– Но вы опять вышли замуж, не так ли? – на всякий случай поинтересовалась Сара.
Леди печально улыбнулась:
– Да, за Гарольда. Это мой последний муж. Когда Джеффри, всего после десяти лет нашего брака, умер, я решила, что больше не хочу переживать своих мужей. И, словно в ответ, появился сэр Гарольд Меррил. Ему было только сорок против моих сорока шести, и он покорил меня. Увы, он тоже меня покинул. Мы были вместе двадцать четыре года, тем не менее это несправедливо, я предполагала умереть первой.
– Извините, – пробормотала Сара.
– Не за что, – ответила леди Меррил со свойственной ей практичностью. – В конце концов ты получила эту работу.
– Я не хотела…
– Знаю, дорогая. Просто я говорю, что в жизни бывает не только плохое. Мы склонны делать трагедию из неудач, но редко бывает так, что случившееся настолько плохо, что там нет уже ничего хорошего.
– О, – произнесла Сара, не зная, что ответить. – Ваша светлость, я очень благодарна вам за рассказ. Я сама хотела спросить, но всегда считала, что я не имею права задавать подобные вопросы.
– Не стоит благодарности, дорогая, – сказала леди Меррил, устремив на нее проницательный взгляд. – Если не ошибаюсь, за поведением моей внучки кроется нечто такое, что тебя беспокоит. Я хочу, чтобы ты сочла возможным разделить свое бремя со мной.
– Благодарю вас, мадам, – выдавила Сара. «Разделить с ней – что? Рассказать про ночь с Мавром? Невозможно. Про страх перед ее сыном? Хуже не придумаешь».
К счастью, гондола уже остановилась у причальной лестницы, избавив Сару от необходимости что-либо говорить. Выйдя из-под навеса, она боязливо перешагнула расщелину между гондолой и лестницей, затем повернулась, чтобы помочь леди Меррил, которая обеими руками ухватилась за руку своей компаньонки. А Сара виновато думала о том, что ее хозяйка не была бы настолько сердечной, если бы она призналась ей во всем, о чем только что подумала.
Глава 8
Глава 9
Леди печально улыбнулась:
– Да, за Гарольда. Это мой последний муж. Когда Джеффри, всего после десяти лет нашего брака, умер, я решила, что больше не хочу переживать своих мужей. И, словно в ответ, появился сэр Гарольд Меррил. Ему было только сорок против моих сорока шести, и он покорил меня. Увы, он тоже меня покинул. Мы были вместе двадцать четыре года, тем не менее это несправедливо, я предполагала умереть первой.
– Извините, – пробормотала Сара.
– Не за что, – ответила леди Меррил со свойственной ей практичностью. – В конце концов ты получила эту работу.
– Я не хотела…
– Знаю, дорогая. Просто я говорю, что в жизни бывает не только плохое. Мы склонны делать трагедию из неудач, но редко бывает так, что случившееся настолько плохо, что там нет уже ничего хорошего.
– О, – произнесла Сара, не зная, что ответить. – Ваша светлость, я очень благодарна вам за рассказ. Я сама хотела спросить, но всегда считала, что я не имею права задавать подобные вопросы.
– Не стоит благодарности, дорогая, – сказала леди Меррил, устремив на нее проницательный взгляд. – Если не ошибаюсь, за поведением моей внучки кроется нечто такое, что тебя беспокоит. Я хочу, чтобы ты сочла возможным разделить свое бремя со мной.
– Благодарю вас, мадам, – выдавила Сара. «Разделить с ней – что? Рассказать про ночь с Мавром? Невозможно. Про страх перед ее сыном? Хуже не придумаешь».
К счастью, гондола уже остановилась у причальной лестницы, избавив Сару от необходимости что-либо говорить. Выйдя из-под навеса, она боязливо перешагнула расщелину между гондолой и лестницей, затем повернулась, чтобы помочь леди Меррил, которая обеими руками ухватилась за руку своей компаньонки. А Сара виновато думала о том, что ее хозяйка не была бы настолько сердечной, если бы она призналась ей во всем, о чем только что подумала.
Глава 8
Себастьян хмуро смотрел на стопу гроссбухов перед ним, содержащих записи о дюжине различных поместий и финансовых предприятиях. Он больше десяти лет не утруждал себя их просмотром и теперь уже забыл, почему этого не делал. Отчетность – как новый язык, вернее, совсем не похожа на язык, решил Себастьян. К языкам у него талант, слух, умение почувствовать и воспроизвести незнакомую структуру.
Но цифры… Арифметических знаний у него было более чем достаточно, однако множество чисел, написанных бесконечными столбцами, какие-то перекрестные ссылки, пометки о приходах и расходах вызывали у него головную боль. Он даже не знал, что именно он должен с ними делать. Единственное, что он потрудился запомнить раньше, – какие суммы были его капиталом, а какие он мог тратить.
Хорошо бы спросить Уитби, как сознательному джентльмену следует поступать с этой горой документов, но тогда его поверенный лишь утвердится в дурном мнении о нем. Кроме того, Себастьян пренебрег еще одним важным обстоятельством: не узнал, как ему связаться с Уитби во время отпуска. Конечно, он мог написать Дэниелу, но был уверен, что кузен разбирается в этом еще хуже, чем он. Его отец был бы горд, саркастически подумал Себастьян. Это другой способ показать, насколько ему не подходит быть графом Уортемом.
Колокола соседней церкви прозвонили час, и Себастьян отодвинул бумаги в сторону. Теперь нет времени на подобные вещи, его зовет иной долг, который освободит его от необходимости вникать в утомительную путаницу отчетов.
Мистер де Лент заявил о своем намерении отправиться в городское казино, леди Меррил решила сопровождать его, поэтому, к удовольствию Сары, вечер оказался в полном ее распоряжении.
Пытаясь выглядеть более представительной, она взяла свое вязанье и присоединилась на лоджии к девушкам с их гувернанткой. Но мисс Харкер уткнулась в книгу, а девушки, по своему обыкновению, шептались, игнорируя Сару, и вскоре она вернулась к себе в комнату, чтобы работать при свете лампы.
Первым делом она машинально проверила конторку, однако на золотистом дереве крышки было пусто. Она слегка передвинулась, чтобы свет падал на кровать, и сначала подумала, что и там ничего нет. Затем в тени, падавшей от подушки…
Сунув туда руку, Сара нащупала что-то мягкое, приятное. Это был цветок, единственная белая лилия, сверкавшая как иллюзия в оранжевом свете лампы, а в чашечке покоилась жемчужина, точная копия первой, недавно подаренной Мавром.
Она вспомнила охапку таких же цветов, которую два дня назад получила леди Анна. Какова может быть цель этих повторений? И почему жемчужина, символ слез? Что это – напоминание, подарок, насмешка, предупреждение? Или она придает всему слишком большое значение? Может, лилия просто любимый цветок Мавра, а жемчуг – его любимая драгоценность? Сара положила их на стол, поставила лампу, села перед ними и, глядя на цветок с жемчужиной, продолжила вязание.
Когда спина у нее заболела, а руки начали уставать от нудной работы, Сара отложила наполовину связанный чулок и достала из ящика письменные принадлежности. Она раз в неделю отправляла письма каждому из своих друзей, которые и были ее единственной семьей. Другой она не имела. Но по крайней мере в два раза чаще она писала своей благодетельнице и лучшей подруге.
«Дорогая Мэгги!
Еще раз спасибо, что ты купила для меня траурную одежду миссис Радклифф. Я очень сожалею о смерти вдовы, она была добрым и великодушным человеком, но ее вещи хотя бы принесут пользу. Какой бы чуждой условностям ни была моя хозяйка, я сомневаюсь, что она может без неодобрения смотреть на компаньонку, одетую в школьную форму!»
Начало вышло притворно веселым, и Сара поморщилась. Школьные уроки по поводу того, как молодым леди надлежит вести переписку, всегда мешали ей, внося разнобой между ее чувствами и словами, а в результате получалось совсем не то, что она хотела сказать. Причина этой неловкости в том, что она поздно научилась вести корреспонденцию, и еще в том, что теперь они с Мэгги хранили друг от друга свои тайны. Сара попыталась выразиться более откровенно:
«Леди Меррил, на что я очень надеялась, добрый, непритязательный и покладистый человек. Трудно поверить, что прошло уже четыре месяца. Ее сын – тяжелое испытание, хотя не в том, чего ты боялась. Ты слышала еще что-нибудь о скандале, в котором он замешан? Конечно, я не должна сплетничать, но всегда лучше быть вооруженной на случай вроде этого.
Леди Анна и ее подруги высокомерны и глупы, однако не желают мне зла. Отчасти я даже завидую им. Разве не глупость? Представляю, как ты будешь смеяться надо мной!»
Ну вот, снова это писклявое веселье, за которым прячутся серьезные опасения. Выбросив из головы девушек, Сара перевела взгляд на лилию и опять вспомнила Мавра, его странное и чудесное соблазнение. Если она и могла кому-то рассказать о нем, то лишь одной Мэгги. Они вместе росли в жалкой части Лондона, прозванной «священной землей», жили как одна семья, пока Мэгги не вышла за барона. Теперь она баронесса, и отношения между ними уже не те, как бы Саре ни хотелось отрицать это.
Было нечто странное, непонятное и в ее неожиданной встрече с Мавром, она даже не решалась написать об этом в письме, боясь, как бы все это вдруг не исчезло. Сара смотрела на лист, ей очень хотелось написать, но так, чтобы не открыть всей правды.
«Я встретила совершенно удивительного джентльмена, который, видимо, проявляет ко мне интерес. У меня не вызывают доверия его побуждения, но в глубине души я почему-то хочу верить ему».
Этого более чем достаточно. Затем она подробно рассказала о достопримечательностях Венеции, подписалась, запечатала конверт и положила на отправку с утренней почтой.
Быстро переодевшись и умывшись, Сара легла в постель, аккуратно подоткнула одеяло, добродетельно натянула его до подбородка и задула лампу.
Но сон не шел. Она лежала, глядя на медальон в центре потолка, слыша ночные звуки, влетавшие в открытое окно: хихиканье леди Анны и сестер Mop-тон, тихий, увещевающий голос их гувернантки, смех и обрывки разговоров, доносившиеся из других апартаментов и соседних зданий.
В постоянной тишине каждый звук доходил до нее отчетливо, поскольку здесь не было ни стука подков, ни грохота колес, подавляющих менее громкие звуки. Движение воды в лагуне стихло до шепота, так что плеск неловко погруженного весла разносился по каналам, словно громкий шлепок.
Потом Сара осознала, что есть иной звук, мелодия, настолько отдаленная, что сначала она не могла определить, то ли это группа певцов, то ли два или три.
Постепенно мелодия становилась все громче и громче, она явно приближалась, и, наконец, Сара поняла, что музыканты должны находиться в плывущей лодке. Услышав радостный крик девушек на балконе, она встала, подошла к окну и с любопытством выглянула наружу. Прямо под ней стояло не меньше десятка перегруженных гондол с убранными навесами. При ярком свете пылающих жаровен, висевших на месте кормовых фонарей, она увидела кучу музыкантов в диковинных маскарадных костюмах, поющих, играющих, принимающих театральные позы. Скрипачи, флейтисты, дудочники всех родов, барабанщики, аккордеонисты, гитаристы так набились в лодки, что восхищенные крики девушек постоянно сменялись предупреждающим визгом, когда-то один, то другой едва не переворачивал лодку.
Гондольеры вторили пению низкими звучными голосами, в отдалении мелодию подхватили другие венецианцы, словно подобные экстравагантные серенады были привычны и доступны всем, кто бы ни захотел в них участвовать.
Жители соседних домов собрались возле окон, смеясь, смотрели на леди Анну и Мортонов, которые с открытыми ртами перевесились через перила балкона, пока разноцветная толпа в шутовских костюмах обожающе уставилась на них. Музыканты закончили свое пение лишь на миг, чтобы крикнуть «bra'i!» на местном диалекте, и тут же грянули снова.
К этому времени Сара была почти загипнотизирована, поэтому не увидела, как от скопища гондол отделилась маленькая лодка, скользнувшая под ее окно. Лишь когда со скамьи вскочила гибкая фигура и начала взбираться по стене, она вдруг осознала, что происходит. В темноте она заметила веревку, привязанную к старой железной конструкции под ее окном, где, видимо, стоял наружный ящик для цветов, давно исчезнувший.
Любая приличная женщина закричала бы. Сара подумала об этом на удивление невозмутимо, словно эта мысль принадлежала кому-то другому.
Но ведь она никогда и не была приличной женщиной, даже приличной девушкой, а ее предположения насчет личности этого акробата не имели отношения к мыслям о полуночном воре.
Когда внизу снова запели, Сара, чувствуя одновременно страх и радостное возбуждение, отступила в дальний угол комнаты и непроизвольно ухватилась за подсвечник, стоявший на конторке позади нее.
Лицо, появившееся в окне, совсем не походило на лицо Мавра, белое, пустое. Сердце у Сары подскочило, она приготовилась закричать, но потом осознала, что видит маску, в которой Мавр был тогда на карнавале. Она облегченно вздохнула, когда он подтянулся, ловко влез в окно, прошел на середину комнаты и встал там, как у себя дома.
– Я пришел сюда переодетым, – сообщил он.
Сара подавила истеричный смешок от нелепой театральности его слов.
– Моя лампа погашена, – сказала она, выпуская, наконец, подсвечник. – Теперь никому из нас маскировка не требуется.
– Я не мог дождаться, пока увижу вас, – ответил Мавр, будто не слыша ее.
С портего опять донесся восторженный крик, вернувший Саре здравомыслие. Зачем он пришел? Что задумал?
– Тогда почему вы не прислали мне приглашение, как раньше? Это же безумно опасно.
– Более чем вы можете себе представить, – усмехнулся Мавр.
Он явно пытался лишить ее присутствия духа, чтобы она стала участницей его безрассудного замысла. Хотя ее охватила дрожь при мысли, что его намерения остаются плотскими, гнев привел ее в чувство. Отвернув лицо от лунного света, она подошла к окну и задернула шторы.
– Зачем вы пришли сюда? Чего еще вы от меня хотите? – прошипела она. – Я думала, вы полностью удовлетворили свое желание.
– Как я могу когда-нибудь полностью насытиться вами? – Он схватил ее за руку и притянул к себе.
– Вы лжете. Это смешно.
– Если б я лгал.
Слова были настолько тихими, что Саре показалось – она их себе вообразила. Но прежде чем она успела ответить, Мавр поцеловал ее.
Мягкая. Она такая мягкая, подумал Себастьян и еще крепче прижал ее к себе, чувствуя каждый изгиб тела, прикрытого лишь тонкой ночной рубашкой. Ее сопротивление быстро иссякло, она доверилась его силе.
Себастьян помнил расчет времени. Джан сумеет уговорить де Лента вернуться домой в наиболее подходящий момент, а, кроме того, его подстегивало собственное желание. Он хотел ее так страстно, что это причиняло боль, и он ненавидел себя за то, что собирался так поступить с ней…
Нет, он будет думать только об этой женщине, об этой минуте. Он подарит ей ночь, которую она запомнит навсегда, хотя бы в качестве компенсации за то, что должен сделать.
Нет. Никаких извинений. Никакого сожаления. Только этот момент, сейчас, с ней. Он может все забыть без страха потерять себя, ибо скоро… скоро все это закончится.
Он сбросил маску, подтолкнул Сару к кровати, и она позволила уложить ее. Игнорируя навязчивое сравнение с Ифигенией, приносимой в жертву, Себастьян потянул кверху похожую на саван ночную рубашку, и она, не поднимаясь, стянула ее через голову. Лунного света и огня уличных фонарей, просачивающихся сквозь тонкие шторы, было достаточно, чтобы осветить ее фигуру. Вчера он чувствовал под собой ее тело, а сейчас видел его. У нее было изящное телосложение, слабые тени лишь подчеркивали впадины ключиц, плавные линии ее талии и бедер.
Себастьян осознал, что она выжидающе смотрит на него.
– Восхитительно, – сумел выговорить он и лег рядом.
В отличие от прошлой ночи она без всяких колебаний ответила на страстный поцелуй. Его рот скользнул по ее подбородку вниз, по изгибу шеи к ключице, она издала судорожный вздох. Усмехнувшись, он ласкал чувствительные места губами, зубами, дыханием, пока она извивалась под ним.
– Это лишь начало, – сказал он, и Сара то ли всхлипнула, то ли засмеялась.
Ее грудь он дразнил до тех пор, пока она вдруг не приподнялась, крепко прижав соски к его рту. Но он только медленно скользил по ним языком, легонько сжимал зубами, прежде чем дать ей то, что она хотела.
Потом двинулся вниз по ее животу. Дыхание у нее стало быстрым, неровным от желания и смеха, ибо его прикосновения одновременно возбуждали и щекотали ее, но когда он достиг укромного холмика между ногами, она задохнулась.
– Если бы вы только знали, как мне хотелось это сделать, – пробормотал он.
В безмолвном ответе Сара высвободила одну ногу и закинула ему на спину. Он решил не двигаться, и сразу вторая нога последовала за первой, когда она подняла бедра, полностью открывшись ему.
Он принял ее приглашение. Язык немедленно скользнул между складками, и быстрое движение в жаркой мускусной глубине опять исторгло у нее судорожный вздох. Его собственное тело напряглось, когда она выгнула спину, нашла его запястья и крепко сжала их. Он вел ее к экстазу, а она старалась подавить свои ответы, чтобы их заглушала музыка, доносившаяся снизу. Он чувствовал с мрачным удовлетворением, что конец уже близок, ее ноги сжали его голову, по ее телу прошла дрожь. Пока она еще чувствовала первые судороги наслаждения, он освободил свою жаждущую плоть и вошел в нее, забыв обо всех планах и расчетах времени. Сара уже изнемогала, когда пение внизу кончилось. Она попыталась оттолкнуть его, но Мавр снова ее поцеловал.
– Еще нет, маленькая голубка, – шепнул он ей на ухо, голос у него прерывался от страсти и напряжения. Он снова начал медленно двигаться в ней, и она издала приглушенный стон. Тело казалось ей опустевшим и в то же время удивительно наполненным, однако Мавр не позволил ей насладиться усталостью. Он продолжал возбуждать ее губами и руками, пока она снова не почувствовала лихорадочный жар, пока не исчезли все звуки, кроме их смешанного дыхания. Но было и нечто другое – щелчок замка, поворот дверной ручки. Сара этого не видела, не могла услышать, первое, что воспринял ее разум, была распахнувшаяся дверь.
Поток света залил все углы комнаты, ослепив ее. Когда же глаза медленно привыкли к свету, за первым ощущением пронзившей ее тревоги последовал ужас. Она вдруг осознала, какое должна представлять зрелище, голая, слившаяся в объятии с соблазнителем, с открытым его взгляду обезображенным лицом.
– Нет, – прошептала она, вложив в одно слово всю свою боль.
Затем пришло безразличие. Сара едва заметила, как Мавр вскочил, натянул белую маску и прыгнул из окна в ночь. Она лишь смутно понимала, что нужно прикрыть наготу. Она больше не могла ни думать, ни чувствовать, только щурилась на свет, который потускнел, став обыкновенным желтым светом лампы.
Наконец она увидела леди Меррил, стоявшую позади венецианской служанки, а рядом с ней мистера де Лента. И все же не сурово-неодобрительное выражение хозяйки, а улыбка ее сына заставила Сару похолодеть.
«Только не это, – подумала она. – Пожалуйста, только не это».
– Сара, оденься, – приказала леди Меррил. – Я буду ждать тебя в моих комнатах.
Она вышла, служанка немедленно последовала за хозяйкой, но мистер де Лент задержался. Оглядев полуприкрытое тело Сары, он послал ей воздушный поцелуй, который выглядел эксцентрично-поздравительным, и закрыл за собой дверь.
Но цифры… Арифметических знаний у него было более чем достаточно, однако множество чисел, написанных бесконечными столбцами, какие-то перекрестные ссылки, пометки о приходах и расходах вызывали у него головную боль. Он даже не знал, что именно он должен с ними делать. Единственное, что он потрудился запомнить раньше, – какие суммы были его капиталом, а какие он мог тратить.
Хорошо бы спросить Уитби, как сознательному джентльмену следует поступать с этой горой документов, но тогда его поверенный лишь утвердится в дурном мнении о нем. Кроме того, Себастьян пренебрег еще одним важным обстоятельством: не узнал, как ему связаться с Уитби во время отпуска. Конечно, он мог написать Дэниелу, но был уверен, что кузен разбирается в этом еще хуже, чем он. Его отец был бы горд, саркастически подумал Себастьян. Это другой способ показать, насколько ему не подходит быть графом Уортемом.
Колокола соседней церкви прозвонили час, и Себастьян отодвинул бумаги в сторону. Теперь нет времени на подобные вещи, его зовет иной долг, который освободит его от необходимости вникать в утомительную путаницу отчетов.
Мистер де Лент заявил о своем намерении отправиться в городское казино, леди Меррил решила сопровождать его, поэтому, к удовольствию Сары, вечер оказался в полном ее распоряжении.
Пытаясь выглядеть более представительной, она взяла свое вязанье и присоединилась на лоджии к девушкам с их гувернанткой. Но мисс Харкер уткнулась в книгу, а девушки, по своему обыкновению, шептались, игнорируя Сару, и вскоре она вернулась к себе в комнату, чтобы работать при свете лампы.
Первым делом она машинально проверила конторку, однако на золотистом дереве крышки было пусто. Она слегка передвинулась, чтобы свет падал на кровать, и сначала подумала, что и там ничего нет. Затем в тени, падавшей от подушки…
Сунув туда руку, Сара нащупала что-то мягкое, приятное. Это был цветок, единственная белая лилия, сверкавшая как иллюзия в оранжевом свете лампы, а в чашечке покоилась жемчужина, точная копия первой, недавно подаренной Мавром.
Она вспомнила охапку таких же цветов, которую два дня назад получила леди Анна. Какова может быть цель этих повторений? И почему жемчужина, символ слез? Что это – напоминание, подарок, насмешка, предупреждение? Или она придает всему слишком большое значение? Может, лилия просто любимый цветок Мавра, а жемчуг – его любимая драгоценность? Сара положила их на стол, поставила лампу, села перед ними и, глядя на цветок с жемчужиной, продолжила вязание.
Когда спина у нее заболела, а руки начали уставать от нудной работы, Сара отложила наполовину связанный чулок и достала из ящика письменные принадлежности. Она раз в неделю отправляла письма каждому из своих друзей, которые и были ее единственной семьей. Другой она не имела. Но по крайней мере в два раза чаще она писала своей благодетельнице и лучшей подруге.
«Дорогая Мэгги!
Еще раз спасибо, что ты купила для меня траурную одежду миссис Радклифф. Я очень сожалею о смерти вдовы, она была добрым и великодушным человеком, но ее вещи хотя бы принесут пользу. Какой бы чуждой условностям ни была моя хозяйка, я сомневаюсь, что она может без неодобрения смотреть на компаньонку, одетую в школьную форму!»
Начало вышло притворно веселым, и Сара поморщилась. Школьные уроки по поводу того, как молодым леди надлежит вести переписку, всегда мешали ей, внося разнобой между ее чувствами и словами, а в результате получалось совсем не то, что она хотела сказать. Причина этой неловкости в том, что она поздно научилась вести корреспонденцию, и еще в том, что теперь они с Мэгги хранили друг от друга свои тайны. Сара попыталась выразиться более откровенно:
«Леди Меррил, на что я очень надеялась, добрый, непритязательный и покладистый человек. Трудно поверить, что прошло уже четыре месяца. Ее сын – тяжелое испытание, хотя не в том, чего ты боялась. Ты слышала еще что-нибудь о скандале, в котором он замешан? Конечно, я не должна сплетничать, но всегда лучше быть вооруженной на случай вроде этого.
Леди Анна и ее подруги высокомерны и глупы, однако не желают мне зла. Отчасти я даже завидую им. Разве не глупость? Представляю, как ты будешь смеяться надо мной!»
Ну вот, снова это писклявое веселье, за которым прячутся серьезные опасения. Выбросив из головы девушек, Сара перевела взгляд на лилию и опять вспомнила Мавра, его странное и чудесное соблазнение. Если она и могла кому-то рассказать о нем, то лишь одной Мэгги. Они вместе росли в жалкой части Лондона, прозванной «священной землей», жили как одна семья, пока Мэгги не вышла за барона. Теперь она баронесса, и отношения между ними уже не те, как бы Саре ни хотелось отрицать это.
Было нечто странное, непонятное и в ее неожиданной встрече с Мавром, она даже не решалась написать об этом в письме, боясь, как бы все это вдруг не исчезло. Сара смотрела на лист, ей очень хотелось написать, но так, чтобы не открыть всей правды.
«Я встретила совершенно удивительного джентльмена, который, видимо, проявляет ко мне интерес. У меня не вызывают доверия его побуждения, но в глубине души я почему-то хочу верить ему».
Этого более чем достаточно. Затем она подробно рассказала о достопримечательностях Венеции, подписалась, запечатала конверт и положила на отправку с утренней почтой.
Быстро переодевшись и умывшись, Сара легла в постель, аккуратно подоткнула одеяло, добродетельно натянула его до подбородка и задула лампу.
Но сон не шел. Она лежала, глядя на медальон в центре потолка, слыша ночные звуки, влетавшие в открытое окно: хихиканье леди Анны и сестер Mop-тон, тихий, увещевающий голос их гувернантки, смех и обрывки разговоров, доносившиеся из других апартаментов и соседних зданий.
В постоянной тишине каждый звук доходил до нее отчетливо, поскольку здесь не было ни стука подков, ни грохота колес, подавляющих менее громкие звуки. Движение воды в лагуне стихло до шепота, так что плеск неловко погруженного весла разносился по каналам, словно громкий шлепок.
Потом Сара осознала, что есть иной звук, мелодия, настолько отдаленная, что сначала она не могла определить, то ли это группа певцов, то ли два или три.
Постепенно мелодия становилась все громче и громче, она явно приближалась, и, наконец, Сара поняла, что музыканты должны находиться в плывущей лодке. Услышав радостный крик девушек на балконе, она встала, подошла к окну и с любопытством выглянула наружу. Прямо под ней стояло не меньше десятка перегруженных гондол с убранными навесами. При ярком свете пылающих жаровен, висевших на месте кормовых фонарей, она увидела кучу музыкантов в диковинных маскарадных костюмах, поющих, играющих, принимающих театральные позы. Скрипачи, флейтисты, дудочники всех родов, барабанщики, аккордеонисты, гитаристы так набились в лодки, что восхищенные крики девушек постоянно сменялись предупреждающим визгом, когда-то один, то другой едва не переворачивал лодку.
Гондольеры вторили пению низкими звучными голосами, в отдалении мелодию подхватили другие венецианцы, словно подобные экстравагантные серенады были привычны и доступны всем, кто бы ни захотел в них участвовать.
Жители соседних домов собрались возле окон, смеясь, смотрели на леди Анну и Мортонов, которые с открытыми ртами перевесились через перила балкона, пока разноцветная толпа в шутовских костюмах обожающе уставилась на них. Музыканты закончили свое пение лишь на миг, чтобы крикнуть «bra'i!» на местном диалекте, и тут же грянули снова.
К этому времени Сара была почти загипнотизирована, поэтому не увидела, как от скопища гондол отделилась маленькая лодка, скользнувшая под ее окно. Лишь когда со скамьи вскочила гибкая фигура и начала взбираться по стене, она вдруг осознала, что происходит. В темноте она заметила веревку, привязанную к старой железной конструкции под ее окном, где, видимо, стоял наружный ящик для цветов, давно исчезнувший.
Любая приличная женщина закричала бы. Сара подумала об этом на удивление невозмутимо, словно эта мысль принадлежала кому-то другому.
Но ведь она никогда и не была приличной женщиной, даже приличной девушкой, а ее предположения насчет личности этого акробата не имели отношения к мыслям о полуночном воре.
Когда внизу снова запели, Сара, чувствуя одновременно страх и радостное возбуждение, отступила в дальний угол комнаты и непроизвольно ухватилась за подсвечник, стоявший на конторке позади нее.
Лицо, появившееся в окне, совсем не походило на лицо Мавра, белое, пустое. Сердце у Сары подскочило, она приготовилась закричать, но потом осознала, что видит маску, в которой Мавр был тогда на карнавале. Она облегченно вздохнула, когда он подтянулся, ловко влез в окно, прошел на середину комнаты и встал там, как у себя дома.
– Я пришел сюда переодетым, – сообщил он.
Сара подавила истеричный смешок от нелепой театральности его слов.
– Моя лампа погашена, – сказала она, выпуская, наконец, подсвечник. – Теперь никому из нас маскировка не требуется.
– Я не мог дождаться, пока увижу вас, – ответил Мавр, будто не слыша ее.
С портего опять донесся восторженный крик, вернувший Саре здравомыслие. Зачем он пришел? Что задумал?
– Тогда почему вы не прислали мне приглашение, как раньше? Это же безумно опасно.
– Более чем вы можете себе представить, – усмехнулся Мавр.
Он явно пытался лишить ее присутствия духа, чтобы она стала участницей его безрассудного замысла. Хотя ее охватила дрожь при мысли, что его намерения остаются плотскими, гнев привел ее в чувство. Отвернув лицо от лунного света, она подошла к окну и задернула шторы.
– Зачем вы пришли сюда? Чего еще вы от меня хотите? – прошипела она. – Я думала, вы полностью удовлетворили свое желание.
– Как я могу когда-нибудь полностью насытиться вами? – Он схватил ее за руку и притянул к себе.
– Вы лжете. Это смешно.
– Если б я лгал.
Слова были настолько тихими, что Саре показалось – она их себе вообразила. Но прежде чем она успела ответить, Мавр поцеловал ее.
Мягкая. Она такая мягкая, подумал Себастьян и еще крепче прижал ее к себе, чувствуя каждый изгиб тела, прикрытого лишь тонкой ночной рубашкой. Ее сопротивление быстро иссякло, она доверилась его силе.
Себастьян помнил расчет времени. Джан сумеет уговорить де Лента вернуться домой в наиболее подходящий момент, а, кроме того, его подстегивало собственное желание. Он хотел ее так страстно, что это причиняло боль, и он ненавидел себя за то, что собирался так поступить с ней…
Нет, он будет думать только об этой женщине, об этой минуте. Он подарит ей ночь, которую она запомнит навсегда, хотя бы в качестве компенсации за то, что должен сделать.
Нет. Никаких извинений. Никакого сожаления. Только этот момент, сейчас, с ней. Он может все забыть без страха потерять себя, ибо скоро… скоро все это закончится.
Он сбросил маску, подтолкнул Сару к кровати, и она позволила уложить ее. Игнорируя навязчивое сравнение с Ифигенией, приносимой в жертву, Себастьян потянул кверху похожую на саван ночную рубашку, и она, не поднимаясь, стянула ее через голову. Лунного света и огня уличных фонарей, просачивающихся сквозь тонкие шторы, было достаточно, чтобы осветить ее фигуру. Вчера он чувствовал под собой ее тело, а сейчас видел его. У нее было изящное телосложение, слабые тени лишь подчеркивали впадины ключиц, плавные линии ее талии и бедер.
Себастьян осознал, что она выжидающе смотрит на него.
– Восхитительно, – сумел выговорить он и лег рядом.
В отличие от прошлой ночи она без всяких колебаний ответила на страстный поцелуй. Его рот скользнул по ее подбородку вниз, по изгибу шеи к ключице, она издала судорожный вздох. Усмехнувшись, он ласкал чувствительные места губами, зубами, дыханием, пока она извивалась под ним.
– Это лишь начало, – сказал он, и Сара то ли всхлипнула, то ли засмеялась.
Ее грудь он дразнил до тех пор, пока она вдруг не приподнялась, крепко прижав соски к его рту. Но он только медленно скользил по ним языком, легонько сжимал зубами, прежде чем дать ей то, что она хотела.
Потом двинулся вниз по ее животу. Дыхание у нее стало быстрым, неровным от желания и смеха, ибо его прикосновения одновременно возбуждали и щекотали ее, но когда он достиг укромного холмика между ногами, она задохнулась.
– Если бы вы только знали, как мне хотелось это сделать, – пробормотал он.
В безмолвном ответе Сара высвободила одну ногу и закинула ему на спину. Он решил не двигаться, и сразу вторая нога последовала за первой, когда она подняла бедра, полностью открывшись ему.
Он принял ее приглашение. Язык немедленно скользнул между складками, и быстрое движение в жаркой мускусной глубине опять исторгло у нее судорожный вздох. Его собственное тело напряглось, когда она выгнула спину, нашла его запястья и крепко сжала их. Он вел ее к экстазу, а она старалась подавить свои ответы, чтобы их заглушала музыка, доносившаяся снизу. Он чувствовал с мрачным удовлетворением, что конец уже близок, ее ноги сжали его голову, по ее телу прошла дрожь. Пока она еще чувствовала первые судороги наслаждения, он освободил свою жаждущую плоть и вошел в нее, забыв обо всех планах и расчетах времени. Сара уже изнемогала, когда пение внизу кончилось. Она попыталась оттолкнуть его, но Мавр снова ее поцеловал.
– Еще нет, маленькая голубка, – шепнул он ей на ухо, голос у него прерывался от страсти и напряжения. Он снова начал медленно двигаться в ней, и она издала приглушенный стон. Тело казалось ей опустевшим и в то же время удивительно наполненным, однако Мавр не позволил ей насладиться усталостью. Он продолжал возбуждать ее губами и руками, пока она снова не почувствовала лихорадочный жар, пока не исчезли все звуки, кроме их смешанного дыхания. Но было и нечто другое – щелчок замка, поворот дверной ручки. Сара этого не видела, не могла услышать, первое, что воспринял ее разум, была распахнувшаяся дверь.
Поток света залил все углы комнаты, ослепив ее. Когда же глаза медленно привыкли к свету, за первым ощущением пронзившей ее тревоги последовал ужас. Она вдруг осознала, какое должна представлять зрелище, голая, слившаяся в объятии с соблазнителем, с открытым его взгляду обезображенным лицом.
– Нет, – прошептала она, вложив в одно слово всю свою боль.
Затем пришло безразличие. Сара едва заметила, как Мавр вскочил, натянул белую маску и прыгнул из окна в ночь. Она лишь смутно понимала, что нужно прикрыть наготу. Она больше не могла ни думать, ни чувствовать, только щурилась на свет, который потускнел, став обыкновенным желтым светом лампы.
Наконец она увидела леди Меррил, стоявшую позади венецианской служанки, а рядом с ней мистера де Лента. И все же не сурово-неодобрительное выражение хозяйки, а улыбка ее сына заставила Сару похолодеть.
«Только не это, – подумала она. – Пожалуйста, только не это».
– Сара, оденься, – приказала леди Меррил. – Я буду ждать тебя в моих комнатах.
Она вышла, служанка немедленно последовала за хозяйкой, но мистер де Лент задержался. Оглядев полуприкрытое тело Сары, он послал ей воздушный поцелуй, который выглядел эксцентрично-поздравительным, и закрыл за собой дверь.
Глава 9
Пока Себастьян висел на конце веревки в нескольких футах от воды, из окна до него донесся строгий голос матери де Лента. Он так быстро соскользнул вниз, что обжег ладони, и затем бежал со скоростью, рожденной внезапным открытием, что какая-то часть его вообще не хочет уходить. Но это было сделано, и он должен радоваться. Теперь леди Меррил знает, кого сын привел в ее дом, работа проститутки в качестве любовницы де Лента закончена, если даже он захотел бы ее простить.
Себастьян говорил себе, что выполнил свой долг и ему следует торжествовать, не чувствуя никаких угрызений совести, чего подобная женщина не заслуживала. Его желание вернуться и сыграть роль галантного защитника просто смехотворно, тем более сейчас, когда он сам оказался в затруднительном положении.
Лодка дрейфовала на фалине, и поскольку ее отнесло в сторону, он уже не мог прыгнуть в нее. Его попытка раскачаться вызвала протестующий скрежет металлического кронштейна, вбитого в камень. Себастьян посмотрел на окно: пока никаких признаков погони, хотя это еще не значило, что ее не будет. Причем скоро.
Выпустив конец веревки, он с громким плеском упал в воду, которая доходила ему до колен, и едва удержался на ногах. Он совсем забыл, сколько мелей было по сторонам многих каналов. Себастьян начал тонуть в слое густой тины. Он быстро сделал шаг, вытащив одну ногу, пока другая погрузилась еще глубже. Так, попеременно вытаскивая ноги, то одну, то другую, он с большим напряжением двигался к гондоле. Когда Себастьян ухватился за борт и подтянулся, грязь с недовольным чмоканьем наконец освободила его. Отвязав носовой фалинь, он с излишней силой оттолкнулся веслом от палаццо, и легкое проворная гондола заскользило по опаловой воде.
Себастьян бездумно двигался по лабиринту каналов, сам не зная, куда плывет. Он должен был чувствовать себя победителем. Он достиг своей цели, навсегда освободился от этой беспокоящей женщины, подстроив ее бесчестье, которого она, несомненно, заслуживала. Но перед ним снова и снова вставало ее лицо за секунду до того, как он прыгнул в окно, ее открытость, незащищенная бледность под светом ламп, потрясение неожиданным предательством.
Она знала, за что. Должна была знать. За то, что она сделала. Но его разум придумывал для нее извинения: ее заставили, она не подозревала, с какой целью ее используют, это вообще была не она, а какая-то другая рябая проститутка.
Что с ним происходит? Что не так?
Наконец, повернув за очередной угол, Себастьян неожиданно выплыл на Большой канал. Плечи у него болели, руки жгло от недавних физических упражнений, поэтому он позволил себе просто медленно скользить вдоль канала. Даже в этот поздний час, вдали от Пьяццетты, здесь царило оживление, горели фонари. Без всякого определенного решения Себастьян причалил возле ближайшей из гондол, выстроившихся здесь. Сразу же к нему присоединилась еще одна переполненная лодка.
Когда он вышел на Моло, колокола прозвонили полночь, но две соседние площади были заполнены людьми, многие кафе были еще открыты, и посетители слушали маленький оркестр, играющий патриотические песни возле кафе «Флориан». Внезапное желание побыть в одиночестве заставило Себастьяна миновать площадь, на этот раз лишенную голубей, и повернуть в сторону менее людных улиц.
Но уже в первом небольшом переулке он вскоре обнаружил, что не один здесь. Эхо почти бесшумных шагов было достаточно громким, чтобы раздражающе действовать на его слишком чувствительные нервы. Он тут же нырнул в другой переулок, настолько узкий, что его плечи чуть ли не касались стен. Он сделал еще несколько поворотов и, не услышав больше никаких звуков, снова погрузился в свои мысли.
Увы, скоро его остановил какой-то скребущий звук, он раздраженно стиснул зубы. Видимо, придется искать более укромное место. Себастьян уже начал поворачиваться, когда тяжелый удар с такой силой отбросил его к стене, что лишил его дыхания, и перед глазами вспыхнули ослепительные искры. Он инстинктивно выбросил руку в сторону нападавшего, боль резанула предплечье. Нож, понял он, когда острие застряло у него в рукаве. Себастьян отскочил, почувствовал, как разорвалась ткань, но этого было недостаточно, чтобы освободиться.
Не тратя время на раздумья, он просто наносил удары ногами, и когда его колено с силой угодило во что-то мягкое, противник, хрюкнув, отлетел… прямо на другого человека, который с проклятием рухнул на землю.
Сколько их тут? У кого из них есть ножи? Себастьян этого не знал и не собирался выяснять. Покинув упавших, которые перегородили своими телами переулок, он бежал, петляя в лабиринте улиц, пока не убедился, что всякая погоня была бы бесполезна.
Наконец он перешел на шаг и окольным путем вернулся к гондоле, но мысль о странном нападении продолжала его беспокоить. Человек его габаритов – совсем неподходящая цель для разбойников, даже имеющих над ним численное преимущество. Так почему они предпочли его? Не судьба ли мстит ему за то, что он сделал проститутке де Лента? Или его совесть спровоцировала это нападение, потому что он невольно забыл про осторожность?
Но по какой бы причине это ни случилось, он слишком легко отделался, думал Себастьян, отталкиваясь веслом от Моло.
Сара тупо смотрела на закрывшуюся дверь, но ее разум уже начал оживать, собирая фрагменты мозаики в единое целое. Лицо Мавра за миг до того, как оно исчезло под белой маской, выражавшее жестокое торжество. Ничуть не удивленная служанка с ключом в руке. Леди Меррил и мистер де Лент в качестве послушных сопровождающих. Это ужасное выражение на его лице…
«Проклятие! Как я могла быть такой набитой дурой! Похотливая идиотка! Даже клеймо себе поставила, дескать, овца готова к стрижке».
Впервые за много лет ей в голову лезли слова из прошлой жизни. Она, тщеславная дура, на что-то надеялась, когда всем ясно, что ни один нормальный мужчина не захочет ее ради нее самой, а только из низменных побуждений.
Но тогда почему? Зачем? Или он получил удовольствие, унизив бедную, некрасивую женщину?
Теперь это уже не имеет значения. Сара оглядела комнату, освещенную только лунным светом, которая радовала ее несколько коротких дней, которую она уже начала считать своей собственной. Видимо, так она может думать о ней в последний раз.
Сара зажгла дрожащими пальцами лампу, медленно оделась, затем открыла дорожный сундук, стоявший в ногах кровати, и аккуратно сложила туда оставшиеся вещи. Они заполнили его лишь наполовину, выглядели такими потерянными, дурно сделанными, безобразными, что это вдруг показалось ей самым ужасным из всего случившегося.
Пытаясь ни о чем не думать, она безжалостно собрала волосы в строгий пучок, сильно потерла щеки, чтобы вернуть хоть подобие цвета мертвенно-бледному лицу. Наконец она расправила плечи, выпрямила спину и, выйдя из комнаты, направилась по гулкому портего в апартаменты леди Меррил.
На ее стук тут же последовала команда войти. Открыв дверь, Сара увидела хозяйку в домашней одежде и горничную, которая терпеливо расчесывала ее длинные серебряные волосы.
– Достаточно, – твердо произнесла леди Меррил.
Когда Макгаррити, сделав реверанс, покинула комнату, она почти минуту просто смотрела на Сару, и та почувствовала знакомое болезненное унижение. Лицо у нее вспыхнуло, мышцы свело от напряженного стремления не горбиться, как провинившийся ребенок. Она упрямо смотрела на оборки домашнего платья хозяйки, чтобы не встретить ее взгляд.
– Ну? Что ты скажешь в свое оправдание? – наконец спросила леди Меррил.
– Я… Мне очень жаль, – прошептала Сара.
Да, она жалела, что предала эту старую женщину – единственного человека вне ее семьи, который был добр к ней. Жалела, что забыла о своем долге, променяв его на безумные часы распутства с Мавром. Жалела о своей вере в то, что кто-то и вправду может ее хотеть.
Себастьян говорил себе, что выполнил свой долг и ему следует торжествовать, не чувствуя никаких угрызений совести, чего подобная женщина не заслуживала. Его желание вернуться и сыграть роль галантного защитника просто смехотворно, тем более сейчас, когда он сам оказался в затруднительном положении.
Лодка дрейфовала на фалине, и поскольку ее отнесло в сторону, он уже не мог прыгнуть в нее. Его попытка раскачаться вызвала протестующий скрежет металлического кронштейна, вбитого в камень. Себастьян посмотрел на окно: пока никаких признаков погони, хотя это еще не значило, что ее не будет. Причем скоро.
Выпустив конец веревки, он с громким плеском упал в воду, которая доходила ему до колен, и едва удержался на ногах. Он совсем забыл, сколько мелей было по сторонам многих каналов. Себастьян начал тонуть в слое густой тины. Он быстро сделал шаг, вытащив одну ногу, пока другая погрузилась еще глубже. Так, попеременно вытаскивая ноги, то одну, то другую, он с большим напряжением двигался к гондоле. Когда Себастьян ухватился за борт и подтянулся, грязь с недовольным чмоканьем наконец освободила его. Отвязав носовой фалинь, он с излишней силой оттолкнулся веслом от палаццо, и легкое проворная гондола заскользило по опаловой воде.
Себастьян бездумно двигался по лабиринту каналов, сам не зная, куда плывет. Он должен был чувствовать себя победителем. Он достиг своей цели, навсегда освободился от этой беспокоящей женщины, подстроив ее бесчестье, которого она, несомненно, заслуживала. Но перед ним снова и снова вставало ее лицо за секунду до того, как он прыгнул в окно, ее открытость, незащищенная бледность под светом ламп, потрясение неожиданным предательством.
Она знала, за что. Должна была знать. За то, что она сделала. Но его разум придумывал для нее извинения: ее заставили, она не подозревала, с какой целью ее используют, это вообще была не она, а какая-то другая рябая проститутка.
Что с ним происходит? Что не так?
Наконец, повернув за очередной угол, Себастьян неожиданно выплыл на Большой канал. Плечи у него болели, руки жгло от недавних физических упражнений, поэтому он позволил себе просто медленно скользить вдоль канала. Даже в этот поздний час, вдали от Пьяццетты, здесь царило оживление, горели фонари. Без всякого определенного решения Себастьян причалил возле ближайшей из гондол, выстроившихся здесь. Сразу же к нему присоединилась еще одна переполненная лодка.
Когда он вышел на Моло, колокола прозвонили полночь, но две соседние площади были заполнены людьми, многие кафе были еще открыты, и посетители слушали маленький оркестр, играющий патриотические песни возле кафе «Флориан». Внезапное желание побыть в одиночестве заставило Себастьяна миновать площадь, на этот раз лишенную голубей, и повернуть в сторону менее людных улиц.
Но уже в первом небольшом переулке он вскоре обнаружил, что не один здесь. Эхо почти бесшумных шагов было достаточно громким, чтобы раздражающе действовать на его слишком чувствительные нервы. Он тут же нырнул в другой переулок, настолько узкий, что его плечи чуть ли не касались стен. Он сделал еще несколько поворотов и, не услышав больше никаких звуков, снова погрузился в свои мысли.
Увы, скоро его остановил какой-то скребущий звук, он раздраженно стиснул зубы. Видимо, придется искать более укромное место. Себастьян уже начал поворачиваться, когда тяжелый удар с такой силой отбросил его к стене, что лишил его дыхания, и перед глазами вспыхнули ослепительные искры. Он инстинктивно выбросил руку в сторону нападавшего, боль резанула предплечье. Нож, понял он, когда острие застряло у него в рукаве. Себастьян отскочил, почувствовал, как разорвалась ткань, но этого было недостаточно, чтобы освободиться.
Не тратя время на раздумья, он просто наносил удары ногами, и когда его колено с силой угодило во что-то мягкое, противник, хрюкнув, отлетел… прямо на другого человека, который с проклятием рухнул на землю.
Сколько их тут? У кого из них есть ножи? Себастьян этого не знал и не собирался выяснять. Покинув упавших, которые перегородили своими телами переулок, он бежал, петляя в лабиринте улиц, пока не убедился, что всякая погоня была бы бесполезна.
Наконец он перешел на шаг и окольным путем вернулся к гондоле, но мысль о странном нападении продолжала его беспокоить. Человек его габаритов – совсем неподходящая цель для разбойников, даже имеющих над ним численное преимущество. Так почему они предпочли его? Не судьба ли мстит ему за то, что он сделал проститутке де Лента? Или его совесть спровоцировала это нападение, потому что он невольно забыл про осторожность?
Но по какой бы причине это ни случилось, он слишком легко отделался, думал Себастьян, отталкиваясь веслом от Моло.
Сара тупо смотрела на закрывшуюся дверь, но ее разум уже начал оживать, собирая фрагменты мозаики в единое целое. Лицо Мавра за миг до того, как оно исчезло под белой маской, выражавшее жестокое торжество. Ничуть не удивленная служанка с ключом в руке. Леди Меррил и мистер де Лент в качестве послушных сопровождающих. Это ужасное выражение на его лице…
«Проклятие! Как я могла быть такой набитой дурой! Похотливая идиотка! Даже клеймо себе поставила, дескать, овца готова к стрижке».
Впервые за много лет ей в голову лезли слова из прошлой жизни. Она, тщеславная дура, на что-то надеялась, когда всем ясно, что ни один нормальный мужчина не захочет ее ради нее самой, а только из низменных побуждений.
Но тогда почему? Зачем? Или он получил удовольствие, унизив бедную, некрасивую женщину?
Теперь это уже не имеет значения. Сара оглядела комнату, освещенную только лунным светом, которая радовала ее несколько коротких дней, которую она уже начала считать своей собственной. Видимо, так она может думать о ней в последний раз.
Сара зажгла дрожащими пальцами лампу, медленно оделась, затем открыла дорожный сундук, стоявший в ногах кровати, и аккуратно сложила туда оставшиеся вещи. Они заполнили его лишь наполовину, выглядели такими потерянными, дурно сделанными, безобразными, что это вдруг показалось ей самым ужасным из всего случившегося.
Пытаясь ни о чем не думать, она безжалостно собрала волосы в строгий пучок, сильно потерла щеки, чтобы вернуть хоть подобие цвета мертвенно-бледному лицу. Наконец она расправила плечи, выпрямила спину и, выйдя из комнаты, направилась по гулкому портего в апартаменты леди Меррил.
На ее стук тут же последовала команда войти. Открыв дверь, Сара увидела хозяйку в домашней одежде и горничную, которая терпеливо расчесывала ее длинные серебряные волосы.
– Достаточно, – твердо произнесла леди Меррил.
Когда Макгаррити, сделав реверанс, покинула комнату, она почти минуту просто смотрела на Сару, и та почувствовала знакомое болезненное унижение. Лицо у нее вспыхнуло, мышцы свело от напряженного стремления не горбиться, как провинившийся ребенок. Она упрямо смотрела на оборки домашнего платья хозяйки, чтобы не встретить ее взгляд.
– Ну? Что ты скажешь в свое оправдание? – наконец спросила леди Меррил.
– Я… Мне очень жаль, – прошептала Сара.
Да, она жалела, что предала эту старую женщину – единственного человека вне ее семьи, который был добр к ней. Жалела, что забыла о своем долге, променяв его на безумные часы распутства с Мавром. Жалела о своей вере в то, что кто-то и вправду может ее хотеть.