Эдуард Геворкян. Темная гора

   С этими словами правитель Лант поднялся с места и быстро вышел из зала. Базилей встал и подошел к прорези в стене. Следовавший за ним Полит увидел сквозь узкую щель зеленую воду с белыми нитями пенных волн, далекие белые облака над черной линией берега. В детстве он часто влезал на скалы у берега, но вид отсюда возбуждал и пугал больше, чем с самой высокой скалы, и мысли иные рождал.
   — Стоящий здесь может уподобиться богу, — сказал негромко Родот, испытующе глядя на базилея. — Сверху людишки подобны муравьям, видны все их мелкие дела и короткие пути.
   — Много вы людей встречали! — усмехнулся Одиссей, отворачиваясь от окна. Что-то не припомню я, чтобы мореходы рассказывали о плавающей горе; Так, полагаю, что лишь недавно прошли вы Столбами Геракла в Наше Море, иначе молва разнесла бы о вас по всей Ойкумене.
   — Как мудро заметил правитель Лант, нравы сейчас изменились, наставительно поднял палец Родот. — Но до недавнего времени встреча с любым кораблем, будь то пират или честный торговец, грозило ему потоплением, а людям же смертью. Ныне же кто в живых остается, в рабстве пребудет у нас, пополнив число обитателей ярусов нижних. Приведи к нам «Харраб» кто иной, разделил бы ту же участь.
   Когда они вернулись в покои базилея, Полит сложил оружие в угол, так, чтобы рукоять меча лежала недалеко от изголовья. Встал у входа, ожидая распоряжений. Базилей скинул верхнее одеяние и, усевшись на ложе, спросил Калипсо, стоит ли принимать всерьез добрые слова правителя. Она ответила, что гадириты так складно умеют нанизывать слова, что порой и сами верят в то, что говорят. Особенно если это совпадает с их намерениями. В свою очередь она спросила, не слишком ли странные речи порой ведет Медон, и о чем он так часто беседует со слепым, которого базилей оставил на острове циклопа?
   Бросив короткий взгляд на Полита, базилей негромко сказал, что Медону пристойно легкое безумие. Возможно, в нем просыпается дар пророческий, а вот кто такой на самом деле их слепой попутчик, он и сам хотел узнать. Никого из живых не оставил он на острове том, да и не было с ним вообще в его странствиях Ахеменида! Но если это соглядатай подосланный или злодей, умысливший дурное, почему бы с ним попросту не расправиться или не расстаться, удивилась нимфа. Задумался Одиссей, а после ответил, что боги порой и впрямь в людском обличье нас посещают. А если людьми он подослан, то лучше знать, кто за тобою следит. И с этими словами значительно посмотрел на юношу.
   Полит подивился немного словам базилея, но потом сообразил, что слепого соглядатая как раз никто не заподозрит. Значит, тот, кто его подослал, хитер и коварен. А потому надо присматриваться к спутникам — вот что означал взгляд базилея.
   Одиссей отпустил юношу, сказав, что позовет, если он понадобится.
   Полит вернулся в комнату, где разместились остальные, и обнаружил, что Медон держит в одной руке кратер с вином, а другой ухватился за локоть Родота и что-то втолковывает ему. Родот, по-видимому, был приставлен к ним правителями и не собирался покидать гостевые покои. Филотий дремал на своем ложе, Арет сидел и угрюмо осматривал свой меч, озабоченно трогая пальцем зазубрины, а слепой Ахеменид внимательно прислушивался к разговору.
   — Вы, ахейцы, как дети, — отвечал Родот на какой-то вопрос. — Не дело винить кого попало в своих ошибках! Вовсе не похищали финикийцы Ио, дочь царя Инаха, а сама она полюбила хозяина корабля и понесла от него, вот и сбежала с ним, чтобы позор свой от глаз родни скрыть. А Европу похитили критяне из Тира Финикийского, что же касается Медеи…
   — Насчет Медеи я и сам могу сказать, — вдруг заявил Арет, откладывая в сторону меч. — Видел я твою Медею, когда сопровождал старого базилея, отважного Лаэрта, к берегам Колхиды. Противная девка, тощая…
   — Да почему же она моя? — удивился Родот. — Мы беседуем с достойным Медоном о тех бедах, которые женщины принесли в мир нынешний и еще принесут.
   — Это верно, — согласился Арет. — Вот и пал Илион из-за бабы. Спроси об этом базилея, он тебе все точно расскажет.
   Родот пристально глянул на Арета, вздохнул и посоветовал не говорить за пределами этих стен о том, что Одиссей сражался с троянцами. У многих память о той войне еще свежа, как-никак благородный царь Приам был союзником гадиритов.
   После короткого молчания в разговор неожиданно вмешался Ахеменид.
   — Но как же такой могучий народ, как вы, оставили в беде своего союзника? — спросил он. — Я слышал, что войско Посейдонии может пройти Ойкумену из конца в конец, покорив все земли. И еще я слышал, что оружием неодолимым владеют гадириты, перед которым не устоят ни стены крепостей мощных, ни суда морские.
   — Хотелось бы знать, от кого ты услышал такое, — вкрадчиво сказал Родот, снимая повязку, чтобы вытереть ею пот с блестящей головы, на которой не осталось и волоска для рассады. — Однако и впрямь сила наша была велика, никто не мог устоять перед нами. Но даже прадеды наших прадедов не застали времена легендарные. Увы, эта пирамида, которую носит по волнам, — все, что осталось от могучего царства.
   Филотий приоткрыл один глаз и посмотрел на гадирита.
   — Сколько же гребцов направляют ваше судно большое по морю? — спросил он. — Мы не заметили весел, а шли вы на нас против ветра! Может, сила, что двигала вами, сродни той, что «Харрабом» владела?
   Вздохнул Родот, обратно повязку на голову водрузил и ответил:
   — Гребцов не видели вы, потому что гребные колеса и весла во внутренней гавани нашей сокрыты, а вращают колеса рабы. Тайна же силы «Харраба», увы, нами забыта давно, впрочем, с помощью вашей теперь вновь овладеем мы силой.
   — Вот оно как… — протянул кормчий.
   — Но не будем скорбеть о былом! — вскричал Родот, заметив, как задумались его собеседники и как вдруг заблестели глаза Арета. — Мои покои рядом с вашими. Веселый пир устроим мы сегодня, пусть о завтрашнем дне позаботятся боги.
   — Меня с собой взять не забудьте, - сказал Ахеменид и, неловко двинув рукой, чуть не выбил кратер из рук Арета.
   Арет обозвал его безглазой улиткой, а. Полит глянул на слепого с опаской. Что, если и впрямь тот окажется богом и припомнит им неучтивые речи!
   В покоях Родота их встретили служанки, телом и лицом не уступавшие красивейшим женщинам Итаки.
   — Откуда у вас здесь столько справных девок? — завистливо спросил Арет. Прямо хоть торги устраивай, со всех побережий купцы набегут за товаром таким!
   Лысый старец лишь улыбнулся и сказал, что искони уродливые гадиритки долгом своим почитали безбрачия удел, вот и повывелись начисто. Да к тому же с тех пор, как милость небес коснулась царя Гадира и десяти его сыновей, научились мудрецы Посейдонии улучшать породу.
   Родот дважды хлопнул в ладони, и пир начался. Полит смутно помнил, что ел, хоть и пил он лишь воду по юности лет. Весьма причудливы были блюда, порой и не поймешь, рыбное или мясное тебе подают, а многое и выглядело незнакомо, хотя вкуса отменного. Медон пробовал всего понемногу, Арет же налег на жаркое. Ахеменид ухватил баранью ногу и крепкими зубами усердно ее объедал, запивая вином неразбавленным, на что с опасливым уважением обратил внимание Медон. Филотий с брезгливым подозрением рассматривал плавающие в чаше склизкие темно-зеленые комочки и принюхивался недоверчиво.
   — Это грибы, — сказал Родот, — их мы сами растим, а секрет их засолки передается издревле от умельца к умельцу.
   Филотий поймал наконец выпрыгивающий из пальцев кружок, осторожно положил его в рот, но тут же выплюнул.
   — Вот кислая дрянь! — сморщился он.
   — К этому вкусу привыкнуть надо, — усмехнулся Родот, ухватил гриб и, покатав его в рту, проглотил.
   Слепой Ахеменид нащупал чашу с грибами, притянул ее к себе и со словами: «Грибочки — это хорошо!», зачерпнул полную горсть. У Родота отвалилась челюсть, он хотел что-то сказать, протянул руку к чаше, но не успел. Ахеменид со смачным хлюпом втянул в себя грибы и мутную жидкость. Итакийцев передернуло в отвращении, а слепому было все нипочем. Он звонко рыгнул, засмеялся и, тыча пальцем в угол комнаты, произнес невнятно какие-то слова, то ли Полита призвал любоваться картине, что предстала перед ним, то ли помянул Кроноса или же иного бога не к месту. А потом вытаращил незрячие глаза и замер словно изваяние, не слыша, что ему говорят, и даже не вздрогнул, когда Арет ущипнул его за щеку.
   — Что это с ним? — спросил Медон.
   Родот вытер руки о тунику служанки и благостно произнес, подняв кратер с вином:
   — Истинно сказано: поел грибов — и ближе стал к богам!
   Вскоре они насытились. Хозяин предложил иных удовольствий.
   Трижды хлопнул в ладони, и служанок сменили такие прекрасные девы, что даже старый Филотий вдруг задышал тяжело, а Медон, упившийся вина и смеживший было веки, рот раскрыл и промолвил:
   — О, Зевс-небожитель, да это ж богини!
   Доселе считал Полит, что красивее нимфы Калипсо не встречал он никого среди женщин, но тут понял, что блекнет ее красота по сравнению с этими девами. Он пожалел слепого, который не увидит их. Ахеменид все еще сидел неподвижно и лишь пускал слюни по подбородку, ни на что не обращая внимания.
   В соседней комнате ударили в бубен негромко и запела свирель. Вошедшие пустились в пляс. Танец не был похож ни на плавное шествие дев итакийских, ни на прыжки буйных критянок. Бубна удары звучали негромко, а голос свирели порой переходил в монотонное жужжание, словно докучливая муха пытается разбудить спящего.
   Девы кружились под это жужжание, их одеяние скудное белою дымкою мелькало в глазах Полита. Он был уверен, что немного еще — и кровь, что в нем бурлила, его разорвет на части! Танцовщицы сплетались и расплетались телами в узорах причудливых, а когда вся одежда оказалась на полу и они предстали в своей восхитительной наготе, сбившись в веселую кучу, Арет зарычал от восторга.
   — Ну, что ты глаза таращишь! — крикнул он Политу. — Тебе, молодому, вспахать это поле мясное — дело чести!
   И, дернув сильно за край туники, сорвал ее с юноши, а пока тот прикрывал ладонью свою задубевшую плоть, сам одеяние скинул.
   Филотий посмотрел на них с усмешкой и сказал:
   — Не ероши перья, старый петух, и парня не дразни! Все равно всех этих курочек не перетопчете!
   — Перетопчем! — обещающе гаркнул Арет, и толкнул Полита прямиком в колыхание розовой плоти грудей и ляжек под радостный женский визг.
   Юноша понял, что сейчас утонет в этой упругой бездне, но ради этого стоило терпеть все мытарства плавания. А потом и для этой мысли не осталось места…
   Утро или вечер — неясно было здесь, где всегда горели светильники. Голос базилея разбудил Полита. Очнулся он в закутке, устланном пышными коврами и в объятиях женщины, чья сонная улыбка сулила ему новые блаженства. Смутно помнилось, что вакханалия вчерашняя постепенно угасла, кто упился, кто на месте и заснул. Ну а кто устоял, тех развели по нишам уютным и долго еще предавались утехам.
   Никогда еще Полит не чувствовал себя так хорошо. Ему казалось, что все страхи теперь позади, будущее сулит удачу, и лишь какая-то мелкая помеха досаждает ему… Тут он сообразил, что этой помехой был голос Одиссея, что шел из-за ткани неплотной, в нишу вход преграждающей.
   — Где же этот непоседливый юноша, — озабоченно проговорил базилей, откидывая полог.
   И замер, глядя на обнаженные тела.
   Полит стыдливо попытался натянуть на себя край ковра, но базилей смотрел не на него.
   — А знаешь ли, парень, кому ты ноги раздвигал во славу мужей итакийских? спросил он озадаченно.
   Юноша помотал головой, скосив глаза на женщину, что рядом с ним лежала.
   — Или врут мне глаза, — сипло продолжал Одиссей, — или это и впрямь Елена Прекрасная, жена моего друга Менелая, из-за которой погибла Троя.
   А потом он вгляделся и перевел дыхание.
   — Нет, я ошибся, — сказал он. — Она почти во всем подобна Елене, только у этой есть пупок, а у той подстилки троянской его не было.

Глава седьмая
Анналы Таркоса

   Суетливые крабики споро очищали кости большой рыбины, выброшенной на берег. Теплые волны одна за другой с ленивым шуршанием втягиваются в песок, приятно омывая ноги. Хорошо и покойно сидеть в лучах закатного солнца на ступенях широкой лестницы, которая спускается к воде от белых колонн дома воинского отдохновения.
   Вот уже девять дней, как мы восстанавливаем на гостеприимном острове Агапейе свои силы. Кормят здесь на славу, спать можно до одурения, но все равно с тех пор, как нас разъединили с бойцами, мышцы кажутся дряблыми, а тело беззащитным и легко уязвимым.
   Шаги за спиной заставили обернуться. Наставник Линь осторожно переступал со ступени на ступень, держась за перила из резного камня. Он махнул рукой, чтобы я не вставал с места, подошел и уселся рядом. Некоторое время он молча наблюдал за крабиками, а потом сказал:
   — Кто знает, может, как раз из такой прожорливой мелочи Первый Ментор и вывел соратников. Великое всегда заключается в малом, и наоборот.
   Я невольно улыбнулся. Представить себе, как малютка размером с ноготь вырастает в могучего бойца, человек неискушенный мог с большим трудом. Хотя чему тут удивляться! Если самые мелкие и невидимые глазу сотрудники были дарованы нам милостью Первого, то что стоило его мудрости создать кого угодно! Мне доводилось слышать от старых аэдов, упившихся сверх меры, песни об Изначальном, которые радовали слух простолюдинов. На самом-то деле все это пересказы старого и почти забытого лжеучения о том, что якобы и человека создали менторы. Люди просвещенные смеялись над такой глупостью, прекрасно зная, что человек произошел от обезьяны, а потому изначально был порочен, грязен и глуп, лишь потом очистился он силою разума. Высокий же Дом вроде бы счел учение вредным, вот лжеучителя и сгинули то ли в позорных деревнях, то ли на заселяемых мирах.
   Открыв рот, чтобы поделиться с наставником своими соображениями, я тут же захлопнул его. Что может знать об этом новоиспеченный гоплит, который недавно выбрался из низших каст? Я издал неопределенный звук, как бы соглашаясь с наставником.
   — Твой бывший господин очень хорошо о тебе отзывался. — Чинец уставился на меня своими узкими глазами. — Ты славно показал себя в деле на Кхаанабоне.
   Я ждал продолжения. Начало разговора мне не нравилось. Что у него на уме, не собирается ли он копнуть мое прошлое?!
   Не собирался. Но лучше не стало.
   — Одного не могу понять, — задумчиво сказал наставник, — кто же призвал соратников на помощь? Гоплиты все пытались, да только никто, по их словам, не справился. А про вас и говорить нечего, таинству управления никого из оруженосцев не обучали. Разве что дар проснулся…
   Он испытующе глянул на меня, а я простодушно заметил, что случись кому из вчерашних слуг так себя проявить, сейчас только этим бы хвастал. С таким даром прямая дорога в наставники, разве нет?
   Наставник Линь одобрительно хлопнул меня по плечу.
   — А ты сообразительный, Тар из Тайшебаини. Если о таком услышишь — мне ничего не говори, чтоб не прослыть дырявым ртом, только посоветуй ему, чтобы дар не скрывал. Почести и слава никому не помешают, а?
   Мне ничего не стоило пообещать это Линю. Какой великодушный наставник! Но я-то доподлинно знаю, что ежели у кого вдруг сам по себе появляется дар к управлению, того сразу забирают в академию Бероэса, чтобы изучить самородка нежданного да и чтобы семя его не растрачивалось попусту. В детских домах уже — пытаются выявить самых даровитых. Говорят, некоторые из них и впрямь больших чинов достигли, но у многих попросту мозги из ушей вытекли от натуги. В нашем роду был один такой…
   — Поговори с гоплитами, — продолжал между тем наставник, — порасспроси, может, кто счел дар всего лишь достоинством бойца и забыл о нем после извлечения. Или, скажем, если кто хорошо разбирается не только в управлении, но и в иных делах, оружейных, а то и в механике смыслит…
   Ишь ты, в механике! Ловко завернул! — Дозволительно ли мне будет спросить, — я увел разговор в сторону, — а как же бойцы меж собой общаются? В тулове, скажем, все понятно было, а сейчас и слов вроде не подобрать.
   — Запахи, — пояснил Линь, вглядываясь вдаль. Язык запахов намного богаче нашей скудной речи. А к тому же еще человек не все унюхать может, не в пример соратникам. Хотя в простых ремеслах мы кое-что смыслим и управляемся словами, не правда ли?
   — В ремеслах?
   — Ты вот кем был до ратного дела?
   — Э-э, — замялся я, но вовремя вспомнил, — так, прислугой в богатом доме.
   — Чтобы тебе приказать, хозяину достаточно было… — поучительно начал наставник, но вдруг сам себя оборвал: — А это что за гости?
   На лестнице, кроме нас, никого не было. Я посмотрел на море и понял, что его последние слова относились к небольшому паровику, быстро идущему вдоль берега. За кораблем тянулся хвост черного дыма, видимо, топили плохим углем.
   — Это лидийские купцы, — сказал я, — вон на мачте болтаются два зеленых шара. Как это их занесло в такую даль!
   Линь озабоченно проводил взглядом судно, заходящее в бухточку, быстро пошел вверх и исчез за колоннами дома отдохновения.
   Я вздохнул. Мне не хотелось сейчас возвращаться к себе в комнату, которую я делил с говорливым Болком. Правда, в последние дни я его почти не видел. Он почти все свое время проводил на третьем этаже, там, где залечивают раны гоплиты, получившие легкие увечья. Возвращался поздно, а однажды и вовсе ночью не пришел, завалившись под утро в мятой одежде и с кровоподтеками на лице. На шалости раненых смотрят сквозь пальцы, вот они и пользуются этим вовсю. А там, где гульба, там и Болк.
   Частенько я его видел в компании незнакомых гоплитов на площадке для игры в топтуна. А молчаливый Го все больше отлеживался на горячем песке или бродил вдоль берега, собирая причудливые ракушки.
   Здесь, у кромки воды, я сидел бы так и сидел под чередование волн, ни о чем не думая. Где-то за линией горизонта начинались бескрайние джунгли мыса Цветов, и тянулись они до западных берегов Зета. На карте, что я видел в детстве на столе отца, Антиопа мне казалась материком, попавшим в цепкие лапы невообразимо большого и злобного человека, которой так сильно сжал ее посередке, что земля в этом месте истончилась и вытянулась в перешеек, соединяющий Зет с Калаидом. Не помню, чтобы кто-то из моих знакомых был в этих краях. Без особой нужды сюда могло занести разве что беглеца… вроде меня. Да только ныне я не преступник Таркос, но уважаемый гоплит Тар, которому прямая дорога в наставники. Оттуда же путь в высшие касты, а то и в отдельное сословие, где не то что механикам, но и кибернейосам увидеть себя разве что во сне. Одна незадача — для этого надобно в живых остаться. А я не припомню, чтобы в Микенах или в других городах, где бывал, часто встречались гоплиты или наставники.
   Теперь-то я уже знал, что дело наше ратное, вот и носят воинов из мира в мир звездные машины, а в сражениях непрестанных выслужиться любой может быстро — расход большой.
   Вечерами за слабым пальмовым пивом много интересных историй можно услышать от бывалых вояк. Знал бы мирный житель Афин, Бавелуна или Шанкэ, сколько за его мир, покой и достаток пролито крови людей и соратников, представил бы он хоть на миг, какие ужасные твари обитают на неведомых землях, куда его может занести жребий вместе со всей родней, — вмиг бы облысел до подмышек с перепуга!
   Теперь-то я понимал, что лучше всего вести войну так, чтобы никто и не подозревал о войне. Были, конечно, у меня сомнения насчет подвигов наших — я так и не выяснил, какую угрозу таили прыткие лемуры, но старался держать язык за зубами. Тем более что старший наставник, попечитель дома отдохновения, предостерег нас от излишней болтливости. Во время приветственного слова он долго восхвалял мудрость Высокого Дома и менторов, пугал заговорщиками Безумного. Я и бровью не пошевелил, слушая его. Интересно, какое у него стало бы лицо, если бы я сказал, что Безумный сдох, а заговорщики поубивали друг друга? Но я-то не безумен, чтобы вести такие речи!
   Дня два или три назад Болк спросил наставника Линя, чего ради нас так потрепало на Кхаанабоне? Стоила ли та пирамидка малая жизни наставника Чомбала и других, головы сложивших? Наставник странно улыбнулся и пояснил, что за один такой малый репер ученые мудрецы, которым открыты уши властных лиц, могут пожертвовать тысячами тысяч таких, как мы, недостойных. Сказано в преданиях, что во времена незапамятные потерянный Дом Менторов исторг из своих недр бесчисленное множество таких пирамидок, которые разлетелись по всему мирозданию, а многие, возможно, и посейчас летят. Если поместить один такой репер особым образом, известным только механикам и кибернейосам, в камеру совмещения, то при верном действии звездная машина как бы обменяется реперами только и сама окажется в том месте, где другой находился. Надо ли при этом какие-то слова тайные или заклинания произносить, ему неведомо.
   Я с трудом удержался от смеха. Многие до сих пор в глубине души полагают, что звездными машинами движет сила волшебная. Да только в волшебство механики не верят! Мы-то знаем, что размерам пирамидок соответствуют углы поворота камор, а те углы и есть указание на точное местоположение того или иного мира. Конечно, не все так просто в нашем деле, имеют большое значение и пропорции самой звездной машины как к малому реперу, так и к большому, что в Гизе. Но эти тонкие расчеты уже вне наших пределов знания, на то имеются геометры и кибернейосы. Таблицы углов они хранят в своей памяти и передают изустно, хотя для удобства порой и записывают, — вот это и есть самые тайные слова!
   Помню, тогда кто-то из-за соседнего стола крикнул весело и хрипло, что за жбан доброго пива произнесет сейчас нужные слова — и все мы тут же окажемся на пушистых травах Бозараца, в объятиях славных поселянок, ни в чем не отказывающих воинам по причине слабосильности тамошних мужиков. Болк тут же пересел за этот стол, там сразу же звякнули чаши, забулькало хмельное, засмеялись громко…
   Линь рассказывал и о том, как погибали звездные машины из-за того, что реперные пирамидки оказывались под толщей земли, в глубине чужих вод или же в пламени страшном. Было так, что повисала вдруг машина в черной пустоте, где и воздуха никакого нет. Порой сгорали тут же, как мотыльки в пламени свечи, если рядом возникала огненная печь светила. Таким еще везло, потому что многие хоть и возвращались без потерь, но вскоре умирали от неведомых болезней, долго и мучительно разлагаясь заживо, а волосы у них выпадали чуть не сразу.
   Это он точно заметил. В старые времена, когда еще не строили разведывательных машин, потери были огромные. Говорят, то ли менторы надоумили, то ли какие умельцы из людей сообразили поначалу вперед небольшие, но хорошо защищенные машины посылать с малым числом сращенных, и только потом уже остальных. Я тоже мог поведать слушателям о трудном, но славном деле разведчиков и механиков, да только пожить еще немного хочется.
   Мои размышления прервали шум и голоса. Сверху шли в обнимку Болк и какой-то гоплит. Они спускались, размахивая бутылками, и горланили удалую песню, слов которой разобрать я не мог, потому что Болк орал на киммерийском, а гоплит хрипел, как удавленник. Наверху между колонн показалась фигура Го, но он лишь глянул в нашу сторону и ушел к лежанкам под тенистыми навесами.
   Веселая парочка чуть ли не кувырком скатилась к воде, Болк, как мне показалось, с досадой посмотрел на меня и предложил хлебнуть. Я покачал головой. Болк хотел что-то сказать, но не успел — волна накрыла нижнюю ступень, и ноги их оказались по щиколотку в воде.
   Низкорослый и лопоухий гоплит выругался и отскочил, зацепившись пяткой о край плиты. Не схвати я за руку, он крепко бы приложился к ступеням. Болк тоже хотел поддержать его, но промахнулся и чуть сам не полетел в воду. Потом он уставился на какое-то далекое пятнышко — лодка выплывала из мыска, — икнул, взмахнул приветственно бутылкой и задумчиво сказал, что сейчас самое время порыбачить.
   Гоплит же тряхнул головой, глянул на меня, отшатнулся и хриплым шепотом произнес:
   — А ведь я тебя знаю, урод!
   С этими словами он дернул меня за подол туники. Уставился на мой живот и удивленно промолвил:
   — Э, да ты ли это! Куда ты спрятал пупок?
   — Сам ты пупочник, выпердыш мелкий, в брюхе ношенный… — начал было я его обкладывать по полному чину, но осекся.
   Какое-то воспоминание уже почти составилось в догадку, но тут меня отвлекла бутылка. Только я успел подивиться тому, что она летает рядом с моим ухом, как страшный удар по затылку втолкнул меня в звенящую пустоту беспамятства.
   В себя я пришел со связанными руками и с мешком на голове. Судя по качке и плеску весел, да еще по тому, как жестко в ребра врезались ребристые доски, я лежал на дне лодки. Рядом что-то ворочалось и прижимало меня к борту.
   Кажется, опять похитили. Это уже начинает надоедать…
   Вскоре я почувствовал, как меня подхватили несколько рук и подняли вверх. Что, если это суровые тольтекские жрецы с южных берегов схватили очередную жертву для своих жутких опытов? Про жрецов много всяких ужасов рассказывали местные жители. По слухам, даже менторы с трудом находят на них управу.