Эдуард Геворкян. Темная гора

   Не помню, что я орал, помню, как я орал. Я брызгал слюной во все стороны широким веером, топал ногами по земле и размахивал руками перед их носами. Дух наставника Чомбала витал надо мной, когда я вопил на них: «Вы будете у меня драться зубами и ногтями, но пощады не запросите и пощады не дадите! Шаг назад — смерть! Шаг вперед — слава!»
   И еще много всяких глупых слов…
   Вскоре я узнал, что мои слова поняли только десятник-лидиец и пара матросов с его корабля, но я так застращал всех остальных своим видом, что они незаметно для себя подтянули животы и замерли неподвижно. На мои крики сбежались десятники других звеньев, а во время привала Болк, криво улыбаясь, сказал, что сам господин Верт заслушался, как я изрыгаю на воинов брань и лесть попеременно.
   Мне понравилось отдавать приказания, но когда я задумывался о неминуемых сражениях, холодный пот выступал на лбу — одно удачное дело на Кхаанабоне не превращало меня в полководца. Я хотел поговорить с наставником Линем, но Верт не отпускал его от себя, а Чопару я не видел с того времени, как мы покинули лагерь.
   Листья на деревьях здесь похожи на разлохмаченные тряпки, а кусты усеяны круглыми мясистыми отростками, напоминающими кошачьи языки, только черного цвета. От ветра они противно шевелились, но таиться за ними и наблюдать было удобно.
   Городище оказалось небольшим поселением, окруженным частоколом. Я насчитал десятка три бревенчатых дома с покатыми крышами. Широкий ров тянулся вдоль стены, а подъемный мост упирался в закрытые ворота. Мост был опущен.
   Отсюда можно было разглядеть воина, сиротливо застывшего на помосте надвратной башенки. И более никого.
   Странно, подумал я, почему мост не поднят и нет людей на стенах? Если. они ждут нападения, то могли бы наполнить ров водой, благо река неподалеку. Внезапный рывок к воротам, сбить засовы, один огневой удар по стенам для устрашения, и никто не остановит карателей господина Верта! Однако смущала меня какая-то мелкая несообразность, но я не мог сообразить какая. А потом мне стало не до этого, потому что я внезапно понял, что самое странное — как я вообще додумался до этих вещей.
   Никогда в жизни не приходилось мне видеть подъемных мостов или наблюдать, как ведут осаду. Гоплитов учат лишь тому, как защищаться от врага, но не искусству давно забытых стратегов, чьи имена стерлись в памяти людской. Мир и покой царят на земле сотни и сотни лет. Вот и мои ратники неуверенно переглядываются друг с другом, им впервой биться насмерть с такими же, как они. Во времена Проклятого Морехода сражались люди друг с другом, но это ушло в предания, в сказки, которые порой с большого перепоя рассказывают друг другу аэды и рапсоды в узком кругу. Под лучами же далеких светил схватки идут между человеком и всякой тварью безмозглой, что стоит у него на пути. Откуда же во мне появилось знание, как строить схему битвы?
   Незыблемость вселенского порядка на моих глазах продолжала разваливаться. Если дело так пойдет дальше, подумал я, содрогнувшись, однажды я проснусь другим человеком и в другой жизни, забыв о злоключениях Таркоса из Микен или Тара из Тайшебаини. Забыла же напрочь Чопара о том, что не так давно была мускулистым парнем, а не стройной девушкой, впрочем, такой же решительной. Я снова вздрогнул, представив себе, как возникаю в женском теле. Мне доводилось слышать истории о преступных метаморфозах, но люди сведущие не верили в них: такие преобразования не под силу десятку ученых, вместе взятых. Даже нукеров выращивают штучно, а чтоб вышедшему из купели человеку пол сменить, о таком злодействе не слышал! Все это лишь перепевы старых мифов о Панитаре и Драупите.
   Скрип колес позади возвестил о том, что подтянулись телеги с метателями. Господин Верт, шумно раздвигая кусты, вышел, не таясь на опушку, и долго разглядывал городище в подзорную трубу. Болк и я подошли к нему.
   — Я не вижу знамен изменника Плау, — сказал он. — Мы вовремя подоспели. Возьмем с ходу. Вперед, пока они не подняли мост!
   — Не нравится мне этот мост, — негромко поделился я своими сомнениями с Болком. — Что-то здесь нечисто…
   У Верта был чуткий слух. Он развернулся ко мне, угрожающе выставив лезвия наплечников, и уставил в меня палец.
   — Тар прав. Послать сейчас же разведчиков. Пусть перережут канаты.
   И ушел к телегам.
   Немного погодя три разведчика выбрались из кустов и побежали вниз по склону, размахивая узкими клинками. Болк застонал, а я на миг закрыл глаза ладонью. Несмотря на сумерки, было еще светло, а уж желтые кафтаны на серой траве не увидит разве что слепой. Сейчас их заметит дозорный на башне и… все!
   Поднимутся ворота, тревожный звук рожка или гонга кинет защитников к частоколу, и встретят нас острые стрелы лучников, свинцовые желуди катафрактариев и огненные струи метателей.
   Но там, внизу, творилось что-то непонятное. Когда фигурки разведчиков приблизились к мосту, створки ворот широко распахнулись, оттуда вышли какие-то люди и замахали руками, вроде бы подзывая разведчиков. Ворота так и остались распахнутыми, когда разведчики вернулись и сообщили, что поселение клянется в верности господину Верту, и что ров с частоколом они соорудили, исключительно чтобы держать оборону от изменников.
   — Понятно, — усмехнулся Верт. — Подоспел бы Плау раньше меня, звучали бы другие речи. Но тем лучше.
   И он приказал отряду быстро сниматься отсюда, чтобы войти в поселение до темноты.
   Никакого воинства на площадке за воротами мы не заметили. Лишь какой-то старик елозил у крыльца дома метлой по грунту, да еще дозорный на башне перегнулся через брус ограждения, разглядывая, как мы идем по мосту.
   — По домам все попрятались, — сказал Болк. — Ничего, схватим изменника Плау, тогда учиним сыск.
   Я не ответил ему. Ров оказался более широким и глубоким, чем казался издалека. Да и склоны его не похожи на свежевырытые. Такой ров вряд ли выкопаешь за несколько дней, доски, по которым мы шли, немного потемнели, а колья, вбитые на дне…
   Догадка была смутной, но времени ждать, пока она подтвердится, не было.
   — Все назад! — крикнул я. — Это ловушка!
   Поздно.
   Дозорный навалился на брус, тот просел, крутнулся словно рычаг, потянув за собой привязанную к нему веревку, затем под нашими ногами раздался противный хруст, и мост рассыпался на части.
   Я полетел вниз, а крики за моей спиной означали, что со мной гибнет весь отряд.
   Ловушка сработала, когда почти все каратели уже ступили на мост. Мне и Болку повезло. Мы шли впереди и были у самых ворот, а потому не рухнули с высоты трех человеческих ростов, а только лишь скатились вниз по склону рва.
   Не знаю, сколько времени я пролежал, уткнувшись лицом в рыхлую землю. Стоны и крики раненых шли отовсюду, откуда-то сверху доносился зычный голос господина Верта, но только когда рядом со мной разразился проклятиями Болк, тогда понял я, что жив. И осторожно перевернулся на спину.
   Сильно болело ушибленное колено, но в тот миг я не чувствовал боли картина, открывшаяся мне, была ужасной. Одна из телег обрушилась на воинов и тяжелая литая бронза метателя насмерть придавила нескольких воинов. Другие копошились среди обломков моста, пытаясь выбраться из под них и вытащить уцелевших.
   Напоровшиеся на колья исходили криком и истекали кровью.
   Болк помог мне встать на ноги, и я увидел, что вторая телега уцелела. Она стояла у самого края рва, а рядом с ней находился господин Верт, трясущий кулаками в сторону городища. Заметил я и наставника Линя, который возился у спусковых рычагов метателя, нацеленного на башню. Вдоль края растерянно суетились пять или шесть воинов, которые не успели взойти на мост и теперь пытались помочь выбраться упавшим.
   Я ждал, что со стен городища на нас полетят стрелы, камни или, что верная смерть, прольется жидкий огонь ручных метателей. Но тишина и пустые стены, возвышавшиеся над нами, пугали еще больше.
   Болк уперся плечом в опору и пытался, раскачав ее, опрокинуть на противоположный край. По осыпающейся земле подняться наверх было невозможно, а так, догадался я, можно вскарабкаться почти до самого верха, откуда уже помогут выбраться. Господин Верт крикнул ему, чтобы Болк поторапливался, пока они не начали выжигать это гнездо изменников. Я заковылял к Болку, а когда добрался до него, какие-то глухие удары насторожили меня. Звуки доносились издалека, как будто десяток дровосеков впивались топорами в огромные стволы.
   А потом раздался шум и громкое журчание, словно прорвало большую запруду. Те, кто успел вылезти из-под кучи бревен и досок, замерли, переглядываясь.
   Мысль о запруде оказалась скверной и, увы, верной. Мощный поток воды хлынул в ров. Тех, кто застрял под обломками, затопило сразу, остальные цеплялись за доски, ползли по откосу, но срывались и падали в мутную, пенящуюся воду. Я успел обхватить руками бревно, которое Болк тщетно пытался завалить на край, и устоял от напора воды. Киммериец тоже ухватился за него, и мы как два дурацких поплавка так и всплыли вместе, когда холодная вода заполнила ров почти до самого верха.
   Течение успокоилось, я опустил бревно и поплыл к берегу. Два-три взмаха и я уже стою рядом с господином Вертом, мокрый, в водорослях, а зубы мои стучат не столько от холода, сколько от запоздалого страха. Болк выбрался следом за мной, и ни слова не говоря, кинулся, оставляя за собой лужи воды, к телеге. Он вскочил на нее и вцепился в медные полудуги растяжек мехов.
   — Не спеши взводить, я еще не навел как следует! — предупредил его наставник Линь, который в это время подкручивал установочный винт жерла.
   — Всех спалю! — рычал Болк, судорожными рывками взводя меха.
   Защелкал язычок, тонко заскрипели упругие стальные пластины, скручиваясь в тугую спираль.
   — Приказывай, господин, — сказал Болк, — сейчас мы покажем этим землеедам, как топить наших воинов!
   Господин Верт молча смотрел на него, а я ждал, когда по его слову грозное жерло плюнет огнем, обрушив месть на головы изменников. В это время из воды на сушу выбрались еще несколько человек — и это было все, что осталось от большого отряда. Я удивился той горечи и ярости, которую испытал, увидев, что из всего моего звена выплыл только десятник-лидиец. Это было не мое дело и не мое сражение, но звеном-то распоряжался я и уже успел привыкнуть к мысли, что это мои люди, и я могу послать их на смерть. Их же погубили не в битве, а подло! Ничего, сейчас за все поквитаемся…
   Ожидание затянулось. К моему удивлению, господин Верт как стоял недвижимо, так и застыл, уставившись глазами в сторону леса, словно высматривал, не идет ли кто к нему на подмогу. Я глянул туда же и заметил, что нас и впрямь прибавилось. В густых сумерках возникли откуда-то новые воины, окружившие нас полукругом.
   Потом я обнаружил, что метатели в их руках направлены на нас. Вот ведь дерьмо какое!
   Из-за спин воинов в черных кафтанах выступил вперед невысокий толстенький коротышка. Он приветственно сложил ладони и на хорошем парсакане сказал:
   — А теперь, любезный Верт, соблагоизволь сложить оружие. Головорезы твои пусть протянут вперед руки и дадут себя связать.
   Болк чуть не свалился с. телеги, увидев коротышку. С криком «Смерть изменнику Плау!» он ринулся на толстяка, выхватив клинок, но коротышка лишь расплылся в улыбке, жестом остановил двух ратников, выступивших вперед с метателями на изготовку, и пошел навстречу Болку.
   — И ты здесь верный слуга! — приветливо сказал он Болку на ломаном коинаке и протянул вперед руку.
   Болк лишь взмахнул клинком и рубанул ненавистного Плау. Что я успел разглядеть, так это свистнувшую полоску над головой присевшего толстяка, быстрое движение ладоней и поножи Болка, когда он кувыркнулся под ноги воинам изменника. В следующий миг на киммерийца насели сразу четверо, а остальные кинулись вязать нас. Никто даже не пробовал сопротивляться.
   Нас уложили рядышком на краю рва. Приподняв голову, я увидел, как в воротах городища возникли поселяне и с веселыми криками принялись настилать на уцелевшие опоры щиты, сколоченные из обструганных досок. Пока они восстанавливали мост, Плау расхаживал вдоль края вместе с мрачным господином Вертом. О чем они говорили, мне не было слышно, да ко всему еще рядом шумно ворочался Болк, которому рот заткнули кляпом, чтобы он не изрыгал хулы на изменников.
   Мост почти уже был готов. Плау и его люди окружили телегу с метателем. Любовно похлопав по бронзовому стволу, коротышка Плау поблагодарил мужа своей сестры за столь богатый дар. Верт ничего не ответил, лишь спросил негромко, как распорядится таким подарком удачливый брат его жены.
   — Распоряжусь очень просто, — ответил, хохотнув, Плау. — Сначала вернусь в замок и заберу оттуда купели. Они нам очень нужны. Сломаю машину, чтобы даже в мыслях ни у кого не было отсюда убежать. Потом сделаю тебя вдовцом. Пока жива моя сестрица, покоя мне не будет. Я уверен, что именно она подзуживала тебя на карательный поход. Ты потом оценишь, какую великую услугу я тебе окажу, избавив от супруги! Зачем тебе эта тощая стерва, тут такие сочные поселянки есть, гуляй, пока стоит! Или вырастим тебе любую по вкусу, вот только переместим сюда купели.
   В этот момент господин Плау мне показался вполне неплохим человеком. Нехорошо, конечно, если он обагрит руки кровью своей сестры, но госпожу Гретте я сам бы с большим весельем удавил, да простят блюстители жизни мои скверные мысли! Немного погодя я изменил свое мнение об изменнике Плау.
   Этот толстый негодяй подошел к нам, распростертым на холодной земле, и что-то приказал своим людям. Нас стали поднимать на ноги и погнали к воротам. Шагая по прогибающимся доскам, я слышал, как Плау добродушно говорит Верту:
   — А людишек твоих я всех поубиваю. Помучаю немного и убью.
   Идущий впереди меня наставник Линь на миг застыл, потом двинулся дальше. Стало быть, и он понял, что. нас ждет.
   Вот теперь уже точно пришел конец моим приключениям, думал я, со страхом глядя вниз. Словно животных, нас загнали в сколоченную из толстых жердей клетку, а потом с хохотом и криками радостные поселяне споро подняли ее на веревках и подвесили над площадью к бревну, что выпирало из сторожевой башни.
   Нас было человек десять, но клетка оказалась небольшой, и мы стояли, тесно прижавшись друг к другу. Я находился с краю и мог видеть, где мы и что происходит вокруг нас. Но лучше бы я этого не видел!
   Внизу, на площади, были уставлены столы, и все праздновали победу. Факелы освещали прыгающих в диком танце мужчин и женщин, кто ел, кто пил, кто уже валялся на земле. Под нами пристроился долговязый вояка. В одной руке он держал кружку, а в другой — длинную пику со светлыми лентами, привязанными к острию. Он подпрыгивал, стараясь достать пикой до нашей клетки, но ему немного не хватало, да и прыгал он вяло, боясь расплескать пиво, а поставить кружку на стол не догадывался или не хотел. Я видел, как двое подрались из-за куска какой-то еды и лупили друг друга деревянными тарелками. Тупые землееды сумели одолеть нас, вот ведь какая досада! Хорошо, что Болк зажат в середке и не видит, кто перехитрил господина Верта.
   Веревка подозрительно скрипела, клетка раскачивалась. Наставник Линь был прижат спиной к решетке рядом со мной. Он осторожно двигал плечами, чтобы развернуться лицом наружу. Закряхтел лидиец, которому Линь уперся в живот локтем, хлипкие жердины под ногами угрожающе затрещали. Наконец он извернулся и встал лицом к башне.
   Поселянам, буйствующим внизу, он уделил короткий взгляд, а потом увидел сидящих на верхней площадке башни. Там, под остроконечным верхом, устроенным в виде навеса, за столом пировали изменник Плау и трое его приспешников, а вместе с ними ел, пил и веселился как ни в чем не бывало господин Верт.
   Я выругался сквозь зубы и, отвернув голову к тем, что стояли сзади, негромко рассказал Болку о том, что увидел. Болк ничего не ответил, но я расслышал его тяжелый вздох. Лидиец за моей спиной уныло и однообразно жаловался на потерю корабля, товаров, людей, кто-то шикнул на него и он, всхлипнув, замолчал.
   Клетка висела недалеко от края ограждения башни. Длинной пикой можно легко дотянуться до Плау. Да и маленький нож в крепкой руке достал бы изменника метким броском. Но перед тем, как впихнуть в тесную клетку, всех нас тщательно обыскали. Я поймал себя на мысли, что прикидываю, как бы выломать половчее одну жердину да заострить ее конец… Глупая затея! Даже если клетка не развалится, нет места, чтобы размахнуться или просто руку поднять.
   Закрыв глаза, я раскрыл свое сознание, пытаясь услышать, нет ли поблизости хоть какого соратника. Но слабый звук, похожий не на звон, а на шорох, пришел ко мне из такой невообразимой дали, что нельзя было представить не только расстояние, но и направление. И шорох этот почему-то казался очень древним, словно творение менторов давно уже истлело, а зов его все еще летит сквозь вековечную тьму. Я тряхнул головой и больно ударился о жердь.
   Надеяться было не на кого. При большом везении кто-то из наших воинов мог выплыть в стороне от моста. Вдруг он благополучно доберется ночью до лагеря и приведет завтра днем десятка два карателей господина Верта! Но вряд ли изменник Плау будет с нами тянуть до утра. Видно было, как он время от времени посматривает в нашу сторону, и улыбка на его пухлом лице бросала меня в дрожь. Эх, два гоплита сейчас могли справиться с этой пьяной оравой!
   Обидно! Неужели я вырвался из свирепых лап служителей Дома Лахезис, ушел невредимым от Безумного, выжил в бойне на Кхаанабоне и уцелел во время похищения Диомеда лишь для того, чтобы бесславно сгинуть в распре чванливых властителей? Пропади они пропадом! Великие замыслы, оно, конечно, хорошо, да только при этом маленькими людьми всегда подтирают задницу!
   Шум внизу стих. Добрые поселяне лежали вповалку, перемежая могучий храп не менее звучным ветрогоном. Тот, что пытался ткнуть в нас пикой, тоже свалился у подножия башни, а пика была прислонена к бревенчатой стене. Если улечься на пол и опустить руку, то куском веревки можно попытаться зацепить пику за небольшой крюк чуть ниже острия. Но здесь не разлежишься, да и веревки стягивают наши руки за спинами.
   Линь что-то уныло запел на чинском. Сидящие за столом повернулись в нашу сторону, а господин Плау запустил в клетку обглоданной костью, но промахнулся. Наставник закрыл глаза и продолжал петь.
   — Вот сейчас я сброшу их вниз и послушаю, как они тогда запоют! — громко сказал Плау, поднимаясь с места.
   Господин Верт ухватил его за руку:
   — Зачем убивать их?
   — Для удовольствия!
   — Не надо. Я прикажу, он перестанет петь.
   Коротышка медленно развернулся в его сторону и внимательно посмотрел на свою руку. Верт отпустил ее.
   — Как это так — ты прикажешь?! — Голос Плау сделался таким пронзительным, что наставник смолк и раскрыл глаза. — Нельзя так говорить в присутствии моих слуг! Они хоть и не знают высокого языка, но тебя это не оправдывает. Мы по-новому распределим обязанности господина и слуги.
   Вот сейчас Верт вспылит и скинет коротышку с башни, подумал я. Но ничего не случилось.
   — Давай лучше выпьем! — вскричал господин Верт и потянулся к кубкам. — Все разговоры — завтра!
   Плау медленно уселся на свое место и погрозил ему пальцем.
   Я разочарованно вздохнул и опустил глаза. К моему удивлению, пика, что была прислонена к стене, исчезла. Наверно, спящий поселянин задел ее, и она упала.
   Лидиец, переставший ныть, вдруг рассвирепел. Он помянул всех господ, вместе взятых и по отдельности, красочно описал, как все потомство их будет ковыряться в дерьме вонючих зиккуратов, а когда завернул насчет живородия их матерей и жен, кто-то из пленников робко попросил не святотатствовать. В ответ лидиец грязно выругался, обозвав говорящего самоделом из протухшей купели, но все же замолк, тяжело дыша, и принялся биться головой о жерди.
   Клетка опять стала раскачиваться.
   — Грохнемся сейчас вниз, руки-ноги переломаем! — сказал я лидийцу.
   — Может, и нет, — отозвался вместо него наставник. — Стоим плотно, упадем ровно…
   Чинец прав. Если при падении клетка развалится, то кому-то может и повезти. Ворота открыты, стражи никакой. Противный страх сменился злорадством как свалимся мы сейчас на воина, что пытался нас пикой достать, так из него кишки и вылетят. Вон он лежит, с кружкой в руке, а пика все же куда-то исчезла.
   Почему эта клятая пика не идет из головы? Ответ я получил, как только поднял голову. Острие пропавшей пики пригвоздило одного из пирующих к скамье, а светлые ленты, свисающие с наконечника, лежали у него на груди и быстро темнели от крови. Древко торчало над столом, словно воин господина Плау обзавелся еще одной рукой и указывал на неведомую опасность. Вот вскочил другой воин, опрокинув скамью, третий успел вытащить клинок, лишь господа Верт и Плау застыли на местах. А на площадке башни металась черная тень, и блестящая сталь порхала в воздухе крыльями огромной стрекозы. Упал тот, что опрокинул скамью, отлетела голова второго, успевшего вытащить клинок, а коротышка Плау как сидел, так и остался сидеть, да только тело его уже было примотано крепкой веревкой к столбу, подпирающему остроконечную крышу. Потом фигура в черном облегающем одеянии возникла у ограждения.
   — Неплохо, Чопара, весьма неплохо, — одобрительно сказал наставник Линь. Но ты могла проделать все это гораздо раньше!

Глава двенадцатая
Деяния Лаэртида

   Счет дням потерял Медон — плавание казалось бесконечным, словно рок в насмешку над базилеем и спутниками его закрутил события в кольцо. Казалось, волна преудивительных и ужасающих дней пришла к некоему пределу и, отразившись, понеслась обратно. На «Харрабе» приплыли они к темной горе злосчастных гадиритов, а ныне на том же «Харрабе» рассекали неспокойное море.
   Три или четыре дня носило по пенным волнам железное судно. Не было ныне праха старых владельцев с ними, нет, вычищено было холодное чрево, и светильники установлены повсюду. Не тени забытых мореходов витали над его крепкой палубой, напротив, топтали ее гадириты — вполне живые и полные замыслов.
   Воины на носу и на корме вглядывались в подернутую маревом полосу горизонта. Горе неосторожному купцу или путешественнику, если выплывет он навстречу «Харрабу»! Ведено было согласно приказу мудреца Птахора топить всех, кто окажется на пути корабля. Спросил Медон, в чем причина такой строгости, на что Птахор долго ему объяснял, какие знамения благоприятны в их начинаниях и какие действия уместны при отсутствии знамений. Тонкими были речи мудреца и наполнены многими смыслами. У Медона даже слегка голова закружилась от слов Птахора, ничего он не понял и ответа так и не получил.
   Но не стал о том говорить мудрецу, чтобы не расстраивать его. Сверх меры был учтив и предупредителен Птахор к базилею и его спутникам, Медона же он выделял из них для бесед о высоком. Второй мудрец, Узрис, был моложе Птахора, но не столь общителен. До разговора не снисходил, а на вопросы отвечал нехотя и коротко. Птахор же не гнушался объяснять и простые, по его разумению, вещи. Стоило заикнуться Медону о том, как его занимает тайна движения «Харраба» без гребцов и парусной оснастки, как Птахор сам провел его вниз и показал устройство, похожее на большой пифос для хранения зерна, в который нерадивая хозяйка набила нечесаной шерсти. Открыв железный ларь, один из многих, стоявших вдоль стен, Птахор извлек оттуда кусок сырого мяса, уже изрядно пованивающий, и швырнул его в средоточие запутанных нитей, выпирающих из широкого отверстия. Медон застыл в изумлении, наблюдая, как нити тонкими щупальцами сплелись, мгновенно опутав мясо серым коконом, а потом лениво, словно нехотя, расплелись. Здоровенный кус исчез, словно растаял!
   — Любит свежее, но и от тухлятины не откажется, — пояснил Птахор.
   Медон мало что понял из рассказа о не живых, но и не мертвых существах, мышцы которых денно и нощно без устали крутят валы двигающего колеса, лишь бы не забывали кормить почаще. Его потрясла история о мщении древнего царя Брухода, который многие века назад преследовал морских врагов Посейдонии и всех одолел, кроме одного, растерял людей своих, а когда настал час решающей схватки, отрубил себе руку и, скормив ее кораблю, из последних сил направил его на вражеское судно и протаранил злодеев!
   Не был ли «Харраб» кораблем царя Брухода, спросил потрясенный Медон, но внятного ответа не получил, потому что мудрец не помнил, оставались в те времена у гадиритов еще такие судна или все исчезли, рассыпались, изъеденные временем в красную пыль.
   Медон крепко держался за скобу в стене — качка была хоть и не сильной, но очень противной. Ему не хотелось спускаться вниз, в помещения, набитые людьми и припасами. Воздух там был густо пропитан запахом нечистой кожи, пота и горящего масла. Здесь, наверху, морской ветер выдувал из головы дурные мысли о безумии. А в последние дни Медон все чаще и чаще задумывался о том, не сходит ли он с ума?
   Опять по ночам ему снилась кровавая бойня у стен Илиона, лица богов и героев были прекрасны, но дела ужасны — красной стала вода реки Ксанф, что струилась близ Трои могучей, и многие отважные воители, как говорится, уплыли на своих щитах по волнам кровавым в мрачные воды Коцита. Тревожными были видения, в которых он незримой тенью скользил мимо шатров вождей ахейцев и парил над головами осажденных, но и днем мучили его странные голоса, что раздавались у него в голове. Одни пугали темными пророчествами о судьбе Одиссея и его спутников, другие уверяли Медона, что он вовсе не тот, за кого себя выдает. Порой видения и голоса исчезали, чтобы уступить место назойливому и противному жужжанию, словно забрался ему в голову жук или шмель и теперь ищет выхода…