Эдуард Геворкян. Темная гора

   — Ну и что?
   — Тебе это ничего не напоминает? Ты же механик! Представь себе репер, только составленный из миров. Что случится, когда он будет построен и совмещен? Подумай об этом.
   Странные интонации были в его голосе, какая-то фальшь в восхвалениях, но я не обратил на это внимания, потому что расхохотался. Неужели все ученые такие слабоумные!
   — Ты хоть сам понял, какую глупость сказал? — Терять было нечего, можно и нагрубить. — Вас плохо учат геометрии. Не говоря уже об устройстве звездных машин.
   Чинец выслушал меня спокойно, а затем сказал, что геометрия геометрии рознь, да и разговор этот он вел лишь для того, чтобы скрасить дорогу. А поскольку уже показались террасы академии Бероэса, то и беседе конец.
   Купола столичной академии были огромными, любой из них мог целиком накрыть всю академию в Микенах. Нас встретили на верхней площадке, меня расковали и быстро отвели вниз по крутой лестнице. В комнате, обшитой резными панелями, усадили на мягкое сиденье и велели ждать.
   При мне остался лишь молодой ученый, зеленую хламиду которого не украшали никакие знаки достоинства. Он стоял у двери и с любопытством глядел на меня. А я ждал, когда же меня отведут к Ментору. Интересно, обратится ли он ко мне так же, как Безумный, или слова его будут звучать иначе?
   При воспоминании о встрече с умирающим ментором в пещере под Гизой во мне опять запела тонкая струна. Неслышный звук, подобный слабому жужжанию или тихому звону далеких цимбал, всплыл и растаял, растекся по сознанию.
   — Долго ждать еще? — спросил я ученого. — Ментор ваш, букашка страшная, небось меня заждался?
   У юного мудреца глаза полезли на лоб, а мне уже было все равно — пройди передо мной сейчас парадным гоплитским шагом тысяча менторов, благоговейного трепета им не дождаться. Оттрепетал свое механик Таркос из Микен, ему сейчас что ментор, что блоха мелкая!
   Ах, как я нравился себе в этот миг, как гордился своей лихостью!
   Но тут юноша наконец заговорил, и слова его озадачили меня настолько, что я забыл даже о своей высокой дерзости.
   — Почему ты спрашиваешь о Менторе, достойный, так неучтиво? — пролепетал он. — Нет здесь Великого Наставника, оно в своей обители, что на том берегу пролива.
   Сто сорок семь жеребцов и деревянная кобыла Проклятого! Что же опять затевается, неужели теперь ученые решили меня умыкнуть из-под носа Высокого Дома? Нет, в это я никогда не поверю. С менторами, как бы я ни тужился, шутки плохи. Хотя странные речи вел Го в дороге, да и раньше, кажется…
   Я не успел обдумать внезапно мелькнувшее воспоминание, как в комнату вернулся Го в сопровождении трех седовласых ученых. Юноша с поклоном удалился, а старцы расселись по сиденьям и уставились на меня. Один из них, гиксос с выцветшими глазами, слегка двинул пальцем, словно приподнимал что-то.
   Го подскочил ко мне и задрал хитон. Старцы переглянулись и многозначительно закачали головами. Злость во мне достигла высот неимоверных.
   — Что, мудрейшие, хотели у меня на животе увидеть? — спросил я с наивозможным ехидством. — Пупок, что ли?
   На неприличное слово они не обратили внимания. Старец с кустистыми бровями буркнул что-то Го.
   — Сейчас ты увидишь пупок, шутник! — сказал Го странным голосом и пошел к двери.
   Оковы с меня сняли, а старцы казались немощными. Мысль о побеге была соблазнительной, я вскочил с места, но тут в комнату вернулся Го, а с ним еще пятеро или шестеро.
   Они расступились и вытолкали вперед человека, кого-то мне напоминающего. Я уже догадался, с кем мне предстоит встретиться, и поэтому большого потрясения не испытал, увидев… себя.
   Ну во всем был подобен этот человек, только странная потрепанная одежда из синей блестящей ткани напоминала восточное одеяние, наподобие чинского, которое у себя дома они натягивают на ноги и набрасывают на плечи.
   Он посмотрелна меня и произнес непонятные слова, отвесив нижнюю губу. Бранится, значит, у меня тоже так…
   Его усадили рядом со мной, а затем Го задрал ему верхнюю часть одежды и, судя по тому, как вздрогнули старцы, они увидели нечто, достойное внимания. Я знал, что их смутило, но не собирался лицезреть пупок своего двойника. Лишь слегка повернулся и негромко спросил его:
   — Так это ты, значит, на летающем корабле между мирами перемещаешься. Что же у вас со звездными машинами не заладилось?
   Услышав мой вопрос, Го чуть не подскочил на месте. Он впился в меня взглядом и, тяжело дыша, спросил:
   — Откуда тебе известно о пустотных кораблях?
   Я даже не посмотрел в его сторону. Двойник тем временем, морща лоб и подбирая слова, сказал мне:
   — Плохо понимаю. Плохо говорю. Плохо объясняю. Плохо обманываю.
   — Э-э, — махнул я рукой, — тут и без тебя обманщиков хватает!
   Мне показалось, что Го с трудом подавил ухмылку. Потом чинец взял из рук одного из тех, кто пришел с ним, длинный узкий предмет, развернул ткань и достал слегка изогнутый стержень из беловатого металла, похожего на серебро.
   — Что это? — спросил чинец, протягивая стержень моему двойнику.
   Тот нехотя взял стержень и, положив себе на колени, схватился за голову. Тень чужой боли на неуловимое мгновение накрыла меня, комнату перекосило, лица все стали неимоверно огромными, угрожающими, но в тот же миг наваждение исчезло.
   — Лекарство, — громко сказал двойник и протянул руку ладонью вверх, а потом нетерпеливо повторил: — Лекарство!
   Высокий сутулый мудрец протянул ему небольшую склянку с мутной жидкостью. Двойник одним глотком осушил склянку и закрыл глаза. Лицо его разгладилось, а когда он поднял веки, взор его был светел. Он взял стержень с колен и принялся ощупывать его, словно играл на многоголосой флейте.
   Мне показалось, что вокруг стержня разливается слабое свечение, а голоса в комнате слились в неразборчивый тихий треск. А двойник вдруг положил стержень на мои колени.
   — Это твой, — сказал он и, согнувшись, уткнул лицо в ладони.
   Я растерянно взял стержень и удивился его легкости. Не знаю такого металла или сплава! Пальцы мои неожиданно свело, как будто я ухватился за медный провод, идущий из накопительного чана. Волосы мои встали дыбом, кожу покалывало.
   Го внимательно следил за мной, а я заметил торжество в его глазах. Что же я все-таки забыл?..
   И тут же вспомнил! А ведь Го заманил все же в ловушку там, в порту, когда меня похитили в первый раз. Его я видел на берегу Агапейи во второй раз, да и сейчас он должен был привезти меня к Ментору, а не сюда! Кто должен был прийти за мной, о ком говорил Варсак? Неужели он тоже из уцелевших последователей…
   Вопросы застряли у меня в горле.
   Черная нить, похожая на тонкий трос, возникла в воздухе, словно невидимый механик протянул управляющую тягу, а потом нить рассыпалась, и на ее месте появилась странная фигура. На сращенного он не был похож, хотя к обручу на голове сходились жгуты, похожие на щупальца, исчезающие где-то вверху. Одеяние чем-то напоминало серебристую одежду моего двойника, только вся она была усеяна шипами, как у бойца.
   Неужели прав был наставник Линь, когда говорил, что можно перемещаться без звездных машин, успел подумать я, прежде чем услышал прозвучавший прямо в голове голос незнакомца.
   — Так-так, — сказал он, не шевеля губами. — Где тут у нас заблудшая овца?
   Он уставился на меня, а потом отобрал стержень. Я хотел вскочить, но не мог пошевелиться. Краем глаза заметил, что все в комнате застыли как мошки, увязшие в меду, лишь у моего двойника еле заметно подрагивали ладони, прижатые к лицу, словно он смеялся или плакал.
   Сияние вокруг стержня усилилось. Незнакомец огляделся по сторонам, посмотрел в окно.
   — Что-то не припомню я такой архитектуры. — В голосе его появилось сомнение. — Впрочем, сегмент на месте, объект в захвате, пора домой!
   Я хотел крикнуть, что все обман, и ему нужен не я, а тот, кто сидит рядом, но не успел. Исчезла комната, исчез Го с застывшей улыбкой, сгинули ученые, пропал мой двойник…
   Серый купол окружал меня со всех сторон, за его пределами не было ничего. Напротив меня стояли двое — один в хитоне устаревшего покроя, другой — вообще без одежды, но его нагое тело было разрисовано цветной краской, да так густо, что я не смог разглядеть, есть у него пупок или нет.
   Три обладателя серебристых одеяний, усеянных иглами, повторяя движения друг друга как части одного механизма, соединили три стержня в некое подобие пирамиды. В тот миг, когда сошлись ослепительно сияющие торцы стержней, я понял, что никогда больше не увижу величественные дворцы Троады и могучую колоннаду вдоль дороги, прогуливаясь в теплой ночи под высоким небом, в котором яркими точками горят светильники бесконечно далеких миров, и навсегда захлопнутся звездные врата, но отворятся новые двери, и через ничтожную долю мгновения на этом же месте и в этом же времени возникнет вселенная, в которой есть место лишь для привычного до уныния вида из окна моей квартиры на кусок кирпичной стены и на грязный истоптанный снег излета московской осени…
   Дела навалились со всех сторон одновременно, а тут еще Валентина очередной раз хлопнула дверью, и кажется, окончательно. Более неудачного времени для развода придумать было нельзя. Две недели назад Сергиенко выбил первые деньги из спонсоров и теперь хлопотал насчет виз. Прослышав об этом, Валентина начала листать каталоги и прозрачно так намекать на изношенность гардероба, неприличность «девятки» и на давно обещанный отдых на Кипре.
   Тут ей вышел частичный облом, потому что безналичка сразу ушла на фрахт судна, на оборудование и все такое, а вот отдых на Средиземном я ей гарантировал, если она готова работать в экспедиции поваром или посудомойкой.
   Я ждал крика, но не дождался. Она долго рассматривала маникюр на своих длинных ногтях, а потом нежным таким голосочком сказала, что раз пошла такая жизнь, то лучше вообще никакой жизни. Иными словами, ее как раз один приличный человек с серьезными намерениями пригласил на Канары, и там ей не придется мыть грязную посуду нищим самопальным археологам.
   Крик поднял я. Ну, побил ее немножко, а когда она заявила, что уходит к другому, выставил за дверь.
   Потом я узнал, что «приличный человек» работал с ней в офисе и давно под нее клинья подбивал, а когда она перебралась к нему, то пообещал нанять адвоката и поставить меня на хорошие бабки.
   Нервы у меня стали ни к черту. Днем я бегал и выяснял, где можно недорого взять хорошие лебедки, звонил в Одессу и тряс всех знакомых, чтобы заранее уладить дела с незалежной таможней, потом, напялив на себя пиджак в мелкую клеточку и повесив сотовик на пояс, ходил по спонсорам-инвесторам и втюхивал им голимую парашу о том, какая у нас крутая команда подводных археологов да как мы сделаем, в натуре, итальяшек и греков, совал под нос этим квадратным уродам ленты с эхолота и обещал сказочные сокровища, если, конечно, немного повезет.
   Байды на самом деле было немного. Эту странную подводную гору засек между Корсикой и Сардинией один наш сухогруз, промышляющий левым фрахтом. Дима Кнышев, чиф этого сухогруза, когда-то ходил со мной на «Тайфуне». Однажды мы встретились случайно на Тверской, ну, пиво там и все остальное, а после воспоминаний о службе он рассказал о своем радисте, который якобы обнаружил на дне Тирренского моря египетскую пирамиду. Радист у Димы молодой, увлекающийся, если раз в неделю летающую тарелку не засечет, жизнь ему не в кайф, а еще он сильно упертый насчет морского змея, все свободное время проводит у эхолота.
   Что-то у меня внутри щелкнуло, напряглось; я посмеялся вместе с Димой, а потом начал его пытать насчет радиста — что за парень, откуда… Слово за слово, вытянул адрес под каким-то предлогом, нашел Рафика, а он и показал мне на карте место.
   Мы славно поговорили с ним, и он ушел с сухогруза. Полтора года, пока мы с Сергиенко искали гроши на экспедицию, он жил на свои сбережения в полуразваленной халупе под Новороссийском, сторожил ангар, в котором стоял «Нырок», корпел над картами и ждал. Наконец дождался. Теперь вся команда, кроме меня, в сборе, а я увяз в бракоразводном дерьме по самый кадык.
   Впрочем, при любом раскладе я уже взял билет и через три дня отвалю из первопрестольной.
   Семейный дефолт меня, ясен перец, достал крепко, да только не это меня напрягало. После моего разговора с Димой у меня словно крыша немного скособочилась, так, самую малость, но и этого хватило, чтобы Валька почуяла неладное. Тогда-то и начались первые ссоры, ее точно подменили…
   У меня пошли какие-то глюки, хотя я никогда дрянью не баловался, даже в учебке. И насчет выпивки удар держу неплохо. А тут вдруг ни с того ни с сего накатит на меня, а потом отпустит. Вроде какая-то сука невидимая в глаза мне пальцем ткнет, все вокруг раздваивается, но тут же обратно сходится. Ходил к окулисту, глаза проверял, вроде все в пределах нормы, хотя какая там норма у бывшего подводника, списанного после аварии!
   Лечила мне посоветовал сделать томографию, мозги проверить, а когда я узнал, во сколько условных это встанет, плюнул и водки выпил! Честно говоря, дело не в бабках было, наверно, боюсь услышать диагноз.
   Самая подлость в том, что картинка не просто раздваивалась. Возникали две разные картинки, одна — ну, там дома, машины, люди, жена, наконец, а другая гаси свет, сливай бензин!
   Как на старой выцветшей фотографии, возникали и исчезали какие-то желтые башни, винтом уходящие в небо, огромные железные пирамиды, люди в театральных одеждах, неземные пейзажи, прямо как из фантастических сериалов, из-за которых и телевизор включать не хочется… И самое странное — до чертовой кучи насекомых! Что бы мне ни привиделось, рядом с людьми все время копошатся эти жуткие мохнатые твари! Да не просто копошатся и не хавают друг друга, а вместе дела делают. Надо же, какой бред!
   Вот и приходится все время ждать подвоха: едешь по своей полосе, в зеркало заднего вида поглядываешь, а тут хрясь! — с одной стороны обочина, прохожие, ларьки, а с другой — глядишь и думаешь, мать твою, это что за место такое с двумя лунами, да откуда тварь зубастая на тебя лезет, а когда видение исчезает, все становится как прежде, и никто, кроме инспектора, на тебя не вылезет…
   Хорошо хоть не каждый день такое случается. Полез я как-то в энциклопедию, думал, найду там этих насекомищ, листал, листал, ничего похожего. Тут Валька, гадина, заметила, чем занят, и таким добреньким голоском прикалывается: «Что, Тарасов, в голове тараканчики завелись?»
   Плохо, что после каждого глюка в голове несколько часов звенит, словно зуммер слабый. В это время мне бывает очень не по себе, неуютно как-то, словно вломился в чужой дом и нагадил прямо на супружеское ложе.
   Однажды я проснусь и не узнаю своего дома — вот будет потеха!
   Несколько раз я видел сны, явно имеющие отношение к моим видениям. В этих снах я сражался бок о бок с сильными и верными помощниками, мы вместе громили каких-то смутных врагов, наши крепкие ноги попирали звезды. Проснувшись, я. вспоминал, что моими соратниками были не люди, а огромные жуки-пауки, и во сне это казалось вполне естественным, от всех невзгод я был защищен надежной броней, полнота жизни расцветала во мне… Чувство, которое долго не оставляет меня после такого сна, — неясное сожаление о великой потере и неизбывная скука оттого, что надвигается время невнятных утрат.
   Дела я добил в срок, даже успел бельишко постирать и выгладить. Завтра утром в путь-дорогу.
   Не знаю, что меня подвигло на авантюру с глубоководными погружениями. В чем я хорошо разбираюсь, так именно в этом… Время от времени подрабатываю, выполняя специальные заказы. Платят неплохо, но заказы бывают редко. А вот теперь я сам себе заказчик, сам себе подрядчик. Но на таких глубинах «Нырок» еще не работал. Да и хрен бы с ним, нырять не плавать!
   Я хлебнул немного пивка и растянулся на диване. По ящику ничего стоящего на Балканах бомбят, на Кавказе пальба, в столице взрывают, все воюют со всеми, словом, как всегда. Выключил. Рейс дневной, успею выспаться, сделать нужные звонки.
   Засыпал тяжело. Мешал слабый звук, подобный жужжанию умирающей осенней мухи в одиночестве между пыльными стеклами, но тихий звон вскоре таял, исчезал, и опять передо мной вставали небесные сады, желтые шпили, уходящие в облака, арки величественных мостов, я прогуливался по гладким плитам широких проспектов, а надо мной ночь распахнула бархатный свод небес, и неодолимая тьма наполняет меня великим могуществом, а звезды так близки, что я могу поглотить их, опустошив вселенную людей и насекомых…
 
    Март 1998 — март 1999