Страница:
Тут в основном метод был один - беседы, увещевания. Беседовали с Эриком Соловьевым, талантливейшим философом, беседовали с Осиповым, талантливейшим социологом. У последнего был приятель, вечно подбивавший его на сомнительные дискуссии в отношении существующего строя. Приятеля хитро "отвели" - и социолог успокоился. Беседовали и с другими не менее известными научными фигурами. Помогало.
Воспоминания
(Филипп Бобков)
"Была встреча с известным писателем и журналистом Р. А. Медведевым. После того как предложения привлечь его к работе над историей нашей страны потерпели фиаско, а правоверные аппаратчики исключили его из партии, Медведев нигде не работал, ушел, так сказать, на "вольные хлеба". Его статьи начали появляться в зарубежной печати, книги - издаваться на Западе. Рой Александрович писал зло и нелицеприятно. Он становился не только своего рода знаменем антикоммунизма (хотя убеждениям социалиста никогда не изменял), но и удобной фигурой для тех, кто стал на путь борьбы с властями. К сожалению, встречи и беседы с ним сотрудников КГБ, предостерегавших от шагов, которые могут вступить в противоречие с законом, воздействия не имели. Положение осложнялось и тем, что Медведев язвительно высказывался о Брежневе и его окружении, а это порождало претензии к КГБ - нас обвиняли в либерализме. Находились и такие, кто нашептывал Л. И. Брежневу: "Вот каков ваш Андропов. Он чести руководителя государства не защищает, мирится с тем, что Медведев порочит вас".
Медведев начал издавать на Западе журнал "Политический дневник". Не помню, какое издательство занималось этим, но слыло оно антикоммунистическим. Я решил поговорить с автором. Хотя встреча состоялась на нейтральной почве, я не скрывал принадлежности к руководству КГБ, тем более что еще один сотрудник, участвовавший в беседе, был известен как официальное лицо. Я не стал обсуждать с Медведевым содержание его публикаций, спросил только, не шокирует ли его сотрудничество с антисоветским издательством. Он ответил:
- Но я имею дело и с издательствами компартий, в частности, с газетой "Унита".
- Сейчас не об этом речь...
Разговор был долгий и, с моей точки зрения, интересный. Я видел и слабость и силу логики собеседника, понял, где он прав, а где заблуждается. Для меня очень полезно было знать это. Результат встречи меня порадовал: Медведев прекратил сотрудничество с издательствами, не связанными с компартиями. "Политический дневник" вообще перестал выходить. Медведев имел дело теперь только с коммунистической прессой и стал заметно склоняться к "плюрализму в рамках социализма". А. Н. Яковлев определил это потом как дрейф в сторону от марксизма. Но Медведев, как показало время, вовсе не дрейфовал, он лишь принципиально не мирился с практикой построения социализма в СССР. Для меня же важнее всего было то, что Медведев стал сотрудничать с коммунистами Запада и теперь воздействовать на его нежелательные выпады можно было по другим каналам. Мы настаивали на необходимости работать с людьми и использовать их потенциал в идеологической работе".
Бобков возвел в принцип штучную работу с диссидентами. Максимум информации о характере, интересах, окружении, прожитой жизни. И индивидуальное влияние - встречи, беседы, убеждения. Ида Нудель, авторитет среди еврейских националистов, говорила соратникам: "Учитесь работать, как ЧК. ЧК бьется за каждого". Известна была установка Бобкова, которую он внушал офицерам управления: "Чтобы вам было ясно, в чем заключается ваша работа, надо всегда идти от противника. Где чувствуется его рука - там наше присутствие и должно быть".
Институты Академии наук имели частые контакты с западными исследовательскими центрами, которые искали в советской академической среде людей, способных стать их агентами, проводниками их идей. Понятно, что эти центры работали вместе со спецслужбами. Несомненной их удачей стал Поташов, старший научный сотрудник Института США и Канады. Прозевали его, хотя и не Пятое управление. Талантливый был политолог. Оказался в командировке в США и дал понять, что готов негласно сотрудничать. Политологи - публика понятливая, свели с ЦРУ.
Что спецслужба без агентов? Ноль. Работа с агентурой - основа спецслужбы, они глаза и уши ее, поставщики информации. В КГБ существовало понятие "силы и средства". Под силой подразумевался оперативный состав, под средствами - агентурный аппарат.
Работа с агентурой - самая сложная и самая главная для оперативного работника. В Пятом управлении не без участия Бобкова сложился свой стиль в воспитании агентов. Не один месяц присматривались к человеку, беседовали, выясняли взгляды, изучали позиции, познавали интересы, помогали в каких-то вопросах. Отношения становились чуть ли не дружескими. И лишь тогда следовал рапорт начальству, а потом и разрешение на агентурную работу, на вербовку, на присвоение псевдонима. Некоторые соглашались сотрудничать без подписки, без документального оформления, некоторые вообще готовы были только устно предоставлять информацию. И оперативный работник с разрешения руководства шел на это. Хорошо зная психологию рождения агента, Бобков советовал встретится с ним на другой день после вербовки, оценить состояние, поддержать. И это впечатляло.
По инструкциям, принятым тогда в КГБ, работа с агентом должна была вестись только на квартирах. Квартиры были конспиративные (это собственность спецслужбы) и явочные (по договору с хозяином, в советское время часто бесплатно). На них и происходили встречи оперативных работников с агентами два-четыре раза в месяц. Но обстановка порой диктовала иное. Приехала в Москву группа из одной республики для демонстрации сепаратистских, националистических настроений. В этой группе - агент, он знает телефон оперработника в Москве. Он либо по телефону-автомату самую "горячую" информацию дает, либо где-то "накоротке" встречается с оперативником - на улице, в подъезде, в магазине, бывали случаи и в туалете.
Создание добротной агентурной сети требует не менее 5-10 лет. "Выращивание" агента - процесс сугубо индивидуальный, сложный, трудоемкий. Порой агент согласен работать только с одним оперработником, его "вырастившим". Уходит "опер" на повышение, становится начальником отделения, отдела, но по-прежнему работает со своим ценным агентом. Бывали ситуации, когда офицера КГБ направляли на работу в какую-то область, заместителем начальника местного управления. Но он периодически приезжал в Москву на встречу со "своим" человеком.
Бесстрастная статистика свидетельствует: за исключением северокавказских республик, две трети агентов "пятерки" были евреями. Вероятно, неистощимая социальная энергия, стремление сделать карьеру, хорошо обустроиться в этой жизни, так присущее людям этой национальности, толкали их к сотрудничеству с могущественным КГБ. Четверть агентов женщины, они-то природные искусницы. Их пленяла страсть к игре, к романтике и, конечно, к устройству своего будущего тоже.
Вот судьба. Одна из них влюбилась в объект разработки. И однажды поведала об этом своему наставнику из Пятого управления - столь доверительны были отношения. Что делать? Ситуация-то нелинейная.
- Любишь - борись за него, влияй! Пока-то он верно катится под статью. Тебе же не нужен муж под арестом.
И ведь повлияла. Отошел будущий супруг от диссидентских увлечений. До сих пор живут, не чая души друг в друге. А тайна жены стала тайной семьи.
После 1991 года в органах безопасности было проведено девять реорганизаций. Как утверждают ветераны КГБ, каждая реорганизация - это потеря 30 процентов высокопрофессиональных сотрудников и потеря 50 процентов оперативных возможностей. Потеря оперативных возможностей - это безвозвратная потеря агентуры, ибо с оперработником "уходит", как правило, и агент.
Воспоминания
(Филипп Бобков, эксклюзив)
"Всего по линии Пятого управления в Советском Союзе служило 2,5 тысячи сотрудников. В среднем в каждой области в "пятой службе" работало 10 человек. Оптимальным был и агентурный аппарат, в среднем на область приходилось 200 агентов".
Находкой Бобкова стало массированное использование агентуры на "бурлящих" территориях, в определенных социальных или национальных группах, чьи устремления и настроения представляли угрозу спокойствию, порядку или власти. К таким группам относились крымские татары, которые постоянно поднимали вопрос об автономии и суверенитете, выступали в Крыму и в Москве. Среди них плотность агентуры в Крыму доходила до одного агента на 100 человек. Причем и задача этим "массовым" агентам ставилась определенная: выходить на "связь" и давать информацию только в случаях назревания каких-либо экстремальных действий со стороны наблюдаемой категории граждан. Такая же массовая агентура, она же и агентура влияния, была и в Пригородном районе Осетии, где постоянно существовала угроза межнациональных столкновений. Эта угроза обернулась кровавым кошмаром лишь после развала Советского Союза и ликвидации вместе с КГБ и Пятого управления, которое долгие годы обеспечивало мир и покой на Кавказе.
Пятое управление здесь не уступало американскому ФБР и французской политической полиции. Остальные службы были просто на голову ниже. Ну разве мог профессионал "пятерки" безучастно воспринимать такую информацию о заграничных коллегах: "Французской полицейской разведслужбе (RG) вменено в задачу постоянно информировать высший эшелон власти о настроениях общественности. RG имеет своих агентов и осведомителей во всех департаментах Франции. Ежедневно они направляют донесения в центр, который их анализирует и готовит краткие обзоры для министра внутренних дел, главы правительства и президента страны. RG интересует отношение французов к различным правительственным мерам и реформам. Разведслужба обязана изучать новые явления, в том числе общественные. Сотрудники этой службы выполняют функции социологов, стремящихся глубоко анализировать ситуацию в обществе. Секцию "города и пригороды" в RG возглавляет философ Л. Бюи-Транг, которая разработала пятибалльную систему оценок "горячих" пригородов и кварталов. RG отслеживает ситуацию во взрывоопасных пригородах, в исламских организациях во Франции, в сектах, в благотворительных организациях, которые порой используются для "отмывания" денег. Настроение соотечественников в департаментах страны помогает анализировать соответствующая компьютерная программа".
Среди интеллигентов существовали настоящие фанатики идеологической борьбы с государством. Здесь были и борцы-одиночки, и приверженцы групповых действий. Конечно, Пятое управление наблюдало их пристально. И далеко не пассивно. Исходили из того, чтобы они чувствовали постоянное беспокойство, нервничали, делали ошибки. Здесь господствовал так называемый метод "массированного психологического воздействия". Планирование конкретной операции в русле такого метода оставалось уделом разработчиков, отличавшихся изощренным воображением и системным мышлением. И однажды человек в своем противостоянии власти, приблизившийся вплотную к статье 190-прим., вдруг замечал, что у него не клеится на работе, что как-то не складывается жизнь, число бытовых неурядиц стало критическим, от него отвернулись приятели и жить стало вообще неуютно. Стечение обстоятельств, но управляемых. Не все выдерживали. Были и локальные уколы, но причинявшие не меньшее беспокойство. П. Якиру, видному и весьма активному диссиденту, однажды из магазина "Березка" демонстративно доставили домой дюжину дорогих заграничных бутылок спиртного и коробку с редкими деликатесами от "какого-то иностранца". Жест - напоминание от Запада. А объект затих на неопределенное время.
Но, конечно, самое высокое искусство оперативной работы было в том, чтобы предотвратить возникновение антисоветских групп и преступных сообществ. А уж если они возникли, то не доводить дело до суда, а разложить их изнутри. На разных уровнях в КГБ постоянно жило противостояние административно-репрессивного подхода к противникам режима и профилактического, социально-психологического, ориентированного на размывание активных диссидентских групп и лиц. Ярким приверженцем последнего был Бобков, хотя и ему не удалось окончательно добиться торжества "мягко-разрушительного" творчества. Оперативному составу внушал постоянно: "Не доводите разработки до драматического конца. Если есть малейшая возможность остановить диссидентствующего "активиста" убеждением, психологически точным воздействием, продуманной профилактикой - используйте ее. Нужна не канцелярская фиксация действия, не силовые методы, а искусный процесс "размывания" враждебных группировок".
Как в случаях с "Памятью". Организация русских националистов во главе с фотохудожником Васильевым бешено эволюционировала к фашиствующему состоянию. А Пятое управление превратило ее в объединение, пекущееся о памятниках культуры, старины, православия. Методы превращения организации из одного состояния в другое - находка "пятой службы".
Ветераны вспоминают, как реагировал Бобков на операцию, предотвратившую угон самолета из Ленинградского аэропорта "отказниками"-евреями. Ленинградские чекисты провели ее мастерски. О замыслах угонщиков знали задолго. Их взяли с поличным, с оружием, за несколько минут до захвата самолета. Суду и адвокатам не оставили ни одного оправдательного мотива. И все же Бобков был недоволен: почему допустили, что они объединились в преступную группу, почему дали ей "выйти" на террористический акт? Вот если бы этого не допустили, то был бы высший класс оперативной контрразведывательной работы.
Но это в случае с терактом. А в "тихих" ситуациях, когда на антисоветском фундаменте объединялись интеллектуалы? Было дело с неким известным философом, лидером одной такой неформальной группы. Надо было ее "растащить". С каждым из "соратников" беседовали, убеждали. Вскоре одному из них на работе начали оформлять служебную поездку в Италию. "Соратники" увидели в этом свидетельство предрасположенности к нему властей. Другому "пришел" вызов из Израиля, что вызвало очередной всплеск подозрительности. С третьим решали вопрос о публикации его работ в издательстве "Мысль", что аукнулось волной зависти. Идейные нити, объединявшие "соратников", начали рваться, смещались интересы, распад был неминуем. Лучшие офицеры Пятого управления умели превращать человеческие пороки в такие добродетели, которые препятствовали произрастанию социально-ориентированных взрывов.
Работа нередко была на грани провокации. Но провокациям в 60-80-е годы ставили предел установками самого же КГБ. Оперативный работник знал, что если его агент, внедренный в террористическую группу, подталкивает ее к террору, к действиям, да еще по его указанию, то они оба попадают под уголовную статью. Ибо в ней есть понятия "организатор" и "пособник". Стоит доказать близость к этим понятиям, и дело становилось судебным.
Бобков с особым тщанием подходил к методам работы с антисоветскими группами. У людей его службы дешевые приемы типа "напоили и что-то подложили" не проходили. В оперативных делах он требовал от разработчиков нетривиальных ходов, но без нарушения уголовного кодекса. Он заставлял оперативных работников действовать в тесном контакте со следственным отделом КГБ и скрупулезно выполнять его требования по созданию доказательной базы, причем вещественной прежде всего.
Воспоминания
(Филипп Бобков, эксклюзив)
"Я тогда так задачу ставил: если осуждать человека, то не по показаниям других в отношении его или по его личным показаниям, а только на основании вещественных доказательств. А когда курировал следственное управление КГБ, требовал неукоснительно следовать этому принципу".
- Рецидивы 37-го года никогда не должны повторяться!
Произнося эту фразу, он скорее всего думал, что память о событиях 37-го года должна висеть над КГБ, как дамоклов меч.
Однажды он проводил совещание по делу одной организации. И его оперработник, докладывая ситуацию, возмутился требованием следователя к показаниям свидетелей: писать по установленной форме, под диктовку.
- Ну как же можно под диктовку, это фальсификация типичная. Каждый же видел свое, пусть и напишет, пусть коряво, но как он видел происшедшее,горячился оперативник.
- Это действительно так? - спокойно спросил Бобков.
Даже излишне спокойно. Все знали - это верный признак ярости.
Он глянул на начальника следственного отдела Волкова, потом на присутствующего здесь же следователя. От этого взгляда хотелось превратиться в невидимку.
- С таким мнением подполковник не может вести следствие. Решите, кто будет заниматься этим делом.
Несомненно, к провокации отношение у Бобкова было двойственное. Он принимал ее на грани оперативной игры, способной парализовать антигосударственную деятельность, но не принимал в следственных действиях. Эта двойственность была выстрадана опытом службы в органах безопасности при Абакумове, Серове, Шелепине, Семичастном, Андропове. И эта выстраданность на закате чекистской карьеры однажды испытывалась поручением родной партии.
Воспоминания
(Филипп Бобков, эксклюзив)
"В русле идей Зубатова ЦК КПСС предложило создать псевдопартию, подконтрольную КГБ, через которую направить интересы и настроения некоторых социальных групп. Я был категорически против - это была бы чистая провокация. Был разговор на пленуме, где я поставил вопрос: зачем КПСС должна сама для себя создавать партию-конкурента? Пусть рождение новой партии идет естественным путем. Но не убедил участников пленума. Тогда за это дело взялось само ЦК, секретарь партии занимался этим. Так они "родили" известную Либерально-демократическую партию и ее лидера, который стал весьма колоритной, даже скандальной фигурой на политическом небосклоне".
Судьбы. Михалыч
Диссиденты, инакомыслящие... Богатая, колоритная перипетиями судьбы группа интеллигенции. Сколько вышло их воспоминаний к сегодняшнему дню: Солженицын, Сахаров, Григоренко, Марченко, Амальрик, Алексеева, Буковский и много еще других. И их краска подсохнет на палитре истории. А мы обратимся к тому, чья диссидентская судьба оказалась туго повязанной с Пятым управлением и привнесла некий резонанс в деятельность КГБ. Не захотел он открыть свое имя, поэтому назовем его по отчеству - Михалыч.
При всей необычности это был типичный советский интеллектуал оппозиционного толка. От родителей - начитанность, образованность, кругозор. Единственный ребенок в семье заслуженных учителей - отец отмечен орденом за педагогические заслуги.
В 1952 году Михалыч учился на пятом курсе исторического факультета Московского университета. Когда он написал дипломную работу, на кафедре пришли в ужас от темы и трактовки. Тогда он за несколько дней написал другую, "проходную", и с блеском защитился.
Диплом историка, знание десяти языков, феноменальная память открывали ему любые двери в поисках работы. Но начинались трудовые будни, учрежденческая рутина - и ему становилось скучно. За место особо не держался, новое находил легко.
Главным делом для него оставалась историческая публицистика. Его первый литературно-исторический труд назывался "Рыцарь железного образа" о Феликсе Дзержинском.
Как-то незаметно он вошел в круг диссидентствующей молодежи, которую спустя десятилетия назвали шестидесятниками. Его темы разжигали интерес. Он писал о народовольцах, о Кирове, о Сталине, о репрессивной политике. Самой известной в диссидентских кругах стала его рукопись "Логика кошмара" - о репрессиях 37-го года. Тогда-то им и заинтересовалось КГБ. Занимался им офицер Пятого управления майор Станислав Смирнов, так его назовем.
Михалыч продолжал писать трактаты, фрондирующие друзья брали почитать, и тексты уже жили своей жизнью, ходили по рукам. В конце 70-х его арестовали за антисоветскую пропаганду. Суд приговорил к двухгодичной ссылке.
Бобков тогда спросил, больше обращаясь к себе, чем к Смирнову:
- Куда пошлем отбывать?
Он развернул карту, подумал и ткнул пальцем в город Киров. У него там был хорошо знакомый начальник областного управления КГБ. Позвонил, попросил помочь.
Помогли. Местное управление нашло квартиру для Михалыча (один военный уехал служить за границу), подыскало ему работу переводчика в каком-то техническом НИИ.
Михалыча Смирнов забрал прямо из зала суда, после приговора. На "Волге" привез домой, где ждала жена. Дал ему десять дней, чтобы пришел в себя. Дни эти пролетели как один. Перед отъездом с ним встретился Бобков:
- Видишь, как все получилось? Делай выводы. Зачем тебе подобные встряски?
Вечером Смирнов проводил его на вокзал и посадил в поезд до Кирова. Там Михалыча встретили, местный чекист показал квартиру. На следующий день он отправился устраиваться на работу. Началась немосковская жизнь.
Смирнов частенько приезжал в Киров к своему Михалычу. Это была его работа. Долгие велись разговоры про жизнь, про судьбу страны, про мировые угрозы и внутренние опасности. И однажды Смирнов предложил ему написать записку, где были бы все те мысли о глобальных вызовах Отечеству, что рождались в этих неспешных беседах.
Когда Михалыч изложил, из текста стало ясно - две главные напасти ожидают Советский Союз на рубеже веков: национализм и терроризм. Национализм может разломать державу, а терроризм добить ее. И систему мер против этих угроз Михалыч предлагал, мер государственных и общественных. Одним словом, предлагал стратегию против национализма, заглядывая в год 92-й из 82-го.
Сие сочинение Смирнов показал Бобкову. Тот распорядился:
- Оформить соответствующим образом и пустить "по команде".
И вдруг на записке Михалыча - резолюция председателя КГБ В. Чебрикова: начальникам управлений комитета, начальникам областных управлений... ознакомиться, взять на вооружение, выработать систему мер...
Записку взяли в работу, аппарат КГБ ориентировался на выводы Михалыча.
А Бобков скажет Смирнову:
- Пишите ходатайство в Верховный Совет о досрочном освобождении.
Пришла к Михалычу свобода, вернулся он в Москву, начал работать в институте переводчиком.
И вдруг новый скандал.
Все началось с того, что потянулся он к русофильским кругам. Те слоились вокруг обществ охраны памятников старины и культуры. Корифеями в тех кругах ходили поэты Сорокин, Куняев, публицисты Лобанов, Семанов, Проханов, кандидат наук, историк из МГИМО, скандалист Емельянов (его запомнили по известным в свое время строкам на майках: "Куришь, пьешь вино и пиво - ты пособник Тель-Авива").
И однажды в Москве появилась самиздатовская листовка об Александре Николаевиче Яковлеве. Бывший посол СССР в Канаде, он уже был секретарем ЦК КПСС. Листовка развенчивала его статью об истории и литературе, написанную в 1972 году, и его русофобские, антироссийские, прозападные взгляды. Листовка яркая, сочная, язвительная. Она стала самиздатовским явлением, передавалась из рук в руки, опускалась в почтовые ящики.
Яковлев пребывал в возбуждении. На поиски автора были брошены внушительные силы: сличали шрифты, копии от ксероксов, ставились задачи агентам.
Смирнов тоже получил необходимые ориентировки и образец этого творения. И когда он его прочитал, первая мысль: "Это Михалыч! Его стиль!"
Поехал к нему:
- Посмотри, кто бы это мог написать?
- Да я и написал.
- ?!
Ну, объяснились тогда, поговорили. Смирнов вернулся в Управление, доложил начальнику отдела.
- Пиши записку.
Бобков наложил резолюцию. Дальше дело не тронулось. А спустя пять лет председатель КГБ Крючков докладывал Генеральному секретарю партии Горбачеву о Яковлеве: агент влияния, прозападный политик.
Сейчас Михалычу 60 с лишним. Он на пенсии. Кое-что пишет, консультирует политические партии, фонды, комитеты. В основном по геополитике. Смирнов с ним перезванивается, поздравляет с днем рождения, с праздниками.
КГБ и партия: конфликт людей
и мировоззрений
Сегодня можно вполне определенно сказать, что КГБ видел процессы в стране лучше, чем партия. И благодаря агентурному аппарату, и вследствие близости к кричащим проблемам. Да, и отчасти из-за присутствия умных голов на социально опасных участках.
Мир стоял на пороге взлета информационных технологий, на которые элиты возлагали особые надежды в сфере влияния на людей. Пока Кремль спал, в стране возникло подпольное производство видеопродукции: энергичные "теневики" копировали и продавали зарубежные видеофильмы, видеоигры, видеопрограммы. Пятое управление неплохо представляло масштабы этого бизнеса, возможности его влияния. Здесь социологическая пропаганда в чистом виде, пропаганда образом жизни и технологиями была круто замешана на криминальной энергии. Мир уходил вперед, а власть жила прошлым.
И тогда Бобков ставит вопрос о создании отечественного производства видеомагнитофонов и видеозаписей. Со скрипом ЦК КПСС назначило комиссию, которую возглавил идеологический секретарь Михаил Зимянин. Известные люди, члены комиссии - министр связи, заместитель министра культуры, председатель Гостелерадио - все отвергли предложение КГБ: "Нам этого не надо. Пусть таможня и пограничники делают свое дело - изымают видеокассеты на границе". Через два года, когда председатель КГБ Андропов стал секретарем ЦК партии, эта комиссия собралась вновь и после дебатов передала вопрос о видеотехнике в Совет министров. Но и там его ждала нелегкая участь. В КГБ понимали: на информационном поле партия проигрывает борьбу за умы и настроения.
Воспоминания
(Филипп Бобков)
"Была встреча с известным писателем и журналистом Р. А. Медведевым. После того как предложения привлечь его к работе над историей нашей страны потерпели фиаско, а правоверные аппаратчики исключили его из партии, Медведев нигде не работал, ушел, так сказать, на "вольные хлеба". Его статьи начали появляться в зарубежной печати, книги - издаваться на Западе. Рой Александрович писал зло и нелицеприятно. Он становился не только своего рода знаменем антикоммунизма (хотя убеждениям социалиста никогда не изменял), но и удобной фигурой для тех, кто стал на путь борьбы с властями. К сожалению, встречи и беседы с ним сотрудников КГБ, предостерегавших от шагов, которые могут вступить в противоречие с законом, воздействия не имели. Положение осложнялось и тем, что Медведев язвительно высказывался о Брежневе и его окружении, а это порождало претензии к КГБ - нас обвиняли в либерализме. Находились и такие, кто нашептывал Л. И. Брежневу: "Вот каков ваш Андропов. Он чести руководителя государства не защищает, мирится с тем, что Медведев порочит вас".
Медведев начал издавать на Западе журнал "Политический дневник". Не помню, какое издательство занималось этим, но слыло оно антикоммунистическим. Я решил поговорить с автором. Хотя встреча состоялась на нейтральной почве, я не скрывал принадлежности к руководству КГБ, тем более что еще один сотрудник, участвовавший в беседе, был известен как официальное лицо. Я не стал обсуждать с Медведевым содержание его публикаций, спросил только, не шокирует ли его сотрудничество с антисоветским издательством. Он ответил:
- Но я имею дело и с издательствами компартий, в частности, с газетой "Унита".
- Сейчас не об этом речь...
Разговор был долгий и, с моей точки зрения, интересный. Я видел и слабость и силу логики собеседника, понял, где он прав, а где заблуждается. Для меня очень полезно было знать это. Результат встречи меня порадовал: Медведев прекратил сотрудничество с издательствами, не связанными с компартиями. "Политический дневник" вообще перестал выходить. Медведев имел дело теперь только с коммунистической прессой и стал заметно склоняться к "плюрализму в рамках социализма". А. Н. Яковлев определил это потом как дрейф в сторону от марксизма. Но Медведев, как показало время, вовсе не дрейфовал, он лишь принципиально не мирился с практикой построения социализма в СССР. Для меня же важнее всего было то, что Медведев стал сотрудничать с коммунистами Запада и теперь воздействовать на его нежелательные выпады можно было по другим каналам. Мы настаивали на необходимости работать с людьми и использовать их потенциал в идеологической работе".
Бобков возвел в принцип штучную работу с диссидентами. Максимум информации о характере, интересах, окружении, прожитой жизни. И индивидуальное влияние - встречи, беседы, убеждения. Ида Нудель, авторитет среди еврейских националистов, говорила соратникам: "Учитесь работать, как ЧК. ЧК бьется за каждого". Известна была установка Бобкова, которую он внушал офицерам управления: "Чтобы вам было ясно, в чем заключается ваша работа, надо всегда идти от противника. Где чувствуется его рука - там наше присутствие и должно быть".
Институты Академии наук имели частые контакты с западными исследовательскими центрами, которые искали в советской академической среде людей, способных стать их агентами, проводниками их идей. Понятно, что эти центры работали вместе со спецслужбами. Несомненной их удачей стал Поташов, старший научный сотрудник Института США и Канады. Прозевали его, хотя и не Пятое управление. Талантливый был политолог. Оказался в командировке в США и дал понять, что готов негласно сотрудничать. Политологи - публика понятливая, свели с ЦРУ.
Что спецслужба без агентов? Ноль. Работа с агентурой - основа спецслужбы, они глаза и уши ее, поставщики информации. В КГБ существовало понятие "силы и средства". Под силой подразумевался оперативный состав, под средствами - агентурный аппарат.
Работа с агентурой - самая сложная и самая главная для оперативного работника. В Пятом управлении не без участия Бобкова сложился свой стиль в воспитании агентов. Не один месяц присматривались к человеку, беседовали, выясняли взгляды, изучали позиции, познавали интересы, помогали в каких-то вопросах. Отношения становились чуть ли не дружескими. И лишь тогда следовал рапорт начальству, а потом и разрешение на агентурную работу, на вербовку, на присвоение псевдонима. Некоторые соглашались сотрудничать без подписки, без документального оформления, некоторые вообще готовы были только устно предоставлять информацию. И оперативный работник с разрешения руководства шел на это. Хорошо зная психологию рождения агента, Бобков советовал встретится с ним на другой день после вербовки, оценить состояние, поддержать. И это впечатляло.
По инструкциям, принятым тогда в КГБ, работа с агентом должна была вестись только на квартирах. Квартиры были конспиративные (это собственность спецслужбы) и явочные (по договору с хозяином, в советское время часто бесплатно). На них и происходили встречи оперативных работников с агентами два-четыре раза в месяц. Но обстановка порой диктовала иное. Приехала в Москву группа из одной республики для демонстрации сепаратистских, националистических настроений. В этой группе - агент, он знает телефон оперработника в Москве. Он либо по телефону-автомату самую "горячую" информацию дает, либо где-то "накоротке" встречается с оперативником - на улице, в подъезде, в магазине, бывали случаи и в туалете.
Создание добротной агентурной сети требует не менее 5-10 лет. "Выращивание" агента - процесс сугубо индивидуальный, сложный, трудоемкий. Порой агент согласен работать только с одним оперработником, его "вырастившим". Уходит "опер" на повышение, становится начальником отделения, отдела, но по-прежнему работает со своим ценным агентом. Бывали ситуации, когда офицера КГБ направляли на работу в какую-то область, заместителем начальника местного управления. Но он периодически приезжал в Москву на встречу со "своим" человеком.
Бесстрастная статистика свидетельствует: за исключением северокавказских республик, две трети агентов "пятерки" были евреями. Вероятно, неистощимая социальная энергия, стремление сделать карьеру, хорошо обустроиться в этой жизни, так присущее людям этой национальности, толкали их к сотрудничеству с могущественным КГБ. Четверть агентов женщины, они-то природные искусницы. Их пленяла страсть к игре, к романтике и, конечно, к устройству своего будущего тоже.
Вот судьба. Одна из них влюбилась в объект разработки. И однажды поведала об этом своему наставнику из Пятого управления - столь доверительны были отношения. Что делать? Ситуация-то нелинейная.
- Любишь - борись за него, влияй! Пока-то он верно катится под статью. Тебе же не нужен муж под арестом.
И ведь повлияла. Отошел будущий супруг от диссидентских увлечений. До сих пор живут, не чая души друг в друге. А тайна жены стала тайной семьи.
После 1991 года в органах безопасности было проведено девять реорганизаций. Как утверждают ветераны КГБ, каждая реорганизация - это потеря 30 процентов высокопрофессиональных сотрудников и потеря 50 процентов оперативных возможностей. Потеря оперативных возможностей - это безвозвратная потеря агентуры, ибо с оперработником "уходит", как правило, и агент.
Воспоминания
(Филипп Бобков, эксклюзив)
"Всего по линии Пятого управления в Советском Союзе служило 2,5 тысячи сотрудников. В среднем в каждой области в "пятой службе" работало 10 человек. Оптимальным был и агентурный аппарат, в среднем на область приходилось 200 агентов".
Находкой Бобкова стало массированное использование агентуры на "бурлящих" территориях, в определенных социальных или национальных группах, чьи устремления и настроения представляли угрозу спокойствию, порядку или власти. К таким группам относились крымские татары, которые постоянно поднимали вопрос об автономии и суверенитете, выступали в Крыму и в Москве. Среди них плотность агентуры в Крыму доходила до одного агента на 100 человек. Причем и задача этим "массовым" агентам ставилась определенная: выходить на "связь" и давать информацию только в случаях назревания каких-либо экстремальных действий со стороны наблюдаемой категории граждан. Такая же массовая агентура, она же и агентура влияния, была и в Пригородном районе Осетии, где постоянно существовала угроза межнациональных столкновений. Эта угроза обернулась кровавым кошмаром лишь после развала Советского Союза и ликвидации вместе с КГБ и Пятого управления, которое долгие годы обеспечивало мир и покой на Кавказе.
Пятое управление здесь не уступало американскому ФБР и французской политической полиции. Остальные службы были просто на голову ниже. Ну разве мог профессионал "пятерки" безучастно воспринимать такую информацию о заграничных коллегах: "Французской полицейской разведслужбе (RG) вменено в задачу постоянно информировать высший эшелон власти о настроениях общественности. RG имеет своих агентов и осведомителей во всех департаментах Франции. Ежедневно они направляют донесения в центр, который их анализирует и готовит краткие обзоры для министра внутренних дел, главы правительства и президента страны. RG интересует отношение французов к различным правительственным мерам и реформам. Разведслужба обязана изучать новые явления, в том числе общественные. Сотрудники этой службы выполняют функции социологов, стремящихся глубоко анализировать ситуацию в обществе. Секцию "города и пригороды" в RG возглавляет философ Л. Бюи-Транг, которая разработала пятибалльную систему оценок "горячих" пригородов и кварталов. RG отслеживает ситуацию во взрывоопасных пригородах, в исламских организациях во Франции, в сектах, в благотворительных организациях, которые порой используются для "отмывания" денег. Настроение соотечественников в департаментах страны помогает анализировать соответствующая компьютерная программа".
Среди интеллигентов существовали настоящие фанатики идеологической борьбы с государством. Здесь были и борцы-одиночки, и приверженцы групповых действий. Конечно, Пятое управление наблюдало их пристально. И далеко не пассивно. Исходили из того, чтобы они чувствовали постоянное беспокойство, нервничали, делали ошибки. Здесь господствовал так называемый метод "массированного психологического воздействия". Планирование конкретной операции в русле такого метода оставалось уделом разработчиков, отличавшихся изощренным воображением и системным мышлением. И однажды человек в своем противостоянии власти, приблизившийся вплотную к статье 190-прим., вдруг замечал, что у него не клеится на работе, что как-то не складывается жизнь, число бытовых неурядиц стало критическим, от него отвернулись приятели и жить стало вообще неуютно. Стечение обстоятельств, но управляемых. Не все выдерживали. Были и локальные уколы, но причинявшие не меньшее беспокойство. П. Якиру, видному и весьма активному диссиденту, однажды из магазина "Березка" демонстративно доставили домой дюжину дорогих заграничных бутылок спиртного и коробку с редкими деликатесами от "какого-то иностранца". Жест - напоминание от Запада. А объект затих на неопределенное время.
Но, конечно, самое высокое искусство оперативной работы было в том, чтобы предотвратить возникновение антисоветских групп и преступных сообществ. А уж если они возникли, то не доводить дело до суда, а разложить их изнутри. На разных уровнях в КГБ постоянно жило противостояние административно-репрессивного подхода к противникам режима и профилактического, социально-психологического, ориентированного на размывание активных диссидентских групп и лиц. Ярким приверженцем последнего был Бобков, хотя и ему не удалось окончательно добиться торжества "мягко-разрушительного" творчества. Оперативному составу внушал постоянно: "Не доводите разработки до драматического конца. Если есть малейшая возможность остановить диссидентствующего "активиста" убеждением, психологически точным воздействием, продуманной профилактикой - используйте ее. Нужна не канцелярская фиксация действия, не силовые методы, а искусный процесс "размывания" враждебных группировок".
Как в случаях с "Памятью". Организация русских националистов во главе с фотохудожником Васильевым бешено эволюционировала к фашиствующему состоянию. А Пятое управление превратило ее в объединение, пекущееся о памятниках культуры, старины, православия. Методы превращения организации из одного состояния в другое - находка "пятой службы".
Ветераны вспоминают, как реагировал Бобков на операцию, предотвратившую угон самолета из Ленинградского аэропорта "отказниками"-евреями. Ленинградские чекисты провели ее мастерски. О замыслах угонщиков знали задолго. Их взяли с поличным, с оружием, за несколько минут до захвата самолета. Суду и адвокатам не оставили ни одного оправдательного мотива. И все же Бобков был недоволен: почему допустили, что они объединились в преступную группу, почему дали ей "выйти" на террористический акт? Вот если бы этого не допустили, то был бы высший класс оперативной контрразведывательной работы.
Но это в случае с терактом. А в "тихих" ситуациях, когда на антисоветском фундаменте объединялись интеллектуалы? Было дело с неким известным философом, лидером одной такой неформальной группы. Надо было ее "растащить". С каждым из "соратников" беседовали, убеждали. Вскоре одному из них на работе начали оформлять служебную поездку в Италию. "Соратники" увидели в этом свидетельство предрасположенности к нему властей. Другому "пришел" вызов из Израиля, что вызвало очередной всплеск подозрительности. С третьим решали вопрос о публикации его работ в издательстве "Мысль", что аукнулось волной зависти. Идейные нити, объединявшие "соратников", начали рваться, смещались интересы, распад был неминуем. Лучшие офицеры Пятого управления умели превращать человеческие пороки в такие добродетели, которые препятствовали произрастанию социально-ориентированных взрывов.
Работа нередко была на грани провокации. Но провокациям в 60-80-е годы ставили предел установками самого же КГБ. Оперативный работник знал, что если его агент, внедренный в террористическую группу, подталкивает ее к террору, к действиям, да еще по его указанию, то они оба попадают под уголовную статью. Ибо в ней есть понятия "организатор" и "пособник". Стоит доказать близость к этим понятиям, и дело становилось судебным.
Бобков с особым тщанием подходил к методам работы с антисоветскими группами. У людей его службы дешевые приемы типа "напоили и что-то подложили" не проходили. В оперативных делах он требовал от разработчиков нетривиальных ходов, но без нарушения уголовного кодекса. Он заставлял оперативных работников действовать в тесном контакте со следственным отделом КГБ и скрупулезно выполнять его требования по созданию доказательной базы, причем вещественной прежде всего.
Воспоминания
(Филипп Бобков, эксклюзив)
"Я тогда так задачу ставил: если осуждать человека, то не по показаниям других в отношении его или по его личным показаниям, а только на основании вещественных доказательств. А когда курировал следственное управление КГБ, требовал неукоснительно следовать этому принципу".
- Рецидивы 37-го года никогда не должны повторяться!
Произнося эту фразу, он скорее всего думал, что память о событиях 37-го года должна висеть над КГБ, как дамоклов меч.
Однажды он проводил совещание по делу одной организации. И его оперработник, докладывая ситуацию, возмутился требованием следователя к показаниям свидетелей: писать по установленной форме, под диктовку.
- Ну как же можно под диктовку, это фальсификация типичная. Каждый же видел свое, пусть и напишет, пусть коряво, но как он видел происшедшее,горячился оперативник.
- Это действительно так? - спокойно спросил Бобков.
Даже излишне спокойно. Все знали - это верный признак ярости.
Он глянул на начальника следственного отдела Волкова, потом на присутствующего здесь же следователя. От этого взгляда хотелось превратиться в невидимку.
- С таким мнением подполковник не может вести следствие. Решите, кто будет заниматься этим делом.
Несомненно, к провокации отношение у Бобкова было двойственное. Он принимал ее на грани оперативной игры, способной парализовать антигосударственную деятельность, но не принимал в следственных действиях. Эта двойственность была выстрадана опытом службы в органах безопасности при Абакумове, Серове, Шелепине, Семичастном, Андропове. И эта выстраданность на закате чекистской карьеры однажды испытывалась поручением родной партии.
Воспоминания
(Филипп Бобков, эксклюзив)
"В русле идей Зубатова ЦК КПСС предложило создать псевдопартию, подконтрольную КГБ, через которую направить интересы и настроения некоторых социальных групп. Я был категорически против - это была бы чистая провокация. Был разговор на пленуме, где я поставил вопрос: зачем КПСС должна сама для себя создавать партию-конкурента? Пусть рождение новой партии идет естественным путем. Но не убедил участников пленума. Тогда за это дело взялось само ЦК, секретарь партии занимался этим. Так они "родили" известную Либерально-демократическую партию и ее лидера, который стал весьма колоритной, даже скандальной фигурой на политическом небосклоне".
Судьбы. Михалыч
Диссиденты, инакомыслящие... Богатая, колоритная перипетиями судьбы группа интеллигенции. Сколько вышло их воспоминаний к сегодняшнему дню: Солженицын, Сахаров, Григоренко, Марченко, Амальрик, Алексеева, Буковский и много еще других. И их краска подсохнет на палитре истории. А мы обратимся к тому, чья диссидентская судьба оказалась туго повязанной с Пятым управлением и привнесла некий резонанс в деятельность КГБ. Не захотел он открыть свое имя, поэтому назовем его по отчеству - Михалыч.
При всей необычности это был типичный советский интеллектуал оппозиционного толка. От родителей - начитанность, образованность, кругозор. Единственный ребенок в семье заслуженных учителей - отец отмечен орденом за педагогические заслуги.
В 1952 году Михалыч учился на пятом курсе исторического факультета Московского университета. Когда он написал дипломную работу, на кафедре пришли в ужас от темы и трактовки. Тогда он за несколько дней написал другую, "проходную", и с блеском защитился.
Диплом историка, знание десяти языков, феноменальная память открывали ему любые двери в поисках работы. Но начинались трудовые будни, учрежденческая рутина - и ему становилось скучно. За место особо не держался, новое находил легко.
Главным делом для него оставалась историческая публицистика. Его первый литературно-исторический труд назывался "Рыцарь железного образа" о Феликсе Дзержинском.
Как-то незаметно он вошел в круг диссидентствующей молодежи, которую спустя десятилетия назвали шестидесятниками. Его темы разжигали интерес. Он писал о народовольцах, о Кирове, о Сталине, о репрессивной политике. Самой известной в диссидентских кругах стала его рукопись "Логика кошмара" - о репрессиях 37-го года. Тогда-то им и заинтересовалось КГБ. Занимался им офицер Пятого управления майор Станислав Смирнов, так его назовем.
Михалыч продолжал писать трактаты, фрондирующие друзья брали почитать, и тексты уже жили своей жизнью, ходили по рукам. В конце 70-х его арестовали за антисоветскую пропаганду. Суд приговорил к двухгодичной ссылке.
Бобков тогда спросил, больше обращаясь к себе, чем к Смирнову:
- Куда пошлем отбывать?
Он развернул карту, подумал и ткнул пальцем в город Киров. У него там был хорошо знакомый начальник областного управления КГБ. Позвонил, попросил помочь.
Помогли. Местное управление нашло квартиру для Михалыча (один военный уехал служить за границу), подыскало ему работу переводчика в каком-то техническом НИИ.
Михалыча Смирнов забрал прямо из зала суда, после приговора. На "Волге" привез домой, где ждала жена. Дал ему десять дней, чтобы пришел в себя. Дни эти пролетели как один. Перед отъездом с ним встретился Бобков:
- Видишь, как все получилось? Делай выводы. Зачем тебе подобные встряски?
Вечером Смирнов проводил его на вокзал и посадил в поезд до Кирова. Там Михалыча встретили, местный чекист показал квартиру. На следующий день он отправился устраиваться на работу. Началась немосковская жизнь.
Смирнов частенько приезжал в Киров к своему Михалычу. Это была его работа. Долгие велись разговоры про жизнь, про судьбу страны, про мировые угрозы и внутренние опасности. И однажды Смирнов предложил ему написать записку, где были бы все те мысли о глобальных вызовах Отечеству, что рождались в этих неспешных беседах.
Когда Михалыч изложил, из текста стало ясно - две главные напасти ожидают Советский Союз на рубеже веков: национализм и терроризм. Национализм может разломать державу, а терроризм добить ее. И систему мер против этих угроз Михалыч предлагал, мер государственных и общественных. Одним словом, предлагал стратегию против национализма, заглядывая в год 92-й из 82-го.
Сие сочинение Смирнов показал Бобкову. Тот распорядился:
- Оформить соответствующим образом и пустить "по команде".
И вдруг на записке Михалыча - резолюция председателя КГБ В. Чебрикова: начальникам управлений комитета, начальникам областных управлений... ознакомиться, взять на вооружение, выработать систему мер...
Записку взяли в работу, аппарат КГБ ориентировался на выводы Михалыча.
А Бобков скажет Смирнову:
- Пишите ходатайство в Верховный Совет о досрочном освобождении.
Пришла к Михалычу свобода, вернулся он в Москву, начал работать в институте переводчиком.
И вдруг новый скандал.
Все началось с того, что потянулся он к русофильским кругам. Те слоились вокруг обществ охраны памятников старины и культуры. Корифеями в тех кругах ходили поэты Сорокин, Куняев, публицисты Лобанов, Семанов, Проханов, кандидат наук, историк из МГИМО, скандалист Емельянов (его запомнили по известным в свое время строкам на майках: "Куришь, пьешь вино и пиво - ты пособник Тель-Авива").
И однажды в Москве появилась самиздатовская листовка об Александре Николаевиче Яковлеве. Бывший посол СССР в Канаде, он уже был секретарем ЦК КПСС. Листовка развенчивала его статью об истории и литературе, написанную в 1972 году, и его русофобские, антироссийские, прозападные взгляды. Листовка яркая, сочная, язвительная. Она стала самиздатовским явлением, передавалась из рук в руки, опускалась в почтовые ящики.
Яковлев пребывал в возбуждении. На поиски автора были брошены внушительные силы: сличали шрифты, копии от ксероксов, ставились задачи агентам.
Смирнов тоже получил необходимые ориентировки и образец этого творения. И когда он его прочитал, первая мысль: "Это Михалыч! Его стиль!"
Поехал к нему:
- Посмотри, кто бы это мог написать?
- Да я и написал.
- ?!
Ну, объяснились тогда, поговорили. Смирнов вернулся в Управление, доложил начальнику отдела.
- Пиши записку.
Бобков наложил резолюцию. Дальше дело не тронулось. А спустя пять лет председатель КГБ Крючков докладывал Генеральному секретарю партии Горбачеву о Яковлеве: агент влияния, прозападный политик.
Сейчас Михалычу 60 с лишним. Он на пенсии. Кое-что пишет, консультирует политические партии, фонды, комитеты. В основном по геополитике. Смирнов с ним перезванивается, поздравляет с днем рождения, с праздниками.
КГБ и партия: конфликт людей
и мировоззрений
Сегодня можно вполне определенно сказать, что КГБ видел процессы в стране лучше, чем партия. И благодаря агентурному аппарату, и вследствие близости к кричащим проблемам. Да, и отчасти из-за присутствия умных голов на социально опасных участках.
Мир стоял на пороге взлета информационных технологий, на которые элиты возлагали особые надежды в сфере влияния на людей. Пока Кремль спал, в стране возникло подпольное производство видеопродукции: энергичные "теневики" копировали и продавали зарубежные видеофильмы, видеоигры, видеопрограммы. Пятое управление неплохо представляло масштабы этого бизнеса, возможности его влияния. Здесь социологическая пропаганда в чистом виде, пропаганда образом жизни и технологиями была круто замешана на криминальной энергии. Мир уходил вперед, а власть жила прошлым.
И тогда Бобков ставит вопрос о создании отечественного производства видеомагнитофонов и видеозаписей. Со скрипом ЦК КПСС назначило комиссию, которую возглавил идеологический секретарь Михаил Зимянин. Известные люди, члены комиссии - министр связи, заместитель министра культуры, председатель Гостелерадио - все отвергли предложение КГБ: "Нам этого не надо. Пусть таможня и пограничники делают свое дело - изымают видеокассеты на границе". Через два года, когда председатель КГБ Андропов стал секретарем ЦК партии, эта комиссия собралась вновь и после дебатов передала вопрос о видеотехнике в Совет министров. Но и там его ждала нелегкая участь. В КГБ понимали: на информационном поле партия проигрывает борьбу за умы и настроения.