Страница:
– Я пришлю Фелисити.
– Жюстина с ней незнакома. А тебя знает. Даже когда голова отключается, тело чувствует, если его касается незнакомец.
Пакс подошел к постели и осторожно приподнял Жюстину, стараясь не задеть перевязанную руку. Их разделяло одеяло, поэтому он не касался ее кожи.
– Она принадлежит Хоукеру.
– Думаю, она не будет возражать против твоей помощи. Черт, да она даже не узнает об этом, если не станешь распускать язык. Хоукера тоже не стоит просвещать. – Дойл зачерпнул ложкой бульон и заговорил с Жюстиной: – Нужно попить.
Жюстина проглотила бульон, хотя глаз не открыла.
– У тебя много разных талантов. – Пакс неловко заерзал на стуле, стараясь не проявлять интереса к женщине, принадлежащей Хоукеру.
– Немудрено, когда у тебя четверо детей и жена, дающая приют каждому бездомному, что встречается на пути. – В голосе Дойла послышалась неподдельная гордость, когда он заговорил о жене.
Жюстина проглотила еще ложку, а потом жадно приникла к миске, поднесенной к ее губам. Насытившись, она склонила голову на грудь Пакса и вновь погрузилась в забытье. Выждав некоторое время, Пакс осторожно опустил голову Жюстины на подушку.
– Ну вот и славно, – удовлетворенно кивнул Дойл. Взяв одной рукой стул, он поставил его рядом с кроватью и грузно опустился на него. – Посижу здесь. Попроси Фелисити принести чаю.
– Убрать этот нож?
– Оставь. Кажется, у Хоукера есть какие-то соображения относительно него.
– Ты же понимаешь, что это значит? Я о том, что негодяи воспользовались его ножом.
Дойл кивнул.
– А вот Хоукер, кажется, не понимает. Пока не понимает. У него мысли не тем заняты. – Пакс многозначительно посмотрел на Жюстину.
– Он все поймет.
– Ножи Эйдриана Хоукхерста известны по всей Европе. Ножи Черного Ястреба. Кто-то хочет, чтобы думали, будто Жюстину убил он.
– Так и есть.
Глава 4
Глава 5
Глава 6
– Жюстина с ней незнакома. А тебя знает. Даже когда голова отключается, тело чувствует, если его касается незнакомец.
Пакс подошел к постели и осторожно приподнял Жюстину, стараясь не задеть перевязанную руку. Их разделяло одеяло, поэтому он не касался ее кожи.
– Она принадлежит Хоукеру.
– Думаю, она не будет возражать против твоей помощи. Черт, да она даже не узнает об этом, если не станешь распускать язык. Хоукера тоже не стоит просвещать. – Дойл зачерпнул ложкой бульон и заговорил с Жюстиной: – Нужно попить.
Жюстина проглотила бульон, хотя глаз не открыла.
– У тебя много разных талантов. – Пакс неловко заерзал на стуле, стараясь не проявлять интереса к женщине, принадлежащей Хоукеру.
– Немудрено, когда у тебя четверо детей и жена, дающая приют каждому бездомному, что встречается на пути. – В голосе Дойла послышалась неподдельная гордость, когда он заговорил о жене.
Жюстина проглотила еще ложку, а потом жадно приникла к миске, поднесенной к ее губам. Насытившись, она склонила голову на грудь Пакса и вновь погрузилась в забытье. Выждав некоторое время, Пакс осторожно опустил голову Жюстины на подушку.
– Ну вот и славно, – удовлетворенно кивнул Дойл. Взяв одной рукой стул, он поставил его рядом с кроватью и грузно опустился на него. – Посижу здесь. Попроси Фелисити принести чаю.
– Убрать этот нож?
– Оставь. Кажется, у Хоукера есть какие-то соображения относительно него.
– Ты же понимаешь, что это значит? Я о том, что негодяи воспользовались его ножом.
Дойл кивнул.
– А вот Хоукер, кажется, не понимает. Пока не понимает. У него мысли не тем заняты. – Пакс многозначительно посмотрел на Жюстину.
– Он все поймет.
– Ножи Эйдриана Хоукхерста известны по всей Европе. Ножи Черного Ястреба. Кто-то хочет, чтобы думали, будто Жюстину убил он.
– Так и есть.
Глава 4
В Лондоне не так уж много мест, где четверо предателей-заговорщиков могли встретиться тайно. Благодаря длительному сотрудничеству и общему прошлому они стали неразлучны. В самом начале своей деятельности они вынуждены были соблюдать предосторожности в соответствии с приказом человека, переправившего их в Англию. После его смерти они продолжали соблюдать конспирацию, исходя из приобретенного опыта. Теперь, спустя много лет, это вошло в привычку.
Мужчина, одетый в костюм палача, произнес:
– Ему почти шесть, не так ли? Довольно крупный для своего возраста.
– Он достаточно большой, чтобы обзавестись собственным пони, – заговорила одна из женщин. На ней было вызывающе яркое платье, а лицо скрывала венецианская карнавальная маска. – Я надеялась, что это будет… действительно маленькая лошадка.
Две женщины и двое мужчин стояли в скрытой за занавеской нише рядом с танцевальным залом. Даже само их дыхание отдавало предательством. Слишком давно вступили они в тайный сговор друг с другом. Шантаж и убийства связывали крепче, чем узы родства.
Звуки скрипок, флейт и виолончелей сплетались в причудливую мелодию. Феи и пираты, пастушки и английские рыцари кружились в быстром шотландском танце.
Женщина в карнавальной маске произнесла:
– Я порчу его. Мы всегда портим тех, кто младше. – Она раскрыла и вновь закрыла веер. – Он кажется таким маленьким на этом огромном пони.
Женщина в костюме Клеопатры отвернулась с выражением скуки на лице. У нее не было детей.
– Его назвали Палисейд. Ну что за имя для лошади? Ведь с английского это переводится как забор?
– Да, стена, окружающая крепость. Хорошее имя. Сильное, – заметил крепкий приземистый мужчина в плаще и латах средневекового тамплиера. Он выглядел настоящим солдатом, коим по сути и являлся.
Хэмфри всегда устраивали костюмированный бал в первую неделю мая. Это давно уже стало традицией сезона. Но сэр Джордж был всего лишь баронетом, а леди Хэмфри – дочерью моряка торгового флота. Публика на балу собралась разношерстная. Танцы были слишком шумными, а манеры присутствующих не слишком рафинированными. Молодые сквайры из Йоркшира, коим не удалось произвести фурор в течение сезона, расправляли перья на балу у Хэмфри, уверенные в собственной неотразимости. Мамаши привозили сюда робких дочерей, чей дебют должен был состояться лишь в следующем году, и таким образом исподволь представляли их обществу.
Карнавальная маска возразила:
– Мне нужен не сильный пони, а послушный. На его содержание уходит столько денег, а толку никакого. Кроме того, время от времени в его взгляде появляется такое коварное выражение.
Эти четверо разговаривали и ждали, скрытые от посторонних взглядов тяжелой голубой портьерой. Они потягивали пунш, болтая о погоде, последних скандалах, политике и совершенно бесполезном пони, содержащемся в конюшнях близ Хэмпстеда.
Женщина в костюме Клеопатры внезапно сменила тему:
– Доктор ушел в пять. А потом они послали мальчишку к аптекарю. Должно быть, она все еще жива.
– Отвратительная работа! – злобно прошипела Карнавальная Маска.
– И ужасно глупая. Нам всем чертовски повезло, что его не поймали. – Лицо Клеопатры скрывала маска с золотыми узорами, украшенная перьями. Ее голову венчал черный парик, а руки были унизаны тяжелыми золотыми браслетами. – Или что ее не поймали.
– Ее ударили ножом посреди Брэдди-сквер, – вступил в разговор Тамплиер. – И сделал это не наш человек. Никто из нас не стал бы так рисковать.
– И все же злоумышленник преуспел в своем намерении, – сказала Клеопатра. – Его план был хорошо продуман. Дождь скрыл следы. Он нанес удар рядом с Микс-стрит и убежал. Так что я назвала бы его работу смелой, но никак не глупой.
– Он всех нас подверг риску, – произнес Палач. – Британская разведка не простит нам этого. И не забудет.
– Может, это просто неудачное стечение обстоятельств, – угрюмо предположил Тамплиер. – Город наводнен ворами всех мастей. Вполне возможно…
– Я получила письмо, – перебила его Клеопатра. – В нем мне предписывалось быть в книжном магазине на Харт-стрит, дождаться людей из магистрата и дать показания. – Она немного помолчала. – Нам всем дали описание одного и того же человека. И все мы последовали данному в письме приказу.
– Нож у одного из нас, – подхватил Палач. – И если она умрет, вина будет лежать на нас.
– Только один из нас виновен. Только один. – Женщина в карнавальной маске схватила веер, словно оружие.
– Один – убийца. – Украшения Клеопатры зазвенели, когда она поднесла стакан с пуншем к губам. – Но трое из нас с готовностью солгут и тем самым отправят человека на эшафот. Для убийцы уже припасено место в аду. – В ее глазах вспыхнул огонь. – Оставишь мне местечко подле огня, Эми?
– Я никого не убивала.
– Ты сказала бы то же самое, даже если б за корсетом твоего платья был спрятан окровавленный нож. Так что же – будем по очереди заверять друг друга в собственной невиновности?
– Клянусь, я не…
– О Боже, все мы очень виртуозно умеем лгать, – закатила глаза Клеопатра. – Но ты можешь продолжать клясться, если тебе от этого легче.
Тамплиер поднял руки вверх, призывая к тишине. На его голову был наброшен капюшон из металлических колец, а лицо скрывала маска цвета стали. Его наряд состоял из серебристой кольчуги, отливавшей в блеске свечей, точно рыбья чешуя.
– Что нам известно?
– Представитель военной разведки ничего не видел. – Клеопатра вращала в руке бокал, пристально глядя на его содержимое. Один из преданных ей людей занимал высокую должность в военной разведке. – Их человек, надзирающий за Микс-стрит, промок до нитки и решил укрыться от дождя в ближайшей таверне. Поэтому им известно лишь то, что говорят вокруг. Но никто не связывает убийство с Микс-стрит. Ты знаешь имя подозреваемого?
– Да брось! – резко перебил Клеопатру Тамплиер. – Оно известно всем нам.
– Это глава британской разведывательной службы. Черный Ястреб.
– Именно поэтому нам грозит провал. – Палач облокотился о стену и опустил голову. – Жюстина Дюмотье и Черный Ястреб были когда-то любовниками. Если она умрет, он не успокоится, пока не разделается со всеми нами. – Он поднял голову, переводя взгляд с одного лица на другое. – И наверное, будет прав. Гравуа и Патлен заслужили смерть. Но не Дюмотье.
– Она была агентом тайной полиции, как и они. – Клеопатра пожала плечами.
– Как и мы. – Губы Тамплиера под маской изогнулись в угрюмой гримасе. – Она была бойцом и сражалась за то, во что верила. Она не должна умереть так вот бесславно.
– Мы всегда повторяли себе, что у нас нет выбора. – Карнавальная Маска следила взглядом за фигурой в светлом платье, мелькающей среди танцующих. За своей старшей дочерью. – Они победили. А мы стали монстрами, коими они пытались нас выставить. Мы…
Мужчина, одетый в костюм Генриха VIII, остановился рядом с нишей и заглянул за занавеску. На Клеопатре была надета накидка из собранной складками ткани, под которой отчетливо просматривалось молочно-белое тело и грудь с позолоченными сосками. Она обрела богатство, торгуя собственной красотой. Генрих VIII окинул Клеопатру оценивающим взглядом и похотливо облизнул губы.
Палач поднял свою секиру, тронув пальцем край лезвия, и Генрих VIII поспешил ретироваться.
Когда он ушел, Клеопатра произнесла:
– Слишком поздно. И так всегда. Что будем делать?
– Мы можем остановиться, – тихо произнес Палач.
Стоящие за занавеской люди многозначительно переглянулись. Они понимали друг друга без слов. Четыре французских шпиона, скрывающиеся под личиной графского внука, вдовы барона, грубовато-добродушного военного и известной куртизанки.
– С меня хватит, – произнес Палач. – Это конец. Когда придет очередное письмо, я просто проигнорирую его.
– Конец. – Карнавальная Маска вновь посмотрела на дочь. – Больше никогда. Чего бы это ни стоило.
Тамплиер склонил голову.
– Жюстина Дюмотье станет последней жертвой. – Клеопатра вновь переключила внимание на танцующих.
– Если, конечно, она умрет, – сказала Эми.
– Все мы были слишком прилежными учениками, – произнесла Клеопатра. – Тот нож наверняка был отравлен. Она не дотянет до утра.
– Не могу поверить, что это сделал один из нас.
– А вот я поверю с легкостью, – сказала Клеопатра. – Нам всем доводилось убивать. Даже тебе, милая Эни. И ты всегда использовала для этого нож.
Мужчина, одетый в костюм палача, произнес:
– Ему почти шесть, не так ли? Довольно крупный для своего возраста.
– Он достаточно большой, чтобы обзавестись собственным пони, – заговорила одна из женщин. На ней было вызывающе яркое платье, а лицо скрывала венецианская карнавальная маска. – Я надеялась, что это будет… действительно маленькая лошадка.
Две женщины и двое мужчин стояли в скрытой за занавеской нише рядом с танцевальным залом. Даже само их дыхание отдавало предательством. Слишком давно вступили они в тайный сговор друг с другом. Шантаж и убийства связывали крепче, чем узы родства.
Звуки скрипок, флейт и виолончелей сплетались в причудливую мелодию. Феи и пираты, пастушки и английские рыцари кружились в быстром шотландском танце.
Женщина в карнавальной маске произнесла:
– Я порчу его. Мы всегда портим тех, кто младше. – Она раскрыла и вновь закрыла веер. – Он кажется таким маленьким на этом огромном пони.
Женщина в костюме Клеопатры отвернулась с выражением скуки на лице. У нее не было детей.
– Его назвали Палисейд. Ну что за имя для лошади? Ведь с английского это переводится как забор?
– Да, стена, окружающая крепость. Хорошее имя. Сильное, – заметил крепкий приземистый мужчина в плаще и латах средневекового тамплиера. Он выглядел настоящим солдатом, коим по сути и являлся.
Хэмфри всегда устраивали костюмированный бал в первую неделю мая. Это давно уже стало традицией сезона. Но сэр Джордж был всего лишь баронетом, а леди Хэмфри – дочерью моряка торгового флота. Публика на балу собралась разношерстная. Танцы были слишком шумными, а манеры присутствующих не слишком рафинированными. Молодые сквайры из Йоркшира, коим не удалось произвести фурор в течение сезона, расправляли перья на балу у Хэмфри, уверенные в собственной неотразимости. Мамаши привозили сюда робких дочерей, чей дебют должен был состояться лишь в следующем году, и таким образом исподволь представляли их обществу.
Карнавальная маска возразила:
– Мне нужен не сильный пони, а послушный. На его содержание уходит столько денег, а толку никакого. Кроме того, время от времени в его взгляде появляется такое коварное выражение.
Эти четверо разговаривали и ждали, скрытые от посторонних взглядов тяжелой голубой портьерой. Они потягивали пунш, болтая о погоде, последних скандалах, политике и совершенно бесполезном пони, содержащемся в конюшнях близ Хэмпстеда.
Женщина в костюме Клеопатры внезапно сменила тему:
– Доктор ушел в пять. А потом они послали мальчишку к аптекарю. Должно быть, она все еще жива.
– Отвратительная работа! – злобно прошипела Карнавальная Маска.
– И ужасно глупая. Нам всем чертовски повезло, что его не поймали. – Лицо Клеопатры скрывала маска с золотыми узорами, украшенная перьями. Ее голову венчал черный парик, а руки были унизаны тяжелыми золотыми браслетами. – Или что ее не поймали.
– Ее ударили ножом посреди Брэдди-сквер, – вступил в разговор Тамплиер. – И сделал это не наш человек. Никто из нас не стал бы так рисковать.
– И все же злоумышленник преуспел в своем намерении, – сказала Клеопатра. – Его план был хорошо продуман. Дождь скрыл следы. Он нанес удар рядом с Микс-стрит и убежал. Так что я назвала бы его работу смелой, но никак не глупой.
– Он всех нас подверг риску, – произнес Палач. – Британская разведка не простит нам этого. И не забудет.
– Может, это просто неудачное стечение обстоятельств, – угрюмо предположил Тамплиер. – Город наводнен ворами всех мастей. Вполне возможно…
– Я получила письмо, – перебила его Клеопатра. – В нем мне предписывалось быть в книжном магазине на Харт-стрит, дождаться людей из магистрата и дать показания. – Она немного помолчала. – Нам всем дали описание одного и того же человека. И все мы последовали данному в письме приказу.
– Нож у одного из нас, – подхватил Палач. – И если она умрет, вина будет лежать на нас.
– Только один из нас виновен. Только один. – Женщина в карнавальной маске схватила веер, словно оружие.
– Один – убийца. – Украшения Клеопатры зазвенели, когда она поднесла стакан с пуншем к губам. – Но трое из нас с готовностью солгут и тем самым отправят человека на эшафот. Для убийцы уже припасено место в аду. – В ее глазах вспыхнул огонь. – Оставишь мне местечко подле огня, Эми?
– Я никого не убивала.
– Ты сказала бы то же самое, даже если б за корсетом твоего платья был спрятан окровавленный нож. Так что же – будем по очереди заверять друг друга в собственной невиновности?
– Клянусь, я не…
– О Боже, все мы очень виртуозно умеем лгать, – закатила глаза Клеопатра. – Но ты можешь продолжать клясться, если тебе от этого легче.
Тамплиер поднял руки вверх, призывая к тишине. На его голову был наброшен капюшон из металлических колец, а лицо скрывала маска цвета стали. Его наряд состоял из серебристой кольчуги, отливавшей в блеске свечей, точно рыбья чешуя.
– Что нам известно?
– Представитель военной разведки ничего не видел. – Клеопатра вращала в руке бокал, пристально глядя на его содержимое. Один из преданных ей людей занимал высокую должность в военной разведке. – Их человек, надзирающий за Микс-стрит, промок до нитки и решил укрыться от дождя в ближайшей таверне. Поэтому им известно лишь то, что говорят вокруг. Но никто не связывает убийство с Микс-стрит. Ты знаешь имя подозреваемого?
– Да брось! – резко перебил Клеопатру Тамплиер. – Оно известно всем нам.
– Это глава британской разведывательной службы. Черный Ястреб.
– Именно поэтому нам грозит провал. – Палач облокотился о стену и опустил голову. – Жюстина Дюмотье и Черный Ястреб были когда-то любовниками. Если она умрет, он не успокоится, пока не разделается со всеми нами. – Он поднял голову, переводя взгляд с одного лица на другое. – И наверное, будет прав. Гравуа и Патлен заслужили смерть. Но не Дюмотье.
– Она была агентом тайной полиции, как и они. – Клеопатра пожала плечами.
– Как и мы. – Губы Тамплиера под маской изогнулись в угрюмой гримасе. – Она была бойцом и сражалась за то, во что верила. Она не должна умереть так вот бесславно.
– Мы всегда повторяли себе, что у нас нет выбора. – Карнавальная Маска следила взглядом за фигурой в светлом платье, мелькающей среди танцующих. За своей старшей дочерью. – Они победили. А мы стали монстрами, коими они пытались нас выставить. Мы…
Мужчина, одетый в костюм Генриха VIII, остановился рядом с нишей и заглянул за занавеску. На Клеопатре была надета накидка из собранной складками ткани, под которой отчетливо просматривалось молочно-белое тело и грудь с позолоченными сосками. Она обрела богатство, торгуя собственной красотой. Генрих VIII окинул Клеопатру оценивающим взглядом и похотливо облизнул губы.
Палач поднял свою секиру, тронув пальцем край лезвия, и Генрих VIII поспешил ретироваться.
Когда он ушел, Клеопатра произнесла:
– Слишком поздно. И так всегда. Что будем делать?
– Мы можем остановиться, – тихо произнес Палач.
Стоящие за занавеской люди многозначительно переглянулись. Они понимали друг друга без слов. Четыре французских шпиона, скрывающиеся под личиной графского внука, вдовы барона, грубовато-добродушного военного и известной куртизанки.
– С меня хватит, – произнес Палач. – Это конец. Когда придет очередное письмо, я просто проигнорирую его.
– Конец. – Карнавальная Маска вновь посмотрела на дочь. – Больше никогда. Чего бы это ни стоило.
Тамплиер склонил голову.
– Жюстина Дюмотье станет последней жертвой. – Клеопатра вновь переключила внимание на танцующих.
– Если, конечно, она умрет, – сказала Эми.
– Все мы были слишком прилежными учениками, – произнесла Клеопатра. – Тот нож наверняка был отравлен. Она не дотянет до утра.
– Не могу поверить, что это сделал один из нас.
– А вот я поверю с легкостью, – сказала Клеопатра. – Нам всем доводилось убивать. Даже тебе, милая Эни. И ты всегда использовала для этого нож.
Глава 5
Двадцатью четырьмя годами раньше
Париж
Июль 1794 года
Жюстина назначила встречу возле гильотины. Нет, она вовсе не была кровожадной. Просто там, на площади, они не привлекут к себе внимания.
Сегодня она была одета как служанка. Голубое платье из саржи, белый передник и простенькая кружевная косынка. В таком наряде девочка терялась средь толпы, как муравей в цепочке своих собратьев.
Жюстина была слишком юна, чтобы претендовать на благородное звание камеристки. Тринадцатилетняя девочка может быть только простой служанкой – не более того. Но именно простую служанку возьмет с собой благородная леди, оправляясь на тайное свидание в сады Тюильри. Ее оставят на углу площади скучать в одиночестве, пока хозяйка нарушает супружеские клятвы.
И вот теперь скромная служанка с корзинкой в руках стояла у стены с выражением скуки на лице и смиренно ждала. Хоукер с легкостью ее найдет. Она стояла на месте, в то время как другие люди пребывали в движении. Ее неподвижная фигура сразу бросится ему в глаза.
Отличное место для встречи двух шпионов. С расстояния в сотню ярдов Хоукер сможет окинуть площадь взглядом и убедиться, что Жюстина одна. А толпа зевак поможет подойти к ней незамеченным. Расположенная справа от нее улица Риволи с ее обилием магазинов и праздных гуляющих давала многочисленные возможности скрыться от преследования. Намерения Жюстины были ясны даже не слишком опытному английскому шпиону.
Или же нет. Она сама себе не смогла бы доверять, будь она английской шпионкой.
Жюстина задумалась, сдвинув брови и продолжая разглядывать проходящих мимо людей в ожидании Хоукера.
Посреди площади Революции стояла гильотина. Доски платформы потемнели от высохшей крови, камни с правой стороны от нее были отвратительно черными. Именно по ним скатывались в подводы отрубленные головы. Каждое утро платформу и камни вокруг нее мыли, а лезвие гильотины заново затачивали. Вот и сейчас оно хищно поблескивало серебром.
Но сегодня для этой машины смерти не будет работы. Впервые за многие месяцы не покатятся отрубленные головы. Робеспьера не было в живых уже три дня, и все вокруг изменилось. Его смерть ознаменовала конец террора.
Жители Парижа, закаленные невероятными по своей жестокости зрелищами, воспринимали пустующую гильотину как один из атрибутов праздника. Они толпами пересекали площадь, подходили к платформе, глазели на нее и указывали пальцами. Мужчины говорили детям, сидящим у них на плечах:
– Смотри, сынок, здесь закончил свою жизнь тиран Робеспьер. Я видел это своими собственными глазами. У него на лице была окровавленная повязка, и он закричал, когда палач сорвал ее с него.
Жюстине было плевать на то, что страна переживала переломный момент в истории, и ни за какие сокровища в мире не позволила бы своей четырехлетней сестре приблизиться к месту массовой бойни.
Хоукер облокотился о стену рядом с ней, скрестил руки на груди и посмотрел на гильотину.
– Значит, здесь они с ним расправились. С Робеспьером.
Его появление было таким внезапным, что Жюстина даже не почувствовала его приближения. И это вызвало раздражение. Если бы он был агентом тайной полиции, она непременно попросила бы обучить ее умению сливаться с толпой. Но он не был агентом тайной полиции. Пока не был.
Нужно попытаться его завербовать. Он молод – почти одного с ней возраста – и легко обучится всем премудростям.
– И ты не пришел посмотреть, как умер этот великий человек? – спросила Жюстина. – Не слишком-то ты любознателен, гражданин Хоукер.
– Дойл меня не отпустил. Не знаю, чего он так беспокоится. Можно подумать, я никогда не видел казни.
Хозяйка Жюстины поступила так же. Она загрузила девочку работой, лишь бы только та не пошла на площадь Революции.
– Жаль, что ты пропустил представление.
– Будут и другие. – Мальчик облокотился о стену и сложил руки на груди. – В последнее время в смертях нет недостатка.
– Comme tu dis.[2]
Его волосы упали на лоб – черные, гладкие и блестящие, точно пролитые чернила. Он всегда раздраженно откидывал их назад. Делал это непроизвольно, совсем как лев, неосознанно потряхивающий гривой. Хоукер обладал какой-то экзотической мрачной красотой и был невероятно привлекателен.
– Ты очень занята в последнее время, – произнес он, имея в виду бурную деятельность Жюстины.
– Так и есть.
– Как малявка?
Британские шпионы, с которыми была связана Жюстина, знали о ней немало, а больше всех – Хоукер. Он уже успел познакомиться с ее сестрой Северен.
– Хорошо. Тебе не стоит надевать этот жилет.
Брови мальчика сошлись на переносице.
– А мне нравится.
– Не сомневаюсь, раз ты его носишь. Только он совершенно не соответствует твоей роли сына торговца. Так что сними его, если не хочешь показать, что у тебя совсем нет вкуса.
– Наверное, ты права, – ответил мальчик, подумав с минуту. – Тебе не по душе полоски, да?
– Я не против полосок. Только не такого цвета. Смотрится вульгарно.
– Спасибо, что подсказала.
Они познакомились неделю назад. Жюстина много узнала о Хоукере и о многом догадалась. Он был новичком в британской разведке, необыкновенно изобретательным юношей, обучающимся с невероятной быстротой. Будучи выходцем из самой низшей прослойки населения Британии, он зачастую проявлял нетерпение, но никогда не выказывал страха. Хоукер обладал дюжиной редких способностей, в которых так отчаянно нуждалась Жюстина.
Но в то же время она не позволяла, чтобы этот мальчик узнал что-нибудь о ней самой. Ему известно было лишь то, что она является немаловажным звеном в цепи, с помощью которой беженцы из Франции, ускользнувшие из-под ножа гильотины, переправляются в Англию. И скорее всего он не знал, что она также являлась агентом тайной полиции Франции.
По гильотине с важным видом часовых расхаживали голуби. Озорные мальчишки карабкались по ступеням, по которым шли на смерть король с королевой, а за ними Робеспьер, Дантон, Демулен, Лавуазье и Герберт. Каждые пятнадцать минут скучающий часовой лениво отгонял мальчишек от гильотины. Голуби тоже с шумом разлетались прочь. Но в скором времени возвращались и те, и другие.
– Я получил твою записку, – сказал Хоукер. – Наверное, это очень глупо, но я здесь.
Жюстина оставила записки для него в кафе, завсегдатаем которого он был, и в лавке на улице Дени, где он покупал газеты. Наставник Хоукера агент английской разведки Дойл, оставил бы их без внимания. А вот Хоукер оказался не слишком благоразумен.
– Так мило, что ты пришел. Особенно если принять во внимание тот факт, что я ничего тебе не объяснила. – Конечно же, Жюстина не стала ничего объяснять. За то короткое время, что она знала Хоукера, ей удалось выявить самую большую его слабость. Парень не мог устоять перед тайнами любого рода. А ведь француженке, особенно такой изобретательной, как Жюстина, ничего не стоит окружить себя таинственностью.
Тринадцатилетняя Жюстина была француженкой до кончиков пальцев, и у Хоукера не было никаких шансов устоять перед ее чарами.
– Я и так знаю, зачем ты меня позвала. Тебе наверняка что-то от меня нужно. – Хоукер посмотрел на девочку и тут же отвел взгляд.
Жюстина не стала возражать. Стоя бок о бок у стены, они внимательно смотрели на гуляющих, дабы вовремя заметить пристальный интерес со стороны кого-нибудь из них. И это их сближало.
– Ты когда-нибудь видела казнь? – Хоукер кивнул в сторону платформы.
– Один раз. Мне тогда было одиннадцать лет. – Жюстина пришла на площадь Революции одна. Лил ледяной дождь, но в ее душе царил еще больший холод.
Хоукер внимательно посмотрел на девочку:
– Это был кто-то, кого ты знала?
– Враг. – Солдаты выволокли месье Грене из шеренги пятнадцати обреченных на казнь. Демон, издевавшийся над ней на протяжении нескольких лет, превратился в дряхлого бледного старика с трясущимися руками. Жюстина испытывала какую-то жестокую радость при виде его унижения.
Она была слишком мала, чтобы пробраться поближе к эшафоту. Ревущая от возбуждения толпа зевак отделяла ее от гильотины. Она почти ничего не видела. Слышала только душераздирающий вопль да скрежет опускающегося лезвия. До слуха Жюстины донесся глухой звук удара, а потом ей удалось одним глазом увидеть, как безжизненное тело месье Грене спихнули с платформы, как никчемную груду мусора.
– Это я отправила его на гильотину.
Стая голубей взметнулась вверх, напуганная мальчишкой. Взгляд Хоукера перекочевал с птиц на стоящую рядом девочку.
– Но ведь тебе было всего одиннадцать лет. И что же, его смерть помогла тебе?
– Нет.
Она не потушила бушующей в груди ярости и не согрела заледеневшую душу.
Грене был другом отца Жюстины. В тот самый день, когда умерли ее родители, Грене забрал девочку и ее сестру Северен с собой. Он не мог отвести Жюстину домой, ведь там были его жена и дети. Поэтому он поселил ее в борделе, где удовлетворяли свою похоть извращенцы, предпочитающие детей. На протяжении многих месяцев месье Грене посещал Жюстину. И всегда требовал, чтобы она улыбалась и говорила, как ей нравится то, что он с ней делает.
– Он был одним из нескольких дюжин людей, которых мне хотелось убить. Только смерть настигла его слишком быстро.
– Иногда на большее рассчитывать не приходится. Мы можем уйти отсюда? Мне не нравится стоять на виду. Кроме того, я ломаю голову, кого еще ты могла пригласить на встречу со мной.
– Ты слишком циничен для своего возраста. Если бы я захотела свести с тобой счеты – а я не стану марать руки, ибо ты не слишком значительная фигура, – я пригласила бы тебя в уединенную аллею да позвала бы с собой парочку дюжих помощников. Но ты прав, пора уйти отсюда. Гильотина не слишком приятное зрелище. Кроме того, мне советовали держаться подальше от людных мест, где может возникнуть паника или давка.
– Добрая половина города собралась здесь в надежде, что кто-то начнет беспорядки. – Прищурившись, Хоукер посмотрел на группу рабочих, прокладывающих путь в толпе. – Вот эти парни, к примеру. Жажда драки написана у них на лицах.
Хоукер был прав. Несмотря на беззаботные голоса, смех и атмосферу праздника, все чего-то ждали.
– Никто не знает, как жить дальше. Было проще, когда все мы боялись Робеспьера. А теперь, когда его место заняли пятьдесят других дьяволов во плоти, неизвестно, чего ожидать.
– Давай будем ждать в другом месте. Ненавижу запах крови, если только она не из горла, перерезанного моими собственными руками.
От слов Хоукера по спине Жюстины пробежал холодок. И ведь он не шутил. Это пугало.
– В публичных местах горло не перерезают.
Жюстине никогда не приходилось делать ничего подобного, но она ни за что не призналась бы в этом Хоукеру. В отличие от него она не являлась убийцей и очень завидовала Хоукеру.
Мальчик шел рядом с ней спокойно и расслабленно, словно наслаждаясь прогулкой. Его глаза сонно глядели из-под полуопущенных век. Но Жюстина знала, насколько обманчиво это впечатление. Напряжение, переполнявшее его тело, казалось, гудело, точно натянутая струна. Более живого и восприимчивого к происходящему вокруг человека она не знала.
Что ж, она сумеет обернуть эти его качества в свою пользу. Перекинув корзинку с руки на руку, Жюстина произнесла:
– Идем. Хочу кое-что тебе показать.
Париж
Июль 1794 года
Жюстина назначила встречу возле гильотины. Нет, она вовсе не была кровожадной. Просто там, на площади, они не привлекут к себе внимания.
Сегодня она была одета как служанка. Голубое платье из саржи, белый передник и простенькая кружевная косынка. В таком наряде девочка терялась средь толпы, как муравей в цепочке своих собратьев.
Жюстина была слишком юна, чтобы претендовать на благородное звание камеристки. Тринадцатилетняя девочка может быть только простой служанкой – не более того. Но именно простую служанку возьмет с собой благородная леди, оправляясь на тайное свидание в сады Тюильри. Ее оставят на углу площади скучать в одиночестве, пока хозяйка нарушает супружеские клятвы.
И вот теперь скромная служанка с корзинкой в руках стояла у стены с выражением скуки на лице и смиренно ждала. Хоукер с легкостью ее найдет. Она стояла на месте, в то время как другие люди пребывали в движении. Ее неподвижная фигура сразу бросится ему в глаза.
Отличное место для встречи двух шпионов. С расстояния в сотню ярдов Хоукер сможет окинуть площадь взглядом и убедиться, что Жюстина одна. А толпа зевак поможет подойти к ней незамеченным. Расположенная справа от нее улица Риволи с ее обилием магазинов и праздных гуляющих давала многочисленные возможности скрыться от преследования. Намерения Жюстины были ясны даже не слишком опытному английскому шпиону.
Или же нет. Она сама себе не смогла бы доверять, будь она английской шпионкой.
Жюстина задумалась, сдвинув брови и продолжая разглядывать проходящих мимо людей в ожидании Хоукера.
Посреди площади Революции стояла гильотина. Доски платформы потемнели от высохшей крови, камни с правой стороны от нее были отвратительно черными. Именно по ним скатывались в подводы отрубленные головы. Каждое утро платформу и камни вокруг нее мыли, а лезвие гильотины заново затачивали. Вот и сейчас оно хищно поблескивало серебром.
Но сегодня для этой машины смерти не будет работы. Впервые за многие месяцы не покатятся отрубленные головы. Робеспьера не было в живых уже три дня, и все вокруг изменилось. Его смерть ознаменовала конец террора.
Жители Парижа, закаленные невероятными по своей жестокости зрелищами, воспринимали пустующую гильотину как один из атрибутов праздника. Они толпами пересекали площадь, подходили к платформе, глазели на нее и указывали пальцами. Мужчины говорили детям, сидящим у них на плечах:
– Смотри, сынок, здесь закончил свою жизнь тиран Робеспьер. Я видел это своими собственными глазами. У него на лице была окровавленная повязка, и он закричал, когда палач сорвал ее с него.
Жюстине было плевать на то, что страна переживала переломный момент в истории, и ни за какие сокровища в мире не позволила бы своей четырехлетней сестре приблизиться к месту массовой бойни.
Хоукер облокотился о стену рядом с ней, скрестил руки на груди и посмотрел на гильотину.
– Значит, здесь они с ним расправились. С Робеспьером.
Его появление было таким внезапным, что Жюстина даже не почувствовала его приближения. И это вызвало раздражение. Если бы он был агентом тайной полиции, она непременно попросила бы обучить ее умению сливаться с толпой. Но он не был агентом тайной полиции. Пока не был.
Нужно попытаться его завербовать. Он молод – почти одного с ней возраста – и легко обучится всем премудростям.
– И ты не пришел посмотреть, как умер этот великий человек? – спросила Жюстина. – Не слишком-то ты любознателен, гражданин Хоукер.
– Дойл меня не отпустил. Не знаю, чего он так беспокоится. Можно подумать, я никогда не видел казни.
Хозяйка Жюстины поступила так же. Она загрузила девочку работой, лишь бы только та не пошла на площадь Революции.
– Жаль, что ты пропустил представление.
– Будут и другие. – Мальчик облокотился о стену и сложил руки на груди. – В последнее время в смертях нет недостатка.
– Comme tu dis.[2]
Его волосы упали на лоб – черные, гладкие и блестящие, точно пролитые чернила. Он всегда раздраженно откидывал их назад. Делал это непроизвольно, совсем как лев, неосознанно потряхивающий гривой. Хоукер обладал какой-то экзотической мрачной красотой и был невероятно привлекателен.
– Ты очень занята в последнее время, – произнес он, имея в виду бурную деятельность Жюстины.
– Так и есть.
– Как малявка?
Британские шпионы, с которыми была связана Жюстина, знали о ней немало, а больше всех – Хоукер. Он уже успел познакомиться с ее сестрой Северен.
– Хорошо. Тебе не стоит надевать этот жилет.
Брови мальчика сошлись на переносице.
– А мне нравится.
– Не сомневаюсь, раз ты его носишь. Только он совершенно не соответствует твоей роли сына торговца. Так что сними его, если не хочешь показать, что у тебя совсем нет вкуса.
– Наверное, ты права, – ответил мальчик, подумав с минуту. – Тебе не по душе полоски, да?
– Я не против полосок. Только не такого цвета. Смотрится вульгарно.
– Спасибо, что подсказала.
Они познакомились неделю назад. Жюстина много узнала о Хоукере и о многом догадалась. Он был новичком в британской разведке, необыкновенно изобретательным юношей, обучающимся с невероятной быстротой. Будучи выходцем из самой низшей прослойки населения Британии, он зачастую проявлял нетерпение, но никогда не выказывал страха. Хоукер обладал дюжиной редких способностей, в которых так отчаянно нуждалась Жюстина.
Но в то же время она не позволяла, чтобы этот мальчик узнал что-нибудь о ней самой. Ему известно было лишь то, что она является немаловажным звеном в цепи, с помощью которой беженцы из Франции, ускользнувшие из-под ножа гильотины, переправляются в Англию. И скорее всего он не знал, что она также являлась агентом тайной полиции Франции.
По гильотине с важным видом часовых расхаживали голуби. Озорные мальчишки карабкались по ступеням, по которым шли на смерть король с королевой, а за ними Робеспьер, Дантон, Демулен, Лавуазье и Герберт. Каждые пятнадцать минут скучающий часовой лениво отгонял мальчишек от гильотины. Голуби тоже с шумом разлетались прочь. Но в скором времени возвращались и те, и другие.
– Я получил твою записку, – сказал Хоукер. – Наверное, это очень глупо, но я здесь.
Жюстина оставила записки для него в кафе, завсегдатаем которого он был, и в лавке на улице Дени, где он покупал газеты. Наставник Хоукера агент английской разведки Дойл, оставил бы их без внимания. А вот Хоукер оказался не слишком благоразумен.
– Так мило, что ты пришел. Особенно если принять во внимание тот факт, что я ничего тебе не объяснила. – Конечно же, Жюстина не стала ничего объяснять. За то короткое время, что она знала Хоукера, ей удалось выявить самую большую его слабость. Парень не мог устоять перед тайнами любого рода. А ведь француженке, особенно такой изобретательной, как Жюстина, ничего не стоит окружить себя таинственностью.
Тринадцатилетняя Жюстина была француженкой до кончиков пальцев, и у Хоукера не было никаких шансов устоять перед ее чарами.
– Я и так знаю, зачем ты меня позвала. Тебе наверняка что-то от меня нужно. – Хоукер посмотрел на девочку и тут же отвел взгляд.
Жюстина не стала возражать. Стоя бок о бок у стены, они внимательно смотрели на гуляющих, дабы вовремя заметить пристальный интерес со стороны кого-нибудь из них. И это их сближало.
– Ты когда-нибудь видела казнь? – Хоукер кивнул в сторону платформы.
– Один раз. Мне тогда было одиннадцать лет. – Жюстина пришла на площадь Революции одна. Лил ледяной дождь, но в ее душе царил еще больший холод.
Хоукер внимательно посмотрел на девочку:
– Это был кто-то, кого ты знала?
– Враг. – Солдаты выволокли месье Грене из шеренги пятнадцати обреченных на казнь. Демон, издевавшийся над ней на протяжении нескольких лет, превратился в дряхлого бледного старика с трясущимися руками. Жюстина испытывала какую-то жестокую радость при виде его унижения.
Она была слишком мала, чтобы пробраться поближе к эшафоту. Ревущая от возбуждения толпа зевак отделяла ее от гильотины. Она почти ничего не видела. Слышала только душераздирающий вопль да скрежет опускающегося лезвия. До слуха Жюстины донесся глухой звук удара, а потом ей удалось одним глазом увидеть, как безжизненное тело месье Грене спихнули с платформы, как никчемную груду мусора.
– Это я отправила его на гильотину.
Стая голубей взметнулась вверх, напуганная мальчишкой. Взгляд Хоукера перекочевал с птиц на стоящую рядом девочку.
– Но ведь тебе было всего одиннадцать лет. И что же, его смерть помогла тебе?
– Нет.
Она не потушила бушующей в груди ярости и не согрела заледеневшую душу.
Грене был другом отца Жюстины. В тот самый день, когда умерли ее родители, Грене забрал девочку и ее сестру Северен с собой. Он не мог отвести Жюстину домой, ведь там были его жена и дети. Поэтому он поселил ее в борделе, где удовлетворяли свою похоть извращенцы, предпочитающие детей. На протяжении многих месяцев месье Грене посещал Жюстину. И всегда требовал, чтобы она улыбалась и говорила, как ей нравится то, что он с ней делает.
– Он был одним из нескольких дюжин людей, которых мне хотелось убить. Только смерть настигла его слишком быстро.
– Иногда на большее рассчитывать не приходится. Мы можем уйти отсюда? Мне не нравится стоять на виду. Кроме того, я ломаю голову, кого еще ты могла пригласить на встречу со мной.
– Ты слишком циничен для своего возраста. Если бы я захотела свести с тобой счеты – а я не стану марать руки, ибо ты не слишком значительная фигура, – я пригласила бы тебя в уединенную аллею да позвала бы с собой парочку дюжих помощников. Но ты прав, пора уйти отсюда. Гильотина не слишком приятное зрелище. Кроме того, мне советовали держаться подальше от людных мест, где может возникнуть паника или давка.
– Добрая половина города собралась здесь в надежде, что кто-то начнет беспорядки. – Прищурившись, Хоукер посмотрел на группу рабочих, прокладывающих путь в толпе. – Вот эти парни, к примеру. Жажда драки написана у них на лицах.
Хоукер был прав. Несмотря на беззаботные голоса, смех и атмосферу праздника, все чего-то ждали.
– Никто не знает, как жить дальше. Было проще, когда все мы боялись Робеспьера. А теперь, когда его место заняли пятьдесят других дьяволов во плоти, неизвестно, чего ожидать.
– Давай будем ждать в другом месте. Ненавижу запах крови, если только она не из горла, перерезанного моими собственными руками.
От слов Хоукера по спине Жюстины пробежал холодок. И ведь он не шутил. Это пугало.
– В публичных местах горло не перерезают.
Жюстине никогда не приходилось делать ничего подобного, но она ни за что не призналась бы в этом Хоукеру. В отличие от него она не являлась убийцей и очень завидовала Хоукеру.
Мальчик шел рядом с ней спокойно и расслабленно, словно наслаждаясь прогулкой. Его глаза сонно глядели из-под полуопущенных век. Но Жюстина знала, насколько обманчиво это впечатление. Напряжение, переполнявшее его тело, казалось, гудело, точно натянутая струна. Более живого и восприимчивого к происходящему вокруг человека она не знала.
Что ж, она сумеет обернуть эти его качества в свою пользу. Перекинув корзинку с руки на руку, Жюстина произнесла:
– Идем. Хочу кое-что тебе показать.
Глава 6
Большинство девушек, зазывающих парней в безлюдную аллею, хотели лишь продать себя. Только слишком велика была вероятность того, что незадачливый охотник за удовольствиями получит удар по голове от сутенера красавицы и в итоге лишится кошелька. В запасе Жюстины-Совы могли оказаться гораздо более опасные намерения.
Она привела Хоукера к маленькой каменной церквушке, стены которой изрядно потемнели от старости. В прутьях чугунной ограды застряли пучки соломы и обрывки газет. Хоукер всегда держал в голове карту Парижа и поэтому знал, где они находятся. Только вот название церкви никак не приходило на ум.
Впрочем, кто из святых дал имя этой церкви, уже не помнил никто из парижан, но теперь ее называли церковью Святой Лошади. И действительно, во дворе стояли три огромных мерина, лениво жевавших разбросанную по земле солому. Кучи лошадиного помета привлекали сюда огромное количество мух.
В последнее время это происходило повсюду во Франции. Священников изгоняли, а сами церкви закрывали либо превращали в конюшни и сеновалы. Перед высокими двойными дверями этой церкви среди резных статуй построили широкий деревянный помост, чтобы лошади могли заходить внутрь.
Боковая дверь была заперта и выглядела весьма подозрительно. Сова выудила из складок юбки связку отмычек и принялась возиться с замком. Хоукер же стоял перед дверью, почесывая пах. Он хотел отвлечь внимание редких прохожих от девочки и преуспел в этом, потому что при виде подобного почесывания люди сразу же отводили взгляды.
Существует несколько знаков, свидетельствующих о том, что ты связался с дурной компанией. И ношение отмычек – один из них. Но Сова возилась с замком так долго и неумело, что Хоукер даже не насторожился.
– Я не предлагаю тебе помощь, – произнес он, – потому что не хочу тебя разозлить.
– Если действительно не хочешь разозлить меня, молчи!
Он сказал бы то же самое, если бы пытался проникнуть в дом, а стоящий рядом товарищ не закрывал рта. В детстве Хоукеру приходилось воровать кружки для сбора денег на нужды бедняков, но с тех пор он нечасто посещал церковь.
У Жюстины были очень красивые волосы – блестящие, напоминающие цветом темное пиво. Если Хоукер не наблюдал за улицей, его взгляд тут же падал на непослушные локоны, время от времени выбивающиеся из-под чепца. Сова нетерпеливо заправляла их за уши, но их место занимали другие, развеваясь на ветру. Прошло немало времени, прежде чем ей удалось справиться с замком. Сова подхватила с земли корзинку и вошла внутрь.
В церкви было прохладно и темно. Воздух наполнял запах конского навоза. В двух окнах еще уцелели мозаичные стекла, напоминавшие своим цветом рубины и сапфиры. Остальные были заколочены досками.
Впрочем, лошадям жилось здесь неплохо. Пол был устлан соломой, а под окнами возведены деревянные перегородки. В этих наспех сколоченных стойлах находилось около двадцати лошадей. Некоторые из них повернули голову и посмотрели на Хоукера.
Мальчик совсем не разбирался в лошадях. Знал только, что они могут укусить или лягнуть, если окажешься близко. А если не встретишься с ними в конюшне, так попадешь под копыта на улице. В дальнем углу церкви трудились конюхи. Один из них нес бадью с кормом, а второй чистил щеткой коня.
Приложив палец к губам, Сова зашипела. Этот звук напомнил Хоукеру тихий свист ветра в замочной скважине.
Она привела Хоукера к маленькой каменной церквушке, стены которой изрядно потемнели от старости. В прутьях чугунной ограды застряли пучки соломы и обрывки газет. Хоукер всегда держал в голове карту Парижа и поэтому знал, где они находятся. Только вот название церкви никак не приходило на ум.
Впрочем, кто из святых дал имя этой церкви, уже не помнил никто из парижан, но теперь ее называли церковью Святой Лошади. И действительно, во дворе стояли три огромных мерина, лениво жевавших разбросанную по земле солому. Кучи лошадиного помета привлекали сюда огромное количество мух.
В последнее время это происходило повсюду во Франции. Священников изгоняли, а сами церкви закрывали либо превращали в конюшни и сеновалы. Перед высокими двойными дверями этой церкви среди резных статуй построили широкий деревянный помост, чтобы лошади могли заходить внутрь.
Боковая дверь была заперта и выглядела весьма подозрительно. Сова выудила из складок юбки связку отмычек и принялась возиться с замком. Хоукер же стоял перед дверью, почесывая пах. Он хотел отвлечь внимание редких прохожих от девочки и преуспел в этом, потому что при виде подобного почесывания люди сразу же отводили взгляды.
Существует несколько знаков, свидетельствующих о том, что ты связался с дурной компанией. И ношение отмычек – один из них. Но Сова возилась с замком так долго и неумело, что Хоукер даже не насторожился.
– Я не предлагаю тебе помощь, – произнес он, – потому что не хочу тебя разозлить.
– Если действительно не хочешь разозлить меня, молчи!
Он сказал бы то же самое, если бы пытался проникнуть в дом, а стоящий рядом товарищ не закрывал рта. В детстве Хоукеру приходилось воровать кружки для сбора денег на нужды бедняков, но с тех пор он нечасто посещал церковь.
У Жюстины были очень красивые волосы – блестящие, напоминающие цветом темное пиво. Если Хоукер не наблюдал за улицей, его взгляд тут же падал на непослушные локоны, время от времени выбивающиеся из-под чепца. Сова нетерпеливо заправляла их за уши, но их место занимали другие, развеваясь на ветру. Прошло немало времени, прежде чем ей удалось справиться с замком. Сова подхватила с земли корзинку и вошла внутрь.
В церкви было прохладно и темно. Воздух наполнял запах конского навоза. В двух окнах еще уцелели мозаичные стекла, напоминавшие своим цветом рубины и сапфиры. Остальные были заколочены досками.
Впрочем, лошадям жилось здесь неплохо. Пол был устлан соломой, а под окнами возведены деревянные перегородки. В этих наспех сколоченных стойлах находилось около двадцати лошадей. Некоторые из них повернули голову и посмотрели на Хоукера.
Мальчик совсем не разбирался в лошадях. Знал только, что они могут укусить или лягнуть, если окажешься близко. А если не встретишься с ними в конюшне, так попадешь под копыта на улице. В дальнем углу церкви трудились конюхи. Один из них нес бадью с кормом, а второй чистил щеткой коня.
Приложив палец к губам, Сова зашипела. Этот звук напомнил Хоукеру тихий свист ветра в замочной скважине.