Существует один надежный способ взглянуть на романтическую любовь как на психологическую силу. Она представляет собой особое средство сообщения, которое возвращает нам нечто выпавшее из нашей культуры и нашей жизни много лет назад. Человеческая природа имеет свойство самовосстанавливаться. Мы находим способ, даже бессознательно, зацепиться за то, в чем нуждаемся.
Одним из наиболее мощных ранних религиозных течений было манихейское, названное по имени персидского пророка Мани. В Европе эта религия получила название катаризм, так как люди, которые ее исповедовали, называли себя «катары», то есть «чистые». К двенадцатому столетию целые города и провинции южной Франции, будучи номинально христианскими, исповедовали катаризм; множество благородных семейств Европы были катарами. Во Франции это движение называлось альбигойской ересью по названию города Альбы, в котором находился его центр.
Одно из основных положений этого вероучения заключалось в том, что «истинная любовь» – это не обычная человеческая любовь, возникающая между мужем и женой, а почитание женщины-спасительницы, посредницы между Богом и человеком, которого ждут на небесах, чтобы приветствовать «чистоту» священным поцелуем и препроводить его в пространство Света. В отличие от этой «чистой» любви обычная человеческая сексуальность и брак являются проявлением животного начала и бездуховности. Катары верили в то, что любовь мужчины к женщине представляет собой как бы земную аллегорию их духовной любви к Царице Небесной.
Многие христиане считали катаризм реформаторским движением, направленным против коррупции и политиканства, существовавших в религиозных структурах. Патриархальная средневековая церковь, которая в течение долгого времени не соприкасалась с фемининной стороной души, стала материалистичной и догматичной. Она предлагала людям «откровения» в виде набора догм и учений, очень рациональных и маскулинных по своей сути. Она предполагала коллективные переживания ритуалов и догм там, где обычный человек не мог найти места для личного религиозного переживания. В отличие от патриархальной церкви катары воздействовали на человека силой личного примера и предлагали переживание Бога, которое в первую очередь было личным, индивидуальным и лиричным. Они возвращали религии утраченную фемининность, или, образно говоря, возвращали ей Прекрасную Изольду.
Катары верили в существование абсолютного добра и зла. Духовное начало – это олицетворение добра, а материальный мир несет в себе зло. Наши души – воплощение ангельской природы, божественной сущности, – спустившись с небес, попали в заточение в земную тюрьму. Ангел-герой, существующий внутри каждого из нас, стремится на небо к чистым духовным переживаниям, но Венера, богиня чувственности, держит нас внизу, в темноте материального мира. Чтобы обрести спасение, катары стремились стать «чистыми», преодолеть все искушения и соблазны, которые Венера расставляет у них на пути: они отказывались от сексуальных отношений, умеренно питались, избегали чувственных устремлений, заманивающих нас в этот мир, полный зла и страданий. Таким образом, катары не вступали в брак и избегали сексуальных отношений.
Центральное место в этом культе занимала фигура женщины-спасительницы, воплощения чистоты, одетой в белые одежды и ожидающей нас на небесах, чтобы сопроводить к божественному престолу. Для катаров спасение наступало только после физической смерти: душа покидала грешное тело и поднималась навстречу небесной госпоже. Но для катаров-мужчин приготовление к освобождению от телесной оболочки состояло в созерцании женщины – не в качестве жены, земной подруги или сексуального партнера, а в образе Спасительницы, чтобы страстно ее обожать, то есть всегда лишь в качестве символа, в виде напоминания о существовании «другого мира», света и чистоты.
Официальная церковь объявила катаризм ересью, и святой Бернард Кларивосский загнал его в глубокое подполье, превратив в мишень для крестовых походов. Но, подобно любой популярной идее, находящейся в подполье, это учение возникло в другой, более светской форме. Учения и идеалы катаров внезапно проявились в культе куртуазной любви, в песнях и поэзии трубадуров и, конечно, в «романах». Некоторые историки культуры полагают, что куртуазная любовь – это произвольное «светское» продолжение катаризма, что рыцари и дамы, впервые вступившие в отношения куртуазной любви, были катарами, продолжавшими служить своей религии под личиной светского культа любви. Для внешнего наблюдателя эти отношения выглядели новыми и элегантными любовными отношениями, новым способом любви, клятв и мести, относящимся к прекрасным дамам. Но для человека, принадлежавшего этому обществу и знавшего «код», они были аллегорическим воплощением идеалов катаризма.
Идеал куртуазной любви распространился на всю феодальную Европу и положил начало революции в наших установках по отношению к фемининным ценностям любви, взаимоотношениям, утонченным чувствам, преданности, духовному опыту и поиску прекрасного. Эта революция в конце концов превратилась в феномен, который мы называем романтизмом. Изменив наши установки в отношении женщины, романтизм сохранил странное раздвоение чувств. С одной стороны, западный мужчина стал смотреть на женщину как на воплощение абсолютной чистоты, святости и целостности. Женщина стала символом анимы, «моей госпожи Души». С другой стороны, пойманный в рамки патриархального мышления, мужчина продолжал считать женщину воплощением «фемининной» эмоциональности, иррациональности, мягкости и слабости. Все эти черты скорее присущи мужской фемининности, чем характерны для земной женщины.
До сих пор западный мужчина не может перестать смотреть на женщину как на некий символ, не может увидеть в ней просто женщину, человеческое создание. Он пойман в ловушку амбивалентных чувств, которых не испытывает по отношению к своей внутренней фемининности, иногда спеша к ней в поисках потерянной души, иногда презирая ее как лишнее жизненное неудобство, как «усложнение устройства» своего патриархального механизма. Это болезненное расщепление внутри мужчина проецирует на реальную женщину, и война, которую он ведет, идет за ее счет.
Со времен куртуазной любви произошли некоторые изменения. Сначала романтическая любовь, существуя в качестве духовного идеала, запрещала сексуальные отношения или браки между возлюбленными. Они чувствовали, что такое страстное обожание, присущее иному миру, не может быть смешано с личными отношениями, с браком и физиологическим контактом. Мы же, наоборот, всегдасмешиваем роман с сексом и браком. Главное утверждение, которое не изменялось на протяжении многих веков, заключается в следующем: мы бессознательно верим в то, что «истинная любовь» должна быть взаимным религиозным обожанием такой чрезвычайной силы, что мы должны чувствовать, как в нашей любви открывается все небесное и все земное. Но в отличие от одухотворенных предков мы пытаемся принести этот культ в свою личную жизнь, сочетая его с сексом, браком, приготовлением завтрака, платой налогов и воспитанием детей.
Благородная вера в то, что истинная любовь может существовать только вне брака, до сих пор живет у нас внутри, бессознательно воздействуя на нас гораздо сильнее, чем мы думаем. Муж полагает, что жена будет заботиться о детях, о том, чтобы на столе была еда, вносить свою лепту в семейный бюджет и оказывать ему поддержку в ежедневной борьбе за существование. Но другие его части хотят, чтобы она была воплощением анимы, Пресвятой Девой, обладающей неземной красотой и совершенством. Он удивляется, как может чистая и ослепительная богиня, которую он обожал, превратиться в обыкновенную жену, которая к тому же оказалась совершенно бестолковой. Женщина видит, как ее муж работает, платит налоги, чинит машину и защищает свои интересы, то есть живет обычной жизнью. Она удивляется, не понимая, что произошло с тем рыцарем, который обожал и боготворил ее, помещая на пьедестал, и куда исчезли такие бурные, восторженные и полные блаженства переживания. Прежняя бессознательная вера возвращается, чтобы вновь поселиться у них в доме, постоянно нашептывая, что «истинная любовь» – это нечто иное и ее нельзя обрести в обыденной брачной жизни.
Сколько подобных ужасных раздвоений существует вокруг нас! С одной стороны, мы хотим стабильности и связи с обычным человеком. С другой стороны, мы бессознательно жаждем встретить того, кто воплощал бы в себе душу, олицетворял для нас божество и пространство света, кто приводил бы нас в состояние религиозного поклонения и наполнял нашу жизнь восторгом. Здесь без труда можно найти живущую в нас фантазию катаризма, представляющую собой замаскированный религиозный идеал.
Каждый из этих идеалов несет в себе психологическую истину. Каждый воплощает в себе игру нашей фантазии, говорящей о том, кем мы являемся, из чего мы сделаны и что нам нужно.
Куртуазная любовь, религия катаров и их последователей вселяли в мышление западного человека самую сильную фантазию, которую сегодня вселяет в нас романтическая любовь. Однако эта трепетная фантазия вовсе не является иллюзией. Всякая фантазия – реальность, которая выражается символически и возникает из неизвестного источника. Катаризм – это фантазия об обретении человеком потерянной души. Это чудесная фантазия, открывающая реальность внутреннего мира, реальность души, реальность Бога, показывающая, что мы можем действительно обрести этот мир, красоту и общение с богами.
Многие мужчины согласились бы с тем, что романтическая любовь – «выдумка». Однако они не поняли бы, насколько велик и важен для нас этот феномен, считающийся выдумкой, которая вместе с тем является правдой, имеет право на жизнь на соответствующем уровне понимания. Но стоящую за фантазией истину следует добыть. Чтобы обрести эту реальность, нам следует взглянуть на то, что стоит за фантазией и ее символами. Мы должны перестать проживать фантазии катаризма и куртуазной любви в буквальном их понимании: во внешнем мире, со смертными людьми, в пространственно-временном измерении. Необходимо проживать истину этих фантазий как внутреннее событие, внутренний факт, ощущаемый во вневременном царстве Ее Величества, существование которой мы сейчас утверждаем.
9. Хитрость и сила
ЧАСТЬ III. Повествование о том, как Тристан и Изольда бродили по саду наслаждений
Одним из наиболее мощных ранних религиозных течений было манихейское, названное по имени персидского пророка Мани. В Европе эта религия получила название катаризм, так как люди, которые ее исповедовали, называли себя «катары», то есть «чистые». К двенадцатому столетию целые города и провинции южной Франции, будучи номинально христианскими, исповедовали катаризм; множество благородных семейств Европы были катарами. Во Франции это движение называлось альбигойской ересью по названию города Альбы, в котором находился его центр.
Одно из основных положений этого вероучения заключалось в том, что «истинная любовь» – это не обычная человеческая любовь, возникающая между мужем и женой, а почитание женщины-спасительницы, посредницы между Богом и человеком, которого ждут на небесах, чтобы приветствовать «чистоту» священным поцелуем и препроводить его в пространство Света. В отличие от этой «чистой» любви обычная человеческая сексуальность и брак являются проявлением животного начала и бездуховности. Катары верили в то, что любовь мужчины к женщине представляет собой как бы земную аллегорию их духовной любви к Царице Небесной.
Многие христиане считали катаризм реформаторским движением, направленным против коррупции и политиканства, существовавших в религиозных структурах. Патриархальная средневековая церковь, которая в течение долгого времени не соприкасалась с фемининной стороной души, стала материалистичной и догматичной. Она предлагала людям «откровения» в виде набора догм и учений, очень рациональных и маскулинных по своей сути. Она предполагала коллективные переживания ритуалов и догм там, где обычный человек не мог найти места для личного религиозного переживания. В отличие от патриархальной церкви катары воздействовали на человека силой личного примера и предлагали переживание Бога, которое в первую очередь было личным, индивидуальным и лиричным. Они возвращали религии утраченную фемининность, или, образно говоря, возвращали ей Прекрасную Изольду.
Катары верили в существование абсолютного добра и зла. Духовное начало – это олицетворение добра, а материальный мир несет в себе зло. Наши души – воплощение ангельской природы, божественной сущности, – спустившись с небес, попали в заточение в земную тюрьму. Ангел-герой, существующий внутри каждого из нас, стремится на небо к чистым духовным переживаниям, но Венера, богиня чувственности, держит нас внизу, в темноте материального мира. Чтобы обрести спасение, катары стремились стать «чистыми», преодолеть все искушения и соблазны, которые Венера расставляет у них на пути: они отказывались от сексуальных отношений, умеренно питались, избегали чувственных устремлений, заманивающих нас в этот мир, полный зла и страданий. Таким образом, катары не вступали в брак и избегали сексуальных отношений.
Центральное место в этом культе занимала фигура женщины-спасительницы, воплощения чистоты, одетой в белые одежды и ожидающей нас на небесах, чтобы сопроводить к божественному престолу. Для катаров спасение наступало только после физической смерти: душа покидала грешное тело и поднималась навстречу небесной госпоже. Но для катаров-мужчин приготовление к освобождению от телесной оболочки состояло в созерцании женщины – не в качестве жены, земной подруги или сексуального партнера, а в образе Спасительницы, чтобы страстно ее обожать, то есть всегда лишь в качестве символа, в виде напоминания о существовании «другого мира», света и чистоты.
Официальная церковь объявила катаризм ересью, и святой Бернард Кларивосский загнал его в глубокое подполье, превратив в мишень для крестовых походов. Но, подобно любой популярной идее, находящейся в подполье, это учение возникло в другой, более светской форме. Учения и идеалы катаров внезапно проявились в культе куртуазной любви, в песнях и поэзии трубадуров и, конечно, в «романах». Некоторые историки культуры полагают, что куртуазная любовь – это произвольное «светское» продолжение катаризма, что рыцари и дамы, впервые вступившие в отношения куртуазной любви, были катарами, продолжавшими служить своей религии под личиной светского культа любви. Для внешнего наблюдателя эти отношения выглядели новыми и элегантными любовными отношениями, новым способом любви, клятв и мести, относящимся к прекрасным дамам. Но для человека, принадлежавшего этому обществу и знавшего «код», они были аллегорическим воплощением идеалов катаризма.
Идеал куртуазной любви распространился на всю феодальную Европу и положил начало революции в наших установках по отношению к фемининным ценностям любви, взаимоотношениям, утонченным чувствам, преданности, духовному опыту и поиску прекрасного. Эта революция в конце концов превратилась в феномен, который мы называем романтизмом. Изменив наши установки в отношении женщины, романтизм сохранил странное раздвоение чувств. С одной стороны, западный мужчина стал смотреть на женщину как на воплощение абсолютной чистоты, святости и целостности. Женщина стала символом анимы, «моей госпожи Души». С другой стороны, пойманный в рамки патриархального мышления, мужчина продолжал считать женщину воплощением «фемининной» эмоциональности, иррациональности, мягкости и слабости. Все эти черты скорее присущи мужской фемининности, чем характерны для земной женщины.
До сих пор западный мужчина не может перестать смотреть на женщину как на некий символ, не может увидеть в ней просто женщину, человеческое создание. Он пойман в ловушку амбивалентных чувств, которых не испытывает по отношению к своей внутренней фемининности, иногда спеша к ней в поисках потерянной души, иногда презирая ее как лишнее жизненное неудобство, как «усложнение устройства» своего патриархального механизма. Это болезненное расщепление внутри мужчина проецирует на реальную женщину, и война, которую он ведет, идет за ее счет.
Со времен куртуазной любви произошли некоторые изменения. Сначала романтическая любовь, существуя в качестве духовного идеала, запрещала сексуальные отношения или браки между возлюбленными. Они чувствовали, что такое страстное обожание, присущее иному миру, не может быть смешано с личными отношениями, с браком и физиологическим контактом. Мы же, наоборот, всегдасмешиваем роман с сексом и браком. Главное утверждение, которое не изменялось на протяжении многих веков, заключается в следующем: мы бессознательно верим в то, что «истинная любовь» должна быть взаимным религиозным обожанием такой чрезвычайной силы, что мы должны чувствовать, как в нашей любви открывается все небесное и все земное. Но в отличие от одухотворенных предков мы пытаемся принести этот культ в свою личную жизнь, сочетая его с сексом, браком, приготовлением завтрака, платой налогов и воспитанием детей.
Благородная вера в то, что истинная любовь может существовать только вне брака, до сих пор живет у нас внутри, бессознательно воздействуя на нас гораздо сильнее, чем мы думаем. Муж полагает, что жена будет заботиться о детях, о том, чтобы на столе была еда, вносить свою лепту в семейный бюджет и оказывать ему поддержку в ежедневной борьбе за существование. Но другие его части хотят, чтобы она была воплощением анимы, Пресвятой Девой, обладающей неземной красотой и совершенством. Он удивляется, как может чистая и ослепительная богиня, которую он обожал, превратиться в обыкновенную жену, которая к тому же оказалась совершенно бестолковой. Женщина видит, как ее муж работает, платит налоги, чинит машину и защищает свои интересы, то есть живет обычной жизнью. Она удивляется, не понимая, что произошло с тем рыцарем, который обожал и боготворил ее, помещая на пьедестал, и куда исчезли такие бурные, восторженные и полные блаженства переживания. Прежняя бессознательная вера возвращается, чтобы вновь поселиться у них в доме, постоянно нашептывая, что «истинная любовь» – это нечто иное и ее нельзя обрести в обыденной брачной жизни.
Сколько подобных ужасных раздвоений существует вокруг нас! С одной стороны, мы хотим стабильности и связи с обычным человеком. С другой стороны, мы бессознательно жаждем встретить того, кто воплощал бы в себе душу, олицетворял для нас божество и пространство света, кто приводил бы нас в состояние религиозного поклонения и наполнял нашу жизнь восторгом. Здесь без труда можно найти живущую в нас фантазию катаризма, представляющую собой замаскированный религиозный идеал.
Каждый из этих идеалов несет в себе психологическую истину. Каждый воплощает в себе игру нашей фантазии, говорящей о том, кем мы являемся, из чего мы сделаны и что нам нужно.
Куртуазная любовь, религия катаров и их последователей вселяли в мышление западного человека самую сильную фантазию, которую сегодня вселяет в нас романтическая любовь. Однако эта трепетная фантазия вовсе не является иллюзией. Всякая фантазия – реальность, которая выражается символически и возникает из неизвестного источника. Катаризм – это фантазия об обретении человеком потерянной души. Это чудесная фантазия, открывающая реальность внутреннего мира, реальность души, реальность Бога, показывающая, что мы можем действительно обрести этот мир, красоту и общение с богами.
Многие мужчины согласились бы с тем, что романтическая любовь – «выдумка». Однако они не поняли бы, насколько велик и важен для нас этот феномен, считающийся выдумкой, которая вместе с тем является правдой, имеет право на жизнь на соответствующем уровне понимания. Но стоящую за фантазией истину следует добыть. Чтобы обрести эту реальность, нам следует взглянуть на то, что стоит за фантазией и ее символами. Мы должны перестать проживать фантазии катаризма и куртуазной любви в буквальном их понимании: во внешнем мире, со смертными людьми, в пространственно-временном измерении. Необходимо проживать истину этих фантазий как внутреннее событие, внутренний факт, ощущаемый во вневременном царстве Ее Величества, существование которой мы сейчас утверждаем.
9. Хитрость и сила
Мы дважды отправлялись с Тристаном в морское путешествие к берегам Ирландии. В первый раз он был смертельно болен; с ним была лишь арфа, и свою дальнейшую судьбу и исцеление он вверил морским волнам. Внутреннее странствие привело его к Прекрасной Изольде, женщине необычайной красоты, чудесному подарку судьбы, но, к нашему величайшему удивлению, она не произвела на него впечатления. Он не заинтересовался Изольдой; если он ее любил, то пока еще сам не знал об этом. Он не прилагал никаких усилий, чтобы с ней подружиться или завоевать ее. Тристан хотел лишь одного от нее: чтобы она его вылечила и он смог вернуться в Корнуэльс и восстановить статус-кво.
Но в Корнуэльсе происходят неприятные события: по отношению к нему возникает враждебность. На протяжении многих лет, с тех пор как умерла Бланшфлер, король Марк не хотел видеть во дворце королеву; поэтому в Корнуэльсе отсутствовала фемининность. К тому же король Марк не желал жениться; он не хотел иметь ни жену, ни королеву. Разумеется, он слышал о Прекрасной Изольде, но проявил к ней не больше интереса, чем Тристан. Король и его племянник вернулись к своей нормальной повседневной жизни: они развлекались, устраивая кровавые рыцарские турниры, выигрывая войны, побеждая врагов, убивая драконов или по-другому удовлетворяя прихоти своей маскулинности. Когда Тристан вернулся в Ирландию второй раз, он сделал это не из-за Изольды, не потому, что она представляла для него особую ценность, и не потому, что хотел иметь с ней какие-то отношения. Он пришел, как пират, совершающий набег, чтобы «силой и хитростью» завладеть ею, как боевым трофеем.
Зачем же Тристан отправился на поиски златовласой принцессы? Сначала его мотив казался достойным и благородным. Он сказал королю Марку: «Я готов ради тебя подвергнуть свою жизнь опасностям, чтобы твои бароны знали, как дорого мне твое расположение». Но за этими словами скрывается иной смысл. Он хочет использовать Изольду как пешку в своем соперничестве с баронами, привезти ее домой, как перо в своей шляпе, как мужской трофей, как доказательство того, что он является самым преданным и самым доблестным из всех рыцарей Корнуэльса. Подобно тому как мы превратили добродетели Тристана в его пороки, установка Тристана в отношении Изольды отражает установку западного мужчины в отношении его души.
Если у нас такая серьезная травма, что не помогают никакие средства, если мы не можем обнаружить ничего подходящего в огромном арсенале уловок Эго, которые позволили бы каким-то образом оздоровить нашу жизнь, то мы весьма неохотно вступаем в контакт со своей душой. Подобно Тристану, мы в конце концов отдаем себя во власть бессознательного: мы будем исследовать свой внутренний мир в поисках смысла жизни. Но, едва мы туда входим и получаем исцеление из рук Изольды, нам приходится тотчас возвращаться к патриархальному укладу жизни своего Эго: опять проекты, дела, статус и престиж в окружающем нас мире. Подобно Тристану, нас слишком заботят внешние обстоятельства: что о нас подумают другие бароны? кто будет первым среди равных? кто изготовил больше продукции? кто получил максимальную прибыль?
Отказ короля Марка от брака – весьма зловещий символ. Нежелание или невозможность короля жениться и произвести потомство в мифе или во сне символизируют отказ от целостности, от личностного роста и в конечном счете отказ от судьбы, связанной с рождением наследника. В старые времена, если у короля не было детей, это очень беспокоило его подданных; они боялись, что иссякнет плодородие их земель, перестанут идти дожди, что в семьях будет мало детей и королевство ждет запустение и разруха. И наоборот, королевский брак и рождение наследника вызывали у людей радость. Даже в наши дни, когда у монарха или принца появляется ребенок, в особенности наследник престола, это вызывает интерес у всего мира, и люди радуются этому событию так, словно оно касается их лично: за нашей коллективной реакцией на рождение королевского отпрыска скрыта глубокая психологическая энергия. На глубинных уровнях нашей психики король и королева символизируют для нас эволюцию целостности самости, а новорожденный является символом нового сознания, которое потенциально содержится в нас.
Какой бы ни была наша сознательная установка в отношении королевской власти, полезно иметь в виду, что внутри каждого из нас существует архетипическая королевская власть. Символизм короля и королевы указывает на самую высокую истину, которая содержится в нашей личности, на потенциальную возможность синтеза маскулинных и фемининных ценностей.
Поэтому отказ короля Марка от брака означает для нас отсутствие чего-то очень важного в психологии западного мужчины. Он не только потерял фемининность, но и не проявляет по отношению к ней никакого интереса и даже не осознает, что ее потерял. Мы так долго были ориентированы на внешние маскулинные ценности, что стали смотреть на собственную душу как на некое излишество, существующее в хорошо организованном, уютном маскулинном мире.
Странная вещь: именно «вероломные» бароны, смертельные враги Тристана, спровоцировали такой ход событий. С точки зрения Тристана, это по своей натуре «недобрые люди». Однако всегда именно то, что кажется нам внутренним злом, толкает нас к достижению целостности. Оно представляет для нас угрозу, муху, попавшую в варенье, нечто такое, что опрокидывает мир нашего Эго и нашу жизнь, ориентированную на внешние достижения. Это может быть болезнь, усталость и опустошенность от работы – внезапно возникающий невроз, разрушающий прежний образ жизни. Все эти возникающие обстоятельства заставляют нас искать некий скрытый смысл в том, что мы не можем объяснить. Наши симптомы и жизненные сложности являются в образе «вероломных баронов», желающих причинить нам зло, но именно они и толкают нас на поиски королевы.
Когда же мы наконец отправляемся на ее поиски, то, подобно Тристану, вооружаемся «силой и хитростью». Когда жизнь кажется пустой, мы отправляемся на поиски анимы. Но мы хотим получить ее в том виде, который нас устраивает: мы стремимся сделать ее придатком своего Эго, украшением своей индивидуальности. Мы желаем, чтобы анима заряжала нас энергией, освещала нашу жизнь, придавала нам ощущение значимости и указывала направление поисков, то есть чтобы она наполняла нашу жизнь смыслом. Но мы не желаем узнать ее собственное назначение и не хотим общаться с ней на равных. Тристан хочет использовать Изольду в качестве пешки в государственных делах, чтобы она послужила средством укрепления союза между двумя мужскими Эго. Такова наша обычная установка.
Тристан, который является воплощением нашего героизма, демонстрирует, что происходит, когда героизм сбивается с пути. Принимая целебную ванну, Тристан сообщает о своей миссии, используя самые ласковые и нежные слова:
Услышав сладкие речи Тристана о том, что ее золотой волос вшит в рукав его одежды, Изольда опустила меч. Она хочет получить доказательства его преданности и, полагая, что она нашла то, что искала, откладывает меч в сторону. Вместо того чтобы нанести удар, она целует юношу. Здесь мы можем видеть, в чем сходно проявление внутренней фемининности с поведением реальной женщины. Сущность каждой из них составляет привязанность.
Подобно Изольде, женщина, которой мужчина пренебрег или причинил боль, часто будет стараться обратить его меч против него самого, нанести ему рану его же собственным оружием. Однако в тот момент, когда в мужчине просыпается потребность в любви и он предлагает эту любовь, подтверждая ее своим отношением, в женщине возникает почти волшебная способность прощать. Фемининность может использовать меч своего антагониста. Когда он убирает меч и вступает с ней в контакт, она в тот же момент прячет свой. Агрессия превращается в связь. Фемининность (и женская, и мужская) обычно отбрасывает свое недовольство и забывает все свои старые раны, если ей предлагаются искренние отношения и привязанность в настоящем. Это один из наиболее благородных и прекрасных инстинктов в женщине, один из тех способов, которые дают ей возможность оказывать влияние на жизнь и ее изменять. Привязанность – главное женское качество, основная черта женской природы; она живет ради привязанности больше, чем ради чего-то еще.
Так получилось и с Изольдой. Как только Тристан убедил ее в своей привязанности и любви к ней, в том, что он ее ценит, она сразу же опустила меч, исходя из своего собственного права на его любовь, и все ее ненависть и планы мести отошли в сторону. В этом эпизоде проявляются две стороны анимы. Душа – не просто теплые чувства, которые человек поддерживает в себе, чтобы при необходимости проявить, а в остальных случаях оставить без внимания. Она тоже требует заботы и привязанности – внимания мужчины к своему внутреннему миру. Она тоже требует от мужчины времени и усилий. Когда он ее игнорирует, она поднимает бунт. Анима появляется, вооруженная собственным мечом, и угрожает уничтожить мужчину. Она переворачивает всю его жизнь, вызывает навязчивые состояния и неврозы и находит свое место в изломах и проекциях романтической любви. Анима с мечом в руках – существо опасное, способное разрушить многое на своем пути. Однако анима, подобно Изольде, может и устанавливать мир. Если мы отправимся на ее поиски, если будем вести себя с ней на равных, если будем искать ее мир и ее мудрость, она этот мир примет и откроет для нас свой, внутренний мир.
К сожалению, подобно Тристану, западный мужчина любит говорить красиво. Однако у этого загадочного феномена есть некое оправдание: часто, когда мы лжем, мы нечаянно говорим правду. Рассуждая сознательно, мы не придаем своим мыслям значения, истинного на уровне бессознательного. Тристан верит в свою ложь. Он не осознает того, что за его сознательными мотивами скрывается неумолимое бессознательное стремление к Изольде. И все сказанное им по своей сути является истиной,хотя он будет последним, кто это осознает.
Почему же Изольда ему верит? Душа обладает магическим видением, ее не обманешь. Но почему же она ему верит? Да потому что она в этой лжи слышит правду, и эта глубочайшая правда находит отклик у ее внутренней фемининности.
Наши обманы часто выражают те наши глубинные бессознательные потребности и желания, в которых мы сознательно не хотим признаваться. Этот закон не дает нам оснований обманывать или предавать, но, поискав истину, скрытую за нашими обманами, мы обнаружим, что лжем сами себе; только тогда мы сможем взять на себя ответственность за эти «истины» и начнем относиться к ним прямо и честно. Подобно Тристану, мы говорим красивые слова и цветистые фразы, считая, что не придаем этому никакого значения. Но, посмотрев как следует, из какого тайного и скрытого убежища берутся эти красивые слова, мы узнаем Изольду, которую ищем и которая нам так необходима.
Тристан точно не знает ни того, что он ищет, ни того, что ему нужно, и, как бы следуя чудесному обратному химическому процессу, он обращает истину в ложь. Стоя перед ирландскими баронами и услышав истинную цель визита Тристана, Изольда чувствовала себя обманутой, ощущала, как разрывалось ее сердце, и содрогалась «от стыда и печали».
Судьба поставила перед Тристаном холодный глиняный сосуд, полный уникального утоляющего жажду вина. И ничего не подозревающий Тристан сделал глубокий глоток.
Но в Корнуэльсе происходят неприятные события: по отношению к нему возникает враждебность. На протяжении многих лет, с тех пор как умерла Бланшфлер, король Марк не хотел видеть во дворце королеву; поэтому в Корнуэльсе отсутствовала фемининность. К тому же король Марк не желал жениться; он не хотел иметь ни жену, ни королеву. Разумеется, он слышал о Прекрасной Изольде, но проявил к ней не больше интереса, чем Тристан. Король и его племянник вернулись к своей нормальной повседневной жизни: они развлекались, устраивая кровавые рыцарские турниры, выигрывая войны, побеждая врагов, убивая драконов или по-другому удовлетворяя прихоти своей маскулинности. Когда Тристан вернулся в Ирландию второй раз, он сделал это не из-за Изольды, не потому, что она представляла для него особую ценность, и не потому, что хотел иметь с ней какие-то отношения. Он пришел, как пират, совершающий набег, чтобы «силой и хитростью» завладеть ею, как боевым трофеем.
Зачем же Тристан отправился на поиски златовласой принцессы? Сначала его мотив казался достойным и благородным. Он сказал королю Марку: «Я готов ради тебя подвергнуть свою жизнь опасностям, чтобы твои бароны знали, как дорого мне твое расположение». Но за этими словами скрывается иной смысл. Он хочет использовать Изольду как пешку в своем соперничестве с баронами, привезти ее домой, как перо в своей шляпе, как мужской трофей, как доказательство того, что он является самым преданным и самым доблестным из всех рыцарей Корнуэльса. Подобно тому как мы превратили добродетели Тристана в его пороки, установка Тристана в отношении Изольды отражает установку западного мужчины в отношении его души.
Если у нас такая серьезная травма, что не помогают никакие средства, если мы не можем обнаружить ничего подходящего в огромном арсенале уловок Эго, которые позволили бы каким-то образом оздоровить нашу жизнь, то мы весьма неохотно вступаем в контакт со своей душой. Подобно Тристану, мы в конце концов отдаем себя во власть бессознательного: мы будем исследовать свой внутренний мир в поисках смысла жизни. Но, едва мы туда входим и получаем исцеление из рук Изольды, нам приходится тотчас возвращаться к патриархальному укладу жизни своего Эго: опять проекты, дела, статус и престиж в окружающем нас мире. Подобно Тристану, нас слишком заботят внешние обстоятельства: что о нас подумают другие бароны? кто будет первым среди равных? кто изготовил больше продукции? кто получил максимальную прибыль?
Отказ короля Марка от брака – весьма зловещий символ. Нежелание или невозможность короля жениться и произвести потомство в мифе или во сне символизируют отказ от целостности, от личностного роста и в конечном счете отказ от судьбы, связанной с рождением наследника. В старые времена, если у короля не было детей, это очень беспокоило его подданных; они боялись, что иссякнет плодородие их земель, перестанут идти дожди, что в семьях будет мало детей и королевство ждет запустение и разруха. И наоборот, королевский брак и рождение наследника вызывали у людей радость. Даже в наши дни, когда у монарха или принца появляется ребенок, в особенности наследник престола, это вызывает интерес у всего мира, и люди радуются этому событию так, словно оно касается их лично: за нашей коллективной реакцией на рождение королевского отпрыска скрыта глубокая психологическая энергия. На глубинных уровнях нашей психики король и королева символизируют для нас эволюцию целостности самости, а новорожденный является символом нового сознания, которое потенциально содержится в нас.
Какой бы ни была наша сознательная установка в отношении королевской власти, полезно иметь в виду, что внутри каждого из нас существует архетипическая королевская власть. Символизм короля и королевы указывает на самую высокую истину, которая содержится в нашей личности, на потенциальную возможность синтеза маскулинных и фемининных ценностей.
Поэтому отказ короля Марка от брака означает для нас отсутствие чего-то очень важного в психологии западного мужчины. Он не только потерял фемининность, но и не проявляет по отношению к ней никакого интереса и даже не осознает, что ее потерял. Мы так долго были ориентированы на внешние маскулинные ценности, что стали смотреть на собственную душу как на некое излишество, существующее в хорошо организованном, уютном маскулинном мире.
Странная вещь: именно «вероломные» бароны, смертельные враги Тристана, спровоцировали такой ход событий. С точки зрения Тристана, это по своей натуре «недобрые люди». Однако всегда именно то, что кажется нам внутренним злом, толкает нас к достижению целостности. Оно представляет для нас угрозу, муху, попавшую в варенье, нечто такое, что опрокидывает мир нашего Эго и нашу жизнь, ориентированную на внешние достижения. Это может быть болезнь, усталость и опустошенность от работы – внезапно возникающий невроз, разрушающий прежний образ жизни. Все эти возникающие обстоятельства заставляют нас искать некий скрытый смысл в том, что мы не можем объяснить. Наши симптомы и жизненные сложности являются в образе «вероломных баронов», желающих причинить нам зло, но именно они и толкают нас на поиски королевы.
Когда же мы наконец отправляемся на ее поиски, то, подобно Тристану, вооружаемся «силой и хитростью». Когда жизнь кажется пустой, мы отправляемся на поиски анимы. Но мы хотим получить ее в том виде, который нас устраивает: мы стремимся сделать ее придатком своего Эго, украшением своей индивидуальности. Мы желаем, чтобы анима заряжала нас энергией, освещала нашу жизнь, придавала нам ощущение значимости и указывала направление поисков, то есть чтобы она наполняла нашу жизнь смыслом. Но мы не желаем узнать ее собственное назначение и не хотим общаться с ней на равных. Тристан хочет использовать Изольду в качестве пешки в государственных делах, чтобы она послужила средством укрепления союза между двумя мужскими Эго. Такова наша обычная установка.
Тристан, который является воплощением нашего героизма, демонстрирует, что происходит, когда героизм сбивается с пути. Принимая целебную ванну, Тристан сообщает о своей миссии, используя самые ласковые и нежные слова:
«Послушай, королевская дочь... однажды две ласточки, прилетев в замок Тинтажель, принесли туда твой золотой волос. Я думал, что они явились возвестить мне мир и любовь, поэтому отправился искать тебя за моря. Вот почему я не боялся чудовища и его яда. Взгляни на этот волос, вшитый золотые нити моей одежды: все нити потускнели, только он сияет по-прежнему».Может быть, все трагедии в жизни современного мужчины начинаются с этого фатального обмана, ибо он обманывает самого себя. Прелесть слов Тристана заключается в их абсолютной правдивости. Трагедия Тристана заключается в том, что он сам не понимает смысла своих слов! Если бы он его понимал, произошло бы великое эволюционное событие: коренное изменение Эго западного мужчины и его самоутверждающий поиск фемининности. Но если Тристан, ориентированный на патриархальное мышление, абсолютно не понимал смысла сказанного, какое отношение все это имеет к нам? Можем ли мы научиться подходить к фемининной стороне жизни с теми же прекрасными словами, осознавая скрытый в них смысл? Анима посылает нам мирную весть. После того, как мы веками старались ее перехитрить, сможем ли мы научиться обращаться с ней честно?
Услышав сладкие речи Тристана о том, что ее золотой волос вшит в рукав его одежды, Изольда опустила меч. Она хочет получить доказательства его преданности и, полагая, что она нашла то, что искала, откладывает меч в сторону. Вместо того чтобы нанести удар, она целует юношу. Здесь мы можем видеть, в чем сходно проявление внутренней фемининности с поведением реальной женщины. Сущность каждой из них составляет привязанность.
Подобно Изольде, женщина, которой мужчина пренебрег или причинил боль, часто будет стараться обратить его меч против него самого, нанести ему рану его же собственным оружием. Однако в тот момент, когда в мужчине просыпается потребность в любви и он предлагает эту любовь, подтверждая ее своим отношением, в женщине возникает почти волшебная способность прощать. Фемининность может использовать меч своего антагониста. Когда он убирает меч и вступает с ней в контакт, она в тот же момент прячет свой. Агрессия превращается в связь. Фемининность (и женская, и мужская) обычно отбрасывает свое недовольство и забывает все свои старые раны, если ей предлагаются искренние отношения и привязанность в настоящем. Это один из наиболее благородных и прекрасных инстинктов в женщине, один из тех способов, которые дают ей возможность оказывать влияние на жизнь и ее изменять. Привязанность – главное женское качество, основная черта женской природы; она живет ради привязанности больше, чем ради чего-то еще.
Так получилось и с Изольдой. Как только Тристан убедил ее в своей привязанности и любви к ней, в том, что он ее ценит, она сразу же опустила меч, исходя из своего собственного права на его любовь, и все ее ненависть и планы мести отошли в сторону. В этом эпизоде проявляются две стороны анимы. Душа – не просто теплые чувства, которые человек поддерживает в себе, чтобы при необходимости проявить, а в остальных случаях оставить без внимания. Она тоже требует заботы и привязанности – внимания мужчины к своему внутреннему миру. Она тоже требует от мужчины времени и усилий. Когда он ее игнорирует, она поднимает бунт. Анима появляется, вооруженная собственным мечом, и угрожает уничтожить мужчину. Она переворачивает всю его жизнь, вызывает навязчивые состояния и неврозы и находит свое место в изломах и проекциях романтической любви. Анима с мечом в руках – существо опасное, способное разрушить многое на своем пути. Однако анима, подобно Изольде, может и устанавливать мир. Если мы отправимся на ее поиски, если будем вести себя с ней на равных, если будем искать ее мир и ее мудрость, она этот мир примет и откроет для нас свой, внутренний мир.
К сожалению, подобно Тристану, западный мужчина любит говорить красиво. Однако у этого загадочного феномена есть некое оправдание: часто, когда мы лжем, мы нечаянно говорим правду. Рассуждая сознательно, мы не придаем своим мыслям значения, истинного на уровне бессознательного. Тристан верит в свою ложь. Он не осознает того, что за его сознательными мотивами скрывается неумолимое бессознательное стремление к Изольде. И все сказанное им по своей сути является истиной,хотя он будет последним, кто это осознает.
Почему же Изольда ему верит? Душа обладает магическим видением, ее не обманешь. Но почему же она ему верит? Да потому что она в этой лжи слышит правду, и эта глубочайшая правда находит отклик у ее внутренней фемининности.
Наши обманы часто выражают те наши глубинные бессознательные потребности и желания, в которых мы сознательно не хотим признаваться. Этот закон не дает нам оснований обманывать или предавать, но, поискав истину, скрытую за нашими обманами, мы обнаружим, что лжем сами себе; только тогда мы сможем взять на себя ответственность за эти «истины» и начнем относиться к ним прямо и честно. Подобно Тристану, мы говорим красивые слова и цветистые фразы, считая, что не придаем этому никакого значения. Но, посмотрев как следует, из какого тайного и скрытого убежища берутся эти красивые слова, мы узнаем Изольду, которую ищем и которая нам так необходима.
Тристан точно не знает ни того, что он ищет, ни того, что ему нужно, и, как бы следуя чудесному обратному химическому процессу, он обращает истину в ложь. Стоя перед ирландскими баронами и услышав истинную цель визита Тристана, Изольда чувствовала себя обманутой, ощущала, как разрывалось ее сердце, и содрогалась «от стыда и печали».
«Так Тристан, завоевав Изольду, обманул ее. Чудная сказка о золотом волосе была только обманом. Он пришел, чтобы отдать ее другому... Значит... Тристан хитростью и силой... достал королеву с золотыми волосами».Но сила и хитрость никогда не действуют до конца. Силой и хитростью мужское Эго борется против своего собственного Я – против своих внутренних потребностей и своей души. Тристан верит, что он завладел фемининностью, что он увезет ее домой, чтобы скреплять союзы и служить власти мужского Эго. Но он не знает, что ждет его впереди. Он считает себя владельцем, но выясняется, что захваченным оказался он сам.
Судьба поставила перед Тристаном холодный глиняный сосуд, полный уникального утоляющего жажду вина. И ничего не подозревающий Тристан сделал глубокий глоток.
ЧАСТЬ III. Повествование о том, как Тристан и Изольда бродили по саду наслаждений
Мы возвращаемся к нашей истории и находим Тристана и Изольду на большом корабле, направляющемся в Корнуэльс. Тристан держит в объятиях предназначенную королю златовласую королеву.
Король Марк был вне себя от изумления, а весь народ Корнуэльса – от счастья, увидев свою новую королеву, ибо она была самой прекрасной женщиной на этой земле. Ее изящество не уступало ее скромности и благородству. Состоялась пышная и веселая королевская свадьба. Но в первую брачную ночь вместо себя в королевскую спальню Изольда отправила свою служанку Бранжьену. Она нарядила Бранжьену в свое великолепное платье и произнесла над ней волшебное заклинание, чтобы обмануть короля. И король Марк так никогда и не узнал, что его королева потеряла девственность в объятиях его любимого племянника, до того как ее нога ступила на землю Корнуэльса.
Все бароны и население королевства были очень рады появлению королевы, но в сердцах Тристана и Изольды горел огонь, который они не могли сдержать. Невзирая на опасность, они устраивали тайные свидания и предавались бурной страсти.
Король Марк был вне себя от изумления, а весь народ Корнуэльса – от счастья, увидев свою новую королеву, ибо она была самой прекрасной женщиной на этой земле. Ее изящество не уступало ее скромности и благородству. Состоялась пышная и веселая королевская свадьба. Но в первую брачную ночь вместо себя в королевскую спальню Изольда отправила свою служанку Бранжьену. Она нарядила Бранжьену в свое великолепное платье и произнесла над ней волшебное заклинание, чтобы обмануть короля. И король Марк так никогда и не узнал, что его королева потеряла девственность в объятиях его любимого племянника, до того как ее нога ступила на землю Корнуэльса.
Все бароны и население королевства были очень рады появлению королевы, но в сердцах Тристана и Изольды горел огонь, который они не могли сдержать. Невзирая на опасность, они устраивали тайные свидания и предавались бурной страсти.