— Я чувствую себя просто в раю, когда ты рядом, милая Таня. — Он вернулся с самого края пропасти и знал это.
Слезы хлынули у нее из глаз.
— Я каждый день молилась об этом.
Он вдруг вскочил на ноги и в два шага оказался рядом, взял гребень у нее из рук, положил вниз и увлек ее в свои объятия.
— Я, наверное, услышал это, — прошептал он нежно, осушая поцелуями ее слезы.
— Ты не должен никогда, слышишь, никогда больше покидать меня.
Прозвучавший сквозь всхлипывания и сопение приказ вызвал слабую улыбку на его лице.
— Не волнуйся, любимая. Я ведь буквально выкарабкался из могилы, чтобы вернуться к тебе. И у меня нет ни малейшего желания вновь испытывать судьбу. — Вспоминая тот жуткий момент, он просыпался ночью в холодном поту.
— Из могилы? — Ужас отразился на ее лице.
— Я пришел в сознание от того, что комья грязи падали прямо на мое лицо.
Зловоние смерти вдруг снова ударило ему в нос. Отгоняя ужас, который всегда нападал на него при мысли об этом, он пытался говорить спокойно.
— Когда я понял, что меня закапывают заживо, я стал звать тебя, выкрикивая твое имя. — На щеке начался нервный тик при воспоминании о том, как он никак не мог привлечь внимание людей, закапывавших его живьем. Даже сейчас это вызывало у него невыразимую панику. — Мой крик был такой слабый, — продолжил он, взяв себя в руки, — что, как сказали потом закапывавшие меня люди, они меня не услышали бы, если бы не взглянули вверх на орла, кружившего у них над головами.
— Твой орел, — прошептала она.
— Наш орел.
— Он приносит нам счастье. Я помню каждую секунду того дня: улыбки, слова и прикосновения, любые желания. Он нашел тебя для меня и отправил домой. — Ее лицо было влажным от слез. — Хотела бы я знать это. Но никто не послал мне весточку. — Она бросила бы все свое хозяйство и отправилась за ним хоть на край света.
— Это было слишком опасно, — объяснил ей Ставр, кончиками пальцев утирая слезы с ее лица. — Люди, которые вытащили меня из могилы, никому не сказали из страха, что их обвинят в моей смерти. Да и когда я в конце концов пришел в себя, я не знал… — Он замолк, не желая упоминать ни имени ее мужа, ни рассказывать об их смертельной схватке. Она могла посчитать себя виновной.
— Ты не знал, не, ищет ли он все еще тебя.
Ставр кивнул.
— Я спросил о тебе лишь сегодня в последней деревне, через которую проходил, и узнал, что он уехал.
— Он умер от ран на обратном пути.
— Что ж, я рад.
По ее телу пробежала легкая дрожь, словно ее коснулись демоны из прошлого, но она тут же взяла себя в руки. Она вздернула подбородок.
— Я должна была сама найти способ, как избавиться от него.
— Понимаю. — Ставр не продолжил: «Но только если бы царь позволил тебе, а также двор, да и сам Шуйский». — Духи были добры к нам, — сказал он, оставив при себе эти мысли.
— Тебе нельзя больше искушать их и снова идти на войну.
— А я и не пойду. — В его голосе прозвучала твердая решимость.
— И ты будешь принадлежать только мне одной, весь без остатка, мой господин, — произнесла она шутливо в надежде прогнать мрачное выражение, появившееся на его лице.
Мгновение ушло у него на то, чтобы привести в порядок свои чувства, и еще одно, чтобы изобразить на лице ленивую улыбку.
— Считай меня в полнейшем твоем распоряжении, дорогая, — протянул он. — Годным для использования в любых целях и любым способом…
— Я не имела это в виду, — покраснела она. — Ты еще недостаточно оправился от ран, чтобы…
— Я уверен, что смогу собраться с силами, — прервал он ее тихим бархатным голосом.
— Это тебе так кажется, — дрогнула она. — Ты уверен? Нет! — Она перевела дыхание, пытаясь задавить мерцающий жар, свивший гнездышко под ложечкой в желудке, напоминая себе, что у них для этого впереди целая жизнь. — Нет, сейчас нам нельзя, — строго заявила она, отталкивая его.
Со снисходительной улыбкой он позволил ей отступить на шаг. Он тоже понял, что время теперь было не в цене.
— Я же не инвалид, дорогая. — Он подошел к кровати и начал расстегивать воротник своей мужицкой косоворотки. — И не хочу спорить с тобой в первую же ночь моего возвращения, но очень надеюсь, что ты передумаешь.
Он стоял у постели, собираясь раздеться, такой высокий и красивый, широкоплечий, очень похудевший, но так неотразимо соблазнительный, что она почти захотела отбросить все свое благоразумие и угрызения совести.
Пуговицы были расстегнуты, он поднял взгляд.
— Придется мне опередить тебя и раздеться первым. — Его улыбка была воплощением искушения. — Хотя мысль о том, как я буду раздевать тебя, подстегивала меня, пока я скакал домой. Я собирался начать с твоих чулок. — Он усмехнулся. — В мечтах я шел дальше в этом направлении. Так что я хочу помочь тебе раздеться. Подожди минутку… — Он отпихнул ногой расшитые шлепанцы, которые она дала ему, и взялся за застежку на брюках.
— Это нечестно. Теперь получается, что я сопротивляюсь, — она покрутила рукой, — когда ты…
— Готов заняться любовью?
— Ну… да… и это нечестно, потому что я с трудом пытаюсь не быть эгоисткой и пожалеть тебя, и вообще…
— Если ты действительно жалеешь меня, дорогая, — его пальцы трудились над застежкой на штанах, — то подойдешь чуть ближе. — Его глаза пылали жаром, улыбка призывала, явно видна была эрекция, оттопыривавшая мягкую шерсть штанов.
Нахлынувшее желание смело угрызения совести Татьяны, и как она ни пыталась сдержаться, трепет и волнение глубоко внутри ее только усиливались.
— Ты не будешь потом раскаиваться в этом?
Какое-то мгновение он с твердостью выдерживал ее взгляд, а когда затем заговорил, его голос стал хриплым от сдерживаемого вожделения.
— С тебя снимается любая вина, дорогая.
— Так уж и любая?
Он рассмеялся.
— Я что-то не припомню, чтобы ты была столь сдержанной.
— Слово «могила» иногда действует на меня так, — ответила она смущенно.
— Могила — это в далеком прошлом. — Он чуть подмигнул ей. — Подойди ближе.
— Насколько близко? — Вожделение слышалось в ее дрожащем голосе.
— Желательно прямо сюда, — мягко произнес он, едва заметным движением руки указывая на бугор на своих штанах.
— Это потому, что ты хочешь меня, — прошептала она, и мурашки пробежали по ее спине.
Он с трудом сдерживал себя.
— О да…
— Ты уверен, что тебе не будет больно, если я… — Его сердитый взгляд удержал ее от продолжения.
— Иди ко мне, — чуть слышно произнес он. И она пришла.
Шелк ее платья коснулся мягкой шерсти его панталон, его руки обвились вокруг ее талии, их жаркие тела слились воедино — его худое, жилистое и ее нежное, сладострастное, вызывающее желание, его твердая эрекция и ее расслабленный живот.
Он склонил голову и нежно поцеловал ее, и сладость момента заглушила на время неудержимую страсть. Любовь обрела материю и форму, запах и вкус, обволокла их своей неповторимостью и очарованием, заставила их вновь поверить в доброту мира.
И долго они просто сидели, крепко обнявшись, и ощущали блаженство.
Однако у человека, который отнюдь не был святым, нежное воркование Татьяны пробуждало плотские инстинкты, и когда она улыбнулась ему и тихо шепнула: «Добро пожаловать домой», его рот тронула улыбка.
— Это звучит, как будто ты скучала по мне.
Ее полузакрытые глаза пылали фиалковым огнем.
— Я тосковала по тебе во всех отношениях.
— И в этом тоже? — прошептал он, обвив руками ее спину, чувствуя изысканный шелк ее платья, тепло ее тела, его талисман и искушение, его радость и восторг. А когда его руки скользнули ниже и задержались на округлостях ее нежного зада, она растаяла с тихим вздохом.
— Именно в этом, — шепнула она, прильнув к нему.
— А так? — пробормотал он, теснее прижав ее к себе, и оба они ощутили опьяняющий трепет своих тел.
— О Господи… Господи…
Он знал этот восхитительный вздох облегчения со времени лета их любви и всегда вспоминал его с наслаждением. Он потащил ее к постели, упал на спину на мягкий матрас, увлекая ее за собой, и придушенно вскрикнул, когда она нечаянно потревожила его раненую руку.
Она испуганно отдернулась.
— О, прости, прости меня!
— Ничего, мне совсем не больно, — соврал он, притягивая ее обратно, не обращая внимания на резкую боль в руке, надеясь, что его раны не будут снова кровоточить. — Хотя если я совсем вырублюсь, разрешаю тебе посильнее стукнуть меня кулаком, чтобы привести в сознание.
— Ставр! — Оттолкнувшись и держась на руках, она с упреком смотрела на него. — Мы должны подождать.
Его хватка оказалась поразительно сильной, когда он, удерживая ее зад над собой, прогнулся бедрами так, что она почувствовала его эрекцию.
— Больше не ждем, — буркнул он и, весь дрожа от нетерпения, принялся стаскивать с себя штаны, зная, что не переживет, если заботливая рука остановит его. — Я устал от болтовни, — добавил он сердито. А когда его восставший член выскочил на свободу, он был вознагражден, услышав ее тихий лихорадочный стон. — Уж ты-то не причинишь мне боли, — прошептал он, задирая ее юбку и нижнюю рубашку, стягивая с нее шелковые и муслиновые одежды. — Вот теперь я знаю, что жив.
Она вдруг поняла то, что казалось ей спешкой и безумием.
— Мне не надо спорить с тобой.
— Да, не стоит. — Он деликатно поглаживал растопыренными пальцами изгибы ее бедер. — Ты все равно проиграешь.
— Или выиграю, — парировала она страстным шепотом, слегка двигая бедрами под его руками.
Он тихо рассмеялся:
— Мы оба окажемся в выигрыше.
— Начнем прямо сейчас? — поддразнила она, едва заметно шевелясь под его торчащим членом.
— Сейчас было бы в самый раз, — пробормотал он многозначительно.
Она встала на колени над ним.
— Я вижу, здесь ран нет… — Она пробежалась пальцами по всей длине толстого пениса.
— Все во вполне рабочем состоянии, — ответил он насмешливо.
— Нам придется убедиться в этом, — заметила она игриво.
Она смотрела, как его член под ее руками на глазах набухает и растет, блестящая головка трепещет в унисон с биением сердца, приобретает темно-алую окраску. Его глаза закрылись, спина выгнулась дугой, а она любовалась творением рук своих.
— Да ты чудо как здоров, — пробормотала она и покрепче сжала пальцы. Результат не замедлил сказаться — член восстал заметно сильнее. — Прелесть моя, ты просто рвешься в бой, — пробормотала она.
Его ресницы приподнялись, зеленые глаза пылали.
— Я рад, что ты согласна, ведь я готов месяц не выпускать тебя из постели. — Его палец скользнул по лобку, затем ниже, деликатно обследовал липкую, влажную щель. — Надеюсь, ты сможешь продолжать. — Чуть подтолкнув ее вверх, его палец проник в ее сладостное лоно, и она растаяла вокруг него, сочная и теплая, взмокшая от вожделения.
— Потому что мне хочется, чтобы это длилось бесконечно… — Он перевел дух и засунул еще один палец.
Озабоченная интенсивной пульсирующей болью между ног, она смотрела на него невидящим взглядом, пытаясь понять смысл его слов.
— Длилось? — В ней нарастало предчувствие оргазма, и она никак не могла понять слово «длилось», вполне разумное в других обстоятельствах. — Пожалуйста… не говори этого, — задохнулась она, неистово ерзая на его пальцах.
— Ну, может, в следующий раз, — пробормотал он, вынул пальцы, перевернулся и устроился у нее между ног, не чувствуя боли благодаря нарастающему вожделению.
— Ты не против, правда ведь? — проронила она, раздвинула ноги пошире, прогнулась дугой бедрами вверх и принялась лихорадочно тереться влажной плотью о его восставший член.
Не склонный отвечать, умирая от наслаждения, он прижал ее бедра, быстро пристроился к зовущему жару и вошел в нее, в ее сладостное убежище.
Уцепившись за его плечи, она заставила его войти глубже, поглотив своей шелковистой пульсирующей плотью, со страстью, от которой закипает кровь, о которой он мечтал в мучительные месяцы выздоровления.
— Ну как, ты чувствуешь, что ты живой? — задыхаясь, вопрошала она, охваченная радостью жизни.
Тихое урчание, вырвавшееся из его горла, было продолжением его ответа, выражая переполнявшие его чувства. Он поддал бедрами, проникая в нее все глубже, крепко обхватил ее, ритмично и умело работая тазом, автоматически настраиваясь в такт ее ответу. Она, как всегда, мчалась на всех парах к оргазму, хотя у них обоих были причины для безудержной страсти после столь долгой разлуки и воздержания… и он спешил сравняться с ней, утолить ее желание. Секунду спустя они одновременно взорвались в бурном экстазе, его необузданность на мгновение затмила все, окружающий мир перестал существовать, торжествующая сущность жизни властно утвердилась во всем своем великолепии.
Счастье и блаженство переполняли их.
Татьяна первая перевела дух.
— Прости меня. Ты ведь хотел, чтобы это было долго, — заметила она с грустью.
Его грудь тяжело вздымалась, он пожал плечами и наклонился, чтобы поцеловать ее в кончик носа.
— Это… не важно, — прохрипел он.
— Потому что у нас еще целая ночь.
— По меньшей мере.
— Или тысяча ночей, — воскликнула она с восторгом.
Он сделал глубокий вдох.
— Или десять тысяч ночей.
Она притянула его голову и радостно поцеловала его.
— Разве это не здорово?
Он кивнул, а в голову ему вдруг пришла мысль о том, что многие из его людей оказались не столь везучими. На его лице появилось серьезное выражение.
— Я не сделала тебе больно?
— За тридцать секунд? — Он стряхнул с себя грусть. — Вовсе нет.
Удача и судьба — таков удел солдата. И оба знали это.
— Я постараюсь быть лучше.
— Ты и так великолепна во всех отношениях. Лучше и быть невозможно.
— Правда? — У нее был слишком небольшой опыт в любовных делах, она еще многого не знала.
— Правда.
— Как ты мил.
— Я рад, что ты так думаешь.
— Ты не устал?
Он увидел ее выжидающий взгляд и дал требуемый ответ.
— В общем-то нет.
— Как хорошо, значит, я имею в виду… ты ведь не сказал… Ну, в следующий раз, — выговорила она с трудом, покраснев самым восхитительным образом.
— Скажи прямо, чего тебе хочется.
Она еще больше зарделась.
— Ну, я не знаю. Не спрашивай меня.
— Тебе надо научиться говорить мне, чего тебе хочется. Так тебе больше понравится.
— Мне и так уже все нравится.
Он рассмеялся:
— Тебе всегда нравится. Тогда я начну первым. Почему бы тебе не снять это платье?
— И это все? — Она бросила на него кокетливый, дразнящий взгляд.
Он покачал головой.
— Снимай с себя все.
— Тогда и ты должен раздеться тоже. Ты ведь не снял рубашку. Ничего, я не испугаюсь, — добавила она, бросив на него проницательный взгляд.
Скатившись с нее, он не сразу ответил. Он сел, откинувшись на изголовье постели.
— Это не так страшно, как выглядит, — произнес он нарочито безразличным голосом.
— Я понимаю.
— Раны заживают медленно.
— Дорогой, я же не дитя. Он чуть поморщился.
— С этим можно подождать, верно ведь?
— Я не испугаюсь вида ран, — заметила она мягко, повернувшись на бок, чтобы лучше видеть его.
— Не говори потом, что я не предупреждал тебя, — пробормотал он, слегка наклонился вперед и взялся за рубашку на спине.
— Ради Бога, Ставр. Ты что, считаешь меня слабонервной дамочкой?
Он все еще колебался.
— Ставр!
Он сдернул рубашку через голову. Ее едва слышный возглас был не так заметен, как ужас, отразившийся на ее лице.
— Я же говорил тебе, — сказал он спокойно и принялся натягивать рубашку обратно.
— Нет, не надо. — Она поднялась и удержала его руку. — Все в порядке. Ты жив, и это единственное, что имеет значение, — добавила она ласково, проведя пальцем по краям шрама на его руке. Ужасный воспаленный шрам был ярко— красного цвета, удар меча оставил глубокий рваный след. Опустившись на колени, она улыбнулась ему. — Теперь, когда ты дома, ты быстро выздоровеешь. — Она старалась не смотреть на множество пересекающихся шрамов на верхней части тела, следы ударов меча и кинжала, один, самый опасный для жизни, где меч пронзил его тело, находился прямо под сердцем. Он еще не зарубцевался до конца, и она подозревала, что самый жуткий шрам на спине — это тот, где меч вышел. — Сейчас я смажу твои раны бальзамом, и попробуй только отказаться, — добавила она, погрозив ему пальцем. Ольгина бабушка славится своими целебными мазями. И не шевелись, я сейчас вернусь.
Ставр вовсе не был уверен, что он сможет пошевельнуться, даже если бы захотел. Любовная эйфория прошла, все его ощущения сконцентрировались на сильнейших болях, и он изо всех сил старался не потерять сознание.
— Ну вот, хороший мальчик, — бормотала Татьяна, увидев, что он устроился на подушках. — Ты тихо лежи, а я смажу твои раны. Чувствуешь, как приятно пахнет бальзам? — Она пододвинула к нему баночку с мазью. — Твой любимый запах цветущей черешни.
Боль заметно утихла. То ли благодаря памятному аромату, то ли заботам Татьяны, или же просто из-за того, что он находился там, где ему больше всего хотелось быть, он ощутил, как расслабляется каждый мускул его тела. Бальзам действовал успокаивающе, а нежные прикосновения Татьяны и ее частые поцелуи оказались самым лучшим лекарством. Она смазала все его раны, принесла ему чистую рубашку, помогла натянуть ее через голову, а затем с гордостью спросила:
— Теперь тебе лучше, правда?
— Да, спасибо. — Он опустил глаза. — И вообще голая сиделка всегда оказывает на меня вполне предсказуемый эффект.
— Всегда? — В ее голосе зазвучал металл, когда она заметила его пробуждающуюся эрекцию.
— Позволь мне чуть изменить фразу.
— Это было бы мудро, — заметила она многозначительно.
— Именно твоя нагота всегда оказывает на меня предсказуемый эффект.
— Спасибо, конечно, но ты сейчас не в том состоянии, чтобы…
В мгновение ока он перевернулся, подхватил ее и усадил к себе на колени.
— Подумай, дорогая, если ты проделаешь все сама, Мне не придется даже шевельнуться.
Она взглянула на его восставший член.
— Это даже полезно с точки зрения медицины, я уверен.
— А если твои раны начнут кровоточить?
Он улыбнулся:
— Не начнут, я знаю.
— Как ты можешь быть так уверен?
— Если ты будешь двигаться очень осторожно, они не станут кровоточить. Тебе ведь нравится, когда я вхожу в тебя и выхожу медленно, верно ведь?
Глубоко вздохнув, она взглянула на роскошный, гордо торчащий пенис. А слово «медленно» прозвучало особенно соблазнительно.
— Сам ты не сделаешь ни единого движения, — скомандовала она.
— Слушаюсь, моя госпожа.
— Надеюсь, мне не придется раскаиваться в этом.
Он мог гарантировать, что она не пожалеет, но предпочел не озвучивать свои мысли вслух.
— Итак, только один разок сейчас, а потом ты отправишься спать.
— Да, дорогая.
Но когда его торчащий член пронзил ее, она оказалась его пленницей, его руки сомкнулись на ее талии, и после третьего оргазма с ней стало гораздо проще иметь дело. Она стала невероятно послушной.
Они занимались любовью всю ночь напролет — как ему хотелось, как нравилось ей и на их общий вкус. Это было наилучшим лекарством.
И стало чудесным началом их новой жизни вместе.
Слезы хлынули у нее из глаз.
— Я каждый день молилась об этом.
Он вдруг вскочил на ноги и в два шага оказался рядом, взял гребень у нее из рук, положил вниз и увлек ее в свои объятия.
— Я, наверное, услышал это, — прошептал он нежно, осушая поцелуями ее слезы.
— Ты не должен никогда, слышишь, никогда больше покидать меня.
Прозвучавший сквозь всхлипывания и сопение приказ вызвал слабую улыбку на его лице.
— Не волнуйся, любимая. Я ведь буквально выкарабкался из могилы, чтобы вернуться к тебе. И у меня нет ни малейшего желания вновь испытывать судьбу. — Вспоминая тот жуткий момент, он просыпался ночью в холодном поту.
— Из могилы? — Ужас отразился на ее лице.
— Я пришел в сознание от того, что комья грязи падали прямо на мое лицо.
Зловоние смерти вдруг снова ударило ему в нос. Отгоняя ужас, который всегда нападал на него при мысли об этом, он пытался говорить спокойно.
— Когда я понял, что меня закапывают заживо, я стал звать тебя, выкрикивая твое имя. — На щеке начался нервный тик при воспоминании о том, как он никак не мог привлечь внимание людей, закапывавших его живьем. Даже сейчас это вызывало у него невыразимую панику. — Мой крик был такой слабый, — продолжил он, взяв себя в руки, — что, как сказали потом закапывавшие меня люди, они меня не услышали бы, если бы не взглянули вверх на орла, кружившего у них над головами.
— Твой орел, — прошептала она.
— Наш орел.
— Он приносит нам счастье. Я помню каждую секунду того дня: улыбки, слова и прикосновения, любые желания. Он нашел тебя для меня и отправил домой. — Ее лицо было влажным от слез. — Хотела бы я знать это. Но никто не послал мне весточку. — Она бросила бы все свое хозяйство и отправилась за ним хоть на край света.
— Это было слишком опасно, — объяснил ей Ставр, кончиками пальцев утирая слезы с ее лица. — Люди, которые вытащили меня из могилы, никому не сказали из страха, что их обвинят в моей смерти. Да и когда я в конце концов пришел в себя, я не знал… — Он замолк, не желая упоминать ни имени ее мужа, ни рассказывать об их смертельной схватке. Она могла посчитать себя виновной.
— Ты не знал, не, ищет ли он все еще тебя.
Ставр кивнул.
— Я спросил о тебе лишь сегодня в последней деревне, через которую проходил, и узнал, что он уехал.
— Он умер от ран на обратном пути.
— Что ж, я рад.
По ее телу пробежала легкая дрожь, словно ее коснулись демоны из прошлого, но она тут же взяла себя в руки. Она вздернула подбородок.
— Я должна была сама найти способ, как избавиться от него.
— Понимаю. — Ставр не продолжил: «Но только если бы царь позволил тебе, а также двор, да и сам Шуйский». — Духи были добры к нам, — сказал он, оставив при себе эти мысли.
— Тебе нельзя больше искушать их и снова идти на войну.
— А я и не пойду. — В его голосе прозвучала твердая решимость.
— И ты будешь принадлежать только мне одной, весь без остатка, мой господин, — произнесла она шутливо в надежде прогнать мрачное выражение, появившееся на его лице.
Мгновение ушло у него на то, чтобы привести в порядок свои чувства, и еще одно, чтобы изобразить на лице ленивую улыбку.
— Считай меня в полнейшем твоем распоряжении, дорогая, — протянул он. — Годным для использования в любых целях и любым способом…
— Я не имела это в виду, — покраснела она. — Ты еще недостаточно оправился от ран, чтобы…
— Я уверен, что смогу собраться с силами, — прервал он ее тихим бархатным голосом.
— Это тебе так кажется, — дрогнула она. — Ты уверен? Нет! — Она перевела дыхание, пытаясь задавить мерцающий жар, свивший гнездышко под ложечкой в желудке, напоминая себе, что у них для этого впереди целая жизнь. — Нет, сейчас нам нельзя, — строго заявила она, отталкивая его.
Со снисходительной улыбкой он позволил ей отступить на шаг. Он тоже понял, что время теперь было не в цене.
— Я же не инвалид, дорогая. — Он подошел к кровати и начал расстегивать воротник своей мужицкой косоворотки. — И не хочу спорить с тобой в первую же ночь моего возвращения, но очень надеюсь, что ты передумаешь.
Он стоял у постели, собираясь раздеться, такой высокий и красивый, широкоплечий, очень похудевший, но так неотразимо соблазнительный, что она почти захотела отбросить все свое благоразумие и угрызения совести.
Пуговицы были расстегнуты, он поднял взгляд.
— Придется мне опередить тебя и раздеться первым. — Его улыбка была воплощением искушения. — Хотя мысль о том, как я буду раздевать тебя, подстегивала меня, пока я скакал домой. Я собирался начать с твоих чулок. — Он усмехнулся. — В мечтах я шел дальше в этом направлении. Так что я хочу помочь тебе раздеться. Подожди минутку… — Он отпихнул ногой расшитые шлепанцы, которые она дала ему, и взялся за застежку на брюках.
— Это нечестно. Теперь получается, что я сопротивляюсь, — она покрутила рукой, — когда ты…
— Готов заняться любовью?
— Ну… да… и это нечестно, потому что я с трудом пытаюсь не быть эгоисткой и пожалеть тебя, и вообще…
— Если ты действительно жалеешь меня, дорогая, — его пальцы трудились над застежкой на штанах, — то подойдешь чуть ближе. — Его глаза пылали жаром, улыбка призывала, явно видна была эрекция, оттопыривавшая мягкую шерсть штанов.
Нахлынувшее желание смело угрызения совести Татьяны, и как она ни пыталась сдержаться, трепет и волнение глубоко внутри ее только усиливались.
— Ты не будешь потом раскаиваться в этом?
Какое-то мгновение он с твердостью выдерживал ее взгляд, а когда затем заговорил, его голос стал хриплым от сдерживаемого вожделения.
— С тебя снимается любая вина, дорогая.
— Так уж и любая?
Он рассмеялся.
— Я что-то не припомню, чтобы ты была столь сдержанной.
— Слово «могила» иногда действует на меня так, — ответила она смущенно.
— Могила — это в далеком прошлом. — Он чуть подмигнул ей. — Подойди ближе.
— Насколько близко? — Вожделение слышалось в ее дрожащем голосе.
— Желательно прямо сюда, — мягко произнес он, едва заметным движением руки указывая на бугор на своих штанах.
— Это потому, что ты хочешь меня, — прошептала она, и мурашки пробежали по ее спине.
Он с трудом сдерживал себя.
— О да…
— Ты уверен, что тебе не будет больно, если я… — Его сердитый взгляд удержал ее от продолжения.
— Иди ко мне, — чуть слышно произнес он. И она пришла.
Шелк ее платья коснулся мягкой шерсти его панталон, его руки обвились вокруг ее талии, их жаркие тела слились воедино — его худое, жилистое и ее нежное, сладострастное, вызывающее желание, его твердая эрекция и ее расслабленный живот.
Он склонил голову и нежно поцеловал ее, и сладость момента заглушила на время неудержимую страсть. Любовь обрела материю и форму, запах и вкус, обволокла их своей неповторимостью и очарованием, заставила их вновь поверить в доброту мира.
И долго они просто сидели, крепко обнявшись, и ощущали блаженство.
Однако у человека, который отнюдь не был святым, нежное воркование Татьяны пробуждало плотские инстинкты, и когда она улыбнулась ему и тихо шепнула: «Добро пожаловать домой», его рот тронула улыбка.
— Это звучит, как будто ты скучала по мне.
Ее полузакрытые глаза пылали фиалковым огнем.
— Я тосковала по тебе во всех отношениях.
— И в этом тоже? — прошептал он, обвив руками ее спину, чувствуя изысканный шелк ее платья, тепло ее тела, его талисман и искушение, его радость и восторг. А когда его руки скользнули ниже и задержались на округлостях ее нежного зада, она растаяла с тихим вздохом.
— Именно в этом, — шепнула она, прильнув к нему.
— А так? — пробормотал он, теснее прижав ее к себе, и оба они ощутили опьяняющий трепет своих тел.
— О Господи… Господи…
Он знал этот восхитительный вздох облегчения со времени лета их любви и всегда вспоминал его с наслаждением. Он потащил ее к постели, упал на спину на мягкий матрас, увлекая ее за собой, и придушенно вскрикнул, когда она нечаянно потревожила его раненую руку.
Она испуганно отдернулась.
— О, прости, прости меня!
— Ничего, мне совсем не больно, — соврал он, притягивая ее обратно, не обращая внимания на резкую боль в руке, надеясь, что его раны не будут снова кровоточить. — Хотя если я совсем вырублюсь, разрешаю тебе посильнее стукнуть меня кулаком, чтобы привести в сознание.
— Ставр! — Оттолкнувшись и держась на руках, она с упреком смотрела на него. — Мы должны подождать.
Его хватка оказалась поразительно сильной, когда он, удерживая ее зад над собой, прогнулся бедрами так, что она почувствовала его эрекцию.
— Больше не ждем, — буркнул он и, весь дрожа от нетерпения, принялся стаскивать с себя штаны, зная, что не переживет, если заботливая рука остановит его. — Я устал от болтовни, — добавил он сердито. А когда его восставший член выскочил на свободу, он был вознагражден, услышав ее тихий лихорадочный стон. — Уж ты-то не причинишь мне боли, — прошептал он, задирая ее юбку и нижнюю рубашку, стягивая с нее шелковые и муслиновые одежды. — Вот теперь я знаю, что жив.
Она вдруг поняла то, что казалось ей спешкой и безумием.
— Мне не надо спорить с тобой.
— Да, не стоит. — Он деликатно поглаживал растопыренными пальцами изгибы ее бедер. — Ты все равно проиграешь.
— Или выиграю, — парировала она страстным шепотом, слегка двигая бедрами под его руками.
Он тихо рассмеялся:
— Мы оба окажемся в выигрыше.
— Начнем прямо сейчас? — поддразнила она, едва заметно шевелясь под его торчащим членом.
— Сейчас было бы в самый раз, — пробормотал он многозначительно.
Она встала на колени над ним.
— Я вижу, здесь ран нет… — Она пробежалась пальцами по всей длине толстого пениса.
— Все во вполне рабочем состоянии, — ответил он насмешливо.
— Нам придется убедиться в этом, — заметила она игриво.
Она смотрела, как его член под ее руками на глазах набухает и растет, блестящая головка трепещет в унисон с биением сердца, приобретает темно-алую окраску. Его глаза закрылись, спина выгнулась дугой, а она любовалась творением рук своих.
— Да ты чудо как здоров, — пробормотала она и покрепче сжала пальцы. Результат не замедлил сказаться — член восстал заметно сильнее. — Прелесть моя, ты просто рвешься в бой, — пробормотала она.
Его ресницы приподнялись, зеленые глаза пылали.
— Я рад, что ты согласна, ведь я готов месяц не выпускать тебя из постели. — Его палец скользнул по лобку, затем ниже, деликатно обследовал липкую, влажную щель. — Надеюсь, ты сможешь продолжать. — Чуть подтолкнув ее вверх, его палец проник в ее сладостное лоно, и она растаяла вокруг него, сочная и теплая, взмокшая от вожделения.
— Потому что мне хочется, чтобы это длилось бесконечно… — Он перевел дух и засунул еще один палец.
Озабоченная интенсивной пульсирующей болью между ног, она смотрела на него невидящим взглядом, пытаясь понять смысл его слов.
— Длилось? — В ней нарастало предчувствие оргазма, и она никак не могла понять слово «длилось», вполне разумное в других обстоятельствах. — Пожалуйста… не говори этого, — задохнулась она, неистово ерзая на его пальцах.
— Ну, может, в следующий раз, — пробормотал он, вынул пальцы, перевернулся и устроился у нее между ног, не чувствуя боли благодаря нарастающему вожделению.
— Ты не против, правда ведь? — проронила она, раздвинула ноги пошире, прогнулась дугой бедрами вверх и принялась лихорадочно тереться влажной плотью о его восставший член.
Не склонный отвечать, умирая от наслаждения, он прижал ее бедра, быстро пристроился к зовущему жару и вошел в нее, в ее сладостное убежище.
Уцепившись за его плечи, она заставила его войти глубже, поглотив своей шелковистой пульсирующей плотью, со страстью, от которой закипает кровь, о которой он мечтал в мучительные месяцы выздоровления.
— Ну как, ты чувствуешь, что ты живой? — задыхаясь, вопрошала она, охваченная радостью жизни.
Тихое урчание, вырвавшееся из его горла, было продолжением его ответа, выражая переполнявшие его чувства. Он поддал бедрами, проникая в нее все глубже, крепко обхватил ее, ритмично и умело работая тазом, автоматически настраиваясь в такт ее ответу. Она, как всегда, мчалась на всех парах к оргазму, хотя у них обоих были причины для безудержной страсти после столь долгой разлуки и воздержания… и он спешил сравняться с ней, утолить ее желание. Секунду спустя они одновременно взорвались в бурном экстазе, его необузданность на мгновение затмила все, окружающий мир перестал существовать, торжествующая сущность жизни властно утвердилась во всем своем великолепии.
Счастье и блаженство переполняли их.
Татьяна первая перевела дух.
— Прости меня. Ты ведь хотел, чтобы это было долго, — заметила она с грустью.
Его грудь тяжело вздымалась, он пожал плечами и наклонился, чтобы поцеловать ее в кончик носа.
— Это… не важно, — прохрипел он.
— Потому что у нас еще целая ночь.
— По меньшей мере.
— Или тысяча ночей, — воскликнула она с восторгом.
Он сделал глубокий вдох.
— Или десять тысяч ночей.
Она притянула его голову и радостно поцеловала его.
— Разве это не здорово?
Он кивнул, а в голову ему вдруг пришла мысль о том, что многие из его людей оказались не столь везучими. На его лице появилось серьезное выражение.
— Я не сделала тебе больно?
— За тридцать секунд? — Он стряхнул с себя грусть. — Вовсе нет.
Удача и судьба — таков удел солдата. И оба знали это.
— Я постараюсь быть лучше.
— Ты и так великолепна во всех отношениях. Лучше и быть невозможно.
— Правда? — У нее был слишком небольшой опыт в любовных делах, она еще многого не знала.
— Правда.
— Как ты мил.
— Я рад, что ты так думаешь.
— Ты не устал?
Он увидел ее выжидающий взгляд и дал требуемый ответ.
— В общем-то нет.
— Как хорошо, значит, я имею в виду… ты ведь не сказал… Ну, в следующий раз, — выговорила она с трудом, покраснев самым восхитительным образом.
— Скажи прямо, чего тебе хочется.
Она еще больше зарделась.
— Ну, я не знаю. Не спрашивай меня.
— Тебе надо научиться говорить мне, чего тебе хочется. Так тебе больше понравится.
— Мне и так уже все нравится.
Он рассмеялся:
— Тебе всегда нравится. Тогда я начну первым. Почему бы тебе не снять это платье?
— И это все? — Она бросила на него кокетливый, дразнящий взгляд.
Он покачал головой.
— Снимай с себя все.
— Тогда и ты должен раздеться тоже. Ты ведь не снял рубашку. Ничего, я не испугаюсь, — добавила она, бросив на него проницательный взгляд.
Скатившись с нее, он не сразу ответил. Он сел, откинувшись на изголовье постели.
— Это не так страшно, как выглядит, — произнес он нарочито безразличным голосом.
— Я понимаю.
— Раны заживают медленно.
— Дорогой, я же не дитя. Он чуть поморщился.
— С этим можно подождать, верно ведь?
— Я не испугаюсь вида ран, — заметила она мягко, повернувшись на бок, чтобы лучше видеть его.
— Не говори потом, что я не предупреждал тебя, — пробормотал он, слегка наклонился вперед и взялся за рубашку на спине.
— Ради Бога, Ставр. Ты что, считаешь меня слабонервной дамочкой?
Он все еще колебался.
— Ставр!
Он сдернул рубашку через голову. Ее едва слышный возглас был не так заметен, как ужас, отразившийся на ее лице.
— Я же говорил тебе, — сказал он спокойно и принялся натягивать рубашку обратно.
— Нет, не надо. — Она поднялась и удержала его руку. — Все в порядке. Ты жив, и это единственное, что имеет значение, — добавила она ласково, проведя пальцем по краям шрама на его руке. Ужасный воспаленный шрам был ярко— красного цвета, удар меча оставил глубокий рваный след. Опустившись на колени, она улыбнулась ему. — Теперь, когда ты дома, ты быстро выздоровеешь. — Она старалась не смотреть на множество пересекающихся шрамов на верхней части тела, следы ударов меча и кинжала, один, самый опасный для жизни, где меч пронзил его тело, находился прямо под сердцем. Он еще не зарубцевался до конца, и она подозревала, что самый жуткий шрам на спине — это тот, где меч вышел. — Сейчас я смажу твои раны бальзамом, и попробуй только отказаться, — добавила она, погрозив ему пальцем. Ольгина бабушка славится своими целебными мазями. И не шевелись, я сейчас вернусь.
Ставр вовсе не был уверен, что он сможет пошевельнуться, даже если бы захотел. Любовная эйфория прошла, все его ощущения сконцентрировались на сильнейших болях, и он изо всех сил старался не потерять сознание.
— Ну вот, хороший мальчик, — бормотала Татьяна, увидев, что он устроился на подушках. — Ты тихо лежи, а я смажу твои раны. Чувствуешь, как приятно пахнет бальзам? — Она пододвинула к нему баночку с мазью. — Твой любимый запах цветущей черешни.
Боль заметно утихла. То ли благодаря памятному аромату, то ли заботам Татьяны, или же просто из-за того, что он находился там, где ему больше всего хотелось быть, он ощутил, как расслабляется каждый мускул его тела. Бальзам действовал успокаивающе, а нежные прикосновения Татьяны и ее частые поцелуи оказались самым лучшим лекарством. Она смазала все его раны, принесла ему чистую рубашку, помогла натянуть ее через голову, а затем с гордостью спросила:
— Теперь тебе лучше, правда?
— Да, спасибо. — Он опустил глаза. — И вообще голая сиделка всегда оказывает на меня вполне предсказуемый эффект.
— Всегда? — В ее голосе зазвучал металл, когда она заметила его пробуждающуюся эрекцию.
— Позволь мне чуть изменить фразу.
— Это было бы мудро, — заметила она многозначительно.
— Именно твоя нагота всегда оказывает на меня предсказуемый эффект.
— Спасибо, конечно, но ты сейчас не в том состоянии, чтобы…
В мгновение ока он перевернулся, подхватил ее и усадил к себе на колени.
— Подумай, дорогая, если ты проделаешь все сама, Мне не придется даже шевельнуться.
Она взглянула на его восставший член.
— Это даже полезно с точки зрения медицины, я уверен.
— А если твои раны начнут кровоточить?
Он улыбнулся:
— Не начнут, я знаю.
— Как ты можешь быть так уверен?
— Если ты будешь двигаться очень осторожно, они не станут кровоточить. Тебе ведь нравится, когда я вхожу в тебя и выхожу медленно, верно ведь?
Глубоко вздохнув, она взглянула на роскошный, гордо торчащий пенис. А слово «медленно» прозвучало особенно соблазнительно.
— Сам ты не сделаешь ни единого движения, — скомандовала она.
— Слушаюсь, моя госпожа.
— Надеюсь, мне не придется раскаиваться в этом.
Он мог гарантировать, что она не пожалеет, но предпочел не озвучивать свои мысли вслух.
— Итак, только один разок сейчас, а потом ты отправишься спать.
— Да, дорогая.
Но когда его торчащий член пронзил ее, она оказалась его пленницей, его руки сомкнулись на ее талии, и после третьего оргазма с ней стало гораздо проще иметь дело. Она стала невероятно послушной.
Они занимались любовью всю ночь напролет — как ему хотелось, как нравилось ей и на их общий вкус. Это было наилучшим лекарством.
И стало чудесным началом их новой жизни вместе.