь, названную в честь его матери Марджори. Его лишь тяготило длительное уныние Джона. Ведь кругом столько хорошего! Вот, к примеру, только что ушел в мир иной король Эдуард, на троне сейчас его сын, который не годится отцу и в подметки. Подобный факт мог бы стать очень выгодным для Шотландии...
Ярким, необычно холодным для августа днем 1312 года, въезжая во внутренний двор Виндзорского замка, Роберт думал о том, как хорошо, что Джон в эти минуты рядом с ним. Оба они отпустили бороды – у Роберта густая, рыжая, у Джона темно-каштановая, не растущая там, где на коже рубцы, но частично закрывающая их. Серые, со стальным оттенком глаза Джона и сейчас кажутся более суровыми, когда оглядывают мощные укрепления английской твердыни.
Роберт тоже бросил внимательный взгляд на стены, за которыми остались их сторонники, отпустил повод коня и спешился.
– Веселее, Джон! – сказал он. – Пойдем и начнем улыбаться королю Англии.
Карлейль соскочил со своего вороного, отдал поводья в руки подбежавшего мальчишки-конюха.
– Обращайся с ним хорошо, – хмуро бросил ему он. – Иначе я замариную твою печень и дам тебе съесть.
– Да, милорд, – сказал тот, не слишком напуганный прозвучавшей угрозой, и, поклонившись, повел коней в стойло, а оба шотландца, одновременно ощутив, что сейчас они совсем одни в логове врага, направились через двор к дверям замка.
Принцессе Марии Плантагенет из Эмсбери исполнилось тридцать четыре года, и она уже пережила свою темпераментную сестру Джоанну на пять лет. Иногда, к собственному стыду, она не могла не думать о том, как удачно, что к тому времени, когда она представила свою воспитанницу Джиллиану ко двору, память о Джоанне и тем более о ее внешности значительно стерлась в умах придворных и оставшихся в живых членов королевской семьи. Новый король Эдуард вообще никогда не интересовался своими сестрами и проводил с ними очень мало времени. Их родители давно в могиле. Юная жена отца Маргарита почти не общалась с Джоанной. Те из высокородных персон, кто знавал Джоанну в детстве и юности, могли помнить ее бросающуюся в глаза красоту и неуемный нрав, но они уже отошли от двора по прошествии стольких лет. И наконец, новая королева Изабелла, красивая и несчастная супруга Эдуарда , вообще не знала Джоанну, а потому никак не могла заметить поразительного сходства между принцессой в юности и той девушкой по имени Джиллиана, которая стала сейчас по просьбе Марии одной из ее придворных дам.
Насчет красоты двух женщин во дворце – Изабеллы и Джиллианы – в последнее время не утихали горячие споры: какая из них совершеннее? Первая была француженкой двадцати лет, с шелковистыми волосами золотого оттенка и снежно-белой кожей, за что сразу же, как увидели ее в Англии, ей дали прозвище Изабелла Прекрасная. Если сравнивать с цветком, то она напоминала лилию. Вторая – шестнадцатилетняя воспитанница принцессы Марии с черными как смоль волосами, отливающими синевой на солнце, со смуглой, теплого оттенка кожей. Если говорить о цветке, ее, пожалуй, можно сравнить с черной розой.
Все знали из слов Марии, что девушка – сирота, родившаяся где-то в Нортумберленде и жившая у нее в Эмсбери, и звали ее Джиллианой из Эмсбери. Королева Изабелла стала звать ее Лия, и, хотя имя не нравилось ни Марии, ни Джиллиане, оно прилепилось к ней.
Опустившись на колени в семейной часовне, принцесса Мария думала сейчас о том, как два красивых женских создания – Изабелла и Джиллиана – удивительно не похожи друг на друга. Юная королева вся на виду – со своими речами и чувствами, порой не слишком сдержанными. Джиллиана – вся в себе, бесстрастна и холодна настолько, что у многих появлялось провокационное желание сделать что-то нарочитое, чтобы вызвать ее на откровенность, заставить раскрыться. Да и внешне: Изабелла – небольшого роста, грациозна, воздушна, предельно женственна; Джиллиана – высокая, ледяная, как изваяние, с мужскими повадками, тщательно прячущая свои сильные мышцы и округлившиеся груди под складками одежды.
В то время как Изабелла почти не скрывает безмерной тоски по ласкам своего супруга, кому людская молва приписывает, и совсем не напрасно, увлечение существами мужского пола, пребывающими у него в фаворитах, Джиллиана до сих пор остается совершенно безразличной к вниманию мужчин. С тем же равнодушием, что и к своей расцветшей красоте, она относится ко всем красавцам или считающим себя таковыми, чем немало их огорчает, даже оскорбляет. Для нее идеалом мужчины продолжал, видимо, оставаться тот, кто искусно владеет оружием, у кого сильное тело и открытая добрая душа. Словом, такой, каким был ее отец. А всякая там галантность, куртуазность, всякие обожающие взгляды и медоточивые словеса – не для нее.
Шотландцы привели с собой сто пятьдесят воинов, когда прибыли, чтобы произвести обмен заложниками. Число воинов было чисто показным, бьющим на эффект – просто шотландские лорды хотели продемонстрировать таким образом свое презрение к новому королю Эдуарду и к мерам предосторожности, которые тот предпринимал.
Их прибытию предшествовали длительные переговоры, пока стороны окончательно не пришли к соглашению, что коронованного, но не признанного англичанами шотландского монарха Брюса будет сопровождать в резиденцию Эдуарда только один человек, а именно Джон Карлейль. Лорды Дуглас, Морэ тоже хотели сопровождать Брюса, и даже Кит и Мантит изъявили такое желание, дабы не прослыть, мягко выражаясь, слишком осторожными людьми. Однако Брюс пожелал, чтобы с ним оставался его лучший друг и неизменный соратник Джон.
Роберт Брюс был весьма высокого роста, и когда ему в свое время приходилось стоять лицом к лицу с прежним королем Англии Эдуардом, носившим прозвище Долговязый, их глаза находились на одном уровне. Но Джон Карлейль был, пожалуй, на полголовы выше обоих и наполовину шире в плечах.
С Карлейлем Брюс еще молодым человеком воевал под знаменами незабвенного воина Уоллеса, участвовал в знаменитой битве при Стерлинге. Да и Уоллес был тогда достаточно молод – ему исполнилось всего двадцать шесть. Брюсу – на несколько лет меньше, и в те годы он еще не предполагал, что может стать королем. Джон участвовал в битве при Стерлинге семнадцатилетним юношей, имеющим немалые амбиции. Он был очень красив.
И тот и другой женились почти одновременно и скрепили свой брак клятвами в одном и том же месте, в бенедиктинском аббатстве Уитби, находившемся на землях Англии. Избранницей Брюса стала сестра Дугласа, Элспет, привлекшая его не красотой, а силой духа и тела, и она оправдала его надежды, служа ему долгие годы верой и правдой и безбоязненно согласившись недавно по его просьбе сделаться заложницей у англичан.
Джон Карлейль влюбился в Марту Данбар, стройную красавицу с золотисто-каштановыми волосами, которая воспылала к нему ответным чувством. И принесла к тому же хорошее приданое, правда, не землями, что его не очень огорчало. Все равно его дом и поместье в Гленкирке считались едва ли не самыми богатыми во всей Шотландии, и хозяин славился дружеским расположением и хлебосольством тоже чуть не на всю страну.
Но вскоре в одном из боев его ранил английский лучник. Ранение круто изменило его жизнь. Стрела пробила щеку и застряла в нёбе, к счастью, не повредив язык. Но лицо было изуродовано. Как только бой утих, сам Уоллес, его командир, обрезал древко стрелы, однако наконечник остался. Его надо было как можно скорее удалить.
Роберт Брюс вызвался вместе с Уоллесом удерживать вздрагивающее тело раненого, а подоспевший монах, один из тех, кто находился при войске, взялся сделать операцию. Монах умел также лечить травами. Звали его брат Уолдеф.
– Нужно вытащить железный наконечник, – сказал тогда монах, – потом я обработаю рану настойками из трав.
– Джонни, – обратился Брюс к раненому, – дай нам заняться тобой. Боюсь, ты не останешься таким красивым, как раньше, но зато твое лицо не сгниет. А за ним и все остальное.
Несчастный согласился, и брат Уолдеф начал действовать. Он раскалил докрасна лезвие кинжала, взятого у Уоллеса, и стал делать надрезы на щеке и внутри рта. Роберт, крепко удерживая друга, что-то тихо говорил ему на их родном древнем языке гэлов, глядя в его широко раскрытые глаза и боясь, чтобы тот не потерял сознание, не начал уходить из жизни – от боли, от потери крови.
Операция прошла успешно. По ее окончании брат Уолдеф, отирая пот со лба, наклонился к своему мешку с травами... Лечение благотворно повлияло на раненого, но красота Джона была утеряна навсегда.
Джон Карлейль не слишком переживал из-за своего изуродованного шрамами лица все восемь лет, что с ним находилась Марта. Она умерла при родах, пытаясь дать жизнь их сыну. Ребенок погиб вместе с матерью. В том же году попал в плен и затем был казнен Уоллес. Несколько раньше произошедших печальных событий Роберта Брюса короновали, и он взял в свои руки командование войском, устранив сначала своего врага и соправителя Комина Рыжего, самолично заколов его кинжалом. Однако все битвы с англичанами оканчивались неудачей, и в конце концов Брюс оказался в ссылке на Гебридских островах, как раз когда ушла из жизни Марта, жена его друга.
Джон Карлейль между тем в последующие несколько лет не знал, куда себя девать от тоски и отчаяния. Только чувство ответственности за судьбу страны и присутствие рядом его младшей сестры Агнес поддерживали его. Агнес приняла на себя бразды правления домом и держала необходимую связь с членами клана.
Когда Роберт Брюс наконец вернулся на родину, он потратил немало усилий на то, чтобы заставить Карлейля отбросить мрачные мысли и принять жизнь такой, какая она есть.
В течение пяти лет после кончины жены Карлейль не прикасался к женщине, если достоверно не знал, что она бесплодна. Никого из них он не любил, а их, в свою очередь, отталкивали его холодная манера обращения и шрамы на лице. Но он продолжал занимать место вождя клана, оставался преданным другом своего короля, и люди, как и раньше, уважали его.
Однако Брюсу хотелось, чтобы его друг стал прежним Джоном Карлейлем – жизнелюбивым и веселым, а не одиноким нелюдимом, как теперь. Сам Брюс был счастлив со своей Элспет, которая родила ему дочь, названную в честь его матери Марджори. Его лишь тяготило длительное уныние Джона. Ведь кругом столько хорошего! Вот, к примеру, только что ушел в мир иной король Эдуард, на троне сейчас его сын, который не годится отцу и в подметки. Подобный факт мог бы стать очень выгодным для Шотландии...
Ярким, необычно холодным для августа днем 1312 года, въезжая во внутренний двор Виндзорского замка, Роберт думал о том, как хорошо, что Джон в эти минуты рядом с ним. Оба они отпустили бороды – у Роберта густая, рыжая, у Джона темно-каштановая, не растущая там, где на коже рубцы, но частично закрывающая их. Серые, со стальным оттенком глаза Джона и сейчас кажутся более суровыми, когда оглядывают мощные укрепления английской твердыни.
Роберт тоже бросил внимательный взгляд на стены, за которыми остались их сторонники, отпустил повод коня и спешился.
– Веселее, Джон! – сказал он. – Пойдем и начнем улыбаться королю Англии.
Карлейль соскочил со своего вороного, отдал поводья в руки подбежавшего мальчишки-конюха.
– Обращайся с ним хорошо, – хмуро бросил ему он. – Иначе я замариную твою печень и дам тебе съесть.
– Да, милорд, – сказал тот, не слишком напуганный прозвучавшей угрозой, и, поклонившись, повел коней в стойло, а оба шотландца, одновременно ощутив, что сейчас они совсем одни в логове врага, направились через двор к дверям замка.
Принцессе Марии Плантагенет из Эмсбери исполнилось тридцать четыре года, и она уже пережила свою темпераментную сестру Джоанну на пять лет. Иногда, к собственному стыду, она не могла не думать о том, как удачно, что к тому времени, когда она представила свою воспитанницу Джиллиану ко двору, память о Джоанне и тем более о ее внешности значительно стерлась в умах придворных и оставшихся в живых членов королевской семьи. Новый король Эдуард вообще никогда не интересовался своими сестрами и проводил с ними очень мало времени. Их родители давно в могиле. Юная жена отца Маргарита почти не общалась с Джоанной. Те из высокородных персон, кто знавал Джоанну в детстве и юности, могли помнить ее бросающуюся в глаза красоту и неуемный нрав, но они уже отошли от двора по прошествии стольких лет. И наконец, новая королева Изабелла, красивая и несчастная супруга Эдуарда , вообще не знала Джоанну, а потому никак не могла заметить поразительного сходства между принцессой в юности и той девушкой по имени Джиллиана, которая стала сейчас по просьбе Марии одной из ее придворных дам.
Насчет красоты двух женщин во дворце – Изабеллы и Джиллианы – в последнее время не утихали горячие споры: какая из них совершеннее? Первая была француженкой двадцати лет, с шелковистыми волосами золотого оттенка и снежно-белой кожей, за что сразу же, как увидели ее в Англии, ей дали прозвище Изабелла Прекрасная. Если сравнивать с цветком, то она напоминала лилию. Вторая – шестнадцатилетняя воспитанница принцессы Марии с черными как смоль волосами, отливающими синевой на солнце, со смуглой, теплого оттенка кожей. Если говорить о цветке, ее, пожалуй, можно сравнить с черной розой.
Все знали из слов Марии, что девушка – сирота, родившаяся где-то в Нортумберленде и жившая у нее в Эмсбери, и звали ее Джиллианой из Эмсбери. Королева Изабелла стала звать ее Лия, и, хотя имя не нравилось ни Марии, ни Джиллиане, оно прилепилось к ней.
Опустившись на колени в семейной часовне, принцесса Мария думала сейчас о том, как два красивых женских создания – Изабелла и Джиллиана – удивительно не похожи друг на друга. Юная королева вся на виду – со своими речами и чувствами, порой не слишком сдержанными. Джиллиана – вся в себе, бесстрастна и холодна настолько, что у многих появлялось провокационное желание сделать что-то нарочитое, чтобы вызвать ее на откровенность, заставить раскрыться. Да и внешне: Изабелла – небольшого роста, грациозна, воздушна, предельно женственна; Джиллиана – высокая, ледяная, как изваяние, с мужскими повадками, тщательно прячущая свои сильные мышцы и округлившиеся груди под складками одежды.
В то время как Изабелла почти не скрывает безмерной тоски по ласкам своего супруга, кому людская молва приписывает, и совсем не напрасно, увлечение существами мужского пола, пребывающими у него в фаворитах, Джиллиана до сих пор остается совершенно безразличной к вниманию мужчин. С тем же равнодушием, что и к своей расцветшей красоте, она относится ко всем красавцам или считающим себя таковыми, чем немало их огорчает, даже оскорбляет. Для нее идеалом мужчины продолжал, видимо, оставаться тот, кто искусно владеет оружием, у кого сильное тело и открытая добрая душа. Словом, такой, каким был ее отец. А всякая там галантность, куртуазность, всякие обожающие взгляды и медоточивые словеса – не для нее.