Джонс Джулия. Чародей и Дурак

   Но среди всех своих сомнений Джек ни разу не усомнился в том, что в пророчестве сказано о нем. Ему казалось, что он знал об этом задолго до встречи с Таулом. Не о пророчестве, конечно, но о том, что как-то связан с Кайлоком, Баралисом и с войной. Уже много месяцев он чувствовал, что должен сыграть в событиях какую-то роль, и дорога все время вела его к Брену. Это не совпадение, что Таул нашел его именно там, — нет, не совпадение.
   Джек только теперь заметил, что Таул отошел от дерева и стоит рядом. Рыцарь положил руку ему на плечо.
   — Ты не один, — сказал Таул.
   У Джека уже наготове был резкий ответ — но он увидел лицо рыцаря, и слова замерли у него на губах. Не у него одного нет выбора — у Таула тоже нет. Таул ни за что на свете не оставил бы Мелли, будь у него выбор.
   И слова рыцарь произнес не простые: они значат очень много, и каждое из этих значений еще крепче связывает Таула и Джека. Да, Джек не один — и в этом не только утешение, но и единственный его козырь.
   — Пошли, Джек, — сказал Таул, протягивая ему руку. — Постараемся за этот день пройти побольше.

* * *

   Рыцарь с радостью заметил, что Джек улыбнулся ему в ответ. Таул уже довольно долго наблюдал за Джеком и догадался, о чем тот думает. Таул затем и подошел, чтобы ободрить его по мере сил. Красно говорить он никогда не умел — он только протянул парню руку и сказал единственные слова, которые хоть что-то значили: «Ты не один».
   Таул прожил довольно, чтобы знать цену этим словам. Много лет назад Тирен изменил его жизнь, сказав ему то же самое.
   Время мало что значит для узников, страждущих и горюющих. Дни и ночи проходят как тени во мраке их тягостного существования.
   Таул до сих пор не знал, сколько времени прошло с того дня, как он узнал о смерти своих сестер, до той ночи, когда он оказался в Вальдисе. Недели и месяцы длятся целую жизнь для человека, потерявшего душу. Ибо в тот день на болотах Таул лишился самой сути своего бытия — своих родных и своей души. Сестер больше нет — и покуда он добивался славы в Вальдисе они легли в могилу.
   Отца Таул не винил. Отец у них безмозглый пьяница — Таул знал это с тех пор, как стал себя помнить. Нельзя было оставлять на него сестер. Нельзя было обманываться парой красивых слов да пригоршней золота. Пусть отцу повезло в карты — Таул должен был знать, что выигравший игрок ни за что не уймется и непременно вернется к игре.
   Таул клял себя за то, что не подумал об этом, а побежал в грейвингскую гостиницу «Камыши», как только отец заявился домой.
   Таул и посейчас не мог избавиться от гнева, который почувствовал при возвращении отца. Он помнил, как загорелся ревностью, увидев любовь сестер к блудному батюшке, и помнил кипящую в груди ярость, которая выгнала его из дома еще до рассвета. В то время, как ни смешно, он говорил себе, что наконец освободился, но свобода уже и тогда имела горький вкус, и Таулу понадобилось много месяцев, чтобы избавиться от этой горечи.
   И вот три года спустя он расплатился сполна за свою поспешность и за свою ярость. В день, когда он приехал на болота, его жизнь прекратилась. Надежда умерла в нем, и он не видел ничего, кроме своей потери. Вальдис, второе кольцо, только что выжженное на коже, мечты о славе и надежды на будущее — все утратило смысл. А виной всему была его собственная гордость.
   Таул рассек тогда свои кольца, отбросил в сторону меч и поскакал куда глаза глядят. У него не было цели — была лишь неуемная жажда поскорее убраться с болот. Он не знал в жизни времени страшнее этого. Он гнал и гнал коня во весь опор, не оглядываясь назад, — только так он мог спастись от дум. Конь наконец пал под ним. Таул поднялся с земли, проклял измученное животное и устремился прочь, бросив коня на медленную, но верную смерть. Теперь он стыдился этого — стоило вспомнить хотя бы, куда принес его конь.
   На рассвете следующего дня Таул увидел, что оказался в долине к югу от Вальдиса. Он так долго скакал, не разбирая ни времени, ни местности, что искренне удивился этому. Не сюда ли он стремился с самого начала, сам того не ведая? Таул взглянул на свои кольца — воспаленные, покрытые запекшейся кровью — и решил, что пойдет к Тирену и скажет ему, что больше не может быть рыцарем.
   Тирен, несмотря на свой нынешний сан, принял Таула, как только тот пришел. Он спрятал за пазуху какое-то письмо, которое держал в руках, и дружески обнял Таула. Таул оттолкнул его.
   — В чем дело, сын мой? — Тирен бросил взгляд на кольца Таула. — Что случилось?
   Таул, не выдержав наконец, упал на колени и зарыдал как ребенок.
   — Они умерли, — выговорил он наконец. — Они умерли.
   Тирен обхватил его руками. Откуда ни возьмись появились теплые одеяла и две фляги с крепкой брагой.
   — Твои родные? — спросил Тирен, подавая Таулу одну из фляг.
   Таул кивнул, не в силах произнести ни слова. Да и какими словами рассказать о том, что случилось?
   — Я не могу быть больше рыцарем, — только и вымолвил он немного погодя.
   Тирен поднял руку к груди, где виднелось письмо.
   — Сын мой, — торжественно произнес он, — ты нужен ордену. Ты нужен мне. Я тебя не отпускаю.
   Таул свирепо потряс головой.
   — Как может человек без души быть рыцарем?
   Вот тогда-то Тирен произнес слова, которые все изменили:
   — Ты не один. Нам всем сопутствует отчаяние. Третье кольцо не заслужишь без крови и множества жертв. Никто не может познать славу, не познав прежде боли и страданий. Ты не первый рыцарь, потерявший свою семью. Каждый, кто приходит в Вальдис, расстается с тем, что ему дорого. Теперь тебе остается одно: сделать так, чтобы смерть твоих сестер не была напрасной. Только так обретешь ты вновь свою душу. Ручаюсь тебе: если ты сейчас уйдешь из ордена, ты будешь жалеть об этом до конца твоих дней. И умрешь с позором, зря прожив свою жизнь. Если же останешься и исполнишь мою просьбу — клянусь, ты будешь спасен.
   Произнося эту речь, Тирен был словно бог, и его карие глаза сияли неземным светом. Таул верил в него. Благоговейно склонив голову, Таул спросил:
   — Что я должен делать, господин мой?
   Тирен достал из-за пазухи письмо и показал его Таулу, не дав, однако, в руки.
   — Мудрец Бевлин просит прислать ему рыцаря. Он ищет мальчика, который должен остановить всемирную войну до того как она начнется...

XII

   — Нет, Боджер, ты уж мне поверь: самое страшное для солдата — не исроанский огонь.
   — Но исроанский огонь сжигает все подряд, Грифт: камень, железо, самую крепкую кожу. Он даже в воде горит.
   — Ну и что? Пустит на тебя твой приятель струю — вот и всех делов. Моча мигом гасит исроанский огонь. Нет, Боджер: для солдата самое страшное — это дохлый кролик.
   — Дохлый кролик?
   — Да, Боджер. Все знают, что дохлые кролики смердят гаже всего на свете. Ничто так скверно не действует на человека. Меня тошнит при одной мысли об этом.
   — Но почему именно кролики так смердят, Грифт? Почему не скунсы?
   — Я рассказывал тебе о брачных обычаях кроликов, Боджер?
   — Рассказывал, Грифт.
   — Ну так пошевели мозгами и сложи одно с другим.
   Боджер сдвинул брови, выпил вина и торжествующе улыбнулся:
   — Я понял, Грифт.
   Грифт просиял, словно гордый учеником учитель, и улегся поудобнее.
   — Нам повезло, что Кайлок обнаружил высокоградский подкоп.
   — Да уж. Кому бы в голову пришло, что Высокий Град захочет подкопаться прямо под дворец?
   — Но Кайлоку не во всем везет. Вчера стену проломили, и пять сотен черношлемников полегли, защищая брешь. Говорят, там была настоящая бойня.
   — Угроза еще осталась, Грифт. Я эту брешь своими глазами видел. Ее загородили бревнами и окопали траншеей, но один хороший приступ — и ее снова прорвут.
   Грифт кивнул.
   — Завтра тебе уже будет не до этого, Боджер. Письмо при тебе?
   — Да, и запечатано чин чином. Уже час, как госпожа Меллиандра мне его дала. Говорит, я должен доставить его во вражеский стан завтра чуть свет.
   — Ты не боишься, Боджер, нет?
   — Да вот думаю, не взять ли мне с собой какой-нибудь белый флаг. Как бы они меня не пристрелили.
   Грифт подумал немного.
   — Возьми, Боджер. Так, на всякий случай. Главное, чтобы они узнали, от кого письмо, — а уж тогда они примут тебя с распростертыми объятиями. Лорд Мейбор говорит, что видел над их осадной башней герцогский флаг. Стало быть, они с самого начала сражаются за герцогского законного наследника.
   — Недаром лорд Баралис велел сбить тот флаг, как только его увидел, Грифт.
   — Ясное дело, Боджер. Герцогский флаг даже во вражеском лагере ему не по вкусу.
   Боджер допил вино и, оглядевшись по сторонам, сказал тихо:
   — Не один лишь Высокий Град защищает госпожу Меллиандру. В городе есть люди, которые готовы предпочесть ее Кайлоку. Нынче я видел, как герцогская стража уводила с Кабацкой площади двоих — те собрали целую толпу и говорили, что незаконный отпрыск герцога и то лучше, чем кровожадный чужеземный король.
   Грифт медленно покачал головой.
   — Кайлок таких речей не потерпит, Боджер. Он вырежет язык каждому, кто осмелится выступить против него.
   И оба приятеля умолкли, увидев лорда Мейбора, идущего к люку.
   — Присматривай тут без меня за Меллиандрой, — сказал Лорд Боджеру.
   Он запахнулся в плащ, вскарабкался по лесенке и скрылся в ночи.
   — Странное дело, — сказал Грифт, подставив Боджеру пустой кубок.
   Боджер тут же наполнил кубок вином из самого ближнего бочонка, рядом с которым стояло еще два. Приятели потихоньку опробовали все бочки в погребе. Немало напитков прокисло но не было ни одного, который нельзя было бы пить.
   — Ты о чем, Грифт?
   — Зачем старина Мейбор закутался в такой толстый плащ? Ночь-то теплая.
   — Верно, Грифт. Ночка обещает быть самой жаркой в году.

* * *

   Мейбор, как только вылез из люка, снял с себя плащ и спрятал его в темном углу двора. Здесь все провоняло кровью, но Мейбор не слишком заботился о своем сером, кишащем блохами одеянии. За те несколько месяцев, что Мейбор на нем спал, плащ окончательно утратил свой былой вид.
   Уже темнело, но Мейбор успел еще полюбоваться густым багрянцем своего камзола. Женщины против такого цвета не устоят. Мейбор улыбнулся, довольный своим озаряющим сумерки великолепием, и вышел через двор на улицу.
   Город сотрясался от обстрела, и на юго-западе полыхало зарево. Неприятелю наскучило целый день обстреливать стену, поэтому он поставил свои катапульты повыше и теперь швырял снаряды прямо в город. Больше всего при этом досаждал шум — жуткий, до кишок пробирающий рокот осадных машин, грохот камня о камень, тихий свист длинных стрел и тонкие, пронзительные вопли раненых.
   Шагая под эти звуки в сторону востока, Мейбор всем сердцем желал, чтобы скорее настало завтра. Завтра лорд Безик, предводитель высокоградской армии, получит письмо Мелли. Этот человек велел поднять герцогский флаг в знак того, что держит сторону Мелли и ее ребенка — Мейбор догадывался, чья пухлая, унизанная кольцами длань направляла достойного воина, — стало быть, Мелли с отцом обеспечен теплый прием во вражеском стане. Наконец-то Мейбору доведется повоевать — ему опостылело трусливое сидение в винном погребе.
   Несколько последних дней он совершал прогулки по городу и высмотрел кое-какие слабые места. Стены хорошо защищают Брен — неприятелю, правда, удалось пробить небольшую брешь, но на это у него ушла почти неделя. А вот озеро — иное дело. Озеро поит Брен, питает все колодцы в городе своей чистой холодной водой. Тысячи людей зависят от его живительной влаги. Стоит его отравить — и город через неделю сам откроет ворота.
   В озеро нужно послать ныряльщиков. Хват говорил, что там под водой есть люки, ведущие прямо во дворец. А поскольку под дворцом имеется целая сеть подземных ходов, очень удобно подвести к ним подкоп. Набить туннель сеном и деревом, поджечь — и фундамент не выдержит.
   Что до герцогских флагов, Мейбор вывесит их над каждым шатром, на каждой лестнице и каждом орудии. В Брене немало таких, кто поддержит Мелли в пику Кайлоку, стоит лишь немного приободрить их. Кравин неустанно хлопочет, собирая ее сторонников.
   Мейбор не мог не признавать, что дело это весьма опасное. Те немногие дворяне, что высказывались в пользу Меллиандры, уже погибли. Объявлено, разумеется, что они пропали без вести, но Мейбор слишком старый лис, чтобы верить подобным объявлениям.
   Мейбора отвлекли от раздумий две красотки, стоящие в дверях.
   — Эй, красавчик! Не хочешь ли сразиться со мной под одеялом?
   — Можешь держать меня в осаде сколько хочешь, милок.
   Мейбор, мимоходом оценив их прелести, а вернее — отсутствие оных, ограничился учтивым поклоном.
   — В другой раз, милые дамы.
   Девицы захихикали, польщенные его любезностью, и пообещали на будущее снизить ему плату.
   Мейбор приметил эту улицу. Если он не найдет вскорости того места, которое ищет, можно вернуться сюда и поймать девиц на слове. Дурнушки бывают очень изобретательны в постели. Как бы там ни было, этой ночью он непременно переспит с женщиной.
   Он так долго без них обходился, что почти уж и позабыл, как это делается. От такого воздержания и окочуриться недолго! А когда он окажется в высокоградском лагере, он, возможно, не увидит ни единой женщины до конца осады — это соображение и выгнало его нынче ночью на улицу.
   Судьба распорядилась так, что в одну из его предыдущих вылазок ему назвали самый преуспевающий городской бордель. Там будто бы имеется девушка такой небывалой красоты, что мужики сбегаются к ней со всего города. И Мейбор преисполнился решимости провести последнюю ночь в Брене именно с ней. Пусть долгие дни его поста разрешатся этим упоительным — и, вероятно очень дорогим — блаженством.
   Вскоре Мейбор, поплутав немного, нашел искомый дом. Красные ставни были распахнуты в ночь — шум, свет и запахи изливались наружу, маня прохожих. Мейбор сверился с названием, написанным над дверью, ощупал свой кошелек и громко постучал.
   Женщина, открывшая дверь, смерила его взглядом, взбила свои густо напудренные волосы и прощебетала:
   — Добро пожаловать, любезный господин. Войдите и отрясите с ног своих пыль осады.
   Она ухватила Мейбора за руку словно клещами и втащила его внутрь.
   Мейбор попятился было — женщина не отличалась ни молодостью, ни красотой, и пахло от нее дохлыми крысами. Но она вскричала:
   — Мокси! Франни! Займитесь-ка гостем.
   Две девицы мигом подскочили к ним, и женщина разжала клещи. Девицы стали у Мейбора по бокам, а женщина сунула ему в руки кувшин с элем, заверив, что напиток — особой марки.
   Внутри горело не так много свечей, и непонятно было, откуда берется столько дыма: народу в помещении было битком. Мейбор попробовал эль — он напомнил ему тот, что варили в Королевствах.
   — С началом войны у нас дела очень оживились, — сказала женщина. — Когда мужчины весь день стоят на стенах, к ночи у них разгорается аппетит. — И она улыбнулась завлекательно, поправив свои кудряшки.
   Дым и крепкий эль несколько ошарашили Мейбора, притупив его чувства, но пахнущая крысами женщина все равно краше не стала.
   — А где же ваша хваленая красавица? — спросил он.
   Две девицы по бокам придвинулись поближе, а пахнущая крысами заулыбалась еще шире.
   — Черри, любезный господин, теперь занята. Она скоро освободится — быть может, развлечетесь тем временем с Франки и Мокси?
   Франни и Мокси с обеих сторон чмокнули его в шею. Они были недурны на вид, но Мейбор чувствовал, что дневной свет сильно бы им повредил.
   — Я посижу с ними, — заявил он, — однако пришли ко мне Черри, как только она освободится.
   — Хорошо, сударь, — поколебавшись, сказала женщина, — но тогда вам придется заплатить за всех трех.
   Мейбор позволил Мокси и Франни, осыпавших его поцелуями и ласками, увлечь себя к боковой скамье.
   — О деньгах не беспокойся, женщина. Но я должен иметь лучшее, что у тебя есть.

* * *

   Тетушка Грил разговоры о деньгах улавливала на расстоянии лиги. Слова о том, чтобы о деньгах не беспокоились, и о том, что гость желает иметь самое лучшее, были для нее слаще всего на свете. Ее черствое сердце трепетало от звука таких речей. Стало быть, к ним пришел человек, который может позволить себе многое.
   Не то чтобы она нуждалась в деньгах, нет. С тех пор как Грил заполучила желанную красавицу, заведение процветало. Мужчины со всего города сбегались поглазеть на пышные прелести Черри, на ее светлые волосы, шелковистую кожу и изумрудно-зеленые глаза. Не говоря уж о заднице шириной с пивной бочонок! Девушка быстро сделалась городской достопримечательностью: в тавернах о ней слагали песни, на снарядах, посылаемых в стан врага, рисовали ее портреты, а прошлой ночью за ней прислал сам король Кайлок.
   — Дражайшая сестрица, — тонким гнусавым голосом сказала Тугосумка, — у нас возникло небольшое затруднение.
   — Что там еще, сестра? Опять кто-то жалуется на дым? — бросила Грил.
   Сестра придает слишком много значения мелким жалобам — вчера, к примеру, кому-то не понравились тараканы в пиве!
   — Нет, сестрица, — перешла на шепот Тугосумка, — один знатный господин требует Черри. Судя по тому, как он одет, он мог бы заплатить и двойную цену.
   Грил сразу смекнула, в чем трудность.
   — Ты предложила ему взамен Франни?
   Франни в заведении считалась самой красивой после Черри. Если б не длинный нос и торчащие зубы, она была бы настоящей жемчужиной.
   — Да, сестрица, но он все равно хочет Черри.
   — Ну, так он ее не получит, — отрезала Грил. — Пока об этом и речи быть не может.
   Утром Черри вернулась из герцогского дворца со сломанной рукой и тремя ожогами на правом плече. Она утверждала, что упала с лестницы прямо на стол, где горели свечи, но тетушка Грил не очень-то в это верила. Она знала по опыту, что некоторые мужчины любят причинять женщинам боль, и чувствовала что король Кайлок как раз из таких.
   Грил охотно закрыла бы на это глаза — особенно за такие деньги, которые отсыпал король, — если бы самая большая приманка заведения не вышла из строя по меньшей мере на неделю. Со сломанной рукой Черри могла бы работать — это даже придало бы ей загадочности, — но синяки и ожоги следовало залечить, прежде чем выпускать ее на люди. И это крайне неудобно — особенно когда явился богач, готовый заплатить двойную цену.
   — Покажи-ка мне этого господина, сестра.
   Палец Тугосумки устремился к цели, словно волшебный прутик, указывающий клады.
   — Вон он — в красном камзоле, спиной к нам.
   Орлиный взор Грил уже опередил сестрин палеи. В красной ткани она сразу распознала тончайший шелк и хотела уже подойти к гостю, но тут он повернулся к свету.
   Грил застыла на месте, и воздух сгустился у нее в легких. Никакой на свете дым не помешал бы ей узнать человека в красном. Он каждую ночь снился ей во сне. Грил невольно поднесла палец к губам и потрогала впадину на месте передних зубов.
   — Что случилось, дорогая сестрица? Вы точно призрак увидели.
   Грил с великим усилием взяла себя в руки и улыбнулась по-своему, не разжимая губ.
   — Нет, сестра. Не призрак, а нечто куда более выгодное.
   Тугосумка затрепетала, словно робкая лань.
   — Что же это, сестрица?
   — Человек, которого разыскивают по всему Брену, — прошептала Грил скорее для себя, чем для сестры.
   Кто бы мог подумать, что к ним заявится сам лорд Мейбор? Ее улыбка стала еще шире. Теперь она не только отомстит ему, но и наживется — ничто не могло доставить ей большей радости.
   А заодно приблизится к лорду Баралису. У нее кое-что припасено и на лорда-советника — она одна во всем Брене знает, что он замышлял убить герцога, — но об этом лучше пока не заикаться. Люди, связывающиеся с лордом Баралисом, имеют дурную привычку умирать. Если уж он сумел убить герцога, а весьма возможно, и герцогиню, вымогательницу он одним пальцем раздавит. Лучше донести о Мейборе самому лорду Баралису и посмотреть, насколько он щедр. О том, что ей многое известно, можно дать знать и потом. Такие тайны, как эта, со временем только крепче становятся. С деньгами, которые она выручит за Мейбора и его шлюху-дочь, можно и подождать.
   — Вот что, — сказала Грил сестре, — задержи этого человека здесь, покуда я не вернусь.
   — Но...
   Грил не желала слушать никаких возражений.
   — Делай что хочешь. Пусть девки хоть голыми перед ним пляшут. Только не выпускай отсюда этого старого ублюдка!
   Тугосумка опешила, но привычка повиноваться старшей сестре глубоко укоренилась в ней, и она послушно кивнула.
   — Надеюсь, вы ненадолго задержитесь, сестрица?
   Грил уже облачилась в плащ.
   — Нет, ненадолго. Ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь.

* * *

   Баралис только что отправил Скейсу свое первое послание. Тот покинул город пять дней назад и шел на юг, надеясь встретиться с Таулом. Баралис же, хотя и подозревал, что рыцаря нет больше в Брене, до нынешнего утра не знал этого наверняка. Теперь благодаря славным ларнским оракулам он узнал не только куда направляется Таул, но и каким путем он туда следует. Вдоль полуострова — через Несс, Тулей и Рорн.
   Правители Ларна связались с Баралисом, пока он спал. Причем дождались раннего утра, надеясь, как видно, извлечь какие-то тайны из его снов. Баралис только улыбнулся про себя. Даже ларнским оракулам не разобраться в темной путанице его бессознательных видений.
   Жрецы далекого острова испытывают, видимо, большое беспокойство. Они пытались сохранить свою всегдашнюю безмятежность, но уж слишком охотно выложили ему все, что знали. Ларн хочет смерти рыцаря и мальчишки — он готов пуститься во все тяжкие, чтобы помочь Баралису убить их. Они не только сказали, какой дорогой поедут беглецы, но и сообщили кое-что касательно войны. По их словам, Высокий Град ожидает прибытия двух тысяч наемников, уже снаряженных и оплаченных от щедрот почтенного архиепископа Рорнского.
   Эти сведения Баралис без промедления передал Кайлоку. Война как-никак ремесло короля.
   А его, Баралиса, ремесло — прятать концы в воду.
   Он с улыбкой налил себе красного вина. Скейс оказался весьма полезным приобретением. Баралис мог бы пустить по следу рыцаря любое количество солдат, но со Скейсом, колдуном, любителем, проще связаться.
   Скейс уже получил послание и должен изменить свой путь в соответствии с сообщением. Баралис крепко верил в него. Быть может, боевыми искусствами тот владеет хуже Блейза, зато хитростью намного превосходит брата.
   Громкий стук в дверь нарушил думы Баралиса. Кропа в это время ночи обычно нет на месте — он ухаживает за животными. Баралис не успел еще дойти до двери, как стук раздался снова: кому-то, видно, очень не терпелось. Баралис распахнул дверь.
   — Кто смеет беспокоить меня в этот час?
   В коридоре стояла женщина с суровым лицом и фигурой, напоминающей завязанную узлами веревку.
   — Та, кто может проводить вас к самой большой шлюхе во всем Брене.
   — И что же это за шлюха такая?
   Баралис взглянул вдоль коридора. Кто впустил эту сумасшедшую во дворец?
   — Не знаете? А дочь Мейбора, по-вашему, кто?
   — Ты знаешь, где Меллиандра?
   Быть может, не такая уж она и сумасшедшая. В ее прищуренных глазах светится жадность, а не безумие.
   — Войди-ка сюда, — поманил ее Баралис. — Не хочешь ли вина?
   — Разве что капельку, горло промочить.
   Баралис налил ей бокал до краев.
   — С кем имею удовольствие беседовать?
   — Ну, скажем, с госпожой Г., — бросила женщина, почти не разжимая губ.
   — Так скажите же мне, госпожа Г., где находится эта злодейка? — Голос Баралиса обратился в мед, приманивающий муху. — А как скажете, тогда и о награде поговорим.
   — Поговорим о награде сначала, с вашего позволения. В моем деле принято брать деньги вперед.
   — Я вас слушаю.
   — Скажем, пятьсот золотых.
   — И?
   Женщина улыбнулась с удовлетворением палача, отмеривающего длину веревки.
   — Мы оба знаем, как важно найти госпожу Меллиандру. Если она переберется к врагу, может вспыхнуть междоусобная война.
   Госпожа Г. грустно покачала головой.
   — В Брене немало тех, кто охотнее увидит на троне ее ребенка, нежели Кайлока хотя никто не смеет сказать это открыто.
   — Так чего же вы хотите?
   Перемена в голосе Баралиса не ускользнула от внимания женщины, и она припала к своему кубку, чтобы скрыть беспокойство. Баралис заметил, что у нее недостает двух передних зубов. Почерпнув немного храбрости в вине, женщина взглянула ему в глаза.
   — Я хочу получить во дворце место — экономки, скажем, или ключницы... — Госпожа Г. взмахнула руками, и неприкрытая злоба исказила ее кислое личико. — Я могла бы, к примеру, присматривать за этой шлюхой.
   Баралис не сумел сдержать улыбки. Да, из этой бабы выйдет превосходная тюремщица.
   — Вы получите любое место, какое захотите. А теперь скажите...
   — Сначала я хочу получить золото и ваше слово.
   Баралис, подойдя к столу, быстро написал долговое обязательство, подписался, поставил свою печать и подал бумагу женщине. Та старательно прочла расписку.
   — Мне бы все-таки задаток.
   — Если ты сей же миг не скажешь мне, где находятся Мейбор и его дочь, из дворца живой не выйдешь. — Баралис подошел к женщине вплотную. — Бери, что дают, если жизнь дорога.