Джоансен Айрис. Путеводная звезда

   — Я хочу, — произнес он сквозь зубы. — Разреши мне.
   Ронни на мгновение замерла и ошеломленно посмотрела на него.
   — Нет, нет!
   — Нет? — Гейб тяжело выдохнул. — Ну что ж, я не собираюсь тебя насиловать. — Он закусил нижнюю губу. — Лежи спокойно, ничего не произойдет.
   Из коридора по-прежнему доносился глухой шум.
   — Если нельзя ничего другого, давай поговорим, — сказал Гейб.
   — Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? — с трудом выдавила она.
   — Все равно что. Ронни — уменьшительное от какого имени? От Вероники?
   — Ни от какого. Просто Ронни. Мой отец хотел сына. Он думал, что девочка приносит одни неудобства. Я была его самым большим разочарованием, пока он не понял, что со мной вполне можно обращаться, как с мальчиком. Они ушли?
   — Нет еще, — ответил он. — Я все еще слышу их голоса в конце коридора. А твоя мать?
   — Она развелась с отцом, когда мне было три года.
   — И оставила тебя?
   — Для нее любой ребенок приносил неудобства, независимо от пола.
   — Мне кажется, что не стоило сейчас затрагивать эту тему, — медленно произнес Гейб, окидывая взглядом ее тело.
   Ронни нервно засмеялась.
   — Джед всегда говорил мне, что у меня особый талант говорить что-нибудь не вовремя.
   — Кто такой Джед? — нахмурился Гейб.
   — Они ушли! — С этими словами в комнату ворвалась Фатима.
   — Слава богу! — Гейб откинул простыню и поднялся с кровати.
   Удивленно вскинув брови, Фатима посмотрела на него.
   — Только не нужно говорить мне, что тебе было неприятно лежать рядом с ней. Она, конечно, худощава, но это, пожалуй, единственный ее недостаток. — Ее взгляд скользнул ниже. — Да, она точно не показалась тебе непривлекательной.
   Ронни натянула простыню на свое обнаженное тело.
   — Думаю, что они уже не вернутся сюда, — продолжала Фатима.-Теперь они ищут в соседнем доме. Сейчас принесу вам еды и вина.
   — Мы здесь в безопасности? — спросил Гейб.
   Ронни пожала плечами:
   — Здесь все же лучше, чем на улице. Они теперь не скоро успокоятся. Будут останавливать всех подряд. Эван сказал, что в семь утра у рынка, нас будет ждать джип. Там будет столько народу, что нас вряд ли кто-нибудь заметит.
   — Эван?
   — Мой отец. — Ронни встала, закуталась в простыню. — Я пойду оденусь.
   — Оставайся здесь, — сказала Фатима. — Тебя могут увидеть, а мне не нужны разговоры о том, что у меня тут разгуливают посторонние люди. Эван оставил вам обоим одежду. Я схожу за ней.
   Дверь закрылась, и Ронни какое-то время стояла в задумчивости, не решаясь обернуться. Когда она все же заставила себя сделать это, то с ужасом увидела, что Гейб лежит на кровати совершенно обнаженный, ничуть не стесняющийся своей наготы. Настоящий самец. Она почувствовала, как щеки ее заливает румянец.
   — Жаль, что ты оказался здесь при таких обстоятельствах. Эвен говорил, что женщины Фатимы — лучшие на всем Ближнем Востоке. Ты мог бы снять стресс, если бы…
   — Снять стресс? — переспросил он.
   — Так говорит мой отец. — Стараясь не смотреть на Гейба, Ронни достала из-под кровати сумку с фотоаппаратом. — Это одно из его самых удачных выражений. Согласитесь, оно имеет смысл. Секс действительно помогает людям расслабиться.
   — Если ты так просто к этому относишься, то почему же ты не позволила мне… — Он запнулся. — Я полагаю, нам стоит сменить тему.
   — Или вообще не разговаривать. — Ронни, словно фокусник, достала из сумки колоду карт. — Может, партию в покер?
   — Ты играешь?
   — Еще бы. — Она начала тасовать колоду, надеясь, что Гейб не замечает, как дрожат ее пальцы.
   Он сел, скрестив ноги. Это смутило ее еще больше. Он был похож на обнаженного султана, развалившегося в своем гареме, и это зрелище навевало разные эротические фантазии.
   Гейб внимательно посмотрел на нее и взял карты.
   — Кстати, а кто такой Джед?
   — Джед Корбин.
   Он бросил на нее быстрый взгляд.
   — Тот самый Джед Корбин?
   Ронни кивнула:
   — Мы вместе работаем. Джед просто замечательный.
   — Согласен. Он один из столпов в нашем бизнесе. Три года назад я пытался заманить его к себе.
   — Правда? Джед никогда не говорил мне.
   — А он что, все тебе рассказывает?
   — К сожалению, не все. Он слишком беспокоится о своей команде. — Она усмехнулась. — Так же, как и ты.
   — Никогда не бывает слишком, особенно, когда это касается человеческих жизней.
   Он сбросил карту, и Ронни протянула ему еще одну.
   — Почему я никогда не слышал о тебе? Когда я собирался предложить Корбину работу, я знал о нем абсолютно все. Что-то не помню, чтобы твое имя где-нибудь фигурировало.
   — Я предпочитаю не высовываться.
   — Обычно претенденты на премию Эмми не скрывают своих талантов, — ехидно заметил он.
   Ронни прикусила язык. А он не так прост! Она совсем забыла, что случайно сболтнула о своих планах. А он запомнил.
   — Я буду исключением. — Она решила поменять тему разговора: — Странно, что тебе не удалось заполучить Джеда. Ему нравится твой стиль.
   — Видимо, не настолько. Как же он позволил тебе так рисковать своей жизнью? Почему он не с тобой?
   — Он даже не знает, что я здесь. Думает, что я в Германии, беру интервью у жителей восточного Берлина об их жизни после объединения.
   — А вместо этого ты приезжаешь сюда и рискуешь быть убитой террористами?
   — Никто из нас не будет убит. — Ронни вопросительно посмотрела на него. — Ведь пока что я со всем справилась?
   Гейб улыбнулся:
   — Вполне.
   Она покраснела от удовольствия.
   — Ну вот, тогда нет никаких оснований думать, что остальная часть моего плана провалится.
   — Ты не ответила мне. Почему ты не захотела, чтобы твой замечательный Джед поехал с тобой?
   — Он ждет ребенка.
   Фолкнер расхохотался:
   — В таком случае он не просто замечательный, он — уникальный.
   — Я не то хотела сказать. Его жена Изабел беременна, и это для него сейчас самое главное. Ни о чем другом он не может думать.
   — Даже о тебе?
   — Он мой друг, а не нянька. К тому же, я бы все равно не сказала ему об этом.
   — Почему?
   — Потому что это мое дело…
   Она остановилась, заметив, как сузились его глаза. Черт! Она чуть не проговорилась. Фолкнер, казалось, обладал удивительной силой, которая заставляла невольно признаваться в том, о чем она вообще не собиралась говорить.
   — А ты молодец, — сказала она. — Я слышала, одно время ты был лучшим репортером. И вообще, ты напоминаешь мне Джеда. У него такая же способность вызывать людей на откровение.
   — Это не всегда получается. — Он помолчал. — Вот ты пока ускользаешь от меня.
   — Я? — Она пожала плечами. — Меня видно насквозь. Спроси Джеда.
   — Джеда здесь нет, — мягко сказал Гейб. — К тому же, даже у таких кристально чистых людей, как ты, всегда есть, что скрывать.
   Ронни весело рассмеялась, откинув назад голову:
   — Господи, мне это нравится! Ты говоришь так, словно я какой-то загадочный персонаж. Просто Мата Хари!
   Его взгляд упал на пульсирующую жилку у нее на шее.
   — У тебя очень красивая шея.
   Ронни замерла. Ее непринужденность и уверенность тут же исчезли. Гейб продолжал с улыбкой смотреть на нее. Стало тяжело дышать. Пальцы дрожали, карты были готовы вот-вот выпасть из рук. И Ронни бросилась в атаку:
   — А тебе известно, что Мора Ренор разыгрывала безутешную любовницу, пока ты находился здесь? Она даже обвязала каждое дерево в своем поместье в Беверли-Хиллз желтой ленточкой.
   — Правда? — Гейб улыбнулся. — Меня это не удивляет. Мора умеет использовать любую ситуацию, чтобы привлечь к себе внимание прессы.
   — И тебе все равно?
   — А почему должно быть иначе? У нее — свои цели, у меня — свои. И тем не менее, у нас были некоторые общие интересы.
   — Я полагаю, ты имеешь в виду постель? — сухо поинтересовалась Ронни. — Я слышала, что вы помолвлены?
   Улыбка исчезла с его лица.
   — А вот это мне уже не безразлично. Я не люблю ложь. — Он посмотрел ей в глаза. — Что-нибудь еще?
   — Ты о чем?
   — У тебя в запасе больше не осталось историй о моих похождениях?
   — Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   — Все ты прекрасно понимаешь. Самая лучшая защита — нападение, а самая доступная тема для обсуждения — личная жизнь.
   — Только не твоя. — Она встретилась с ним взглядом. — Ты ведь никого не подпустишь к себе, разве не так?
   Гейб застыл. Ронни задела его за живое.
   — Конечно, у тебя много друзей, — продолжала она, — но нет постоянной подруги. У меня есть собственная теория по этому поводу.
   — Умираю от любопытства.
   — Ты относишься к своим подчиненным, как к родственникам. Они тебе и заменяют настоящую семью.
   — И почему же я это делаю?
   Ронни нахмурилась:
   — Не знаю, мне надо подумать.
   — Я надеюсь, ты мне сообщишь результаты своих размышлений?
   — Боже, какой ты вспыльчивый. Между прочим, не я начала этот разговор.
   — Ты права. Мне не нужно было начинать этот спор. А ты, оказывается, интересный соперник, Ронни.
   — Я просто делаю то, что считаю нужным. — Она открыла свои карты. — Я выиграла.
   — Поздравляю.
   — Послушай, я действительно не хотела вмешиваться в твою личную жизнь. Мне просто показалось, что это…
   — Способ защиты?
   — Да. Ты задавал слишком много вопросов.
   — Но это единственный способ узнать что-нибудь о другом человеке.
   — Я знаю Джеда уже шесть лет, но он никогда ни о чем меня не спрашивал. Он принимал меня такую, какая я есть.
   — Значит, он полностью лишен чувства любопытства, что довольно странно для журналиста. Ну хорошо, я прекращаю задавать вопросы. Ответь только на последний.
   — Какой? — осторожно спросила Ронни.
   — Ничего личного. Я просто хочу знать, почему ты приехала за мной.
   — Мне понравилось твое лицо.
   — Прости, что?
   — Где бы я ни видела твои фотографии, твое лицо рождало во мне чувство надежности. Я не видела никого, кто бы выглядел таким сильным и уверенным в себе, как ты. К тому же, я слышала о том, как ты заботишься о своих людях. Мне это очень понравилось.
   — Господи, только этого мне недоставало.
   — Ну что, что я такого сказала? Ты ведешь себя так, словно я тебя оскорбила.
   — Ты относишься ко мне, как к отцу.
   — Глупости, у меня уже есть отец.
   — Ах, да, тот самый Эван, — мрачно произнес Гейб. — Когда я с ним увижусь?
   — Никогда. Он уже уехал из Саид-Абабы.
   — И оставил тебя одну? Похоже, твой отец не очень-то заботится о тебе. — Он сжал губы. — Так вот, запомни, я не собираюсь становиться вашим папочкой. В конце концов, мне только тридцать семь, и я не готов удочерять взбалмошного ребенка.
   — Ты что, совсем рехнулся? Да мне от тебя ничего не нужно. Все, о чем я тебя прошу, так это не делать глупости, от которых мы оба можем пострадать, — воскликнула Ронни. — И потом, я уже не ребенок, и мне не нужно, чтобы меня опекали.
   — Ну ладно, ладно. — Гейб протянул руку, пытаясь остановить поток ее слов. — У меня нет никакого права осуждать тебя, ведь ты спасла мне жизнь. Извини меня. Давай забудем об этом.
   Но Ронни не могла успокоиться.
   — Пойми, — снова начала она, — нет ничего плохого в том, что тебе нравится чье-то лицо.
   — Конечно, нет, — устало согласился Гейб. — И вообще, я должен радоваться. Никогда еще никто не жертвовал своей жизнью ради моей физиономии.
   Ронни задумалась. Много ли она знала о Гейбе Фолкнере? А вдруг она не только оскорбила его мужское эго, но нанесла и более глубокую рану? Она почувствовала необходимость загладить свою вину.
   — У тебя лицо, а не физиономия. Его нельзя назвать красивым, но в нем есть характер.
   — Не забудь сказать о чувстве надежности.
   Ронни удрученно вздохнула:
   — Поскорее бы уж Фатима принесла нашу одежду.
   — Зачем? Я уже привык к своей наготе. Или я шокирую тебя?
   Ронни сделала вид, что не заметила насмешки.
   — Ты разрешишь мне сделать снимок?
   — Снимок?! — Гейб удивленно вскинул брови. — Куда же девалась твоя девичья скромность?
   — Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. Я хотела сделать несколько фотографий, пока мы торчим здесь. Я не сделала ни одного снимка с того момента, когда ты побежал по улице.
   Гейб с удивлением посмотрел на нее.
   — Ты что, хочешь сказать, что снимала все с самого начала побега?
   — Конечно. Но мне пришлось остановиться. Все происходило слишком быстро, а жаль.
   — Полагаю, мне стоит поблагодарить тебя за то, что ты посчитала мою жизнь важнее удачного снимка.
   — Не говори глупости. Я прекрасно знаю, что важнее. И все же, — мечтательно продолжила она, — могло получиться очень здорово. Столько событий. Ну ничего, я еще поснимаю.
   Она достала фотоаппарат.
   — Не сейчас. Я предпочитаю, чтобы на фотографиях меня украшало не только чувство собственно достоинства, но и кое-что из одежды. Понимаю, тебе не терпится утолить свою страсть, но придется подождать. Хотя, если бы ты согласилась утолить мою страсть, я бы пошел тебе навстречу.
   Ронни покраснела.
   — Я лучше подожду.
   — Жаль, — ответил он.
   В его голосе, в его позе была какая-то особенная чувственность. Ронни ощутила, как напряглась ее грудь под полотняной простыней, обмотанной вокруг тела. Что с ней в самом деле происходит?!
   — Перестань, — резко ответила она. — Я не понимаю, почему мужчины считают, что все споры с женщиной должны заканчиваться в постели.
   — Это совершенно не обязательно, но может быть интересно.
   Она скорчила гримасу.
   — Вот видишь, ты такой же, как и все.
   — И кто эти «все», позволь полюбопытствовать? — В его голосе чувствовалось раздражение.
   — Тебя это не касается. — Она неопределенно махнула рукой, решив сменить тему. — Это очень хороший фотоаппарат.
   — Я не сомневаюсь, что у тебя замечательный фотоаппарат, но он меня не интересует. Не волнуйся, я не собираюсь снова затевать спор. Просто мне хотелось бы прояснить несколько вещей. Прежде всего я не собираюсь исполнять роль твоего отца. Во-вторых, у меня нет привычки ложиться с женщинами в постель, чтобы снять стресс или выиграть спор. Я всегда воспринимал секс исключительно как форму наслаждения и считал, что заниматься им надо умело и с удовольствием. У меня действительно не было женщины уже больше года. Я изнемогаю от желания. Но мне не нужна ни одна из женщин Фатимы. Я предпочитаю подождать, пока не найду действительно желанную партнершу. — Он помолчал. — Сказать, что произойдет, когда я встречу такую женщину?
   Ронни смотрела на него, словно загипнотизированная. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
   — Праздник, — тихо сказал Гейб. — Это будет безумный праздник любви.
   Ронни не слышала, как открылась дверь. Она соскочила с кровати и повернулась к Фатиме, которая стояла на пороге с охапкой одежды в руках.
   — Наконец-то, а то мы уже заждались!
   — Я этого не говорил, — тихо заметил Гейб. — Ты ляжешь наконец? Сколько можно слоняться по комнате?
   — Я не хочу спать. Почему ты не хочешь, чтобы я еще поснимала?
   — Ты уже достаточно наснимала сегодня.
   — Мало ли что может случиться с пленкой. Она может потеряться. Однажды в Кувейте я лишилась сумки с фотоаппаратом и кучей пленок. Если бы накануне я не переложила часть пленок в другое место, все бы пропало.
   — Как же это произошло?
   — Иракские военные. Они застали меня снимающей то, что не должно было появиться в прессе.
   — Военные подразделения?
   Ронни покачала головой:
   — Нет, пытки гражданских лиц.
   — Да ты просто сумасшедшая. Такие фотографии грозят смертным приговором всему отряду. — Он помолчал. — Неужели они тебя так просто отпустили?
   — Мне повезло. Они просто отправили меня в тюрьму. А через месяц началась война, и обо мне забыли.
   — Тебе действительно повезло. Они ведь могли просто расстрелять. А где в это время был Джед? Ждал очередного ребенка?
   — Не говори глупости. Он тогда еще не был знаком с Изабел. Он был в Вашингтоне. Джед даже не знал, что я в Кувейте. Я уже говорила, что была внештатным журналистом. Это была моя работа, мой хлеб.
   — Я не видел эти фотографии у него в программе.
   — А я их и не отдавала ему.
   — Почему?
   — Слушай, опять ты задаешь мне вопросы?
   — Почему ты не отдала Джеду эти фотографии?
   Гейб явно не собирался сдаваться.
   — Потому что я отправила их в Комиссию по правам человека, чтобы они использовали их как доказательство на военном суде. Я боялась, что если они появятся в эфире, то потеряют свою обвинительную силу. И сделала я это вовсе не из благородства или мягкости, — взахлеб продолжала она. — Просто мне показалось, что так будет правильно. Хотя, конечно, это был сентиментальный поступок. Я тогда только вернулась из Кувейта, где пролежала в больнице. Наверное, это климат на меня так подействовал.
   — Тебе не нужно оправдываться, — тихо сказал Гейб. — В какой-то момент человек выбирает для себя самое главное.
   — Да, но это мог быть отличный репортаж, — вздохнул Ронни.
   — Это и был отличный репортаж. Мы просто не сможем увидеть его на экране. — Гейб облокотился на спинку кровати. — Если ты такая везучая, то как оказалась в больнице?
   — Истощение организма. Нас не очень-то хорошо кормили в тюрьме, и у меня немного сдали нервы.
   — Нервы?
   — Я не могу находиться в закрытом помещении. У меня начинается клаустрофобия.
   — Все зависит от твоего сознания. Через какое-то время это становится похоже на игру.
   Ронни с удивлением посмотрела на него.
   — Ничего себе игра. Тебя окружают одни стены и давящая тишина. Я помню, как ночами лежала в кромешной темноте. Мне казалось, что я не доживу до утра.
   — И ты, уже однажды испытав это, не побоялась снова ввязаться в такое рискованное дело? Тебя чуть не убили! Ладно, хватит ходить туда-сюда. Ложись спать. Завтра понадобятся силы.
   — Я не устала, но ты прав. Надо отдохнуть.
   — Правильно. — Он похлопал по кровати рядом с собой. — Ложись.
   Ронни легла на край постели и свернулась клубочком.
   — Можешь погасить свет.
   — Мне он не мешает.
   Ронни вздохнула с облегчением. Сегодня ей не придется лежать в глухой темноте, мучаясь кошмарами. Ее нервы были на пределе. Она не была уверена, что сможет выдержать эту ночь.
   — На самом деле я уже практически избавилась от страха темноты. Врач сказал, что осталось совсем немного…
   — Ты когда-нибудь замолчишь, неугомонная болтушка, — проворчал Гейб.
   — Прости. — Она на секунду замолчала. — Ты уверен, что свет не мешает?
   — Единственное, что мне мешает, это ты. — Он придвинулся к ней и обнял. — Спи.
   — Что ты делаешь?
   — Я так лучше буду спать. Нет ничего хуже, чем остаться со своими страхами один на один.
   — Ты боишься?
   — Я же не бесчувственный чурбан.
   Ронни почувствовала, как напряжение постепенно покидает ее. Она расслабилась, прижалась к Гейбу и закрыла глаза.
   — Все будет нормально. Тебе не нужно бояться, — успокаивала она его. — Я вызвала вертолет с твоими людьми. Мы договорились, что они будут ждать на границе Седихана моего сообщения. В пещере, недалеко от границы, спрятан радиопередатчик. Мы сможем связаться с ними оттуда. Завтра ночью ты уже будешь на безопасной территории. А может быть, и раньше.
   — Меня это радует. — Гейб провел рукой по ее волосам. — Ты похожа на общипанного утенка.
   Звук его ласкового голоса, прикосновение руки к волосам действовали удивительно успокаивающе. Она зевнула.
   — Мне приходится их постоянно стричь. С длинными волосами не очень удобно, особенно во время работы.
   — Представляю, как бы они тебе мешали, когда ты ползла по тем узким сточным трубам.
   — Но мы же пролезли, так ведь? И смогли добраться сюда. — Ее язык заплетался. — Не бойся, все будет хорошо.
   — Только если ты сейчас же замолчишь и дашь мне уснуть.

Глава 3

   На самом деле свет очень раздражал Фолкнера. Первые шесть недель заключения яркий свет ламп непрерывно ослеплял его, не давая заснуть. Он мечтал о темноте. Она казалась ему спасением и высшей благодатью.
   Но для Ронни Далтон все было наоборот.
   Он покрепче обнял ее хрупкое тело и почувствовал, как она слегка напряглась. Даже во сне Ронни не расслаблялась полностью. В ней было удивительное сочетание дерзкого и забавного ребенка и умудренной опытом женщины. Решимость и уверенность в себе порой сменялись мягкостью и сомнениями. В какой-то момент ему показалось, что она полностью раскрылась перед ним, но уже через минуту снова замкнулась в себе. Он почувствовал, что она очень одинока.
   Гейб еще сильнее прижал ее к себе и тихо выругался. Он не мог понять, откуда в нем появилось это чувство нежности. Всего за несколько часов Ронни стала ему ближе, чем кто-либо за всю жизнь. Его влекло к ней, и ему было понятно это физическое желание. Она так доверчиво уснула в его объятиях, словно ребенок-сирота, ищущий укрытия от опасного и жестокого мира. И одновременно казалась олицетворением женственности, хрупкой и нежной. Гейб почувствовал, как в нем снова нарастает возбуждение. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. «Ладно, одну ночь я буду заботливым отцом, ничего со мной не случится, — думал он. — Интересно, что чувствует приемный отец, когда его воспитанница в один прекрасный момент вырастает и превращается в женщину? Между ними нет никаких кровных связей, и они обычно ведут себя не как отец и дочь, а как друзья».
 
   Проснувшись, Ронни увидела, что Гейб Фолкнер сидит в кресле напротив и наблюдает за ней.
   — Который сейчас час? — Она резко села на кровати и опустила ноги. Бросив быстрый взгляд в окно, с облегчением поняла, что до рассвета еще далеко.
   — Начало седьмого.
   — Я спала, как убитая.
   — Ничего подобного. — Гейб встал и потянулся. — Ты ворочалась всю ночь.
   Судя по всему, Гейб вообще не спал. Но, несмотря на его ленивые, сонные движения, Ронни видела, что он бодр и готов к действию.
   — Я привыкла спать в любой обстановке, — сказала она.
   — И все-таки хорошо бы поскорее убраться из этой обстановки.
   Ронни улыбнулась ему через плечо.
   — Я могу, по крайней мере, почистить зубы?
   — Можешь. — Гейб немного расслабился. — Только не увлекайся.
   Ронни остановилась в дверях ванны:
   — Мы выйдем отсюда через пятнадцать минут. Тебе надо снова надеть бороду и вставить линзы. Фатима принесет местную одежду, бурнус и солнцезащитные очки.
   — Тебе не кажется, что очки будут выдавать маскировку?
   — Да нет, мы же будем в открытом джипе. В пустыне все носят очки.
   — А какую роль будешь играть ты?
   — Я — твой водитель. — Она скорчила недовольную мину. — В длинном покрывале, в чадре — все, как полагается. Так что тебе еще повезло.
   — Женщина за рулем? Здесь, на Ближнем Востоке? — недоверчиво спросил Гейб.
   — Не волнуйся, это встречается здесь на каждом шагу. Женщины в Саид-Абабе часто возят мужчин. Для этого, правда, необходимо разрешение ближайшего родственника мужского пола. Она же должна знать свое место. Милая страна, правда?
   — Мне тоже так показалось.
   Ронни вдруг опять вспомнила те кадры видеосъемки, на которых Гейб избит и покалечен.
   — Все пройдет как по маслу, — уверенно сказала она. — Я достала такие документы, в подлинности которых никто не усомнится, даже если нас и остановят. Они ничего с тобой больше не сделают. Обещаю тебе, Гейб.
   Он улыбнулся ей.
   — С таким защитником я чувствую себя в полной безопасности. Теперь, когда я совершенно спокоен, ты можешь чистить зубы, сколько хочешь.
   — Я же говорила тебе, что не будет никаких проблем. — Ронни выжала сцепление, и джип стал быстро набирать скорость. — Все идет гладко, как по маслу.
   Гейб обернулся и посмотрел, как город постепенно исчезает из вида.
   — Мы проехали патруль, и за нами вроде никто не гонится, но ведь у Красного Декабря есть вертолеты.
   — После того, как мы доберемся до холмов, они уже не смогут вычислить нас. — Она стащила с себя тяжелую чадру и парик. — Как же в них жарко! Если бы мне пришлось провести в чадре больше одного дня, я бы пристрелила первого, кто попробовал бы снова нацепить ее на меня. Нужно бороться с мужским шовинизмом.
   — Бог ты мой, как это жестоко, — пробормотал Гейб. — А ты никогда не думала, что именно неуверенность и слабость заставляет нас, бедных шовинистов, прятать лица наших женщин от других мужчин?
   — Это их проблемы. Ты не должен причислять себя к их числу. Ты же не шовинист. Иначе ты бы не стал посылать женщин-журналистов в военные зоны.
   — Иногда на меня что-то находит, но вообще-то я стараюсь с этим бороться. Вот, например, сейчас я хочу попросить тебя снова надеть чадру.
   — Это еще зачем?
   — Тихо, не надо сразу спорить. Я просто думаю, что тебе следует прикрыть чем-нибудь голову от солнца.
   — Ах, да! — Она подняла чадру и снова обвязала ее вокруг головы. — Я об этом не подумала. Ты прав.
   Такая покорность несколько удивила его.
   — Да, я хочу быть независимой и самостоятельной, но при этом я не идиотка. Мне не хочется следующие месяцы провести в больнице, приходя в себя после солнечного удара. У меня другие планы.