Джонс Джулия. Крепость Серого Льда (Меч Теней - 2)

   - Шагай, да смотри не задерживайся. Нас тут остается шестеро всего с одним фонарем.
   Подъем от кладовой показался Райфу круче, чем спуск, и ноги у него, несущего тяжелый груз, работали вовсю. Лампа раскачивалась на каждом шагу, кидая отблески на стены. Черный омут теперь, когда Райф остался один, то расширялся, то сокращался, показывая что-то и тут же поглощая снова.
   У перекрестка идущий снизу сквозняк взъерошил волосы у него на затылке. Что-то блестит на земле у входа в рудник - чей-то упавший меч...
   - Стало быть, это ты, - сказал знакомый голос. - Я так и думал, да не хотел верить собственным глазам.
   Из мрака выступил Битти Шенк, в железном панцире с кольчужными оторочками на отверстиях для рук и шеи, с тяжелым коротким мечом. Он отморозил себе два пальца на правой руке, но у Орвина Шенка сильные сыновья, и Битти нарастил себе плотные мускулы у основания большого пальца и на запястье. Он был без шлема, с закрученными в хвост светлыми волосами. Увидев золотой груз в руках Райфа, он презрительно скривил рот. Стыд ожег Райфа, как огонь.
   - Ты убил Даррена Клита, брата Рори. Он только что стал новиком, и это был его первый дозор. Он сменил меня, и тут ты его застрелил.
   Труп, одетый в доспехи, в кругу фонаря, и стрела торчит из его груди.
   Клановый воин.
   Райф вдыхал и выдыхал, держась неподвижно. Черный омут оставался на месте, предостерегая его: не думай.
   Клановый воин.
   Битти Шенк смотрел на него, пошевеливая пальцами правой руки. Он возмужал с тех пор, как Райф видел его в последний раз, и держался со скромной уверенностью. На его мече подсыхала кровь - кровь Увечного, без сомнения.
   - Старатели, к слову, тоже черноградцы.
   Райф, зажмурившись, принял удар. Он знал это, знал еще до того, как пустил первую стрелу. Он видел у них амулеты, видел рога со священным камнем на их поясах, видел черные нити, вплетенные в волосы. Он слышал их голоса, слышал выговор, такой же, как у него самого. Старатель, проткнутый Мертворожденным, произнес перед смертью имя своего клана.
   Что я наделал?
   - Положи золото, Райф. Я не стану убивать безоружного.
   - Уходи, Битти.
   - Нет, Райф. Не могу.
   Райф знал, что он не уйдет. Здесь погибли кланники, и никто из Шенков не оставил бы этого просто так.
   Убей для меня целое войско, Райф Севранс.
   Райф, склонив колено, опустил лопату с золотом на пол. Лампа, доверху налитая маслом, упала на бок, и он безотчетно поправил ее. Лицо Битти при свете было мрачным и красивым. Презрение сошло с него, и Райф остался вечно благодарен Битти за это.
   Битти ступил вперед с грацией истого кланника. Он знал, что умрет все равно, даже если победит сейчас, - и тем не менее ждал, когда Райф обнажит меч. Райф, повернув свой клинок плашмя, отвел его первый удар, но Битти при этом налег на свой короткий меч всем телом, и локоть Райфа едва не хрустнул. Он припал на одно колено, чтобы восстановить равновесие, и острие меча Битти чиркнуло его по костяшкам.
   Райф со свистом втянул в себя воздух. Мокрое тепло просочилось между пальцев на рукоять меча. Подстегнутый болью, он ринулся вперед. Его кровь, как первые капли дождя, упала на доспехи Битти, и меч в тот же миг отскочил назад - мастер, ковавший доспехи, умиленно прослезился бы при виде этого.
   Битти, выровняв дыхание, молниеносно скакнул вбок и снова вложил в удар весь свой вес. Райф загородился, поставив меч торчком, но его ноги не обрели еще равновесия, и он с трудом удержал клинок. Ступню свело, и ему пришлось привстать на носки. Битти наступал, не давая ему передышки.
   "Убивай подло, но быстро", - прошили голову слова Мертворожденного. Райф шагнул навстречу наступающему Битти. Их мечи с маслянистым шорохом проехались друг по другу, и меч Битти скользнул вниз, а меч Райфа - вверх.
   Сердце противника открылось ему.
   Его меч пробил доспехи. Сердце и легкие Битти сократились, втянув воздух через прореху. Широко раскрыв голубые глаза, Битти выронил меч. Райф подхватил его и выдернул свой меч из раны, удерживая Битти на весу.
   Райф Севранс смотрел в глаза умирающему Битти Шенку.
   Потом он осторожно опустил тело Битти наземь, положив рядом его густо обагренный человеческой кровью меч. Он попытался сомкнуть пальцы Битти на рукояти, но они все время раскрывались, и Райф сдался. На поясе у Битти висел витой рог горного барана, доверху наполненный порошком священного камня.
   Райф проткнул серебряный колпачок и обвел Битти заветным кругом. Он не стал произносить имена богов, от которых отрекся, но совершил над Битти погребальный обряд... точно так же, как над его братьями когда-то в другой жизни. Замкнув круг, он услышал, как от кладовой к нему приближаются чьи-то шаги.
   Он поднял лампу и повернулся лицом к идущему. Мертворожденный, конечно - кто еще это мог быть? Между ними осталось одно неразрешенное дело.
   Мертворожденный замедлил шаг, подходя к свету, и скривился, увидев всю картину - мертвеца, кровь и золото. Его голос, когда он заговорил, прозвучал почти мягко:
   - Ты как, парень, ничего?
   Райф промолчал. Битти убит, брат Рори убит. Плохи дела у Райфа Севранса, совсем плохи. Он поднял лампу повыше.
   - Мне нужен мой меч, Мертворожденный.
   Тот кивнул, видя решимость на лице Райфа.
   - Опять подловил меня, да? - скорее покорно, чем с гневом, сказал он.
   - И старателя не убивай. Пусть живет.
   В ореховых глазах Мертворожденного мелькнуло что-то вроде обиды.
   - Хорошо же ты обо мне думаешь.
   - Я должен быть уверен.
   Мертворожденный, буркнув что-то, присел и пустил к Райфу по полу рыцарский меч.
   Райф, не сводя глаз с Увечного, поднял меч, спрятал в ножны у себя на поясе и поставил лампу. Масло тяжело плеснуло в ней.
   - Ты вернешься? - спросил Мертворожденный.
   У Райфа не было на это ответа. "Прочь отсюда. Прочь", - кричало у него в голове.
   - Это все, - рука Мертворожденного сделала движение от лампы к мечу, останется между нами.
   Райф поневоле кивнул. Увечный вел себя благородно, как подобает кланнику.
   - Как ты с этим живешь? - услышал он собственный голос. - Ты ведь тоже кланник.
   - Ты приспособишься, Райф, приспособишься.
   На глазах у обоих блеснули слезы, и Райф пошел к выходу, прочь из Черной Ямы.
   40
   ЗАТУПИВШИЙСЯ КЛИНОК
   Пентеро Исс шел через двор в сопровождении двух своих личных телохранителей, Аксела Фосса и Стовена Далвея. "Мои глаза", называл он их теперь - сразу по нескольким причинам. Они входили в число лучших солдат Марафиса Глазастого, и их долг состоял в сохранении жизни правителя, но Исс как-то не испытывал к ним благодарности. Они охраняли его и следили за ним по приказу Марафиса, и для звания тюремщиков им недоставало только ключей и параши.
   Из-за них и Крепость Масок сделалась для Исса чем-то вроде тюрьмы. Идя от северной галереи к Бочонку, он думал, не завернуть ли ему на конюшню. Сегодня выдался один из тех редких прекрасных дней, когда облака не скрывали вершины горы, еще белой от снега. Через час он мог бы подняться выше леса не до самой вершины, конечно, но к Облачной Обители он приехал бы еще до заката, и там, уже в темноте, повернул бы коня и посмотрел сверху на свой город. Да, город принадлежит ему, но горная тропа под ногами коня - дело иное. Все восточные перевалы Смертельной горы и тропы, ведущие к ним, скоро отойдут к Марафису.
   Это мучило Исса. Богатство, которое Марафис обрел благодаря своей женитьбе, затмевало разум. Сын мясника сделался крупным землевладельцем, а когда он вернется из клановых земель, то почти без труда станет бароном. Между Ножом и титулом стоят только двое человек, которых Нож в день своей свадьбы назвал отцом и братом. Роланд Сторновей и его сын, тоже Роланд. Еще два убийства вдобавок к множеству других для Ножа ничто. Ему довелось убить правителя - что по сравнению с этим пара баронов?
   Исс ускорил шаг, и двое гвардейцев сделали то же самое. Крепостной двор стал зеленым: мох заполнял трещины, оставленные на камне морозом, и лошадиный навоз служил ему удобрением. Посередине возвышалась обсидиановая колода под названием Смерть Изменникам, блестящая и гладкая, лишь со щербинами от палаческого меча наверху. Зайцы-самцы дрались на ней, но разбежались, когда правитель со своим Глазами подошел поближе. Стовен Далвей насадил одного на меч и стряхнул, брызнув кровью на камни. Гвардейцы постоянно проделывали это с живущими в крепости зайцами, состязаясь в ловкости и проворстве.
   - Останьтесь здесь, - приказал Исс гвардейцам у входа в Бочонок. Объяснять он ничего не стал, и они некоторое время переминались с ноги на ногу, но все-таки подчинились.
   - Мы подождем вас, правитель, - заверил белокурый красавец Далвей, прислонившись к закругленной стене башни.
   - Можешь тем временем вытереть заячью кровь с меча, - бросил Исс, толкнув тяжелую дверь из красного дуба.
   Ответа он не стал дожидаться. Далвей был в свое время его рекрутом, а Фосс одним из его капитанов. Он знал этих людей. Они преданны только гвардии и тому, кто командует ею. Раньше это был Пентеро Исс, теперь - Марафис Глазастый. Исс не ожидал от них почтительного поведения, но легче ему от этого не становилось.
   Парадные покои в большой ротонде Бочонка охранялись другими гвардейцами. В южной части помещались личные комнаты Исса и Дорожка Бастардов со статуями лордов-основателей, но Исс направился не туда, а к Черному Склепу. Вниз вел широкий лестничный марш, где каждая ступенька казалась чуть темнее предыдущей. Бочонок строился из светлого известняка, и каменщики, чтобы резкий переход от белого к черному не резал глаз, вымостили лестницу плитами разных оттенков серого цвета. Исс перебрал своими мягкими сапогами жемчужные, грифельные и свинцовые ступени, прежде чем ступить на угольно-черный мрамор, давший название склепу. Харло Пенгарон, по преданию, сжег здесь заживо своего брата, а затем велел побелить закопченные стены. Их мазали известкой и свинцовыми белилами, но копоть все равно проступала, словно сырость, ровно через месяц после побелки. В конце концов Харло велел облицевать весь склеп черным мрамором, но так и не дожил до окончания работ.
   Умер он скорее всего не своей смертью, думал Исс, входя в Черный Склеп, - такова участь большинства правителей.
   Здесь царили холод и полумрак. Утром Исс приказал Кайдису Зербине затопить один из каминов и зажечь на нем свечи, но черный мрамор, как всегда, всасывал в себя и тепло, и свет. Двухсотфутовой длины чертог тянулся под крепостью, подпираемый массивными арками. Под ними полагалось шествовать Верховному Дознавателю перед тем, как вручить новому правителю большую печать, но этого уже девяносто лет никто не делал.
   Исс подошел к огню. Он думал, что почувствует облегчение, наконец-то оставшись один, но вместо этого испытывал какое-то странное возбуждение. Начались великие события, мир поворачивается на своей оси, а он сидит здесь, под охраной высоких стен и зорких глаз.
   Войска Вениса движутся на север. Согласно последнему донесению, они стали лагерем на восточном берегу Черной Лохани. Темные плащи Исса уведомляют его о походе, каждую ночь отправляя к нему грача. Движению препятствуют разные причины: буря, весенняя распутица и разлившиеся реки. Всего тринадцать дней, как они выступили, а среди солдат уже начались болезни. Как уберечься от поноса, когда люди где жрут, там и срут? Баронов-то, конечно, никакая хворь не берет, а жаль. Впрочем, он никому из них не завидует, с кривой усмешкой напомнил себе Исс. Правитель, который дорожит своей жизнью, шлет войска куда ему нужно, но не командует ими.
   - Хозяин...
   Исс обернулся. Кайдис Зербина служил ему уже семнадцать лет, поэтому Исс давно уже привык к его совершенно бесшумной походке. Кайдис высок и приметен. Кожа у него как полированное вишневое дерево, шея такая длинная, что хватило бы на двоих, и он может поворачивать ее под каким угодно углом, словно газель. Одевается он в простое, некрашеное полотно, а по костяным браслетам у него на руках видно, что он посещает Храм Костей.
   - Ваш гость прибыл, - тихим голосом доложил он.
   - Проводи его сюда. Помоги спуститься, если понадобится.
   Роланд Сторновей-старший вошел в Черный Склеп под сухое постукивание своей трости. Сильная одышка свидетельствовала и об усилиях, которые он совершал, и об его раздражении. Помощь Кайдиса он отклонил, но слуга, как человек многоопытный, на всякий случай остался поблизости.
   - Плохое место для встречи, правитель, - рявкнул барон еще с порога первое и последнее слово всегда должно было остаться за ним. - Самые эти стены оскорбляют меня.
   - Это мрамор, - спокойно заметил Исс.
   - Э-э! - Сторновей взмахнул тростью. - Не стану я играть в ваши игры. Найдите мне, где сесть, и говорите.
   Кайдис по знаку Исса подал позолоченный стул с мягким красным сиденьем и удалился. Владетель Высоких Земель, Горных перевалов и Рапсовых Полей глянул на подушку, как на змею, скинул ее тростью на пол и сел.
   - Больше я вашу войну поддерживать не буду, - заявил он с таким видом, будто Исс просил его о поддержке.
   Боргис Хорго в свое время прозвал его старым, твердым чернильным орешком. Баснословно богатый, он не получал от этого никакой радости, если не считать шашней с малолетними потаскушками, и с годами становился все брюзгливее и одевался все хуже.
   - Я объявлю всеобщий, набор, если придется, - сказал Исс.
   - Объявляйте что хотите - я за это платить не стану.
   Исс принял это с кажущимся спокойствием. Деньги никогда лишними не бывают, но сегодня он пригласил барона не из-за них. Направляя разговор в нужную сторону, он сказал:
   - Разве вы не заинтересованы в успехах вашего зятя?
   - Ха! Так я и знал. Нож колет тебе задницу почем зря.
   Исс скрыл свое недовольство и ответил холодно:
   - На твоем месте я побеспокоился бы за себя, старик. Марафису нужен баронский титул, чтобы занять мое место.
   Сторновей не ответил ни отрицательно, ни утвердительно, однако новостью для него это явно не явилось.
   - Мой титул перейдет к моему сыну.
   - А известно ли вам, что я подписал указ о передаче наследственных прав?
   - Как же. Шестьдесят лет на свете живу, а такой дурости не видывал.
   Он, конечно, был прав, но не один Сторновей отличался неуступчивостью.
   - Однако указ подписан, поэтому советую быть начеку.
   - Последить за своей спиной, а заодно и за твоей? - Маленькие глазки старика блеснули почти что весело. - Ничего нового ты мне не сказал, правитель. По-твоему, я круглый дурак? Я знаю, что Марафис Глазастый захочет моей смерти. Мой сын и половина моих врагов хотят того же, однако я, как видишь, живехонек и помирать пока не собираюсь.
   Исс ощутил некоторое облегчение. Выходит, Марафис просчитался, полагая, что Сторновей безропотно ляжет под его нож.
   - Однако вы по доброй воле выдали за него свою дочь, - с искренним желанием узнать подоплеку этого дела сказал он.
   Сторновей издал нечто, напоминающее смех - судя по звуку, это могло прикончить его скорее, нежели Марафис Глазастый.
   - Что ж, последним здесь буду смеяться я.
   - Как так?
   - Девчонка на пятом месяце. Вернется Нож из похода, а тут ему и подарочек готов.
   Это объясняло многое. Скандал с сыном переплетчика - это еще не катастрофа, а вот внебрачный ребенок...
   - Так он не знает?
   - Узнает, когда увидит младенца. И у переплетчика, и у его сына по шести пальцев на каждой руке. - Сторновей хлопнул себя по ляжке, ликуя, что так ловко надул Ножа. - Так кто же из нас дурак после этого?
   "Пожалуй, все-таки ты", - подумал Исс, но вслух этого не сказал. Незавидна участь того, кто окажется наедине с Ножом, когда обман раскроется.
   - Я не задерживаю вас более. - Исс остался не совсем удовлетворен этой встречей, хотя она и прояснила кое-что. До резкости старика ему дела не было - пусть себе тешит свою баронскую спесь, если охота. За свою жизнь Исс успел к этому привыкнуть.
   - Не задерживаете, вот как? - Старик, кряхтя, шевельнулся на стуле. - В таком случае помогите мне встать.
   Исс повернулся, и вышел вон.
   Встретив на лестнице своего слугу, он приказал ему принести с кухни подогретого меда. Кайдис многозначительно посмотрел в сторону Черного Склепа, но Исс сказал:
   - Пусть его. Приходи с медом к Собачниковой двери.
   Минуя стоящих на часах гвардейцев, Исс направился к себе. Дорожка Бастардов, закругленная, с гротескными статуями, подействовала на него успокаивающе, как всегда. Это были его владения - только он и слуги имели доступ сюда. Перед окованной сталью дверью в заброшенную восточную галерею он остановился и достал один из трех ключей, которые носил в мешочке, пришитом к подкладке его шелковой мантии.
   Дожидаясь Кайдиса с медом, он разглядывал дверь. На всех восьми листах ее обшивки оттиснута птица-собачник, стоящая над шпилем Кости. Давненько он не отпирал ее - несколько недель, а может, и месяцев. Что за нужда ходить в кладовую, если она пуста? Скованный слабеет, и пользы от него никакой. Если бы не редкие посещения Кайдиса Зербины, он уже умер бы.
   Но Иссу, несмотря на все это, отчаянно не хотелось с ним расставаться. Пленный чародей - это ценность, от которой легко не отказываются, к тому же его потеря связана с риском.
   Исс повернул ключ в двери. Исчезновение Сарги Вейса - черт знает, куда он девался - и немощь Скованного лишили его многих возможностей. Чародейство само по себе не дает власти, но помогает добиться ее. Исс уподоблял его легкому серповидному ножу, которыми пользуются на родине Кайдиса Зербины. Они устроены так, чтобы держать их в левой руке. Можно, конечно, сражаться и без него, с одним только мечом, но с ним легче захватить противника врасплох. И зачем же сражаться одним клинком, когда можно сражаться двумя?
   Чародейство всегда служило Иссу леворучным клинком, но теперь он уже несколько месяцев был вынужден обходиться без него. У него оставались еще темные плащи, его тайная гвардия, но они уже много веков не пользовались магией сознательно - они лишь пускали в ход свои врожденные способности, не зная, откуда те взялись. Они посылали птиц с письмами, караулили в переулках, слушали под дверями, отравляли, подкупали, сражались с оружием в руках, если нужда заставляла, и убивали втихомолку, пресекая болтовню длинных языков. Свои дела они окутывали не то чтобы тьмой, но тенью, в которую мог бы проникнуть по-настоящему острый взгляд. Отсюда и название "темные плащи". И магия, на которую они были способны, своей эфемерностью напоминала окружающую их тень - ряд ловких трюков, не более.
   То, чем владели Сарга Вейс и Скованный, - нечто совершенно иное. Им подвластны силы природы. С одним туманом они способны сотворить дюжину разных вещей. Диких зверей они превращают в своих соглядатаев, глядя на мир невинными глазами кролика или лисы. Они способны проникнуть в тело человека, порвать его мочеточник и отравить мочой его ткани. Могут раскинуть на холмах и равнинах ложный пейзаж, сбив с толку путника. Могут помочь лечению и воспрепятствовать ему. Они повелевают тенями, защищаются силой своей мысли и выслеживают, как ищейки, других чародеев. Некроманты могут удерживать душу человека в мертвом теле, пока оно не сгниет. Заклинатели накладывают чары, которые держатся тысячи лет. Архимаги делают невидимыми крепости, людей и целые армии, а сулльские майджи способны управлять временем.
   Вот что желал иметь Исс. Но увы. Многие несут в себе врожденные зачатки Старой Науки - Исс знал в крепости не меньше десяти человек, в той или иной мере наделенных магическим даром, Корвика Молса и Кайдиса Зербину в том числе, - но очень немногие обладают даром, способным сделать их истинными чародеями.
   Исс знал, что сам к таким людям не принадлежит. Потому он и пленил чародея, заставив его работать на себя.
   Почти двадцать лет наслаждался он преимуществами, которые давала ему магическая сила. Около четырнадцати лет назад, когда приспело время взять крепость штурмом и свергнуть стареющего, немощного Боргиса Хорго, Скованный навел тень на весь город. Позднее, в течение десяти кровавых дней Изгнания, именно Скованный отыскивал рыцарей-Клятвопреступников в их убежищах, а Исс посылал красных плащей убивать их. Так оно и продолжалось многие годы чары, принуждение и разговоры на расстоянии. Исс почти не сомневался в том, что стал бы правителем и без помощи Скованного, но тот ускорил его подъем, а затем укрепил его положение сотней различных способов.
   Скованный был леворучным серповидным ножом Пентеро Исса, но теперь этот клинок затупился.
   Исс вздохнул, глядя, как идет к нему Кайдис Зербина с узелком, оловянной фляжкой и маленькой закрытой лампой.
   - Заверни все это, - приказал он, и слуга, оторвав полу своей полотняной хламиды, смастерил хозяину нечто вроде мешка.
   Когда его красивые длинные пальцы с разительно белыми ногтями управились с работой, Исс сказал:
   - Я хотел бы пореже видеть мои Глаза - те, что следят за мной днем и ночью.
   - Да, хозяин. - Кайдис склонил свою газелью шею.
   - Достаточно будет легкого недомогания - скажем, поноса.
   Еще один наклон длинной шеи дал Иссу понять, что это будет исполнено.
   Исс взял мешок и лампу, открыл железную дверь и вошел в восточную галерею. Здесь царил мрак - окна были заколочены, а факелы уже десять лет не зажигались. Высоко на стропилах ворковали голуби. Их сухой помет и каменная пыль хрустели у Исса под ногами. Когда-то в здешнем воздухе чувствовался заряд, который усиливался по мере приближения к двери, ведущей в Кость, но за последние шесть месяцев он ослабел и стал почти неощутим. Теперь Иссом владело только чувство завершения, ощущение близкого конца.
   Пронзенные Чудища, выбитые в камне у двери в башню, смотрели на него со странно торжествующим видом, и он, как всегда, порадовался, оставив их позади. Войдя в Кость, он поправил огонек лампы. Он уже и забыл, какой холод и мрак встречают тебя в старейшей из четырех крепостных башен. В городе уже оттаивали пруды и набухали почки, но здесь по-прежнему стояла зима. Иней оковывал стены, как сталь. Отсюда до снегов Смертельной горы семь тысяч футов, но погода здесь точно такая же. Кость притягивает лед, как громоотводы - молнию.
   Исс, поеживаясь, прошел под лестницу, к входу в Перевернутый Шпиль.
   Он произнес тайное слово, и перед ним возникла дверь, а за ней уходящие вниз ступени. Он стал поспешно спускаться, не желая задумываться о слабости, которую вызвал в нем этот ничтожный магический акт.
   Ветра Перевернутого Шпиля сегодня почти не давали о себе знать. Маленькая лампа Исса освещала только ступени, не затрагивая темной пропасти. Лестница вилась вниз вдоль покрытых трещинами, обросших льдом стен. Исс не помнил, видел ли раньше эти тонкие, с волосок, трещины.
   Дойдя до первой из круглых камер, он стал ощущать усталость. Мысль о предстоящем обратном подъеме обескураживала его, и он пожалел, что пришел сюда. Но он преодолел себя и спустился через две верхние камеры в темный колодец.
   Здесь разило не только нечистотами, но и кислым запахом близкого к смерти старика. Скованный лежал в своей железной люльке, подтянув локти и колени к животу, обмотавшись цепями, как зародыш пуповиной. Иссу показалось, что он шевельнулся, но это следовало приписать только мухам, ползавшим по его телу, - они взлетели, вспугнутые светом лампы.
   Исс подошел поближе. Кожа Скованного стала серовато-желтой, как бывает при плохом кровообращении. Следы от кандалов на запястьях были уже не красными, а черными, и вокруг них распространялась та же чернота. Исс опустился на колени, чувствуя щемящую боль в сердце. Их всегда связывала любовь - глубокая, порожденная зависимостью, оторванностью от мира и страшным актом Порабощения. Восемнадцать лет Скованный тянулся навстречу руке своего хозяина, жаждал его ласки, как собака. А Исс всегда чувствовал обратное притяжение - почувствовал и теперь, легонько коснувшись щеки Скованного.
   Ничего в ответ - ни малейшего признака узнавания. Исс уронил мешочек с водой и медом куда-то далеко вниз. Великая печаль овладела им. Конец приближается, и это хорошо, что Скованный угасает медленно, день за днем. Это уменьшает опасность. Только круглый дурак мог бы забыть, кто лежит здесь, и лишь еще более безнадежный глупец попытался бы прекратить эту жизнь иными средствами.
   Исс, склонившись, поцеловал Скованного в голову. Восемнадцать лет - а теперь между ними все кончено.
   С тяжелым сердцем покинул он железную келью, закрыл дверь и задвинул засов.
   Он ждет, ждет. Какая это обыденная и страшная вещь - ждать, как это опустошает душу. Но ждать он должен - и он потихоньку, маленькими порциями, впускает воздух в легкие и выпускает обратно, слушая, как удаляются шаги Приносящего Свет.
   Он знает, что слабеет, и порой это наполняет его таким отчаянием, что он молит тьму взять его к себе. Разве мало он настрадался? Разве не пора сдаться и сказать: "Жить слишком больно, позволь мне покончить с этим"?
   "Нет, не пора, - отвечает голос изнутри, удивляя его своим пылом. - Не пора, Приносящий Свет". И он ждет, накапливая силу. Иногда сырость в камере так сгущается, что на него проливается дождь. Тогда он раскрывает губы и ловит влагу распухшим языком.
   Еще не пора.
   41
   УХОД
   После ночных подземных толчков собаки никак не могли успокоиться и выводили Собачьего Вождя из терпения. Они не стали есть конскую печенку, которую он утром нарезал для них, и рвались со сворок, когда он вывел их погулять.