Страница:
Независимо от ее собственного мнения, инстинкт направил Самитсу к Добрэйну, но этот приказ — а это был не признающий возражений приказ! — заставил споткнуться. Скрипя зубами, она продолжила путь и осторожно встала на колени возле циновки, в стороне от все еще влажного пятна, положив руки на залитую кровью голову Добрэйна. Она никогда не обращала внимания на испачканные кровью руки, но с шелковой ткани пятна крови было невозможно вывести, если не пользоваться Силой, а она все еще чувствовала уколы совести, когда использовала Силу для какой-нибудь будничной работы.
Необходимое плетение было ее второй натурой, так что она, не задумываясь, обняла Источник и ощупала кайриэнского лорда. И моргнула от удивления. Инстинкт заставил ее продолжать. И хотя прежде она была уверена, что в комнате было три трупа, все же жизнь все еще теплилась в Добрэйне. Крошечный уголек, который погаснет от шока Исцеления. Про то, что шок обязательно будет, она знала.
Ее глаза нашли светловолосого Аша'мана. Он присел возле одного из трупов, спокойно его обыскивая, не обращая внимания на потрясенные взгляды слуг. Одна из женщин только теперь заметила Лойала, стоящего в дверях, и так сильно удивилась, будто он появился из ниоткуда. Огир был похож на охранника, стоящего в дверях, сложивший руки поперек груди, и с мрачным выражением на широком лице.
«Карлдин, ты знаешь способ Исцеления, который использует Дамер Флинн?» — спросила Самитсу. — «Тот, в котором действуют все пять Стихий?»
Он на мгновение остановился, поглядев на нее хмуро. — «Флинн? Понятия не имею, о чем вы говорите. Все равно, у меня нет Таланта к Исцелению».
Уставившись на Добрэйна, он добавил, «Для меня он выглядит мертвым, но я надеюсь, что вы сможете его спасти. Он был тогда у Колодцев». — И снова вернулся к обыску мертвеца.
Самитсу облизнула губы. Обостренные чувства от наполнения Силой в такой ситуации всегда ей казались притупленными. В ситуации, когда все возможные варианты плохие. Тщательно она собрала потоки Воздуха, Духа и Воды и сплела их в основное плетение Исцеления, которое знала каждая сестра. Никто из ныне живущих не имел большего Таланта к Исцелению, чем она, а большинство сестер могли Исцелять только синяки и ушибы. Она в одиночку могла Исцелять почти как объединенный круг. Большинство сестер вообще не могли регулировать плетение. Но большая часть из них даже не пробовали научиться. Она умела это с самого начала. О, она не умела Исцелять одну важную вещь, и забросила все остальное, чтобы научиться способу, которым умел лечить Дамер. То, что она сейчас делала, повлияет на все от ножевых ран до насморка, от которого также страдал Добрэйн. Плетение рассказало ей все, что его беспокоило. Но она убрать наихудшие повреждения, словно их никогда не было, или Исцелить так, словно он долгое время поправлялся самостоятельно, или что-нибудь между этими крайностями. Каждый вариант требовал от нее больших сил, но не меньше требовалось и от пациента. Чем меньшее число изменений в теле, тем меньше сил тела это расходовало. Помимо глубокой раны на голове, все раны, нанесенные Добрэйну весьма серьезны. Четыре глубоких прокола легких, два из них доставали почти до сердца. Сильное Исцеление убило бы его прежде, чем закончили закрываться раны, тогда как слабое восстановление будет достаточно долгим, чтобы он утонул в луже собственной крови. Она должна была выбрать что-нибудь среднее и надеяться, что она окажется права.
Я — лучшая, из всех когда-либо живших, смутно думала она. Это сказала ей Кадсуане. Я — лучшая. Изменив немного плетение, она позволила ему проникнуть в неподвижное тело.
Несколько слуг вскрикнули от потрясения, когда тело Добрэйна стало трястись. Он наполовину сидел, запавшие глаза широко раскрылись, изо рта прозвучал длинный мучительный звук, похожий на скрежет. Затем его глаза закатились назад, и он выскользнул из ее захвата, с глухим стуком упав назад на циновку. Торопливо она скорректировала плетение и направила его снова на тела, затаив дыхание. Он ожил. Волосок, на котором висела его жизнь слегка укрепился, но все равно оставался еще столь слабым, что он все равно мог умереть, но уже не от этих ударов, может косвенно. Даже сквозь засохшую кровь, залившую волосы, обритые со лба, она могла видеть розовую линию шрама, вившуюся поперек его макушки. То же самое было под рубашкой, и в будущем он будет страдать от одышки, когда будет напрягаться, если все же выживет. Но в тот миг он ожил, и это было главное. Всего один миг. Оставался еще вопрос о том, кто хотел его смерти, и почему.
Отпуская Силу, она пошатнулась. Уходившая саидар всегда оставляла утомление. Один из слуг, нерешительно, с поклоном, вручил ей ткань, которой собирался закрыть лицо своего господина, и она воспользовалась ей, чтобы вытереть руки.
«Отнесите его на кровать», — сказала она. — «Найдите столько теплой воды с медом сколько сможете и давайте ему. Он должен быстро вернуть себе силы. И найдите Мудрую… Чтицу? Да, Чтицу. Она ему тоже понадобится», — Больше она ему ничем не может помочь, а травы смогли бы. По крайней мере, приготовленные Чтицей они вряд ли повредят, а в худшем случае женщина просто убедиться, что они дают ему достаточно медяной воды.
С глубоким поклоном и многочисленными благодарностями, четверо слуг подняли циновку и понесли Добрэйна внутрь апартаментов. Большая часть других последовали за ними, с выражением облегчения на лицах, остальные вышли в коридор. Мгновение спустя оттуда донеслись радостные крики и приветствия, она слышала свое имя почти так же часто как и имя Добрэйна. Очень хорошо. Но это еще больше бы ее удовлетворило, если бы Сашалле не улыбалась ей одобряющей улыбкой. Одобряющей! Почему бы при этом ей не погладить ее головке?
Карлдин процессу Исцеления, на сколько смогла заметить Самитсу, не уделил ни малейшего внимания. Закончив обыскивать второй труп, он поднялся и пересек комнату, направляясь к Лойалу, пытаясь показать огир кое-что, прикрытое телом от Айз Седай. Лойал решительно взял это из руки Аша'ман — это оказался лист бумаги бежевого цвета, со следами от сгибов — и развернул перед лицом, игнорируя недовольство Карлдина.
«Но это бессмысленно», — пробормотал огир, хмурясь читая бумагу. — «Полностью бессмысленно. Если только…», — закончил он резко, долго шевелил ушами, и обменялся странным взглядом со светловолосым парнем, который ответил ему кивком. — «О, это очень плохо», — наконец сказал Лойал. — «Если их было больше двух, Карлдин, если они нашли…» — Он задохнулся на полуслове от толчка молодого человека.
«Пожалуйста, я тоже посмотрю на это», — протянув руку сказала Сашалле, и не смотря на вежливое «пожалуйста», это была не просьба.
Карлдин попытался выхватить бумагу из руки Лойала, но огир спокойно вручил ее Сашалле, которая без особого выражения просмотрела ее и затем передала ее Самитсу. Это была плотная бумага, гладкая и дорогая, и выглядевшая новой. Самитсу должна была следить за выражением своего лица по мере чтения этого документа.
По моему приказу, предъявители сего должны забрать из моей комнаты некоторые вещи, которые они узнают, и вынести их из Дворца Солнца. Не беспокойте их, предложите необходимую помощь, которую они потребуют, и храните происходящее в тайне, именем Возрожденного Дракона и болью его неудовольствия.
Добрэйн Таборвин
Она часто видела как писал Добрэйн, чтобы признать его руку в округлом подчерке. «Очевидно кто-то нанял очень хорошего подельщика», — сказала она, заработав быстрый, высокомерный взгляд от Сашалле.
«Действительно кажется маловероятным, что он написал это сам, и получил удар от собственных людей по ошибке», — глухим голосом сказала Красная. Ее пристальный взгляд метался между Лойалом и Аша'маном. — «Что такого они, возможно, нашли?» — потребовала она от них. — «Что это такое, что вы боитесь, что они нашли?» — Карлдин с мягкой улыбкой вернул ей взгляд.
«Я подразумевал только то, зачем они приходили», — ответил Лойал. — «Они должны были придти, чтобы кое-что украсть». — Но кисточки на его ушах дрожали, так сильно они прежде не тряслись, он не мог их контролировать. Большинство огир очень неважные лгуны, по крайней мере, молодые.
Волосы Сашалле качнулись, поскольку она специально мотнула головой. — «То, что вам известно чрезвычайно важно. Вы никуда не уйдете, пока я тоже это не узнаю»
«И как вы собираетесь нас остановить?» — вкрадчивость слов Карлдина делала их чрезвычайно опасными. Он спокойно встретил пристальный взгляд Сашалле, словно ничто в мире его не волновало. О, да! Это волк, а не лис!
«Я думала, что никогда вас не найду!», — объявила Розара Медрано, войдя в это мгновение, в установившейся рискованной тишины, в красных перчатках, плаще с меховой подкладкой. Капюшон был отброшен на спину, открывая резные гребни из кости в ее черных волосах. От таявшего снега на плаще были видны влажные пятна. Высокая и смуглая от солнца, что делало ее похожей на айилку, она с первым светом выехала, пытаясь найти какие-то приправы для приготовления особого вида тушеной рыбы, как ее готовят только в ее родном Тире. Она едва удостоила Лойала и Карлдина короткого взгляда, и не стала справляться о Добрэйне.
«Группа Сестер въехала в город, Самитсу. Я гнала как сумасшедшая, чтобы их опередить, но к этому моменту они могли уже добраться. С ними Аша'маны, и один из них — Логайн!»
Карлдин рассмеялся грубым лающим смехом, и Самитсу задавалась вопросом, проживет ли она достаточно долго, чтобы Кадсуане начала ее искать.
Глава 1. Время бежать
Необходимое плетение было ее второй натурой, так что она, не задумываясь, обняла Источник и ощупала кайриэнского лорда. И моргнула от удивления. Инстинкт заставил ее продолжать. И хотя прежде она была уверена, что в комнате было три трупа, все же жизнь все еще теплилась в Добрэйне. Крошечный уголек, который погаснет от шока Исцеления. Про то, что шок обязательно будет, она знала.
Ее глаза нашли светловолосого Аша'мана. Он присел возле одного из трупов, спокойно его обыскивая, не обращая внимания на потрясенные взгляды слуг. Одна из женщин только теперь заметила Лойала, стоящего в дверях, и так сильно удивилась, будто он появился из ниоткуда. Огир был похож на охранника, стоящего в дверях, сложивший руки поперек груди, и с мрачным выражением на широком лице.
«Карлдин, ты знаешь способ Исцеления, который использует Дамер Флинн?» — спросила Самитсу. — «Тот, в котором действуют все пять Стихий?»
Он на мгновение остановился, поглядев на нее хмуро. — «Флинн? Понятия не имею, о чем вы говорите. Все равно, у меня нет Таланта к Исцелению».
Уставившись на Добрэйна, он добавил, «Для меня он выглядит мертвым, но я надеюсь, что вы сможете его спасти. Он был тогда у Колодцев». — И снова вернулся к обыску мертвеца.
Самитсу облизнула губы. Обостренные чувства от наполнения Силой в такой ситуации всегда ей казались притупленными. В ситуации, когда все возможные варианты плохие. Тщательно она собрала потоки Воздуха, Духа и Воды и сплела их в основное плетение Исцеления, которое знала каждая сестра. Никто из ныне живущих не имел большего Таланта к Исцелению, чем она, а большинство сестер могли Исцелять только синяки и ушибы. Она в одиночку могла Исцелять почти как объединенный круг. Большинство сестер вообще не могли регулировать плетение. Но большая часть из них даже не пробовали научиться. Она умела это с самого начала. О, она не умела Исцелять одну важную вещь, и забросила все остальное, чтобы научиться способу, которым умел лечить Дамер. То, что она сейчас делала, повлияет на все от ножевых ран до насморка, от которого также страдал Добрэйн. Плетение рассказало ей все, что его беспокоило. Но она убрать наихудшие повреждения, словно их никогда не было, или Исцелить так, словно он долгое время поправлялся самостоятельно, или что-нибудь между этими крайностями. Каждый вариант требовал от нее больших сил, но не меньше требовалось и от пациента. Чем меньшее число изменений в теле, тем меньше сил тела это расходовало. Помимо глубокой раны на голове, все раны, нанесенные Добрэйну весьма серьезны. Четыре глубоких прокола легких, два из них доставали почти до сердца. Сильное Исцеление убило бы его прежде, чем закончили закрываться раны, тогда как слабое восстановление будет достаточно долгим, чтобы он утонул в луже собственной крови. Она должна была выбрать что-нибудь среднее и надеяться, что она окажется права.
Я — лучшая, из всех когда-либо живших, смутно думала она. Это сказала ей Кадсуане. Я — лучшая. Изменив немного плетение, она позволила ему проникнуть в неподвижное тело.
Несколько слуг вскрикнули от потрясения, когда тело Добрэйна стало трястись. Он наполовину сидел, запавшие глаза широко раскрылись, изо рта прозвучал длинный мучительный звук, похожий на скрежет. Затем его глаза закатились назад, и он выскользнул из ее захвата, с глухим стуком упав назад на циновку. Торопливо она скорректировала плетение и направила его снова на тела, затаив дыхание. Он ожил. Волосок, на котором висела его жизнь слегка укрепился, но все равно оставался еще столь слабым, что он все равно мог умереть, но уже не от этих ударов, может косвенно. Даже сквозь засохшую кровь, залившую волосы, обритые со лба, она могла видеть розовую линию шрама, вившуюся поперек его макушки. То же самое было под рубашкой, и в будущем он будет страдать от одышки, когда будет напрягаться, если все же выживет. Но в тот миг он ожил, и это было главное. Всего один миг. Оставался еще вопрос о том, кто хотел его смерти, и почему.
Отпуская Силу, она пошатнулась. Уходившая саидар всегда оставляла утомление. Один из слуг, нерешительно, с поклоном, вручил ей ткань, которой собирался закрыть лицо своего господина, и она воспользовалась ей, чтобы вытереть руки.
«Отнесите его на кровать», — сказала она. — «Найдите столько теплой воды с медом сколько сможете и давайте ему. Он должен быстро вернуть себе силы. И найдите Мудрую… Чтицу? Да, Чтицу. Она ему тоже понадобится», — Больше она ему ничем не может помочь, а травы смогли бы. По крайней мере, приготовленные Чтицей они вряд ли повредят, а в худшем случае женщина просто убедиться, что они дают ему достаточно медяной воды.
С глубоким поклоном и многочисленными благодарностями, четверо слуг подняли циновку и понесли Добрэйна внутрь апартаментов. Большая часть других последовали за ними, с выражением облегчения на лицах, остальные вышли в коридор. Мгновение спустя оттуда донеслись радостные крики и приветствия, она слышала свое имя почти так же часто как и имя Добрэйна. Очень хорошо. Но это еще больше бы ее удовлетворило, если бы Сашалле не улыбалась ей одобряющей улыбкой. Одобряющей! Почему бы при этом ей не погладить ее головке?
Карлдин процессу Исцеления, на сколько смогла заметить Самитсу, не уделил ни малейшего внимания. Закончив обыскивать второй труп, он поднялся и пересек комнату, направляясь к Лойалу, пытаясь показать огир кое-что, прикрытое телом от Айз Седай. Лойал решительно взял это из руки Аша'ман — это оказался лист бумаги бежевого цвета, со следами от сгибов — и развернул перед лицом, игнорируя недовольство Карлдина.
«Но это бессмысленно», — пробормотал огир, хмурясь читая бумагу. — «Полностью бессмысленно. Если только…», — закончил он резко, долго шевелил ушами, и обменялся странным взглядом со светловолосым парнем, который ответил ему кивком. — «О, это очень плохо», — наконец сказал Лойал. — «Если их было больше двух, Карлдин, если они нашли…» — Он задохнулся на полуслове от толчка молодого человека.
«Пожалуйста, я тоже посмотрю на это», — протянув руку сказала Сашалле, и не смотря на вежливое «пожалуйста», это была не просьба.
Карлдин попытался выхватить бумагу из руки Лойала, но огир спокойно вручил ее Сашалле, которая без особого выражения просмотрела ее и затем передала ее Самитсу. Это была плотная бумага, гладкая и дорогая, и выглядевшая новой. Самитсу должна была следить за выражением своего лица по мере чтения этого документа.
По моему приказу, предъявители сего должны забрать из моей комнаты некоторые вещи, которые они узнают, и вынести их из Дворца Солнца. Не беспокойте их, предложите необходимую помощь, которую они потребуют, и храните происходящее в тайне, именем Возрожденного Дракона и болью его неудовольствия.
Добрэйн Таборвин
Она часто видела как писал Добрэйн, чтобы признать его руку в округлом подчерке. «Очевидно кто-то нанял очень хорошего подельщика», — сказала она, заработав быстрый, высокомерный взгляд от Сашалле.
«Действительно кажется маловероятным, что он написал это сам, и получил удар от собственных людей по ошибке», — глухим голосом сказала Красная. Ее пристальный взгляд метался между Лойалом и Аша'маном. — «Что такого они, возможно, нашли?» — потребовала она от них. — «Что это такое, что вы боитесь, что они нашли?» — Карлдин с мягкой улыбкой вернул ей взгляд.
«Я подразумевал только то, зачем они приходили», — ответил Лойал. — «Они должны были придти, чтобы кое-что украсть». — Но кисточки на его ушах дрожали, так сильно они прежде не тряслись, он не мог их контролировать. Большинство огир очень неважные лгуны, по крайней мере, молодые.
Волосы Сашалле качнулись, поскольку она специально мотнула головой. — «То, что вам известно чрезвычайно важно. Вы никуда не уйдете, пока я тоже это не узнаю»
«И как вы собираетесь нас остановить?» — вкрадчивость слов Карлдина делала их чрезвычайно опасными. Он спокойно встретил пристальный взгляд Сашалле, словно ничто в мире его не волновало. О, да! Это волк, а не лис!
«Я думала, что никогда вас не найду!», — объявила Розара Медрано, войдя в это мгновение, в установившейся рискованной тишины, в красных перчатках, плаще с меховой подкладкой. Капюшон был отброшен на спину, открывая резные гребни из кости в ее черных волосах. От таявшего снега на плаще были видны влажные пятна. Высокая и смуглая от солнца, что делало ее похожей на айилку, она с первым светом выехала, пытаясь найти какие-то приправы для приготовления особого вида тушеной рыбы, как ее готовят только в ее родном Тире. Она едва удостоила Лойала и Карлдина короткого взгляда, и не стала справляться о Добрэйне.
«Группа Сестер въехала в город, Самитсу. Я гнала как сумасшедшая, чтобы их опередить, но к этому моменту они могли уже добраться. С ними Аша'маны, и один из них — Логайн!»
Карлдин рассмеялся грубым лающим смехом, и Самитсу задавалась вопросом, проживет ли она достаточно долго, чтобы Кадсуане начала ее искать.
Глава 1. Время бежать
Вращается Колесо Времени, и века приходят и уходят, оставляя воспоминания, которые превращаются в легенды. Легенды становятся мифами, и даже мифы постепенно забываются к моменту, когда век, их породивший, возвращается снова. В один из них, названный почему-то Третьим, век который еще придет, век, который уже давно прошел, в Раннонских холмах родился ветер. Этот ветер не был началом. У Колеса нет начала или конца. Но, тем не менее, это было начало.
Родившись среди рощ и виноградников, он промчался над непролазными холмами, сквозь ряды вечнозеленых оливковых деревьев, подровнял лишенную листьев в ожидании весны лозу. Холодный ветер подул на запад, подул на север через поля богатых ферм, поглаживая землю между холмами и огромным эбударским портом. Земля все еще по-зимнему оставалась под паром, но мужчины и женщины смазывали лемеха плугов и правили сбрую, ожидая прихода времени пахоты. Их мало занимали длинные поезда нагруженных фургонов, перемещающихся на восток по грязи дорог, сопровождаемые странно одетыми людьми и говорящих со странным акцентом. Многие из путников были одеты как такие же фермеры, в их фургонах лежали знакомые инструменты и незнакомые растения, чьи корни были заботливо обернуты тряпицами, но направлялись они значительно дальше. Не собираясь обосновываться здесь и сейчас. Шончан благосклонно относятся к тем, кто не нарушает их законы, поэтому фермеры Раннонских холмов не видели в своей жизни никаких изменений. По ним, так дождь и засуха — вот их истинные правители на все времена.
Ветер подул на северо-запад, мимо прямой сине-зеленой армады, заполнившей порт сотнями огромных кораблей, стоящих там, на якоре, покачиваясь на ребристых волнах. Некоторые из них были больше похожи на неуклюжие ящики, украшенные ребристыми парусами, у других были длинные и острые носы. Люди лазили по их мачтам, убирая паруса, при подходе к большим собратьям. Еще пару дней назад здесь не было такого множества кораблей. Много других кораблей сидели на мели, окруженные плавающими обломками, а из глубин серого ила выглядывали сгоревшие остовы, похожие на почерневшие скелеты. По акватории сновали малые суда под треугольными парусами или под веслами, ощетинившимися, словно лапки многоногого жука-плавунца. Многие из них перевозили рабочих и припасы для кораблей, которые до сих пор были на плаву. Прочие мелкие суденышки и баржи плавали связанными вместе, что делало их похожими на вязанку дров с обрубленными ветками, выныривающую из сине-зеленых волн. С них в направлении затонувших кораблей ныряли мужчины, удерживая камни, стараясь спасти то, что еще можно, привязав спасенные вещи к веревкам. Шесть ночей назад над здешними водами пронеслась смерть. Единая Сила убивала мужчин и женщин, разбивала в ночи корабли сверкающими серебристыми молниями и летящими огненными шарами. Сегодня истерзанный порт, наполненный бешеной активностью, по сравнению с происшедшим, казался тихим. Ветер, что дул на северо-запад, круто изменил направление, пересекая реку в устье реки Элдар, пролив капли измороси на порт, север, запад и берег.
Сидя, скрестив ноги, на вершине покрытого бурым мхом камня, лежащего на берегу заросшей тростником реки, Мэт передернул от холодного ветра плечами и тихо выругался. Здесь не было ни женщин, ни танцев — чтобы развлечься, ни золота — чтобы выиграть. Зато неудобств в изобилии. Вкратце, это было последнее место на свете, в котором он хотел бы оказаться, будучи в здравом уме. Солнце здесь поднималось над горизонтом едва лишь на высоту своего диска, небо над головой постоянно было серого цвета, а грязно-розовые облака постоянно тащили за собой из моря дождь. Зима без снега мало похожа на настоящую — в Эбу Дар он видел всего одну снежинку — но холодный местный утренний душ с ветром мог сравниться со снегом, пробирая до самых костей. Прошло четыре ночи после его ночного бегства из города в самую грозу, хотя его раненый бок, похоже, думал, что он все еще промокший до нитки болтается в седле. Такие погода и время не очень подходят для человека, у которого не осталось другого выхода. Он помечтал о плаще, и о том, каково оставаться в теплой постели.
Складки местности скрывали Эбу Дар всего в миле к югу отсюда, и скрывали также его от города, но поблизости не было ни деревца, ничего чтобы помогло остаться незамеченным. Оставаться в чистом поле без единого укрытия, рождало в нем чувство, словно на спине под кожей бегают сотни муравьев. Однако пока он в безопасности. Его заурядная коричневая шерстяная куртка и шляпа не похожи на ту одежду, в которой он появлялся в городе в последнее время. Вместо черного шелкового шарфа шрам на шее теперь был скрыт столь же заурядным шерстяным шарфом, а его в свою очередь скрывал высоко поднятый воротник куртки. И никаких следов вышивки или галунов. Одежда подстать обычному фермеру или пастуху. Никто из тех, кого он опасается встретить, не сможет его узнать, если случайно заметит. По крайней мере, пока не столкнется с ним нос к носу. Для такого случая он натянул шляпу поглубже на нос.
«Ты собрался здесь задержаться, Мэт?» — рваный кафтан некогда голубого цвета, который носил Ноал знал лучшие времена, впрочем, как и он сам. Сутулый, седовласый старик со сломанным носом сидел на корточках у подножия камня, ловя с берега рыбу на бамбуковую удочку. Большей части зубов у него не хватало, и, время от времени, он нащупывал языком эти бреши, словно поражаясь своему открытию. — «Довольно прохладно, если ты не заметил. Все думают, что в Эбу Дар всегда тепло, но зима везде зима, и даже в таком месте как Эбу Дар зима кажется холодной, словно в Шайнаре. А мои кости молят об огне. Или хотя бы о теплой попоне. Человек под попоной чувствует себя теплее, когда закрыт от ветра. Ты вообще-то собираешься хоть что-нибудь делать, а не просто пялиться на реку?»
На ответный взгляд Мэта Ноал не обратил никакого внимания, разглядывая плот, который качался среди редкого тростника. Сейчас, как и прежде, он работал только одной уродливой рукой, словно его скрюченные пальцы были очень чувствительны к холоду, но если так, то это его собственная вина. Старый дурак полез в воду за мелкой рыбешкой, которую собирался поймать для наживки корзиной, которая была притоплена, и удерживалась на дне увесистым окатышем у берега. И не смотря на собственные жалобы на погоду, Ноал явился на берег по собственной инициативе без приглашения. Судя по его словам, все, о ком он заботился прежде, уже год как были мертвы, и если это так, то он похоже ужасно соскучился по обществу. Тем более, ужасно было выбрать общество Мэта, в то время как ему сейчас полагалось быть в пяти днях пути от Эбу Дар. Человек за пять дней способен убраться очень далеко, если у него есть хороший конь, и причина не задерживаться. Мэт и сам частенько подумывал об этом.
На дальнем берегу Элдар, полускрытый одним из болотистых островков усыпавших реку, виднелся вместительный весельный шлюп, сушивший в данный момент свои весла. Один из членов его команды, стоя на палубе, шарил в прибрежном тростнике, другой гребец помогал ему вытаскивать его улов из воды на борт. С этого расстояния он казался похожим на мешок. Мэт поморщился и перевел взгляд ниже по течению. Они до сих пор доставали из воды тела, и он нес ответственность за все происшедшее. Вместе с виноватыми погибли и невиновные. А если ты ничего не предпринял в их защиту, то погибли только невиновные. Или как бы погибли. А может даже хуже, чем просто погибли — это еще как посмотреть.
Он нахмурился. Кровь и пепел! Он превращается в проклятого философа! Ответственность высасывает всю радость из жизни и превращает человека в прах. Все, что ему требуется сейчас это большой кувшин теплого вина в опрятной, полной музыки, гостинице, пухленьких служанок на коленях где-нибудь подальше от Эбу Дар. Совсем далеко. Но у него были определенные обязательства от которых он не смог бы сбежать, и будущее, которого он не желал. И похоже та’веренам помощи ждать не откуда, особенно если Узор сам плетется вокруг тебя. В любом случае, его удача до сих пор при нем. Он до сих пор жив, и не сидит на цепи в тюрьме. В подобных обстоятельствах это можно считать удачей.
С его насеста открывался прекрасный вид на все низ лежащие острова по ту сторону реки. Изморось, подхваченная дождем, скрывала порт почти как настоящий ливень, но недостаточно, чтобы скрыть то, что ему нужно было увидеть. Он попытался привести мысли в порядок, и подсчитать корабли, оставшиеся на плаву, и число разбитых судов. Он продолжал сбиваться, и, подумав что сосчитал какие-то корабли дважды, начинал заново. То, что люди Морского Народа снова были захвачены, тоже на него давило. Он также слышал о повешенных в Рахаде, на той стороне залива, более ста человек с плакатами «убийца» и «бунтарь». Обычно Шончан использовали плаху и позорные столбы, а для Благородных удавку, но собственность можно просто повесить.
«Чтоб я сгорел, я сделал все что мог», — уныло подумал он. Но чувство вины оставалось, несмотря на то, что он и вправду сделал все что было в его силах. И ни капли пользы! Совсем! Он должен сконцентрироваться на тех, кому удалось спастись.
Те Ата’ан Миэйр, что смогли уйти, захватив в порту корабли для бегства, и пока еще они могли захватывать малейшие лодки, все, что нашли ночью, на чем могли перевозить людей, они пытались увезти столько людей, сколько возможно. Тысячи их содержались в плену в Рахаде, а это означало крупные корабли, или на выбор, огромные корабли Шончан. Многие из кораблей Морского Народа были достаточно вместительны, но в данный момент большая часть из них была лишена парусов и весел, перевооружаясь на шончанский манер. Если бы он смог сосчитать, сколько больших кораблей осталось, то смог бы прикинуть скольким примерно Ата’ан Миэйр удалось обрести свободу. Освобождение Ищущих Ветер Морского Народа было правильным ходом, единственным, который он мог сделать, но на другой чаше весов оказались сотни и сотни трупов, выловленных из портовых вод за последние пять дней, и только Свет знает, сколько еще унесло течением в море. Могильщики работали, не покладая рук, от рассвета до заката, и все кладбища были полны причитающих женщин и заплаканных детей. И мужчин тоже. Многие из погибших были Ата’ан Миэйр, и никто не оплакивал их тела, сваленные в братские могилы. И ему нужна была хотя бы надежда, что спасенных оказалось больше по сравнению с погибшими, чтобы восстановить душевное равновесие, пошатнувшееся от количества убитых.
Оценить, сколько кораблей прорвалось в Море Штормов, было трудно, особенно постоянно сбиваясь со счета. В отличие от Айз Седай, Ищущие Ветер не имели ничего против использования Единой Силы в качестве оружия, и не только для сохранений своей жизни и жизни своих людей. Они хотели остановить возможную погоню прежде, чем она могла бы начаться. Никто не сможет гнаться на горящем корабле. Шончан, с их дамани, тоже нисколько не раскаивались, отвечая им тем же. Бесчисленные молнии прочертили дождливое небо как стебли травы, а в небесах носились огненные шары. Некоторые были размерам с лошадь, и казалось, что порт подожгли с двух концов, и даже в такую штормовую погоду шоу Иллюминаторов, по сравнению с этим зрелищем, показалось бы бледным. Не поворачивая головы, он мог бы насчитать дюжину мест, где на мелководье виднелся торчащий остов сгоревшего огромного корабля, или вздымался огромный коробкообразный борт, лежащего на боку судна, наклонную палубу которого облизывали портовые волны. И вдвое больше мест, где видневшиеся обводы обугленных кораблей были благороднее, подразумевая гонщик Морского Народа. Быть может, им не хотелось оставлять свои корабли в руках людей, державших их в цепях. Почти три дюжины находились прямо перед ним, не считая затонувших, над которыми сейчас трудились спасательные суда. Возможно, моряк и отличит гонщик от судна шончанской постройки по торчащим из воды верхушкам мачт, но это было выше его сил.
Внезапно память подсказала ему, сколько человек необходимо для штурма корабля подобного водоизмещения с суши, сколько примерно людей и в каких местах на нем можно разместить, а также сколько они способны там выдержать. На самом деле это были не его воспоминания, это была память о древней войне между Ферганси и Морейной, но теперь они принадлежали ему. Осознание того, что он на самом деле не пережил жизнь других людей, что всегда теснились в его голове, теперь приводило его в небольшое смятение. А может, они все были его? Они были гораздо острее, чем воспоминания из его собственной жизни. Корабли, о которых он вспомнил, были меньше большинства из тех, что наполняли порт, но принципы оставались прежними.
«У них не хватит кораблей», — пробубнил он. В Танчико у Шочан было даже больше кораблей, чем пришло сюда, но потери были весьма существенными, чтобы создать перевес.
«Не хватит для чего?» — спросил Ноал. — «Я никогда прежде не видел столько в одном месте».
Для него это было весьма веское заявление. Послушать Ноала, так он видел все на свете, и даже больше и лучше того, что было у него прямо под носом. Хотя, если припомнить, следует признать, что на вранье его никто не ловил.
Мэт покачал головой. — «У них осталось недостаточно кораблей чтобы вернуться».
«Нам не нужно возвращаться», — растягивая слова произнесла женщина у него за спиной. — «Мы вернулись домой».
Он не подпрыгнул, услышав шончанский акцент, хотя был близок к этому, узнав, кому принадлежит этот голос.
Эгинин была мрачнее тучи. Ее глаза сверкали как два голубых кинжала, но не из-за него. По крайней мере, ему так показалось. Она была высокой и худощавой, с суровым бледным лицом, несмотря на время, проведенное в море. Ее зеленое платье было достаточно ярким даже для Лудильщика, или было почти таким же, в придачу украшенное множеством мелких желтых и белых цветочков от высокого воротника до кончиков рукавов. Расшитый цветами шарф был туго затянут под подбородком, удерживая на голове длинный черноволосый парик, спадающий на плечи и спину. Она ненавидела этот шарф и платье, которое ей было не по размеру, но ее руки поминутно проверяли на месте ли парик. Это беспокоило ее больше одежды, хотя «беспокоило» не достаточно сильное слово в подобном контексте.
Она только всплакнула, обстригая свои длинные ногти на мизинцах, но ее чуть не хватил удар — кровь прилила к лицу, и глаза вылезли из орбит — когда он сказал, что она должна побрить голову полностью. Ее прежняя прическа с обритыми висками над ушами под горшок, оставляя на затылке широкий хвост длиной до плеч, за милю кричала о том, что она Благородная шончанка. Даже тот, кто никогда не обращал внимания на шончан, запомнит такое с первого взгляда. Она неохотно с этим согласилась, но до тех пор, пока она не смогла прикрыть свою макушку, она оставалась в состоянии близком к истерике. Хотя и не по тем самым причинам, которые случаются с женщинами каждый месяц. Среди Шончан только Императорская семья имеет право брить себе голову полностью. Лысые мужчины обязаны носить парики с тех самых пор, как их волосы начинают выпадать в заметных количествах. Эгинин скорее готова была умереть, чем дать кому-либо понять, что она претендует на принадлежность к Императорскому дому, даже тем, кто никогда бы ничего подобного не подумал. Что ж, подобные претензии среди Шончан обычно карается смертью, но он никогда в жизни не поверил бы, что она зашла бы столь далеко. Но что значит возможное наказание, когда голова уже лежит на плахе в ожидании топора? Или удавки, в ее случае. А виселица заготовлена для него.
Спрятав наполовину вытащенный нож обратно в рукав, он соскользнул с камня. Приземлился он неудачно, почти что упал, едва скрыв стон от боли в бедре. По крайней мере, ему показалось, что скрыл. Она была дворянкой и капитаном корабля, и уже сделала достаточно попыток, стараясь взять командование в свои руки, поэтому нельзя показывать ей свою слабость. Она явилась к нему за помощью, не найдя другого выхода, но это вовсе не означало, что у них все гладко. Опершись на камень согнутой рукой, стараясь, чтобы никто не подумал, что он прячет лицо, он чтобы унять боль, сделал вид, что просто пнул пучок сухой травы. Боль была настолько сильной, что у него на лбу, не смотря на холодный ветер, выступила испарина. Бегство в ту дождливую ночь стоило ему, зажившей было, ноги, и он ни за что не повторил бы этого снова.
Родившись среди рощ и виноградников, он промчался над непролазными холмами, сквозь ряды вечнозеленых оливковых деревьев, подровнял лишенную листьев в ожидании весны лозу. Холодный ветер подул на запад, подул на север через поля богатых ферм, поглаживая землю между холмами и огромным эбударским портом. Земля все еще по-зимнему оставалась под паром, но мужчины и женщины смазывали лемеха плугов и правили сбрую, ожидая прихода времени пахоты. Их мало занимали длинные поезда нагруженных фургонов, перемещающихся на восток по грязи дорог, сопровождаемые странно одетыми людьми и говорящих со странным акцентом. Многие из путников были одеты как такие же фермеры, в их фургонах лежали знакомые инструменты и незнакомые растения, чьи корни были заботливо обернуты тряпицами, но направлялись они значительно дальше. Не собираясь обосновываться здесь и сейчас. Шончан благосклонно относятся к тем, кто не нарушает их законы, поэтому фермеры Раннонских холмов не видели в своей жизни никаких изменений. По ним, так дождь и засуха — вот их истинные правители на все времена.
Ветер подул на северо-запад, мимо прямой сине-зеленой армады, заполнившей порт сотнями огромных кораблей, стоящих там, на якоре, покачиваясь на ребристых волнах. Некоторые из них были больше похожи на неуклюжие ящики, украшенные ребристыми парусами, у других были длинные и острые носы. Люди лазили по их мачтам, убирая паруса, при подходе к большим собратьям. Еще пару дней назад здесь не было такого множества кораблей. Много других кораблей сидели на мели, окруженные плавающими обломками, а из глубин серого ила выглядывали сгоревшие остовы, похожие на почерневшие скелеты. По акватории сновали малые суда под треугольными парусами или под веслами, ощетинившимися, словно лапки многоногого жука-плавунца. Многие из них перевозили рабочих и припасы для кораблей, которые до сих пор были на плаву. Прочие мелкие суденышки и баржи плавали связанными вместе, что делало их похожими на вязанку дров с обрубленными ветками, выныривающую из сине-зеленых волн. С них в направлении затонувших кораблей ныряли мужчины, удерживая камни, стараясь спасти то, что еще можно, привязав спасенные вещи к веревкам. Шесть ночей назад над здешними водами пронеслась смерть. Единая Сила убивала мужчин и женщин, разбивала в ночи корабли сверкающими серебристыми молниями и летящими огненными шарами. Сегодня истерзанный порт, наполненный бешеной активностью, по сравнению с происшедшим, казался тихим. Ветер, что дул на северо-запад, круто изменил направление, пересекая реку в устье реки Элдар, пролив капли измороси на порт, север, запад и берег.
Сидя, скрестив ноги, на вершине покрытого бурым мхом камня, лежащего на берегу заросшей тростником реки, Мэт передернул от холодного ветра плечами и тихо выругался. Здесь не было ни женщин, ни танцев — чтобы развлечься, ни золота — чтобы выиграть. Зато неудобств в изобилии. Вкратце, это было последнее место на свете, в котором он хотел бы оказаться, будучи в здравом уме. Солнце здесь поднималось над горизонтом едва лишь на высоту своего диска, небо над головой постоянно было серого цвета, а грязно-розовые облака постоянно тащили за собой из моря дождь. Зима без снега мало похожа на настоящую — в Эбу Дар он видел всего одну снежинку — но холодный местный утренний душ с ветром мог сравниться со снегом, пробирая до самых костей. Прошло четыре ночи после его ночного бегства из города в самую грозу, хотя его раненый бок, похоже, думал, что он все еще промокший до нитки болтается в седле. Такие погода и время не очень подходят для человека, у которого не осталось другого выхода. Он помечтал о плаще, и о том, каково оставаться в теплой постели.
Складки местности скрывали Эбу Дар всего в миле к югу отсюда, и скрывали также его от города, но поблизости не было ни деревца, ничего чтобы помогло остаться незамеченным. Оставаться в чистом поле без единого укрытия, рождало в нем чувство, словно на спине под кожей бегают сотни муравьев. Однако пока он в безопасности. Его заурядная коричневая шерстяная куртка и шляпа не похожи на ту одежду, в которой он появлялся в городе в последнее время. Вместо черного шелкового шарфа шрам на шее теперь был скрыт столь же заурядным шерстяным шарфом, а его в свою очередь скрывал высоко поднятый воротник куртки. И никаких следов вышивки или галунов. Одежда подстать обычному фермеру или пастуху. Никто из тех, кого он опасается встретить, не сможет его узнать, если случайно заметит. По крайней мере, пока не столкнется с ним нос к носу. Для такого случая он натянул шляпу поглубже на нос.
«Ты собрался здесь задержаться, Мэт?» — рваный кафтан некогда голубого цвета, который носил Ноал знал лучшие времена, впрочем, как и он сам. Сутулый, седовласый старик со сломанным носом сидел на корточках у подножия камня, ловя с берега рыбу на бамбуковую удочку. Большей части зубов у него не хватало, и, время от времени, он нащупывал языком эти бреши, словно поражаясь своему открытию. — «Довольно прохладно, если ты не заметил. Все думают, что в Эбу Дар всегда тепло, но зима везде зима, и даже в таком месте как Эбу Дар зима кажется холодной, словно в Шайнаре. А мои кости молят об огне. Или хотя бы о теплой попоне. Человек под попоной чувствует себя теплее, когда закрыт от ветра. Ты вообще-то собираешься хоть что-нибудь делать, а не просто пялиться на реку?»
На ответный взгляд Мэта Ноал не обратил никакого внимания, разглядывая плот, который качался среди редкого тростника. Сейчас, как и прежде, он работал только одной уродливой рукой, словно его скрюченные пальцы были очень чувствительны к холоду, но если так, то это его собственная вина. Старый дурак полез в воду за мелкой рыбешкой, которую собирался поймать для наживки корзиной, которая была притоплена, и удерживалась на дне увесистым окатышем у берега. И не смотря на собственные жалобы на погоду, Ноал явился на берег по собственной инициативе без приглашения. Судя по его словам, все, о ком он заботился прежде, уже год как были мертвы, и если это так, то он похоже ужасно соскучился по обществу. Тем более, ужасно было выбрать общество Мэта, в то время как ему сейчас полагалось быть в пяти днях пути от Эбу Дар. Человек за пять дней способен убраться очень далеко, если у него есть хороший конь, и причина не задерживаться. Мэт и сам частенько подумывал об этом.
На дальнем берегу Элдар, полускрытый одним из болотистых островков усыпавших реку, виднелся вместительный весельный шлюп, сушивший в данный момент свои весла. Один из членов его команды, стоя на палубе, шарил в прибрежном тростнике, другой гребец помогал ему вытаскивать его улов из воды на борт. С этого расстояния он казался похожим на мешок. Мэт поморщился и перевел взгляд ниже по течению. Они до сих пор доставали из воды тела, и он нес ответственность за все происшедшее. Вместе с виноватыми погибли и невиновные. А если ты ничего не предпринял в их защиту, то погибли только невиновные. Или как бы погибли. А может даже хуже, чем просто погибли — это еще как посмотреть.
Он нахмурился. Кровь и пепел! Он превращается в проклятого философа! Ответственность высасывает всю радость из жизни и превращает человека в прах. Все, что ему требуется сейчас это большой кувшин теплого вина в опрятной, полной музыки, гостинице, пухленьких служанок на коленях где-нибудь подальше от Эбу Дар. Совсем далеко. Но у него были определенные обязательства от которых он не смог бы сбежать, и будущее, которого он не желал. И похоже та’веренам помощи ждать не откуда, особенно если Узор сам плетется вокруг тебя. В любом случае, его удача до сих пор при нем. Он до сих пор жив, и не сидит на цепи в тюрьме. В подобных обстоятельствах это можно считать удачей.
С его насеста открывался прекрасный вид на все низ лежащие острова по ту сторону реки. Изморось, подхваченная дождем, скрывала порт почти как настоящий ливень, но недостаточно, чтобы скрыть то, что ему нужно было увидеть. Он попытался привести мысли в порядок, и подсчитать корабли, оставшиеся на плаву, и число разбитых судов. Он продолжал сбиваться, и, подумав что сосчитал какие-то корабли дважды, начинал заново. То, что люди Морского Народа снова были захвачены, тоже на него давило. Он также слышал о повешенных в Рахаде, на той стороне залива, более ста человек с плакатами «убийца» и «бунтарь». Обычно Шончан использовали плаху и позорные столбы, а для Благородных удавку, но собственность можно просто повесить.
«Чтоб я сгорел, я сделал все что мог», — уныло подумал он. Но чувство вины оставалось, несмотря на то, что он и вправду сделал все что было в его силах. И ни капли пользы! Совсем! Он должен сконцентрироваться на тех, кому удалось спастись.
Те Ата’ан Миэйр, что смогли уйти, захватив в порту корабли для бегства, и пока еще они могли захватывать малейшие лодки, все, что нашли ночью, на чем могли перевозить людей, они пытались увезти столько людей, сколько возможно. Тысячи их содержались в плену в Рахаде, а это означало крупные корабли, или на выбор, огромные корабли Шончан. Многие из кораблей Морского Народа были достаточно вместительны, но в данный момент большая часть из них была лишена парусов и весел, перевооружаясь на шончанский манер. Если бы он смог сосчитать, сколько больших кораблей осталось, то смог бы прикинуть скольким примерно Ата’ан Миэйр удалось обрести свободу. Освобождение Ищущих Ветер Морского Народа было правильным ходом, единственным, который он мог сделать, но на другой чаше весов оказались сотни и сотни трупов, выловленных из портовых вод за последние пять дней, и только Свет знает, сколько еще унесло течением в море. Могильщики работали, не покладая рук, от рассвета до заката, и все кладбища были полны причитающих женщин и заплаканных детей. И мужчин тоже. Многие из погибших были Ата’ан Миэйр, и никто не оплакивал их тела, сваленные в братские могилы. И ему нужна была хотя бы надежда, что спасенных оказалось больше по сравнению с погибшими, чтобы восстановить душевное равновесие, пошатнувшееся от количества убитых.
Оценить, сколько кораблей прорвалось в Море Штормов, было трудно, особенно постоянно сбиваясь со счета. В отличие от Айз Седай, Ищущие Ветер не имели ничего против использования Единой Силы в качестве оружия, и не только для сохранений своей жизни и жизни своих людей. Они хотели остановить возможную погоню прежде, чем она могла бы начаться. Никто не сможет гнаться на горящем корабле. Шончан, с их дамани, тоже нисколько не раскаивались, отвечая им тем же. Бесчисленные молнии прочертили дождливое небо как стебли травы, а в небесах носились огненные шары. Некоторые были размерам с лошадь, и казалось, что порт подожгли с двух концов, и даже в такую штормовую погоду шоу Иллюминаторов, по сравнению с этим зрелищем, показалось бы бледным. Не поворачивая головы, он мог бы насчитать дюжину мест, где на мелководье виднелся торчащий остов сгоревшего огромного корабля, или вздымался огромный коробкообразный борт, лежащего на боку судна, наклонную палубу которого облизывали портовые волны. И вдвое больше мест, где видневшиеся обводы обугленных кораблей были благороднее, подразумевая гонщик Морского Народа. Быть может, им не хотелось оставлять свои корабли в руках людей, державших их в цепях. Почти три дюжины находились прямо перед ним, не считая затонувших, над которыми сейчас трудились спасательные суда. Возможно, моряк и отличит гонщик от судна шончанской постройки по торчащим из воды верхушкам мачт, но это было выше его сил.
Внезапно память подсказала ему, сколько человек необходимо для штурма корабля подобного водоизмещения с суши, сколько примерно людей и в каких местах на нем можно разместить, а также сколько они способны там выдержать. На самом деле это были не его воспоминания, это была память о древней войне между Ферганси и Морейной, но теперь они принадлежали ему. Осознание того, что он на самом деле не пережил жизнь других людей, что всегда теснились в его голове, теперь приводило его в небольшое смятение. А может, они все были его? Они были гораздо острее, чем воспоминания из его собственной жизни. Корабли, о которых он вспомнил, были меньше большинства из тех, что наполняли порт, но принципы оставались прежними.
«У них не хватит кораблей», — пробубнил он. В Танчико у Шочан было даже больше кораблей, чем пришло сюда, но потери были весьма существенными, чтобы создать перевес.
«Не хватит для чего?» — спросил Ноал. — «Я никогда прежде не видел столько в одном месте».
Для него это было весьма веское заявление. Послушать Ноала, так он видел все на свете, и даже больше и лучше того, что было у него прямо под носом. Хотя, если припомнить, следует признать, что на вранье его никто не ловил.
Мэт покачал головой. — «У них осталось недостаточно кораблей чтобы вернуться».
«Нам не нужно возвращаться», — растягивая слова произнесла женщина у него за спиной. — «Мы вернулись домой».
Он не подпрыгнул, услышав шончанский акцент, хотя был близок к этому, узнав, кому принадлежит этот голос.
Эгинин была мрачнее тучи. Ее глаза сверкали как два голубых кинжала, но не из-за него. По крайней мере, ему так показалось. Она была высокой и худощавой, с суровым бледным лицом, несмотря на время, проведенное в море. Ее зеленое платье было достаточно ярким даже для Лудильщика, или было почти таким же, в придачу украшенное множеством мелких желтых и белых цветочков от высокого воротника до кончиков рукавов. Расшитый цветами шарф был туго затянут под подбородком, удерживая на голове длинный черноволосый парик, спадающий на плечи и спину. Она ненавидела этот шарф и платье, которое ей было не по размеру, но ее руки поминутно проверяли на месте ли парик. Это беспокоило ее больше одежды, хотя «беспокоило» не достаточно сильное слово в подобном контексте.
Она только всплакнула, обстригая свои длинные ногти на мизинцах, но ее чуть не хватил удар — кровь прилила к лицу, и глаза вылезли из орбит — когда он сказал, что она должна побрить голову полностью. Ее прежняя прическа с обритыми висками над ушами под горшок, оставляя на затылке широкий хвост длиной до плеч, за милю кричала о том, что она Благородная шончанка. Даже тот, кто никогда не обращал внимания на шончан, запомнит такое с первого взгляда. Она неохотно с этим согласилась, но до тех пор, пока она не смогла прикрыть свою макушку, она оставалась в состоянии близком к истерике. Хотя и не по тем самым причинам, которые случаются с женщинами каждый месяц. Среди Шончан только Императорская семья имеет право брить себе голову полностью. Лысые мужчины обязаны носить парики с тех самых пор, как их волосы начинают выпадать в заметных количествах. Эгинин скорее готова была умереть, чем дать кому-либо понять, что она претендует на принадлежность к Императорскому дому, даже тем, кто никогда бы ничего подобного не подумал. Что ж, подобные претензии среди Шончан обычно карается смертью, но он никогда в жизни не поверил бы, что она зашла бы столь далеко. Но что значит возможное наказание, когда голова уже лежит на плахе в ожидании топора? Или удавки, в ее случае. А виселица заготовлена для него.
Спрятав наполовину вытащенный нож обратно в рукав, он соскользнул с камня. Приземлился он неудачно, почти что упал, едва скрыв стон от боли в бедре. По крайней мере, ему показалось, что скрыл. Она была дворянкой и капитаном корабля, и уже сделала достаточно попыток, стараясь взять командование в свои руки, поэтому нельзя показывать ей свою слабость. Она явилась к нему за помощью, не найдя другого выхода, но это вовсе не означало, что у них все гладко. Опершись на камень согнутой рукой, стараясь, чтобы никто не подумал, что он прячет лицо, он чтобы унять боль, сделал вид, что просто пнул пучок сухой травы. Боль была настолько сильной, что у него на лбу, не смотря на холодный ветер, выступила испарина. Бегство в ту дождливую ночь стоило ему, зажившей было, ноги, и он ни за что не повторил бы этого снова.