Страница:
Кевин вновь ощутил прилив горечи и гнева. Можно подумать, Пэтси заранее готовилась к смерти Мэтти, все тут прибрала, перестирала его белье, навела в комнате порядок, бережно сложила одежду. Черт бы побрал эту женщину, ей лишь бы аккуратно разложить все по полочкам. Если б она вечно не скребла все подряд, включая самого Мэттью, в комнате остались бы хоть какие-то следы мальчика, еще витал бы его запах. Будь она проклята!
– Кев? – Она уже стоит на пороге, расплывшаяся фигура в неопрятном халате. Подол не выровнен, с одного бока приподнят выше колена, ворот распахнут, грудь того и гляди вывалится, весь шелк в пятнах. Подумать только, Мэттью подарил ей этот халат на Рождество, и что она с ним сделала!
«Полковник Боннэми и Джин сказали, он тебе понравится, мамочка. Они сказали– тебе очень понравится. Ну как, мам? Тебе правда нравится? Я к нему и тапочки купил. Только я не мог разобрать, точно ли они подходят по цвету к драконам».
Кевин пытался найти в себе какую-то опору стену, которая могла бы отгородить его от воспоминаний. Мальчик умер. Умер! Никакая сила не вернет его.
Пэтси неуверенно шагнула через порог.
– Полицейские опять приходили, – начала она.
– И что с того? – Он сам слышал, как злобно звучит его голос.
– Мэтти не сбежал из школы, Кев.
Кевину показалось, что в ее словах проскользнуло облегчение, ее боль смягчилась. Он не верил своим ушам. Какие-то детали, какие-то ничего не стоящие подробности что-то меняют для нее? Их сын мертв. Мертв! Он не уехал в школу, не отправился в гости к друзьям – он мертв, он никогда не возвратится домой.
– Ты слышишь, Кев? Мэтти не…
– Будь ты проклята! Какое мне дело до этого? Что это меняет?
Пэтси вздрогнула всем телом, но не отступила.
– Мы же сказали полицейским, что он не мог сбежать. И мы были правы, Кев. Мэтти не такой, чтобы бегать от неприятностей. Наш Мэтт не такой. – Она сделала еще один шаг. Тапочки глухо стучали по голому деревянному полу. – Они нашли его форму в школе, и теперь они знают, что он был там, когда он… когда его…
Кевин чувствовал, как непроизвольно дергаются, судорожно сокращаются мышцы его тела. Грудь напряглась, глаза горели, в голове стучало.
– Они уже выяснили все о Мэтте. Это из-за того, что он не умел различать цвета. Они знают что он… что он не был нашим сыном, Кев. Я рассказала им, как Мэттью попал к нам. Рассказала о мистере Бирне и как…
– Не был нашим? – взорвался Кевин. – Мэттью не был нашим сыном? Кем же он был тогда, ты, дура? Какое им дело, от кого он родился? Ты слышишь меня, Пэтс? Какое им, сволочам, дело до этого?
– Но им надо во всем разобраться…
– Ничего им не надо. Какая теперь разница?
Мальчика нет. Он мертв. Он не вернется к нам, до чего бы там ни докопались эти полицейские ищейки. Ты поняла меня? Это ничего не изменит.
– Они должны найти того, кто его убил, Кев. Они обязаны это сделать.
– Это не вернет нам Мэттью! Черт тебя побери, это его не воскресит. Ты что, остатка мозгов уже лишилась? Дура! Дура набитая!
У нее вырвался слабый крик, похожий скорее на скулеж забитой собаки.
– Я только помочь!
– Помочь? Господи, это ты-то хотела помочь? – Кевин схватил подушку. Руки, так и не отмытые после целого дня работы, оставили на наволочке черные пятна, такие же следы появились на простыне в том месте, где она соприкасалась с рабочими штанами Кевина.
– Ты пачкаешь постель Мэтти, – устало и сварливо попрекнула его Пэтси. – Теперь мне придется сменить белье.
Кевин резко вскинул голову.
– Зачем? – поинтересовался он. Жена не ответила, и он, дав наконец себе волю, заорал, уже не сдерживая ярость: – Зачем? Отвечай, Пэтси: зачем?
Она не говорила ни слова, только пятилась к двери, как-то неуклюже вывернув руку, прикрывая ею затылок. Кевин знал этот жест: так Пэтси показывала свою растерянность, готовясь к бегству. Он не намеревался отпускать ее.
– Я задал тебе вопрос. Будь добра ответить. Пэтси тупо уставилась на него. Ее лицо скрывалось в тени, глаза казались темными провалами на лице, непроницаемые, бесчувственные, бездумные. Стоит тут и рассуждает о постельном белье,.. только и думает что о стирке… наелась сэндвичей, попила чайку, пообщалась с детективами, а тело их сына тем временем лежит в Слоу в морге, ожидая скальпеля хирурга, который уничтожит последний след его кратковечной, хрупкой прелести.
– Отвечай!
Пэтси повернулась, хотела уйти. Кевин взметнулся с кровати, в два прыжка пересек комнату, схватил жену за руку и резко развернул ее к себе.
– Не смей поворачиваться спиной, когда я с тобой разговариваю. Не смей, ясно тебе?! Не смей!
Пэтси дернулась, вырываясь.
– Пусти меня! – У нее изо рта брызнула слюна. – Пусти, Кевин. Ты с ума сошел, ты болен…
Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Пэтси вскрикнула, снова попыталась высвободиться.
– Нет! Не надо!
Он опять ударил ее, на этот раз кулаком, почувствовал, как резко и сильно костяшки его пальцев врезались в челюсть. От удара голова Пэтси мотнулась вбок, она пошатнулась и упала бы, если б Кевин не удерживал ее за руку.
Она вскрикнула только:
– Кев!
Но он уже прижал ее к стене, ударил головой в грудь и принялся неистово молотить кулаками по ребрам. Разорвав на жене халат, он стал наносить удары по ее бедрам, впился ногтями в обнаженную грудь. Он изрыгал самые омерзительные проклятия, какие только знал. Но так и не сумел заплакать.
16
– Кев? – Она уже стоит на пороге, расплывшаяся фигура в неопрятном халате. Подол не выровнен, с одного бока приподнят выше колена, ворот распахнут, грудь того и гляди вывалится, весь шелк в пятнах. Подумать только, Мэттью подарил ей этот халат на Рождество, и что она с ним сделала!
«Полковник Боннэми и Джин сказали, он тебе понравится, мамочка. Они сказали– тебе очень понравится. Ну как, мам? Тебе правда нравится? Я к нему и тапочки купил. Только я не мог разобрать, точно ли они подходят по цвету к драконам».
Кевин пытался найти в себе какую-то опору стену, которая могла бы отгородить его от воспоминаний. Мальчик умер. Умер! Никакая сила не вернет его.
Пэтси неуверенно шагнула через порог.
– Полицейские опять приходили, – начала она.
– И что с того? – Он сам слышал, как злобно звучит его голос.
– Мэтти не сбежал из школы, Кев.
Кевину показалось, что в ее словах проскользнуло облегчение, ее боль смягчилась. Он не верил своим ушам. Какие-то детали, какие-то ничего не стоящие подробности что-то меняют для нее? Их сын мертв. Мертв! Он не уехал в школу, не отправился в гости к друзьям – он мертв, он никогда не возвратится домой.
– Ты слышишь, Кев? Мэтти не…
– Будь ты проклята! Какое мне дело до этого? Что это меняет?
Пэтси вздрогнула всем телом, но не отступила.
– Мы же сказали полицейским, что он не мог сбежать. И мы были правы, Кев. Мэтти не такой, чтобы бегать от неприятностей. Наш Мэтт не такой. – Она сделала еще один шаг. Тапочки глухо стучали по голому деревянному полу. – Они нашли его форму в школе, и теперь они знают, что он был там, когда он… когда его…
Кевин чувствовал, как непроизвольно дергаются, судорожно сокращаются мышцы его тела. Грудь напряглась, глаза горели, в голове стучало.
– Они уже выяснили все о Мэтте. Это из-за того, что он не умел различать цвета. Они знают что он… что он не был нашим сыном, Кев. Я рассказала им, как Мэттью попал к нам. Рассказала о мистере Бирне и как…
– Не был нашим? – взорвался Кевин. – Мэттью не был нашим сыном? Кем же он был тогда, ты, дура? Какое им дело, от кого он родился? Ты слышишь меня, Пэтс? Какое им, сволочам, дело до этого?
– Но им надо во всем разобраться…
– Ничего им не надо. Какая теперь разница?
Мальчика нет. Он мертв. Он не вернется к нам, до чего бы там ни докопались эти полицейские ищейки. Ты поняла меня? Это ничего не изменит.
– Они должны найти того, кто его убил, Кев. Они обязаны это сделать.
– Это не вернет нам Мэттью! Черт тебя побери, это его не воскресит. Ты что, остатка мозгов уже лишилась? Дура! Дура набитая!
У нее вырвался слабый крик, похожий скорее на скулеж забитой собаки.
– Я только помочь!
– Помочь? Господи, это ты-то хотела помочь? – Кевин схватил подушку. Руки, так и не отмытые после целого дня работы, оставили на наволочке черные пятна, такие же следы появились на простыне в том месте, где она соприкасалась с рабочими штанами Кевина.
– Ты пачкаешь постель Мэтти, – устало и сварливо попрекнула его Пэтси. – Теперь мне придется сменить белье.
Кевин резко вскинул голову.
– Зачем? – поинтересовался он. Жена не ответила, и он, дав наконец себе волю, заорал, уже не сдерживая ярость: – Зачем? Отвечай, Пэтси: зачем?
Она не говорила ни слова, только пятилась к двери, как-то неуклюже вывернув руку, прикрывая ею затылок. Кевин знал этот жест: так Пэтси показывала свою растерянность, готовясь к бегству. Он не намеревался отпускать ее.
– Я задал тебе вопрос. Будь добра ответить. Пэтси тупо уставилась на него. Ее лицо скрывалось в тени, глаза казались темными провалами на лице, непроницаемые, бесчувственные, бездумные. Стоит тут и рассуждает о постельном белье,.. только и думает что о стирке… наелась сэндвичей, попила чайку, пообщалась с детективами, а тело их сына тем временем лежит в Слоу в морге, ожидая скальпеля хирурга, который уничтожит последний след его кратковечной, хрупкой прелести.
– Отвечай!
Пэтси повернулась, хотела уйти. Кевин взметнулся с кровати, в два прыжка пересек комнату, схватил жену за руку и резко развернул ее к себе.
– Не смей поворачиваться спиной, когда я с тобой разговариваю. Не смей, ясно тебе?! Не смей!
Пэтси дернулась, вырываясь.
– Пусти меня! – У нее изо рта брызнула слюна. – Пусти, Кевин. Ты с ума сошел, ты болен…
Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Пэтси вскрикнула, снова попыталась высвободиться.
– Нет! Не надо!
Он опять ударил ее, на этот раз кулаком, почувствовал, как резко и сильно костяшки его пальцев врезались в челюсть. От удара голова Пэтси мотнулась вбок, она пошатнулась и упала бы, если б Кевин не удерживал ее за руку.
Она вскрикнула только:
– Кев!
Но он уже прижал ее к стене, ударил головой в грудь и принялся неистово молотить кулаками по ребрам. Разорвав на жене халат, он стал наносить удары по ее бедрам, впился ногтями в обнаженную грудь. Он изрыгал самые омерзительные проклятия, какие только знал. Но так и не сумел заплакать.
16
Линли не поехал на подземную парковку, он остановил автомобиль возле вращающейся двери, сквозь которую работники Скотленд-Ярда и посетители проходили в приемную. Секретари и служащие уже выходили из здания, пересекали улицу, направляясь к станции метро Сент-Джеймс-парк. Сержант Хейверс завистливо вздохнула, следя, как они раскрывают зонты под дождем.
– Если б я выбрала себе другую работу, я бы, по крайней мере, питалась регулярно, – пожаловалась она.
– Но вы бы не испытали душевного удовлетворения и восторгов охоты за истиной.
– Именно, именно, – подхватила она. – Хотя, чтобы передать чувства, вызванные во мне встречей с Джилсом Бирном, слово «восторг» покажется слишком слабым. Как это так удачно получилось, что лишь он один посвящен в тайну самоубийства Эдварда Хсу?
– Есть и еще один человек, которому известна эта тайна.
– Кто же это?
– Мать Мэттью.
– Значит, вы поверили в эту историю? – А разве вы можете ее опровергнуть? Барбара фыркнула:
– Эта– как ее– Рена, кажется? Сидела, прижавшись к нему, поглаживала его, успокаивала, если мы уж слишком на него давили. Да уж, наш Джилс – любитель экзотических дам. Чем он их так привлекает? Господи, я этого понять не могу. Почем знать, может быть, у Эдварда Хсу имелась сестра, кузина, еще кто-нибудь, и эта малышка чересчур сдружилась с нашим приятелем Джилсом, а когда он обработал ее и Мэттью был уже в проекте, он ее бросил. Эдди узнал, что его наставник, его божество – колосс на глиняных ногах, и спрыгнул с крыши часовни.
– Красивая теория, сержант. Прекрасное сочетание греческой трагедии и средневекового моралите. Боюсь только, она совершенно неправдоподобна. Неужели, по-вашему, юноша покончил с собой только оттого, что узнал о дурном поступке Джилса Бирна, о его неверности, каком-то нравственном изъяне, неисполнении долга– не важно, Что там еще.
– А чем плоха моя теория? Я буду крепко держаться за нее, и вам советую. Попомните мое слово, Джиле что-то от нас утаивает. Готова поставить последний пенни– малышка Рена посвящена в это. Он лжет в глаза и не краснеет, но Рена ни разу за всю нашу встречу не подняла голову. Вы заметили – она избегала наших взглядов?
Линли кивнул:
– Да, это как-то странно,
– Давайте перепроверим его историю насчет родов в Эксетере. Сколько там может быть больниц? Рождение ребенка должно быть зарегистрировано. Нельзя верить Бирну на слово.
– Верно, – согласился Линли, распахивая дверь машины. – Пошлите туда констебля Нката. А мы тем временем выясним, какая информация поступила из Слоу.
Они быстро перебежали улицу под дождем и укрылись в приемной Нового Скотленд-Ярда. Две секретарши болтали с одетым в форму констеблем, охранявшим перегородку, – за этим барьером начиналась недоступная для посторонних зона полицейского штаба. Руки констебля покоились на металлической табличке с требованием предъявить удостоверение или временный пропуск. Линли и Хейверс достали свои удостоверения, и тут секретарша спохватилась:
– К вам посетитель, инспектор. Ждет с половины пятого. – Она кивнула в сторону стены, где был навеки закреплен хорошо освещенный том, на каждой странице которого описывались деяния и подвиги того или иного служащего полиции. Под ним на металлическом стуле сидела девочка в школьной форме, с ранцем под мышкой. – Ранец она прижимала к себе так крепко, словно боялась, как бы его не отняли. Девочка пристально смотрела в дальний конец комнаты, на пламя вечного огня.
Линли уже слышал ее имя, видел ее лицо на фотографии в принадлежавшем Мэттью отсеке «стойла» в Бредгар Чэмберс, но для него стало неожиданностью, что она выглядит настолько старше своих тринадцати лет. Смуглая кожа, черные или почти черные глаза, точеные черты лица. Ивоннен Ливсли, подружка детства Мэтта.
Он прошел через холл, подошел к девочке и назвал свое имя. Она внимательно, недоверчиво посмотрела на него.
– Покажите удостоверение, пожалуйста, – попросила она.
Линли снова достал свою карточку. Ивоннен прочла на ней его имя, затем ее взгляд вернулся к лицу инспектора, и тогда она поднялась со стула, удовлетворенно кивнув, и десятки переплетенных бусами косичек слегка зазвенели, соприкасаясь друг с другом.
– Я должна отдать вам одну вещь, инспектор. Это от Мэтта.
В кабинете Линли Ивоннен уселась, подтянув стул поближе к его столу. Отодвинув в сторону стопку накопившейся почты, девочка водрузила на стол свой драгоценный ранец.
– Я узнала про Мэтта только сегодня утром, – заговорила она. – Один парень слышал от своей мамы, а та от сестры, которая знакома с тетей Мэтта. Когда я узнала…– Ивоннен опустила голову, сосредоточив все внимание на замках ранца, – я хотела сбегать домой и сразу же отнести вам это, но директриса меня не отпустила. Я ей сказала, что мне нужно в полицию, а она решила, что я прикидываюсь. – Девочка наконец справилась с замком и, вздохнув, достала и выложила перед Линли магнитофонную кассету. – Вот то, что вам нужно. Это тот подонок, который убил его.
Произнеся эти слова, Ивоннен откинулась на спинку стула, наблюдая за реакцией Линли. Сержант Хейверс закрыла дверь кабинета и тоже села. Линли осторожно взял кассету: – Что это такое?
Ивоннен коротко кивнула, словно этот вопрос понравился ей. Линли прошел какое-то неведомое испытание, которое девочка предусмотрела для него. Закинув ногу на ногу, Ивоннен убрала с лица косички. Бусинки опять мелодично звякнули. Девочка засунула руку в ранец и на этот раз извлекла маленький магнитофон.
– Я получила кассету по почте ровно три недели назад, – пояснила она. – Мэтт приложил к ней записку, просил меня спрятать кассету как можно надежнее и никому не говорить про нее, не говорить, что она у меня, даже не упоминать, что я получила от него письмо. Еще он написал, что эта пленка– копия той, что он оставил у себя, а остальное он расскажет при встрече. Вот и все. Я тог да же прослушала ее, но я… я не понимала, правда не понимала. Пока не узнала, что случилось с Мэттом. Вот, слушайте.
Она взяла у Линли кассету и вставила ее в магнитофон. Они услышали, как тонко вскрикнул мальчик – слов было не разобрать. В ответ послышалось ворчание, сильный удар, а затем несколько раз повторившийся стук, словно мальчика швырнули на пол и теперь колотили об него головой. Новый вопль, приглушенный, исполненный муки. И тут раздался голос палача, зловещий шепот спокойный, с нотками затаенного садистского наслаждения:
– Вздуть тебя, красавчик? Вздуть тебя? Вздуть? А что это у нас за симпатичная штучка в штанах? Ай-ай-ай! Дай-ка посмотреть…
Еще один крик. Чей-то голос протестует:
– Отстань от него! Слышишь? Отстань! Оставь его в покое!
И снова тот же зловещий, очень тихий голос:
– Что, тебя тоже разобрало? Иди сюда, посмотри.
Третий голос, жалобный, слезливый:
– Нет, нет, не надо! И смех:
– Ты же это любишь, красавчик. Тебе это нравится, правда? – Снова удар, еще один глухой вопль.
Линли наклонился вперед и выключил магнитофон.
– Там есть еще, – поспешно произнесла Ивоннен. – И чем дальше, тем ужаснее. Вы разве не будете слушать до конца?
– Вы понимаете, что на этой пленке? – вместо ответа спросил ее Линли.
Ивоннен вынула кассету и аккуратно положила ее на стол.
– Дальше еще ужаснее, – повторила она. – Я Действительно не все поняла, когда слушала в первьй раз. Я-то думала… Понимаете, эти мальчики, они же учатся в такой шикарной школе. Вот уж не ожидала…– Она запнулась, тщетно подыскивая слова. Какой бы взрослой и умудренной опытом ни казалась она внешне, ей ведь едва сровнялось тринадцать лет.
Линли помедлил, давая девочке время успокоиться.
– Ты ни в чем не виновата, Ивоннен, – попытался он утешить ее. – Ты, конечно же, не могла понять, что все это значит. Ты только расскажи мне, что тебе известно.
Девочка подняла голову.
– Еще во время зимних каникул Мэтт попросил научить его, как установить в комнате подслушивающее устройство.
– Довольно необычная просьба.
– Не для нас с Мээтом. Я давно вожусь с такими штучками. Мэтт знал это. Я уже два года ими занимаюсь.
– Занимаешься подслушивающими устройствами?
– Сперва это было хобби. Я попросту засунула микрофон в большое блюдо в гостиной. Теперь я умею работать с направленным звуком. Мне это нравится. Я бы хотела стать звукооператором в кино или на телевидении, как тот парень в фильме «Blow out». Вы видели этот фильм?
– Нет.
– Жаль. Фильм классный! Герой– его играет Джон Траволта, – уточнила Ивоннен на всякий случай, – как раз работал звукооператором. Я очень этим заинтересовалась и начала экспериментировать. Когда я засунула микрофон в блюдо, эхо разносилось по всей гостиной, так что я поняла —недостаточно просто спрятать где-то магнитофон. Нужно что-то поменьше и понадежнее.
– Жучок.
– Перед Рождеством я попыталась прослушать спальню мамы, думала, может, она расскажет своему дружку, что собирается подарить мне на праздник, но запись получилась – скучнее не бывает, она знай себе стонет, когда парень ее обрабатывает, а тот только приговаривает: «Крошка, крошка, крошка!» Я дала Мэтту послушать, чтобы похвастаться. И еще я записала разговор двух учителей в школе– с пятидесяти ярдов, с помощью направленного микрофона. Здорово получилось!
– И тогда Мэттью додумался поставить прослушивающее устройство в школе?
Ивоннен кивнула.
– Мне он сказал только, что хочет поставить жучок в одной из спален общежития, и спросил, как лучше это сделать. Он в этом совершенно не разбирался, но нужно ему было – прямо позарез. Я думала, он затеял какую-то игру, и посоветовала использовать микрофон, который включается при звуке человеческого голоса. Я ему одолжила вот этот самый магнитофон, он уже старый. Он вернул его по почте вместе с кассетой.
– Он не сказал, в чьей спальне собирается Установить микрофон?
– Нет, не сказал. Он только спросил, как это делать. Я сказала ему: спрячь микрофон в зоне звучания интересующих тебя голосов или звуков, чтобы вокруг было поменьше помех, иначе фон заглушит запись. Еще я его предупредила, что место надо осмотреть заранее и сделать по крайней мере две предварительные пробы, чтобы получить первоклассную запись. Он задал еще пару вопросов и забрал магнитофон, а больше к этому разговору не возвращался. А потом, три недели назад, я получила от него посылку.
– Он что-нибудь рассказывал тебе о школе Ивоннен? О тамошних приятелях? О своих делах?
Девочка печально покачала головой:
– Говорил, все в порядке. Больше он ничего не говорил. Все в порядке– и все тут. Только вот.,. – Нахмурившись, она вновь принялась щелкать тугим замком ранца.
– Понимаете… когда я спрашивала его насчет школы, Мэтт тут же менял тему. Вроде как не хотел говорить об этом, но боялся проболтаться, если я стану приставать. Я, дура, не настаивала.
«О, какие у нас тут орешки! Давай-давай, покажи! Малюсенькие, а? Ну-ка, сдавим их хорошенько. Теперь-то он заревет, верно? Ты как думаешь? Заревет?» – «Нет! Перестань! Умоляю! Я не могу.» Сержант Хейверс вернулась в кабинет, и Линли выключил магнитофон. Хейверс вновь дисциплинированно прикрыла за собой дверь и, не садясь, проследовала к окну. Дождь выбивал частую дробь по стеклу. Барбара отпила глоток из пластикового стаканчика. Линли распознал запах куриного бульона.
– Отправили девочку домой?
– Констебль Нката отвезет ее, – устало улыбнулась Барбара. – Он только глянул на нее, разглядел будущую красавицу и вызвался ее проводить.
– Да, он парень открытый.
– Это всем известно. – Хейверс подошла к столу и опустилась на стул. На поверхности бульона плавали желтые комки жира. Барбара подозрительно посмотрела, поморщившись, одним глотком осушила стакан и бросила его в мусорную корзину. – Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали.
Линли потер глаза. Они болели так, словно он весь день читал без очков.
– Возможно, – согласился он.
– Да уж, «возможно», – с кроткой насмешкой отозвалась она. – Вы же слышали пленку. Кто-то из старших издевался над третьеклассником. Мы уже обсуждали это вчера утром, инспектор. Вы сами сказали, что ребятишки, с которыми вы разговаривали, казались запуганными. Теперь мы знаем, в чем дело. Кто-то регулярно издевался над Мэттом Уотли, и теперь они все дрожат, как бы и до них не дошел черед.
Линли покачал головой и вынул кассету.
– Не могу согласиться с вами, Хейверс.
– Почему?
– Потому что Мэтт сказал Ивоннен, что хочет установить жучок в одной из спален. Он не сказал «в своей комнате».
– Наверное, он имел в виду комнату этого садиста.
– Оно бы так, но на кассете слышны и другие голоса, кроме этого мерзавца и его жертвы. Детские голоса, голоса других третьеклассников.
– Тогда кто же?..
– Я уверен: это Гарри Морант. Смотрите: если принять гипотезу, что насилию подвергался Гарри, а не Мэттью, все сходится. Тот негодяй нарушал школьный устав, причем в течение долгого времени. Такая школа, как Бредгар Чэмберс, не может допустить подобного поведения. Если бы насильника разоблачили, его с позором выгнали бы. Мэттью знал, что происходит. Все остальные тоже знали– и все молчали, потому что к этому принуждал их школьный кодекс чести.
– Не доносить на товарищей?
– Вы понимаете, как это подействовало на Мэттью? Кевин Уотли заметил, что мальчик все больше и больше уходил в себя, однако Пэтси утверждает, что на его теле не было ни синяка, ни ссадины, так что мы не можем подозревать, будто кто-то издевался над ним. Вспомним также разговор между полковником Боннеми и Мэттью: Мэттью взволновал девиз школы – «Да будет честь и розгой, и опорой». Все сходится. Неписаный кодекс требовал, чтобы Мэттью никому не говорил о пытках, которым подвергается Гарри Морант, но девиз школы настаивал, что он обязан вмешаться, обязан сам что-то сделать, чтобы положить конец бесчинству. Таковы были с его точки зрения правила чести. Вот почему Мэттью не мог поделиться даже с родителями– он обдумывал, как ему исполнить девиз школы, не нарушив при этом неписаные правила, регулировавшие его отношения с сотоварищами.
Он нашел этот способ – вот эту запись.
– То есть шантаж?
– Именно.
– Господи! Так вот за что его убили!
– Вероятно.
У Хейверс даже зрачки расширились от ужаса.
– Значит, один из учеников… Инспектор, но они же все это знают!
Линли кивнул. Лицо его становилось все мрачнее.
– Если именно кассета привела к гибели Мэттью, то они все знали об этом с самого начала. Да, сержант, именно так. С самого начала.
Линли потянулся за утренней почтой, которую Ивоннен Ливсли столь бесцеремонно отодвинула, высвобождая место для магнитофона, рассеянно перебрал пальцами конверты и выудил из стопки открытку.
Снова весточка с Корфу, на картинке – ярко-белые строения монастыря Божьей Матери Влахернской на фоне мерцающей морской синевы, Однако это послание, в отличие от всех предыдущих, оказалось даже без обращения. Неужели Хелен все-таки добилась своего и отдаляется от него все больше и больше, пока не наступит полное отчуждение?
Два дня идет проливной дождь! Единственное развлечение – посетили музей в Гарица. Знаю, что ты сейчас думаешь. Лев Менекрата и впрямь очень мил, но после того, как посвятишь целый час созерцаниюэтой статуи, захочется и чего-то более одушевленно го для разнообразия. Что делать – от скуки и на такое согласишься! Я по уши увязла в монетах, реликвиях и всяких там обломках, выставленных поп стеклом. Когда я вернусь, ты меня и не узнаешь, такая я стану образованная .
Х
Линли понимал, что сержант Хейверс следит за каждым его движением, поэтому просто засунул открытку в карман, стараясь, чтобы лицо не выдало его чувств, заставляя себя не перечитывать по сто раз последнюю фразу. «Когда я вернусь». Быть может, Хелен уже подумывает о возвращении.
– Ничего нового, по-видимому? – нахально поинтересовалась Хейверс, подбородком указывая на карман его куртки, где лежало послание Хелен.
– Ничего нового.
Едва он произнес эти слова, как послышался резкий стук в дверь и комнату вошла Доротея Гарриман, секретарь суперинтенданта Уэбберли, начальника Линли и Хейверс. Она уже собиралась уходить с работы. Как всегда, Доротея нарядилась а-ля принцесса Уэльская: пошитый хорошим портным зеленый костюм, белая блуза, бусы из искусственного жемчуга в три ряда, необычной формы шляпа – над ней колыхались белые и зеленые перья. Волосы, отчасти скрытые под шляпой, также были подстрижены в точном соответствии с очередной прической принцессы Дианы.
– Так и знала, что успею вас застать, – пробормотала секретарша, на ходу перелистывая принесенные папки. – Вам звонили сегодня днем, детектив-инспектор Линли. Звонил… – Лучше бы она носила очки, а не косилась так, пытаясь прочитать, что написано на обложке папки. – Звонил детектив-инспектор Канерон, полицейский участок в Слоу. Предварительные результаты вскрытия…– Снова она скосила глаза, но Линли уже поднялся на ноги.
– Мэттью Уотли, – завершил он фразу и нетерпеливо протянул руку за папкой.
– Деб дома? – поинтересовался Линли, следуя по пятам за Коттером по узкой винтовой лестнице, ведущей в лабораторию Сент-Джеймса. Уже без малого восемь, обычно Сент-Джеймс не засиживался за работой допоздна. Раньше– да, раньше он мог целую ночь провести за анализами, но Линли хорошо знал, что три года назад, женившись на Деб, Сент-Джеймс решительно отказался от этой привычки.
Коттер только головой покачал. Он остановился на лестничной площадке, в тени, но в глазах его Линли сумел разглядеть тревогу.
– Ее почти весь день не было. Поехала на выставку Сесила Битона в музее Виктории и Альберта, потом по магазинам.
Не слишком убедительный предлог. Музей Виктории и Альберта закрывается рано, а ходить по магазинам Дебора терпеть не может.
– Что за покупки ей понадобились? – Голос Линли звучал скептически.
Коттер пробурчал что-то неразборчивое и продолжил восхождение.
Сент-Джеймс сидел в лаборатории, склонив шись над микроскопом, что-то подкручивая в нем добиваясь большей резкости. К микроскопу была прикреплена камера, чтобы исследователь мог сразу же запечатлеть результаты проводившегося им анализа. За окном монотонно, как морской прибой, шумел дождь, а у окна принтер почти в том же ритме выплевывал листы бумаги с напечатанными на них графиками и колонками цифр.
– К вам лорд Ашертон, мистер Сент-Джеймс, –возвестил Коттер. – Желаете кофе, бренди? Чего-нибудь еще?
Сент-Джеймс приподнял голову. Линли с испугом отметил на худом лице друга приметы гложущей его печали, морщины, проложенные усталостью и отчаянием.
– Мне ничего не нужно, Коттер, – сказал хозяин. – А тебе, Томми?
Линли тоже отказался. Они помолчали, пока дворецкий не оставил их наедине. Даже сейчас, когда Линли имел законный предлог обратиться к другу за помощью, ему было нелегко начать разговор. Слишком о многом они помнили, слишком многие темы давно сочли запретными.
Отодвинув от лабораторного стола стул, Линли сел и положил папку возле микроскопа. Сент-Джеймс открыл папку, просмотрел лежавшие в ней документы.
– Это предварительный результат? – уточнил он.
– Все, что удалось выявить. Токсикологический анализ ничего не показал. На теле нет следов травм.
– А ожоги?
– Да, ожоги от сигареты, как мы и думали, но от них он не мог умереть.
– В волосах обнаружены волокна, – прочел Сент-Джеймс.
– Что это за волокна? Природная ткань или синтетическая? Ты не спрашивал Канерона?
– Если б я выбрала себе другую работу, я бы, по крайней мере, питалась регулярно, – пожаловалась она.
– Но вы бы не испытали душевного удовлетворения и восторгов охоты за истиной.
– Именно, именно, – подхватила она. – Хотя, чтобы передать чувства, вызванные во мне встречей с Джилсом Бирном, слово «восторг» покажется слишком слабым. Как это так удачно получилось, что лишь он один посвящен в тайну самоубийства Эдварда Хсу?
– Есть и еще один человек, которому известна эта тайна.
– Кто же это?
– Мать Мэттью.
– Значит, вы поверили в эту историю? – А разве вы можете ее опровергнуть? Барбара фыркнула:
– Эта– как ее– Рена, кажется? Сидела, прижавшись к нему, поглаживала его, успокаивала, если мы уж слишком на него давили. Да уж, наш Джилс – любитель экзотических дам. Чем он их так привлекает? Господи, я этого понять не могу. Почем знать, может быть, у Эдварда Хсу имелась сестра, кузина, еще кто-нибудь, и эта малышка чересчур сдружилась с нашим приятелем Джилсом, а когда он обработал ее и Мэттью был уже в проекте, он ее бросил. Эдди узнал, что его наставник, его божество – колосс на глиняных ногах, и спрыгнул с крыши часовни.
– Красивая теория, сержант. Прекрасное сочетание греческой трагедии и средневекового моралите. Боюсь только, она совершенно неправдоподобна. Неужели, по-вашему, юноша покончил с собой только оттого, что узнал о дурном поступке Джилса Бирна, о его неверности, каком-то нравственном изъяне, неисполнении долга– не важно, Что там еще.
– А чем плоха моя теория? Я буду крепко держаться за нее, и вам советую. Попомните мое слово, Джиле что-то от нас утаивает. Готова поставить последний пенни– малышка Рена посвящена в это. Он лжет в глаза и не краснеет, но Рена ни разу за всю нашу встречу не подняла голову. Вы заметили – она избегала наших взглядов?
Линли кивнул:
– Да, это как-то странно,
– Давайте перепроверим его историю насчет родов в Эксетере. Сколько там может быть больниц? Рождение ребенка должно быть зарегистрировано. Нельзя верить Бирну на слово.
– Верно, – согласился Линли, распахивая дверь машины. – Пошлите туда констебля Нката. А мы тем временем выясним, какая информация поступила из Слоу.
Они быстро перебежали улицу под дождем и укрылись в приемной Нового Скотленд-Ярда. Две секретарши болтали с одетым в форму констеблем, охранявшим перегородку, – за этим барьером начиналась недоступная для посторонних зона полицейского штаба. Руки констебля покоились на металлической табличке с требованием предъявить удостоверение или временный пропуск. Линли и Хейверс достали свои удостоверения, и тут секретарша спохватилась:
– К вам посетитель, инспектор. Ждет с половины пятого. – Она кивнула в сторону стены, где был навеки закреплен хорошо освещенный том, на каждой странице которого описывались деяния и подвиги того или иного служащего полиции. Под ним на металлическом стуле сидела девочка в школьной форме, с ранцем под мышкой. – Ранец она прижимала к себе так крепко, словно боялась, как бы его не отняли. Девочка пристально смотрела в дальний конец комнаты, на пламя вечного огня.
Линли уже слышал ее имя, видел ее лицо на фотографии в принадлежавшем Мэттью отсеке «стойла» в Бредгар Чэмберс, но для него стало неожиданностью, что она выглядит настолько старше своих тринадцати лет. Смуглая кожа, черные или почти черные глаза, точеные черты лица. Ивоннен Ливсли, подружка детства Мэтта.
Он прошел через холл, подошел к девочке и назвал свое имя. Она внимательно, недоверчиво посмотрела на него.
– Покажите удостоверение, пожалуйста, – попросила она.
Линли снова достал свою карточку. Ивоннен прочла на ней его имя, затем ее взгляд вернулся к лицу инспектора, и тогда она поднялась со стула, удовлетворенно кивнув, и десятки переплетенных бусами косичек слегка зазвенели, соприкасаясь друг с другом.
– Я должна отдать вам одну вещь, инспектор. Это от Мэтта.
В кабинете Линли Ивоннен уселась, подтянув стул поближе к его столу. Отодвинув в сторону стопку накопившейся почты, девочка водрузила на стол свой драгоценный ранец.
– Я узнала про Мэтта только сегодня утром, – заговорила она. – Один парень слышал от своей мамы, а та от сестры, которая знакома с тетей Мэтта. Когда я узнала…– Ивоннен опустила голову, сосредоточив все внимание на замках ранца, – я хотела сбегать домой и сразу же отнести вам это, но директриса меня не отпустила. Я ей сказала, что мне нужно в полицию, а она решила, что я прикидываюсь. – Девочка наконец справилась с замком и, вздохнув, достала и выложила перед Линли магнитофонную кассету. – Вот то, что вам нужно. Это тот подонок, который убил его.
Произнеся эти слова, Ивоннен откинулась на спинку стула, наблюдая за реакцией Линли. Сержант Хейверс закрыла дверь кабинета и тоже села. Линли осторожно взял кассету: – Что это такое?
Ивоннен коротко кивнула, словно этот вопрос понравился ей. Линли прошел какое-то неведомое испытание, которое девочка предусмотрела для него. Закинув ногу на ногу, Ивоннен убрала с лица косички. Бусинки опять мелодично звякнули. Девочка засунула руку в ранец и на этот раз извлекла маленький магнитофон.
– Я получила кассету по почте ровно три недели назад, – пояснила она. – Мэтт приложил к ней записку, просил меня спрятать кассету как можно надежнее и никому не говорить про нее, не говорить, что она у меня, даже не упоминать, что я получила от него письмо. Еще он написал, что эта пленка– копия той, что он оставил у себя, а остальное он расскажет при встрече. Вот и все. Я тог да же прослушала ее, но я… я не понимала, правда не понимала. Пока не узнала, что случилось с Мэттом. Вот, слушайте.
Она взяла у Линли кассету и вставила ее в магнитофон. Они услышали, как тонко вскрикнул мальчик – слов было не разобрать. В ответ послышалось ворчание, сильный удар, а затем несколько раз повторившийся стук, словно мальчика швырнули на пол и теперь колотили об него головой. Новый вопль, приглушенный, исполненный муки. И тут раздался голос палача, зловещий шепот спокойный, с нотками затаенного садистского наслаждения:
– Вздуть тебя, красавчик? Вздуть тебя? Вздуть? А что это у нас за симпатичная штучка в штанах? Ай-ай-ай! Дай-ка посмотреть…
Еще один крик. Чей-то голос протестует:
– Отстань от него! Слышишь? Отстань! Оставь его в покое!
И снова тот же зловещий, очень тихий голос:
– Что, тебя тоже разобрало? Иди сюда, посмотри.
Третий голос, жалобный, слезливый:
– Нет, нет, не надо! И смех:
– Ты же это любишь, красавчик. Тебе это нравится, правда? – Снова удар, еще один глухой вопль.
Линли наклонился вперед и выключил магнитофон.
– Там есть еще, – поспешно произнесла Ивоннен. – И чем дальше, тем ужаснее. Вы разве не будете слушать до конца?
– Вы понимаете, что на этой пленке? – вместо ответа спросил ее Линли.
Ивоннен вынула кассету и аккуратно положила ее на стол.
– Дальше еще ужаснее, – повторила она. – Я Действительно не все поняла, когда слушала в первьй раз. Я-то думала… Понимаете, эти мальчики, они же учатся в такой шикарной школе. Вот уж не ожидала…– Она запнулась, тщетно подыскивая слова. Какой бы взрослой и умудренной опытом ни казалась она внешне, ей ведь едва сровнялось тринадцать лет.
Линли помедлил, давая девочке время успокоиться.
– Ты ни в чем не виновата, Ивоннен, – попытался он утешить ее. – Ты, конечно же, не могла понять, что все это значит. Ты только расскажи мне, что тебе известно.
Девочка подняла голову.
– Еще во время зимних каникул Мэтт попросил научить его, как установить в комнате подслушивающее устройство.
– Довольно необычная просьба.
– Не для нас с Мээтом. Я давно вожусь с такими штучками. Мэтт знал это. Я уже два года ими занимаюсь.
– Занимаешься подслушивающими устройствами?
– Сперва это было хобби. Я попросту засунула микрофон в большое блюдо в гостиной. Теперь я умею работать с направленным звуком. Мне это нравится. Я бы хотела стать звукооператором в кино или на телевидении, как тот парень в фильме «Blow out». Вы видели этот фильм?
– Нет.
– Жаль. Фильм классный! Герой– его играет Джон Траволта, – уточнила Ивоннен на всякий случай, – как раз работал звукооператором. Я очень этим заинтересовалась и начала экспериментировать. Когда я засунула микрофон в блюдо, эхо разносилось по всей гостиной, так что я поняла —недостаточно просто спрятать где-то магнитофон. Нужно что-то поменьше и понадежнее.
– Жучок.
– Перед Рождеством я попыталась прослушать спальню мамы, думала, может, она расскажет своему дружку, что собирается подарить мне на праздник, но запись получилась – скучнее не бывает, она знай себе стонет, когда парень ее обрабатывает, а тот только приговаривает: «Крошка, крошка, крошка!» Я дала Мэтту послушать, чтобы похвастаться. И еще я записала разговор двух учителей в школе– с пятидесяти ярдов, с помощью направленного микрофона. Здорово получилось!
– И тогда Мэттью додумался поставить прослушивающее устройство в школе?
Ивоннен кивнула.
– Мне он сказал только, что хочет поставить жучок в одной из спален общежития, и спросил, как лучше это сделать. Он в этом совершенно не разбирался, но нужно ему было – прямо позарез. Я думала, он затеял какую-то игру, и посоветовала использовать микрофон, который включается при звуке человеческого голоса. Я ему одолжила вот этот самый магнитофон, он уже старый. Он вернул его по почте вместе с кассетой.
– Он не сказал, в чьей спальне собирается Установить микрофон?
– Нет, не сказал. Он только спросил, как это делать. Я сказала ему: спрячь микрофон в зоне звучания интересующих тебя голосов или звуков, чтобы вокруг было поменьше помех, иначе фон заглушит запись. Еще я его предупредила, что место надо осмотреть заранее и сделать по крайней мере две предварительные пробы, чтобы получить первоклассную запись. Он задал еще пару вопросов и забрал магнитофон, а больше к этому разговору не возвращался. А потом, три недели назад, я получила от него посылку.
– Он что-нибудь рассказывал тебе о школе Ивоннен? О тамошних приятелях? О своих делах?
Девочка печально покачала головой:
– Говорил, все в порядке. Больше он ничего не говорил. Все в порядке– и все тут. Только вот.,. – Нахмурившись, она вновь принялась щелкать тугим замком ранца.
– Понимаете… когда я спрашивала его насчет школы, Мэтт тут же менял тему. Вроде как не хотел говорить об этом, но боялся проболтаться, если я стану приставать. Я, дура, не настаивала.
«О, какие у нас тут орешки! Давай-давай, покажи! Малюсенькие, а? Ну-ка, сдавим их хорошенько. Теперь-то он заревет, верно? Ты как думаешь? Заревет?» – «Нет! Перестань! Умоляю! Я не могу.» Сержант Хейверс вернулась в кабинет, и Линли выключил магнитофон. Хейверс вновь дисциплинированно прикрыла за собой дверь и, не садясь, проследовала к окну. Дождь выбивал частую дробь по стеклу. Барбара отпила глоток из пластикового стаканчика. Линли распознал запах куриного бульона.
– Отправили девочку домой?
– Констебль Нката отвезет ее, – устало улыбнулась Барбара. – Он только глянул на нее, разглядел будущую красавицу и вызвался ее проводить.
– Да, он парень открытый.
– Это всем известно. – Хейверс подошла к столу и опустилась на стул. На поверхности бульона плавали желтые комки жира. Барбара подозрительно посмотрела, поморщившись, одним глотком осушила стакан и бросила его в мусорную корзину. – Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали.
Линли потер глаза. Они болели так, словно он весь день читал без очков.
– Возможно, – согласился он.
– Да уж, «возможно», – с кроткой насмешкой отозвалась она. – Вы же слышали пленку. Кто-то из старших издевался над третьеклассником. Мы уже обсуждали это вчера утром, инспектор. Вы сами сказали, что ребятишки, с которыми вы разговаривали, казались запуганными. Теперь мы знаем, в чем дело. Кто-то регулярно издевался над Мэттом Уотли, и теперь они все дрожат, как бы и до них не дошел черед.
Линли покачал головой и вынул кассету.
– Не могу согласиться с вами, Хейверс.
– Почему?
– Потому что Мэтт сказал Ивоннен, что хочет установить жучок в одной из спален. Он не сказал «в своей комнате».
– Наверное, он имел в виду комнату этого садиста.
– Оно бы так, но на кассете слышны и другие голоса, кроме этого мерзавца и его жертвы. Детские голоса, голоса других третьеклассников.
– Тогда кто же?..
– Я уверен: это Гарри Морант. Смотрите: если принять гипотезу, что насилию подвергался Гарри, а не Мэттью, все сходится. Тот негодяй нарушал школьный устав, причем в течение долгого времени. Такая школа, как Бредгар Чэмберс, не может допустить подобного поведения. Если бы насильника разоблачили, его с позором выгнали бы. Мэттью знал, что происходит. Все остальные тоже знали– и все молчали, потому что к этому принуждал их школьный кодекс чести.
– Не доносить на товарищей?
– Вы понимаете, как это подействовало на Мэттью? Кевин Уотли заметил, что мальчик все больше и больше уходил в себя, однако Пэтси утверждает, что на его теле не было ни синяка, ни ссадины, так что мы не можем подозревать, будто кто-то издевался над ним. Вспомним также разговор между полковником Боннеми и Мэттью: Мэттью взволновал девиз школы – «Да будет честь и розгой, и опорой». Все сходится. Неписаный кодекс требовал, чтобы Мэттью никому не говорил о пытках, которым подвергается Гарри Морант, но девиз школы настаивал, что он обязан вмешаться, обязан сам что-то сделать, чтобы положить конец бесчинству. Таковы были с его точки зрения правила чести. Вот почему Мэттью не мог поделиться даже с родителями– он обдумывал, как ему исполнить девиз школы, не нарушив при этом неписаные правила, регулировавшие его отношения с сотоварищами.
Он нашел этот способ – вот эту запись.
– То есть шантаж?
– Именно.
– Господи! Так вот за что его убили!
– Вероятно.
У Хейверс даже зрачки расширились от ужаса.
– Значит, один из учеников… Инспектор, но они же все это знают!
Линли кивнул. Лицо его становилось все мрачнее.
– Если именно кассета привела к гибели Мэттью, то они все знали об этом с самого начала. Да, сержант, именно так. С самого начала.
Линли потянулся за утренней почтой, которую Ивоннен Ливсли столь бесцеремонно отодвинула, высвобождая место для магнитофона, рассеянно перебрал пальцами конверты и выудил из стопки открытку.
Снова весточка с Корфу, на картинке – ярко-белые строения монастыря Божьей Матери Влахернской на фоне мерцающей морской синевы, Однако это послание, в отличие от всех предыдущих, оказалось даже без обращения. Неужели Хелен все-таки добилась своего и отдаляется от него все больше и больше, пока не наступит полное отчуждение?
Два дня идет проливной дождь! Единственное развлечение – посетили музей в Гарица. Знаю, что ты сейчас думаешь. Лев Менекрата и впрямь очень мил, но после того, как посвятишь целый час созерцаниюэтой статуи, захочется и чего-то более одушевленно го для разнообразия. Что делать – от скуки и на такое согласишься! Я по уши увязла в монетах, реликвиях и всяких там обломках, выставленных поп стеклом. Когда я вернусь, ты меня и не узнаешь, такая я стану образованная .
Х
Линли понимал, что сержант Хейверс следит за каждым его движением, поэтому просто засунул открытку в карман, стараясь, чтобы лицо не выдало его чувств, заставляя себя не перечитывать по сто раз последнюю фразу. «Когда я вернусь». Быть может, Хелен уже подумывает о возвращении.
– Ничего нового, по-видимому? – нахально поинтересовалась Хейверс, подбородком указывая на карман его куртки, где лежало послание Хелен.
– Ничего нового.
Едва он произнес эти слова, как послышался резкий стук в дверь и комнату вошла Доротея Гарриман, секретарь суперинтенданта Уэбберли, начальника Линли и Хейверс. Она уже собиралась уходить с работы. Как всегда, Доротея нарядилась а-ля принцесса Уэльская: пошитый хорошим портным зеленый костюм, белая блуза, бусы из искусственного жемчуга в три ряда, необычной формы шляпа – над ней колыхались белые и зеленые перья. Волосы, отчасти скрытые под шляпой, также были подстрижены в точном соответствии с очередной прической принцессы Дианы.
– Так и знала, что успею вас застать, – пробормотала секретарша, на ходу перелистывая принесенные папки. – Вам звонили сегодня днем, детектив-инспектор Линли. Звонил… – Лучше бы она носила очки, а не косилась так, пытаясь прочитать, что написано на обложке папки. – Звонил детектив-инспектор Канерон, полицейский участок в Слоу. Предварительные результаты вскрытия…– Снова она скосила глаза, но Линли уже поднялся на ноги.
– Мэттью Уотли, – завершил он фразу и нетерпеливо протянул руку за папкой.
– Деб дома? – поинтересовался Линли, следуя по пятам за Коттером по узкой винтовой лестнице, ведущей в лабораторию Сент-Джеймса. Уже без малого восемь, обычно Сент-Джеймс не засиживался за работой допоздна. Раньше– да, раньше он мог целую ночь провести за анализами, но Линли хорошо знал, что три года назад, женившись на Деб, Сент-Джеймс решительно отказался от этой привычки.
Коттер только головой покачал. Он остановился на лестничной площадке, в тени, но в глазах его Линли сумел разглядеть тревогу.
– Ее почти весь день не было. Поехала на выставку Сесила Битона в музее Виктории и Альберта, потом по магазинам.
Не слишком убедительный предлог. Музей Виктории и Альберта закрывается рано, а ходить по магазинам Дебора терпеть не может.
– Что за покупки ей понадобились? – Голос Линли звучал скептически.
Коттер пробурчал что-то неразборчивое и продолжил восхождение.
Сент-Джеймс сидел в лаборатории, склонив шись над микроскопом, что-то подкручивая в нем добиваясь большей резкости. К микроскопу была прикреплена камера, чтобы исследователь мог сразу же запечатлеть результаты проводившегося им анализа. За окном монотонно, как морской прибой, шумел дождь, а у окна принтер почти в том же ритме выплевывал листы бумаги с напечатанными на них графиками и колонками цифр.
– К вам лорд Ашертон, мистер Сент-Джеймс, –возвестил Коттер. – Желаете кофе, бренди? Чего-нибудь еще?
Сент-Джеймс приподнял голову. Линли с испугом отметил на худом лице друга приметы гложущей его печали, морщины, проложенные усталостью и отчаянием.
– Мне ничего не нужно, Коттер, – сказал хозяин. – А тебе, Томми?
Линли тоже отказался. Они помолчали, пока дворецкий не оставил их наедине. Даже сейчас, когда Линли имел законный предлог обратиться к другу за помощью, ему было нелегко начать разговор. Слишком о многом они помнили, слишком многие темы давно сочли запретными.
Отодвинув от лабораторного стола стул, Линли сел и положил папку возле микроскопа. Сент-Джеймс открыл папку, просмотрел лежавшие в ней документы.
– Это предварительный результат? – уточнил он.
– Все, что удалось выявить. Токсикологический анализ ничего не показал. На теле нет следов травм.
– А ожоги?
– Да, ожоги от сигареты, как мы и думали, но от них он не мог умереть.
– В волосах обнаружены волокна, – прочел Сент-Джеймс.
– Что это за волокна? Природная ткань или синтетическая? Ты не спрашивал Канерона?