Страница:
– Вы полагаете, я спала здесь?
– Нет, я всего лишь хотел просить вас передать капитану Гарольду Кину приказание немедленно явиться к генералу Джексону.
– Вы знаете, я пошутила, когда вам сказала про карниз.
– Я догадался, – ответил сержант.
Мы оба все время смеялись над собственными словами. Мне вдруг пришло в голову, что лучше бы этот сержант нарисовался на лугу перед овцами. Он был покрасивее Гарольда, лучше одет и пах хорошим шоколадом.
– Присаживайтесь, – сказала я.
– Увы, не имею права, поскольку отныне эти апартаменты принадлежит не капитану, – в дверях ждет мадемуазель Тереза.
В дверях показалась полная женщина, совсем как имя Тереза, когда его произносят полными губами, – толстое слово, по крайней мере, так мне кажется, в то время как слово «сержант» напоминает мне мост – так и вижу, как по его буквам бегут дети.
Тереза в дверях – толстое слово – вежливо попросила ключ от «моей» комнаты. Я бросила его в сторону Терезы, совсем как ключи, которые бросил мне Иован, покидая кафану, – ключи, полет которых завершился не в моих руках, а у Рекса. «Что же, – пронеслась у меня мысль, – остается мне кухня Рекса».
Сержант, играя красивыми глазами, объяснял мне тоном гида:
– Мадемуазель Тереза, переводчица майора Шустера, займет вашу комнату, в то время как майор Шустер поселится в апартаментах бывшего капитана…
– Бывшего? – спросила я.
– Я имею в виду – для вас «бывшего». Полагаю, что он лишился права на переводчицу, а может, и права командовать парашютно-десантным полком.
– Кажется, вы становитесь «будущим»?
– Не понял…
– Я смотрю, вы высказываете мнение, не совсем соответствующее вашему званию.
– Да, мне повезло, я теперь не сержант в патруле.
– И стали?
– Теперь я служу в «Баре Кукри», после Opening Nights.
– Похоже, вам повезло в танго?
– Я сделал всего несколько па, и вы исчезли в толпе. Я остался думать над тем, почему это немцы и англичане так не любят друг друга.
– Это не совсем так.
– Я имею в виду майора Шустера и капитана Кина.
– Аллюзия? – вежливо спросила я.
– Прозрачная, – признался сержант.
– Я тоже «прозрачна», потому должна определиться.
– За Англию или за Германию?
– А может, за Америку?
– Но я ведь всего лишь сержант.
– Не поняла. Меня ждет кухня в «Баре Кукри».
– Нож кукри, – пошутил сержант.
– Попробую приручить нож кукри – научу его резать репчатый лук.
– Я должен буду хорошо порезать этот наш разговор…
– Должны будете представить рапорт немецкому генералу Клаусу Райнхардту?
– Я пишу нечто совсем иное.
– В американские газеты? – Нет.
– Матери или жене? – Нет.
– Ладно, пошутила – пишете обо мне?
– Может быть когда-нибудь, когда покину Косово.
– «Мемуары сержанта»?
– Хорошее название.
– Вы выглядите лучше названия, я просто шутила.
– Красавцы писать не умеют.
Я прищурила глаз, будто рассматривая его в пятидесятимиллиметровый объектив: диафрагма два и восемь, объектив – второй глаз, не настолько хороший, чтобы быть плохим… Плохим? А может?
– Не может быть. Вы…
– Надеюсь, что да.
– …писатель?
– Пытаюсь.
– Это моя специальность, я на отлично сдала курс всемирной литературы.
– Первый мой роман оказался весьма успешным, но каждый знает, что писатель становится таковым после второго.
– О чем же был первый?
– Война в Заливе.
– История Кина тоже для романа.
– Начало у меня уже есть.
– Стук в дверь?
– Беседа с вами.
– Боюсь, это очень по-голливудски.
– Да, но не забудьте доктора и нашу первую встречу с сумасшедшими…
– Полет над гнездом кукушки по имени Косово.
– Нет – агония романтизма.
– Вы имеете в виду девятнадцатый век?
– Да, девятнадцатый век точно предсказал все то, что с нами случилось.
– Подождите, позвольте припомнить… Я думаю, вы неправы.
Сержант ласково погладил меня по щеке и сказал:
– Конечно же я неправ.
– Хотелось бы с вами поспорить об этом.
– Хорошо, скоро встретимся.
– Где? – спросила я.
– Думаю, в кровати…
Сержант отдал мне честь, радуясь удачно найденному ответу.
В патруле Militer Police, помимо сержанта, состоял негр и еще один солдат, всех их – этих двух солдат тоже, как и прочих вояк КФОРа, готовили к захвату планеты Марс. Описать их очень просто: два солдата на фотке. Сержант, начальник патруля, был одет почти по-граждански – легкая летняя униформа, подходящая для июня, фуражка а ля Уэсли Кларк. Посмотреть бы фотографии…
Когда они вышли, я собрала в кучку руки, ноги, спину, волосы, жопу и все, что еще оставалось моего в апартаментах. После замечательного разговора с сержантом я совсем забыла про капитана Гарольда. «Да я просто сумасшедшая», – смеялась я молча, чувствуя себя генералом, в армии которого служит английский капитан, немецкий майор и американский сержант. Я провела чудную ночь с английским капитаном, он так любил меня. Любила его и я… «Мы обещались друг другу», как говорят наши крестьяне.
У меня случилась любовь. Хорошо. Давай теперь посмотрим, что у меня осталось после этого. Капитан удрал с карниза… Где, где он сможет спрятаться, чтобы потом найти меня и отправиться в Сербию? У меня же не было ни Сербии, ни Косово, ни Приштины, и теперь любовь мне забила голову вопросами: сумеет ли американский сержант спасти меня, как он сказал, – если мы окажемся в кровати? Или майор Шустер, который не приглашал меня в кровать, но у которого я смогу резать на кухне репчатый лук? Ладно, отправимся на кухню, к Рексу…
– Мария, мадемуазель Мария… Остановилась:
– О, это вы, господин Ашкенази?
– Мария, дитя мое, помоги…
– Что случилось, господин Ашкенази?
– Помоги, ты вяжешься с этими… Извини, я знаю, что ты прикидываешься переводчицей, но я больше не могу, помоги дядюшке Ашкенази!
– С радостью, если смогу.
Два индийских солдата знаком приказали нам подождать, потому что перед нами трое албанцев перегоняли автомобиль марки «ягуар». В кабине патрульной машины солдат КФОРа проверял по компьютеру номера двигателя.
Солдат вытащил из «ягуара» низкорослого мужичка, кричащего по-английски:
– Я – министр иностранных дел Албании!
– Машина украдена, – объявил солдат КФОРа.
Два индийских солдата взяли под руки министра иностранных дел Албании, в то время как солдат КФОРа сел за руль. Из «ягуара» выскочили трое албанцев и наставили на него «калашниковых».
Солдат КФОРа вышел из машины.
Министр вернулся в «ягуар». Врубил зажигание и резко рванул с места. За ним побежали трое с «калашниковыми».
– Поспешите, – посоветовала я господину Ашкенази. Рядом с «Баром Кукри» я чувствовала себя увереннее. Господин Ашкенази торопливо произнес:
– Мария, я все еще председатель Еврейской общины в Приштине. Сегодня ночью в нашу квартиру вломились десятка два молодых людей. По акценту я понял, что они из Албании. Кричали нам: «У вас полчаса, чтобы уйти!» Моя мама – ей восемьдесят лет – у нее только что был инфаркт… Конечно, действия албанцев напомнили ей сорок третий, когда в ее квартиру ворвались гитлеровцы и албанцы. Я пожаловался французскому генералу Сен Сиру де Луа, а он мне сказал: «Забудьте, это теперь неактуально!»
– Что значит – «неактуально»? – спросила я.
– Французский генерал имел в виду, что еврейский вопрос – скажем так – решен, и в Косово евреев не преследуют… Я точно не понял…
Я спросила господина Ашкенази, знаком ли он со Слободаном Пилишером, тоже евреем, моим товарищем по курсу художественной литературы и английского.
– Так он же уже бежал, – ответил господин Ашкенази.
– Нет, – ответила я. – Слободан все еще дома. Я вчера виделась с ним. Вы на пару дней останьтесь с мамой у него, а потом я помогу вам вернуться в свою квартиру.
– Поможете? Как? – спросил, побледнев, господин Ашкенази.
– Через немцев, – ответила я. – Я теперь переводчица у майора Шустера.
Господин Ашкенази с сомнением посмотрел на меня и, не произнеся ни слова, быстро удалился.
Я соврала господину Ашкенази, соврала, что Слободан Пилишер в Приштине. Я не видела Слободана с начала бомбардировок. Если бы этот кретин Гарольд не сбежал, я хоть что-нибудь да сделала бы. А теперь осталась мне лишь кухня в «Баре Кукри» да, возможно, подлизывание к майору Шустеру. Немец майор Шустер мог бы помочь господину Ашке-нази, у него есть исторический стимул для этого. Если господин Ашкенази живым доберется до дома Слободана Пилишера…
Перед «Баром Кукри» меня расстреляла ТВ камера. За камерой стояла женщина, с которой я познакомилась во время бомбардировок. Мы в гуманитарной организации «Кер» звали ее Canada Press. Это была средних лет женщина, облазившая все горячие точки мира, женщина с лицом, ежедневно загорающим на ветру; точно такое лицо оказалось у Ванессы Рейдгрев, боровшейся за права мусульман в Сараево и мечтавшей – что для нее и исполнили – сыграть Чехова под сараевской мечетью.
– Мария, иди прямо на камеру, чтобы перекрыть мне кадр, – крикнула мне Canada Press.
– Чао, Canada! – откликнулась я.
– Что там вчера вечером случилось?
– Opening Night, – сказала я.
– Да ладно, Мария, не ври. Ты можешь рассказать мне на камеру, что вчера там сказанул английский капитан Гарольд Кин?
– Спроси его самого.
– Я тебя спрашиваю, ты ведь знаешь, что я на твоей стороне.
– Ты – да, но ведь не Canada же.
– Но я независимый репортер!
– Я сама завишу от майора Шустера, так что спроси его, у меня нет права комментировать, мое дело – переводить.
– А как ты перевела капитана Гарольда от бара до отеля?
– Если бы ты была на Opening Nights, то получила бы более точную информацию.
– Я в Приштину только утром приехала, была в одном селе у Призрена. Что ты делала с капитаном Гарольдом?
– Всю ночь трахались.
– Это я публиковать не буду.
– Правильно, а то бы в лужу села. Я пошутила.
– Один раз это уже случилось, весь мир моя лажа обошла.
– Ну и про что ты соврала?
– В том селе, у Призрена… Я вчера нашла девочку, про которую передала на весь мир, что ее сербы убили. Она живая…
– Ты засняла это?
– Я тебе покажу. В баре есть видео?
– Десять телевизоров с видеоиграми.
– Я тебя умоляю, расскажи, что здесь вчера случилось, только об этом в командовании КФОРа и говорят.
– Ладно, пойдем в бар, может, Рекс это лучше видел и правильно понял.
– Кто это такой?
– Шеф-повар в «Баре Кукри».
– Не еби мне мозги, Мария!
– Сколько мое заявление стоит?
– Ничего не смогу заплатить, пока мой рассказ о капитане и свидетелях не запустят в эфир. А ты – свидетель.
– В таком случае мое заявление ничего не будет стоить, ведь я сербка. Вчера в баре было куда как больше правильных свидетелей, начиная от рядового до майора и генерала.
– Может, ты и права. Хорошо, пошли в бар – я жажду истины и пива!
– А я тебе завтрак приготовлю.
– С чего это вдруг?
– Я теперь на кухне работаю – больше я не переводчица.
– Что ты в кухне понимаешь?
– Кулинария лечит меня от стресса.
– А как мне спастись от этой моей камеры?
– Ищи истину!
– Так ты не хочешь рассказать мне правду о вчерашнем вечере. Зачем ты скрываешь эту самую истину?
– У меня для тебя есть правда получше. Может иметь последствия!
– Говори.
И я рассказала Canada Press о встрече с господином Ашкенази. Canada Press разочарованно отозвалась:
– Это больше неактуально. Я ей на это:
– Теперь я точно знаю, что ничего тебе не расскажу о вчерашнем. Потому что это было вчера, а сегодня уже неактуально.
– Опять мне мозги засираешь.
– Конечно, – призналась я, – но завтраком я тебя все равно накормлю, а ты пока поищи пиво.
Мы вошли в бар. Canada Press остановилась и вздохнула:
– Ого, настоящий американский бар! Здесь хорошо, и света для камеры хватает. У меня идея – сделаю сюжет про бар! Иди, Мария, я тебя пивом угощу.
– Виски, – потребовала я.
– Со льдом? – спросила Canada Press.
– Виски, – ответила я гордо, – виски со льдом не пьют!
– Пиво! – попросила Canada Press.
От стены, на которой расцветала клумба самых разных флагов, оторвалась официантка. Она переглянулась с Canada Press.
– Раймонда, это ты? – воскликнула Canada Press.
– Чао, Canada Press!
– Что же ты меня подвела, Раймонда?
– Что пить будем? – замешкалась Раймонда.
– Нет, подожди, что же ты мне соврала?
– Ты уже так долго в Косове, Canada Press, но так ничего и не поняла!
– Поняла, поняла, и ты мне в камеру заявила, что сербы убили твою восьмилетнюю сестру.
– Я солгала тебе от имени тысяч албанских матерей, потерявших детей, и никто об этом не писал и не снимал для телевизора!
– Мой репортаж о твоей убитой сестре показали по всему миру. И твое заявление с «калашниковым» на плече, когда ты представилась бойцом УЧК!
Раймонда со смехом спросила – она говорила по-английски с американским акцентом:
– Ты можешь продать мне эту кассету?
– Я могу показать тебе кадры с твоей сестренкой, про которую ты говорила, что ее сербы убили, и заявление твоих родителей. Принеси нам пива, мне и Марии, а потом я отошлю мою и твою ложь…
– А может, еще до того кое-кто объявит, что Canada Press сегодня днем, или, самое позднее, вечером, убита сербами?
– Если я не отошлю репортаж, – ядовито ответила Canada Press.
– Все равно такая новость появится.
– Что меня убили сербы?
– Мария, – обратилась ко мне Раймонда, – сколько еще сербов осталось в Пришти-не?
– Придется тебе для этого нанять кого-нибудь из своих, – отвечала я.
– Нету больше, Мария, моих и твоих. Мы теперь многонациональное общество, которое послужит примером всему миру, в том числе и Канаде, для которой Квебек – серьезная проблема, о чем Canada Press никогда не сообщала общественности. В отличие от Канады, мы даже в «Баре Кукри» обеспечили многонациональное сотрудничество. Познакомьтесь: мой коллега за прилавком – Миливое Попович, по прозвищу Мики, или Майк. Сотрудничаем и на кухне: Мария – сербский представитель, и, как говорит шеф-повар Рекс, мы должны вернуться к первичным вещам – к любви и пище.
Знали бы вы, как воодушевленно Мария работает над сербской мамалыгой!
Canada Press взволнованно слушала Раймонду:
– Можешь ты что-нибудь рассказать о вчерашнем инциденте?
– Еще одно глупое солдатское заявление – ложь капитана Гарольда, точнее сказать, неудачный прыжок парашютиста. Не думаю, что мы его увидим здесь, за стойкой. Он давал хорошие чаевые, но меня удивило, что он пил сливовицу. Это что, твоя заслуга, Мария?
– Я пью виски, – отрезала я.
– Точно, твое сотрудничество с оккупантом дало положительные результаты.
Canada Press с отвращением отошла от стойки. А за ней свидетель многонационального сотрудничества. Миливое Попович по прозвищу Майк спаивал трех финских солдат пивом марки «Олень», произведенным в Апатине.
– Хэлло, Мария! – крикнул мне Майк. – Ты вчера была молодцом.
– Спасибо, Майк.
– Ты все еще в Приштине?
– Продолжаем работать на оккупантов.
– Пойдешь давать интервью Canada Press?
– Нет, Майк, пойду резать репчатый лук.
– Приятно, что ты будешь работать рядом со мной. Как тебе мой английский?
– Лучше албанского.
– Раймонда прекрасно говорит, только с американским акцентом.
– Поменяйтесь акцентами! – пошутила я.
– А пока работаем рядом с кассой, на которой точно выбиваем цены на еду и напитки, чтобы и нам осталось.
– Раймонда красивая.
– Это меня и пугает, – тихо, по-сербски, признался Майк.
– Когда тебя что-то пугает, значит, ты на правильном пути, по крайней мере, я этого правила придерживаюсь, хотя оно еще ни разу не сработало.
В кухне меня с улыбкой встретил Рекс. Canada Press, взволнованная разговором с Раймондой, с камерой на плече снимала длинную панораму кухни.
Рекс в поварском колпаке, слегка сдвинутом на ухо, говорил мне:
– Мария, лед и виски несовместимы, дорогая Мария. И бокалы, из которых пьют виски, – подходите, Canada Press, снимайте, это небольшая лекция для нашей многонациональной команды за прилавком. Снимайте получше, вот бокалы для виски, их держат в холодильнике, эти бокалы называют лампочками. В ваш «Джонни Уокер» добавляем две-три капли имбирной настойки, не больше.
Canada Press сняла с плеча камеру и устало произнесла:
– Виски не смешивают.
– А знаете ли вы, что в «Джонни Уокере» двадцать девять составных частей?
– Совсем как в моей кассете. Там сто мнений, но ни в одном из них нет и капли правды про Косово.
– В этом все дело, – продолжил Рекс, – истина рождается в трудах! Сначала для каждого желудка надо подобрать подходящую пищу, которая поможет нам переварить самую разную информацию. На кухне, что называется телевидением, трудно разобраться в рецептах политиков. Посмотрите новости…
На холодильнике сверкала улыбка министра обороны США Уильяма Коэна: «Сто тысяч албанцев убито или пропали без вести…»
Словно играя во что-то, включился второй телевизор. Как черт, выскочивший из коробки, английский министр иностранных дел мистер Кук вещал: «Как нам стало известно от беженцев, похоже, около десяти тысяч албанцев убито в ста столкновениях, устроенных, безусловно, сербами…»
Canada Press рассмеялась:
– Значит, убито сто десять тысяч албанцев!
На кухне появился Майк – Милован Попович, размахивая руками и словами:
– Canada Press, скорее!
В бар входила пожилая госпожа, не такая уж старая, но с молодежной прической. Вокруг нее суетилось около десятка камер. Молодежная прическа подошла к стойке, поцеловала Раймонду и благородно произнесла:
– Сожалею о смерти вашей сестры. Раймонда ответила:
– Спасибо, госпожа Дель Понте! Чем мне вас угостить?
– Налейте что-нибудь журналистам, а я пока немного отдохну от них, – произнесла госпожа Дель Понте по-английски с итальянским акцентом.
Canada Press, все еще обозленная на Раймонду и еще больше разозлившаяся из-за слов соучастия Дель Понте, нацелилась в нее камерой и спросила:
– Мадам Дель Понте, вам известно точное число убитых албанцев?
Мадам Дель Понте прихлебнула двойной эспрессо, кивком головы поблагодарила Раймонду. Повернувшись на низких каблуках, она отошла от стойки в глубину бара – уйти из-под прицелов семи камер. Потом сказала:
– Наши следователи в Гааге, а также другие источники полагают, что за такое короткое время невозможно уничтожить не то что сто тысяч, но и десять тысяч албанцев. Испанский эксперт, господин Лопес, считает, что число жертв намного меньше, причем в их числе не только албанцы. Кроме них, здесь жили сербы, цыгане, турки. Как верховный прокурор Гаагского трибунала, я не желаю участвовать в торгах вокруг цифр.
Canada Press, которую завели слова сочувствия Раймонде, не сдавалась и, поскольку ей хотелось оправдаться перед канадским телевидением за невольную ложь, продолжала пытать прокуроршу:
– Мадам Дель Понте, расследует трибунал в Гааге преступления албанских террористов по отношению к сербам, туркам, цыганам?
Мадам Дель Понте слащаво ответила:
– Я всего лишь неделю в должности.
Я пожалела Дель Понте, потому что ее окружили семь камер, а Canada Press нанесла очередной удар:
– Ваша предшественница, Луиза Арбур, была отстранена от должности за то, что упомянула о возможности обвинения НАТО в убийствах гражданских лиц во время бомбардировок.
– Это вопрос к госпоже Арбур, я не знаю, что она там заявила. Я впервые в Косово. Я только что вернулась из рудника Трепча. Были сообщения о том, что сербы сбрасывали албанцев в шурфы, а потом сжигали тела. Мои следователи, которые там работают, подтвердили мне, что доказательств сербских преступлений на руднике Трепча нет…
Два телохранителя взяли чашечку с двойным эспрессо, прикрыли ее блюдечком и, чтобы сбить репортершу с толку, передали ее Canada Press. Та растерянно взяла чашечку и стала прихлебывать, прекратив снимать и задавать вопросы. Оставшаяся без кофе мадам Дель Понте правильно поняла поступок своих телохранителей и, поправив прическу, вышла из бара. За ней ломанулись семь камер, и в баре осталась только довольная Canada Press, которой улыбнулось счастье: сегодня вечером ударную новость покажут на ее канале в Канаде, город Торонто.
– Вам помочь? – спросил майор Шустер.
– Мышь не желает показывать мне в компьютере то, что меня итересует.
– Спросите меня.
– Не знаю, стоит ли…
– Я ведь знаю, что вы хотите узнать. Сожалею, что вы исчезли той ночью, а также мне очень жаль, что вы лишились номера в отеле «Гранд».
– А про капитана Гарольда не желаете спросить?
– Нет, потому что я понимаю выраженный им протест и несколько выспренную речь против генерала Райнхардта. Но… Это было не германское решение, а приказ НАТО!
– Совершенно верно. Это был глупый поступок.
– Ну вот, и вы меня понимаете.
– Нет, – говорю, чтобы не потерять связь с Шустером. – Нет, это было мое идиотское решение – отправиться с капитаном Гарольдом в отель «Гранд».
– Он был пьян, – осторожно заметил майор Шустер.
– Но я-то трезвая была!
– Тогда меня ваше решение удивляет.
– А меня нет.
– Возможно, возобладали сантименты?
– Нет, сопровождая в отель капитана Гарольда, я преследовала совершенно определенную цель.
– Смею ли знать?
– Хорошо, я скажу вам… Во время бомбардировок албанцы похитили моих родителей. Я ничего не знаю о них. Мне показалось, что капитан парашютно-десантного полка мистер Гарольд Кин может помочь.
– Благие намерения…
Ну, если не лично капитан Гарольд, тогда, может, с помощью генерала Джексона?
– Генерала Джексона?
– Ну, мы-то знаем… Хорошие солдаты, хорошая карьера, особенно после акции, более известной как «Кровавое воскресенье». Парашютисты – в то время при участии сержанта Гарольда и Джексона – подавили в Ирландии, в городе Дерри, бунт, но при этом – не они, а их полк – убили тринадцать демонстрантов. В числе обвиненных в убийстве были сержант Гарольд и в то время капитан Джексон…
– Боже мой! – выдохнула я. – Хорошую же они карьеру сделали!
– Опасаюсь, – осторожно заговорил майор Шустер, – что вчерашнее выступление капитана Гарольда…
– Его отправят на каторгу?
– Давайте спросим компьютер, – предложил майор Шустер.
Мышка бегала по экрану так, словно за ней гналась кошка – когти на руке майора Шус-тера. На экране появился Лондон, маленькая улочка, хорошенький домик с цветничком, и на экране большими буквами появилось: КАПИТАН ГАРОЛЬД КИН, 43 ГОДА, ЖЕНАТ, СУПРУГА ДЖАННЕТ, 42 ГОДА, СЫН ОЛИВЕР, 8 ЛЕТ.
Я и эту сцену отыграла совсем как горничная в опере «Cosi fan tutti».
– Слава Богу, – говорю, – есть кому позаботиться о Гарольде!
– Вы слишком веселитесь.
– Мы провели прекрасную ночь!
– Вы молодец, что позаботились о пьяном мужчине.
– Я вас обманула, он был трезв, пьяный мужчина не смог бы трахаться ночь напролет.
– Как вы легко об этом говорите!
– Потому что вы все это и сами знаете.
– Нет, в самом деле не знаю, просто люблю про это слушать, – смутившись, говорит майор Шустер.
– Наверняка кто-то все снял. Может, найдем соответствующий сайт в компьютере?
Майор Шустер с удивлением вслушивался в каждое мое слово. Я жонглировала фактами, полагая, что так сумею его победить.
– Не думаю, что такие кадры могут где-нибудь появиться, – заметил майор.
– Я бы тогда их купила, – говорю. Шустер осторожно взял меня за руку и подвел к стойке. Мы были одни, нас окружали немые свидетели, которые могут заговорить, только если их выпьют – бутылки, бокалы. Я налила Шустеру домашней ра-кии-грушовки, себе налила двойной виски, безо льда. Шустер чокнулся и спокойно произнес:
– Большая часть народонаселения все еще полагает, что коитус – грех. Но траханье – извините за выражение – ничуть не грешнее, чем дефекация. Трахаться все равно что дышать – это необходимо для продолжения жизни. Трахаемся, спим, любим, когда почувствуем ток крови в наших жилах, обнимаемся в постели, просыпаемся, умываемся, чистим зубы, чешем языком, когда говорим «люблю тебя» и когда договариваемся о том, что больше никогда не будем встречаться…
– Нет, я всего лишь хотел просить вас передать капитану Гарольду Кину приказание немедленно явиться к генералу Джексону.
– Вы знаете, я пошутила, когда вам сказала про карниз.
– Я догадался, – ответил сержант.
Мы оба все время смеялись над собственными словами. Мне вдруг пришло в голову, что лучше бы этот сержант нарисовался на лугу перед овцами. Он был покрасивее Гарольда, лучше одет и пах хорошим шоколадом.
– Присаживайтесь, – сказала я.
– Увы, не имею права, поскольку отныне эти апартаменты принадлежит не капитану, – в дверях ждет мадемуазель Тереза.
В дверях показалась полная женщина, совсем как имя Тереза, когда его произносят полными губами, – толстое слово, по крайней мере, так мне кажется, в то время как слово «сержант» напоминает мне мост – так и вижу, как по его буквам бегут дети.
Тереза в дверях – толстое слово – вежливо попросила ключ от «моей» комнаты. Я бросила его в сторону Терезы, совсем как ключи, которые бросил мне Иован, покидая кафану, – ключи, полет которых завершился не в моих руках, а у Рекса. «Что же, – пронеслась у меня мысль, – остается мне кухня Рекса».
Сержант, играя красивыми глазами, объяснял мне тоном гида:
– Мадемуазель Тереза, переводчица майора Шустера, займет вашу комнату, в то время как майор Шустер поселится в апартаментах бывшего капитана…
– Бывшего? – спросила я.
– Я имею в виду – для вас «бывшего». Полагаю, что он лишился права на переводчицу, а может, и права командовать парашютно-десантным полком.
– Кажется, вы становитесь «будущим»?
– Не понял…
– Я смотрю, вы высказываете мнение, не совсем соответствующее вашему званию.
– Да, мне повезло, я теперь не сержант в патруле.
– И стали?
– Теперь я служу в «Баре Кукри», после Opening Nights.
– Похоже, вам повезло в танго?
– Я сделал всего несколько па, и вы исчезли в толпе. Я остался думать над тем, почему это немцы и англичане так не любят друг друга.
– Это не совсем так.
– Я имею в виду майора Шустера и капитана Кина.
– Аллюзия? – вежливо спросила я.
– Прозрачная, – признался сержант.
– Я тоже «прозрачна», потому должна определиться.
– За Англию или за Германию?
– А может, за Америку?
– Но я ведь всего лишь сержант.
– Не поняла. Меня ждет кухня в «Баре Кукри».
– Нож кукри, – пошутил сержант.
– Попробую приручить нож кукри – научу его резать репчатый лук.
– Я должен буду хорошо порезать этот наш разговор…
– Должны будете представить рапорт немецкому генералу Клаусу Райнхардту?
– Я пишу нечто совсем иное.
– В американские газеты? – Нет.
– Матери или жене? – Нет.
– Ладно, пошутила – пишете обо мне?
– Может быть когда-нибудь, когда покину Косово.
– «Мемуары сержанта»?
– Хорошее название.
– Вы выглядите лучше названия, я просто шутила.
– Красавцы писать не умеют.
Я прищурила глаз, будто рассматривая его в пятидесятимиллиметровый объектив: диафрагма два и восемь, объектив – второй глаз, не настолько хороший, чтобы быть плохим… Плохим? А может?
– Не может быть. Вы…
– Надеюсь, что да.
– …писатель?
– Пытаюсь.
– Это моя специальность, я на отлично сдала курс всемирной литературы.
– Первый мой роман оказался весьма успешным, но каждый знает, что писатель становится таковым после второго.
– О чем же был первый?
– Война в Заливе.
– История Кина тоже для романа.
– Начало у меня уже есть.
– Стук в дверь?
– Беседа с вами.
– Боюсь, это очень по-голливудски.
– Да, но не забудьте доктора и нашу первую встречу с сумасшедшими…
– Полет над гнездом кукушки по имени Косово.
– Нет – агония романтизма.
– Вы имеете в виду девятнадцатый век?
– Да, девятнадцатый век точно предсказал все то, что с нами случилось.
– Подождите, позвольте припомнить… Я думаю, вы неправы.
Сержант ласково погладил меня по щеке и сказал:
– Конечно же я неправ.
– Хотелось бы с вами поспорить об этом.
– Хорошо, скоро встретимся.
– Где? – спросила я.
– Думаю, в кровати…
Сержант отдал мне честь, радуясь удачно найденному ответу.
В патруле Militer Police, помимо сержанта, состоял негр и еще один солдат, всех их – этих двух солдат тоже, как и прочих вояк КФОРа, готовили к захвату планеты Марс. Описать их очень просто: два солдата на фотке. Сержант, начальник патруля, был одет почти по-граждански – легкая летняя униформа, подходящая для июня, фуражка а ля Уэсли Кларк. Посмотреть бы фотографии…
Когда они вышли, я собрала в кучку руки, ноги, спину, волосы, жопу и все, что еще оставалось моего в апартаментах. После замечательного разговора с сержантом я совсем забыла про капитана Гарольда. «Да я просто сумасшедшая», – смеялась я молча, чувствуя себя генералом, в армии которого служит английский капитан, немецкий майор и американский сержант. Я провела чудную ночь с английским капитаном, он так любил меня. Любила его и я… «Мы обещались друг другу», как говорят наши крестьяне.
У меня случилась любовь. Хорошо. Давай теперь посмотрим, что у меня осталось после этого. Капитан удрал с карниза… Где, где он сможет спрятаться, чтобы потом найти меня и отправиться в Сербию? У меня же не было ни Сербии, ни Косово, ни Приштины, и теперь любовь мне забила голову вопросами: сумеет ли американский сержант спасти меня, как он сказал, – если мы окажемся в кровати? Или майор Шустер, который не приглашал меня в кровать, но у которого я смогу резать на кухне репчатый лук? Ладно, отправимся на кухню, к Рексу…
* * *
РЕЖУ теперь свой рассказ и внимательно оглядываюсь, выходя из отеля «Гранд», чтобы мне не врезал какой-нибудь албанец. На улице замечаю, что за мной в середине июня следует зимнее пальто. Ускоряю шаг, но тут слышу:– Мария, мадемуазель Мария… Остановилась:
– О, это вы, господин Ашкенази?
– Мария, дитя мое, помоги…
– Что случилось, господин Ашкенази?
– Помоги, ты вяжешься с этими… Извини, я знаю, что ты прикидываешься переводчицей, но я больше не могу, помоги дядюшке Ашкенази!
– С радостью, если смогу.
Два индийских солдата знаком приказали нам подождать, потому что перед нами трое албанцев перегоняли автомобиль марки «ягуар». В кабине патрульной машины солдат КФОРа проверял по компьютеру номера двигателя.
Солдат вытащил из «ягуара» низкорослого мужичка, кричащего по-английски:
– Я – министр иностранных дел Албании!
– Машина украдена, – объявил солдат КФОРа.
Два индийских солдата взяли под руки министра иностранных дел Албании, в то время как солдат КФОРа сел за руль. Из «ягуара» выскочили трое албанцев и наставили на него «калашниковых».
Солдат КФОРа вышел из машины.
Министр вернулся в «ягуар». Врубил зажигание и резко рванул с места. За ним побежали трое с «калашниковыми».
– Поспешите, – посоветовала я господину Ашкенази. Рядом с «Баром Кукри» я чувствовала себя увереннее. Господин Ашкенази торопливо произнес:
– Мария, я все еще председатель Еврейской общины в Приштине. Сегодня ночью в нашу квартиру вломились десятка два молодых людей. По акценту я понял, что они из Албании. Кричали нам: «У вас полчаса, чтобы уйти!» Моя мама – ей восемьдесят лет – у нее только что был инфаркт… Конечно, действия албанцев напомнили ей сорок третий, когда в ее квартиру ворвались гитлеровцы и албанцы. Я пожаловался французскому генералу Сен Сиру де Луа, а он мне сказал: «Забудьте, это теперь неактуально!»
– Что значит – «неактуально»? – спросила я.
– Французский генерал имел в виду, что еврейский вопрос – скажем так – решен, и в Косово евреев не преследуют… Я точно не понял…
Я спросила господина Ашкенази, знаком ли он со Слободаном Пилишером, тоже евреем, моим товарищем по курсу художественной литературы и английского.
– Так он же уже бежал, – ответил господин Ашкенази.
– Нет, – ответила я. – Слободан все еще дома. Я вчера виделась с ним. Вы на пару дней останьтесь с мамой у него, а потом я помогу вам вернуться в свою квартиру.
– Поможете? Как? – спросил, побледнев, господин Ашкенази.
– Через немцев, – ответила я. – Я теперь переводчица у майора Шустера.
Господин Ашкенази с сомнением посмотрел на меня и, не произнеся ни слова, быстро удалился.
Я соврала господину Ашкенази, соврала, что Слободан Пилишер в Приштине. Я не видела Слободана с начала бомбардировок. Если бы этот кретин Гарольд не сбежал, я хоть что-нибудь да сделала бы. А теперь осталась мне лишь кухня в «Баре Кукри» да, возможно, подлизывание к майору Шустеру. Немец майор Шустер мог бы помочь господину Ашке-нази, у него есть исторический стимул для этого. Если господин Ашкенази живым доберется до дома Слободана Пилишера…
Перед «Баром Кукри» меня расстреляла ТВ камера. За камерой стояла женщина, с которой я познакомилась во время бомбардировок. Мы в гуманитарной организации «Кер» звали ее Canada Press. Это была средних лет женщина, облазившая все горячие точки мира, женщина с лицом, ежедневно загорающим на ветру; точно такое лицо оказалось у Ванессы Рейдгрев, боровшейся за права мусульман в Сараево и мечтавшей – что для нее и исполнили – сыграть Чехова под сараевской мечетью.
– Мария, иди прямо на камеру, чтобы перекрыть мне кадр, – крикнула мне Canada Press.
– Чао, Canada! – откликнулась я.
– Что там вчера вечером случилось?
– Opening Night, – сказала я.
– Да ладно, Мария, не ври. Ты можешь рассказать мне на камеру, что вчера там сказанул английский капитан Гарольд Кин?
– Спроси его самого.
– Я тебя спрашиваю, ты ведь знаешь, что я на твоей стороне.
– Ты – да, но ведь не Canada же.
– Но я независимый репортер!
– Я сама завишу от майора Шустера, так что спроси его, у меня нет права комментировать, мое дело – переводить.
– А как ты перевела капитана Гарольда от бара до отеля?
– Если бы ты была на Opening Nights, то получила бы более точную информацию.
– Я в Приштину только утром приехала, была в одном селе у Призрена. Что ты делала с капитаном Гарольдом?
– Всю ночь трахались.
– Это я публиковать не буду.
– Правильно, а то бы в лужу села. Я пошутила.
– Один раз это уже случилось, весь мир моя лажа обошла.
– Ну и про что ты соврала?
– В том селе, у Призрена… Я вчера нашла девочку, про которую передала на весь мир, что ее сербы убили. Она живая…
– Ты засняла это?
– Я тебе покажу. В баре есть видео?
– Десять телевизоров с видеоиграми.
– Я тебя умоляю, расскажи, что здесь вчера случилось, только об этом в командовании КФОРа и говорят.
– Ладно, пойдем в бар, может, Рекс это лучше видел и правильно понял.
– Кто это такой?
– Шеф-повар в «Баре Кукри».
– Не еби мне мозги, Мария!
– Сколько мое заявление стоит?
– Ничего не смогу заплатить, пока мой рассказ о капитане и свидетелях не запустят в эфир. А ты – свидетель.
– В таком случае мое заявление ничего не будет стоить, ведь я сербка. Вчера в баре было куда как больше правильных свидетелей, начиная от рядового до майора и генерала.
– Может, ты и права. Хорошо, пошли в бар – я жажду истины и пива!
– А я тебе завтрак приготовлю.
– С чего это вдруг?
– Я теперь на кухне работаю – больше я не переводчица.
– Что ты в кухне понимаешь?
– Кулинария лечит меня от стресса.
– А как мне спастись от этой моей камеры?
– Ищи истину!
– Так ты не хочешь рассказать мне правду о вчерашнем вечере. Зачем ты скрываешь эту самую истину?
– У меня для тебя есть правда получше. Может иметь последствия!
– Говори.
И я рассказала Canada Press о встрече с господином Ашкенази. Canada Press разочарованно отозвалась:
– Это больше неактуально. Я ей на это:
– Теперь я точно знаю, что ничего тебе не расскажу о вчерашнем. Потому что это было вчера, а сегодня уже неактуально.
– Опять мне мозги засираешь.
– Конечно, – призналась я, – но завтраком я тебя все равно накормлю, а ты пока поищи пиво.
Мы вошли в бар. Canada Press остановилась и вздохнула:
– Ого, настоящий американский бар! Здесь хорошо, и света для камеры хватает. У меня идея – сделаю сюжет про бар! Иди, Мария, я тебя пивом угощу.
– Виски, – потребовала я.
– Со льдом? – спросила Canada Press.
– Виски, – ответила я гордо, – виски со льдом не пьют!
– Пиво! – попросила Canada Press.
От стены, на которой расцветала клумба самых разных флагов, оторвалась официантка. Она переглянулась с Canada Press.
– Раймонда, это ты? – воскликнула Canada Press.
– Чао, Canada Press!
– Что же ты меня подвела, Раймонда?
– Что пить будем? – замешкалась Раймонда.
– Нет, подожди, что же ты мне соврала?
– Ты уже так долго в Косове, Canada Press, но так ничего и не поняла!
– Поняла, поняла, и ты мне в камеру заявила, что сербы убили твою восьмилетнюю сестру.
– Я солгала тебе от имени тысяч албанских матерей, потерявших детей, и никто об этом не писал и не снимал для телевизора!
– Мой репортаж о твоей убитой сестре показали по всему миру. И твое заявление с «калашниковым» на плече, когда ты представилась бойцом УЧК!
Раймонда со смехом спросила – она говорила по-английски с американским акцентом:
– Ты можешь продать мне эту кассету?
– Я могу показать тебе кадры с твоей сестренкой, про которую ты говорила, что ее сербы убили, и заявление твоих родителей. Принеси нам пива, мне и Марии, а потом я отошлю мою и твою ложь…
– А может, еще до того кое-кто объявит, что Canada Press сегодня днем, или, самое позднее, вечером, убита сербами?
– Если я не отошлю репортаж, – ядовито ответила Canada Press.
– Все равно такая новость появится.
– Что меня убили сербы?
– Мария, – обратилась ко мне Раймонда, – сколько еще сербов осталось в Пришти-не?
– Придется тебе для этого нанять кого-нибудь из своих, – отвечала я.
– Нету больше, Мария, моих и твоих. Мы теперь многонациональное общество, которое послужит примером всему миру, в том числе и Канаде, для которой Квебек – серьезная проблема, о чем Canada Press никогда не сообщала общественности. В отличие от Канады, мы даже в «Баре Кукри» обеспечили многонациональное сотрудничество. Познакомьтесь: мой коллега за прилавком – Миливое Попович, по прозвищу Мики, или Майк. Сотрудничаем и на кухне: Мария – сербский представитель, и, как говорит шеф-повар Рекс, мы должны вернуться к первичным вещам – к любви и пище.
Знали бы вы, как воодушевленно Мария работает над сербской мамалыгой!
Canada Press взволнованно слушала Раймонду:
– Можешь ты что-нибудь рассказать о вчерашнем инциденте?
– Еще одно глупое солдатское заявление – ложь капитана Гарольда, точнее сказать, неудачный прыжок парашютиста. Не думаю, что мы его увидим здесь, за стойкой. Он давал хорошие чаевые, но меня удивило, что он пил сливовицу. Это что, твоя заслуга, Мария?
– Я пью виски, – отрезала я.
– Точно, твое сотрудничество с оккупантом дало положительные результаты.
Canada Press с отвращением отошла от стойки. А за ней свидетель многонационального сотрудничества. Миливое Попович по прозвищу Майк спаивал трех финских солдат пивом марки «Олень», произведенным в Апатине.
– Хэлло, Мария! – крикнул мне Майк. – Ты вчера была молодцом.
– Спасибо, Майк.
– Ты все еще в Приштине?
– Продолжаем работать на оккупантов.
– Пойдешь давать интервью Canada Press?
– Нет, Майк, пойду резать репчатый лук.
– Приятно, что ты будешь работать рядом со мной. Как тебе мой английский?
– Лучше албанского.
– Раймонда прекрасно говорит, только с американским акцентом.
– Поменяйтесь акцентами! – пошутила я.
– А пока работаем рядом с кассой, на которой точно выбиваем цены на еду и напитки, чтобы и нам осталось.
– Раймонда красивая.
– Это меня и пугает, – тихо, по-сербски, признался Майк.
– Когда тебя что-то пугает, значит, ты на правильном пути, по крайней мере, я этого правила придерживаюсь, хотя оно еще ни разу не сработало.
В кухне меня с улыбкой встретил Рекс. Canada Press, взволнованная разговором с Раймондой, с камерой на плече снимала длинную панораму кухни.
Рекс в поварском колпаке, слегка сдвинутом на ухо, говорил мне:
– Мария, лед и виски несовместимы, дорогая Мария. И бокалы, из которых пьют виски, – подходите, Canada Press, снимайте, это небольшая лекция для нашей многонациональной команды за прилавком. Снимайте получше, вот бокалы для виски, их держат в холодильнике, эти бокалы называют лампочками. В ваш «Джонни Уокер» добавляем две-три капли имбирной настойки, не больше.
Canada Press сняла с плеча камеру и устало произнесла:
– Виски не смешивают.
– А знаете ли вы, что в «Джонни Уокере» двадцать девять составных частей?
– Совсем как в моей кассете. Там сто мнений, но ни в одном из них нет и капли правды про Косово.
– В этом все дело, – продолжил Рекс, – истина рождается в трудах! Сначала для каждого желудка надо подобрать подходящую пищу, которая поможет нам переварить самую разную информацию. На кухне, что называется телевидением, трудно разобраться в рецептах политиков. Посмотрите новости…
На холодильнике сверкала улыбка министра обороны США Уильяма Коэна: «Сто тысяч албанцев убито или пропали без вести…»
Словно играя во что-то, включился второй телевизор. Как черт, выскочивший из коробки, английский министр иностранных дел мистер Кук вещал: «Как нам стало известно от беженцев, похоже, около десяти тысяч албанцев убито в ста столкновениях, устроенных, безусловно, сербами…»
Canada Press рассмеялась:
– Значит, убито сто десять тысяч албанцев!
На кухне появился Майк – Милован Попович, размахивая руками и словами:
– Canada Press, скорее!
В бар входила пожилая госпожа, не такая уж старая, но с молодежной прической. Вокруг нее суетилось около десятка камер. Молодежная прическа подошла к стойке, поцеловала Раймонду и благородно произнесла:
– Сожалею о смерти вашей сестры. Раймонда ответила:
– Спасибо, госпожа Дель Понте! Чем мне вас угостить?
– Налейте что-нибудь журналистам, а я пока немного отдохну от них, – произнесла госпожа Дель Понте по-английски с итальянским акцентом.
Canada Press, все еще обозленная на Раймонду и еще больше разозлившаяся из-за слов соучастия Дель Понте, нацелилась в нее камерой и спросила:
– Мадам Дель Понте, вам известно точное число убитых албанцев?
Мадам Дель Понте прихлебнула двойной эспрессо, кивком головы поблагодарила Раймонду. Повернувшись на низких каблуках, она отошла от стойки в глубину бара – уйти из-под прицелов семи камер. Потом сказала:
– Наши следователи в Гааге, а также другие источники полагают, что за такое короткое время невозможно уничтожить не то что сто тысяч, но и десять тысяч албанцев. Испанский эксперт, господин Лопес, считает, что число жертв намного меньше, причем в их числе не только албанцы. Кроме них, здесь жили сербы, цыгане, турки. Как верховный прокурор Гаагского трибунала, я не желаю участвовать в торгах вокруг цифр.
Canada Press, которую завели слова сочувствия Раймонде, не сдавалась и, поскольку ей хотелось оправдаться перед канадским телевидением за невольную ложь, продолжала пытать прокуроршу:
– Мадам Дель Понте, расследует трибунал в Гааге преступления албанских террористов по отношению к сербам, туркам, цыганам?
Мадам Дель Понте слащаво ответила:
– Я всего лишь неделю в должности.
Я пожалела Дель Понте, потому что ее окружили семь камер, а Canada Press нанесла очередной удар:
– Ваша предшественница, Луиза Арбур, была отстранена от должности за то, что упомянула о возможности обвинения НАТО в убийствах гражданских лиц во время бомбардировок.
– Это вопрос к госпоже Арбур, я не знаю, что она там заявила. Я впервые в Косово. Я только что вернулась из рудника Трепча. Были сообщения о том, что сербы сбрасывали албанцев в шурфы, а потом сжигали тела. Мои следователи, которые там работают, подтвердили мне, что доказательств сербских преступлений на руднике Трепча нет…
Два телохранителя взяли чашечку с двойным эспрессо, прикрыли ее блюдечком и, чтобы сбить репортершу с толку, передали ее Canada Press. Та растерянно взяла чашечку и стала прихлебывать, прекратив снимать и задавать вопросы. Оставшаяся без кофе мадам Дель Понте правильно поняла поступок своих телохранителей и, поправив прическу, вышла из бара. За ней ломанулись семь камер, и в баре осталась только довольная Canada Press, которой улыбнулось счастье: сегодня вечером ударную новость покажут на ее канале в Канаде, город Торонто.
* * *
«ЗАКРЫВАЕМ!» – только сейчас я поняла, как мне нравится это слово – слово, которое я в студенческие времена терпеть не могла, потому что оно нравилось хозяевам сербских ка-фан. «Закрываем!» – кричал старый официант, когда мы только затягивали: «Улица, улица, улица широкая, отчего ж ты, улица, стала кривобокая!» «Закрываем!» – и я покидаю кухню, укутанная в пестрый ковер кулинарных запахов – почти персидский ковер из «Тысячи и одной ночи», хотя я провела в «Баре Кукри» всего лишь две. После Opening Nights и ночи с капитаном парашютно-десантного толка Гарольдом Кином… Как правильно, Кином или Кин? Не знаю, но думаю о нем. Понятия не имею, куда его тот карниз сбросил. Может, что-то об этом в новостях есть? В «Баре Кукри» теперь распахнули свои квадратные глаза компьютеры, которые солдатам КФОРа заменяют отечество, родные города, где проживают незнакомые люди обоего пола, оставляющие на сайтах свои адреса. Я не знаю ни одного адреса, с которым могла бы пообщаться. Но компьютер сообщал мне последние известия со всего мира, кроме одного – где теперь капитан Гарольд. Подумала, что куда легче было бы найти сержанта Militеr Police…– Вам помочь? – спросил майор Шустер.
– Мышь не желает показывать мне в компьютере то, что меня итересует.
– Спросите меня.
– Не знаю, стоит ли…
– Я ведь знаю, что вы хотите узнать. Сожалею, что вы исчезли той ночью, а также мне очень жаль, что вы лишились номера в отеле «Гранд».
– А про капитана Гарольда не желаете спросить?
– Нет, потому что я понимаю выраженный им протест и несколько выспренную речь против генерала Райнхардта. Но… Это было не германское решение, а приказ НАТО!
– Совершенно верно. Это был глупый поступок.
– Ну вот, и вы меня понимаете.
– Нет, – говорю, чтобы не потерять связь с Шустером. – Нет, это было мое идиотское решение – отправиться с капитаном Гарольдом в отель «Гранд».
– Он был пьян, – осторожно заметил майор Шустер.
– Но я-то трезвая была!
– Тогда меня ваше решение удивляет.
– А меня нет.
– Возможно, возобладали сантименты?
– Нет, сопровождая в отель капитана Гарольда, я преследовала совершенно определенную цель.
– Смею ли знать?
– Хорошо, я скажу вам… Во время бомбардировок албанцы похитили моих родителей. Я ничего не знаю о них. Мне показалось, что капитан парашютно-десантного полка мистер Гарольд Кин может помочь.
– Благие намерения…
Ну, если не лично капитан Гарольд, тогда, может, с помощью генерала Джексона?
– Генерала Джексона?
– Ну, мы-то знаем… Хорошие солдаты, хорошая карьера, особенно после акции, более известной как «Кровавое воскресенье». Парашютисты – в то время при участии сержанта Гарольда и Джексона – подавили в Ирландии, в городе Дерри, бунт, но при этом – не они, а их полк – убили тринадцать демонстрантов. В числе обвиненных в убийстве были сержант Гарольд и в то время капитан Джексон…
– Боже мой! – выдохнула я. – Хорошую же они карьеру сделали!
– Опасаюсь, – осторожно заговорил майор Шустер, – что вчерашнее выступление капитана Гарольда…
– Его отправят на каторгу?
– Давайте спросим компьютер, – предложил майор Шустер.
Мышка бегала по экрану так, словно за ней гналась кошка – когти на руке майора Шус-тера. На экране появился Лондон, маленькая улочка, хорошенький домик с цветничком, и на экране большими буквами появилось: КАПИТАН ГАРОЛЬД КИН, 43 ГОДА, ЖЕНАТ, СУПРУГА ДЖАННЕТ, 42 ГОДА, СЫН ОЛИВЕР, 8 ЛЕТ.
Я и эту сцену отыграла совсем как горничная в опере «Cosi fan tutti».
– Слава Богу, – говорю, – есть кому позаботиться о Гарольде!
– Вы слишком веселитесь.
– Мы провели прекрасную ночь!
– Вы молодец, что позаботились о пьяном мужчине.
– Я вас обманула, он был трезв, пьяный мужчина не смог бы трахаться ночь напролет.
– Как вы легко об этом говорите!
– Потому что вы все это и сами знаете.
– Нет, в самом деле не знаю, просто люблю про это слушать, – смутившись, говорит майор Шустер.
– Наверняка кто-то все снял. Может, найдем соответствующий сайт в компьютере?
Майор Шустер с удивлением вслушивался в каждое мое слово. Я жонглировала фактами, полагая, что так сумею его победить.
– Не думаю, что такие кадры могут где-нибудь появиться, – заметил майор.
– Я бы тогда их купила, – говорю. Шустер осторожно взял меня за руку и подвел к стойке. Мы были одни, нас окружали немые свидетели, которые могут заговорить, только если их выпьют – бутылки, бокалы. Я налила Шустеру домашней ра-кии-грушовки, себе налила двойной виски, безо льда. Шустер чокнулся и спокойно произнес:
– Большая часть народонаселения все еще полагает, что коитус – грех. Но траханье – извините за выражение – ничуть не грешнее, чем дефекация. Трахаться все равно что дышать – это необходимо для продолжения жизни. Трахаемся, спим, любим, когда почувствуем ток крови в наших жилах, обнимаемся в постели, просыпаемся, умываемся, чистим зубы, чешем языком, когда говорим «люблю тебя» и когда договариваемся о том, что больше никогда не будем встречаться…