Страница:
Пролежав без сознания несколько дней, он пришел в себя и велел позвать к себе Араспа, потом мать и, наконец, Атоссу, хотя все трое уехали несколько месяцев тому назад. Из всех его разговоров становилось очевидно, что последние четыре года, со времени постигшей его горячки, он провел как бы во сне. Все из относившегося к этому времени, о чем ему рассказывали, казалось ему новым и наполняло сердце его скорбью. Только о смерти брата он имел ясное представление. Он знал, что Бартия был убит Прексаспом по его приказанию и зарыт на берегу Красного моря. Ночью, последовавшей за этим пробуждением, он понял также, что долгое время был одержим сумасшествием. К утру он впал в глубокий сон, который настолько возвратил ему силы, что он послал за Крезом и приказал ему подробно рассказать, что он совершил в течение последних лет.
Старый наставник исполнил волю царя и не скрыл ни одного из совершенных насилий, хотя уже едва ли мог надеяться навести вверенного ему питомца на путь праведный.
Тем сильнее была его радость, когда он увидел, что слова его производят глубокое впечатление на вновь пробуждаемую душу царя. Горячими слезами оплакивал Камбис свои злодеяния и безумие; стыдясь, как ребенок, он просил у Креза прощения, поблагодарил его за верность и постоянство и, наконец, поручил просить от его имени прощения в особенности у Кассанданы и Сапфо, а затем у Атоссы и у всех, кого он несправедливо обидел.
Лидиец пролил слезы радости и с жаром принялся уверять больного, что он выздоровеет и найдет полную возможность с избытком загладить все совершившееся славными добрыми делами. Но Камбис отрицательно покачал головой и бледное лицо его ясно выразило безнадежность. Он попросил старика перенести его на воздух, поставить ложе на возвышенном месте и приказать Ахеменидам собраться вокруг него. Когда, несмотря на протесты врачей, приказания эти были исполнены, он велел посадить себя в постели и сказал громким голосом:
– Персы, теперь наступило время открыть вам великую мою тайну. Обманутый сновидением, раздраженный и оскорбленный моим братом, я в гневе приказал его умертвить. По повелению моему Прексасп совершил это злодеяние, которое вместо ожидаемого покоя принесло мне сумасшествие и мучительный смертный час. Пусть это признание удостоверит каждого, что моего брата Бартии уже нет в живых. Маги овладели престолом Ахеменидов. Во главе их стоит оставленный мной в Персии наместником Оропаст и брат его Гаумата, который так похож на покойного Бартию, что Крез, Интаферн и дядя мой, благородный Гистасп, однажды введены были в заблуждение и приняли его за убитого. Горе мне: я убил того, который, как кровный мой родственник, должен бы отомстить за нанесенное мне магами оскорбление! Но я не могу воскресить мертвого и потому назначаю вас исполнителями моей последней воли. Итак, заклинаю вас феруэром моего покойного отца и именем всех добрых и чистых духов, не оставляйте правления в руках лживых магов! Если они хитростью завладели короной, то старайтесь хитростью же ее у них отнять. Если они насильственно захватили скипетр, то пусть он насилием же и будет у них отнят. Если вы исполните эту мою последнюю волю, то земля принесет вам богатые плоды, жены и стада ваши благословятся и свобода на вечные времена будет вашим уделом. А если вы не овладеете снова правлением, или не будете стараться овладеть, то вас постигнет противное всякому благословению; да, тогда всех вас, тогда каждого перса постигнет такой же конец, как меня!
Когда после этих слов царь заплакал и в изнеможении откинулся на постель, Ахемениды растерзали свои одежды и разразились жалобными стонами. Несколько часов спустя Камбис на руках Креза испустил дух. Умирая, он думал о Нитетис и умер с ее именем на устах и слезами раскаянья.
Когда персы оставили нечистый труп, Крез встал перед ним на колени и воскликнул, подняв руку к небу:
– Великий Кир! Я сдержал клятву и был верным наставником этого несчастного до самого конца!
На следующее утро старик отправился со своим сыном Гигесом в принадлежавший ему город Барену, где жил еще многие годы отцом своих подданных, высоко чтимый Дарием и прославляемый всеми современниками.
После смерти Камбиса родоначальники семи племен персов собрались на совещание и решили прежде всего удостовериться в личности узурпатора. Отанес послал преданного евнуха с тайным поручением к своей дочери Федиме, которая, вместе с остававшимся в Низее гаремом Камбиса, перешла в собственность нового царя. До возвращения гонца большая часть армии рассеялась, так как солдаты воспользовались благоприятным случаем возвратиться после многолетней разлуки на родину. Наконец долго ожидаемый евнух вернулся и передал Отанесу следующее: новый царь посетил Федиму один только раз; она, однако же, воспользовалась его сном, чтобы с величайшей опасностью удостовериться, что он действительно лишен обоих ушей. Но и независимо от этого открытия, она может утверждать, что узурпатор, который, впрочем, удивительно похож на убитого царевича, не кто другой, как брат Оропаста, Гаумата. Ее старинный приятель, Богес, опять сделан начальником евнухов и посвятил ее в тайну магов. Первосвященник встретил Богеса в виде нищего на улицах Сузы и сказал ему: «Ты заслужил смерть, но мне такие люди нужны», – и затем возвратил ему прежнюю должность. В заключение Федима просила отца сделать все возможное, чтобы низвергнуть мага, который обращается с ней с крайним пренебрежением. Она уверяла, что несчастнее ее нет женщины на свете.
Хотя ни один из Ахеменидов ни минуты не допускал мысли, что Бартия жив и действительно овладел престолом, но им все-таки было приятно получить через Федиму подтверждение об истинной личности узурпатора. Они решили немедленно двинуться с остатками армии в Низею и низвергнуть магов хитростью и силой.
Вступив беспрепятственно в новую резиденцию и заметив, что большинство народа довольно новым правительством, они притворились, что верят тождественности нового царя и младшего сына Кира и готовы ему присягнуть. Маги не поддались обману, крепко заперлись во дворце, собрали в Низейской равнине войско, которому обещали высокую плату, и старались утверждать веру в царственное происхождение узурпатора. В этом отношении никто не мог быть для них вреднее или полезнее Прексаспа, потому что он пользовался большим уважением всех персов и его удостоверение, что он не убивал Бартию, могло бы лишить все более и более распространявшийся слух о настоящей смерти юноши всякой достоверности. К тому же Прексасп жил в то время отверженным изгоем, так как после прощальных слов царя все вельможи старались его избегать. И вот Оропаст пригласил убийцу к себе и предложил ему громадную сумму, если он согласится взойти на башню и объявить собравшемуся под ней народу, что злоумышленники называют его убийцей Бартии, тогда как он сию минуту видел царя и признал в нем младшего сына Кира, своего благодетеля. Прексасп согласился на это без противоречий. Пока народ собирался перед дворцом, он нежно простился с семейством, произнес перед священным огнем алтаря краткую молитву и, гордо выпрямившись, пошел ко дворцу. Дорогой он встретил родоначальников семи племен и, заметив, что они уклоняются от встречи, воскликнул:
– Я достоин вашего презрения, но постараюсь заслужить прощение!
Когда Дарий обернулся к нему, он нагнал его, схватил за руку и сказал:
– Я люблю тебя, как сына. Когда меня не будет, позаботься о моих детях и расправь крылья, крылатый Дарий! – Потом он гордо поднялся на башню.
Многие тысячи граждан Низеи слышали, когда он громким голосом сказал следующее:
– Всем вам известно, что цари, одарившие вас столь полной мерой чести и славы, принадлежали к дому Ахеменидов. Кир управлял вами, как справедливый отец; Камбис, как строгий властитель; а Бартия властвовал бы вами, как любящий жених, если бы моя собственная рука, которую я тут вам показываю, не умертвила его на берегу Красного моря. Клянусь Митрой, что при совершении этого злодеяния мое собственное сердце обливалось кровью; я должен был его исполнить, как верный слуга, повинуясь царю и владыке моему. При всем том, я с тех пор ни днем ни ночью не знал покоя. Духи тьмы, которые отгоняют сон от постели убийцы, четыре года преследовали и пугали меня, как зверя в лесу. Но теперь я решил кончить благородным поступком эту жизнь, полную терзаний и отчаянья; и если на мосту Чинват не будет мне оказано милости, то, по крайней мере, в устах людей я возвращу себе опозоренное мной имя честного человека. Итак, скажу вам, что человек, выдающий себя за сына Кира, прислал меня сюда и обещал мне богатую награду, если я обману вас и уверю, что он – Ахеменид Бартия. Но я презираю его обещания и клянусь священнейшей клятвой, какую я знаю, Митрой и феруэром царей, что тот, который теперь властвует вами, не кто другой, как безухий маг Гаумата, брат первосвященника Оропаста, которого вы все знаете! Если вы согласны забыть славу, которой вы обязаны Ахеменидам, если вы хотите соединить неблагодарность с низостью, то подчиняйтесь презренным и признавайте их своими царями. Но если вы презираете ложь и стыдитесь повиноваться недостойным обманщикам, то прогоните магов раньше, чем Митра удалится с неба, и провозгласите царем благороднейшего из всех Ахеменидов – того, который обещает быть вторым Киром, – Дария, знаменитого сына Гистаспа. Но, чтобы вы мне верили и не заподозрили, что меня сюда прислал Дарий, я совершу дело, которое рассеет всякое сомнение и докажет вам, что правда и честь Ахеменидов для меня дороже жизни. Будьте благословенны, если последуете моему совету; прокляты, если не овладеете властью и не отомстите магам! Смотрите – я умираю правдивым и честным человеком!
С этими словами он влез на один из верхних зубцов башни, бросился головой вниз и погиб, искупая прекрасной смертью единственное преступление своей жизни.
Народ, слушавший его в мертвом молчании, разразился теперь криками бешенства и мщения, выломал ворота дворца и с криком: «Смерть магам!» – врывался уже во внутренность здания, когда навстречу бешеной толпе выступили родоначальники семи племен персов.
Увидев их, граждане возликовали и закричали еще неистовее прежнего: «Долой магов! Победа царю Дарию!»
Тогда сын Гистаспа, поднятый руками толпы, встал на возвышенное место и рассказал народу, что маги, как жрецы и похитители престола, уже умерщвлены Ахеменидами. Окровавленные головы Оропаста и Гауматы были показаны народу, после чего бешеная толпа с дикими криками бросилась в улицы города и убивала всех магов, которых ей удалось захватить. Только ночь прекратила ужасное кровопролитие.
Четыре дня спустя старейшины Ахеменидов, приняв во внимание происхождение и личные достоинства Дария, провозгласили его царем; все персы приветствовали его с восторгом.
Дарий собственной рукой убил Гаумату, в то время как Мегабиз, отец Зопира, заколол первосвященника. Во время речи Прексаспа семеро знатных заговорщиков: Отанес, Интаферн, Гобриас, Мегабиз, Аспатин, Гидарнес и Дарий, занявший место своего дряхлого отца, пробрались во дворец через плохо охраняемую дверь, без труда расспросили, в какой части дворца находились маги, и так как расположение покоев было им известно, а большая часть стражей наблюдала за собравшимся во дворе народом, то беспрепятственно туда и проникли. Тут их встретили несколько евнухов под предводительством хорошо нам знакомого Богеса; они пытались сопротивляться, но были все до единого перерезаны. Богес пал от руки Дария, который его узнал и потому ринулся на него с особой яростью. Услышав крики умирающих евнухов, маги прибежали к месту действия и, увидев происшедшее, схватились за оружие. Оропаст вырвал из руки умирающего Богеса копье, выколол Интаферну глаз, ранил Аспатина в ляжку, но был заколот Мегабизом. Гаумата бросился в соседнюю комнату и пытался запереть дверь, но не успел: Дарий и Гобриас ворвались вслед за ним. Последний бросился на мага, повалил его и придавил к земле. Дарий, стоя подле них в полутемной комнате, не решался нанести удар, опасаясь ранить и Гобриаса. Тогда, заметив это, Гобриас закричал: «Коли! Ничего, если обоих проколешь!» Тут Дарий взмахнул кинжалом и, к счастью, поразил только одного мага.
Таков был конец Оропаста, первосвященника, и Гауматы, более известного под именем «Псевдо-» или «Лже-Смердиса».
Через несколько недель после избрания, совершившегося, по ходившим в народе толкам, при многих знаках божественного вмешательства и благодаря хитрости одного конюшего, Дарий [115], сын Гистаспа, с большим великолепием венчался на царство Пасаргадэ и еще пышнее отпраздновал свадьбу с возлюбленной своего сердца Атоссой, дочерью Кира. Умудренная грустным опытом, молодая женщина оставалась до конца деятельной и славной жизни своего супруга его преданной, любимой и высокоуважаемой подругой. Дарий же сделался, согласно предсказанию Прексаспа, царем, действительно достойным имен «второго» Кира и «Великого».
Осторожный и храбрый полководец, он так превосходно устроил свое необъятное царство, что может быть причислен к величайшим организаторам всех времен и народов. Ему одному были обязаны его преемники тем, что азиатский колосс продержался еще два столетия. Лично щедрый и бережливый в распоряжении достоянием подданных, он умел жаловать истинно царскими подарками, никогда не требуя от народа ничего, кроме должного. Вместо бывших в употреблении при Кире и Камбисе денежных вымогательств, он ввел твердую систему податей; и в выполнении того, что признавал справедливым, не останавливался ни перед препятствиями, ни перед насмешками Ахеменидов. При их исключительно военном взгляде на вещи, его финансовые реформы показались им мелочными, и они прозвали его «лавочником». Немаловажную с его стороны заслугу составляет введение во всей монархии, и следовательно в половине тогда известного мира, единообразной монетной системы [116].
Он уважал религию и обычаи каждого народа. Когда был отыскан в экбатанском архиве неизвестный Камбису документ Кира, он позволил иудеям достроить храм Иеговы. Общинам ионийских городов он даровал самоуправление. И едва ли он решился бы двинуть свои войска против Греции, если бы не был прямо оскорблен афинянами.
Науке мудрого государственного хозяйства, как и многому другому, он научился у египтян, и потому народу этому оказывал особое уважение и многие благодеяния. Так, например, он приказал для развития египетской торговли соединить Нил с Красным морем каналом.
Во все время своего правления он старался вознаградить египтян за жестокости Камбиса. Пока он жил, никто не дерзал оскорблять их нравы и религию. Сам он до последних лет охотно изучал интеллектуальные сокровища мудрого народа. Старик-первосвященник, Нейтотеп, умерший уже в глубокой старости, до конца пользовался милостью царя, который нередко прибегал к его астрологическим познаниям.
Египтяне по достоинству оценили его кротость и, как прежних царей своих, провозгласили Дария божеством. В последний год его правления, уступая стремлению к независимости, они забыли о благодарности и попытались сбросить легкое иго, которым тяготились только потому, что оно было наложено против их воли.
Их благородный повелитель и покровитель не дожил до конца этой борьбы.
Его преемнику Ксерксу, сыну Дария и Атоссы, суждено было возвратить жителей Нильской долины к насильственному и потому непрочному повиновению.
Достойный памятник своего величия Дарий оставил в великолепном дворце, построенном на горе Рахмед, близ Персеполя. Развалины его и теперь возбуждают удивление путешественников. Шесть тысяч египетских каменщиков, вывезенных в правление Камбиса в Азию, помогали другим работникам, строившим царственный склеп для Дария и его преемников. Труднодоступные, высеченные в скале покои этого склепа устояли против действия времени и теперь служат приютом бесчисленным стаям диких голубей.
На стене гладко отполированной скалы Бизитуна, или Бегистана, недалеко от места, где он спас жизнь Атоссы, Дарий приказал вырезать клинообразными письменами историю своих деяний, на языках персидском, мидийском и ассирийском. Персидская часть этих надписей теперь окончательно расшифрована. Там, между прочим, находится, сходное в общих чертах с историей Геродота и нашим рассказом, изложение событий, описанных в последних главах. Там, например, сказано:
Ниже он приводит имена родоначальников, которые помогли ему низложить магов. В другом месте сказано:
В заключение нам остается только сообщить, что Зопир, сын Мегамбиза, до последнего дня оставался верным другом Дария.
Когда однажды кто-то из придворных показал Дарию гранатовое яблоко и спросил его: «Каким благом ты бы желал обладать столько раз, сколько в этом плоде зерен?» – царь ответил, не колеблясь: «Моим Зопиром».
За милости царственного друга Зопир ему отплатил с лихвой. Когда осада Вавилона, отложившегося после смерти Камбиса от персидской монархии, затянулась на целые девять месяцев и Дарий уже готовился отступить, Зопир явился к нему весь в крови, без носа и ушей, и объявил, что он себя изуродовал, чтобы обмануть вавилонян, которые должны хорошо его знать, так как он в былое время водил знакомство с их дочерьми. Он скажет надменным горожанам, что якобы Дарий его обезобразил и что он пришел к ним, чтобы отомстить царю. Когда ему вверят часть войска, он произведет несколько удачных вылазок, чтобы этим окончательно приобрести доверие граждан. Наконец он таким путем захватит городские ключи и отворит друзьям ворота Семирамиды.
Эти шутливым тоном сказанные слова и страшный вид когда-то столь прекрасного друга тронули царя до слез. Когда хитрость Зопира предала в его руки почти неприступную крепость, он воскликнул:
– Я бы отдал сто Вавилонов, лишь бы мой Зопир не был так изуродован!
Он назначил друга правителем исполинского города, предоставил ему все собираемые доходы и ежегодно присылал драгоценнейшие подарки. Позднее он часто говаривал, что кроме Кира, – с которым никакого человека не должно сравнивать, – никто не совершал такого благородного поступка, как Зопир.
Немногие властители находят таких самоотверженных друзей, потому что немногие умеют быть благодарными, как он.
Когда Силосон, брат умерщвленного Поликрата, явился к Дарию в Сузы и напомнил ему о важных оказанных ему услугах, царь принял его, как друга, предоставил в его распоряжение много кораблей и воинов и помог ему утвердить в Самосе свое господство.
Самосцы отчаянно защищались против чужеземных солдат нового тирана и сказали, когда были принуждены сдаться:
– Благодаря Силосону у нас на острове теперь стало много свободного места.
Родопис дожила еще до умерщвления Гиппарха Гармодием и Аристогитоном и до низвержения его брата Гиппия [117], афинского тирана, – и скончалась с твердой верой в высокое призвание Греции, на руках своих лучших друзей, Феопомпа Милетского и Каллиаса, афинянина.
Весь Наукратис оплакал смерть благородной женщины, а Каллиас послал гонца в Сузы, чтобы известить царя и Сапфо о кончине своей приятельницы.
Через несколько месяцев сатрап Египта получил следующую собственноручную грамоту Дария:
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Старый наставник исполнил волю царя и не скрыл ни одного из совершенных насилий, хотя уже едва ли мог надеяться навести вверенного ему питомца на путь праведный.
Тем сильнее была его радость, когда он увидел, что слова его производят глубокое впечатление на вновь пробуждаемую душу царя. Горячими слезами оплакивал Камбис свои злодеяния и безумие; стыдясь, как ребенок, он просил у Креза прощения, поблагодарил его за верность и постоянство и, наконец, поручил просить от его имени прощения в особенности у Кассанданы и Сапфо, а затем у Атоссы и у всех, кого он несправедливо обидел.
Лидиец пролил слезы радости и с жаром принялся уверять больного, что он выздоровеет и найдет полную возможность с избытком загладить все совершившееся славными добрыми делами. Но Камбис отрицательно покачал головой и бледное лицо его ясно выразило безнадежность. Он попросил старика перенести его на воздух, поставить ложе на возвышенном месте и приказать Ахеменидам собраться вокруг него. Когда, несмотря на протесты врачей, приказания эти были исполнены, он велел посадить себя в постели и сказал громким голосом:
– Персы, теперь наступило время открыть вам великую мою тайну. Обманутый сновидением, раздраженный и оскорбленный моим братом, я в гневе приказал его умертвить. По повелению моему Прексасп совершил это злодеяние, которое вместо ожидаемого покоя принесло мне сумасшествие и мучительный смертный час. Пусть это признание удостоверит каждого, что моего брата Бартии уже нет в живых. Маги овладели престолом Ахеменидов. Во главе их стоит оставленный мной в Персии наместником Оропаст и брат его Гаумата, который так похож на покойного Бартию, что Крез, Интаферн и дядя мой, благородный Гистасп, однажды введены были в заблуждение и приняли его за убитого. Горе мне: я убил того, который, как кровный мой родственник, должен бы отомстить за нанесенное мне магами оскорбление! Но я не могу воскресить мертвого и потому назначаю вас исполнителями моей последней воли. Итак, заклинаю вас феруэром моего покойного отца и именем всех добрых и чистых духов, не оставляйте правления в руках лживых магов! Если они хитростью завладели короной, то старайтесь хитростью же ее у них отнять. Если они насильственно захватили скипетр, то пусть он насилием же и будет у них отнят. Если вы исполните эту мою последнюю волю, то земля принесет вам богатые плоды, жены и стада ваши благословятся и свобода на вечные времена будет вашим уделом. А если вы не овладеете снова правлением, или не будете стараться овладеть, то вас постигнет противное всякому благословению; да, тогда всех вас, тогда каждого перса постигнет такой же конец, как меня!
Когда после этих слов царь заплакал и в изнеможении откинулся на постель, Ахемениды растерзали свои одежды и разразились жалобными стонами. Несколько часов спустя Камбис на руках Креза испустил дух. Умирая, он думал о Нитетис и умер с ее именем на устах и слезами раскаянья.
Когда персы оставили нечистый труп, Крез встал перед ним на колени и воскликнул, подняв руку к небу:
– Великий Кир! Я сдержал клятву и был верным наставником этого несчастного до самого конца!
На следующее утро старик отправился со своим сыном Гигесом в принадлежавший ему город Барену, где жил еще многие годы отцом своих подданных, высоко чтимый Дарием и прославляемый всеми современниками.
После смерти Камбиса родоначальники семи племен персов собрались на совещание и решили прежде всего удостовериться в личности узурпатора. Отанес послал преданного евнуха с тайным поручением к своей дочери Федиме, которая, вместе с остававшимся в Низее гаремом Камбиса, перешла в собственность нового царя. До возвращения гонца большая часть армии рассеялась, так как солдаты воспользовались благоприятным случаем возвратиться после многолетней разлуки на родину. Наконец долго ожидаемый евнух вернулся и передал Отанесу следующее: новый царь посетил Федиму один только раз; она, однако же, воспользовалась его сном, чтобы с величайшей опасностью удостовериться, что он действительно лишен обоих ушей. Но и независимо от этого открытия, она может утверждать, что узурпатор, который, впрочем, удивительно похож на убитого царевича, не кто другой, как брат Оропаста, Гаумата. Ее старинный приятель, Богес, опять сделан начальником евнухов и посвятил ее в тайну магов. Первосвященник встретил Богеса в виде нищего на улицах Сузы и сказал ему: «Ты заслужил смерть, но мне такие люди нужны», – и затем возвратил ему прежнюю должность. В заключение Федима просила отца сделать все возможное, чтобы низвергнуть мага, который обращается с ней с крайним пренебрежением. Она уверяла, что несчастнее ее нет женщины на свете.
Хотя ни один из Ахеменидов ни минуты не допускал мысли, что Бартия жив и действительно овладел престолом, но им все-таки было приятно получить через Федиму подтверждение об истинной личности узурпатора. Они решили немедленно двинуться с остатками армии в Низею и низвергнуть магов хитростью и силой.
Вступив беспрепятственно в новую резиденцию и заметив, что большинство народа довольно новым правительством, они притворились, что верят тождественности нового царя и младшего сына Кира и готовы ему присягнуть. Маги не поддались обману, крепко заперлись во дворце, собрали в Низейской равнине войско, которому обещали высокую плату, и старались утверждать веру в царственное происхождение узурпатора. В этом отношении никто не мог быть для них вреднее или полезнее Прексаспа, потому что он пользовался большим уважением всех персов и его удостоверение, что он не убивал Бартию, могло бы лишить все более и более распространявшийся слух о настоящей смерти юноши всякой достоверности. К тому же Прексасп жил в то время отверженным изгоем, так как после прощальных слов царя все вельможи старались его избегать. И вот Оропаст пригласил убийцу к себе и предложил ему громадную сумму, если он согласится взойти на башню и объявить собравшемуся под ней народу, что злоумышленники называют его убийцей Бартии, тогда как он сию минуту видел царя и признал в нем младшего сына Кира, своего благодетеля. Прексасп согласился на это без противоречий. Пока народ собирался перед дворцом, он нежно простился с семейством, произнес перед священным огнем алтаря краткую молитву и, гордо выпрямившись, пошел ко дворцу. Дорогой он встретил родоначальников семи племен и, заметив, что они уклоняются от встречи, воскликнул:
– Я достоин вашего презрения, но постараюсь заслужить прощение!
Когда Дарий обернулся к нему, он нагнал его, схватил за руку и сказал:
– Я люблю тебя, как сына. Когда меня не будет, позаботься о моих детях и расправь крылья, крылатый Дарий! – Потом он гордо поднялся на башню.
Многие тысячи граждан Низеи слышали, когда он громким голосом сказал следующее:
– Всем вам известно, что цари, одарившие вас столь полной мерой чести и славы, принадлежали к дому Ахеменидов. Кир управлял вами, как справедливый отец; Камбис, как строгий властитель; а Бартия властвовал бы вами, как любящий жених, если бы моя собственная рука, которую я тут вам показываю, не умертвила его на берегу Красного моря. Клянусь Митрой, что при совершении этого злодеяния мое собственное сердце обливалось кровью; я должен был его исполнить, как верный слуга, повинуясь царю и владыке моему. При всем том, я с тех пор ни днем ни ночью не знал покоя. Духи тьмы, которые отгоняют сон от постели убийцы, четыре года преследовали и пугали меня, как зверя в лесу. Но теперь я решил кончить благородным поступком эту жизнь, полную терзаний и отчаянья; и если на мосту Чинват не будет мне оказано милости, то, по крайней мере, в устах людей я возвращу себе опозоренное мной имя честного человека. Итак, скажу вам, что человек, выдающий себя за сына Кира, прислал меня сюда и обещал мне богатую награду, если я обману вас и уверю, что он – Ахеменид Бартия. Но я презираю его обещания и клянусь священнейшей клятвой, какую я знаю, Митрой и феруэром царей, что тот, который теперь властвует вами, не кто другой, как безухий маг Гаумата, брат первосвященника Оропаста, которого вы все знаете! Если вы согласны забыть славу, которой вы обязаны Ахеменидам, если вы хотите соединить неблагодарность с низостью, то подчиняйтесь презренным и признавайте их своими царями. Но если вы презираете ложь и стыдитесь повиноваться недостойным обманщикам, то прогоните магов раньше, чем Митра удалится с неба, и провозгласите царем благороднейшего из всех Ахеменидов – того, который обещает быть вторым Киром, – Дария, знаменитого сына Гистаспа. Но, чтобы вы мне верили и не заподозрили, что меня сюда прислал Дарий, я совершу дело, которое рассеет всякое сомнение и докажет вам, что правда и честь Ахеменидов для меня дороже жизни. Будьте благословенны, если последуете моему совету; прокляты, если не овладеете властью и не отомстите магам! Смотрите – я умираю правдивым и честным человеком!
С этими словами он влез на один из верхних зубцов башни, бросился головой вниз и погиб, искупая прекрасной смертью единственное преступление своей жизни.
Народ, слушавший его в мертвом молчании, разразился теперь криками бешенства и мщения, выломал ворота дворца и с криком: «Смерть магам!» – врывался уже во внутренность здания, когда навстречу бешеной толпе выступили родоначальники семи племен персов.
Увидев их, граждане возликовали и закричали еще неистовее прежнего: «Долой магов! Победа царю Дарию!»
Тогда сын Гистаспа, поднятый руками толпы, встал на возвышенное место и рассказал народу, что маги, как жрецы и похитители престола, уже умерщвлены Ахеменидами. Окровавленные головы Оропаста и Гауматы были показаны народу, после чего бешеная толпа с дикими криками бросилась в улицы города и убивала всех магов, которых ей удалось захватить. Только ночь прекратила ужасное кровопролитие.
Четыре дня спустя старейшины Ахеменидов, приняв во внимание происхождение и личные достоинства Дария, провозгласили его царем; все персы приветствовали его с восторгом.
Дарий собственной рукой убил Гаумату, в то время как Мегабиз, отец Зопира, заколол первосвященника. Во время речи Прексаспа семеро знатных заговорщиков: Отанес, Интаферн, Гобриас, Мегабиз, Аспатин, Гидарнес и Дарий, занявший место своего дряхлого отца, пробрались во дворец через плохо охраняемую дверь, без труда расспросили, в какой части дворца находились маги, и так как расположение покоев было им известно, а большая часть стражей наблюдала за собравшимся во дворе народом, то беспрепятственно туда и проникли. Тут их встретили несколько евнухов под предводительством хорошо нам знакомого Богеса; они пытались сопротивляться, но были все до единого перерезаны. Богес пал от руки Дария, который его узнал и потому ринулся на него с особой яростью. Услышав крики умирающих евнухов, маги прибежали к месту действия и, увидев происшедшее, схватились за оружие. Оропаст вырвал из руки умирающего Богеса копье, выколол Интаферну глаз, ранил Аспатина в ляжку, но был заколот Мегабизом. Гаумата бросился в соседнюю комнату и пытался запереть дверь, но не успел: Дарий и Гобриас ворвались вслед за ним. Последний бросился на мага, повалил его и придавил к земле. Дарий, стоя подле них в полутемной комнате, не решался нанести удар, опасаясь ранить и Гобриаса. Тогда, заметив это, Гобриас закричал: «Коли! Ничего, если обоих проколешь!» Тут Дарий взмахнул кинжалом и, к счастью, поразил только одного мага.
Таков был конец Оропаста, первосвященника, и Гауматы, более известного под именем «Псевдо-» или «Лже-Смердиса».
Через несколько недель после избрания, совершившегося, по ходившим в народе толкам, при многих знаках божественного вмешательства и благодаря хитрости одного конюшего, Дарий [115], сын Гистаспа, с большим великолепием венчался на царство Пасаргадэ и еще пышнее отпраздновал свадьбу с возлюбленной своего сердца Атоссой, дочерью Кира. Умудренная грустным опытом, молодая женщина оставалась до конца деятельной и славной жизни своего супруга его преданной, любимой и высокоуважаемой подругой. Дарий же сделался, согласно предсказанию Прексаспа, царем, действительно достойным имен «второго» Кира и «Великого».
Осторожный и храбрый полководец, он так превосходно устроил свое необъятное царство, что может быть причислен к величайшим организаторам всех времен и народов. Ему одному были обязаны его преемники тем, что азиатский колосс продержался еще два столетия. Лично щедрый и бережливый в распоряжении достоянием подданных, он умел жаловать истинно царскими подарками, никогда не требуя от народа ничего, кроме должного. Вместо бывших в употреблении при Кире и Камбисе денежных вымогательств, он ввел твердую систему податей; и в выполнении того, что признавал справедливым, не останавливался ни перед препятствиями, ни перед насмешками Ахеменидов. При их исключительно военном взгляде на вещи, его финансовые реформы показались им мелочными, и они прозвали его «лавочником». Немаловажную с его стороны заслугу составляет введение во всей монархии, и следовательно в половине тогда известного мира, единообразной монетной системы [116].
Он уважал религию и обычаи каждого народа. Когда был отыскан в экбатанском архиве неизвестный Камбису документ Кира, он позволил иудеям достроить храм Иеговы. Общинам ионийских городов он даровал самоуправление. И едва ли он решился бы двинуть свои войска против Греции, если бы не был прямо оскорблен афинянами.
Науке мудрого государственного хозяйства, как и многому другому, он научился у египтян, и потому народу этому оказывал особое уважение и многие благодеяния. Так, например, он приказал для развития египетской торговли соединить Нил с Красным морем каналом.
Во все время своего правления он старался вознаградить египтян за жестокости Камбиса. Пока он жил, никто не дерзал оскорблять их нравы и религию. Сам он до последних лет охотно изучал интеллектуальные сокровища мудрого народа. Старик-первосвященник, Нейтотеп, умерший уже в глубокой старости, до конца пользовался милостью царя, который нередко прибегал к его астрологическим познаниям.
Египтяне по достоинству оценили его кротость и, как прежних царей своих, провозгласили Дария божеством. В последний год его правления, уступая стремлению к независимости, они забыли о благодарности и попытались сбросить легкое иго, которым тяготились только потому, что оно было наложено против их воли.
Их благородный повелитель и покровитель не дожил до конца этой борьбы.
Его преемнику Ксерксу, сыну Дария и Атоссы, суждено было возвратить жителей Нильской долины к насильственному и потому непрочному повиновению.
Достойный памятник своего величия Дарий оставил в великолепном дворце, построенном на горе Рахмед, близ Персеполя. Развалины его и теперь возбуждают удивление путешественников. Шесть тысяч египетских каменщиков, вывезенных в правление Камбиса в Азию, помогали другим работникам, строившим царственный склеп для Дария и его преемников. Труднодоступные, высеченные в скале покои этого склепа устояли против действия времени и теперь служат приютом бесчисленным стаям диких голубей.
На стене гладко отполированной скалы Бизитуна, или Бегистана, недалеко от места, где он спас жизнь Атоссы, Дарий приказал вырезать клинообразными письменами историю своих деяний, на языках персидском, мидийском и ассирийском. Персидская часть этих надписей теперь окончательно расшифрована. Там, между прочим, находится, сходное в общих чертах с историей Геродота и нашим рассказом, изложение событий, описанных в последних главах. Там, например, сказано:
«Говорит Дарий, царь: то, что я сделал, совершилось по милости Аурамазды во всех видах. Когда цари отложились, я дал им девятнадцать битв. По милости Аурамазды я их разбил. Девять царей взял я в плен. Из них один был по имени Гаумата, мидиец. Этот солгал, говоря: я Бардийа (Бартия), сын Кира. Он сделал Персию мятежной».
Ниже он приводит имена родоначальников, которые помогли ему низложить магов. В другом месте сказано:
«Говорит Дарий, царь: то, что я сделал, я совершил во всех отношениях по милости Аурамазды. Потому Аурамазда оказал мне помощь и другие боги, какие есть, что я не был враждебен и не был лжецом, не был владыкой насильственным, ни я, ни семейство мое. Кто помогал моим соплеменникам, того я награждал милостью; кто был враждебен, того я строго наказывал. Ты, который после будешь царем, к человеку, который есть лжец или бунтовщик, не будь благосклонен, накажи его строгим наказанием. Говорит Дарий, царь: ты, который после увидишь эту доску, которую я написал, или эти картины, не порти их, а пока ты живешь, сохраняй их…»
В заключение нам остается только сообщить, что Зопир, сын Мегамбиза, до последнего дня оставался верным другом Дария.
Когда однажды кто-то из придворных показал Дарию гранатовое яблоко и спросил его: «Каким благом ты бы желал обладать столько раз, сколько в этом плоде зерен?» – царь ответил, не колеблясь: «Моим Зопиром».
За милости царственного друга Зопир ему отплатил с лихвой. Когда осада Вавилона, отложившегося после смерти Камбиса от персидской монархии, затянулась на целые девять месяцев и Дарий уже готовился отступить, Зопир явился к нему весь в крови, без носа и ушей, и объявил, что он себя изуродовал, чтобы обмануть вавилонян, которые должны хорошо его знать, так как он в былое время водил знакомство с их дочерьми. Он скажет надменным горожанам, что якобы Дарий его обезобразил и что он пришел к ним, чтобы отомстить царю. Когда ему вверят часть войска, он произведет несколько удачных вылазок, чтобы этим окончательно приобрести доверие граждан. Наконец он таким путем захватит городские ключи и отворит друзьям ворота Семирамиды.
Эти шутливым тоном сказанные слова и страшный вид когда-то столь прекрасного друга тронули царя до слез. Когда хитрость Зопира предала в его руки почти неприступную крепость, он воскликнул:
– Я бы отдал сто Вавилонов, лишь бы мой Зопир не был так изуродован!
Он назначил друга правителем исполинского города, предоставил ему все собираемые доходы и ежегодно присылал драгоценнейшие подарки. Позднее он часто говаривал, что кроме Кира, – с которым никакого человека не должно сравнивать, – никто не совершал такого благородного поступка, как Зопир.
Немногие властители находят таких самоотверженных друзей, потому что немногие умеют быть благодарными, как он.
Когда Силосон, брат умерщвленного Поликрата, явился к Дарию в Сузы и напомнил ему о важных оказанных ему услугах, царь принял его, как друга, предоставил в его распоряжение много кораблей и воинов и помог ему утвердить в Самосе свое господство.
Самосцы отчаянно защищались против чужеземных солдат нового тирана и сказали, когда были принуждены сдаться:
– Благодаря Силосону у нас на острове теперь стало много свободного места.
Родопис дожила еще до умерщвления Гиппарха Гармодием и Аристогитоном и до низвержения его брата Гиппия [117], афинского тирана, – и скончалась с твердой верой в высокое призвание Греции, на руках своих лучших друзей, Феопомпа Милетского и Каллиаса, афинянина.
Весь Наукратис оплакал смерть благородной женщины, а Каллиас послал гонца в Сузы, чтобы известить царя и Сапфо о кончине своей приятельницы.
Через несколько месяцев сатрап Египта получил следующую собственноручную грамоту Дария:
«Так как недавно умершую в Наукратисе эллинку Родопис мы знали и уважали; так как ее внучка, в качестве вдовы законного наследника персидского престола, до сего дня пользуется почестями царицы; так как, наконец, правнучку покойной, Пармису, дочь Бартии и Сапфо, мы избрали недавно нашей третьей законной супругой, – то считаем приличным, чтобы смертным останкам прародительницы двух высоких государынь были возданы царственные почести. Поэтому повелеваю тебе с царской пышностью перенести прах Родопис, которую мы всегда считали величайшей и замечательнейшей из всех женщин, в величественнейший из всех памятников, то есть в наиболее красивую пирамиду. Прах покойной да хранится в прилагаемой драгоценной урне, которую посылает для этого Сапфо.
Дано в новом Государственном дворце, в Персеполе.
Дарий, сын Гистаспа, царь».
ПОСЛЕСЛОВИЕ
«Дочь фараона» – самое первое художественное произведение Эберса. Но в египетском цикле оно по хронологии занимает третье место, непосредственно следуя за «Иисусом Навином», действие которого завершается спустя год, от силы – полтора после кончины не слишком удачливого фараона Марнепта, то есть где-то в 1213 году до н. э. События в романе «Дочь фараона» начинаются в 628 году [118]. Таким образом, обе книги разделяет более чем шестивековый промежуток. Попытаемся перебросить мост через этот достаточно широкий временной интервал, мост, своеобразными опорами которого могут послужить наиболее достопримечательные факты и из источников Египта, и из истории окружавших его государств, поскольку рассматривать развитие любой страны в изоляции от ее окружения значило бы заведомо сузить и несомненно обеднить историческую панораму в целом.
Царствование Марнепта завершило блистательную эпоху правления 18-й и 19-й династий. Как уже отмечалось в послесловии ко 2-му тому, Марнепту стоило неимоверных усилий отразить сначала с запада агрессию ливийских племен, а вскоре затем с востока первое вторжение индоевропейских пришельцев, которых египтяне нарекли «народами моря». Тяжелая борьба вконец истощила материальные ресурсы Египта, и в нем воцарился хаос. Когда же в довершение ко всем бедам вспыхнуло очередное крестьянское восстание, истерзанная неурядицами страна распалась на множество независимых государств, и за престол разгорелась яростная борьба, упорная и длительная.
В конце концов к власти пришла 20-я династия. Ее второй фараон Рамсес III (конец XIII – 70-е годы XII века) также сумел успешно отразить натиск ливийских племен. В кровопролитной сече ливийцы потеряли только убитыми 12,5 тысячи воинов. А спустя всего три года египтянам вновь пришлось сражаться с «народами моря».
Придется сделать небольшой исторический экскурс и вкратце поведать о том, кем являлись и откуда пришли в Египет эти таинственные народы. Еще в третьем-втором тысячелетиях на острове Крит проживал народ, создавший утонченную минойскую культуру и основавший на Эгейском море могучую морскую державу. Полуостров Пелопонес тогда заселяли какие-то племена не индоевропейского происхождения. Их покорили воинственные, закованные в бронзовые панцири ахейские племена. Ахейцы возвели из каменных блоков крепости в Микенах, Тиринфе и в иных местах Пелопонеса. Они занимались пиратством; их флот вскоре сделался опасным соперником критского флота. Начиная с XV века ахейцы постепенно вытесняют критян из их колониальных владений на Эгейских островах и побережье Малой Азии. В 1400 году они завоевывают Крит; около 1180 года после десятилетней осады они превращают древнюю Трою в развалины. Впрочем, ахейцы недолго пользовались плодами своих завоеваний. Из глубины Европы прихлынули другие варварские грекоязычные племена – дорийцы. Они покорили Пелопонес, Крит, Эгейские острова и побережье Малой Азии. Жители этих земель, вытесняемые завоевателями, волна за волной устремлялись на юг в поисках новых мест расселения. Они прокатились через Малую Азию, Сирию, Ханаан, докатились до нильской дельты и вторглись в Египет, где получили серьезный отпор от войск фараона Марнепта.
Наиболее грозным нашествие «народов моря» было в 1191 году. Несметные орды воинов вместе с семьями и имуществом – то было переселение народов в полном смысле этого слова – продвигались вдоль восточного побережья Средиземного моря, сопровождаемые многочисленной флотилией парусников. Под их ударами одна за другой падали прибрежные державы. Захватчики вторглись в северные районы Египта, и Рамсесу III пришлось напрячь все силы для спасения страны. Он разгромил агрессоров на суше и уничтожил их флот в битве под Пелусием, отвратив величайшую из всех опасностей, какие нависали над Египтом за всю его историю.
Царствование Марнепта завершило блистательную эпоху правления 18-й и 19-й династий. Как уже отмечалось в послесловии ко 2-му тому, Марнепту стоило неимоверных усилий отразить сначала с запада агрессию ливийских племен, а вскоре затем с востока первое вторжение индоевропейских пришельцев, которых египтяне нарекли «народами моря». Тяжелая борьба вконец истощила материальные ресурсы Египта, и в нем воцарился хаос. Когда же в довершение ко всем бедам вспыхнуло очередное крестьянское восстание, истерзанная неурядицами страна распалась на множество независимых государств, и за престол разгорелась яростная борьба, упорная и длительная.
В конце концов к власти пришла 20-я династия. Ее второй фараон Рамсес III (конец XIII – 70-е годы XII века) также сумел успешно отразить натиск ливийских племен. В кровопролитной сече ливийцы потеряли только убитыми 12,5 тысячи воинов. А спустя всего три года египтянам вновь пришлось сражаться с «народами моря».
Придется сделать небольшой исторический экскурс и вкратце поведать о том, кем являлись и откуда пришли в Египет эти таинственные народы. Еще в третьем-втором тысячелетиях на острове Крит проживал народ, создавший утонченную минойскую культуру и основавший на Эгейском море могучую морскую державу. Полуостров Пелопонес тогда заселяли какие-то племена не индоевропейского происхождения. Их покорили воинственные, закованные в бронзовые панцири ахейские племена. Ахейцы возвели из каменных блоков крепости в Микенах, Тиринфе и в иных местах Пелопонеса. Они занимались пиратством; их флот вскоре сделался опасным соперником критского флота. Начиная с XV века ахейцы постепенно вытесняют критян из их колониальных владений на Эгейских островах и побережье Малой Азии. В 1400 году они завоевывают Крит; около 1180 года после десятилетней осады они превращают древнюю Трою в развалины. Впрочем, ахейцы недолго пользовались плодами своих завоеваний. Из глубины Европы прихлынули другие варварские грекоязычные племена – дорийцы. Они покорили Пелопонес, Крит, Эгейские острова и побережье Малой Азии. Жители этих земель, вытесняемые завоевателями, волна за волной устремлялись на юг в поисках новых мест расселения. Они прокатились через Малую Азию, Сирию, Ханаан, докатились до нильской дельты и вторглись в Египет, где получили серьезный отпор от войск фараона Марнепта.
Наиболее грозным нашествие «народов моря» было в 1191 году. Несметные орды воинов вместе с семьями и имуществом – то было переселение народов в полном смысле этого слова – продвигались вдоль восточного побережья Средиземного моря, сопровождаемые многочисленной флотилией парусников. Под их ударами одна за другой падали прибрежные державы. Захватчики вторглись в северные районы Египта, и Рамсесу III пришлось напрячь все силы для спасения страны. Он разгромил агрессоров на суше и уничтожил их флот в битве под Пелусием, отвратив величайшую из всех опасностей, какие нависали над Египтом за всю его историю.