По мере того, как Тео подходил к дому, его вид все больше и больше раздражал Агату. Его одежда совершенно не соответствовала его положению. Он любил свободные, сшитые на заказ костюмы: пиджаки с высокими подложными плечами, рубашки без воротников, брюки со штанинами-раструбами. Все это шилось из тканей либо пастельных тонов, либо желтовато-коричневых, либо темно-желтых. Вместо туфель он предпочитал сандалии, а носки надевал от случая к случаю. Всего этого уже было достаточно для того, чтобы потенциальные инвесторы не принимали его всерьез, не говоря уже о том, что сразу после гибели матери он стал носить на шее ее цепочку с золотым крестом с распятым на нем телом. В глазах Агаты это выглядело не иначе, как гнусная католическая мерзость. Именно на это пристально смотрели предприниматели, когда их убеждали вложить деньги в устройство ресторана, в реконструкцию или возрождение какого-либо объекта в Балфорде-ле-Нец.
   Было бессмысленно говорить Тео о том, как следует одеваться, как преподносить себя или как говорить, представляя планы переустройства города, разработанные семейством Шоу.
   – Пойми, ба, люди либо верят в проект, либо не верят, – таков был его обычный ответ на ее советы.
   То, что ей надо было давать ему советы, также выводило ее из себя. Это был ее проект. Это была ее мечта. Она уже согласовала с муниципальным советом Балфорда четыре последовательных этапа будущего воплощения своей мечты, а сейчас, когда все висело на волоске – из-за того, что в ее мозгу лопнул какой-то паршивый сосуд, – она должна была отойти в тень, чтобы восстановить силы, и поручить своему мягкотелому, бестолковому внуку вести переговоры вместо себя. Одной этой мысли было достаточно, чтобы вызвать новый приступ, поэтому она старалась не думать об этом.
   Агата слышала, как хлопнула входная дверь. Подошвы сандалий Тео зашлепали по паркету, а потом, когда он дошел до первого персидского ковра, его шаги зазвучали приглушенно. Входя в дом, он перебросился с кем-то несколькими словами – без сомнения, с Мэри Эллис, дневной прислугой, нерасторопность и неумелость которой заставляли Агату сожалеть о том, что прошли те времена, когда за допущенные упущения прислугу наказывали физически. Спросив: «В библиотеке?», Тео пошел дальше.
   Агата следила за тем, чтобы к приходу внука все было в полном порядке. На столе стояло все необходимое для чаепития. Правда, края сандвичей загнулись кверху, а поверхность разлитого по чашкам чая подернулась тусклой пленкой; все это служило иллюстрацией того факта, что Тео снова опоздал. Обеими руками Агата оперлась на рукоятку трости, но при этом следила за тем, чтобы дерево, из которого была выточена трость, выдержало ее вес. Старалась показать, что полностью управляет своим телом, она делала над собой такие усилия, от которых ее руки дрожали, и Агата была рада тому, что, несмотря на жару, надела кардиган, тонкая шерстяная ткань которого скрывала дрожь от посторонних глаз.
   Тео остановился в дверях. Лицо его блестело от выступивших капелек пота, надетая навыпуск льняная рубашка свешивалась ниже бедер, подчеркивая линии его сухощавого, жилистого тела. Он молчал. Так же молча он подошел к столику, на котором стоял чайный поднос и тарелка с трехъярусными сандвичами, взял с тарелки сандвичи с яйцом и салатом и быстро один за другим съел их, не обращая внимания на то, что они слегка зачерствели. Не заметил Тео и того, что чай, в который он бросил кусок сахара, остыл как минимум двадцать минут назад.
   – Если лето и дальше будет таким же жарким, мы сделаем хороший бизнес на пирсе в аллее развлекательных автоматов, – сказал он.
   Но произнес это как-то осмотрительно, словно, кроме пристани, он думал сейчас о чем-то еще. Агата насторожилась. Но Тео не произнес ничего в продолжение только что сказанного.
   – Как плохо, что мы не сможем открыть ресторан раньше августа, ведь мы рассчитывали на доходы, планируя открыть его вовремя. Я говорил с Джерри Де Виттом о сроках завершения строительства, но он не думает, что возможно их хоть как-то сократить. Ты же знаешь Джерри. Если что-то делать, то делать как следует. Никаких отступлений от проекта. – С этими словами он потянулся за следующим сандвичем, на этот раз с огурцом. – И, конечно же, никаких удешевлений.
   – Поэтому ты и опоздал?
   Агате необходимо было присесть – дрожали не только руки, но и ноги, однако она не позволяла своему телу игнорировать команды, поступавшие от мозга.
   Тео покачал головой. Не выпуская из руки чашку с чаем, он быстро коснулся сухими губами ее щеки.
   – Ну здравствуй, ба, – сказал он. – Прошу прощения за несоблюдение приличий. Кстати, я еще не обедал. Ба, а тебе не жарко в этом кардигане? Хочешь, я налью тебе чаю?
   – Прекрати суетиться вокруг меня. Я пока еще не в могиле, вопреки твоему желанию отправить меня туда.
   – Да не глупи, ба. Тоже скажешь… Садись. У тебя испарина на лице, и тебя трясет. Ты разве не чувствуешь? Ба, ну садись же.
   Она, вытянув руку, отстранила его.
   – Прекрати говорить со мной, как с идиоткой. Я сяду, когда захочу. Почему ты ведешь себя так странно? Что произошло в муниципальном совете?
   А ведь именно там ей и предстояло быть, и она была бы там, если бы не удар, случившийся с ней десять месяцев назад. Жара или не жара, но, будь она там, она подчинила бы своей воле всю эту шайку женоненавистников. Потребовались годы – не говоря уже об обильных пожертвованиях, осевших в их сундуках, – на то, чтобы выступить перед ними на специальном заседании муниципального совета, созванном для рассмотрения предложенного ею плана преобразования морского фасада города. И вот теперь Тео вместе с их архитектором и экспертом по градостроительству, приглашенным из Ньюпорта, штат Род-Айленд, должны были в назначенный день представить этот проект совету.
   Тео сел, зажав чашку между коленями. Затем поднес ее ко рту и осушил одним долгим глотком, пролив немного чая на подбородок, после чего поставил чашку на стоящий рядом столик.
   – Выходит, ты ничего не слышала?
   – Не слышала о чем?
   – Я был на заседании. Мы все там были, как ты и хотела.
   – На это я и рассчитывала.
   – Но все рухнуло, и до обсуждения планов реконструкции дело не дошло.
   Усилием воли Агата заставила ноги сделать несколько шагов и при этом не споткнуться. Она остановилась перед ним.
   – Как это не дошло? И почему не дошло? Ведь на этом проклятом заседании должны быть рассмотрены только планы реконструкции?
   – Да, все правильно, – ответил Тео. – Но там произошло… ну… серьезная пертурбация; я думаю, ты назвала бы это именно так.
   Тео взял в руку перстень, который постоянно носил – это был перстень его отца, – и протер подушечкой большого пальца его гравированную поверхность. Вид у него был рассеянный, что мгновенно разожгло еще больше подозрения Агаты. Тео не любил конфликтов и сейчас чувствовал себя неловко – в основном из-за того, что подвел ее. Черт возьми, да этот парень ни на что не годен. Ведь она велела ему договориться с членами совета о проведении простой презентации, а он, в силу своей способности проваливать любое дело, провалил и его.
   – У нас есть противники, – сказала Агата. – Один из членов совета выступает против нас. Кто? Малик? Да, именно Малик, ведь так? Этот выскочка с лошадиным лицом сделал городу подношение в виде небольшой зеленой поляны, которую он называет парком – называет в честь кого-то из своей языческой родни, – и вдруг он возомнил себя проницательным человеком. Ведь это Акрам Малик, так? А совет оказывает ему поддержку, вместо того чтобы пасть передо мной на колени и возблагодарить Бога за то, что у меня есть деньги, связи и желание вернуть Балфорд на географическую карту.
   – Но это был не Акрам, – возразил Тео. – И дело не дошло до обсуждения реконструкции.
   Он почему-то на мгновение отвел глаза в сторону, перед тем как их взгляды встретились. Тео, похоже, сжимал нервы в кулак, перед тем как продолжить разговор.
   – Ба, мне не верится, что ты не слышала о том, что произошло. Только об этом и говорит весь город. О том же говорили и на совете. О том, что произошло на Неце.
   – Ой, да плевать на Нец.
   На Неце постоянно что-нибудь случалось, и в основном это было связано с тем, что данная часть прибрежной территории была открыта для публики, а устойчивость почвы там постоянно ослабевала. Но ведь проблемы из-за Неца возникали постоянно; так почему эти длинноволосые экологи должны обязательно присутствовать на совещании по обсуждению проекта реконструкции – ее проекта реконструкции, будь они все прокляты – и болтать вздор о гнездовьях птиц в зарослях утесника пятнистого или о других надуманных проблемах дикой природы, которые ее совершенно не касаются? К этому заседанию готовились в течение многих месяцев. Архитектор, для того чтобы приехать сюда, сумел на два дня оторваться от других своих проектов; эксперт по градостроительству прилетел в Англию за свой счет. Презентация была тщательно подготовлена, просчитана, иллюстрирована вплоть до последней детали, а то, что она может быть сорвана из-за того, что кто-то испытывает сомнения в отношении противооползневой устойчивости почвы на мысе, так это можно было обсудить отдельно в любой день, в любом месте и в любое время… Агата почувствовала, что дрожь ее членов усиливается, с трудом дошла до софы и опустилась на нее.
   – Как, – обратилась она к внуку, – ты допустил такое? Ты хотя бы возражал?
   – Я не мог возражать. Обстоятельства…
   – Какие обстоятельства? Тео, Нец будут обсуждать и на следующей неделе, и в следующем месяце, и в будущем году. А я не смогла увидеть своими глазами подтверждение того, насколько дискуссия по поводу Неца злободневна именно сегодня.
   – Так дискуссия-то была вовсе не по поводу Неца, – сказал Тео. – Сегодня обсуждалось убийство. То, которое произошло там. Депутация азиатской общины пришла в зал заседаний и потребовала, чтобы ее выслушали. Когда совет пытался выпроводить их из зала, пообещав принять в другое время…
   – А о чем они собирались говорить?
   – О том человеке, которого нашли мертвым на Неце. Да ты что, ба? Эта история занимает всю первую полосу в «Стандарте». Ты, должно быть, читала об этом. Да и до Мэри Эллис наверняка дошли слухи об этом.
   – Я не прислушиваюсь к слухам.
   Тео подошел к столику и налил себе чашку остывшего чая.
   – Ну пусть так, – произнес он таким тоном, что она сразу поняла: он ей не верит, – когда совет пытался выставить депутацию из зала, они быстро показали, кто контролирует ситуацию.
   – Кто «они»?
   – Да азиаты, ба. А на улице стояла толпа, которая только и ждала сигнала. А когда они получили сигнал, сразу перешли к действиям. Кричали, бросали кирпичи… Вскоре вообще началось что-то невообразимое. Полиции пришлось наводить порядок.
   – Но ведь на заседании должен был быть рассмотрен наш вопрос.
   – Правильно. Именно так и предполагалось. Но рассматривалось другое. И во всем этом нет ни хитрости, ни обмана. Рассмотрение нашего вопроса будет перенесено на другой день, когда спокойствие восстановится.
   – Да прекрати же, наконец. Ты что, адвокат муниципального совета?
   Агата стукнула тростью по ковру. Но звук удара был почти неслышным, и это еще сильнее распалило ее. Ох, как ей хотелось сейчас перебить посуду! Но несколько чашек, превращенных в осколки, не успокоят волнения и не снимут боль.
   – Будет перенесено?.. До чего, по-твоему, может довести тебя, Теодор Майкл, такое отношение к жизни? Ведь это заседание было назначено специально для нас. По нашему требованию. Мы терпеливо и долго ждали своей очереди, пустив в ход все средства, лишь бы попасть на совет. А ты сейчас рассказываешь мне о том, как крикливая кучка цветных тупиц, которые даже и помыться не удосужились перед тем, как заявиться на…
   – Ба, – перебил ее Тео, лицо которого вдруг вспыхнуло, – пакистанцы моются не реже, чем мы. Да если и не так часто, то сейчас дело совсем не в их гигиенических привычках, согласна?
   – Так, может, ты мне, наконец, скажешь, в чем дело?
   Тео подошел к своему стулу, стоящему напротив нее, и сел. Чашка, которую он держал в руках, колотилась о блюдце с таким раздражающим звуком, что ей хотелось завыть. Господи, ну когда же он научится вести себя так, как подобает члену семьи Шоу?
   – Этот человек… его звали Хайтам Кураши…
   – Мне это известно.
   Он удивленно поднял брови.
   – А, – протянул он и, аккуратно поставив чашку на столик, стал пристально и внимательно смотреть не на свою бабушку, а мимо нее. После короткой паузы он продолжал: – Тогда тебе, наверное, известно и то, что на следующей неделе он должен был сочетаться браком с дочерью Акрама Малика. По всей вероятности, азиатская община не верит в то, что полиция достаточно быстро расследует то, что произошло с Кураши. Они сообщили о своих опасениях муниципальному совету. И были… особенно… они были настроены против Акрама. Тот пытался образумить их. Но его попросту игнорировали. Вся это история подействовала на него угнетающе. Ну а я… я не решился просить назначить другое заседание. Это было бы неправильно.
   Несмотря на крушение собственных планов, Агата получила явное удовольствие от только что услышанного. Она ненавидела этого человека за то, что он постоянно совал свой нос в дела, которые были для нее смыслом всей жизни – разве реконструкция Балфорда его дело? – к тому же она до сих пор не простила Акраму Малику то, что он занимал ее место в городском муниципальном совете. Он не был ее противником на выборах, но не отказался от предложения занять ее место в совете до проведения дополнительных выборов. А когда эти дополнительные выборы состоялись, а она на тот момент не могла из-за болезни участвовать в них, свою кандидатуру выставил Малик и провел избирательную кампанию настолько энергично, словно речь шла о месте в Палате общин. И вот сейчас она радовалась тому, что у этого человека возникли неприятности из-за действия общины, к которой он сам принадлежит.
   – Так ему и надо, этому старому дураку Акраму. Его любимые паки[22] выставили его на посмешище перед советом, да и перед всем городом. Жаль, меня там не было.
   Агата видела, как изменилось выражение лица Тео. Мистер Сострадание. Он всегда прикидывался добросердечным.
   – Послушай, юноша, только не пытайся убеждать меня в том, что не разделяешь моих чувств. В конце концов, ты – Шоу, и знаешь это. У нас своя дорога, у них – своя, и мир изменится к лучшему, если все мы будем держаться друг друга. – Она постучала по столу костяшками пальцев, привлекая его внимание. – Только посмей сказать, что ты не согласен. У тебя было достаточно стычек с цветными мальчишками в школьные годы.
   – Ба…
   Что это за нотки слышатся в его голосе? Раздражение? Вкрадчивость? Умиротворенность? Снисходительность? Агата, прищурившись, пристально смотрела на внука.
   – Что? – повелительным тоном спросила она.
   Тео в задумчивости провел пальцем по краю чашки.
   – Это еще не все, – сказал он наконец. – Я остановился на пристани. После того, что произошло на заседании совета, я вдруг подумал, что неплохо было бы проверить, насколько плавно работают тяговые приводы аттракционов. Кстати, поэтому я и опоздал.
   – И?
   – И я думаю, что побывал там не зря. Я наблюдал за пятью парнями, затеявшими шумную перебранку на пристани рядом с галереей.
   – Ну и что? Кем бы они ни были, я думаю, что с божьей помощью ты прогнал их оттуда. Если у пристани появится репутация тусовочного места окрестных хулиганов, отравляющих жизнь туристам, нам придется похоронить наши планы реконструкции.
   – Это были не хулиганы, – ответил Тео. – И не туристы.
   – Тогда кто? – вновь раздражаясь, спросила Агата.
   От прилива крови к голове у нее шумело в ушах. Если давление снова поднимется, ей здорово достанется от доктора при следующей встрече. Он, без сомнения, продлит еще на шесть месяцев курс реабилитации, который ей наверняка не выдержать.
   – Это были подростки, – сказал Тео. – Городские мальчишки. Азиаты и англичане. Двое были с ножами.
   – Так именно об этом я и говорю. Когда люди сходят со своего пути, они сразу попадают в беду. Если разрешить иммиграцию из стран, где человеческая жизнь не стоит ни гроша, то надо быть готовым к тому, что пришельцы из этих стран, носители новой культуры, будут свободно разгуливать с ножами. Если честно, Тео, то тебе повезло, что в руках у этих маленьких язычников не было ятаганов.
   Тео резким движением встал на ноги. Подошел к столу, на котором стояла тарелка с сандвичами. Взял один сандвич, потом положил его на место. Повел плечами.
   – Ба, эти парни с ножами в руках были англичанами.
   Она удивилась, но достаточно быстро придя в себя, спросила с насмешкой в голосе:
   – Надеюсь, ты отобрал у них ножи?
   – Отобрал. Но дело совсем не в этом.
   – Тогда, Тео, будь милостив и скажи мне, в чем дело.
   – Обстановка накаляется. И ничего хорошего ждать не следует. Балфорд-ле-Нец ждут большие неприятности.

Глава 3

   Поиск подходящего маршрута в Эссекс можно считать неудачей, даже если вы его нашли, а если не нашли, то это тоже неудача. Барбаре предстояло сделать выбор: либо пересечь бо́льшую часть Лондона, прокладывая путь в сплошном потоке машин, либо поехать по незнакомой дороге М25, предназначенной для большегрузных автомобилей и проложенной по дуге за границей мегаполиса; даже в самые лучшие времена тому, кто решался ехать по ней, следовало позабыть о планах добраться вовремя до места назначения. Какой выбор ни сделаешь, придется обливаться потом. Приближение вечера не подарило и малейшего намека на то, что жара хоть немного спадет.
   Барбара выбрала дорогу М25. Бросив на заднее сиденье рюкзачок, бутылку «Волвика», пакет чипсов, персик и блок сигарет «Плейерс», она отбыла в предписанный начальством отпуск. То, что это не был отпуск в полном смысле слова, ничуть ее не волновало. Если бы ее спросили, как она провела время вдали от Нью-Скотленд-Ярда, она бы ответила: «О, я побывала на море».
   Въехав в Балфорд-ле-Нец, Барбара проехала мимо церкви Святого Иоанна как раз тогда, когда башенные колокола пробили восемь часов. На первый взгляд, этот приморский городок не сильно изменился с тех времен, когда она ежегодно проводила здесь каникулы со своей семьей и друзьями своих родителей, милыми толстяками Дженкинсами – Берни и Бетт, – которые ежегодно покидали свой дом в окрестностях Лондона, в Актоне, и катили на восток, к морю, на своем щеголевато отполированном «Рено», вместе с покрытым пятнами ржавчины «Воксхоллом» Хейверсов.
   Окрестности Балфорда-ле-Нец также не изменились с того времени, когда Барбара была здесь в последний раз. Поля пшеницы на полуострове Тендринг, простирающиеся к северу от Балфорд-роуд до Уэйда; приливно-отливное болото, в которое впадали и Балфордский канал, и сужающаяся к устью речушка Твизл. Во время прилива Уэйд превращался во множество выглядывающих из воды болотистых островков. После того, как вода сходила, она оставляла после себя толстые наносы грязи и песка, густо покрытые длинными скользкими нитями водорослей. К югу от Балфорд-роуд виднелись дома, окруженные чахлыми деревьями и стоявшие, как и тогда, небольшими анклавами. Некоторые из этих невысоких, словно припавших к земле домиков с оштукатуренными стенами использовались как летние коттеджи, в которые, спасаясь от жары, целыми семьями – как и семья Барбары, – приезжали жители Лондона.
   В этом году, однако, она приехала сюда не ради спасения. Ветерок, проникавший в раскрытое окно автомобиля, слегка шевелил пряди неказистой прически Барбары, но не приносил прохлады, поскольку воздух был таким же жарким, как в Лондоне, который она покинула несколько часов назад.
   На пересечении Балфорд-роуд и Хай-стрит Барбара, притормозив, задумалась, куда ехать дальше. Поскольку она выехала, что называется, в никуда, надо было решить, где остановиться. В желудке у нее урчало, следовательно, надо было где-то перекусить. Она была в полном неведении относительно того, какие следственные действия предпринимаются в ходе расследования причин смерти пакистанца; значит, необходимо было также выяснить, в чем преуспели местные копы.
   В отличие от своего начальника, которого, казалось, никогда не заботило качество пищи, Барбара всегда проявляла должную заботу о своем желудке. Следуя своему правилу и сейчас, она повернула налево, на плавно спускающуюся вниз Хай-стрит, откуда сразу же открылся вид на море.
   Как и во времена ее детства, в Балфорде было изрядное количество мест, где можно утолить голод, и, как оказалось, большинство этих заведений не изменилось с тех времен – лишь кое-где были перекрашены стены. Она подъехала к ресторану «Волнорез», расположенному – видимо, в этом был скрыт некий зловещий смысл – рядом с бизнес-центром «Д.К. Корни», вывеска над входом в который сообщала, что там размещены офис похоронного бюро и компании, занимающиеся строительством, внутренней отделкой и теплоснабжением. Видимо, так выглядит реальное воплощение принципа «одного окна», подумала Барбара. Она припарковала свой «Мини», заехав передним колесом на поребрик, и пошла выяснить, чем потчуют в ресторане «Волнорез».
   Меню показалось ей небогатым; очевидно, такого же мнения придерживались и другие желающие поесть, поскольку, несмотря на обеденное время, кроме нее, в зале никого не было. Барбара расположилась за столиком возле двери, надеясь подышать свежим морским воздухом, если какой-либо случайный бриз вдруг решит по рассеянности задуть. Подойдя к стойке, над которой возвышалась ваза с пластиковыми гвоздиками, она взяла ламинированную папку с меню. С минуту обмахивалась ею, как веером, а потом, пробежав глазами по строчкам меню, решила, что солидные порционные блюда – это не для нее, хотя и цена их была весьма невысокой (свиные сосиски, бекон, бифштекс, сардельки, почки, гамбургер, котлеты из баранины – в качестве гарнира предлагались помидоры, яйца, грибы и жареный картофель; и стоило такое блюдо всего 5,5 фунта). Она остановила свой выбор на гренках с сыром – фирменном блюде этого ресторана. Заказ приняла молоденькая, почти подросток, официантка, подбородок которой был украшен по центру большим пигментным пятном с бородавчатыми наростами. Не прошло и минуты, как Барбара поняла, что ресторан «Волнорез» предлагает ей собственный вариант получения за одно посещение всего, что ей необходимо.
   Рядом с ящиком для столовых приборов лежала малоформатная местная газета. Чтобы взять ее, Барбара прошла по залу, стараясь не обращать внимания на противный чавкающий звук, который издавали ее кроссовки при ходьбе по липкому ресторанному полу.
   На первой полосе сверху синими буквами было напечатано «Тендеринг Стандарт». Ниже, после геральдического изображения льва тянулась надпись «ГЛАВНАЯ ГАЗЕТА ЭССЕКСА». Взяв газету, Барбара вернулась к своему столику и разложила ее на клеенчатой скатерти, расписанной мелкими белыми цветами и заляпанной ранее отобедавшими посетителями.
   С прошлого полудня газета была уже изрядно захватана, но Барбару интересовало лишь то, что было напечатано на первой полосе, поскольку смерть Хайтама Кураши явилась, по всей вероятности, первым «вызывающим подозрение преступлением со смертельным исходом», случившимся на полуострове Тендринг за более чем пятилетний период. А раз так, то на нем и было в первую очередь сосредоточено внимание журналистов.
   Здесь же, на первой полосе, были помещены фотопортрет убитого и снимок места, где было обнаружено тело. Барбара внимательно рассмотрела обе фотографии.
   В жизни Хайтам Кураши выглядел весьма безобидным. У него было симпатичное, но совершенно непримечательное темнокожее лицо. Под фотопортретом было написано, что ему было двадцать пять лет, но выглядел он старше. Причиной этого было мрачное выражение лица, да и лысеющая голова также добавляла ему лет. Само лицо, круглое, как луна, было чисто выбритым, и Барбара предположила, что в зрелом возрасте, доживи до него Хайтам, он стал бы тучным. На втором фото был изображен дот, стоящий на косе у подножия скалы. Он был построен из серого бетона, на поверхности которого ясно проступали вкрапления гравия; дот имел форму шестигранника, и входной проем, ведущий внутрь, располагался почти над самой землей. Барбара и раньше видела это строение. Однажды, гуляя в самый разгар дня со своим младшим братом, они, проходя мимо дота, заметили подростков, мальчика и девочку, воровато оглядывавшихся по сторонам и намеревавшихся залезть внутрь. Брат Барбары наивно поинтересовался, не собираются ли эти ребята поиграть в войну, на что та с иронией в голосе объяснила, что, по ее мнению, они вряд ли думают сейчас о том, как отразить вторжение неприятеля с моря, и приложила немало стараний, чтобы увести Тони от дота.
   – Я умею издавать звуки, как при стрельбе из пулемета, им это понравится, – настаивал он, а она убеждала его в том, что стрелять из пулемета еще не время.
   Принесли заказанное блюдо. Официантка положила на стол нож и вилку – судя по виду, их вымыли не совсем чисто, – и поставила перед ней тарелку. Принимая заказ, она изо всех сил старалась не смотреть на перебинтованное лицо Барбары, но сейчас, глядя на нее своими честными глазами, сказала: