Страница:
Они высадили сержанта Хейверс возле больницы Хоршэма, поручив дожидаться, не очнется ли Джин Боннэми, не сможет ли назвать нападавшего. Мужчины поехали под дождем дальше, в Стоук-Поджес. Непогода замедлила движение транспорта, всюду возникали пробки. Минуты текли.
Сент-Джеймс давно уже пересказал Линли то немногое, что Сесилия поведала воскресным вечером полиции. Линли чувствовал, как нарастает в душе тревога. Когда они добрались до подъездной дорожки у дома напротив церкви Сент-Джилс, уже пробило восемь.
Они вышли из машины. Линли прихватил с собой медицинский справочник, найденный на столе у Квилтера. Зажав его под мышкой, он побрел под дождем вслед за Сент-Джеймсом.
В доме было почти темно, только сквозь матовое стекло двери пробивался свет. Они постучали, но никто не ответил. Постучали во второй раз. Потом Линли отыскал под разросшимся влажным плющом кнопку звонка, и им удалось-таки пробудить кого-то из обитателей дома. Изнутри замаячила призрачная фигура. Дверь приоткрылась – пугливая щелочка шириной едва ли в два дюйма.
Маленькая, худенькая, совсем слабая и болезненная на вид девчушка. Линли с трудом угадал в ней ту, чье лицо он видел на фотографии.
– Сесилия Фелд? – уточнил он, протягивая удостоверение.
Она молча кивнула, глядя на него широко раскрытыми глазами.
– Я Томас Линли, инспектор полиции, Скотленд-Ярд. С мистером Сент-Джеймсом вы познакомились еще в воскресенье. Вы позволите нам войти?
– Кто там, Сисси, милая? – Женский голос Донесся из коридора по левую сторону от двери, послышались шаги, и в тени рядом с Сесилией появилась немолодая женщина, довольно высокая, плотно сбитая, седая. Линли понравились ее руки – сильные, надежные. Она обхватила девушку за плечи и отодвинула ее в сторону от двери, заслонив подопечную своим телом.
– Что вам угодно? – Она щелкнула выключателем, осветив крыльцо и прихожую. Теперь детективы могли хорошо рассмотреть обеих женщин.
Несмотря на сравнительно ранний час, и хозяйка, и девушка, видимо, уже готовились ко сну – обе в теплых халатах и в тапочках, старшая накрутила волосы на бигуди, отчего ее голова приобрела странную форму, с одной стороны чересчур гладкая, с другой – вся в бугорках. Она внимательно изучила удостоверение Линли. Сесилия прислонилась к стене, согнувшись, крепко обхватив себя руками. В комнате, расположенной в конце коридора, мерцал слабый свет. Вероятно, там работал телевизор, но звук был приглушен.
Полицейское удостоверение успокоило хозяйку. Она распахнула дверь и впустила гостей. Женщина назвала свое имя, Норма Стридер (и повторила подчеркнуто: «миссис Стридер»), а затем провела их в ту комнату, откуда лился голубоватый призрачный свет. Зажгла свет, взяла пульт и выключила телевизор.
Опустившись на крытый ситцем диван, Норма пригласила полицейских садиться.
– Чем могу вам помочь, инспектор? – И, обращаясь к девочке, добавила: – Сисси, тебе уже пора в кровать, не правда ли?
Девушка охотно повиновалась, но Линли остановил ее:
– Нам нужно поговорить с Сесилией. Сесилия осталась стоять у двери, все так же обхватив обеими руками свое тело, словно пытаясь защититься от какой-то враждебной силы. Когда Линли назвал ее имя, девушка сделала почти незаметный шаг в комнату.
– Поговорить с Сисси? – эхом откликнулась миссис Стридер. – О чем? – И она строго уставилась на полицейских. – Вас, часом, не родители ее прислали? Они уже достаточно неприятностей причинили бедной девочке, и если она предпочитает остаться здесь, со мной и моим мужем, пусть так оно и будет. Я это уже говорила – и социальным работникам, и юристу, и…
– Нет, – прервал ее Линли. – Мы здесь не по поручению ее родителей. Чаз Квилтер исчез, – теперь он обращался непосредственно к девушке.
Сесилия судорожно запахнула халат, но не промолвила ни слова. Миссис Стридер поспешно вступилась:
– Чего вы хотите от Сесилии, инспектор? Вы же видите, она больна. Ей и с постели-то не следовало вставать.
– Я не знаю никакого Чаза Квилтера, – прошептала наконец Сесилия.
Этот ответ удивил даже миссис Стридер.
– Сисси! – пробормотала она. Линли снова вмешался:
– Вы с ним хорошо знакомы, мисс Фелд. Я бы даже сказал, близко знакомы. Ваша фотография стоит в его комнате, на стене висят переписанные вами стихи Мэтью Арнольда. Он был здесь сегодня вечером, Сесилия?
Сесилия молчала. Миссис Стридер раскрыла рот, хотела что-то сказать, но передумала. Взгляд ее заметался между Линли и Сесилией. После паузы она с трудом произнесла:
– О чем, собственно, идет речь? Линли посмотрел на женщину в упор:
– Речь идет об убийстве.
– Нет! – коротко вскрикнула Сесилия.
– «Пребудем же верны, любимая…» – процитировал Линли. – Вы с Чазом все время повторяли эту строку в последние месяцы, правда? Она помогала вам продержаться.
Девушка опустила голову. Волосы – на фотографии они выглядели красивыми, пышными, теперь же сделались тонкими и словно безжизненными – упали вперед, закрывая лицо.
– Он был здесь? – настаивал Линли. Девушка покачала головой. Она готова была до конца упорствовать в своей лжи.
– Ты знаешь, где он? Знаешь, куда он отправился?
– Я не видела Чаза уже… Не знаю, как давно. Несколько месяцев. Или даже год.
Миссис Стридер протянула руку, пытаясь поддержать свою воспитанницу.
– Садись, Сисси, садись. Тебе нельзя стоять. Ты еще слишком слаба.
Сесилия опустилась на диван рядом с Нормой. Напротив в одинаковых креслах сидели Линли и Сент-Джеймс. Их разделял только кофейный столик с двумя стаканами. Один стакан был пуст, в другом еще оставалось немного какого-то безалкогольного напитка. Эти улики опровергали слова девушки.
– Нужно найти его, Сесилия, – настаивал Линли. – Ты обязана сказать нам, сколько времени прошло после его ухода. Ты не должна скрывать, если знаешь, куда он пошел.
– Я его не видела, – повторила Сесилия. – Я вам уже сказала. Не видела я его и ничего о нем не знаю.
– Ты пытаешься его защитить. Это вполне понятно. Ты любишь его. Но теперь нельзя лгать. Произошло убийство.
– Это все вздор.
Линли наклонился вперед и положил медицинский справочник на стол.
– Вы с Чазом стали любовниками в младшем шестом классе, верно? – заговорил он. – Вы занимались любовью в той маленькой комнате над сушильней в «Калхас-хаусе» – по ночам или в выходные, скрываясь от всех. Вы старались соблюдать осторожность, но вам не всегда это удавалось. Ты забеременела. Ты могла бы сделать аборт, но вы с Чазом не так устроены. Он хотел исполнить свой долг перед тобой, ты хотела исполнить свой долг перед ним и перед ребенком. Вот почему ты объявила о переходе в другую школу. Коуфри Питт рассказывал, что в конце летнего семестра какая-то старшеклассница перешла в другую школу при подозрительных обстоятельствах. Эта старшеклассница – ты, Сесилия. Ты сделала это, чтобы спасти Чаза Квилтера.
Если б обнаружилось, что ты беременна от него, Квилтера исключили бы из школы, он лишился бы шанса получить хорошее образование, разрушилось бы то будущее, о котором вы совместно мечтали. Однако твои родители пришли в негодование, когда ты отказалась делать аборт и отказалась назвать имя отца будущего ребенка. Вот почему тебе пришлось жить здесь, у опекунов.
– Сисси, дорогая. – Миссис Стридер потянулась рукой к девушке, но Сесилия резко уклонилась от ее прикосновения.
– Ничего вы не знаете, – возразила она. – А если что и знаете, так я ни в чем не виновата, и Чаз тоже. Мы ничего дурного не делали – ни я, ни Чаз.
– Сесилия, тринадцатилетний мальчик был убит. Женщина попала в больницу с переломом черепа. Жизнь нескольких людей сломана, искалечена. Сколько еще жертв нужно принести во имя благополучия Чаза Квилтера?
– Он ничего дурного не сделал, и я тоже. Мы только…
– Все было бы хорошо, – продолжал Лин-ли, – но в пятницу вечером вы запаниковали. В пятницу ребенок родился– верно, Сесилия? – и ты начала звонить в школу. Ты звонила несколько раз. Он был тебе нужен, отчаянно нужен, да, Сесилия? И твое, и его будущее оказалось под угрозой. Все ваши планы рухнули.
– Нет!
– Ты надеялась, что Чазу все сойдет с рук, но такого поворота событий предусмотреть не могла. У тебя хватило сил бросить школу, пройти через беременность без его поддержки, ты готова была воспитывать его ребенка и спасти его репутацию ценой собственной. Да, в этом есть и мужество, и благородство. Но когда ты увидела своего ребенка, все изменилось. Ты же не знала, что такое синдром Аперта. – Линли распахнул медицинский справочник и показал Сесилии фотографию новорожденного. – Вогнутый череп. Несформировавшиеся глазницы. Вытянутый лоб. Сросшиеся пальцы на руках и ногах. Вероятность умственной…
– Прекратите! – завизжала Сесилия.
– Понадобится множество пластических операций, чтобы ребенок хотя бы внешне выглядел нормальным. Ирония, трагическая ирония этой ситуации заключается в том, что родной отец Чаза Квилтера считается лучшим специалистом страны в области пластической хирургии.
– Нет! – Сесилия рванулась вперед, схватила книгу, швырнула ее через всю комнату.
Линли не отступал:
– Чаз Квилтер подвел тебя, Сесилия? Когда он узнал о ребенке, он предпочел положить конец вашим отношениям?
– Ничего подобного! Он не такой! Вы его не знаете. Он меня любит! Любит!
– Любит? Он допустил, чтобы ты бросила школу, осталась без образования. Он допустил, чтобы ты в одиночестве прошла через беременность и роды…
– Он был здесь. Он приезжал. Он обещал, что будет навещать меня, и так и сделал, потому что он любит меня, он меня любит! – Из глаз девушки хлынули слезы.
– Он приезжал в тот день, когда у тебя начались роды?
Сесилия раскачивалась взад и вперед, отчаянно всхлипывая и зажимая кулаком рот. Одной рукой она обхватила свой локоть, поддерживая его, словно голову младенца.
– Он приезжал вечером во вторник, инспектор, – тихо заговорила миссис Стридер.
– Нет! – еще раз крикнула Сесилия, вцепляясь обеими руками в волосы.
Миссис Стридер с печалью и сочувствием посмотрела на нее:
– Сисси, нужно рассказать им всю правду.
– Нет, нет! Вы же обещали!
– Я бы молчала, если б это касалось только тебя и Чаза. Но если кто-то погиб, если произошло убийство…
– Не надо!
Линли терпеливо ждал рассказа миссис Стридер. Слова «вечером во вторник» эхом отдавались в его мозгу. Тот вечер Мэттью Уотли провел у полковника Боннэми. Джин отвезла его в школу, они опоздали к отбою. Когда мальчик махал ей на прощание, подъехал микроавтобус, свет его фар упал на Мэттью. Джин Боннэми видела автобус, значит, и его водитель успел рассмотреть Мэттью. Это и был тот ученик, о котором Мэттью упоминал в письме Джин Боннэми.
– Он приехал к нам во вторник вечером, – продолжала миссис Стридер. – Сисси уже увезли в больницу в Слоу. Он поехал в больницу, но там нам сказали, что роды продлятся еще много часов, и мы велели Чазу возвращаться в школу. Он многим рисковал, отлучаясь из школы без разрешения даже на короткое время. Тем более ему было опасно надолго задерживаться, особенно если учесть, как он сюда добирался.
– А как он сюда добирался? – уточнил Линли, заранее зная ответ.
– Он угнал микроавтобус.
Сделать это было несложно, подумал инспектор. Проник в контору Фрэнка Ортена, ключи открыто висели на стене. Элейн Роли сообщила, что ночь со вторника на среду Фрэнк Ортен провел у дочери, он всегда уезжал к ней по вторникам, так что в домике привратника некому было услышать, как выезжает из гаража микроавтобус. Чаз шел на риск, но он был в отчаянии, он был влюблен, его терзали угрызения совести. И этот риск оправдался, все шло как нельзя лучше, пока он не приехал обратно – и попался на глаза Мэттью Уотли. Мэттью Уотли представлял для него большую угрозу, чем любой другой из школьников. Этот мальчишка уже показал свою готовность-действовать, не смиряясь со всеобщим пренебрежением к школьному уставу. Но поскольку правила нарушил сам Чаз Квилтер, старший префект, Мэттью уже не к кому было бы обратиться, даже если б он хотел и в этот раз соблюсти правила чести, не нарушив при этом неписаного кодекса молчания. Он не мог распорядиться информацией о Чазе Квилтере так, как прежде распорядился пленкой, уличавшей Клива Причарда. Ему оставалось только донести директору. Чаза ждало неминуемое исключение– и за связь с Сесилией, и за угнанный микроавтобус, и за покровительство Кливу Причарду. Может быть, ему бы оказали снисхождение, если б он провинился только однажды, но три преступления Локвуд не простил бы даже любимому старшему префекту. Вся будущность Чаза Квилте-ра зависела теперь от тринадцатилетнего мальчика, верившего в правила, пытавшегося хранить честь школы. Он должен был устранить эту опасность, чтобы спастись самому. Вечером в пятницу Чаз решил эту проблему. В субботу он снова позаимствовал микроавтобус и бросил тело на кладбище в Сто-ук-Поджес.
– Ты несколько раз звонила Чазу вечером в пятницу. – Линли повернулся к Сесилии. – Ты знала, что по вечерам в пятницу собирается клуб старшеклассников и что Чаз будет там. Для чего ты звонила ему?
– Ребенок! – с рыданием вырвалось у Сесилии.
– Тебе нужно было с кем-то поговорить, – мягко произнес Сент-Джеймс. – При такой трагедии человеку необходимо поговорить с кем-то близким, кого он любит.
– Он… Я не могла…
– Он был тебе нужен. Конечно-конечно. Это так понятно.
– Он приехал к тебе в субботу? – спросил Линли.
– Пожалуйста, не принуждайте меня! Чаз!
Линли оглянулся на миссис Стридер, но та покачала головой и, тревожно посмотрев на Сесилию, сказала:
– Меня в субботу здесь не было. Скажи им, Сесилия!
– Это не Чаз! Это не он! Он бы никогда… Я его знаю!
– В таком случае не нужно защищать его, верно? – подхватил Линли. – Если он приезжал сюда только затем, чтобы повидаться с тобой, зачем же скрывать правду?
– Это не он!
– Что произошло, когда он приехал? В котором часу это было?
Слезы грязными пятнами расплывались по лицу девушки. .
– Это не он! Вы добиваетесь, чтобы я сказала, будто это он убил мальчика. Это не он. Я знаю! Я знаю его.
– Так докажи это мне. Скажи всю правду.
– Вы все по-своему перевернете! У вас это не получится, потому что ничего и не было. Слышите? Ничего! Чаз приехал ко мне. Провел здесь примерно час и уехал.
– Ты видела микроавтобус?
– Он оставил его на дороге.
– На дороге, не на кладбище?
– Нет!
– Он упоминал кладбище?
– Нет! Нет! Чаз не убивал Мэттью! Он не мог никого убить.
– Но тебе известно имя мальчика. Откуда? Где ты его слышала?
Девушка рванулась прочь.
– Чаз приезжал еще раз. Сегодня. Куда он отправился, Сесилия?! Бога ради, скажи наконец, где он?
Девушка не отвечала.
Линли лихорадочно продолжал говорить, подыскивая аргументы, которые могли бы заставить ее признаться.
– Разве ты не понимаешь? Если Чаз не виновен, ему самому угрожает опасность.
– Лжете! – выплюнула она.
Она была права, но Линли это уже не смущало. Смерть стирает границу между истиной и ложью.
– Скажите мне, куда он пошел.
– Не знаю! Не знаю! Он не сказал мне. Я говорила ему, что никогда его не выдам, но он все равно не сказал. Он знает, что вы гонитесь за ним. Он ничего не сделал, а вы думаете, он виноват. Он смеется над вами, смеется. Он велел передать вам, что пойдет путем величия. Так и сказал, этими самыми словами. А потом ушел.
– Когда это случилось?
– Час назад. Можете бежать за ним, если хо тите. Ищите!
Линли поднялся на ноги. Ему казалось, что слова Чаза огнем горят в его мозгу. Он узнал эти слова. Дебора Сент-Джеймс вечером в понедельник читала ему элегию Томаса Грея.
Нет, он не желал понимать, что означают слова Чаза. Он не хотел обнаружить свой ужас перед этой девочкой. Неужели она еще недостаточно настрадалась?
Но Сесилия что-то угадала по его лицу. Когда Линли, коротко поблагодарив, вместе с Сент– Джеймсом направился к двери, Сесилия кинулась вслед за ними.
– Что это значит? – спросила она. – Что вам известно? Скажите мне!
– Присмотрите за ней, – попросил Линли, оглянувшись на миссис Стридер.
Они вышли под дождь. Дверь захлопнулась, заглушив крики девушки.
Линли достал из машины два фонаря, передал один Сент-Джеймсу.
– Скорее, – поторопил он его, поднимая повыше воротник пальто.
Ветер бросал им в лицо струи дождя. Линли и Сент-Джеймс почти бежали по шоссе, затем свернули на дорогу, ведущую к церкви Сент-Джилс. Церковь казалось темной, заброшенной. Лучи фонарей отражались в разбросанных там и сям глубоких лужах. Сломанные ветки цеплялись за их одежду, с обочины, где не успела вырасти весенняя трава, летели брызги грязи.
Линли понимал, что Сент-Джеймсу трудно поспевать за ним. Он хотел поддержать его под руку, чтобы тот не споткнулся, но когда он оглянулся на друга, Сент-Джеймс, отплевываясь от попавших в рот струй дождя, крикнул ему:
– Давай вперед. Все в порядке! – И Линли бросился бежать. Его подгоняла непрерывно звучавшая в его голове строка поэта и скрытый в ней страшный смысл, его подгоняла тревога, прозвучавшая в голосе Сесилии Фелд, его подгоняла безнадежность, проступившая нынешним утром на лице Чаза Квилтера.
«И путь величия ко гробу нас ведет». Неужели эта участь ждет Чаза? Старший префект, член школьной сборной по регби, по теннису, по крикету. Красивый, умный, всеми любимый. Уверенный в своем будущем: Кембридж, успешная карьера, вся жизнь ему открыта.
Впереди уже виднелись сводчатые ворота, дождь обрушивался с них водопадом. Линли поспешно нырнул под арку и в свете фонаря увидел промокшую одежду, грязным комом брошенную в угол у стены. Он подобрал ее – форменный пиджак Бредгар Чэмберс, когда-то синий, теперь почерневший от влаги. Линли не стал искать на нем метку с именем. Отбросив пиджак, он покинул временное убежище под аркой ворот.
– Чаз! Чаз Квилтер!
Он бежал к стоявшей в отдалении церкви, на цементной дорожке ноги не так скользили. На ходу Линли водил фонарем из стороны в сторону, но его луч не выхватывал из темноты ничего, кроме надгробий, словно оплывших под дождем, и прибитой ливнем к земле травы.
Под второй аркой Линли нашел еще один предмет одежды – желтый пуловер. Он, как и пиджак, был брошен в угол, но зацепился рукавом за торчавший из стены гвоздь. Этот рукав, словно призрачная рука судьбы, указывал в сторону церкви. Линли побежал еще быстрее.
– Чаз! – Порыв налетевшего с запада ветра унес его призыв.
Луч фонаря вновь заплясал по надгробьям. На бегу, не останавливаясь, Линли направил фонарь на церковь, на ее окна.
– Чаз! Чаз Квилтер!
Ветер повалил на тропинку розовый куст. Линли споткнулся о него, шипы впились в брюки. Пришлось опустить фонарь, высвободиться, разрывая второпях материю. Когда Линли выпрямился, луч фонаря упал на что-то белое впереди, что-то, как ему показалось, двигавшееся из стороны в сторону.
– Чаз!
Сойдя с тропинки, Линли побежал напрямик между могил к фигуре под развесистым тисом, замеченной им издали. Белая рубашка, темные брюки. Это Чаз. Это должен быть Чаз. Но почему он сделался таким высоким, таким неестественно высоким? Почему он вертится, вертится, вертится на одном месте, взад и вперед? Качается из стороны в сторону, словно ветер шатает его, сбивает с ног. Качается на ветру…
– Нет! – Линли пробежал последние двадцать ярдов, отделявшие его от тиса, подхватил тело юноши за ноги, пытаясь приподнять его. – Сент-Джеймс! – позвал он. – Скорее, бога ради! Сент-Джеймс!
Послышался ответный крик. Кто-то спешил к нему. Линли прищурился, плохо видя сквозь дождь, слыша лишь, как стучит его сердце. Это не Сент-Джеймс бежит к нему, петляя между могилами. Это Сесилия.
Девушка пронзительно закричала, подбегая к нему. Она уцепилась за Чаза, она впилась ногтями в руки Линли, отрывая его от Чаза, она даже укусила его, пытаясь отнять у него своего возлюбленного.
– Чаз! – кричала она – Чаз! Нет! Чаз! Не надо!
Подоспевший на помощь Сент-Джеймс схватил девушку, оттащил ее в сторону, попытался увести. Она перестала кричать, но все еще пыталась ударить его, высвободиться. Сент-Джеймс завел руки ей за спину, крепко удерживая. Сесилия бессильно уткнулась лицом ему в грудь.
– Отпусти ее! – крикнул Линли. – Помоги мне, подержи мальчика. Сейчас я перережу веревку.
– Томми!
– Бога ради, Сент-Джеймс! Скорее!
– Томми!
– Нельзя терять время!
– Он умер, Томми! – Сент-Джеймс направил свет фонаря на лицо юноши. Влажная, синеватого оттенка кожа, выпучившиеся глаза, распухший язык вывалился изо рта. Сент-Джеймс поспешно отвел фонарь. – Все кончено. Он умер.
21
Сент-Джеймс давно уже пересказал Линли то немногое, что Сесилия поведала воскресным вечером полиции. Линли чувствовал, как нарастает в душе тревога. Когда они добрались до подъездной дорожки у дома напротив церкви Сент-Джилс, уже пробило восемь.
Они вышли из машины. Линли прихватил с собой медицинский справочник, найденный на столе у Квилтера. Зажав его под мышкой, он побрел под дождем вслед за Сент-Джеймсом.
В доме было почти темно, только сквозь матовое стекло двери пробивался свет. Они постучали, но никто не ответил. Постучали во второй раз. Потом Линли отыскал под разросшимся влажным плющом кнопку звонка, и им удалось-таки пробудить кого-то из обитателей дома. Изнутри замаячила призрачная фигура. Дверь приоткрылась – пугливая щелочка шириной едва ли в два дюйма.
Маленькая, худенькая, совсем слабая и болезненная на вид девчушка. Линли с трудом угадал в ней ту, чье лицо он видел на фотографии.
– Сесилия Фелд? – уточнил он, протягивая удостоверение.
Она молча кивнула, глядя на него широко раскрытыми глазами.
– Я Томас Линли, инспектор полиции, Скотленд-Ярд. С мистером Сент-Джеймсом вы познакомились еще в воскресенье. Вы позволите нам войти?
– Кто там, Сисси, милая? – Женский голос Донесся из коридора по левую сторону от двери, послышались шаги, и в тени рядом с Сесилией появилась немолодая женщина, довольно высокая, плотно сбитая, седая. Линли понравились ее руки – сильные, надежные. Она обхватила девушку за плечи и отодвинула ее в сторону от двери, заслонив подопечную своим телом.
– Что вам угодно? – Она щелкнула выключателем, осветив крыльцо и прихожую. Теперь детективы могли хорошо рассмотреть обеих женщин.
Несмотря на сравнительно ранний час, и хозяйка, и девушка, видимо, уже готовились ко сну – обе в теплых халатах и в тапочках, старшая накрутила волосы на бигуди, отчего ее голова приобрела странную форму, с одной стороны чересчур гладкая, с другой – вся в бугорках. Она внимательно изучила удостоверение Линли. Сесилия прислонилась к стене, согнувшись, крепко обхватив себя руками. В комнате, расположенной в конце коридора, мерцал слабый свет. Вероятно, там работал телевизор, но звук был приглушен.
Полицейское удостоверение успокоило хозяйку. Она распахнула дверь и впустила гостей. Женщина назвала свое имя, Норма Стридер (и повторила подчеркнуто: «миссис Стридер»), а затем провела их в ту комнату, откуда лился голубоватый призрачный свет. Зажгла свет, взяла пульт и выключила телевизор.
Опустившись на крытый ситцем диван, Норма пригласила полицейских садиться.
– Чем могу вам помочь, инспектор? – И, обращаясь к девочке, добавила: – Сисси, тебе уже пора в кровать, не правда ли?
Девушка охотно повиновалась, но Линли остановил ее:
– Нам нужно поговорить с Сесилией. Сесилия осталась стоять у двери, все так же обхватив обеими руками свое тело, словно пытаясь защититься от какой-то враждебной силы. Когда Линли назвал ее имя, девушка сделала почти незаметный шаг в комнату.
– Поговорить с Сисси? – эхом откликнулась миссис Стридер. – О чем? – И она строго уставилась на полицейских. – Вас, часом, не родители ее прислали? Они уже достаточно неприятностей причинили бедной девочке, и если она предпочитает остаться здесь, со мной и моим мужем, пусть так оно и будет. Я это уже говорила – и социальным работникам, и юристу, и…
– Нет, – прервал ее Линли. – Мы здесь не по поручению ее родителей. Чаз Квилтер исчез, – теперь он обращался непосредственно к девушке.
Сесилия судорожно запахнула халат, но не промолвила ни слова. Миссис Стридер поспешно вступилась:
– Чего вы хотите от Сесилии, инспектор? Вы же видите, она больна. Ей и с постели-то не следовало вставать.
– Я не знаю никакого Чаза Квилтера, – прошептала наконец Сесилия.
Этот ответ удивил даже миссис Стридер.
– Сисси! – пробормотала она. Линли снова вмешался:
– Вы с ним хорошо знакомы, мисс Фелд. Я бы даже сказал, близко знакомы. Ваша фотография стоит в его комнате, на стене висят переписанные вами стихи Мэтью Арнольда. Он был здесь сегодня вечером, Сесилия?
Сесилия молчала. Миссис Стридер раскрыла рот, хотела что-то сказать, но передумала. Взгляд ее заметался между Линли и Сесилией. После паузы она с трудом произнесла:
– О чем, собственно, идет речь? Линли посмотрел на женщину в упор:
– Речь идет об убийстве.
– Нет! – коротко вскрикнула Сесилия.
– «Пребудем же верны, любимая…» – процитировал Линли. – Вы с Чазом все время повторяли эту строку в последние месяцы, правда? Она помогала вам продержаться.
Девушка опустила голову. Волосы – на фотографии они выглядели красивыми, пышными, теперь же сделались тонкими и словно безжизненными – упали вперед, закрывая лицо.
– Он был здесь? – настаивал Линли. Девушка покачала головой. Она готова была до конца упорствовать в своей лжи.
– Ты знаешь, где он? Знаешь, куда он отправился?
– Я не видела Чаза уже… Не знаю, как давно. Несколько месяцев. Или даже год.
Миссис Стридер протянула руку, пытаясь поддержать свою воспитанницу.
– Садись, Сисси, садись. Тебе нельзя стоять. Ты еще слишком слаба.
Сесилия опустилась на диван рядом с Нормой. Напротив в одинаковых креслах сидели Линли и Сент-Джеймс. Их разделял только кофейный столик с двумя стаканами. Один стакан был пуст, в другом еще оставалось немного какого-то безалкогольного напитка. Эти улики опровергали слова девушки.
– Нужно найти его, Сесилия, – настаивал Линли. – Ты обязана сказать нам, сколько времени прошло после его ухода. Ты не должна скрывать, если знаешь, куда он пошел.
– Я его не видела, – повторила Сесилия. – Я вам уже сказала. Не видела я его и ничего о нем не знаю.
– Ты пытаешься его защитить. Это вполне понятно. Ты любишь его. Но теперь нельзя лгать. Произошло убийство.
– Это все вздор.
Линли наклонился вперед и положил медицинский справочник на стол.
– Вы с Чазом стали любовниками в младшем шестом классе, верно? – заговорил он. – Вы занимались любовью в той маленькой комнате над сушильней в «Калхас-хаусе» – по ночам или в выходные, скрываясь от всех. Вы старались соблюдать осторожность, но вам не всегда это удавалось. Ты забеременела. Ты могла бы сделать аборт, но вы с Чазом не так устроены. Он хотел исполнить свой долг перед тобой, ты хотела исполнить свой долг перед ним и перед ребенком. Вот почему ты объявила о переходе в другую школу. Коуфри Питт рассказывал, что в конце летнего семестра какая-то старшеклассница перешла в другую школу при подозрительных обстоятельствах. Эта старшеклассница – ты, Сесилия. Ты сделала это, чтобы спасти Чаза Квилтера.
Если б обнаружилось, что ты беременна от него, Квилтера исключили бы из школы, он лишился бы шанса получить хорошее образование, разрушилось бы то будущее, о котором вы совместно мечтали. Однако твои родители пришли в негодование, когда ты отказалась делать аборт и отказалась назвать имя отца будущего ребенка. Вот почему тебе пришлось жить здесь, у опекунов.
– Сисси, дорогая. – Миссис Стридер потянулась рукой к девушке, но Сесилия резко уклонилась от ее прикосновения.
– Ничего вы не знаете, – возразила она. – А если что и знаете, так я ни в чем не виновата, и Чаз тоже. Мы ничего дурного не делали – ни я, ни Чаз.
– Сесилия, тринадцатилетний мальчик был убит. Женщина попала в больницу с переломом черепа. Жизнь нескольких людей сломана, искалечена. Сколько еще жертв нужно принести во имя благополучия Чаза Квилтера?
– Он ничего дурного не сделал, и я тоже. Мы только…
– Все было бы хорошо, – продолжал Лин-ли, – но в пятницу вечером вы запаниковали. В пятницу ребенок родился– верно, Сесилия? – и ты начала звонить в школу. Ты звонила несколько раз. Он был тебе нужен, отчаянно нужен, да, Сесилия? И твое, и его будущее оказалось под угрозой. Все ваши планы рухнули.
– Нет!
– Ты надеялась, что Чазу все сойдет с рук, но такого поворота событий предусмотреть не могла. У тебя хватило сил бросить школу, пройти через беременность без его поддержки, ты готова была воспитывать его ребенка и спасти его репутацию ценой собственной. Да, в этом есть и мужество, и благородство. Но когда ты увидела своего ребенка, все изменилось. Ты же не знала, что такое синдром Аперта. – Линли распахнул медицинский справочник и показал Сесилии фотографию новорожденного. – Вогнутый череп. Несформировавшиеся глазницы. Вытянутый лоб. Сросшиеся пальцы на руках и ногах. Вероятность умственной…
– Прекратите! – завизжала Сесилия.
– Понадобится множество пластических операций, чтобы ребенок хотя бы внешне выглядел нормальным. Ирония, трагическая ирония этой ситуации заключается в том, что родной отец Чаза Квилтера считается лучшим специалистом страны в области пластической хирургии.
– Нет! – Сесилия рванулась вперед, схватила книгу, швырнула ее через всю комнату.
Линли не отступал:
– Чаз Квилтер подвел тебя, Сесилия? Когда он узнал о ребенке, он предпочел положить конец вашим отношениям?
– Ничего подобного! Он не такой! Вы его не знаете. Он меня любит! Любит!
– Любит? Он допустил, чтобы ты бросила школу, осталась без образования. Он допустил, чтобы ты в одиночестве прошла через беременность и роды…
– Он был здесь. Он приезжал. Он обещал, что будет навещать меня, и так и сделал, потому что он любит меня, он меня любит! – Из глаз девушки хлынули слезы.
– Он приезжал в тот день, когда у тебя начались роды?
Сесилия раскачивалась взад и вперед, отчаянно всхлипывая и зажимая кулаком рот. Одной рукой она обхватила свой локоть, поддерживая его, словно голову младенца.
– Он приезжал вечером во вторник, инспектор, – тихо заговорила миссис Стридер.
– Нет! – еще раз крикнула Сесилия, вцепляясь обеими руками в волосы.
Миссис Стридер с печалью и сочувствием посмотрела на нее:
– Сисси, нужно рассказать им всю правду.
– Нет, нет! Вы же обещали!
– Я бы молчала, если б это касалось только тебя и Чаза. Но если кто-то погиб, если произошло убийство…
– Не надо!
Линли терпеливо ждал рассказа миссис Стридер. Слова «вечером во вторник» эхом отдавались в его мозгу. Тот вечер Мэттью Уотли провел у полковника Боннэми. Джин отвезла его в школу, они опоздали к отбою. Когда мальчик махал ей на прощание, подъехал микроавтобус, свет его фар упал на Мэттью. Джин Боннэми видела автобус, значит, и его водитель успел рассмотреть Мэттью. Это и был тот ученик, о котором Мэттью упоминал в письме Джин Боннэми.
– Он приехал к нам во вторник вечером, – продолжала миссис Стридер. – Сисси уже увезли в больницу в Слоу. Он поехал в больницу, но там нам сказали, что роды продлятся еще много часов, и мы велели Чазу возвращаться в школу. Он многим рисковал, отлучаясь из школы без разрешения даже на короткое время. Тем более ему было опасно надолго задерживаться, особенно если учесть, как он сюда добирался.
– А как он сюда добирался? – уточнил Линли, заранее зная ответ.
– Он угнал микроавтобус.
Сделать это было несложно, подумал инспектор. Проник в контору Фрэнка Ортена, ключи открыто висели на стене. Элейн Роли сообщила, что ночь со вторника на среду Фрэнк Ортен провел у дочери, он всегда уезжал к ней по вторникам, так что в домике привратника некому было услышать, как выезжает из гаража микроавтобус. Чаз шел на риск, но он был в отчаянии, он был влюблен, его терзали угрызения совести. И этот риск оправдался, все шло как нельзя лучше, пока он не приехал обратно – и попался на глаза Мэттью Уотли. Мэттью Уотли представлял для него большую угрозу, чем любой другой из школьников. Этот мальчишка уже показал свою готовность-действовать, не смиряясь со всеобщим пренебрежением к школьному уставу. Но поскольку правила нарушил сам Чаз Квилтер, старший префект, Мэттью уже не к кому было бы обратиться, даже если б он хотел и в этот раз соблюсти правила чести, не нарушив при этом неписаного кодекса молчания. Он не мог распорядиться информацией о Чазе Квилтере так, как прежде распорядился пленкой, уличавшей Клива Причарда. Ему оставалось только донести директору. Чаза ждало неминуемое исключение– и за связь с Сесилией, и за угнанный микроавтобус, и за покровительство Кливу Причарду. Может быть, ему бы оказали снисхождение, если б он провинился только однажды, но три преступления Локвуд не простил бы даже любимому старшему префекту. Вся будущность Чаза Квилте-ра зависела теперь от тринадцатилетнего мальчика, верившего в правила, пытавшегося хранить честь школы. Он должен был устранить эту опасность, чтобы спастись самому. Вечером в пятницу Чаз решил эту проблему. В субботу он снова позаимствовал микроавтобус и бросил тело на кладбище в Сто-ук-Поджес.
– Ты несколько раз звонила Чазу вечером в пятницу. – Линли повернулся к Сесилии. – Ты знала, что по вечерам в пятницу собирается клуб старшеклассников и что Чаз будет там. Для чего ты звонила ему?
– Ребенок! – с рыданием вырвалось у Сесилии.
– Тебе нужно было с кем-то поговорить, – мягко произнес Сент-Джеймс. – При такой трагедии человеку необходимо поговорить с кем-то близким, кого он любит.
– Он… Я не могла…
– Он был тебе нужен. Конечно-конечно. Это так понятно.
– Он приехал к тебе в субботу? – спросил Линли.
– Пожалуйста, не принуждайте меня! Чаз!
Линли оглянулся на миссис Стридер, но та покачала головой и, тревожно посмотрев на Сесилию, сказала:
– Меня в субботу здесь не было. Скажи им, Сесилия!
– Это не Чаз! Это не он! Он бы никогда… Я его знаю!
– В таком случае не нужно защищать его, верно? – подхватил Линли. – Если он приезжал сюда только затем, чтобы повидаться с тобой, зачем же скрывать правду?
– Это не он!
– Что произошло, когда он приехал? В котором часу это было?
Слезы грязными пятнами расплывались по лицу девушки. .
– Это не он! Вы добиваетесь, чтобы я сказала, будто это он убил мальчика. Это не он. Я знаю! Я знаю его.
– Так докажи это мне. Скажи всю правду.
– Вы все по-своему перевернете! У вас это не получится, потому что ничего и не было. Слышите? Ничего! Чаз приехал ко мне. Провел здесь примерно час и уехал.
– Ты видела микроавтобус?
– Он оставил его на дороге.
– На дороге, не на кладбище?
– Нет!
– Он упоминал кладбище?
– Нет! Нет! Чаз не убивал Мэттью! Он не мог никого убить.
– Но тебе известно имя мальчика. Откуда? Где ты его слышала?
Девушка рванулась прочь.
– Чаз приезжал еще раз. Сегодня. Куда он отправился, Сесилия?! Бога ради, скажи наконец, где он?
Девушка не отвечала.
Линли лихорадочно продолжал говорить, подыскивая аргументы, которые могли бы заставить ее признаться.
– Разве ты не понимаешь? Если Чаз не виновен, ему самому угрожает опасность.
– Лжете! – выплюнула она.
Она была права, но Линли это уже не смущало. Смерть стирает границу между истиной и ложью.
– Скажите мне, куда он пошел.
– Не знаю! Не знаю! Он не сказал мне. Я говорила ему, что никогда его не выдам, но он все равно не сказал. Он знает, что вы гонитесь за ним. Он ничего не сделал, а вы думаете, он виноват. Он смеется над вами, смеется. Он велел передать вам, что пойдет путем величия. Так и сказал, этими самыми словами. А потом ушел.
– Когда это случилось?
– Час назад. Можете бежать за ним, если хо тите. Ищите!
Линли поднялся на ноги. Ему казалось, что слова Чаза огнем горят в его мозгу. Он узнал эти слова. Дебора Сент-Джеймс вечером в понедельник читала ему элегию Томаса Грея.
Нет, он не желал понимать, что означают слова Чаза. Он не хотел обнаружить свой ужас перед этой девочкой. Неужели она еще недостаточно настрадалась?
Но Сесилия что-то угадала по его лицу. Когда Линли, коротко поблагодарив, вместе с Сент– Джеймсом направился к двери, Сесилия кинулась вслед за ними.
– Что это значит? – спросила она. – Что вам известно? Скажите мне!
– Присмотрите за ней, – попросил Линли, оглянувшись на миссис Стридер.
Они вышли под дождь. Дверь захлопнулась, заглушив крики девушки.
Линли достал из машины два фонаря, передал один Сент-Джеймсу.
– Скорее, – поторопил он его, поднимая повыше воротник пальто.
Ветер бросал им в лицо струи дождя. Линли и Сент-Джеймс почти бежали по шоссе, затем свернули на дорогу, ведущую к церкви Сент-Джилс. Церковь казалось темной, заброшенной. Лучи фонарей отражались в разбросанных там и сям глубоких лужах. Сломанные ветки цеплялись за их одежду, с обочины, где не успела вырасти весенняя трава, летели брызги грязи.
Линли понимал, что Сент-Джеймсу трудно поспевать за ним. Он хотел поддержать его под руку, чтобы тот не споткнулся, но когда он оглянулся на друга, Сент-Джеймс, отплевываясь от попавших в рот струй дождя, крикнул ему:
– Давай вперед. Все в порядке! – И Линли бросился бежать. Его подгоняла непрерывно звучавшая в его голове строка поэта и скрытый в ней страшный смысл, его подгоняла тревога, прозвучавшая в голосе Сесилии Фелд, его подгоняла безнадежность, проступившая нынешним утром на лице Чаза Квилтера.
«И путь величия ко гробу нас ведет». Неужели эта участь ждет Чаза? Старший префект, член школьной сборной по регби, по теннису, по крикету. Красивый, умный, всеми любимый. Уверенный в своем будущем: Кембридж, успешная карьера, вся жизнь ему открыта.
Впереди уже виднелись сводчатые ворота, дождь обрушивался с них водопадом. Линли поспешно нырнул под арку и в свете фонаря увидел промокшую одежду, грязным комом брошенную в угол у стены. Он подобрал ее – форменный пиджак Бредгар Чэмберс, когда-то синий, теперь почерневший от влаги. Линли не стал искать на нем метку с именем. Отбросив пиджак, он покинул временное убежище под аркой ворот.
– Чаз! Чаз Квилтер!
Он бежал к стоявшей в отдалении церкви, на цементной дорожке ноги не так скользили. На ходу Линли водил фонарем из стороны в сторону, но его луч не выхватывал из темноты ничего, кроме надгробий, словно оплывших под дождем, и прибитой ливнем к земле травы.
Под второй аркой Линли нашел еще один предмет одежды – желтый пуловер. Он, как и пиджак, был брошен в угол, но зацепился рукавом за торчавший из стены гвоздь. Этот рукав, словно призрачная рука судьбы, указывал в сторону церкви. Линли побежал еще быстрее.
– Чаз! – Порыв налетевшего с запада ветра унес его призыв.
Луч фонаря вновь заплясал по надгробьям. На бегу, не останавливаясь, Линли направил фонарь на церковь, на ее окна.
– Чаз! Чаз Квилтер!
Ветер повалил на тропинку розовый куст. Линли споткнулся о него, шипы впились в брюки. Пришлось опустить фонарь, высвободиться, разрывая второпях материю. Когда Линли выпрямился, луч фонаря упал на что-то белое впереди, что-то, как ему показалось, двигавшееся из стороны в сторону.
– Чаз!
Сойдя с тропинки, Линли побежал напрямик между могил к фигуре под развесистым тисом, замеченной им издали. Белая рубашка, темные брюки. Это Чаз. Это должен быть Чаз. Но почему он сделался таким высоким, таким неестественно высоким? Почему он вертится, вертится, вертится на одном месте, взад и вперед? Качается из стороны в сторону, словно ветер шатает его, сбивает с ног. Качается на ветру…
– Нет! – Линли пробежал последние двадцать ярдов, отделявшие его от тиса, подхватил тело юноши за ноги, пытаясь приподнять его. – Сент-Джеймс! – позвал он. – Скорее, бога ради! Сент-Джеймс!
Послышался ответный крик. Кто-то спешил к нему. Линли прищурился, плохо видя сквозь дождь, слыша лишь, как стучит его сердце. Это не Сент-Джеймс бежит к нему, петляя между могилами. Это Сесилия.
Девушка пронзительно закричала, подбегая к нему. Она уцепилась за Чаза, она впилась ногтями в руки Линли, отрывая его от Чаза, она даже укусила его, пытаясь отнять у него своего возлюбленного.
– Чаз! – кричала она – Чаз! Нет! Чаз! Не надо!
Подоспевший на помощь Сент-Джеймс схватил девушку, оттащил ее в сторону, попытался увести. Она перестала кричать, но все еще пыталась ударить его, высвободиться. Сент-Джеймс завел руки ей за спину, крепко удерживая. Сесилия бессильно уткнулась лицом ему в грудь.
– Отпусти ее! – крикнул Линли. – Помоги мне, подержи мальчика. Сейчас я перережу веревку.
– Томми!
– Бога ради, Сент-Джеймс! Скорее!
– Томми!
– Нельзя терять время!
– Он умер, Томми! – Сент-Джеймс направил свет фонаря на лицо юноши. Влажная, синеватого оттенка кожа, выпучившиеся глаза, распухший язык вывалился изо рта. Сент-Джеймс поспешно отвел фонарь. – Все кончено. Он умер.
21
Сесилия ждала Линли в постели. Миссис Стридер сидела возле ее кровати, одной рукой дерзка свою подопечную за руку, а другой вытирая собственные слезы. Порой она бормотала имя Сесилии так жалобно, будто сама искала у нее утешения. Сесилия не нуждалась в сочувствии – ей дали сильное успокоительное, и она проваливалась в сон.
За дверью комнаты слышались голоса Сент-Джеймса и инспектора Канерона. Кто-то кашлянул, кто-то ругнулся. Зазвонил телефон. Трубку сняли.
Сердце щемило. Допрашивать Сесилию казалось неуместной жестокостью, но Линли позволил полицейскому в себе взять верх, подавив желание сделать все, лишь бы смягчить горе этой девочки.
– Вы знали, что сегодня вечером Чаз приедет повидаться с вами? – спросил Линли. Девушка сонно поглядела на него. – О чем он рассказал вам, Сесилия? Он упоминал Мэттью Уотли? От кого вы слышали его имя?
Веки ее дрогнули, опустились. Распухшим языком Сесилия облизала губы. Заговорила бессвязно:
– Чаз… Чаз сказал… Мэттью видел автобус. Он шел по боковой дорожке к «Эребу» и видел. Ночью во вторник. Он знал.
– Мэттью знал, что Чаз уезжал в микроавтобусе?
– Он знал.
– Вы говорили с Чазом по телефону в пятницу вечером. Вы звонили ему несколько раз. Он сказал вам, он спрятал Мэттью в «Калхас-хаусе»?
– Он сказал… нет, ничего… ничего про Мэттью. Мы… про ребенка. Я хотела поговорить про ребенка. Я… мы… решить, что делать. Если б только он сказал отцу… он не мог. Отцу… он не хотел ни за что.
– Он ничего не сказал вам насчет Мэттью? Не говорил о химической лаборатории? О вытяжном шкафе?
Девушка слабо покачала головой:
– Нет, о Мэттью нет. – Она нахмурилась, между бровей прорезалась глубокая морщина. Она постаралась сфокусировать взгляд на Линли. – Он сказал… кто-то еще знает про автобус. Это не кончилось на Мэттью. Это должно кончиться. Должно кончиться. – Внезапно она зажала себе рукой рот, и по ее щекам заструились слезы. – Я же не… я могла понять, о чем он говорит. Не поняла. Я не думала, что он… у нас же ребенок. А он… Чаз!
Миссис Стридер принялась утирать ей слезы.
– Сисси, Сисси, милая. Успокойся. Успокойся, родная.
– Это не кончилось на Мэттью, – подтвердил Линли. – Еще один человек видел Чаза в ту ночь в микроавтобусе. Это была женщина, Джин Боннэми. Он рассказывал вам о ней? Он говорил, что произошло с ней сегодня днем?
– Нет. Джин… про Джин ничего не говорил. Только что вы идете за ним. Хотите, чтобы он сказал… сказал вам… Говорил, вы не понимаете. Не можете понять. Он обязан… – Глаза у нее слипались.
– Обязан покрывать вас? Защитить? Как вы– его?
Сесилия рассеянно погладила белый атласный пододеяльник.
– Защитить. Чаз защищает. Всегда. Он такой, Чаз. – Пальцы, сжимавшие край одеяла, ослабли, челюсть слегка отвисла. Девушка уснула.
Миссис Стридер ласково погладила ее лоб:
– Бедняжка! – вздохнула она. – Через что ей пришлось пройти! Родители, беременность, роды, несчастный изувеченный малыш, а теперь еще это. Ведь она любила его, инспектор. Они любили друг друга. Я-то знаю. Ко мне в дом часто наведываются молодые люди, навещают девушек, которых сами же и довели до беды. Но я еще не видела, чтобы парень был так предан своей девушке, как Чаз Квилтер. Никогда не видела.
– Вы слышали, о чем они разговаривали сегодня?
Миссис Стридер покачала головой.
– Они хотели побыть вдвоем, и я не стала им мешать. Можете ругать меня за то, что я оставила их наедине после всего, что было между ними и что из этого вышло – я имею в виду так и не ставшего человеком бедолажку, который лежит теперь в больнице; но я не понимаю, почему я должна была лишить их даже того утешения, что они могли дать друг другу. В нашем мире не так уж много любви, а радости еще меньше. Если они провели несколько минут в объятиях друг друга и это хоть немного смягчило их горе, с какой стати я стала бы это запрещать?
– В субботу, когда Чаз приезжал к Сесилии, вас не было здесь?
– Не было. Но я знала, что он приедет. Сесилия говорила мне, что Чаз обещал приехать к ней в тот вечер, а Чаз всегда держал свое слово. И сегодня тоже.
– Сегодня?
Миссис Стридер пригладила волосы Сесилии, разметавшиеся по подушке.
– Он звонил в полдень. Сказал, что едет к нам. Обещал приехать– И вот – к четырем он уже был у нас. Мы могли положиться на Чаза.
Услышав эти слова, Линли автоматически поднялся на ноги. На прикроватной тумбочке стояла лампа, при ее свете он мог разглядеть морщинистое лицо миссис Стридер лишь в профиль, большая часть его скрывалась в тени, но и этого хватило Линли, чтобы разглядеть: женщина понятия не имела, как важна эта информация.
За дверью комнаты слышались голоса Сент-Джеймса и инспектора Канерона. Кто-то кашлянул, кто-то ругнулся. Зазвонил телефон. Трубку сняли.
Сердце щемило. Допрашивать Сесилию казалось неуместной жестокостью, но Линли позволил полицейскому в себе взять верх, подавив желание сделать все, лишь бы смягчить горе этой девочки.
– Вы знали, что сегодня вечером Чаз приедет повидаться с вами? – спросил Линли. Девушка сонно поглядела на него. – О чем он рассказал вам, Сесилия? Он упоминал Мэттью Уотли? От кого вы слышали его имя?
Веки ее дрогнули, опустились. Распухшим языком Сесилия облизала губы. Заговорила бессвязно:
– Чаз… Чаз сказал… Мэттью видел автобус. Он шел по боковой дорожке к «Эребу» и видел. Ночью во вторник. Он знал.
– Мэттью знал, что Чаз уезжал в микроавтобусе?
– Он знал.
– Вы говорили с Чазом по телефону в пятницу вечером. Вы звонили ему несколько раз. Он сказал вам, он спрятал Мэттью в «Калхас-хаусе»?
– Он сказал… нет, ничего… ничего про Мэттью. Мы… про ребенка. Я хотела поговорить про ребенка. Я… мы… решить, что делать. Если б только он сказал отцу… он не мог. Отцу… он не хотел ни за что.
– Он ничего не сказал вам насчет Мэттью? Не говорил о химической лаборатории? О вытяжном шкафе?
Девушка слабо покачала головой:
– Нет, о Мэттью нет. – Она нахмурилась, между бровей прорезалась глубокая морщина. Она постаралась сфокусировать взгляд на Линли. – Он сказал… кто-то еще знает про автобус. Это не кончилось на Мэттью. Это должно кончиться. Должно кончиться. – Внезапно она зажала себе рукой рот, и по ее щекам заструились слезы. – Я же не… я могла понять, о чем он говорит. Не поняла. Я не думала, что он… у нас же ребенок. А он… Чаз!
Миссис Стридер принялась утирать ей слезы.
– Сисси, Сисси, милая. Успокойся. Успокойся, родная.
– Это не кончилось на Мэттью, – подтвердил Линли. – Еще один человек видел Чаза в ту ночь в микроавтобусе. Это была женщина, Джин Боннэми. Он рассказывал вам о ней? Он говорил, что произошло с ней сегодня днем?
– Нет. Джин… про Джин ничего не говорил. Только что вы идете за ним. Хотите, чтобы он сказал… сказал вам… Говорил, вы не понимаете. Не можете понять. Он обязан… – Глаза у нее слипались.
– Обязан покрывать вас? Защитить? Как вы– его?
Сесилия рассеянно погладила белый атласный пододеяльник.
– Защитить. Чаз защищает. Всегда. Он такой, Чаз. – Пальцы, сжимавшие край одеяла, ослабли, челюсть слегка отвисла. Девушка уснула.
Миссис Стридер ласково погладила ее лоб:
– Бедняжка! – вздохнула она. – Через что ей пришлось пройти! Родители, беременность, роды, несчастный изувеченный малыш, а теперь еще это. Ведь она любила его, инспектор. Они любили друг друга. Я-то знаю. Ко мне в дом часто наведываются молодые люди, навещают девушек, которых сами же и довели до беды. Но я еще не видела, чтобы парень был так предан своей девушке, как Чаз Квилтер. Никогда не видела.
– Вы слышали, о чем они разговаривали сегодня?
Миссис Стридер покачала головой.
– Они хотели побыть вдвоем, и я не стала им мешать. Можете ругать меня за то, что я оставила их наедине после всего, что было между ними и что из этого вышло – я имею в виду так и не ставшего человеком бедолажку, который лежит теперь в больнице; но я не понимаю, почему я должна была лишить их даже того утешения, что они могли дать друг другу. В нашем мире не так уж много любви, а радости еще меньше. Если они провели несколько минут в объятиях друг друга и это хоть немного смягчило их горе, с какой стати я стала бы это запрещать?
– В субботу, когда Чаз приезжал к Сесилии, вас не было здесь?
– Не было. Но я знала, что он приедет. Сесилия говорила мне, что Чаз обещал приехать к ней в тот вечер, а Чаз всегда держал свое слово. И сегодня тоже.
– Сегодня?
Миссис Стридер пригладила волосы Сесилии, разметавшиеся по подушке.
– Он звонил в полдень. Сказал, что едет к нам. Обещал приехать– И вот – к четырем он уже был у нас. Мы могли положиться на Чаза.
Услышав эти слова, Линли автоматически поднялся на ноги. На прикроватной тумбочке стояла лампа, при ее свете он мог разглядеть морщинистое лицо миссис Стридер лишь в профиль, большая часть его скрывалась в тени, но и этого хватило Линли, чтобы разглядеть: женщина понятия не имела, как важна эта информация.