Эдуард Петров. Паруса в океане

   Северо-восточный муссон обилен ливнями. Собственно, он - причина дождливого периода муссонных тропических широт.
   Финикийской флотилии суждено было пройти сквозь водяное ядро сезона. Вода сверху, вода снизу, и так много суток подряд. Хананеи приуныли. В Красном море они привыкли к плаванию у берега, а здесь вместо желанных устойчивых контуров - гигантские валы, пенистые гребни да нескончаемые дожди с ветром.
   - Куда нас затащил араб? - ворчали бывалые мореходы, забившись в трюмы.
   Болтун рассказывал очередную "правдивую" историю из жизни богов. Ахтой изобретал средство против ливийских тараканов, которые стали настоящим бедствием. Занесенные с Пунта, они стремительно размножались, пожирая и загрязняя продукты, одежду, и добрались даже до людей: обгрызали по ночам кожу вокруг ногтей.
   Мокрые паруса были постоянно наполнены ветром, но Альбатрос распорядился прибавить скорость, поэтому днем и ночью вздымались и опускались весла. Старый адмирал знал, какую опасность несет безделье вдали от берегов.
   Астарт греб, как всегда, в паре с Эредом. В ливень грести легче, чем в зной, но от воды у гребцов часто облезает кожа с ладоней. Рутуб, нахохлившись, сидел под конусом из овечьей шкуры и монотоннно бил в барабан деревянными колотушками.
   Впереди по курсу флотилии постепенно нарастал неясный шум, не похожий ни на рокот прибоя, ни на рев волн. Шум становился все отчетливей и всполошил мореходов на всех кораблях. Они высыпали из трюмов. Кормчие тревожно всматривались в волны. Гребцы бросили весла и хлынули к бортам.
   Вскоре все водное пространство вокруг кораблей бурлило и плевалось пеной. Множество крупных и мелких рыб носилось у самой поверхности, то и дело выпрыгивая. Казалось, здесь собралось все население океана и, забыв об извечной вражде, предалось буйному веселью. В клочьях пены, не обращая внимания на крутую волну и беспощадно хлеставший ливень, мелькали темные спины крупных животных - тюленей, небольших китов. Стремительно резали волну плавники акулы и тут же исчезали, уступая место бешеной пляске серебристой мелочи.
   Никто, даже арабский кормчий, не мог объяснить происходящего: просто очередная тайна океана. Мореходы схватились за снасти и гарпуны: подвернулся хороший случай пополнить запасы провизии.
   Анад зацепил крючком за извивающееся щупальце, усеянное бугристыми присосками, и, к удивлению всех, вытащил на палубу огромного кальмара. Океанский житель пялил на всех больше, по-человечьи разумные глаза и выпустил на доски клейкую лужу чернильной жидкости. Ораз с площадки Альбатроса вогнал остро отточенный гарпун в лоснящуюся спину кита. Трирему так тряхнуло, что адмирал, жрец и десяток мореходов свалились в воду. Их быстро выудили, а кит с обрывком толстого каната нырнул, и его больше не видели.
   Шум остался за кормой. Но оживление не покидало мореходов. Гребцы с энергией взялись за весла, и вдруг запел Саркатр. Он тоже греб, почти у носовой скамьи, в паре с пожилым Абибалом.
   В неприхотливой немногословной песне говорилось о крепких веслах и о еще более крепких спинах гребцов, работающих дни и ночи без устали.
   - Э-эх! Гре-би! - зычным возгласом заканчивал Саркатр каждую строфу, и вскоре несколько голосов вторило ему: "Э-эх! Греби!"
   Словно не было язв на ободранных ладонях, словно усталость не сводила судорогами плечи и спины - в людях проснулись новые силы, их пробудили песня, ритм и удивительное ощущение сплоченности. Пели все: и гребцы, и кормчие, и сидящие в трюмах. Шум ливня и ветра не был помехой. Голоса с каждой минутой звучали все с большей силой, уверенней и радостней. Мускулы обрели упругость. На лицах появились улыбки и воодушевление.
   И вдруг, словно сорвавшись с привязи, забился, запульсировал раскатистый голос Саркатра, пересыпав импровизацией тяжеловесный ритм песни гребцов. Рутуб встрепенулся, и барабанная дробь рассыпалась в сумасшедшем ритме, не ломая, однако, основного размера песни. Гребцы, не в силах усидеть, притопывали рьяно по лужам и орали во всю мощь легких. Впередсмотрящий Альбатроса стал подыгрывать на глиняной флейте, а на галере зазвенели струны арфы.
   Анад взволнованно всхлипнул и, бросил весло, устремился в пляс. Вскоре палуба заполнилась скачущими, вихляющимися финикийцами. Необыкновенное зрелище: океан, ливень и полуголые загорелые тела, выделывающие в бешеном темпе фантастические па. Голос мореходов, гром барабанов и щитов не затихали до тех пор, пока не прозвучал сигнал на полуденную молитву Ваалу.
   Ночью, укладываясь спать, араб долго молился своим богам, и вдруг объявил:
   - Штиль будет. "Отметный ветер" идет на убыль. Через месяц начнет дуть в разные стороны, не поймешь куда, а через два месяца начнется обратный рих ал-мавсим.
   Утром кончился дождь, небо прояснилось, и океан засиял яркими красками. Абсолютное безветрие заставило опустить паруса. Гребцы, обмотав ладони тряпьем, вновь взялись за весла.
   В этих водах было много акул, и свободные от дел мореходы били их острогами, хватали крючьями и ловили на рыболовные снасти. Мясо акул съедобно, но не всем оно по вкусу. Однако акула - не только мясо. Повара варили из плавников отличные студни, умельцы делали из позвонков замысловатые трости, из зубов - ожерелья наподобие пунтийских.
   Кроме того, в дело шла и шкура акулы - для полировки дерева и даже металлов. Из печени вытапливали рыбий жир для светильников.
   Скорпион изобрел новую забаву: выпотрошенную акулу бросали за борт и любовались, как она пожирает свои внутренности, плавающие на поверхности.
   Астарт увидел сидящего на воде альбатроса, крупную светлую птицу с темными крыльями. Вокруг шныряли акулы, а крылатый странник спокойно смотрел на корабли и пил океанскую воду.
   - Наверное, берег близко, - сказал Астарт.
   - Здесь, кажется, все по-другому, - откликнулся Агенор, - сто раз я наблюдал альбатросов, как они садятся на воду во время штиля. Здесь же... Трудно судить, близко берег или нет. Может быть, альбатросы вот так и проводят жизнь свою на воде, а не на берегу.
   Стайка летающих рыбок запуталась в такелаже и градом посыпалась на головы гребцов.
   - Макрели, - прошептал в сильном волнении Фага, свесившись с борта, клянусь чешуей Мелькарта, - золотые макрели!
   Круглоголовые рыбины гонялись за летающими рыбками, сверкая пурпурными спинами и золотистыми хвостами.
   Но полакомиться макрелями хананеям не пришлось: вся живность вдруг исчезла, и океан превратился в залитую солнцем пустыню. Матросы недоуменно смотрели на воду, сжимая бесполезные остроги и снасти. Болтун тут же уверенно заявил, что в океана макрели - не макрели, а обращенные в рыб грешники, которые неплохо соображают, когда их хотят поддеть на крючок.
   - Смотрите! - истошно завопил кто-то, но мало кто успел увидеть вал, стремительно накатившийся с востока.
   Сильный удар перевернул галеру и две последние биремы. Раскрытые трюмы остальных кораблей наполнились водой. И снова штиль, солнце, макрели и летающие рыбки. Хананеи, перепуганные непонятным явлением, спешили на помощь тонущим.
   - Одиночная волна, - сказал араб, - бывает такое в океане.
   Целый день и последующую лунную ночь исправляли повреждения от удара неожиданной волны. Сдавив с двух сторон бортами, поднимали по очереди перевернутые суда, выкачивали из трюмов воду.
   - Представляю, сколько жизней унесет эта волна, когда доберется до берега, - произнес Альбатрос.
   Араб впервые с уважением посмотрел на адмирала:
   - И вправду, для берега она опасней, но тебе же то неведомо?
   Альбатрос всячески старался расположить к себе арабского кормчего. Это ему удалось лишь тогда, когда пленник увидел магнитную стрелку. Он забыл обо всем: о гибели своих матросов, о пытках, о собственном предательстве. Порыжевшая от ржавчины стрелка в виде рыбешки, запаянная в стеклянном шаре со специальной прозрачной жидкостью, заворожила его. Альбатрос торжественно обещал отдать арабу драгоценное устройство, тайну финикиян, если тот честно приведет их в страну зинджей. Муссон муссоном, а опытный навигатор вдали от берегов да еще в незнакомых водах просто необходим.
   Араб не верил. Финикияне всегда хранили свои тайны больше, чем собственные жизни. А магнитная стрелка - первая тайна сынов моря. Никакой другой народ не имел подобного сосуда с магнитной стрелкой. А если кому из чужаков и приходилось видеть компас древних, то устройство его и пользование им все равно оставалось для него загадкой. Финикияне так и не раскрыли никому тайну компаса, похоронив ее вместе со многими тайнами под руинами своих государств. Однако слухи о магнитной стрелке расползлись по всему миру.
   Адмирал поклялся Мелькартом и арабским Илумкугом, что компас отдаст арабу. С этого момента у них установились приятельские отношения.
   Ахтой сидел на палубе и рассматривал тени от вбитых в доску гвоздей.
   - Великий Ра, Сияющий Ра, пощади мой жалкий разум, - шептал он, измученный и подавленный еще одной тайной природы, - почему твоя огненная ладья изменила свой вечный небесный путь?
   Земля в представлении египтян - плоское дно ящика, небо - сияющая крышка его. Солнце, бог Ра, совершает свой незыблемый путь по южной части небосвода, прячась на ночь в Царстве Мертвых. Каково же было удивление Ахтоя, когда при переходе экватора солнце вдруг оказалось над головой и его собственная тень уместилась между ступнями его ног. Когда же солнечный зенит и весь пояс эклиптики переместился к северу, Ахтой заболел: его дух и плоть не выдержали такого потрясения. По ночам его душили кошмары, голова разрывалась от сверлящей боли. "Выходит, путь Ра зависит от местонахождения человека? Боги, не карайте меня за сомнения! Может, Ра совсем на Ра! А творец Хнум создал мир совсем не таким образом, как мы думаем?"
   Ахтою вдруг вспомнилось учение о неделимых частицах сидонянина Моха. "Неужели этот безбожник древности был прав? Неужели Хнум создал нас не из глины на гончарном круге, а из невидимых атомов? А может, вовсе и не Хнум нас создал?" И Ахтой совсем пал духом.
   Жрец Ораз сладко потянулся у себя на тюфяке, с удовольствием зевнул и вылез на палубу. На глаза попался Ахтой. И Ораз принялся обращать египтянина в истинную веру.
   - Отрекись от своего Имхотепа! - потребовал он решительно и поставил перед Ахтоем статуэтку Мелькарта. - Или будешь поклоняться Ваалу хананеев, или полетишь к акулам.
   Ахтой, не слыша, не видя ничего перед собой, скорбно покачивал головой, и мысли его витали в мире атомов и мудрых истин.
   - Слышишь, египтянин?
   Египтянин болезненно скривился: что хотят от него эти люди?
   - Отрекись от своего Имхотепа!
   - Ты невежественный жрец, - сказал Ахтой, - твой мозг далеко отстал от твоих мускулов.
   - Я тебя...
   - Если я отрекусь от Имхотепа, это значит, я отрекусь и от Ваала. Непонятно? Сядь и слушай. Каждый народ поклоняется богам. Эти боги имеют разные имена, потому что народы имеют разные языки. Да будет тебе известно, что если я поклонясь Имхотепу, фенеху - Эшмуну, греки Аскалепию, то все мы чтим одно божество - бога медицины. Поклоняться твоему Ваалу, значит, поклоняться и другу его, Эшмуну, то есть Имхотепу.
   - ?!
   - Не понял. Начнем сначала. Ты, конечно, захочешь, чтобы я чтил твою богиню Астарту. Я чту богиню Хатор, этого достаточно.
   - Ты меня не обведешь!
   - Хатор, Астарта, Танит, Иштар, Анат, Афродита - это же разные имена единого женского божества.
   - Но Ваал!
   - Твой Мелькарт тоже есть у других народов в таком виде, в каком им открылся: Осирис, Ашшур, Мардук, Зевс.
   - Ты такой же безбожник, как и твой друг, но только говоришь по-другому.
   Ораз долго еще наставлял жреца истины. Но мысль о том, что каждый народ вправе считать свою религию истинной, с тех пор не давала ему покоя.
   Плавание продолжалось. Трудности множились, и им не было видно конца. Неизвестность, предстоящие беды все более пугали измученных мореходов. И не в одной голове затлела мыслишка: "А не повернуть ли назад?.."
   - Человеческие жертвы нужны, - в сотый раз объяснял Ораз адмиралу, и тот в конце концов согласился. Ибо неизвестно, что еще преподнесет океан, а Повелителя Кормчих нужно всегда иметь союзником.
   - Знаете, - сказал Болтун, садясь на скамью гребцов, - араб-то завел нас в преисподнюю. Мы уже в Царстве Мертвых. Я смотрел в морду одной акуле и понял, что вокруг нас не рыбы, а рефаимы.
   Болтуна избили, потому что никому не хотелось лишний раз слышать о Царстве Мертвых.
   Заход солнца сопровождался сказочной игрой красок. Расплавленное золото колыхалось на волнах зыби, переливаясь всеми оттенками багрянца, пурпура и освещенного светильником рубина. Огненная дорожка убегала к тонущему светилу, прерываясь лазурными блюдцами, там, где рыбы потревожили поверхность моря. Одинокий фаэтон, выкрашенный солнцем в яркий розовый цвет, пролетел высоко над мачтами, сильно и часто махая крыльями, словно копируя голубиный полет.
   - Ночевать он будет на земле, - сказал араб, смотря из-под ладони ему вслед.
   В сумерках матросы видели высоко в небе знакомые фигурки длиннохвостых фрегатов.
   - Самое большее через пять дней будет земля, верно? - спросил Астарт, и Агенор кивнул. Оба прекрасно знали, что полет фрегатов в сумерках лучший указатель направления к суше.
   Несмотря на штиль, крупные волны вздымали и опускали в глубокие провалы хрупкие суденышки. Ночь была спокойной. Гребцы мерно работали, разом вбирая в себя воздух и с шумом выдыхая.
   Скрипели весла, плескались волны, потрескивали факелы на носу и корме. Анад на посту впередсмотрящего отчаянно боролся со сном, стараясь не выпустить из поля зрения кормовой огонь триремы.
   На свет приплыли рыбы и множество змей. Сон моментально пропал. Анад с любопытством разглядывал извивающиеся ленты с плоскими, на манер весла, хвостами. Змеи старались не выходить из освещенного пятна, глотая беспечных рыбешек. Одной толстошеей полосатой змее попалась слишком крупная, но злодейка смело кинулась и укусила ее за брюшко. Остроголовая охотница вдруг раскрыла необъятную пасть и принялась заглатывать добычу с головы. В пятно света попала светящаяся прозрачная медуза. Змеи отплыли, медуза отстала и попала под весло.
   Анад опустил толстую снасть с голым крючком, и шустрая змейка тотчас обвилась вокруг, наполовину высунувшись из воды. У нее была красивая яркая кожа, усеянная поперечными черными и белыми кольцами...
   Через сутки опять вступил в свои права муссон. Мореходы задраили кожами весельные отверстия и предались долгожданному отдыху.
   Арабский кормчий, вытянув руки, определил количество "пальцев" от горизонта до известной ему звезды, едва угадываемой на посветлевшем небосводе.
   - Почти на месте, приплыли, - сообщил он адмиралу.
   Утро стремительно катило с востока, наполняя светом воздух и море.
   Альбатрос посмотрел на воду.
   - Но зелень моря говорит о глубине, а не о прибрежных мелях.
   - Зелень говорит не только о глубине, - возразил араб, - но и о жизни. Там, где нет ни рыб, ни ее живой пищи, - вода синяя, это пустыня морская. Там, где есть жизнь, - вода зеленая. Под нами как раз море жизни. Так что по зелени трудно судить о береге. Вот когда вода станет белой, тут не ошибешься - берег рядом.
   - Земля! - крикнул впередсмотрящий триремы.
   Вскоре темная полоска на горизонте приблизилась настолько, что стали различимы кроны кокосовых пальм.
   - Страна зинджей, - прошептал араб.
   - Скажи мне, кормчий, - адмирал стоял рядом с арабом и всматривался в берег, - может ли эта земля родить пшеницу?
   Старик сабей удивленно обернулся: странно, что в такой волнующий момент адмирал хананеев заговорил о пшенице.
   - Это мой последний вопрос, - объяснил хананей, - во время продолжительных плаваний мы всегда осенью пристаем к берегу и сеем пшеницу. Хананей не может без хлеба.
   - Если сейчас выращивать пшеницу или ячмень, соберешь одну солому, потому что слишком много воды с неба. Через два месяца начнется сухой сезон, тогда и сей. Эта земля родит любое зерно и любой плод, данный богами.
   На палубах выстраивались матросы в белых, праздничных одеждах. Из трюма триремы торжественно вышел Ораз в лиловой мантии. Араб забеспокоился.
   - Ты, старик, клялся своими богами и моими... - начал он.
   - Я сдержу клятву.
   В скалистые, усеянные рифами берега бились огромные валы океанского прибоя. Обильная пена металась меду волн, лепясь к камню и разбрызгиваясь хлопьями по обширной косе яркого кораллового песка.
   Ораз взмахнул рукой. Слаженный хор грянул древний гимн Мелькарту.
   - Прощай, сабей, ты помог нам. Пусть небо будет тебе домом, - адмирал склонил перед ним седую голову.
   Когда он поднял глаза на Ораза, пленник был уже принесен в жертву, исчез в кипящих волнах. Альбатрос сорвал с подставки компас и бросил в воду.
   Он выполнил клятву.
   Гимн славил Ваала и просил взамен дорогой жертвы покровительство небожителей, дабы счастье не покинуло сынов моря в их трудном деле.
   40. СТРАНА ЗИНДЖЕЙ
   Неистово ревели африканские пингвины, рокотал прибой. Низкое, тяжелое небо грозило обрушить на землю потоки теплого ливня. Лодка разведчиков Агенора пробиралась вдоль грозных скал, купаясь в брызгах прибоя.
   - Можно подумать, что Шартар-Дубина прячется в скалах, - сказал Анад, поражаясь тому, что в Ливии пингвины кричат ослиными голосами.
   В лодке сидело человек десять добровольцев. Астарт правил кормовым веслом.
   - Навались! - крикнул он и направил лодку в узкий проход, открывшийся в скалах.
   Среди скал появились купы раскидистых деревьев - мохнатые стволы, густой подлесок из кустарников и низкорослых деревцев с огромными перистыми листьями.
   Мореходы пересекли спокойную бухту (океанский вечный прибой остался за грядой скал) и вышли на берег. Рутуб и два матроса остались в лодке, остальные полезли по крутому откосу.
   С высоты утеса финикиянам открылась лесистая долина. Необозримое море зелени прерывалось зеркалами озер. Несколько травяных конусов приютилось на опушке пальмовой рощицы совсем неподалеку.
   - Должно быть, хижины, - сказал Астарт.
   - Слава богам, наконец-то люди! - воскликнул растроганный Фага. - Я было решил, что в стране зинджей нет ни одной живой души.
   Разведчикам предстояло подыскать удобное место для двух-трехдневного отдыха всех экипажей.
   Астарт поднял на конце копья яркий клочок ткани - сигнал флотилии, стоявшей под защитой каменистого островка, о том, что видит деревню. Несмотря на довольно большое расстояние, до них донеслись крики радости: деревня - это свежие овощи, фрукты, пальмовое вино, питьевая вода, мясо.
   Запомнив направление, Астарт и его спутники углубились в царство зелени и сразу же наткнулись на широкую тропу.
   Раскаты грома потрясли небо, хлынул яростный ливень. Лес наполнился густым неумолчным гулом. Хананеи упрямо шли вперед по щиколотку в воде, используя щиты вместо зонтов.
   Вскоре тропа исчезла - перед мореходами разлилось обширное болото, оказавшееся деревенской площадью. Несколько хижин смутно выделялось в сером плотном потоке струй. Мореходы бросились к ближайшей, но Фага вдруг вскрикнул и, наклонившись, стало что-то искать в мутной воде. Он медленно разогнулся, подняв со дна за руку неподвижное тело.
   - Женщина, - прошептал он и боязливо оглянулся.
   Труп был сильно порчен червями и сыростью, но все же можно было разглядеть груди и сильно вытянутые мочки ушей с раковинками вместо серег.
   Астарт заглянул в черный проем, одновременно служивший дверью и окном в туземной хижине: и здесь были трупы.
   Разведчики обыскали все селение, но не нашли ни одного живого человека. В последней, наполовину сгоревшей хижине наткнулись на свору объевшихся мертвечиной вислоухих красношерстных собак. Не в силах подняться, собаки скалили клыки и глухо рычали.
   Эред выудил в воде надломленную рогатку с длинным черенком и обрывком волосяной веревки.
   - Да, - подтвердил Астарт его догадку, - арабы. Египтяне надевают на рабов колодки, сабеи - вот такие рогатки на шеи, а руки привязывают к черенку.
   Ливень кончился внезапно, и солнце заискрилось в каплях, гирляндами повисших на листьях и рваных краях травяных крыш.
   Разведчики увидели остатки заброшенного размытого огорода и развалины каких-то сооружений.
   - Похожи на медеплавильные печи, - заметил кто-то.
   Вода медленно убывала, обнажая трупы, разбросанные сосуды из глины и заиленные долбленые колоды, неизвестно для чего предназначенные.
   - Чего тут еще ждать, - голос Анада вывел тирянина из задумчивости.
   - Да, конечно, - Астарт окинул последним взглядом невеселую картину, и солнечный, ослепительный блеск показался неуместным, - нужно возвращаться.
   После нескольких дней плавания вдоль обезлюдевшего побережья хананеи высадились в устье небольшой реки. Над манграми взвилась узкая лента белого дыма.
   - Люди! - заорал Анад. - Сигнальный дым!
   Разведчики брели по грудь в жидком иле, спеша, моля богов, чтобы путеводный дымок не исчез. Вокруг - островки из переплетений воздушных корней, деревья будто поднялись на ходулях, спасаясь от грязи. Пучеглазые рыбешки шлепались в тонкий слой воды над илом при приближении людей.
   Наконец выбрались на твердую почву и, оставляя в траве грязевые дорожки, устремились вперед, навстречу неизвестности.
   Зловещие звуки африканских тамтамов прогнали всю радость. Разведчики остановились, тревожно прислушиваясь. "А вдруг они примут нас за сабеев?" - пришло на ум многим из них. Грозная музыка джунглей надвигалась со всех сторон. Мекал увидел прямо перед собой сидящего на дереве чернокожего воина со страшно расписанным лицом.
   - А-а! - закричал юноша.
   Негр метнул копье. Кто-то из разведчиков упал. Со всех сторон появились дикие маски, расписанные белыми, красными и синими полосами. Хананеи, сбившись в кучу, отступали к манграм, прикрываясь щитами. Неожиданно Анад провалился в яму, не успев даже крикнуть. На дне ямы был вбит острый короткий кол, обмазанный чем-то липким и дурно пахнущим. Анад начал поспешно рыть ступеньки в стене, чтобы вылезти. Он панически боялся рассерженных ливийцев и благодарил богов, что не напоролся на кол. Выбравшись из ямы, он тут же провалился в другую, еще более глубокую и с кольями на дне, покрытыми водой. При падении он сильно повредил ногу. "Не выбраться!" - пронзила ужасная мысль. Анад похолодел: ведь никто не видел, куда он исчез.
   Боевой клич вырвался из сотен глоток. Хлюпающие, чавкающие звуки удалялись. Разведчики скрылись в мангровых зарослях. Над ямой склонился чернокожий воин в боевой раскраске. Негр и финикиец долгое мгновение разглядывали друг друга. "Ударит копьем", - подумал Анад, покрываясь холодным потом. Но ливиец подал руку. Анад растерялся. Когда финикиец выбрался из ямы, его обступило множество раскрашенных воинов.
   - Я не сабей, - сказал финикиец.
   Один из воинов, высокий и мускулистый, с ожерельем из змеиных голов на груди, что-то громко произнес и показал пальцем на пленника.
   "Убьют!" Анад решил дорого отдать жизнь. Он вырвался из кольца, встал в боевую стойку, прикрыв левый бок щитом, выставив вперед меч.
   Тот же воин указал копьем в сторону мангров и долго что-то говорил Анаду. Тот в конце концов понял, что путь для бегства открыт, и припустил во весь дух. Вдогонку ему не кричали и не свистели, как бы обязательно поступили цивилизованные хананеи.
   Узнав о приключении Анада, Астарт глубокомысленно заметил, что поступок ливийцев говорит о их разумности и доброте.
   41. МЕДУЗА
   Несколько дней и ночей плыли вдоль скалистых рифов, не рискуя приблизиться к берегу. Но издерганные, полуголодные люди требовали отдыха, и адмирал в конце концов согласился устроить лагерь на небольшом островке, поросшем буйным леском.
   Корабли пристали к берегу, утопив носы с патэками в густой прибрежной зелени, опутанной лианами и расцвеченной охапками и гроздьями ярких цветов. Настороженные, готовые ко всему, ступили на остров мореходы, обыскали его. И мирной, желанной музыкой зазвучали топоры, загудело пламя в кострах.
   Темнота стремительно окутывала море и берег, усиливая страх финикиян перед неизвестностью. Адмирал распорядился от каждого экипажа выделить часовых и расставить их по береговой линии острова, чтобы беда не могла нагрянуть нежданно.
   Астарт, Эред, Агенор и мореходы сидели у костра, стреляющего в небо искрами, с недоверием смотрели на котел, в котором варилось мясо морской черепахи. Фага нашел ее на отмели полуразложившейся, но уверял, что доведет до съедобного состояния. Правда, на кораблях еще оставалось зерно и вяленая рыба. Но рыба за многодневное плавание осточертела, да и от сырости в ней завелись черви. Зерно предназначалось для сева, и Альбатрос пообещал оторвать голову тому, кто посягнет не неприкосновенный запас. К их костру подошел злой, взвинченный Медуза, которому выпала доля быть старшим среди дозорных.
   - Кого вы послали в дозор? - едва сдерживаясь, проговорил он. - Кого?