– Агнес служила у нас долгие годы...
– Да, знаю. Я всегда говорила ей: выходи на пенсию и живи с нами. Но она отказывалась.
Племянница просмотрела одежду Агнес, выхватывая то, что приходилось ей по нраву. Таких вещей оказалось не много. Потом она взялась за письменный стол. Там нашлись банковские книжки Агнес, и лицо молодой особы просветлело:
– Она оставила мне завещание. Я его читала. Все это переходит ко мне.
Племянница принялась судорожно рыться в карманах Агнес. Обнаружив какой-то листок, она внимательно вгляделась в него:
– Кажется, это начало письма. Ничего не понимаю... Ах!
Она явно собралась порвать листок, но Эмми проворно выхватила его и прочла, затем еще раз. Племянница напряженно наблюдала за ней, потом сказала:
– Но ведь это не имеет законной силы?
– Нет. Оно не подписано. К тому же, моя сестра сама способна оплатить судебные издержки.
Эмми снова и снова перечитывала недописанное письмо. Оно могло ничего не значить – но могло значить очень много:
"Уважаемый мистер Бигэм! Я хочу изменить свое завещание, которое вы составили для меня несколько лет назад. Боюсь, что я очень сильно навредила мисс Диане. Сначала я не знала об этом; свидетельства против нее были столь вескими, что я поверила. Может быть, все это и правда. Но в день убийства я видела то, что видела, и никуда от этого не деться. Я не знала, как это понимать, до тех пор, пока не пошла в театр, чтобы посмотреть пьесу мистера Дуга, увидеться с ним и поговорить об этом. Я поднялась за кулисы; его там не было, но я увидела нечто такое (дальше строка была зачеркнута, но Эмми удалось разобрать), что помогло мне понять... Я не рассказала об этом на суде, и сейчас схожу с ума от беспокойства. (Далее снова шла зачеркнутая строка; Эмми прочла и ее). Должна также сказать, что я не хотела рисковать всеми этими деньгами.
Какими деньгами? Эмми совсем растерялась.
Но я не сделала то, что должна была сделать. Поэтому, если мне суждено умереть, я хочу завещать все мои сбережения Диане Уорд на случай, если ей придется заплатить за пересмотр дела и новый суд. Не знаю, что подумают в полиции, и не хочу туда обращаться, но все же я должна сказать им, что...
На этом письмо обрывалось. Племянница Агнес, которая по-прежнему рылась в ее вещах, воскликнула: "Еще одно!"
Следующее послание оказалось гораздо короче. Оно гласило: "Уважаемый мистер Бигэм, я хочу изменить свое завещание и готова прийти к вам в контору в любое назначенное вами время".
Но и это письмо не удовлетворило Агнес. Во всяком случае, его она тоже не подписала и не отправила.
– Посмотрите сюда! – сказала племянница и протянула Эмми чековую книжку Агнес, тыча пальцем в одну из строк. В феврале Агнес сняла со своего счета десять тысяч долларов наличными. Остаток составлял примерно двадцать пять тысяч.
– Куда ушли эти деньги? – племянница сверлила Эмми требовательным взглядом. – Десять тысяч! Что она с ними сделала? Мисс Ван Сейдем, вы не представляете, как они нужны мне – все!
16
17
– Да, знаю. Я всегда говорила ей: выходи на пенсию и живи с нами. Но она отказывалась.
Племянница просмотрела одежду Агнес, выхватывая то, что приходилось ей по нраву. Таких вещей оказалось не много. Потом она взялась за письменный стол. Там нашлись банковские книжки Агнес, и лицо молодой особы просветлело:
– Она оставила мне завещание. Я его читала. Все это переходит ко мне.
Племянница принялась судорожно рыться в карманах Агнес. Обнаружив какой-то листок, она внимательно вгляделась в него:
– Кажется, это начало письма. Ничего не понимаю... Ах!
Она явно собралась порвать листок, но Эмми проворно выхватила его и прочла, затем еще раз. Племянница напряженно наблюдала за ней, потом сказала:
– Но ведь это не имеет законной силы?
– Нет. Оно не подписано. К тому же, моя сестра сама способна оплатить судебные издержки.
Эмми снова и снова перечитывала недописанное письмо. Оно могло ничего не значить – но могло значить очень много:
"Уважаемый мистер Бигэм! Я хочу изменить свое завещание, которое вы составили для меня несколько лет назад. Боюсь, что я очень сильно навредила мисс Диане. Сначала я не знала об этом; свидетельства против нее были столь вескими, что я поверила. Может быть, все это и правда. Но в день убийства я видела то, что видела, и никуда от этого не деться. Я не знала, как это понимать, до тех пор, пока не пошла в театр, чтобы посмотреть пьесу мистера Дуга, увидеться с ним и поговорить об этом. Я поднялась за кулисы; его там не было, но я увидела нечто такое (дальше строка была зачеркнута, но Эмми удалось разобрать), что помогло мне понять... Я не рассказала об этом на суде, и сейчас схожу с ума от беспокойства. (Далее снова шла зачеркнутая строка; Эмми прочла и ее). Должна также сказать, что я не хотела рисковать всеми этими деньгами.
Какими деньгами? Эмми совсем растерялась.
Но я не сделала то, что должна была сделать. Поэтому, если мне суждено умереть, я хочу завещать все мои сбережения Диане Уорд на случай, если ей придется заплатить за пересмотр дела и новый суд. Не знаю, что подумают в полиции, и не хочу туда обращаться, но все же я должна сказать им, что...
На этом письмо обрывалось. Племянница Агнес, которая по-прежнему рылась в ее вещах, воскликнула: "Еще одно!"
Следующее послание оказалось гораздо короче. Оно гласило: "Уважаемый мистер Бигэм, я хочу изменить свое завещание и готова прийти к вам в контору в любое назначенное вами время".
Но и это письмо не удовлетворило Агнес. Во всяком случае, его она тоже не подписала и не отправила.
– Посмотрите сюда! – сказала племянница и протянула Эмми чековую книжку Агнес, тыча пальцем в одну из строк. В феврале Агнес сняла со своего счета десять тысяч долларов наличными. Остаток составлял примерно двадцать пять тысяч.
– Куда ушли эти деньги? – племянница сверлила Эмми требовательным взглядом. – Десять тысяч! Что она с ними сделала? Мисс Ван Сейдем, вы не представляете, как они нужны мне – все!
16
Итак, Агнес действительно знала что-то об убийстве – и скрывала это. Во время суда она, как и Эмми, уверилась в виновности Дианы, но потом ее начала мучить совесть. Она отправилась в театр, увидела нечто, укрепившее ее в мысли... в какой мысли, мучительно думала Эмми, – и решение созрело. То, что увидела Агнес в театре, окончательно убедило ее в невиновности Дианы и, следовательно, в том, что убийца Гила – тот человек, кого она подозревала. Тогда, чтобы искупить свою вину перед Дианой, она решила изменить завещание в пользу Ди, чтобы в случае смерти Агнес та могла заплатить за судебные издержки, доказывая свою невиновность. Это трагично, это трогательно – и это так похоже на Агнес...
Но вот что оставалось для Эмми полной загадкой – так это десять тысяч долларов наличными. Агнес, правда, никогда не скупилась на рождественские подарки Диане и Эмми; в всех остальных случаях она была более чем бережлива и экономила каждый пенни. Благоразумная Агнес никогда не позволяла себе излишеств; чтобы она просто взяла и отдала кому-то десять тысяч?!
– Десять тысяч, – скорбно повторила племянница.
– Может быть, она вложила их в акции, – попыталась успокоить ее Эмми. – Давайте еще поищем в бумагах.
Они перерыли все – но тщетно. Эмми едва сдержала слезы, найдя среди бумаг Агнес альбом с фотографиями малышек Ди и Эмми. Никакого объяснения исчезновению денег они не обнаружили. Племянница уверяла, что личного сейфа в банке у Агнес не было...
Наконец они сдались. Племянница сказала, что ей пора на поезд. Эмми пообещала упаковать и выслать ей все, что она отобрала, а та дала ей разрешение оставить у себя оба письма. В дверях она обернулась:
– Я доверяю вам, мисс Ван Сейдем. Десять тысяч... Но я вам верю.
В этот момент она выглядела серьезной и искренней и была очень похожа на Агнес.
Эмми перехватила Джастина, когда он собирался в клуб через десятый этаж: борьбу за девятый, видимо, все-таки выиграла тетушка Медора.
– Постой, Джастин, я хочу тебя спросить. Ты когда-нибудь одалживал деньги у Агнес?
– Я – у Агнес?! – Он уставился на Эмми, теребя шарф. – Боже упаси!
– Честно, Джастин. Примерно в феврале...
Джастин нахмурился:
– Послушай, Эмми, если я один раз свалял дурака и связался с ростовщиком, это еще не значит... Конечно, бывало, что я занимал у Агнес доллар-другой – заплатить за такси, например, – потому что у нее всегда была мелочь. Но я возвращал ей все до цента!
– Джастин, это очень важно. Пожалуйста, скажи мне правду!
– Я и говорю правду. – Его блеклые голубые глазки прищурились: – А что это за женщина только что ушла от тебя?
– Племянница Агнес.
– А-а, ну тогда ясно. Вы небось рылись в ее чековых книжках. Готов поспорить, старушка Агнес оставила кругленькую сумму. Она всегда была скрягой.
– Не всегда. – Эмми снова подумала о подарках, которые Агнес каждый год с такой любовью выбирала для них с Дианой.
– Ну, и сколько она оставила? – Взгляд Джастина снова стал острым и проницательным.
– Меньше, чем собиралась, – уклончиво ответила Эмми. – Ты в клуб?
Джастин кивнул:
– Но к обеду я вернусь. Знаешь, во вторжении Медоры все-таки есть одна положительная сторона... Послушай моего совета, Эмми; выстави Медору, но оставь ее кухарку. Перемани ее! Назначь ей большое жалование. Сделай что угодно, только не отпускай. Она творит чудеса! – Джастин поправил гвоздику в петлице и поднял бровь. – Наверно, это будет не слишком этично? Но у Медоры тоже проблемы по части хороших манер... – Он распахнул дверь и легкой походкой направился к лифту.
Разговор с отчимом не рассеял сомнений Эмми. Слишком уж рьяно Джастин возмущался, да и глаза у него бегали... Может быть, как раз в феврале ростовщик и начал требовать у него уплаты долга?
К ней снова вернулось тревожное подозрение, охватившее ее в Ницце, когда она смотрела в окно, туда, где серое небо сливалось на горизонте со свинцовым морем. Если Джастин занял у Агнес десять тысяч, если он чувствовал, что совесть рано или поздно заставит ее признаться, что она видела его в день убийства у дома Дианы... значит, у него были мотивы убить ее. Но он мог это сделать, опять с содроганием подумала Эмми, только руками наемного убийцы, составив себе надежное алиби.
Еще одно соображение потрясло Эмми: если Агнес заняла Джастину такую сумму, то прежде чем сообщить в полицию о том, что она его видела, Агнес должна была наверняка убедиться, что это именно он убил Гила; ведь если бы Джастина осудили, то ее десять тысяч были бы потеряны навсегда. Верная себе, Агнес ни за что бы не сказала ни Диане, ни Эмми о том, что Джастин остался ей должен. Да, это была веская причина для молчания. Агнес решила дождаться суда, выслушать все свидетельства, прежде чем решиться обвинить Джастина и, следовательно, рискнуть огромными деньгами. Но то, что она услышала на суде, убедило ее, что Диана и вправду виновна. Однако Агнес снова и снова обдумывала все это – и наконец ее совесть подсказала решение...
Но что она увидела в театре, с кем говорила там – все это оставалось загадкой.
Эмми позвонила Сэнди.
Он слушал так внимательно, что она точно наяву видела его пронзительные серо-зеленые глаза и чувствовала, как напряженно работает его мозг. Выслушав, Сэнди сказал всего одну фразу:
– Я хочу увидеть эти письма.
– Я приду к тебе в контору. А то у тетушки Медоры слух как у летучей мыши.
– Это слишком далеко. Давай встретимся... к примеру, в Плазе. – Эмми услышала легкую усмешку. – В том баре, который раньше был только для мужчин. Сейчас, говорят, женщин туда пускают свободно. Конечно, на тебя могут коситься...
– Я не желаю, чтобы на меня косились! – сказала Эмми, и, к собственному изумлению, звонко рассмеялась. – В котором часу? В четыре или около того?
– В четыре. – Сэнди помолчал, а потом произнес очень серьезно: – Не рассчитывай слишком на эти письма, Эмми. Конечно, похоже, Агнес знала что-то об убийстве Гила, но это еще не значит, что сама она была убита умышленно; более того, это вовсе дает нам доказательств невиновности Дианы – если это то, о чем ты думаешь.
Нечего хвататься за соломинку, упрекнула себя Эмми. Нет ничего проще, чем строить воздушные замки. И все же Агнес знала что-то, что могло бы помочь Диане... Эмми набросила пальто, взяла сумочку и вышла из дому через десятый этаж. Для них с Джастином это единственный путь к спасению, с усмешкой подумала она, вызывая лифт, поскольку тетушка Медора то ли действительно не может подниматься по их длинной, крутой лестнице, то ли ей попросту лень.
Двери лифта открылись – и Эмми сразу же увидела давешнего человека в длинном сером пальто. Он стоял спиной к ней и говорил со швейцаром, потиравшим замерзшие уши. На звук лифта человечек обернулся – как всегда, блеснули огромные очки, – и проворно, как ящерица, выскользнул за дверь.
У Эмми часто-часто забилось сердце – она и разозлилась, и испугалась. Не слишком ли затянулся полицейский надзор? Если, конечно, это надзор...
– Майк, кто этот тип? – снова спросила она у швейцара.
– Не знаю, мисс Ван Сейдем. Он только что подошел и попросил спичку, а у меня нет.
Спички, зажигалки – придумал бы что-нибудь новенькое!
– Я уже видела его здесь!
– Наверно, он живет где-то рядом, – пожал плечами Майк. – Вызвать вам такси, мисс Ван Сейдем?
Эмми кивнула. Когда она рискнула выйти на улицу, под леденящий ветер, человечка в огромных очках нигде не было видно.
Когда она доехала до Пятой Авеню, снова начал валить снег. Эмми поднялась по широким ступеням Плазы и села в просторном зале, уставясь на стеклянные двери, которые то и дело открывались, впуская вместе с очередным посетителем порывы ледяного воздуха, и захлопывались вновь. Она не заметила, как появился Сэнди; он подошел сзади и положил руку ей на голову:
– Почему ты вечно ходишь без шапки? Вот застудишь голову и умрешь!
Это прозвучало так похоже на одну из излюбленных максим Агнес, что слезы навернулись Эмми на глаза.
– Ну, ну, не плачь, это случится еще не скоро, – постарался отшутиться Сэнди. – Пойдем, выпьем чего-нибудь, и ты покажешь мне письма.
Через Пальмовый Зал он провел Эмми в пресловутый бар, куда долгие годы пускали только мужчин. Насколько Эмми поняла, с тех времен не многое изменилось – кроме нее, женщин в баре не оказалось. Однако никто на нее не косился. Они устроились в углу.
Она протянула Сэнди письма. Он прочел их внимательно, затем еще раз, и еще; потом отвернулся и уставился в окно, на летящие снежинки. И даже не посмотрел на Эмми, пока она рассказывала ему о десяти тысячах долларов.
Им принесли заказ, и Сэнди встряхнулся:
– В первую очередь, я считаю, нужно показать это лейтенанту Хейли. У него нюх на все, что может иметь отношение к делу. Мне кажется, что у него есть подозрения, связанные с гибелью Агнес, хотя он ничего и не говорил мне. Экспертиза так и не сказала определенно, был ли это несчастный случай или нет.
Эмми сказала:
– Но, Сэнди, Агнес пишет, что была в театре и что-то там увидела. Она могли видеть Коррину, она могла даже говорить с ней, и выяснить нечто такое, что убедило ее в невиновности Дианы. Мы не знаем, куда уехала Коррина; но вдруг Томас Такер знает что-то о приходе Агнес в театр?
– Может быть Где, ты сказала, он работает? "Черри и Почер"? – Сэнди взглянул на часы. – Он, наверно, еще на службе. Я позвоню.
Он встал из-за стола и быстро вышел в коридор, где были телефоны.
Эмми нервно крутила в руках бокал. Наконец Сэнди вернулся. Она глядела, как он шагал к столу, – рыжие волосы, как всегда, всклокочены; взгляд серо-голубых глаз прям и ясен.
– Он сейчас приедет. Долго отнекивался. Что он имеет против тебя?
– Ничего, Сэнди! Но, когда я с ним вчера говорила, сперва он был приветлив и дружелюбен, как всегда, а потом его вдруг как подменили; он явно хотел избавиться от меня – ну, я и ушла. Я подумала: может быть, ему он просто боится, что ему влетит за разговоры с дамами в рабочее время?
Сэнди рассеянно кивнул:
– Учти, он может ничего и не знать о визите Агнес в театр. Я закажу еще выпить. Сейчас час пик; он не скоро доберется.
– Но когда Агнес поднималась за кулисы, он наверняка был там. И, знаешь, у него прекрасная интуиция. Однажды он сказал мне, что Гил и Коррина, видимо, давно и хорошо знают друг друга; он определил это по звучанию голосов, случайно услышав их разговор. Он сказал: "Они говорили, точно муж и жена"; так оно и оказалось! Но, наверное, я просто хватаюсь за соломинку...
– Иногда и соломинка помогает. А эти обрывки писем могут оказаться вовсе не соломинками. Во-первых, Агнес узнала что-то такое, что, по ее мнению, могло помочь вызволить Диану из тюрьмы. Это "что-то" связано с пропавшими долларами; она же ясно пишет, что не хочет "рисковать всеми этими деньгами". А в тот вечер в театре, за кулисами, она увидела что-то – или поговорила с кем-то, и это укрепило ее в решении открыть то, что ей известно. Она очевидно была уверена, что это поможет Диане. Тут уж явно не "соломинка", а серьезное свидетельства, снимающее вину с Дианы!
Эмми отодвинула бокал на середину стола:
– Джастин говорит, что не занимал у Агнес денег.
Сэнди обдумал это и спросил:
– Ты ему поверила?
– И да, и нет. Он напустил на себя чересчур оскорбленный вид. Но если бы Агнес заняла кому-то десять тысяч долларов, она бы непременно потребовала расписку или что-то в этом роде. Деньги доставались Агнес нелегко, она знала им цену и была очень экономна. А тут такая сумма...
– Если она купила акции или вложила деньги во что-то еще, мы это легко выясним, не волнуйся.
– Сегодня этот тип в больших очках опять болтался возле дома. За последние дни это уже второй раз. И оба раза, говорит швейцар, он просил закурить.
Сэнди нахмурился:
– Хейли сказал, что ничего о нем не знает... О, а это, наверное, наш мальчик?
В баре действительно появился мистер Такер – худой, сгорбленный, с недовольным видом. Сэнди привстал; Томас заметил их, пробрался между столиками и произнес: "Здравствуйте, мисс Ван Сейдем" с таким видом, словно больше всего на свете ему хотелось оказаться в этот миг на другой стороне земного шара.
Сэнди спросил, что он будет пить. Томас замялся; потом буркнул: "Виски с содовой". Когда же официант спросил, какого именно виски принести, юноша совсем растерялся. Эмми заподозрила, что в выпивке он не слишком-то искушен. В деловом костюме, при галстуке, без бус (Эмми была уверена, что их нет на нем даже под рубашкой), Томас сидел на самом краешке стула, будто желал, в случае чего, облегчить себе путь к бегству.
– Женщина, много лет служившая у мисс Ван Сейдем, убита... – начал Сэнди.
– Я читал в газетах, – перебил Томас, и по глазам его стало ясно: он понял, зачем его пригласили.
– Возможно, это был несчастный случай. Но она оставила недописанное письмо, из которого ясно, что за день-другой до смерти она побывала в театре...
– Вот как?
– Дело в том, что она, по всей видимости, знала нечто, связанное с убийством Гила Сэнфорда, и чувствовала, что поступает несправедливо по отношению к Диане... то есть, к миссис Уорд, скрывая это.
Томас с преувеличенным вниманием разглядывал свои ногти.
– Но что именно она знала, неизвестно, – продолжал Сэнди. – В письме она дает понять, что в тот вечер, за кулисами, она увидела что-то – или поговорила с кем-то, – и это окончательно повлияло на ее решение заявить о том, что ей известно.
– Значит, вы хотите узнать, с кем она говорила, – сказал юноша.
– А вы знаете? – спросил Сэнди.
– Со мной.
– С вами? Что же она сказала? Вы помните?
– Кажется, да. Она спросила, есть ли мистер Уорд, и я сказал, что не видел его. Я был, в некотором роде, занят, и не обратил на нее особого внимания.
Эмми очень хотелось, чтобы тон беседы стал дружелюбней:
– Вы, должно быть, снова экспериментировали с гримом, – улыбнулась она.
– Может быть... да, наверное, – пробормотал он, не глядя в ее сторону.
– Знаешь, – сказала Эмми, обращаясь к Сэнди, в отчаянной попытке польстить юноше, – он умеет выглядеть на дюжину лет старше. Накладная борода, усы, какой-то клей...
Томаса буквально перекосило от столь дилетантского подхода:
– Это особый клей! Театральный!.. Ладно, неважно. Ну, в общем, я возился с накладными волосами, пробовал то одно, то другое. Я знал, что спектакль скоро закроют, что он не окупает себя, и думал, что если сумею притвориться старше, то легче смогу найти работу... Ну так вот. Я увидел эту женщину в зеркале; она стояла на пороге. Видимо, она стояла так уже некоторое время. Это была очень приятная пожилая леди, и я спросил ее, не ищет ли она кого-нибудь. Примерно с минуту она не отвечала – просто смотрела на меня, и все, а потом сказала, что хотела бы видеть мистера Уорда. Я ответил, что, скорей всего, его нет. Она поблагодарила меня и ушла – но не сразу, а только после того, как я наполовину отклеил усы и бороду. Ее это, кажется, заинтересовало. – Томас отхлебнул виски.
– А с Корриной она беседовала?
Томас помотал головой:
– Не знаю. Я тотчас забыл о ней. За кулисами очень часто бродят люди, обычно чьи-нибудь приятели или знакомые. Мне и в голову не пришло, что эта женщина – служанка мисс Ван Сейдем. – Он по-прежнему не смотрел на Эмми.
Повисла долгая пауза. Томас смотрел то на свой бокал, то на часы. Эмми чувствовала, что он вот-вот улепетнет, а они по-прежнему почти ничего не знали о визите Агнес в театр.
– Вы не нашли другую роль? – спросила она Томаса, желая задержать его хоть немного.
Он глянул на нее, но лишь мельком.
– Нет! Я же вам говорил. Это не так-то просто. Хотя... – он просветлел, – возможно, мне удастся получить роль на летний сезон. Хотя бы статистом. Только бы папа разрешил... – Лицо его снова омрачилось. – Но, скорей всего, он не разрешит.
Сэнди отодвинул бокал, посмотрел на юношу и сказал:
– Если вы вдруг вспомните что-нибудь, что вас удивило или показалось не совсем обычным – пожалуйста, дайте мне знать. Этим вы окажете огромную услугу мисс Ван Сейдем и ее сестре.
Томас посмотрел ему прямо в глаза:
– То есть вы намерены вызволить миссис Уорд из тюрьмы. И вы полагаете, что эту... эту приятную пожилую леди убили потому, что она знала, кто убил Гила Сэнфорда!
Сэнди вздохнул:
– Да.
Томас обдумал это и резко поднялся:
– Извините. Мне кажется, я не могу вам помочь. Спасибо за виски. – Он поклонился Эмми и красиво, по-актерски, удалился.
– М-да, – сказал Сэнди. – Недалеко же мы ушли. Но у этого мальчика явно что-то на уме.
– Да, – Эмми поглядела вслед Томасу. – И, по-моему, это касается меня. Вчера, когда я пришла, поначалу он вел себя очень дружелюбно. А потом, говорю тебе, его словно подменили. Все это произошло в течение секунды. Но я ничего такого не сказала, не сделала...
Сэнди подозвал официанта и попросил счет.
– Я отнесу эти письма Хейли и расскажу ему о десяти тысячах долларов. Думаю, сейчас я как раз его застану. Проводить тебя домой?
– Что ты! Тут минут десять езды, не больше.
– Этот субъект в очках... наверное, нужно что-то с ним делать. Может быть, это совершенно безобидный тип, который случайно попадается навстречу; но все же постарайся не давать ему шанса приблизиться к тебе.
Когда Сэнди был рядом, Эмми переставала бояться человека в очках; то, что представлялось ей серьезной угрозой, начинало казаться рядом ничего не значащих совпадений.
Сэнди посадил Эмми в такси. Сгущались сумерки; снежинки в свете фар казались огромными белыми бабочками. Когда она доехала домой, человечек в очках не попался ей навстречу.
Однако что-то же обратило всегдашнее расположение Томаса Такера к ней, Эмми, в холодную неприязнь! И он отказывается объяснить, что и почему!
Сэнди позвонил, когда Эмми переодевалась к ужину. Раньше у нее не было такой привычки – видимо, сказывалось присутствие Медоры или, скорей, ее кудесницы-кухарки.
Голос Сэнди звучал угрюмо:
– Я не нашел Хейли. Попробую завтра. Ты видела того, в очках?
– Нет.
Сэнди помолчал; затем задал странный вопрос:
– Мог ли кто-то попасть в твою квартиру, пока ты была во Франции?
– Да, конечно. Уборщица, полотеры, тетя Медора...
– Понимаю, – загадочно бросил Сэнди и повесил трубку.
Должно быть, управляющий домом впустил тетушку Медору в квартиру, потому что знал ее. Он же впускал Сэнди и Хейли...
За ужином, между супом и эскалопами, Эмми спросила Медору, кто впустил ее в дом.
Медора недоуменно поморгала:
– Управляющий, разумеется. Правда, он не хотел, но... – Она выразительно повела могучими плечами.
Если Агнес заняла деньги Джастину, думала Эмми, она должна была оставить какую-то бумагу, свидетельствующую об этом. Но Джастин вполне мог завладеть этой бумагой, пока Агнес была занята.
У Медоры тоже было достаточно времени и возможностей заполучить такую бумагу! Не она ли взяла у Агнес взаймы?
Ответ напрашивался сам собой: конечно, самодурка Медора может сделать все, что взбредет ей в голову; но Эмми пришлось признаться себе, что тетка вряд ли способна уничтожить расписку. Дальше – больше: Медора не водит машину, следовательно, Агнес убила не она. Диана – в тюрьме; она никак не могла оказаться подле их дома...
Сразу после ужина Эмми поднялась в салон – главным образом затем, чтобы избежать общества Медоры и Джастина.
Но вот что оставалось для Эмми полной загадкой – так это десять тысяч долларов наличными. Агнес, правда, никогда не скупилась на рождественские подарки Диане и Эмми; в всех остальных случаях она была более чем бережлива и экономила каждый пенни. Благоразумная Агнес никогда не позволяла себе излишеств; чтобы она просто взяла и отдала кому-то десять тысяч?!
– Десять тысяч, – скорбно повторила племянница.
– Может быть, она вложила их в акции, – попыталась успокоить ее Эмми. – Давайте еще поищем в бумагах.
Они перерыли все – но тщетно. Эмми едва сдержала слезы, найдя среди бумаг Агнес альбом с фотографиями малышек Ди и Эмми. Никакого объяснения исчезновению денег они не обнаружили. Племянница уверяла, что личного сейфа в банке у Агнес не было...
Наконец они сдались. Племянница сказала, что ей пора на поезд. Эмми пообещала упаковать и выслать ей все, что она отобрала, а та дала ей разрешение оставить у себя оба письма. В дверях она обернулась:
– Я доверяю вам, мисс Ван Сейдем. Десять тысяч... Но я вам верю.
В этот момент она выглядела серьезной и искренней и была очень похожа на Агнес.
Эмми перехватила Джастина, когда он собирался в клуб через десятый этаж: борьбу за девятый, видимо, все-таки выиграла тетушка Медора.
– Постой, Джастин, я хочу тебя спросить. Ты когда-нибудь одалживал деньги у Агнес?
– Я – у Агнес?! – Он уставился на Эмми, теребя шарф. – Боже упаси!
– Честно, Джастин. Примерно в феврале...
Джастин нахмурился:
– Послушай, Эмми, если я один раз свалял дурака и связался с ростовщиком, это еще не значит... Конечно, бывало, что я занимал у Агнес доллар-другой – заплатить за такси, например, – потому что у нее всегда была мелочь. Но я возвращал ей все до цента!
– Джастин, это очень важно. Пожалуйста, скажи мне правду!
– Я и говорю правду. – Его блеклые голубые глазки прищурились: – А что это за женщина только что ушла от тебя?
– Племянница Агнес.
– А-а, ну тогда ясно. Вы небось рылись в ее чековых книжках. Готов поспорить, старушка Агнес оставила кругленькую сумму. Она всегда была скрягой.
– Не всегда. – Эмми снова подумала о подарках, которые Агнес каждый год с такой любовью выбирала для них с Дианой.
– Ну, и сколько она оставила? – Взгляд Джастина снова стал острым и проницательным.
– Меньше, чем собиралась, – уклончиво ответила Эмми. – Ты в клуб?
Джастин кивнул:
– Но к обеду я вернусь. Знаешь, во вторжении Медоры все-таки есть одна положительная сторона... Послушай моего совета, Эмми; выстави Медору, но оставь ее кухарку. Перемани ее! Назначь ей большое жалование. Сделай что угодно, только не отпускай. Она творит чудеса! – Джастин поправил гвоздику в петлице и поднял бровь. – Наверно, это будет не слишком этично? Но у Медоры тоже проблемы по части хороших манер... – Он распахнул дверь и легкой походкой направился к лифту.
Разговор с отчимом не рассеял сомнений Эмми. Слишком уж рьяно Джастин возмущался, да и глаза у него бегали... Может быть, как раз в феврале ростовщик и начал требовать у него уплаты долга?
К ней снова вернулось тревожное подозрение, охватившее ее в Ницце, когда она смотрела в окно, туда, где серое небо сливалось на горизонте со свинцовым морем. Если Джастин занял у Агнес десять тысяч, если он чувствовал, что совесть рано или поздно заставит ее признаться, что она видела его в день убийства у дома Дианы... значит, у него были мотивы убить ее. Но он мог это сделать, опять с содроганием подумала Эмми, только руками наемного убийцы, составив себе надежное алиби.
Еще одно соображение потрясло Эмми: если Агнес заняла Джастину такую сумму, то прежде чем сообщить в полицию о том, что она его видела, Агнес должна была наверняка убедиться, что это именно он убил Гила; ведь если бы Джастина осудили, то ее десять тысяч были бы потеряны навсегда. Верная себе, Агнес ни за что бы не сказала ни Диане, ни Эмми о том, что Джастин остался ей должен. Да, это была веская причина для молчания. Агнес решила дождаться суда, выслушать все свидетельства, прежде чем решиться обвинить Джастина и, следовательно, рискнуть огромными деньгами. Но то, что она услышала на суде, убедило ее, что Диана и вправду виновна. Однако Агнес снова и снова обдумывала все это – и наконец ее совесть подсказала решение...
Но что она увидела в театре, с кем говорила там – все это оставалось загадкой.
Эмми позвонила Сэнди.
Он слушал так внимательно, что она точно наяву видела его пронзительные серо-зеленые глаза и чувствовала, как напряженно работает его мозг. Выслушав, Сэнди сказал всего одну фразу:
– Я хочу увидеть эти письма.
– Я приду к тебе в контору. А то у тетушки Медоры слух как у летучей мыши.
– Это слишком далеко. Давай встретимся... к примеру, в Плазе. – Эмми услышала легкую усмешку. – В том баре, который раньше был только для мужчин. Сейчас, говорят, женщин туда пускают свободно. Конечно, на тебя могут коситься...
– Я не желаю, чтобы на меня косились! – сказала Эмми, и, к собственному изумлению, звонко рассмеялась. – В котором часу? В четыре или около того?
– В четыре. – Сэнди помолчал, а потом произнес очень серьезно: – Не рассчитывай слишком на эти письма, Эмми. Конечно, похоже, Агнес знала что-то об убийстве Гила, но это еще не значит, что сама она была убита умышленно; более того, это вовсе дает нам доказательств невиновности Дианы – если это то, о чем ты думаешь.
Нечего хвататься за соломинку, упрекнула себя Эмми. Нет ничего проще, чем строить воздушные замки. И все же Агнес знала что-то, что могло бы помочь Диане... Эмми набросила пальто, взяла сумочку и вышла из дому через десятый этаж. Для них с Джастином это единственный путь к спасению, с усмешкой подумала она, вызывая лифт, поскольку тетушка Медора то ли действительно не может подниматься по их длинной, крутой лестнице, то ли ей попросту лень.
Двери лифта открылись – и Эмми сразу же увидела давешнего человека в длинном сером пальто. Он стоял спиной к ней и говорил со швейцаром, потиравшим замерзшие уши. На звук лифта человечек обернулся – как всегда, блеснули огромные очки, – и проворно, как ящерица, выскользнул за дверь.
У Эмми часто-часто забилось сердце – она и разозлилась, и испугалась. Не слишком ли затянулся полицейский надзор? Если, конечно, это надзор...
– Майк, кто этот тип? – снова спросила она у швейцара.
– Не знаю, мисс Ван Сейдем. Он только что подошел и попросил спичку, а у меня нет.
Спички, зажигалки – придумал бы что-нибудь новенькое!
– Я уже видела его здесь!
– Наверно, он живет где-то рядом, – пожал плечами Майк. – Вызвать вам такси, мисс Ван Сейдем?
Эмми кивнула. Когда она рискнула выйти на улицу, под леденящий ветер, человечка в огромных очках нигде не было видно.
Когда она доехала до Пятой Авеню, снова начал валить снег. Эмми поднялась по широким ступеням Плазы и села в просторном зале, уставясь на стеклянные двери, которые то и дело открывались, впуская вместе с очередным посетителем порывы ледяного воздуха, и захлопывались вновь. Она не заметила, как появился Сэнди; он подошел сзади и положил руку ей на голову:
– Почему ты вечно ходишь без шапки? Вот застудишь голову и умрешь!
Это прозвучало так похоже на одну из излюбленных максим Агнес, что слезы навернулись Эмми на глаза.
– Ну, ну, не плачь, это случится еще не скоро, – постарался отшутиться Сэнди. – Пойдем, выпьем чего-нибудь, и ты покажешь мне письма.
Через Пальмовый Зал он провел Эмми в пресловутый бар, куда долгие годы пускали только мужчин. Насколько Эмми поняла, с тех времен не многое изменилось – кроме нее, женщин в баре не оказалось. Однако никто на нее не косился. Они устроились в углу.
Она протянула Сэнди письма. Он прочел их внимательно, затем еще раз, и еще; потом отвернулся и уставился в окно, на летящие снежинки. И даже не посмотрел на Эмми, пока она рассказывала ему о десяти тысячах долларов.
Им принесли заказ, и Сэнди встряхнулся:
– В первую очередь, я считаю, нужно показать это лейтенанту Хейли. У него нюх на все, что может иметь отношение к делу. Мне кажется, что у него есть подозрения, связанные с гибелью Агнес, хотя он ничего и не говорил мне. Экспертиза так и не сказала определенно, был ли это несчастный случай или нет.
Эмми сказала:
– Но, Сэнди, Агнес пишет, что была в театре и что-то там увидела. Она могли видеть Коррину, она могла даже говорить с ней, и выяснить нечто такое, что убедило ее в невиновности Дианы. Мы не знаем, куда уехала Коррина; но вдруг Томас Такер знает что-то о приходе Агнес в театр?
– Может быть Где, ты сказала, он работает? "Черри и Почер"? – Сэнди взглянул на часы. – Он, наверно, еще на службе. Я позвоню.
Он встал из-за стола и быстро вышел в коридор, где были телефоны.
Эмми нервно крутила в руках бокал. Наконец Сэнди вернулся. Она глядела, как он шагал к столу, – рыжие волосы, как всегда, всклокочены; взгляд серо-голубых глаз прям и ясен.
– Он сейчас приедет. Долго отнекивался. Что он имеет против тебя?
– Ничего, Сэнди! Но, когда я с ним вчера говорила, сперва он был приветлив и дружелюбен, как всегда, а потом его вдруг как подменили; он явно хотел избавиться от меня – ну, я и ушла. Я подумала: может быть, ему он просто боится, что ему влетит за разговоры с дамами в рабочее время?
Сэнди рассеянно кивнул:
– Учти, он может ничего и не знать о визите Агнес в театр. Я закажу еще выпить. Сейчас час пик; он не скоро доберется.
– Но когда Агнес поднималась за кулисы, он наверняка был там. И, знаешь, у него прекрасная интуиция. Однажды он сказал мне, что Гил и Коррина, видимо, давно и хорошо знают друг друга; он определил это по звучанию голосов, случайно услышав их разговор. Он сказал: "Они говорили, точно муж и жена"; так оно и оказалось! Но, наверное, я просто хватаюсь за соломинку...
– Иногда и соломинка помогает. А эти обрывки писем могут оказаться вовсе не соломинками. Во-первых, Агнес узнала что-то такое, что, по ее мнению, могло помочь вызволить Диану из тюрьмы. Это "что-то" связано с пропавшими долларами; она же ясно пишет, что не хочет "рисковать всеми этими деньгами". А в тот вечер в театре, за кулисами, она увидела что-то – или поговорила с кем-то, и это укрепило ее в решении открыть то, что ей известно. Она очевидно была уверена, что это поможет Диане. Тут уж явно не "соломинка", а серьезное свидетельства, снимающее вину с Дианы!
Эмми отодвинула бокал на середину стола:
– Джастин говорит, что не занимал у Агнес денег.
Сэнди обдумал это и спросил:
– Ты ему поверила?
– И да, и нет. Он напустил на себя чересчур оскорбленный вид. Но если бы Агнес заняла кому-то десять тысяч долларов, она бы непременно потребовала расписку или что-то в этом роде. Деньги доставались Агнес нелегко, она знала им цену и была очень экономна. А тут такая сумма...
– Если она купила акции или вложила деньги во что-то еще, мы это легко выясним, не волнуйся.
– Сегодня этот тип в больших очках опять болтался возле дома. За последние дни это уже второй раз. И оба раза, говорит швейцар, он просил закурить.
Сэнди нахмурился:
– Хейли сказал, что ничего о нем не знает... О, а это, наверное, наш мальчик?
В баре действительно появился мистер Такер – худой, сгорбленный, с недовольным видом. Сэнди привстал; Томас заметил их, пробрался между столиками и произнес: "Здравствуйте, мисс Ван Сейдем" с таким видом, словно больше всего на свете ему хотелось оказаться в этот миг на другой стороне земного шара.
Сэнди спросил, что он будет пить. Томас замялся; потом буркнул: "Виски с содовой". Когда же официант спросил, какого именно виски принести, юноша совсем растерялся. Эмми заподозрила, что в выпивке он не слишком-то искушен. В деловом костюме, при галстуке, без бус (Эмми была уверена, что их нет на нем даже под рубашкой), Томас сидел на самом краешке стула, будто желал, в случае чего, облегчить себе путь к бегству.
– Женщина, много лет служившая у мисс Ван Сейдем, убита... – начал Сэнди.
– Я читал в газетах, – перебил Томас, и по глазам его стало ясно: он понял, зачем его пригласили.
– Возможно, это был несчастный случай. Но она оставила недописанное письмо, из которого ясно, что за день-другой до смерти она побывала в театре...
– Вот как?
– Дело в том, что она, по всей видимости, знала нечто, связанное с убийством Гила Сэнфорда, и чувствовала, что поступает несправедливо по отношению к Диане... то есть, к миссис Уорд, скрывая это.
Томас с преувеличенным вниманием разглядывал свои ногти.
– Но что именно она знала, неизвестно, – продолжал Сэнди. – В письме она дает понять, что в тот вечер, за кулисами, она увидела что-то – или поговорила с кем-то, – и это окончательно повлияло на ее решение заявить о том, что ей известно.
– Значит, вы хотите узнать, с кем она говорила, – сказал юноша.
– А вы знаете? – спросил Сэнди.
– Со мной.
– С вами? Что же она сказала? Вы помните?
– Кажется, да. Она спросила, есть ли мистер Уорд, и я сказал, что не видел его. Я был, в некотором роде, занят, и не обратил на нее особого внимания.
Эмми очень хотелось, чтобы тон беседы стал дружелюбней:
– Вы, должно быть, снова экспериментировали с гримом, – улыбнулась она.
– Может быть... да, наверное, – пробормотал он, не глядя в ее сторону.
– Знаешь, – сказала Эмми, обращаясь к Сэнди, в отчаянной попытке польстить юноше, – он умеет выглядеть на дюжину лет старше. Накладная борода, усы, какой-то клей...
Томаса буквально перекосило от столь дилетантского подхода:
– Это особый клей! Театральный!.. Ладно, неважно. Ну, в общем, я возился с накладными волосами, пробовал то одно, то другое. Я знал, что спектакль скоро закроют, что он не окупает себя, и думал, что если сумею притвориться старше, то легче смогу найти работу... Ну так вот. Я увидел эту женщину в зеркале; она стояла на пороге. Видимо, она стояла так уже некоторое время. Это была очень приятная пожилая леди, и я спросил ее, не ищет ли она кого-нибудь. Примерно с минуту она не отвечала – просто смотрела на меня, и все, а потом сказала, что хотела бы видеть мистера Уорда. Я ответил, что, скорей всего, его нет. Она поблагодарила меня и ушла – но не сразу, а только после того, как я наполовину отклеил усы и бороду. Ее это, кажется, заинтересовало. – Томас отхлебнул виски.
– А с Корриной она беседовала?
Томас помотал головой:
– Не знаю. Я тотчас забыл о ней. За кулисами очень часто бродят люди, обычно чьи-нибудь приятели или знакомые. Мне и в голову не пришло, что эта женщина – служанка мисс Ван Сейдем. – Он по-прежнему не смотрел на Эмми.
Повисла долгая пауза. Томас смотрел то на свой бокал, то на часы. Эмми чувствовала, что он вот-вот улепетнет, а они по-прежнему почти ничего не знали о визите Агнес в театр.
– Вы не нашли другую роль? – спросила она Томаса, желая задержать его хоть немного.
Он глянул на нее, но лишь мельком.
– Нет! Я же вам говорил. Это не так-то просто. Хотя... – он просветлел, – возможно, мне удастся получить роль на летний сезон. Хотя бы статистом. Только бы папа разрешил... – Лицо его снова омрачилось. – Но, скорей всего, он не разрешит.
Сэнди отодвинул бокал, посмотрел на юношу и сказал:
– Если вы вдруг вспомните что-нибудь, что вас удивило или показалось не совсем обычным – пожалуйста, дайте мне знать. Этим вы окажете огромную услугу мисс Ван Сейдем и ее сестре.
Томас посмотрел ему прямо в глаза:
– То есть вы намерены вызволить миссис Уорд из тюрьмы. И вы полагаете, что эту... эту приятную пожилую леди убили потому, что она знала, кто убил Гила Сэнфорда!
Сэнди вздохнул:
– Да.
Томас обдумал это и резко поднялся:
– Извините. Мне кажется, я не могу вам помочь. Спасибо за виски. – Он поклонился Эмми и красиво, по-актерски, удалился.
– М-да, – сказал Сэнди. – Недалеко же мы ушли. Но у этого мальчика явно что-то на уме.
– Да, – Эмми поглядела вслед Томасу. – И, по-моему, это касается меня. Вчера, когда я пришла, поначалу он вел себя очень дружелюбно. А потом, говорю тебе, его словно подменили. Все это произошло в течение секунды. Но я ничего такого не сказала, не сделала...
Сэнди подозвал официанта и попросил счет.
– Я отнесу эти письма Хейли и расскажу ему о десяти тысячах долларов. Думаю, сейчас я как раз его застану. Проводить тебя домой?
– Что ты! Тут минут десять езды, не больше.
– Этот субъект в очках... наверное, нужно что-то с ним делать. Может быть, это совершенно безобидный тип, который случайно попадается навстречу; но все же постарайся не давать ему шанса приблизиться к тебе.
Когда Сэнди был рядом, Эмми переставала бояться человека в очках; то, что представлялось ей серьезной угрозой, начинало казаться рядом ничего не значащих совпадений.
Сэнди посадил Эмми в такси. Сгущались сумерки; снежинки в свете фар казались огромными белыми бабочками. Когда она доехала домой, человечек в очках не попался ей навстречу.
Однако что-то же обратило всегдашнее расположение Томаса Такера к ней, Эмми, в холодную неприязнь! И он отказывается объяснить, что и почему!
Сэнди позвонил, когда Эмми переодевалась к ужину. Раньше у нее не было такой привычки – видимо, сказывалось присутствие Медоры или, скорей, ее кудесницы-кухарки.
Голос Сэнди звучал угрюмо:
– Я не нашел Хейли. Попробую завтра. Ты видела того, в очках?
– Нет.
Сэнди помолчал; затем задал странный вопрос:
– Мог ли кто-то попасть в твою квартиру, пока ты была во Франции?
– Да, конечно. Уборщица, полотеры, тетя Медора...
– Понимаю, – загадочно бросил Сэнди и повесил трубку.
Должно быть, управляющий домом впустил тетушку Медору в квартиру, потому что знал ее. Он же впускал Сэнди и Хейли...
За ужином, между супом и эскалопами, Эмми спросила Медору, кто впустил ее в дом.
Медора недоуменно поморгала:
– Управляющий, разумеется. Правда, он не хотел, но... – Она выразительно повела могучими плечами.
Если Агнес заняла деньги Джастину, думала Эмми, она должна была оставить какую-то бумагу, свидетельствующую об этом. Но Джастин вполне мог завладеть этой бумагой, пока Агнес была занята.
У Медоры тоже было достаточно времени и возможностей заполучить такую бумагу! Не она ли взяла у Агнес взаймы?
Ответ напрашивался сам собой: конечно, самодурка Медора может сделать все, что взбредет ей в голову; но Эмми пришлось признаться себе, что тетка вряд ли способна уничтожить расписку. Дальше – больше: Медора не водит машину, следовательно, Агнес убила не она. Диана – в тюрьме; она никак не могла оказаться подле их дома...
Сразу после ужина Эмми поднялась в салон – главным образом затем, чтобы избежать общества Медоры и Джастина.
17
Около десяти часов, уложив Медору в постель, сиделка поднялась наверх.
– Я очень хочу спать, – сказала она Эмми. – Миссис Ван Сейдем сказала мне лечь в свободной комнате. Но там я могу не услышать ее звонок.
Речь шла о маленькой комнате для гостей, которая практически никогда не использовалась.
– Конечно, – ответила Эмми. – Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Маленькая сиделка, позевывая, удалилась. С нижнего этажа не доносилось никаких звуков; Джастин, должно быть, задремал над журналом. Эмми направилась в свою комнату, чтобы просмотреть почту, но по пути, следуя внезапному порыву, свернула вдруг в бывшую комнату Дианы. Все лето она не наведывалась туда – это было слишком тяжело для нее; но теперь, окрыленная надеждой на освобождение сестры, решила зайти. Она прошла через просторную ванную – в детстве они с Дианой то и дело ссорились из-за того, кому идти туда первым...
Воздух в комнате был душный, спертый. Эмми повернула выключатель. Все было точно так же, как оставила Диана, перебираясь жить к Дугу. Нет, поправила себя Эмми. Диана оставила все вверх тормашками. Это Агнес потом навела порядок и переслала Ди все, что той было нужно...
Эмми присела на кровать. Здесь, перед зеркалом, Диана стояла в белом подвенечном платье, в фате, которую поддерживал мамин обруч с бриллиантами. А рядом стояла сама Эмми – подружка невесты, в бледно-желтом платье под цвет роз, которые ей предстояло нести; она стояла и смотрела на Диану, и притворялась, будто ей вовсе безразлично, что Диана выходит за Дуга... Джастин тогда настоял на роскошной свадьбе, и Медора пришла на помощь... Нет, никак нельзя отказывать Медоре в содержании; придется и дальше потакать ее прихотям...
Но комната напомнила Эмми о том, что Диана по-прежнему томится в тюрьме. Внезапно ее осенило: ведь Агнес могла сказать Ди, куда она дела те десять тысяч долларов!
Мысль об этом озарила ее, как вспышка молнии. Агнес никогда не отдавала предпочтения одной из сестер. С другой стороны, она знала их до мозга костей. Если бы она собиралась предпринять что-то рискованное (а ведь именно слово "рисковать" употребила Агнес в неоконченном письме!), то не стала бы советоваться с Эмми, потому что та предложила бы ей проконсультироваться у банкира... А вот Диана, напротив, рассмеялась бы и посоветовала рискнуть, а там будь что будет...
Эмми так вдохновилась мыслью о том, что Диана может пролить свет на то, что так их интересует, что вскочила и опрометью бросилась в свою комнату. Она не может ждать до утра; нужно сейчас же, немедленно, написать Диане!
Пока она подыскивала нужные слова, позвонил Дуг. Он сказал, что звонит без особой причины; просто хочет спросить, есть ли какие новости. Эмми решила, что он по-прежнему чувствует себя подавленным. Еще бы: он так горячо признавался ей в любви, а потом, узнав, что Диану могут освободить, был вынужден взять все свои слова обратно... Эмми ответила, что новостей никаких, и что она пишет Диане в надежде узнать, зачем Агнес снимала деньги со своего счета.
– Я очень хочу спать, – сказала она Эмми. – Миссис Ван Сейдем сказала мне лечь в свободной комнате. Но там я могу не услышать ее звонок.
Речь шла о маленькой комнате для гостей, которая практически никогда не использовалась.
– Конечно, – ответила Эмми. – Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Маленькая сиделка, позевывая, удалилась. С нижнего этажа не доносилось никаких звуков; Джастин, должно быть, задремал над журналом. Эмми направилась в свою комнату, чтобы просмотреть почту, но по пути, следуя внезапному порыву, свернула вдруг в бывшую комнату Дианы. Все лето она не наведывалась туда – это было слишком тяжело для нее; но теперь, окрыленная надеждой на освобождение сестры, решила зайти. Она прошла через просторную ванную – в детстве они с Дианой то и дело ссорились из-за того, кому идти туда первым...
Воздух в комнате был душный, спертый. Эмми повернула выключатель. Все было точно так же, как оставила Диана, перебираясь жить к Дугу. Нет, поправила себя Эмми. Диана оставила все вверх тормашками. Это Агнес потом навела порядок и переслала Ди все, что той было нужно...
Эмми присела на кровать. Здесь, перед зеркалом, Диана стояла в белом подвенечном платье, в фате, которую поддерживал мамин обруч с бриллиантами. А рядом стояла сама Эмми – подружка невесты, в бледно-желтом платье под цвет роз, которые ей предстояло нести; она стояла и смотрела на Диану, и притворялась, будто ей вовсе безразлично, что Диана выходит за Дуга... Джастин тогда настоял на роскошной свадьбе, и Медора пришла на помощь... Нет, никак нельзя отказывать Медоре в содержании; придется и дальше потакать ее прихотям...
Но комната напомнила Эмми о том, что Диана по-прежнему томится в тюрьме. Внезапно ее осенило: ведь Агнес могла сказать Ди, куда она дела те десять тысяч долларов!
Мысль об этом озарила ее, как вспышка молнии. Агнес никогда не отдавала предпочтения одной из сестер. С другой стороны, она знала их до мозга костей. Если бы она собиралась предпринять что-то рискованное (а ведь именно слово "рисковать" употребила Агнес в неоконченном письме!), то не стала бы советоваться с Эмми, потому что та предложила бы ей проконсультироваться у банкира... А вот Диана, напротив, рассмеялась бы и посоветовала рискнуть, а там будь что будет...
Эмми так вдохновилась мыслью о том, что Диана может пролить свет на то, что так их интересует, что вскочила и опрометью бросилась в свою комнату. Она не может ждать до утра; нужно сейчас же, немедленно, написать Диане!
Пока она подыскивала нужные слова, позвонил Дуг. Он сказал, что звонит без особой причины; просто хочет спросить, есть ли какие новости. Эмми решила, что он по-прежнему чувствует себя подавленным. Еще бы: он так горячо признавался ей в любви, а потом, узнав, что Диану могут освободить, был вынужден взять все свои слова обратно... Эмми ответила, что новостей никаких, и что она пишет Диане в надежде узнать, зачем Агнес снимала деньги со своего счета.