Джонсон Сьюзен. Добродетель и соблазн

   — Благодарю вас. У меня была причина улыбнуться, когда я увидел вас. Ведь вы везли Зою, — пробормотал он, обратив внимание на девочку, которая разглядывала его тем настороженным взглядом, которым дети смотрят на чужих.
   Татьяна погладила ручонку дочери, крепко вцепившуюся в люльку.
   — Она любит верховые прогулки.
   Их внезапно накрыла тень. Взглянув вверх, они увидели взлетевшего над их головами орла, широкие крылья которого на мгновение закрыли солнце над ними.
   — Это, наверное, какой-то знак, — произнес Ставр с улыбкой.
   — У меня сегодня именины, — сказала Татьяна робко.
   — Отлично.
   На какой-то магнетический момент их языческие чувства встретились.
   — Я бы поехал раньше, но удерживал себя, — признался граф без притворства.
   — И я тоже, — ответила Татьяна. — Но говорила себе, что это грех.
   — Нет, ни в коем случае.
   Она тихонько вздохнула.
   — Даже если это и так, мне все равно.
   — Это не грех, поверьте мне. — Живя в жестоком варварском мире, он, как никто другой, знал, что такое настоящий грех.
   Их охранники отошли назад, словно поняв, что они были здесь лишними. Ставр с княгиней поехали рядом. Так близко, что он ощущал тепло ее ноги.
   — Отправьте свою дворню домой, — сказал он. — Я тоже отпущу своих, и мы сможем побыть наедине.
   Она посмотрела сначала на дочь, затем перевела взгляд на него.
   — Я не должна этого делать, — произнесла она едва слышным голосом.
   — Я думал о вас каждую минуту, каждую секунду.
   Она опустила глаза, заметив пылающий в нем огонь, а сердце ее тревожно забилось.
   Зоя выгнула спинку и лениво потянулась, подняв к небу пухлые кулачки и издав невнятный звук. Она отвлекла на себя внимание, и возникшая было напряженность рассеялась.
   — Простите меня, — вымолвил Ставр с извиняющейся улыбкой. — Я слишком тороплив.
   — Вы в этом не одиноки, сударь. Я ведь прискакала сегодня под тем предлогом, что должна вернуть вам рубашку.
   — Тогда, значит, мы оба поддаемся порывам, — улыбнулся он.
   — Как правило, я не такая. Но не сейчас, — добавила она, дабы развеять возможные сомнения на этот счет.
   Ее искренность совершенно покорила его. Он тоже мог бы заявить, что обычно не ухаживает за замужними женщинами, но это могло бы насторожить ее, а она и без того была нерешительна.
   — Что ж, поскольку я был слишком самонадеян, постараюсь умерить свой пыл, — заявил он, чуть поклонившись. Он легко коснулся Зоиной щеки концом пальца в перчатке. — Она похожа на вас.
   — Спасибо. — Никто еще не говорил ей этого, слишком уж различался цвет их волос. — Я тоже так думаю.
   — Я тут захватил ей несколько игрушек. — Сняв с луки седла куклу, он потряс ею перед широко раскрытыми глазами Зои и довольно хмыкнул, когда та вцепилась в нее. — Я еще люльку привез, хотя у вас наверняка уже есть одна. — Он показал на притороченную сзади люльку. — Можно устроить Зою в люльке вон под теми деревьями, а я расскажу вам, — он не переставал улыбаться, — конечно же, в самых почтительных выражениях, как вы лишили меня сна этой ночью.
   Она просияла, не в силах устоять перед его чарами и той галантностью, с которой он пытался помочь ей снова почувствовать себя непринужденно.
   — Мы могли бы сравнить наши бессонные ночи.
   Он сверкнул глазами и кивнул в сторону ее охранников.
   — Прикажите им уехать.
   — Не слишком далеко, — возразила она настороженно.
   — Но достаточно, чтобы они не могли видеть нас.
   Ее глаза широко распахнулись.
   — Я не могу.
   — Ну тогда хотя бы так далеко, чтобы они не могли нас слышать.
   Она сделала глубокий вдох, взглянула на свою дочурку, которая с гуканьем пыталась вырвать из рук у Ставра деревянную куклу.
   — Вы знаете о моем муже?
   — Ваши слуги верны вам, не так ли?
   — Конечно, но…
   — Мы просто поболтаем. И ничего больше.
   — Не может быть ничего больше.
   И если в другой ситуации он сказал бы что-нибудь дразнящее и соблазнительное, сейчас он тихо произнес:
   — Я никогда не причиню вам вреда.
   Она еще мгновение поколебалась, а затем обернулась к своей свите и крикнула:
   — Подождите меня на берегу озера.
   Ставр же просто кивнул своим людям, и они его отлично поняли.
   И люди Бирона и Глинской вместе направились к озеру.
   Ставр выпустил из рук игрушку, и Зоя немедленно засунула ее в рот. Указав на кучку деревьев на краю луга, он промолвил:
   — После вас, сударыня. Моя кухарка завернула тут кое-какую снедь, может, вам понравится.
   — А если бы я не надумала навестить вас? — Татьяна пришпорила свою кобылу и направила ее в сторону деревьев.
   — Мы могли бы отведать ее в тени ваших деревьев, — пробормотал он, направляя коня вслед за ней.
   — А если бы у меня были гости, что тогда?
   — Разве сосед не может нанести вам визит? — парировал он невозмутимо.
   Она бросила на него удрученный взгляд.
   — Вы всегда уверены в себе, а вот я, похоже, совсем нет.
   — Вы ошибаетесь, княгиня. Многое неподвластно моей воле.
   Она вдруг просветленно улыбнулась. А он склонился и едва не поцеловал ее. Ликование охватило его душу.
   — Я несказанно рада, — проронила она еле слышно. — Этого не должно быть, но мне весело. И у меня нет разумного объяснения моей радости.
   — И я тоже не могу понять, почему пренебрег своими домашними обязанностями. — Он вскинул брови. — Посевная сейчас в самом разгаре.
   — Но в еще более критическом положении оказалась я.
   Ее голос прозвучал игриво, и на какой-то момент он засомневался, действительно она столь поразительно наивна или же просто маленькая хитрая обольстительница.
   — Простите меня, — сказала она, заметив его испытующий взгляд. — Я пошутила, а выходит, обидела вас. Моя мать всегда говорила, что я слишком откровенна.
   Это было время, когда многие женщины благородного происхождения в России жили в закрытых и охраняемых частях дома — теремах.
   — Нет, ни в коем случае, — возразил он, подумав, что очень скоро выяснит, насколько она лукава или простодушна.
   — Ну хорошо. Другая причина, по которой я не знаю, следовало ли мне ехать к вам, — это сплетни о том, что вы пользуетесь слишком большим успехом у женщин. А я совершенно не разбираюсь в этих вещах.
   Неприступная мадонна или лукавая обольстительница, она говорила с шокирующей прямотой и откровенностью.
   — Эти сплетни сильно преувеличены, уверяю вас, сударыня.
   — И все же я вижу, почему вы нравитесь женщинам. Наверняка вы сознаете собственную притягательность.
   Он готов был поставить на то, что она действительно наивна и простодушна, ибо ни одна соблазнительница, которых он знал (а знал он многих), не льстила бы так откровенно.
   — Красивая внешность не слишком-то помогает в бою, — возразил он сухо.
   — Что ж, мне она кажется очень привлекательной. Вы похожи на славных героев из моих детских сказок.
   — Едва ли, сударыня, а уж что касается красоты, то в этом вряд ли кто сравнится с вами. Вы, наверное, затмили всех при дворе царя Ивана. — Она вдруг заметно погрустнела, и он быстро добавил: — Простите меня. Я опять не то сказал.
   — Пожалуйста, не говорите мне о… нем.
   — Никогда больше. Скажите, Зоя уже переворачивается на животик?
   Она тихо рассмеялась:
   — Ой, да вы просто знаток в этих делах!
   — Так переворачивается она? — повторил он, видимо, не желая обсуждать глубину своих познаний.
   — Да… только очень смешно и неловко. И всегда забавно удивляется, когда ей это удается.
   — Помнится, я смотрел, как трудились детишки моей сестры, чтобы освоить это действо.
   — Вы часто видитесь с сестрой?
   — Да, когда я дома.
   «Дома здесь или под Ригой», — подумала она, вспомнив о россказнях своей служанки.
   — Почему вы не сказали мне, что вы граф?
   — А это важно для вас?
   — Ни в коей мере.
   Она действительно была так наивна. Во всем мире это имело большое значение.
   — Нам с Зоей наплевать на титулы, правда ведь, малышка? — проворковала она, отворачиваясь от его испытующего взгляда.
   — Очень разумно, — тактично заметил он. — Ага… вот мы и добрались до тени.
   Остановив коня, он указал на небольшую березовую рощицу, не собираясь больше рассуждать о социальном неравенстве. Ему было гораздо интереснее, когда настанет момент, сократить расстояние между собой и этой добродетельной женщиной. Быстро спешившись, он подошел к ней и поднял руки, чтобы помочь ей вылезти из седла, старательно контролируя себя. Но когда она перекинула ногу через луку седла, вид ее розовой икры не только вызвал блеск в его глазах, но и оказался серьезным испытанием для его благородного воспитания. И хотя она, казалось, не замечала этого, он держал ее на вытянутых руках, пока она не соскользнула прямо в его раскрытые объятия.
   Присутствие Зои было еще одним сдерживающим фактором. По правде сказать, его даже радовало, что она с ними. Без нее ему было бы гораздо труднее не давать себе воли.
   — Ваши слуги все из дворни Глинских? — вежливо поинтересовался он, хотя и с некоторой настороженностью в голосе, ведя ее в укромное местечко под деревьями.
   — Все они словно члены семьи. Я им доверяю полностью.
   Он кивнул.
   — А я — нет. Я имею в виду… Я не хотел бы, чтобы вы подумали, что…
   — Конечно же, нет.
   И хотя она должна была бы быть довольна его ответом, на какое-то мгновение она почувствовала себя огорченной категоричностью, прозвучавшей в его голосе. Разве она не была столь же мила и красива, как его многочисленные светские пассии? И так же соблазнительна? Но, осмыслив его ответ, она напомнила себе, что подобные мысли были абсолютно неуместными, чтобы не сказать непристойными.
   — Я чрезвычайно тронута вашим пониманием, — произнесла она, как ей хотелось надеяться, небрежным, беспечным тоном.
   Отнюдь не уверенный, что ее и его понимание происходящего хоть в какой-то степени совпадали, Ставр предпочел уклониться от дальнейшего обсуждения темы.
   — Вот подходящее местечко, — буркнул он. — Я возьму одеяло, чтобы сидеть на нем.
   Отходя, он не решился поразмышлять, чем еще можно было бы заняться на одеяле. Дама была уж слишком непредсказуема.
   Он вернулся с колыбелькой, вытащил из нее яркое полосатое одеяло и расстелил на земле.
   — Давайте мне Зою, — повернулся он к Татьяне.
   — Боюсь, она не подпустит вас к себе.
   — Я знаю одну штучку, которая никогда меня не подводит, — сказал он с улыбкой и принялся насвистывать, издавая соловьиные трели, которые Зоя слушала как зачарованная. Поглощенная новыми звуками, она даже не заметила, как он вытащил ее из люльки. Повернув Зою так, чтобы она могла видеть мать, он усмехнулся.
   — Детишкам я нравлюсь.
   Татьяна восхищенно вскинула брови. Соблазн был велик — продолжить в том же духе, но даже столь неискушенная в этих делах Татьяна сообразила, что лучше не говорить, что ей он тоже нравится.
   Повисло неловкое молчание.
   — Не посмотрите ли вон в той корзинке, может, вам чего-нибудь захочется, — предложил Ставр, стараясь поддерживать невозмутимый тон. — Там есть кое-какая еда и для Зои.
   — Откуда вы знали, что я возьму с собой Зою?
   — Я же собирался навестить вас дома.
   Она зарделась.
   — Но я очень рад, что вы сами выехали на прогулку, — добавил он, в то время как Зоя ухватила его за волосы и потянула их себе в ротик. — Здесь мы почти наедине.
   — Не говорите так.
   — Ну хорошо, мои люди с большим удовольствием устроят пикник на природе. Так звучит лучше? — Он поднял руку и показал Зое запонку, чтобы отвлечь ее. Она тут же отпустила его волосы и ухватилась за блестящую золотую пуговицу.
   — Давайте я возьму ее на руки. Она испортит вам рубашку.
   — Почему бы вам не найти ей другую игрушку? И не волнуйтесь. А то вы действуете мне на нервы.
   Она рассмеялась.
   — Действительно? Никогда бы не подумала, что вы этому подвержены.
   — Садитесь, — произнес он с улыбкой. — Не заглядывайте через плечо, а пока у Зои есть игрушка, которой она займется, я вам кое-что расскажу.
   И на протяжении всего последующего часа они болтали о том о сем, пока Зоя играла на одеяле в новые игрушки. Они съели кучу приготовленной кухаркой еды, пили вино и болтали так, словно всю жизнь знали друг друга. Возможно, Бироны и Глинские так давно обитали в этих местах, что у них накопилось много общего. Или они просто оказались родственными душами. Выяснилось, что оба предпочитали деревню городу. Никто из них не соскучился по дворцовым интригам. Оба обожали верховую езду. А когда речь зашла о детях, они сошлись на том, что это самое прекрасное в мире.
   — А у вас еще нет детей, хотя вы так хорошо с ними обходитесь, — со смехом заметила Татьяна, пока он лежал на спине, ласково удерживая сильными руками Зою у себя на груди. Зою заинтересовала красная вышивка на воротнике рубашки Ставра. Она пробовала на вкус каждую вышитую звездочку, пока не обслюнявила весь воротник.
   — Когда-нибудь появятся, — выдавил из себя он. — Когда я наконец кончу воевать.
   — Некоторым это так никогда и не удается.
   Он пристально взглянул на нее из-под длинных ресниц.
   — Если все будет хорошо, возможно, я завяжу с этим делом после ближайшей кампании. Если только никто не нападет на мои земли.
   — А вознаграждение будет достаточным, чтобы уйти на покой?
   — Мы отправляемся в поход на Крым.
   — И привезете в качестве трофеев сокровища Оттоманской империи.
   — Если Господь того пожелает, а Сигизмунд поделится добычей.
   Зоя захныкала — вышивка, похоже, ей надоела. Он взглянул на капризное личико малышки.
   — Мне кажется, она проголодалась.
   — Для солдата вы слишком проницательны.
   Без видимого усилия он принял сидячее положение и передал Зою матери.
   — Вспомните, что я целый год жил у сестры. — Он не упомянул, что он выздоравливал после серьезных ранений. — Поневоле научишься понимать детский плач.
   — Отвернитесь, — приказала она, принимая Зою из его рук.
   — Слушаюсь, сударыня.
   — Я серьезно.
   Перевернувшись на живот, он оказался спиной к ней и стал смотреть на озеро.
   — Вы в полной безопасности.
   На какую-то долю секунды она пожелала, чтобы ей было о чем беспокоиться. Ей захотелось сказать: «Я не хочу быть в безопасности. Я хочу обнимать, гладить и целовать вас». Хотя она не была уверена, сумеет ли сделать хоть что-нибудь из этого. Ее домашнее воспитание не подготовило ее к близости с мужчиной, а муж совсем затерроризировал ее. Но Ставр был другим, он заставлял ее чувствовать себя счастливой странным и восхитительным образом.
   — Расскажите мне о вашей сестре, — попросила Татьяна, развязывая тесемочки на блузке. — Вы еще не говорили, как она выглядит. Она так же красива, как вы?
   В течение следующего получаса, пока Зоя сосала грудь, Ставр старался беседовать с Татьяной самым что ни на есть небрежным тоном; для этого ему приходилось напрягать всю свою волю. Причмокивание малышки, сосущей грудь, вызывало в мозгу молодого гетмана столь возбуждающие образы, что ему с трудом удавалась следить за нитью разговора. Его восставший член с силой, до боли, упирался в землю, заставляя усомниться в собственном благоразумии. Он давно уже не был юнцом, чтобы поддаться чарам невинности и целомудрия.
   И все же он не смог бежать от них и находил этому объяснения. Может, повлияло полнолуние, или весеннее безумие, или что-то носилось в воздухе, но он терзался из-за нее, словно охваченный наваждением.
   Итак, они болтали о семье его сестры, о купеческой гильдии в Риге, в которой заправляли представители знатных родов, вроде его шурина. Они обсуждали торговлю в Балтийском и Черном морях и даже возможности ведения сельского хозяйства в их районе с учетом слишком короткого лета. Но за светской и тактичной беседой таились подводные, невысказанные мысли. Что будет, если он вдруг перевернется на спину и она обнаружит силу его желания? Испугается? Ужаснется? Оскорбится? Скорее всего все вместе. Хотя после того как она делила супружеское ложе с Шуйским, вполне возможно, ничто больше не могло ее оскорбить.
   Но гетмана любили женщины вовсе не за животную грубость. Он, конечно же, был прагматиком до мозга костей — большое достоинство для командира. А потому напомнил себе — впереди целое лето. Не стоило спешить с совращением княгини. Она была заинтригована — это он знал точно.
   Он мог подождать… или по меньшей мере попытаться это сделать.
   К тому времени как они выяснили все о сестре Ставра и досконально обсудили торговые дома в Риге, Зоя насытилась и мирно дремала на руках у матери. И если Ставру с трудом удавалось сосредоточиться на беседе, мысли Татьяны тоже временами убегали совсем в другую сторону. Она незаметно рассматривала жилистое, атлетически сложенное тело Ставра. Он был крепко скроен, и когда опирался на локти, мощные мускулы выделялись на его плечах, подчеркивая плавные очертания спины, воплощение мужественности, а сильные бедра выдавали в нем кавалериста. Время от времени он менял позу, и рельефные мышцы волной сбегали по спине от шеи к ягодицам, вызывая в ней восхитительную дрожь.
   Но эта живая, теплая дрожь не имела ничего общего со страхом. Она, скорее, была вызвана лихорадочным ожиданием. Ей мучительно хотелось прикоснуться к нему. Что он сделает, если она вдруг поддастся порыву и потрогает, ну, хотя бы легкую поросль золотистых волос на его предплечье? Не обидится ли он?
   Он ни разу не обернулся.
   А она так и не смогла решить, нравилась ей или нет эта галантность.
   Хоть она и сама попросила его отвернуться, он мог бы возразить, мелькнула у нее глупая мысль. Дело не в том, что кормить ребенка грудью было неприлично. Деревенские женщины не стыдясь кормили детей на людях. А высшее общество стремилось к более утонченным манерам, хотя ее посещение двора вряд ли подтверждало такие обычаи, однако ее тело реагировало сегодня самым непристойным образом. Она ощущала странное тепло… расплавленный жар, растекающийся между ног, беспокоя и тревожа ее.
   Поведение ее стало непредсказуемым, хотя она никогда не была капризной. То она решила, что ей пора возвращаться домой. Она и так задержалась дольше, чем была намерена. Но мгновение спустя нашла более разумным провести время в компании прекрасного графа, пока дочурка не проснется, а тогда уж и отправиться в путь. К тому же она еще не воспользовалась колыбелькой, которую привез Ставр. Он может счесть ее неблагодарной.
   Чутко реагируя на каждое движение Татьяны, Ставр услышал, как малышка перестала сосать и ровно задышала во сне. По шуршанию ее льняного платья он понял, что княгиня поднялась, направилась к колыбельке и положила в нее Зою. Сердце его бешено забилось.
   Когда она вернулась, все его чувства были настороже. Он ощутил движение воздуха, стоило ей сесть на расстеленное одеяло. Мгновение спустя он услышал, как она подняла руку, поскольку тихонько звякнули украшенные эмалью браслеты на ее запястье. А еще через секунду он неподвижно застыл, почувствовав едва заметное прикосновение ее руки на своем плече.
   Она легко, словно пробуя, пробежалась рукой вниз по его спине. Его мозг едва зафиксировал это движение. Однако другая рука тут же блаженно заныла.
   Затем она проделала обратный путь вверх, теперь уже более уверенно. Похоже, она начала сама получать удовольствие от этого.
   Но он не шелохнулся, понимая ее неспособность сейчас к любовному приключению. Оставаясь неподвижным, он слышал, как она задержала дыхание, чуть поколебалась, а затем ее рука остановилась на его плече. Пение птиц, стрекот кузнечиков, шум ветра в ветвях деревьев, казалось, умолкли. Внезапно наступила тишина. Ожидание и искушение повисли в воздухе. Она вздохнула, ее рука поднялась с его плеча, и через мгновение ее пальцы скользнули по его волосам.
   Он полуобернулся и, накрыв ее руку ладонью, провел ею по своей щеке, медленно — чтобы она, если захочет, могла сопротивляться.
   — Вы колючий, — прошептала она, слабо улыбнувшись. Это было согласие, сознательное или нет, и все его существо расцвело.
   — А вы гладкая, как шелк, — пробормотал он, притянул ее руку ко рту и нежно поцеловал в ладонь.
   Она зябко поежилась.
   — Вам холодно? — Его губы едва не касались ее кожи. Она покачала головой.
   — Вам тепло?
   Она кивнула, хотя и не должна была этого делать. Ей следовало вскочить с этого одеяла в тени деревьев и срочно уносить дочурку домой. Но большая рука гетмана лежала на ее руке, делая ее своей пленницей, а по всему ее телу разливалось тепло, наполняя ее небесным блаженством.
   — Ну и хорошо, — прошептал он. Затем проложил влажную дорожку кончиком языка к нежной ложбинке у основания ее мизинца и чуть укусил запылавшую плоть.
   У нее вырвался придушенный крик, выражающий и шок, и наслаждение, закончившийся мечтательным вздохом.
   Он знал, чего жаждут женщины, когда у них вырывается подобный звук. Он слышал его бесчисленное множество раз и знал, как удовлетворить возникшие страстные желания. Он быстро перевернулся и принял сидячее положение, усевшись между ней и берегом, закрывая ее от обзора.
   Она не заметила его галантности. Она сидела с полузакрытыми глазами, дыхание вырывалось толчками, ее полная грудь натягивала тонкую блузку с каждым судорожным вдохом.
   Ему стоило невероятных усилий не опрокинуть и не взять ее немедленно, без лишних церемоний. Женщины, которые дышат так, целомудренные или нет, уже готовы на все.
   Но он хотел большего, чем просто случайное обладание. И потому просто поцеловал ее. Это было как бы прелюдией к тому, чего он и сам не знал. Он еще ни разу не жаждал добродетельных и целомудренных женщин. Но чем крепче он ее целовал, тем с большим пылом она отвечала ему, тихонько постанывая, и он решил испытать, куда заведет их судьба. Он сильнее прижал ее, и ее сотрясла дрожь, она изогнулась, извиваясь бедрами, которые подстегивали его в его роковом предприятии. Впившись губами в ее рот, он принялся исследовать ее сладость, все глубже и глубже проникая в нее языком, словно проверяя ее готовность. Она чуть всхлипнула, жалобный, просящий звук еще больше распалил его. И когда его набухший член резко рванулся вверх, он краем глаза взглянул на малышку.
   Та спала. Он молча вознес благодарственную молитву.
   — Сделай это еще раз, — прошептала Татьяна. Ее глаза были плотно закрыты, грудь высоко вздымалась. — Поцелуй меня, ну пожалуйста…
   Он выругался про себя, отнюдь не уверенный, что у него хватит самообладания. Едва ли он сможет быть настолько праведным, чтобы ограничиться лишь поцелуями.
   — Прости меня, — прошептала она, неправильно интерпретируя отсутствие его реакции. Она открыла глаза. — Мне надо вернуться домой…
   — Нет. — Тихое ворчание, может, даже приказ или на крайний случай вежливый отказ. Он провел кончиком пальца по ее нижней губе и улыбнулся. — Не уезжай пока, — произнес он мягко.
   — Ты уверен? — На лице ее проскользнула вымученная улыбка.
   — О да… абсолютно уверен. — Он склонился, их губы соприкоснулись, и дрожь пробежала по ее телу. — Обними меня, — прошептал он, взял ее руки и положил себе на плечи, сгорая от желания. — Поцелуй меня.
   — Я не должна, — простонала она, однако тут же жадно потянулась к нему и легко, словно мотылек, коснулась его губ.
   — У меня хорошо получилось? — спросила она с наивной надеждой порозовевшими влажными губами.
   — Просто великолепно, — восхитился он и, взяв в свои ладони ее лицо, притянул ее к себе и приник к ней на этот раз жарким, неистовым поцелуем, в несколько мгновений доведя ее до полного исступления.
   Он спрашивал себя, как далеко он мог позволить себе зайти практически на глазах у своих дружинников — не говоря уже о ее спящей дочери. Это было не совсем удобно даже для человека с его богатым опытом. Он поднял голову, чтобы осмотреться.
   — Еще, еще, — бормотала она, задыхаясь и тесно прижимаясь к нему.
   — Еще — что? — Он был готов продолжить, однако хотел заручиться ее согласием на случай, если она действительно столь целомудренна, как дала повод думать о себе.
   — Я не знаю, не знаю… — всхлипнула она, дрожа всем телом, плотно зажмурившись, крепко обхватив его руками.
   Боже, если она была столь непорочной, он не был готов заняться с ней любовью в столь сомнительных обстоятельствах. Взяв ее за подбородок кончиками пальцев, он прошептал:
   — Посмотри на меня.
   Она взглянула на него, хотя ее ресницы лишь чуть приоткрылись, а взор был устремлен куда-то далеко за его спиной.
   — Я буду ласкать тебя, касаясь в очень интимных местах, — сказал он прямо, преднамеренно, чтобы она была готова. — Ты понимаешь?
   Она кивнула, хотя ее взгляд еще избегал его.
   — Скажи мне, что поняла меня. — Осознавала ли она действительно то, что он говорил?
   — Ласкай меня… пожалуйста, я отдаю себе отчет во всем.
   — Помни, тут недалеко наши люди. Ты должна вести себя тихо.
   Она снова кивнула.
   Странным образом он сам ощутил некоторую неуверенность. Женщина перед ним была крайне возбуждена, возможно, не сознавая последствий своих желаний. Это тревожило его, одновременно пробуждая любопытство, — он не имел представления, как она будет реагировать. И на какое-то мгновение он заколебался.
   Но она вдруг взяла его лицо в свои ладони и впилась в его губы с неистовством, неловким и неумелым и в то же время в высшей степени возбуждающим.
   Непорочное чувственное безумие оказалось для него полной новостью. Его охватил приступ неудержимого желания с головы до пят, член стал твердым, словно камень.