Джонсон Сьюзен. Добродетель и соблазн

   Несмотря на суровое предостережение Тимофея, в тот вечер только и было разговоров, что о новом увлечении княгини — и на женской половине среди служанок, и в жилище слуг-мужчин, и в небольших покоях, где жили повар и Тимофей. Когда вечером повар и Тимофей сидели на кухне за кувшинчиком вина, они не могли говорить ни о чем ином. Каждый желал самого лучшего для своей возлюбленной госпожи, которая столько натерпелась от своего мужа.
   — Расскажи мне еще раз о нашей прелестной Зое, — попросил повар с умиленной улыбкой. — Она действительно сама прыгнула гетману на руки?
   — Словно рыбка в речке перепрыгивает пороги. А он нисколечко не возражал.
   — Значит, он хороший человек, если любит детей.
   — Может, судьба решила наконец дать немного счастья нашей госпоже.
   — Она заслужила это, бедная птичка.
   — Да. И от нас зависит, чтобы с ней не приключилось ничего плохого.

Глава 11

   В тот же вечер Ставр и Татьяна сидели рядышком на крыльце его домика. Перед ними раскинулась лужайка среди берез, посыпанная тончайшим песком, казавшимся бархатным на ощупь. Клочья белого тумана клубами поднимались с поверхности озера, светлячки искорками выскакивали из высокой травы, окружавшей лужайку, сверчки и лягушки хором распевали серенады, а в воздухе разносился аромат цветущей дикой вишни.
   — Все так чудесно, — прошептала Татьяна. Ее голова покоилась на плече у Ставра, который крепко прижимал ее к себе. — Благодарю тебя за все, что ты сделал, чтобы этот земной рай стал действительностью.
   — Спасибо, что ты приехала сюда, — прошептал он, склоняясь к ней, чтобы запечатлеть поцелуй на ее щеке.
   — Я не могла не приехать, — просто сказала она.
   Он знал, что она имела в виду, потому что готов был перевернуть землю и небо, лишь бы она оказалась здесь, рядом с ним. И он ухаживал и старался во всем угодить в этот день своей гостье. Ему очень хотелось, чтобы Татьяне понравилось здесь и они с дочерью в полной мере насладились его лесным убежищем. Они плавали на маленьком ялике по тихому озерцу; ловили рыбу под плакучими ивами в свежей весенней листве. Дремали в тени ольховника, сморенные изысканным и сытным обедом, поданным на турецком ковре, расстеленном прямо на траве. Они осмотрели стойла и амбары, полные сена, редкостный грот, сооруженный из . мерцающих ракушек моллюсков, изящный шелковый шатер, полный восточных украшений и диковинок; болтали и смеялись, играли с Зоей и все лучше узнавали друг друга.
   Он хотел, чтобы она почувствовала себя как дома.
   А когда наступит вечер и Зоя крепко уснет, он отведет ее в спальню и займется с ней любовью очень нежно, потому что она все еще боялась. Это проявлялось в мелочах — в испуганном взгляде, когда вдруг послышалось ржание лошади, в том, как быстро она старалась успокоить Зою, чтобы та не плакала, словно ее плач мог заставить их уехать, в постоянной напряженности ее фигуры.
   — Как ты думаешь, слуги уже спят?
   Да наплевать ему на то, спят они или нет, хотелось ему сказать.
   — Я уверен, что спят, — произнес, однако, он. — Уже поздно.
   — А я совсем не устала.
   — Мы же чуть вздремнули после обеда.
   — Хм… это было так приятно!
   — Не пойти ли нам прогуляться? Звезды сегодня яркие, они осветят нам дорогу.
   — Не знаю.
   — Хочешь остаться здесь?
   Она покачала головой.
   — Так что же ты желала бы делать сейчас?
   Она не ответила.
   — Может, пойти куда-нибудь еще? — Она кивнула, и его сердце сильно забилось. Он встал на ноги и взял ее за руку. — Ты же еще не видела светильник вечером. Я велел его зажечь сегодня для тебя.
   Ему не пришлось объяснять, что это за светильник. В шатре восточного султана горел самый изысканный светильник венецианского хрусталя. Но когда он поднял ее с земли, она вдруг нервно спросила:
   — А няни, кормилицы?..
   — Я приказал им послать за тобой, если Зоя проснется.
   — Но ты не сказал… Я имею в виду…
   — У меня для связи есть Дмитрий, дорогая. Им стоит только сообщить ему, если ты понадобишься. — Он притянул ее к себе и нежно поцеловал. — Никто из них не проболтается. Даю слово. Мы одни, и тебе ничто не угрожает. — Он почти физически ощутил ее облегчение, почувствовал, как расслабились плечи под его руками, а лицо просияло улыбкой.
   — А если бы я вдруг не захотела посмотреть твой светильник? — спросила она с шаловливой ноткой в голосе.
   — Тогда я предложил бы тебе другое приключение.
   Ее глаза блеснули в лунном свете.
   — И много их у тебя в запасе?
   Он усмехнулся:
   — Достаточно, чтобы тебе всегда было интересно.
   — Меня все увлекает, пока ты со мной.
   Он склонился над ней, а нежный взгляд из-под густых ресниц был способен вызвать сильное желание у женщины, которая до того даже не подозревала о существовании подобных чувств.
   — Могу тебя уверить, что наши чувства взаимны.
   — Ты слишком красивый. — Она говорила, задыхаясь от волнения, мучительно зардевшись.
   — А ты слишком соблазнительна, я очарован, околдован и, — он невольно усмехнулся, — я безумно хочу тебя.
   — Значит, ты должен меня получить, — заявила она возбужденно, увлекая его за собой.
   Он громко рассмеялся:
   — Как легко это у тебя прозвучало.
   Спускаясь по ступенькам крыльца, она смотрела на него восхищенным взором.
   — Я захотела быть с тобой с того самого момента, как увидела тебя, даже раньше, чем сама поняла, что я чувствую.
   — Я знаю. Это рука судьбы или по крайней мере что-то вроде цыганской ворожбы.
   — Очень хорошая ворожба, — подтвердила она радостно.
   — Нуда, лучше не бывает, — буркнул он. Ему вдруг захотелось поскорее добраться до шатра на берегу озера. Он заключил ее в свои объятия. — Если тебе вдруг покажется, что я пугаю тебя, — произнес он дрогнувшим голосом, — сразу скажи мне.
   — Ты меня совсем не пугаешь.
   — Ну и хорошо, — мягко проговорил он и тут же впился в ее губы жадным поцелуем, как человек, которому слишком долго было отказано в этом.
   Но она не обиделась. Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему всем телом, сдаваясь на его милость.
   Он стоял перед трудным выбором — он сгорает от желания, а тут такая добровольная готовность. Хватит ли у него благородства, когда она так откровенно предлагала себя — без робости и недоверия, которых он ожидал от нее? Как долго это продлится?
   Но когда они оказались у входа в шатер, прохладный ветерок с озера охладил его пыл, а может, ее огромные, широко раскрытые глаза остановили неудержимый зов плоти.
   — Мне так нравится, когда ты целуешь меня, — промолвила она.
   «Великий Боже, — подумал он, обезоруженный ее милой наивностью. — Куда я сам себя загнал!»
   — Но еще больше мне понравилось то, что ты делал со мной вчера вечером.
   Словно огромная тяжесть свалилась у него с души.
   — И тебе хочется, чтобы я проделал это снова?
   — Если не трудно.
   Он кивнул, не в силах спокойно говорить, борясь с собой, преодолевая животное желание подхватить ее на руки, затащить в шатер, швырнуть на постель и немедленно овладеть ею.
   — Как чудесно, — произнесла она, просияв.
   И вот уже в который раз, с тех пор как они встретились, он был поражен ее волнующей, бесстыдной наивностью. Подняв полог шатра, он жестом предложил ей войти, опасаясь, что не сможет быть сдержанным: его чувства таили в себе взрывоопасность. Такая невинная, требовательная, незапятнанная добродетель была для него внове.
   Стоя под ярким светом светильника, он решал, как уступить желаниям дамы, когда сам чувствовал, что готов взорваться, если его сексуальное напряжение немедленно не получит выхода.
   — Тебе, наверное, очень трудно, — пролепетала она, чуть коснувшись его руки кончиками пальцев. — Быть столь любезным со мной.
   Слово «трудно» не слишком подходило к его нынешнему состоянию духа, а легкое прикосновение ее пальцев вызывало совершенно непотребные импульсы. Тихо вздохнув, он мягко отвел ее руку.
   — Все совсем не так.
   Его отказ, хотя и мягкий, помог ей осознать меру его напряженности.
   — Возможно, тебе следовало бы сначала… э-э-э… удовлетворить себя, ну а я пока могла бы подождать, — тихо предложила она, избегая его взгляда.
   — Удовлетворить? — Он представить себе не мог, что сможет говорить так мягко.
   — А я бы охотно. — Она залилась краской, отведя глаза в сторону.
   Он едва заметно нахмурился, картинка, представшая перед глазами, вызвала раздражение.
   — А что, если я не захочу, чтобы ты удовлетворяла меня? — Он с трудом удержался, чтобы не добавить — как твоего супруга.
   Краска залила ее лицо.
   — Я думала, что именно этого хотят мужчины.
   — Чего?
   — Сам знаешь, — ответила она, становясь пунцово-красной.
   — Ты имеешь в виду любовные утехи?
   Она не решалась взглянуть на него.
   — Пожалуйста, разве можно об этом говорить?
   Его желание моментально остыло после ее предложения удовлетворить его, как Шуйского, хотя и сделанного с самыми лучшими намерениями, но показавшегося ему непристойным, и он мягко поправил ее:
   — Заниматься любовью — это не грех, дорогая. Это просто удовольствие, ведь ты же вчера открыла это для себя.
   — Но ведь это не было… Я имею в виду…
   — Нет, было именно это. Иди ко мне. — Он взял ее за руку. — Сядь рядом.
   — Но я не хочу сидеть. Я хочу…
   — И ты получишь то, чего тебе так хочется, дорогая. — Как только ему удастся заставить ее выбросить Шуйского из головы. — Мы немножко поговорим.
   Он подвел ее к двум низким креслам, обитым красным шелком с золотым шитьем, усадил в одно из них и опустился сам во второе, небрежно развалившись, и некоторое время нервно наблюдал за ней. Готов ли он к столь безыскусной наивности? Действительно ли он хотел всего лишь исправить причиненное Шуйским эмоциональное зло? Ответ был не только скор, но и не допускал и тени сомнения. А это означало, что вопрос был не в том, как много она хотела предложить.
   — Скажи мне, что доставляет тебе удовольствие?
   — Моя дочь Зоя, марципан, чашка чая утром, ну и ты, конечно, — ответила она, стараясь, чтобы ее слова звучали дерзко и надменно, как и подобает молодой избалованной княгине.
   — Не сердись. — Улыбка чуть тронула его губы, пока он устраивался напротив нее, скрестив ноги в сапогах.
   — Ты слишком далеко от меня, а мне хочется поцелуев.
   Его брови взлетели вверх в сардонической ухмылке.
   — А ты ограничишься только поцелуями?
   — Нет, мне нужно большего.
   — Ну тогда скажи мне, чего тебе хочется, а я посмотрю — может, теперь я смогу удовлетворить тебя, — заявил он, бесконечно раздражая ее.
   Ее полная нижняя губа выражала явное недовольство.
   — Не скажу. А ты просто… — она сделала паузу, подыскивая подходящее слово, — недобрый, — завершила она, нахмурившись.
   Он понял сравнение, которое она подразумевала, а «недобрый» было вежливой формой вместо того, что она действительно хотела сказать.
   — Я не такой, как он, — неожиданно резко выпалил он. — Но если ты считаешь, что все одинаковы, то можешь спокойно уезжать. — Он тоже умел быть надменным.
   Повисло неловкое молчание, сдерживаемые страсти и благородная обида высвечивались в отблесках светильника.
   — А что, если я не захочу уезжать? — с вызовом заявила она, а в ее фиалковых глазах отразилось патрицианское высокомерие.
   — И ты останешься, чтобы заняться любовью?
   Она вскинула подбородок.
   — Мне кажется, что — да.
   — Очень мило. И какого рода любовь ты имеешь в виду?
   — Ставр! Прекрати немедленно!
   — Да, госпожа, конечно, госпожа, рады стараться, госпожа. — Что-то странное было в его тоне. — Но ты же не уедешь, не так ли? Человек ведь может получить наслаждение, даже если другой не коснется его, — предложил он тихо и ласково. — Ты знала это?
   Она изумленно вскинула ресницы, но когда заговорила, в голосе звучало сдерживаемое раздражение.
   — И зачем ты мне это говоришь?
   — Чтобы ты не думала, что все остальные похожи на твоего скота-мужа, — бросил он зло. — Существует бесконечное множество видов любви. Даже всего лишь с помощью слов.
   — Я не верю тебе.
   «Насчет любви или твоего мужа?» — хотел он спросить.
   — Это уж как тебе нравится, — сказал он вместо этого. — Но я могу заставить тебя испытать высшее наслаждение, даже не прикасаясь к тебе.
   Она долго молчала в смятении, нервно покусывая нижнюю губу.
   — Как вчера? — спросила она наконец, испытующе взглянув на него. — Я почувствую то же самое?
   — Много лучше, — заявил он с жаркой уверенностью. Изумление вытеснило искушение в ее глазах.
   — Отлично, — вымолвила она, сложила руки на коленях, сделала глубокий вдох и, сжав губы, кивнула в знак согласия.
   Он искренне расхохотался.
   — Это не китайская пытка, дорогая. Вовсе нет, — добавил он, встал с кресла и начал стягивать сапоги.
   — Похоже, тебя это очень развеселило. — Она расцепила руки и хмуро взглянула на него. — Мне безгранично лестно, что ты находишь меня забавной.
   Он поднял глаза.
   — Ну что ты, наоборот, ты для меня оказалась самым большим соблазном, который я когда-либо встречал в жизни. — Отбросив сапоги в сторону, он подвинул свое кресло ближе, склонился и взял ее руки в свои. — Я хочу тебя, и тут же не хочу, но спустя мгновение желаю тебя еще больше. И ты здесь, — он поморщился, — потому что я не устоял перед искушением… и не смог прожить и дня без тебя.
   — Это правда? — прошептала она.
   — Да, — ответил он, сознавая, что ведет себя как последний идиот, связываясь с такой женщиной — чистой и добродетельной, абсолютно не похожей на других. И теперь уже он глубоко вздохнул, ибо точно знал, что если бы у него достало разума, он немедленно отправил бы ее домой. Но он знал также, что ни за что не сделает этого в обозримом будущем. Отстранив ее руки, он откинулся в кресле и пустил в ход свою неоднократно проверенную обаятельную улыбку. Иногда слишком много думать вредно. — Садись и расслабься, дорогая. И уж позволь мне доставить тебе удовольствие.
   Эти простые слова показались невообразимо привлекательными женщине, которая от своего мужа не видела ничего, кроме хамства и грубости.
   — Тогда уж и я доставлю тебе радость. — Она солнечно улыбнулась.
   Кроме неопытности, это был еще крик души, и он именно так это и воспринял.
   — Ты и так уже сделала это. — Он усмехнулся. — Твоя часть работы уже выполнена.
   — Ровно настолько, насколько еще не выполнена твоя, — возразила она, откинувшись на мягкую спинку кресла, опираясь обеими руками на подлокотники, глядя на него из-под длинных ресниц, как самая обольстительная куртизанка.
   Некоторые женщины обладают врожденным талантом, довольный, подумал он.
   — Я здесь надолго, милая моя. Ты только скажи, когда тебе надоест.
   — Это звучит в высшей степени соблазнительно, — проронила она, чуть сползая с подушек. — Ты хочешь сказать, что будешь заниматься мной так долго, как я того пожелаю?
   Как часто приходилось ему отвечать на эту хриплую нотку в голосе женщины!
   — Ну конечно же. — Сейчас было не время напоминать о Зое, о том, что настанет утро, или даже думать о возвращении к реальной жизни. — Но прежде чем мы начнем наши игры, — произнес он, — скажи, у тебя уже влажно там? — Он взглянул на низ ее живота и кивнул, словно они беседовали о погоде. — Я хочу сказать, там, в том месте… где я ласкал тебя вчера? Смогут ли мои пальцы скользнуть в твою шелковистую щель?
   Она испустила едва слышный звук и чуть повернулась, так что складки на ее юбке блеснули в свете свечей.
   Он смотрел, как по розовой шее пробежала легкая дрожь, ресницы опустились, отметил очертания высокой груди, просвечивавшей сквозь бледный лен ее лифа.
   — Ты начинаешь ощущать тепло? Хоть чуть-чуть? — шептал он, глядя, как краска приливает к ее щекам. — Если хочешь, я мог бы развязать тесемки на твоем платье и снять его через голову. Вечерний воздух освежит тебя. А если тебе все еще слишком жарко, я мог бы стянуть с тебя и рубашку, чтобы ты чувствовала себя удобней. Если бы ты осталась совсем голой, тебе стало бы легче, верно ведь? — При слове «голая» ее глаза открылись, и какое-то мгновение он выдерживал ее загоревшийся взгляд. — Если бы ты была обнажена, — продолжал он хриплым шепотом, — шелковый материал кресла легко скользил бы по твоей горячей щели. Ты могла бы тереться ею о подушку — ага, именно так. Твое сладкое жаркое лоно затрепетало? — Он не ждал ответа, поскольку глаза ее снова закрылись, хотя, возможно, легкая дрожь, пробежавшая по ее телу, была ему ответом. — Вижу твои соски сквозь просвечивающее платье. Твоя грудь туго натягивает материю. Тебе видно? Посмотри сама. Ты должна видеть это, — приказал он мягко, и она с неохотой открыла глаза. — Как ты думаешь, ткань не лопнет под давлением твоих набухших грудей? Да от одного взгляда на них я возбуждаюсь.
   Она бросила быстрый взгляд из-под ресниц на бугор на его штанах.
   — Ты только посмотри, что ты сделала с моим членом, каким он стал большим и твердым? Как он растет и разбухает прямо на глазах. — Он встретил брошенный ею украдкой взгляд. — Ты можешь смотреть, не стыдясь, дорогая. Мы тут одни, и мы оба, словно животные во время течки, я чую твой запах отсюда… Я едва удерживаюсь, чтобы не наброситься на тебя. Что ты сделаешь, если я прямо сейчас войду в тебя — весь до конца — и мой член пропитается твоим восхитительным ароматом? — Он улыбнулся, услышав ее сдавленный стон. — Разве это не волнует тебя? Отвечай, дорогая.
   Она открыла рот, но тут же захлопнула его.
   — Ты ведь хочешь дойти до оргазма и кончить сама? Только скажи, это все, что требуется от тебя.
   Она кивнула.
   — Произнеси это вслух, — потребовал он дразнящим шепотом.
   — Да, — едва слышно ответила она.
   — Ну вот и хорошо. Мне кажется, я начал бы с твоих грудей. Как только я коснусь их губами, ты тут же кончишь. Тебе ведь хочется этого? — пробормотал он, глядя, как на ткани, обтягивающей соски, растекается влажное пятно. — Ты уже потекла точно так же, как в первый вечер за чаем. Я возбуждался от одного твоего вида. Единственное, о чем я мечтал, — это как я буду сосать твои полные крепкие груди. Как и сейчас. Давай я расстегну твое платье и избавлю от лишнего молока, чтобы оно больше не просачивалось, как сейчас? Зоя не будет возражать. Похоже, молока в твоей пышной груди хватит на десяток младенцев.
   Она чуть склонилась вперед, не в силах оторвать взгляда от явственного бугра на его брюках, ее дыхание стало затрудненным. Он не был уверен, что она слышит его.
   Вдохновленный ее зачарованным взглядом, он коснулся брюк и легко пробежался пальцами по всей длине гигантского, рвущегося наружу члена.
   — Стоит лишь попросить, и ты тут же получишь его, — пробормотал он.
   Она нервно коротко покачала головой. Значит, она все же осознавала все, что он говорил.
   — Мне достаточно пустить в ход только пальцы, — мягко намекнул он, — ну, так же, как и вчера. — Не больше шага за раз, предостерег он себя. Несмотря на жар крови, она все еще колебалась. — Тебе ведь очень понравилось тогда, не правда ли? Тебе же было приятно, когда мои пальцы проскользнули в твою нежную трепещущую щель, ты задрожала всем телом и тут же захотела большего. Тебе очень нравилось, когда я кончиками пальцев ласкал твой нежный клитор. Ты тихо заскулила, начала просто таять, заливая соками мою руку. Помнишь то острое, почти болезненное наслаждение во время первого оргазма — когда жидкое пламя растекалось снизу по животу, накатывалось волнами, а все тело сотрясалось в судорогах? И тебе хотелось, чтобы оргазм длился бесконечно, верно ведь? Хочешь ощутить это снова? У тебя влажно внизу? Ты вся дрожишь. Ведь это значит, что ты готова кончить?
   Она всхлипнула, ее полузакрытые глаза горели огнем желания.
   — Я знаю, все знаю, — мягко успокаивал он. — Я же здесь… Я позабочусь о тебе, я заставлю тебя кончить. Не плачь, дорогая. Видишь, мои пальцы уже раздвигают твои пухлые губки, уже проскользнули в твою влажную щель, они уже движутся вверх — расслабься, я не причиню тебе боли. Сюда… здесь. Видишь, я уже весь в тебе, совсем весь. Ты чувствуешь, как мои пальцы заполняют тебя, щекочут тебя? Сожми ноги покрепче вокруг моей руки, чтобы лучше чувствовать мои пальцы на клиторе, а пока ты будешь кончать, я буду сосать твою грудь. — Он приподнял руку. — Покажи мне твои соски.
   Охваченная неутоленным желанием, она тут же повиновалась, подхватила свои груди и поднесла к его губам.
   — Ага, отлично. — Он говорил нежным шепотом. — Такие прелестные и твердые соски. Ты крепко сжала ноги? Иначе ты не сможешь кончить.
   Она немедленно подчинилась, крепко сжала бедра, чуть прогнувшись, чтобы усилить восхитительные ощущения, пронизывающие ее распаленную плоть.
   — Мои пальцы возвращаются, — шептал он, — еще, еще глубже, — а губы снова поймали сосок. — Не слишком крепко? Подними грудь чуть повыше, чтобы я мог лучше ухватить ее губами. Я не слишком сильно прикусил сосок?
   Она вся подалась навстречу его воображаемой руке, бедрами, задом, пытаясь достать ее…
   — Ты чувствуешь влажное трение — мои пальцы уже совсем вошли в твое лоно? Ты чувствуешь, как я сосу молоко из твоей спелой, тяжелой груди? Мои пальцы шевелятся в глубине лона, а ладонь зажата губами твоей пульсирующей щели? Приподнимись мне навстречу — вот так, сейчас, отлично… а теперь подайся вперед грудью… у-у-м, тебе ведь нравится, верно? А теперь я понемногу вынимаю пальцы… не кричи, дорогая… не надо, ты можешь вернуть их снова.
   Тс-с-с, тише. Вот так… Так-то лучше… я хорошо сжимаю? Глубоко? Нет? Теперь лучше? Ага, тебе хорошо, когда у тебя внутри четыре пальца. Погоди, погоди, я еще не кончил. Подожди.
   Но она больше не могла. Не могла ждать.
   И ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы усидеть на месте, а не, поддавшись чувственному порыву, опрокинуть, оседлать ее и глубоко вонзить свой член в трепещущее лоно.
   Всему свое время… а пока он с обиженным видом, до боли сжав кулаки, смотрел, как постепенно смолкают ее придушенные крики и дыхание становится ровнее…
   Она тем временем чуть приоткрыла глаза и тихо, едва дыша выговорила:
   — Это нечестно.
   — Согласен. — Угрюмо прищурившись, он рассматривал свое растрепанное, взъерошенное, раскрасневшееся сокровище.
   — Этого мало.
   — И это верно, — буркнул он.
   — Ты злишься.
   — Я стараюсь не злиться. И пытаюсь отнестись к этому с пониманием.
   Она не смогла сдержать улыбку.
   — И похоже, безуспешно.
   Он что-то проворчал, уселся поудобнее в кресле и беззвучно проклял добродетель вообще и целомудренных женщин в частности.
   Он не поднял глаз, услышав, что она встает со своего кресла, он чувствовал себя обманутым и был зол на себя.
   — Мне кажется, что настал мой черед доставить тебе удовольствие.
   Он поднял взгляд и обнаружил, что она стоит на коленях совсем рядом с милой проказливой улыбкой на лице.
   — Я сейчас не в том настроении, чтобы играть в игрушки, — проворчал он, не сразу поддаваясь на милые улыбки.
   — Я все еще до боли голодна. Разве ты не сможешь помочь мне с этим?
   Он взглянул на огромный бугор на брюках, а затем снова на нее.
   — С этим нет проблем.
   — Может, мне лучше раздеться?
   — Не уверен, что это так уж нужно.
   — Мне это понравится даже в одетом виде?
   — У меня никогда не было претензий на этот счет.
   — Не говори так.
   Его брови на какое-то мгновение взметнулись вверх, но он так и не улыбнулся.
   — Тебе все равно понравится, будь ты одета или раздета.
   — А может, мне больше понравится, если ты улыбнешься?
   Он пожал плечами, но улыбка чуть тронула его губы.
   — Если честно, я сказал бы «нет», но что касается тебя, — он вновь пожал плечами, — я уверен, что тебе больше по вкусу совокупление с улыбкой.
   — Ну вот, теперь ты груб.
   — Ты себе представить не можешь, под каким я сейчас давлением.
   Она взглянула на его восставший член, и у нее захватило дух.
   — Ты готов взорваться?
   — Чертовски верно сказано.
   — Вопрос только где?
   — Сейчас это уже не важно. Я знаю где.
   — В постели?
   — Очень смешно.
   — Что ж, я предпочла бы в постели. — С этими словами она поднялась и направилась к горе подушек на устланном коврами полу, на ходу развязывая тесемки на платье.
   Она не сделала и нескольких шагов, как почувствовала, как сильные руки подхватили ее и она оказалась в объятиях Ставра.
   — В первый раз это будет слишком быстро, но, черт побери, я с ума схожу.
   — Уверяю тебя, ты не один такой. Я сама на грани помешательства.
   Он вдруг остановился.
   — Правда?
   — Если я не почувствую твой красивый и большущий… э-э-э…
   — Член.
   — Спасибо. Во мне через несколько секунд, я просто умру от расстройства.
   — А сейчас ты твердо уверена? Ведь если я начну, то уже не смогу сдержаться.
   — И не надо.
   Опустив ее вновь на пол, он бросил коротко:
   — Не шевелись, — и в мгновение ока сорвал с нее платье и рубашку.
   Она была настолько изголодавшейся, что специального приглашения не потребовалось. Упав на шелковые подушки, она завороженно смотрела на него.
   — Если ты не окажешься проворнее, я сама стащу с тебя одежду.
   С трудом оторвав взгляд от ее роскошной наготы, он пробормотал: