Страница:
По случаю завершения работ учинили славный пир. Диомед настоял на том, чтобы и меня пригласили в господский зал. Я тихо ковырялся в золоченой миске с омерзительной на вид, но очень вкусной квашеной рыбой. Рядом со мной сидел рыжеусый великан, который ведал стражниками, а напротив расположился наставник Линь.
Заметив его неодобрительный взгляд, я дождался перемены блюд, когда пиво слегка развязало языки, и спросил его напрямик: в чем причина такой враждебности? Раньше он не гнушался разговаривать со мной, даже намекал на покровительство…
В ответ чинец холодно ответил, что раньше мы были связаны иными отношениями, и он, как наставник, исполнял свои обязанности в лучшем виде. Теперь в этом нет нужды, поэтому он обращается ко мне как высший к низшему. Так долженствует, иначе люди не будут знать свое место, исчезнут устремления и никто не будет тяготеть к совершенству.
— Это ты верно заметил! — вмешался рыжеусый. — Вот у меня стражник был, лентяй и пьяница. Пообещал я ему, что назначу десятником, и он целую неделю не пил, подтянулся…
Линь наставительно поднял палец и глянул на меня значительно, словно хотел убедиться, постиг ли я смысл его слов. Мне показалось, правда, что при этом у него дрожали уголки губ.
— Так он стал десятником? — спросил я рыжеусого.
— Кто?
— Ну, стражник этот…
— А-а, нет, не успел. Госпожа Гретте его медведям скормила.
Я чуть не подавился куском рыбы.
— Веселые у вас тут нравы, — пробормотал я.
— Так ведь он ей на ногу наступил, увалень такой, — добродушно пояснил рыжеусый.
На господской половине стола между тем шумно поднимали кубки и кружки во славу замыслов господина Верта, за самого господина, за его супругу, а когда очередь дошла до племянников и племянниц, языки гостей уже заплетались.
Краем уха я слышал разговор госпожи Гретте со своим мужем. Речь шла, судя по обрывкам фраз, о том, что господин Верт плохо относится к некоему Плау, тогда как означенный Плау, так много сделавший для великого дела, подвергает опасности свою драгоценную жизнь, а ныне остался без поддержки. Верт лениво отвечал на парсакане вперемешку с непонятными словами в том смысле, что он очень даже ценит Плау и непременно выяснит, кто подрезал тросы, а насчет поддержки пусть любезная супруга не изволит расстраиваться, звездная машина уже готова, как только ее загрузят, так с утра пораньше и отправит, а сам возглавит первую ходку.
Судя по тому, как он споро осушал кубок за кубком, подумал я, вряд ли это будет раннее утро. Я надеялся, что теперь-то меня беспокоить не будут, высплюсь на славу. И ошибся.
Проснулся от сильной тряски. Спросонок мне показалась, что я лежу у себя дома в Микенах, рядом со своей ласковой супругой, а трясет нас легкое землетрясение, нередкое в наших краях. Разлепив веки, я обнаружил, что рядом со мной никого нет, а надо мной возвышается Болк в полном гоплитском облачении и бьет ногой по кровати.
— Вставай, ратник, тебя ждут слава и бабы! — жизнерадостно вскричал он и снова пнул по ножке кровати.
Застонав, я закрыл глаза и попросил славу оставить себе, остальное прислать сюда чуть погодя, когда вернутся силы после вчерашней пьянки.
— Не пьянки, а пира! — поправил Болк, вытряхивая меня из-под теплого одеяла на холод.
В трапезной я успел перехватить горячей похлебки, густо заправленной пряностями, и сразу почувствовал себя лучше.
Господин Верт взобрался на ящик из-под свечей и громким голосом отдавал распоряжения. Был он весел и свеж, как майское утро, словно и не пил вчера. В распахнутой створке возник Диомед и поманил меня к себе. Мы нырнули в машинный отсек. Над головой раздавался тяжелый топот, крики, треск и грохот.
— Сейчас я покажу тебе, куда надо заливать масло, — важно объявил мне Диомед. — Лей сюда, сюда и вот сюда. Если справишься, со временем поручу следить за нитками.
Залей его себе в задницу, хотел сказать я, но, естественно, промолчал. Надо уважить механика, глядишь, и впрямь доверит тяги!
Вчера о них говорил, кажется, Верт… Вспомнил! Мне стало дурно: какая-то гадина здесь тяги подрезала, вот откуда нужда в механике! Я прошелся вдоль стен, осматривая тросы, но ничего подозрительного не заметил. Диомед поднял голову от конуса и велел не суетиться.
Масленку я нашел в углу, за кожухом двигателя. Облил маслом суставы рычагов. Потом глянул в сторону Диомеда и, чтобы немного развлечься, сунул было длинный носик масленки в прорезь для вымбовки.
— Вот этого не надо делать! — Он поймал мою руку и отвел масленку в сторону.
На миг он сдвинул брови, подозрительно глянул на меня, но потом пожал плечами и велел смазывать лишь там, куда он укажет.
— А сюда, — добавил он, указав на отверстие, вставляется поворотный ключ. Если попадет масло, сможет выскочить в самое неподходящее время.
Сказал и впился в меня глазами.
Надеюсь, ничего не разглядел. Одна из любимых шуток механиков — смазать вымбовку, а когда она выскочит из ладони помощника, посоветовать ему зажать в кулаке кое-что поменьше и пошерщавее.
Вскоре мне стало не до шуток. Вдвоем нам придется делать работу четверых. Как бы похитрее намекнуть Диомеду, чтобы он взял хотя бы одного толкового на подмогу? И еще я хотел спросить, кто же у нас за кибернейоса, но не успел захлопали створки, зычный голос господина Верта эхом отозвался в машине, и мы начали подготовку к перемещению.
К чести Диомеда будет сказано, что. себя он не жалел. Резво скакал по всему отсеку, успевая следить за положением рычагов и балансиров, доворачивал конус, следуя указаниям Линя — судя по голосу, именно он заступил на место кибернейоса, — и не успел я вытереть пот со лба, как мы совершили переход.
Звонко отскочили створки люка, радостно закричали наверху, а голос Верта перекрыл всех. К нам спустился наставник Линь с маленькой табличкой, отдал ее Диомеду и велел не мешкая готовить машину к возвращению.
— Ну а после этого можете выйти, посмотреть на мир Ванхасс, где проведете остаток своих дней в покое и довольстве, — милостиво разрешил он.
Насчет довольства не знаю, а вот с покоем неувязочка вышла!
Много я видел миров. Этот был не лучше и не хуже других. Серое небо, красноватое светило, горы, а желтое и зеленое на склонах, наверно, леса. Воздух неплох, только отдает легкой горечью, словно неподалеку жгут палую листву.
Машина оказалась на большой поляне, окруженной со всех сторон редкими тощими деревцами с причудливо изогнутыми ветками. Часть грузов уже вынесли и свалили в кучу на жухлой траве.
Господин Верт и наставник Линь что-то озабоченно разглядывали в траве.
— Здесь весной красиво, — сказал Болк, заметив кислое лицо Диомеда, разочарованно нюхавшего воздух. — А какое здесь пиво из шишек! Погоди, сейчас придем в городище, вмиг повеселеешь. Лучшие девки нас заждались!
Он глянул по сторонам, почесал нос и нахмурился.
— Что-то не припомню я этой поляны, — задумчиво протянул он. — Вроде площадка на околице была, там, где основание крепости заложили. Правда, за год без нас много чего могло стрястись…
Господин Верт подозвал Болка, потом к нему подбежали еще двое. Они нагнулись к самой траве, словно обнюхивали ее. Я подошел ближе. Мне сунули под нос бесцветную травинку с бурыми точками на ней и спросили, не умею ли я читать следы.
Следы я читать не умел. Верт крикнул что-то, и на поляну из машины высыпали десятка два человек, вооруженных пиками и клинками. У двоих были даже ручные метатели.
Диомеду велели забираться обратно в свой отсек и не вылезать ни в коем случае.
— В чем дело-то? — тихо спросил я Болка.
— На этом месте кого-то ранили, а может, и убили, — нехотя ответил он. Да и место вроде бы не то…
Люди Верта разбились на отряды по три-четыре человека и скрылись за деревьями. Оставшимся велено было разгрузку прекратить и от машины никуда не отлучаться. Сам господин Верт устроился рядом со створками, а наставник Линь подсел к нему. Они разговаривали очень тихо, потом чинец забрался в машину, а Верт прислонился спиной к обшивке и закрыл глаза.
Не знаю, сколько времени я бесцельно шатался вокруг машины, разглядывая редколесье, которое медленно обволакивала белесая дымка, смотрел на далекие горы — их белые купола виднелись далеко на горизонте. Неужели здесь обрету я свой дом? Впрочем, прохлада этих мест куда приятней холода Северной Киммериды.
Вдруг господин Верт вскочил, а за ним поднялись и другие. Со стороны леса послышались голоса, а потом из-за деревьев вернулись трое, а с ними был кто-то чужой. Разведчики привели с собой еле живого человека в лохмотьях и обросшего волосами наподобие вольного зверя.
При виде господина Верта глаза этого человека блеснули, он вырвался из рук и распластался перед Вертом.
— Господин, — прохрипел он. — Измена, господин!
Замок уподобился растревоженному муравейнику. Слуги и стражники носились по лестницам, умудряясь при этом не сворачивать себе шеи на крутых ступенях. Поселян загнали в амбары и заперли, чтобы те не путались под ногами. Рык господина Верта, слышный, наверно, повсюду, вызывал дрожь в коленях и слабость в желудке. Очень сердит был господин Верт после нашего возвращения.
Так быстро улепетывать доводилось мне лишь однажды, когда черная жижа грозила нас поглотить. Теперь же угроза была иного свойства.
Лохматый человек оказался доверенным оком господина Верта. Он прожил несколько месяцев в землянке, питаясь кореньями и всякой тварью, которую удавалось поймать. Тому были причины…
Воспользовавшись отсутствием господина Верта, несколько поселений взбунтовались и вышибли его наместников, объявив, что Верт исчез навсегда, бросив их здесь на медленную погибель. Доверенный успел выкрасть толчковый репер. Он спрятал его на поляне, справедливо полагая, что когда вернется господин, то в городище его встретят неласково.
Об этом мне шепотом рассказал Болк. Мы жались к стенам господского зала, в то время как доверенный и Верт шептались у окна. А потом господин Верт рассвирепел и заорал на свою супругу, да так страшно, что всех вынесло из помещения.
Не отходя далеко от двери, я слышал, как он на дурном парсакане втолковывает госпоже Гретте, кем оказался ее разлюбезный братец Плау, и что теперь-то все стало ясно, для какой надобности этот хлыщ плюгавый втянул его, Верта, в смертельную затею.
Когда он выдохся, настал черед госпожи Гретте. Ее пронзительный голос напугал еще больше, потому что никто из слуг не знал причину ее гнева. Самые отважные, что еще оставались у дверей зала, исчезли, словно их и не было, и я остался в одиночестве.
А госпожа Гретте между всхлипами поведала рыдающим голосом своему супругу о том, как она своими слабыми пальцами вырвет глаза у милого брата из глазниц и затолкает их в его поганую задницу, чтобы мерзавец больше не позорил ее славный род своими бесстыжими предательскими очами. И тут же спокойно добавила, что надо снять огнеметные меха с дальнеходов и перенести их в звездную машину, потому что бунт надлежит подавить быстро, а бунтовщиков покарать беспощадно.
Господин Верт поблагодарил супругу за бесценный совет и сказал, что оставил надежных людей на Ванхассе, чтобы те охраняли бесценную пирамидку, а в ответ госпожа Гретте поинтересовалась, где и когда он встречал верных людей…
Два дня ушло на снаряжение карательного похода. Дел у меня было немного, потому что к Диомеду приставили двух крепких парней, а мне велели за ними присматривать, чтобы те по недомыслию ничего не сломали. Наставник Линь, заметив, что Верт ко мне благоволит, тоже подобрел и даже пару раз снисходил до разговоров.
Этим вечером я увидел его оживленным, даже радостным. Он приветливо кивнул мне, а потом сказал, что задержка обернулась ему во благо, и его приемная дочь наконец-то прибыла в замок. Издалека я разглядел крупную девушку, непохожую на чинку. Линь представил ее господину Верту, а потом они удалились.
Немного погодя я увидел их в коридоре близ трапезной. Время было позднее, почти все уже спали, набираясь сил для завтрашнего вразумления непокорных. Девушка оживленно разговаривала с наставником, а когда я проходил мимо, глянула мельком и встала, как на стену наткнулась.
Я тоже остановился. Девушка схватила наставника за руку и что-то шепнула ему. Линь покачал головой и рассмеялся. Она топнула ногой.
— Не сочти за глупую шутку, Тар, — обратился ко мне наставник. — Моя неразумная дочь Чопара уверяет, что знакома с тобой. Можно ли мне посмотреть на твое левое запястье?
До меня еще не успела дойти нелепость его просьбы, а он шагнул вперед и задрал холщовый рукав одеяния. На моем запястье до сих были заметны белые рубцы от шипов строгой перчатки.
Рука Линя задрожала, он выпустил мою ладонь и сказал дрожащим голосом:
— Не отвечай мне, если на то нет твоей воли. Но во имя справедливого Неба, не ты ли был восприемником последнего дыхания Того, чье имя я не могу назвать?
Вспомнил! Так вот почему густые черные волосы девушки мне так знакомы!
— Ты здесь для того, чтобы убить меня, Чопара? — спросил я, отступая назад.
— Мы здесь для того, чтобы служить тебе! — глухим и низким голосом произнес наставник Линь.
И с этими словами он вдруг рухнул на колени передо мной, припав головой к моим ногам. Я растерянно посмотрел на Чопару, но обнаружил, что и она тоже пристроилась к наставнику у моих ног.
Глава десятая
Заметив его неодобрительный взгляд, я дождался перемены блюд, когда пиво слегка развязало языки, и спросил его напрямик: в чем причина такой враждебности? Раньше он не гнушался разговаривать со мной, даже намекал на покровительство…
В ответ чинец холодно ответил, что раньше мы были связаны иными отношениями, и он, как наставник, исполнял свои обязанности в лучшем виде. Теперь в этом нет нужды, поэтому он обращается ко мне как высший к низшему. Так долженствует, иначе люди не будут знать свое место, исчезнут устремления и никто не будет тяготеть к совершенству.
— Это ты верно заметил! — вмешался рыжеусый. — Вот у меня стражник был, лентяй и пьяница. Пообещал я ему, что назначу десятником, и он целую неделю не пил, подтянулся…
Линь наставительно поднял палец и глянул на меня значительно, словно хотел убедиться, постиг ли я смысл его слов. Мне показалось, правда, что при этом у него дрожали уголки губ.
— Так он стал десятником? — спросил я рыжеусого.
— Кто?
— Ну, стражник этот…
— А-а, нет, не успел. Госпожа Гретте его медведям скормила.
Я чуть не подавился куском рыбы.
— Веселые у вас тут нравы, — пробормотал я.
— Так ведь он ей на ногу наступил, увалень такой, — добродушно пояснил рыжеусый.
На господской половине стола между тем шумно поднимали кубки и кружки во славу замыслов господина Верта, за самого господина, за его супругу, а когда очередь дошла до племянников и племянниц, языки гостей уже заплетались.
Краем уха я слышал разговор госпожи Гретте со своим мужем. Речь шла, судя по обрывкам фраз, о том, что господин Верт плохо относится к некоему Плау, тогда как означенный Плау, так много сделавший для великого дела, подвергает опасности свою драгоценную жизнь, а ныне остался без поддержки. Верт лениво отвечал на парсакане вперемешку с непонятными словами в том смысле, что он очень даже ценит Плау и непременно выяснит, кто подрезал тросы, а насчет поддержки пусть любезная супруга не изволит расстраиваться, звездная машина уже готова, как только ее загрузят, так с утра пораньше и отправит, а сам возглавит первую ходку.
Судя по тому, как он споро осушал кубок за кубком, подумал я, вряд ли это будет раннее утро. Я надеялся, что теперь-то меня беспокоить не будут, высплюсь на славу. И ошибся.
Проснулся от сильной тряски. Спросонок мне показалась, что я лежу у себя дома в Микенах, рядом со своей ласковой супругой, а трясет нас легкое землетрясение, нередкое в наших краях. Разлепив веки, я обнаружил, что рядом со мной никого нет, а надо мной возвышается Болк в полном гоплитском облачении и бьет ногой по кровати.
— Вставай, ратник, тебя ждут слава и бабы! — жизнерадостно вскричал он и снова пнул по ножке кровати.
Застонав, я закрыл глаза и попросил славу оставить себе, остальное прислать сюда чуть погодя, когда вернутся силы после вчерашней пьянки.
— Не пьянки, а пира! — поправил Болк, вытряхивая меня из-под теплого одеяла на холод.
В трапезной я успел перехватить горячей похлебки, густо заправленной пряностями, и сразу почувствовал себя лучше.
Господин Верт взобрался на ящик из-под свечей и громким голосом отдавал распоряжения. Был он весел и свеж, как майское утро, словно и не пил вчера. В распахнутой створке возник Диомед и поманил меня к себе. Мы нырнули в машинный отсек. Над головой раздавался тяжелый топот, крики, треск и грохот.
— Сейчас я покажу тебе, куда надо заливать масло, — важно объявил мне Диомед. — Лей сюда, сюда и вот сюда. Если справишься, со временем поручу следить за нитками.
Залей его себе в задницу, хотел сказать я, но, естественно, промолчал. Надо уважить механика, глядишь, и впрямь доверит тяги!
Вчера о них говорил, кажется, Верт… Вспомнил! Мне стало дурно: какая-то гадина здесь тяги подрезала, вот откуда нужда в механике! Я прошелся вдоль стен, осматривая тросы, но ничего подозрительного не заметил. Диомед поднял голову от конуса и велел не суетиться.
Масленку я нашел в углу, за кожухом двигателя. Облил маслом суставы рычагов. Потом глянул в сторону Диомеда и, чтобы немного развлечься, сунул было длинный носик масленки в прорезь для вымбовки.
— Вот этого не надо делать! — Он поймал мою руку и отвел масленку в сторону.
На миг он сдвинул брови, подозрительно глянул на меня, но потом пожал плечами и велел смазывать лишь там, куда он укажет.
— А сюда, — добавил он, указав на отверстие, вставляется поворотный ключ. Если попадет масло, сможет выскочить в самое неподходящее время.
Сказал и впился в меня глазами.
Надеюсь, ничего не разглядел. Одна из любимых шуток механиков — смазать вымбовку, а когда она выскочит из ладони помощника, посоветовать ему зажать в кулаке кое-что поменьше и пошерщавее.
Вскоре мне стало не до шуток. Вдвоем нам придется делать работу четверых. Как бы похитрее намекнуть Диомеду, чтобы он взял хотя бы одного толкового на подмогу? И еще я хотел спросить, кто же у нас за кибернейоса, но не успел захлопали створки, зычный голос господина Верта эхом отозвался в машине, и мы начали подготовку к перемещению.
К чести Диомеда будет сказано, что. себя он не жалел. Резво скакал по всему отсеку, успевая следить за положением рычагов и балансиров, доворачивал конус, следуя указаниям Линя — судя по голосу, именно он заступил на место кибернейоса, — и не успел я вытереть пот со лба, как мы совершили переход.
Звонко отскочили створки люка, радостно закричали наверху, а голос Верта перекрыл всех. К нам спустился наставник Линь с маленькой табличкой, отдал ее Диомеду и велел не мешкая готовить машину к возвращению.
— Ну а после этого можете выйти, посмотреть на мир Ванхасс, где проведете остаток своих дней в покое и довольстве, — милостиво разрешил он.
Насчет довольства не знаю, а вот с покоем неувязочка вышла!
Много я видел миров. Этот был не лучше и не хуже других. Серое небо, красноватое светило, горы, а желтое и зеленое на склонах, наверно, леса. Воздух неплох, только отдает легкой горечью, словно неподалеку жгут палую листву.
Машина оказалась на большой поляне, окруженной со всех сторон редкими тощими деревцами с причудливо изогнутыми ветками. Часть грузов уже вынесли и свалили в кучу на жухлой траве.
Господин Верт и наставник Линь что-то озабоченно разглядывали в траве.
— Здесь весной красиво, — сказал Болк, заметив кислое лицо Диомеда, разочарованно нюхавшего воздух. — А какое здесь пиво из шишек! Погоди, сейчас придем в городище, вмиг повеселеешь. Лучшие девки нас заждались!
Он глянул по сторонам, почесал нос и нахмурился.
— Что-то не припомню я этой поляны, — задумчиво протянул он. — Вроде площадка на околице была, там, где основание крепости заложили. Правда, за год без нас много чего могло стрястись…
Господин Верт подозвал Болка, потом к нему подбежали еще двое. Они нагнулись к самой траве, словно обнюхивали ее. Я подошел ближе. Мне сунули под нос бесцветную травинку с бурыми точками на ней и спросили, не умею ли я читать следы.
Следы я читать не умел. Верт крикнул что-то, и на поляну из машины высыпали десятка два человек, вооруженных пиками и клинками. У двоих были даже ручные метатели.
Диомеду велели забираться обратно в свой отсек и не вылезать ни в коем случае.
— В чем дело-то? — тихо спросил я Болка.
— На этом месте кого-то ранили, а может, и убили, — нехотя ответил он. Да и место вроде бы не то…
Люди Верта разбились на отряды по три-четыре человека и скрылись за деревьями. Оставшимся велено было разгрузку прекратить и от машины никуда не отлучаться. Сам господин Верт устроился рядом со створками, а наставник Линь подсел к нему. Они разговаривали очень тихо, потом чинец забрался в машину, а Верт прислонился спиной к обшивке и закрыл глаза.
Не знаю, сколько времени я бесцельно шатался вокруг машины, разглядывая редколесье, которое медленно обволакивала белесая дымка, смотрел на далекие горы — их белые купола виднелись далеко на горизонте. Неужели здесь обрету я свой дом? Впрочем, прохлада этих мест куда приятней холода Северной Киммериды.
Вдруг господин Верт вскочил, а за ним поднялись и другие. Со стороны леса послышались голоса, а потом из-за деревьев вернулись трое, а с ними был кто-то чужой. Разведчики привели с собой еле живого человека в лохмотьях и обросшего волосами наподобие вольного зверя.
При виде господина Верта глаза этого человека блеснули, он вырвался из рук и распластался перед Вертом.
— Господин, — прохрипел он. — Измена, господин!
Замок уподобился растревоженному муравейнику. Слуги и стражники носились по лестницам, умудряясь при этом не сворачивать себе шеи на крутых ступенях. Поселян загнали в амбары и заперли, чтобы те не путались под ногами. Рык господина Верта, слышный, наверно, повсюду, вызывал дрожь в коленях и слабость в желудке. Очень сердит был господин Верт после нашего возвращения.
Так быстро улепетывать доводилось мне лишь однажды, когда черная жижа грозила нас поглотить. Теперь же угроза была иного свойства.
Лохматый человек оказался доверенным оком господина Верта. Он прожил несколько месяцев в землянке, питаясь кореньями и всякой тварью, которую удавалось поймать. Тому были причины…
Воспользовавшись отсутствием господина Верта, несколько поселений взбунтовались и вышибли его наместников, объявив, что Верт исчез навсегда, бросив их здесь на медленную погибель. Доверенный успел выкрасть толчковый репер. Он спрятал его на поляне, справедливо полагая, что когда вернется господин, то в городище его встретят неласково.
Об этом мне шепотом рассказал Болк. Мы жались к стенам господского зала, в то время как доверенный и Верт шептались у окна. А потом господин Верт рассвирепел и заорал на свою супругу, да так страшно, что всех вынесло из помещения.
Не отходя далеко от двери, я слышал, как он на дурном парсакане втолковывает госпоже Гретте, кем оказался ее разлюбезный братец Плау, и что теперь-то все стало ясно, для какой надобности этот хлыщ плюгавый втянул его, Верта, в смертельную затею.
Когда он выдохся, настал черед госпожи Гретте. Ее пронзительный голос напугал еще больше, потому что никто из слуг не знал причину ее гнева. Самые отважные, что еще оставались у дверей зала, исчезли, словно их и не было, и я остался в одиночестве.
А госпожа Гретте между всхлипами поведала рыдающим голосом своему супругу о том, как она своими слабыми пальцами вырвет глаза у милого брата из глазниц и затолкает их в его поганую задницу, чтобы мерзавец больше не позорил ее славный род своими бесстыжими предательскими очами. И тут же спокойно добавила, что надо снять огнеметные меха с дальнеходов и перенести их в звездную машину, потому что бунт надлежит подавить быстро, а бунтовщиков покарать беспощадно.
Господин Верт поблагодарил супругу за бесценный совет и сказал, что оставил надежных людей на Ванхассе, чтобы те охраняли бесценную пирамидку, а в ответ госпожа Гретте поинтересовалась, где и когда он встречал верных людей…
Два дня ушло на снаряжение карательного похода. Дел у меня было немного, потому что к Диомеду приставили двух крепких парней, а мне велели за ними присматривать, чтобы те по недомыслию ничего не сломали. Наставник Линь, заметив, что Верт ко мне благоволит, тоже подобрел и даже пару раз снисходил до разговоров.
Этим вечером я увидел его оживленным, даже радостным. Он приветливо кивнул мне, а потом сказал, что задержка обернулась ему во благо, и его приемная дочь наконец-то прибыла в замок. Издалека я разглядел крупную девушку, непохожую на чинку. Линь представил ее господину Верту, а потом они удалились.
Немного погодя я увидел их в коридоре близ трапезной. Время было позднее, почти все уже спали, набираясь сил для завтрашнего вразумления непокорных. Девушка оживленно разговаривала с наставником, а когда я проходил мимо, глянула мельком и встала, как на стену наткнулась.
Я тоже остановился. Девушка схватила наставника за руку и что-то шепнула ему. Линь покачал головой и рассмеялся. Она топнула ногой.
— Не сочти за глупую шутку, Тар, — обратился ко мне наставник. — Моя неразумная дочь Чопара уверяет, что знакома с тобой. Можно ли мне посмотреть на твое левое запястье?
До меня еще не успела дойти нелепость его просьбы, а он шагнул вперед и задрал холщовый рукав одеяния. На моем запястье до сих были заметны белые рубцы от шипов строгой перчатки.
Рука Линя задрожала, он выпустил мою ладонь и сказал дрожащим голосом:
— Не отвечай мне, если на то нет твоей воли. Но во имя справедливого Неба, не ты ли был восприемником последнего дыхания Того, чье имя я не могу назвать?
Вспомнил! Так вот почему густые черные волосы девушки мне так знакомы!
— Ты здесь для того, чтобы убить меня, Чопара? — спросил я, отступая назад.
— Мы здесь для того, чтобы служить тебе! — глухим и низким голосом произнес наставник Линь.
И с этими словами он вдруг рухнул на колени передо мной, припав головой к моим ногам. Я растерянно посмотрел на Чопару, но обнаружил, что и она тоже пристроилась к наставнику у моих ног.
Глава десятая
Деяния Лаэртида
Боги, вразумите молодого базилея, мысленно взывал Арет, в то время как сам он молча сидел рядом с Одиссеем, вслушиваясь в неторопливую беседу. Странны были речи правителей, еще страннее — слова лысого Родота. А когда предложили базилею принять бразды правления, и вовсе растерялся старый воин. Неужто не видит ловушки базилей! Стоит дать слабину, как им начнут пользоваться вовсю Родот и его сумеречные дружки, что стоят мрачно у стен и ждут, когда добыча сама влезет в паутину. Видно же, что не правители здесь хозяйничают, а этот плешивец всем заправляет, остальные так, для отвода глаз.
Совсем худые времена настали, сокрушался про себя Арет. Будь здесь старый базилей, сразу бы раскусил хитроумцев, придумал бы, как выбраться отсюда. Но увы, давно уже отошел от дел мудрый Лаэрт, вверив сыну Итаку. Не вовремя Менелай свару затеял! Только-только юному базилею жена родила сына, как покинул Одиссей свой дом, чтобы не было урона чести. Впрочем, этим он весь в отца! И того никто не гнал силой в давнее, уже многими позабытое плавание к Дикому Берегу за руном. Довелось и ему тогда плыть вместе с отважным Лаэртом и его веселыми приятелями, что откликнулись на призыв Ясона…
Славно начиналось плавание, да закончилось скверно. Иных убило в пути, кто пропал без вести, были и такие, кто повернул назад. Арет помнил одного мускулистого бычка, который хвастал все время, что он, мол, полубог, а когда дело уже запахло доброй сечей, вдруг заявил, что в другом месте его ждут подвиги великие, и сгинул. А Ясону не надо было ту дикарку с собой брать! Может, и не врут гадириты, что через баб собирались царствами ворочать? Раз про Елену такое говорят, кто знает, вдруг и Медею они сотворили! Известно ведь, что не зря ее отец так гневался — обещана была она какому-то могучему воителю из борисфенских степей, имени которого Арет уже не помнил.
Встреча закончилась, всех обнесли неприятным вином, от пары глотков которого стены вдруг перекосились, настроение вмиг улучшилось, захотелось одновременно есть, пить и щупать местных баб. Силенки-то еще хватает, не зря в молодые годы он был прославленным борцом в панкратионе!
А потом Арет проснулся от рези в животе и громкого разговора над головой. Метнулся в укромный закуток и, облегчив желудок, вдруг увидел, как сдвинулась круглая крышка в потолке и оттуда спрыгнул полуголый человек с завязанными в косицу волосами.
Юного Полита оставили в первой комнате за входом, чтобы он предупредил, если объявится кто-либо из гадиритов.
Незнакомца освободили от пут и отвели в дальние покои. Арет встал за его спиной с обнаженным мечом. Кто знает, что на уме у новоявленного брата Калипсо?!
Получив обратно свои ремешки, Филотий принес остатки вчерашнего ужина и немного вина. У брата при виде жалких кусочков мяса на костях и недоеденных овощей разгорелись глаза. Было заметно, что он едва сдерживает себя, чтобы не наброситься, как зверь, на пишу. Руки его, однако, дрожали, когда он пристойно утолял свой голод. Потом заговорил…
Имя его было Седдер — по крайней мере так послышалось Арету, когда нимфа пересказывала базилею все, о чем поведал ее внезапный родич.
Если верить его словам, а сомнение все же проскальзывало в голосе Калипсо, он и впрямь является сыном Плейоны. Нет-нет, предвосхитила она вопрос, у них не было одного отца. Как, впрочем, не было и разных, добавила она еле слышно. Арет не понял, о чем идет речь, но Медон понимающе кивнул.
Вскоре после побега Плейоны и тех, кто последовал за ней, на плавающей горе воцарилась смута. Многие хотели высадиться на сушу, дабы заложить город сильный, а уж потом приступить к осуществлению великих замыслов. Но усомнившихся беспощадно карали, справедливо усматривая в их поползновениях откровенное посягательство на власть правителей.
— Я не заметил, чтобы они цеплялись за власть, — сказал базилей. — Скорее, они торопятся отдать ее любому удачливому гостю.
Калипсо что-то спросила у брата, у того брови полезли на лоб, он зачастил словами, Калипсо ответила, а потом пояснила базилею.
— Седдер не понял, кого ты назвал правителями. Он говорит, что истинные правители, нынче те, кто ведает хранилищами знаний.
— Ага! — вскричал Арет, но осекся, заметив строгий взгляд базилея.
Калипсо добавила, что ее брат считает себя единственным законным наследником царского трона гадиритов.
Старый воин убедился в своей правоте, но это его не радовало. Чутье подсказывало, из-за этого плечистого молодца дерьма наплывет выше головы, а ежели его обнаружат здесь, то как раз на голову всех и укоротят. Эх, знай он тогда, кто ему на голову свалился, да будь у него с собой меч — отправил бы смутьяна в дыру маленькими кусочками.
Между тем Калипсо поведала о том, как усмирили недовольных, а затем всех, кто уцелел, обратили в рабство без различия пола, возраста и былых заслуг. С тех пор Седдер и обретается во тьме нижних ярусов. Но с годами он оброс верными людьми, которые знают, кто он на самом деле, и кому дороги заветы Гадира и наставников его.
Дождавшись благоприятного стечения обстоятельств, Седдер сбежал из-под стражи и тайными ходами добрался сюда. Удача вела его, а встреча с сестрой благоприятный знак, сулящий успех. Трех-четырех воинов хватит, чтобы нанести внезапный удар и, перебив стражу, освободить его товарищей. Тогда все решится мгновенно. Он уверен, что помощь спутников его сестры вполне уместна, а в случае победы награда окажется достойной трудам.
— О какой награде он говорит? — спросил базилей.
— Если ему удастся захватить власть, Седдер обещает нам свое благоволение, — ответила Калипсо, слабо улыбнувшись. — Он собирается подбить рабов на бунт.
— Лихой у тебя брат, — нахмурился Одиссей. — На такое злодейство не всякий разбойник решится!
Доселе молчавший Медон наклонился к базилею и шепнул ему на ухо что-то. Базилей удивленно выслушал его и вновь обратился к Калипсо:
— Спроси его, каким оружием сражаются гадириты? Седдер выслушал сестру, обвел глазами комнату и, сказав что-то, указал на лук, стоящий в изголовье ложа базилея.
— Он говорит, что хоть мощь их оружия велика, но хороший лучник не подпустит к себе никого ближе десяти шагов, а оттуда его не достанет огненный бой.
— Видел я, как сожгли огнем беглых рабов, — сказал Медон. — На десять и на двадцать шагов мечет пламя огненное копье. Но не в том суть! Рабов на бунт подстрекать — преступление не только перед людьми, но и перед богами.
— Скажи ему так, — проговорил базилей. — Мы рады встрече с братом нашей Калипсо, но что касается права его на трон — негоже гостям вмешиваться в дела хозяев.
В ответ Седдер что-то процедил. Надменное выражение его лица не понравилось Арету.
— Он благодарит за участие… — Щеки Калипсо слегка порозовели, она замялась. Базилей мягко сказал ей:
— Не скрывай его слов, даже если они обидны!
— Седдер понимает твое опасение за свою жизнь и зла не таит, поскольку одним дано сражаться, другим стареть у очага.
Одиссей даже бровью не повел, лишь скривил губы, сдерживая улыбку, и так же мягко продолжил:
— И еще скажи, что нет мне резона биться за возвышение беглого раба, когда мне самому предложен трон гадиритов.
Вскочил с места Седдер, полетели в разные стороны поднос с едой и кратер с вином недопитым. Замахнулся он кулаком на базилея, но в тот же миг Арет, не поднимаясь, сильным ударом ноги в бедро свалил наглого раба на пол. Медон тоже не растерялся и, выхватив короткий меч, прижал его к горлу Седдера. Тот метал глазами огненные стрелы, но резких движений не делал.
— Удавить его, и в дырку! — посоветовал Арет базилею.
— Что скажешь? — обратился базилей к Калипсо.
Нимфа лишь пожала небрежно плечами.
— Может, он и впрямь мне брат, а может, врет складно. Если он стоит у тебя на пути, воля твоя: обойти его или уничтожить.
Базилей глянул на поверженного, задумчиво огладил бороду и покачал головой. Арет от досады аж крякнул. Надо кончать беглеца, а не раздумывать долго!
— Не пойму я, — вполголоса обратился Арет к нимфе, — если он сын твой матери, то почему она не взяла его с собой, когда отсюда сбежала? Выходит, самозванец, а?!
— Он родился после того, как Плейона покинула эту плавающую гору, — таким же тихим голосом ответила Калипсо. — Если ты приглядишься к нему, то заметишь некий изъян.
Арет вытаращил на нее глаза. Вопросы готовы были посыпаться с его языка, но тут заговорил базилей.
— Жизни лишать его мы не вправе. Пока мы здесь гости, он для нас лишь раб чужой. По всем законам полагается вернуть его хозяину, но поскольку он родич Калипсо, мы его отпускаем. Пусть нас он покинет, а там, как ему повезет.
— Эх! — только и сказал Арет.
Потом легко поднял Седдера и повлек к выходу, не обращая внимания на его злобные взгляды.
Полит, стоявший на страже у полога, увидел, как старый воин тащит, ухватив за косицу, их незваного гостя, и отскочил в сторону. Арет высунулся в коридор, посмотрел, нет ли там кого, обнаружил, что он пуст, и пинком вышиб Седдера из покоев. Тот улетел к противоположной стене и чуть не врезался в одну из больших ваз, украшавших коридор. Однако мгновенно вскочил на ноги, огляделся, показал Арету два сцепленных крючком больших пальца и, нырнув в тень, исчез за статуей многорукого бога. Старый воин вздохнул разочарованно. Вернувшись в комнату базилея, услышал его слова, обращенные к Калипсо.
— Неприятный у тебя братец, однако!
Ответ прекрасной нимфы снова удивил Арета.
— При большом желании таких братьев здешние мудрецы могут вырастить хоть тысячу тысяч.
Задумался базилей, хотел еще что-то сказать, но тут в разговор вмешался Медон.
— Сомневаюсь, что ныне им такое под силу.
— А ты откуда знаешь? — нахмурилась Калипсо. — Опять привиделось во сне или голоса богов поведали тебе великую тайну гадиритов?
Рассмеялся Медон, но невеселым был его смех.
— Нет, прекрасная, на этот раз мне самому довелось увидеть гнезда, в которых высиживают людей.
И он рассказал о беседе с Родотом, который показал ему удивительные яйца, из которых вылуплялись не птенцы, но люди, о своем нисхождении в темные глубины плавающей горы, о том, при каких обстоятельствах ему довелось увидеть оружие гадиритов, и как удалось Седдеру избежать гибели.
— Теперь мне понятно, что замыслы о великом царстве родились в умах мудрецов, — завершил Медон свой рассказ. — Кому, как не хранителям знаний нужен покой и порядок, тогда как вождям и храбрецам хочется свары кровавой, добычи и славы. А для ученых занятий и тихих бесед нужна сильная власть, и желательно, чтобы повсюду.
— Ради бесед своих тихих готов ты признать власть гадиритов над Земом? сердито буркнул Арет. — Ну, извини, только я полагаю, что наш базилей не позволит хозяйничать им на Итаке!
Медон посмотрел на Арета, перевел взгляд на Одиссея и вдруг, рассмеявшись, промолвил:
— Так ведь сам Одиссей будет царить повсеместно! Не скрою, мне более это по нраву, чем власть гадиритов или даже правителя Зема.
— Дело осталось за малым — уговорить базилея, — ответил Арет. — Ну а как быть с Родотом?
— Почему тебя он беспокоит? — удивился Медон. — Я думаю, с Седдером хлопот будет больше.
— Не будет! — отрезал старый воин. — Если на базилея ополчится, тогда или он нас, или мы его, вот и все хлопоты. А твой лысый дружок, небось, в советники метит?
— С чего ты решил, что он друг мне?! — возразил Медон.
Он хотел что-то еще сказать, но смолчал, задумавшись. Арет видел, какая в нем идет борьба — с одной стороны, и впрямь здесь всем заправляют мудрецы, хранители знаний, а с другой — кто мешает ему, Медону, войти в их число?
— Если будет угодно богам, то приму я трон гадиритов, — сказал Одиссей. Но кто знает волю богов? Что означает появление и исчезновение брата Калипсо знак ли это худой или добрый?
Много вопросов стал задавать базилей, загрустил Арет. Раньше он не был таким говорливым. Молча вершил свое дело и лишь после гадал, угодно оно богам или нет. Вроде годы его не согнули, крепка рука и глаза остры, а все ж постарел базилей.
Совсем худые времена настали, сокрушался про себя Арет. Будь здесь старый базилей, сразу бы раскусил хитроумцев, придумал бы, как выбраться отсюда. Но увы, давно уже отошел от дел мудрый Лаэрт, вверив сыну Итаку. Не вовремя Менелай свару затеял! Только-только юному базилею жена родила сына, как покинул Одиссей свой дом, чтобы не было урона чести. Впрочем, этим он весь в отца! И того никто не гнал силой в давнее, уже многими позабытое плавание к Дикому Берегу за руном. Довелось и ему тогда плыть вместе с отважным Лаэртом и его веселыми приятелями, что откликнулись на призыв Ясона…
Славно начиналось плавание, да закончилось скверно. Иных убило в пути, кто пропал без вести, были и такие, кто повернул назад. Арет помнил одного мускулистого бычка, который хвастал все время, что он, мол, полубог, а когда дело уже запахло доброй сечей, вдруг заявил, что в другом месте его ждут подвиги великие, и сгинул. А Ясону не надо было ту дикарку с собой брать! Может, и не врут гадириты, что через баб собирались царствами ворочать? Раз про Елену такое говорят, кто знает, вдруг и Медею они сотворили! Известно ведь, что не зря ее отец так гневался — обещана была она какому-то могучему воителю из борисфенских степей, имени которого Арет уже не помнил.
Встреча закончилась, всех обнесли неприятным вином, от пары глотков которого стены вдруг перекосились, настроение вмиг улучшилось, захотелось одновременно есть, пить и щупать местных баб. Силенки-то еще хватает, не зря в молодые годы он был прославленным борцом в панкратионе!
А потом Арет проснулся от рези в животе и громкого разговора над головой. Метнулся в укромный закуток и, облегчив желудок, вдруг увидел, как сдвинулась круглая крышка в потолке и оттуда спрыгнул полуголый человек с завязанными в косицу волосами.
Юного Полита оставили в первой комнате за входом, чтобы он предупредил, если объявится кто-либо из гадиритов.
Незнакомца освободили от пут и отвели в дальние покои. Арет встал за его спиной с обнаженным мечом. Кто знает, что на уме у новоявленного брата Калипсо?!
Получив обратно свои ремешки, Филотий принес остатки вчерашнего ужина и немного вина. У брата при виде жалких кусочков мяса на костях и недоеденных овощей разгорелись глаза. Было заметно, что он едва сдерживает себя, чтобы не наброситься, как зверь, на пишу. Руки его, однако, дрожали, когда он пристойно утолял свой голод. Потом заговорил…
Имя его было Седдер — по крайней мере так послышалось Арету, когда нимфа пересказывала базилею все, о чем поведал ее внезапный родич.
Если верить его словам, а сомнение все же проскальзывало в голосе Калипсо, он и впрямь является сыном Плейоны. Нет-нет, предвосхитила она вопрос, у них не было одного отца. Как, впрочем, не было и разных, добавила она еле слышно. Арет не понял, о чем идет речь, но Медон понимающе кивнул.
Вскоре после побега Плейоны и тех, кто последовал за ней, на плавающей горе воцарилась смута. Многие хотели высадиться на сушу, дабы заложить город сильный, а уж потом приступить к осуществлению великих замыслов. Но усомнившихся беспощадно карали, справедливо усматривая в их поползновениях откровенное посягательство на власть правителей.
— Я не заметил, чтобы они цеплялись за власть, — сказал базилей. — Скорее, они торопятся отдать ее любому удачливому гостю.
Калипсо что-то спросила у брата, у того брови полезли на лоб, он зачастил словами, Калипсо ответила, а потом пояснила базилею.
— Седдер не понял, кого ты назвал правителями. Он говорит, что истинные правители, нынче те, кто ведает хранилищами знаний.
— Ага! — вскричал Арет, но осекся, заметив строгий взгляд базилея.
Калипсо добавила, что ее брат считает себя единственным законным наследником царского трона гадиритов.
Старый воин убедился в своей правоте, но это его не радовало. Чутье подсказывало, из-за этого плечистого молодца дерьма наплывет выше головы, а ежели его обнаружат здесь, то как раз на голову всех и укоротят. Эх, знай он тогда, кто ему на голову свалился, да будь у него с собой меч — отправил бы смутьяна в дыру маленькими кусочками.
Между тем Калипсо поведала о том, как усмирили недовольных, а затем всех, кто уцелел, обратили в рабство без различия пола, возраста и былых заслуг. С тех пор Седдер и обретается во тьме нижних ярусов. Но с годами он оброс верными людьми, которые знают, кто он на самом деле, и кому дороги заветы Гадира и наставников его.
Дождавшись благоприятного стечения обстоятельств, Седдер сбежал из-под стражи и тайными ходами добрался сюда. Удача вела его, а встреча с сестрой благоприятный знак, сулящий успех. Трех-четырех воинов хватит, чтобы нанести внезапный удар и, перебив стражу, освободить его товарищей. Тогда все решится мгновенно. Он уверен, что помощь спутников его сестры вполне уместна, а в случае победы награда окажется достойной трудам.
— О какой награде он говорит? — спросил базилей.
— Если ему удастся захватить власть, Седдер обещает нам свое благоволение, — ответила Калипсо, слабо улыбнувшись. — Он собирается подбить рабов на бунт.
— Лихой у тебя брат, — нахмурился Одиссей. — На такое злодейство не всякий разбойник решится!
Доселе молчавший Медон наклонился к базилею и шепнул ему на ухо что-то. Базилей удивленно выслушал его и вновь обратился к Калипсо:
— Спроси его, каким оружием сражаются гадириты? Седдер выслушал сестру, обвел глазами комнату и, сказав что-то, указал на лук, стоящий в изголовье ложа базилея.
— Он говорит, что хоть мощь их оружия велика, но хороший лучник не подпустит к себе никого ближе десяти шагов, а оттуда его не достанет огненный бой.
— Видел я, как сожгли огнем беглых рабов, — сказал Медон. — На десять и на двадцать шагов мечет пламя огненное копье. Но не в том суть! Рабов на бунт подстрекать — преступление не только перед людьми, но и перед богами.
— Скажи ему так, — проговорил базилей. — Мы рады встрече с братом нашей Калипсо, но что касается права его на трон — негоже гостям вмешиваться в дела хозяев.
В ответ Седдер что-то процедил. Надменное выражение его лица не понравилось Арету.
— Он благодарит за участие… — Щеки Калипсо слегка порозовели, она замялась. Базилей мягко сказал ей:
— Не скрывай его слов, даже если они обидны!
— Седдер понимает твое опасение за свою жизнь и зла не таит, поскольку одним дано сражаться, другим стареть у очага.
Одиссей даже бровью не повел, лишь скривил губы, сдерживая улыбку, и так же мягко продолжил:
— И еще скажи, что нет мне резона биться за возвышение беглого раба, когда мне самому предложен трон гадиритов.
Вскочил с места Седдер, полетели в разные стороны поднос с едой и кратер с вином недопитым. Замахнулся он кулаком на базилея, но в тот же миг Арет, не поднимаясь, сильным ударом ноги в бедро свалил наглого раба на пол. Медон тоже не растерялся и, выхватив короткий меч, прижал его к горлу Седдера. Тот метал глазами огненные стрелы, но резких движений не делал.
— Удавить его, и в дырку! — посоветовал Арет базилею.
— Что скажешь? — обратился базилей к Калипсо.
Нимфа лишь пожала небрежно плечами.
— Может, он и впрямь мне брат, а может, врет складно. Если он стоит у тебя на пути, воля твоя: обойти его или уничтожить.
Базилей глянул на поверженного, задумчиво огладил бороду и покачал головой. Арет от досады аж крякнул. Надо кончать беглеца, а не раздумывать долго!
— Не пойму я, — вполголоса обратился Арет к нимфе, — если он сын твой матери, то почему она не взяла его с собой, когда отсюда сбежала? Выходит, самозванец, а?!
— Он родился после того, как Плейона покинула эту плавающую гору, — таким же тихим голосом ответила Калипсо. — Если ты приглядишься к нему, то заметишь некий изъян.
Арет вытаращил на нее глаза. Вопросы готовы были посыпаться с его языка, но тут заговорил базилей.
— Жизни лишать его мы не вправе. Пока мы здесь гости, он для нас лишь раб чужой. По всем законам полагается вернуть его хозяину, но поскольку он родич Калипсо, мы его отпускаем. Пусть нас он покинет, а там, как ему повезет.
— Эх! — только и сказал Арет.
Потом легко поднял Седдера и повлек к выходу, не обращая внимания на его злобные взгляды.
Полит, стоявший на страже у полога, увидел, как старый воин тащит, ухватив за косицу, их незваного гостя, и отскочил в сторону. Арет высунулся в коридор, посмотрел, нет ли там кого, обнаружил, что он пуст, и пинком вышиб Седдера из покоев. Тот улетел к противоположной стене и чуть не врезался в одну из больших ваз, украшавших коридор. Однако мгновенно вскочил на ноги, огляделся, показал Арету два сцепленных крючком больших пальца и, нырнув в тень, исчез за статуей многорукого бога. Старый воин вздохнул разочарованно. Вернувшись в комнату базилея, услышал его слова, обращенные к Калипсо.
— Неприятный у тебя братец, однако!
Ответ прекрасной нимфы снова удивил Арета.
— При большом желании таких братьев здешние мудрецы могут вырастить хоть тысячу тысяч.
Задумался базилей, хотел еще что-то сказать, но тут в разговор вмешался Медон.
— Сомневаюсь, что ныне им такое под силу.
— А ты откуда знаешь? — нахмурилась Калипсо. — Опять привиделось во сне или голоса богов поведали тебе великую тайну гадиритов?
Рассмеялся Медон, но невеселым был его смех.
— Нет, прекрасная, на этот раз мне самому довелось увидеть гнезда, в которых высиживают людей.
И он рассказал о беседе с Родотом, который показал ему удивительные яйца, из которых вылуплялись не птенцы, но люди, о своем нисхождении в темные глубины плавающей горы, о том, при каких обстоятельствах ему довелось увидеть оружие гадиритов, и как удалось Седдеру избежать гибели.
— Теперь мне понятно, что замыслы о великом царстве родились в умах мудрецов, — завершил Медон свой рассказ. — Кому, как не хранителям знаний нужен покой и порядок, тогда как вождям и храбрецам хочется свары кровавой, добычи и славы. А для ученых занятий и тихих бесед нужна сильная власть, и желательно, чтобы повсюду.
— Ради бесед своих тихих готов ты признать власть гадиритов над Земом? сердито буркнул Арет. — Ну, извини, только я полагаю, что наш базилей не позволит хозяйничать им на Итаке!
Медон посмотрел на Арета, перевел взгляд на Одиссея и вдруг, рассмеявшись, промолвил:
— Так ведь сам Одиссей будет царить повсеместно! Не скрою, мне более это по нраву, чем власть гадиритов или даже правителя Зема.
— Дело осталось за малым — уговорить базилея, — ответил Арет. — Ну а как быть с Родотом?
— Почему тебя он беспокоит? — удивился Медон. — Я думаю, с Седдером хлопот будет больше.
— Не будет! — отрезал старый воин. — Если на базилея ополчится, тогда или он нас, или мы его, вот и все хлопоты. А твой лысый дружок, небось, в советники метит?
— С чего ты решил, что он друг мне?! — возразил Медон.
Он хотел что-то еще сказать, но смолчал, задумавшись. Арет видел, какая в нем идет борьба — с одной стороны, и впрямь здесь всем заправляют мудрецы, хранители знаний, а с другой — кто мешает ему, Медону, войти в их число?
— Если будет угодно богам, то приму я трон гадиритов, — сказал Одиссей. Но кто знает волю богов? Что означает появление и исчезновение брата Калипсо знак ли это худой или добрый?
Много вопросов стал задавать базилей, загрустил Арет. Раньше он не был таким говорливым. Молча вершил свое дело и лишь после гадал, угодно оно богам или нет. Вроде годы его не согнули, крепка рука и глаза остры, а все ж постарел базилей.