Эдуард Петров. Паруса в океане

   Удары волн трепали Астарта, словно мокрый лоскут. Его напарнику-матросу удалось закрепиться в разбитом отверстии для весла. Они вдвоем пытались зашить пробоину кедровыми досками, расшибая пальцы в кровь.
   Из трюма вылез мокрый до нитки чиновник. Волна сразу же сбила парик. Чиновник вцепился в щетинистый пенек мачты и долго соображал, на каком из концов висит Астарт. В чиновничьем усердии он взял на себя то, что прочел в глазах жреца-карфагенянина: Астарта не должно быть. Взмах ножом - канат перерезан.
   - Астарт!
   Ларит услышала нечеловеческий вопль Эреда, заметалась по трюму. Карфагенянин взял ее за локоть, уговаривая успокоиться. Женщина стеганула безумным взглядом и, прижав ребенка к груди, выбежала на палубу.
   - Астарт! Мой Астарт" - закричала в исступлении Ларит.
   Эред, скользя и падая, гнался за обезумевшим от страха чиновником...
   Ребенок жалобно пищал, захлебываясь...
   - В трюм! Быстро! - орал кормчий.
   - Где мой Астарт?!
   Ее радость, ее опору в жизни, саму жизнь - все в один миг поглотила злобная стихия. Молнии с шипением исчезали в бешеных волнах.
   - Где мой муж?
   Ларит вырвалась из рук кормчего, не видя ничего из-за струившихся по лицу волос. "Ваал, ты требуешь жертву?.. Ты всегда берешь самое дорогое!.. Ты не успокоишься, если не возьмешь, если возьмешь не то..."
   Астарту удалось схватиться за канат, который волочится за каждым судном специально для упавших за борт. Взлетая на гребень волны, он увидел в сверкании молний женскую фигуру с поднятым к небу ребенком. Весь ужас, всю боль Астарт вложил в вопль, но было поздно... И снова молнии, клокочущая бездна, мрак.
   27. БОГИ И ЛЮДИ
   Очередная гавань на их пути. Скрип сходней, гром разноязычной брани, завывания торговцев.
   Уже нет с ними Эреда - скрывается где-то, боясь кары за изувеченного чиновника. Астарт, раздавленный горем, все же нашел в себе силы, позаботился о нем: послал через знакомых купцов деньги и добрый совет добраться до Левкоса-Лимена, где и хананеев много и от Карфагена далеко: карфагенские власти силы не имеют...
   Безучастная ко всему женщина стояла на галечном берегу с узелком в руках. Астарт, закрыв лицо руками, сидел у ее ног.
   - Меня ждут... - потерянный, леденящий голос.
   Астарт взорвался:
   - Тебе мало?! Мало наших бед? - Он вскочил, сжав кулаки. - Я тебя убью, но ты меня не покинешь...
   - Я принесла жертву... Я вернула тебе жизнь... - тусклый голос, пустой взгляд, - и боги...
   - Не хочу о богах!
   - Меня ждут...
   - Ларит!..
   - Богиня зовет... я рождена в храме...
   - Ларит, о Ларит!..
   - Не может быть жрица женой, не смогла быть матерью...
   Она медленно пошла к причалу.
   - Ларит! - нечеловеческий крик заставил ее обернуться. Лицо ее неузнаваемо исказилось, губы дрожали. Астарт никогда не видел ее такой некрасивой, чужой... Она подавила стон, готовый сорваться с ее уст, и бросилась к поджидающей ее галере. Взбежала по крашеным сходням - их тут же убрали.
   Гребцы, повинуясь сигналу кормчего, навалились на весла.
   Финикиец глухо зарычал и выхватил меч.
   - Ненавижу жрецов! - лезвие рвало песок и галечник, высекая искры. Ненавижу богов! Проклятую жизнь!.. - Он поднял лицо к небу и заорал, потрясая мечом: - О Мелькарт, баран с рыбьим хвостом! Я плюю в твои жадные глаза! И ты, злая баба, Великая Мать!.. И все вы небожители - Адонис, Эшмун, все благостные боги и боги зла - слушайте! Я отрекаюсь от вас! Я буду жечь храмы и убивать жрецов. Нет у меня богов! Я сам себе бог!
   Побледневший Ахтой схватил его за руку.
   - Ты безумствуешь!
   - Ты тоже жрец! Проклятое отродье! - Астарт взмахнул мечом.
   - Да, я жрец, но бога, который был человеком.
   Астарт выронил меч. В ушах стоял ее голос. С диким воплем финикиец упал лицом в галечник.
   - Был человеком... - Ахтой ссутулился над неподвижным телом. - На небесах ему, видно, несладко. Человек рожден страдать.
   Тоскующие крики чаек вторили его мыслям.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. АРАБЫ В ЛИВИИ
   28. ПОДАРОК ИСТОРИИ
   Вершина финикийских мореходов - их плавание вокруг Африки в начале VI в. до н.э. Но прежде времени они прошли долгий путь развития от кочевников-скотоводов до всеми признанной нации сынов моря. Истории была благосклонна к орде кочевников, переваливших через Ливанский хребет и увидевших море. Шло время. Росли города. Бывшие кочевники познали прелести оседлой жизни. Горные долины Ливана покрылись пашнями и садами. Ячмень и пшеница, виноград и маслины - вот что стало заботой вчерашних скотоводов. Многие из них связали свою жизнь с морем: море обильно рыбой, бухты полны тюленей, а торговля с Израилем, Иудеей, Египтом приносила огромные богатства, хотя предметом экспорта были пока только ливанский кедр и пшеница. На месте рыболовецких деревушек возникли столицы княжеств и держав. Так вырос Тир, так появились Библ, Сидон, Угарит...
   В дофиникийское время на море владычествовал Крит. Критяне дали народам Средиземноморья пиренейское олово, расчистив тем самым дорогу бронзовому веку. Неизвестно, как бы сложилась судьба финикийских государств, если бы не несчастье, обрушившееся на ионические народы. Грандиозное переселение северных греческих племен на юг буквально смело южно-греческие островные государства [по другим данным критская цивилизация погибла в результате землетрясения]. Ионические племена, в свою очередь, хлынули в Переднюю и Малую Азию, докатились до Египта, встретили сокрушительный отпор и обосновались на средиземноморском побережье между Египтом и Финикией. Пришельцы получили название филистимляне, а завоеванным землям дали имя Палестина.
   Эпоха морского владычества Крита завершилась. Зияющую брешь поспешили заполнить финикияне. Они явились прямыми наследниками критян и монополизировали морскую торговлю на целых семь столетий, пока развивающийся гений эллинизма не вытеснил их навсегда. Своеобразным подарком истории в полной мере воспользовался Тир, позже - его дочерняя колония Карфаген. Они захватили всю торговлю с Иберией. Сидон и Гебал (Библ) довольствовались Египтом и Эгейским морем.
   Каприз истории вознес финикийского купца на небывалую высоту. Даже цари Финикии не гнушались торговать. Мало того, вначале торговля вообще была монополией царей. Цари или кто-нибудь из царского рода были, как правило, верховными жрецами. Таким образом, финикийскими государствами и колониями заправляли цари-купцы, а в храмах прославляли богов жрецы-купцы. Господином Финикии стал купец, больше похожий на пирата, чем на почтенного негоцианта. Финикийский купец, прославленный Гесиодом и Гомером, хитроумный и пробивной, как Одиссей, воинственный, как викинг, работоспособный, как мул, бессовестный, как сатана, и фанатичный, как иудейский пророк, - все в нем отвечало духу времени. Он был создан историей, как недостающее звено бесконечной цепи.
   Финикийские корабли бороздили все известные древним моря. Первыми после критян они вышли за Гибралтар в Атлантику, проникли в Индийский океан, освоили Красное море, сумев договориться с арабами о сосуществовании на торговых дорогах в Индию, Бахрейн, Цейлон.
   Фараоны Египта пристально следили за красноморскими делами. Они всеми мерами стремились удержать в своих руках торговлю с легендарным Пунтом, дорогу к берегам которого проложила царица Хатшепсут еще в те времена, когда предки финикиян доили коров и пасли овец. Финикияне, обосновавшиеся на юге Аравии и захватившие торговлю Египта с Аденом, пытались сокрушить египетскую навигацию в Красном море. Нехо II посылал военный флот с карательными целями против финикиян и против арабов, их компаньонов. Торговая война закончилась поражением семитов - арабов и финикиян. Пунт остался монополией фараонов, но не более. Египет так и не смог захватить торговлю с Аденом, этим крупнейшим транзитным пунктом древних торговых путей. Индия тем более осталась недосягаемой для египетского купца.
   Потерпев поражение в азиатских войнах, Нехо рьяно взялся за внутренние дела. Расширение торговли с Пунтом - вот что, по мнению Петосириса и прочих вельможных советников, способно было заменить Аден с его индийскими товарами. Может, Ливия прячет за своими рифами и манграми земли побогаче Пунта и Малабара? Как знать, во всяком случае фараон пожелал иметь такие земли. Кто же будет искать их? Конечно финикияне, славящиеся своей неприхотливостью в дальних походах и пронырливостью прирожденных торгашей. Тем более на службе фараона - целый финикийский военный флот.
   Так история еще раз улыбнулась финикийскому купцу-мореходу, ибо Великое Плавание вокруг Африки - улыбка судьбы. Сами финикияне никогда бы не додумались до столь фантастического предприятия. Они были слишком деловыми людьми, чтобы не видеть всю сомнительность задуманного при небывалом риске к тому же. Финикияне никогда и нигде не плавали ради открытий или романтики странствий. Всюду их таскала за собой необходимость, в их паруса дул ветер коммерции или войн, которые для них также являлись сферой коммерции.
   Итак, история благословила финикиян на подвиг, которому долгое время отказывались верить даже самые просвещенные умы человечества.
   29. ЛЕВКОС-ЛИМЕН
   Блеклое, прозрачно-бирюзовое море. Глиняный город. Зной. Пыль.
   В тени глинобитных стен - куры с раскрытыми клювами. Ни дерева, ни кустика. Сплошной массив серых плоских крыш, подбирающихся к самому краю. И над всем - неумолимое, истязающее солнце. Всюду солнце, его лучи зарылись в песок и жарят ноги жителям Левкоса-Лимена, сквозь стены наполняют неприхотливые жилища сонной духотой, пронизывают морскую толщу, теряясь в коралловых джунглях.
   Ни звука во всем городе, все живое оцепенело, взирая на мир летаргическими глазами. Даже упорный ветер пустыни хамсин, как ни удивительно, затих на день-два, будто сраженный солнечным зноем.
   Но вот затявкала где-то собачонка, заплакал малыш - первые предвестники вечернего оживления. На постоялом дворе проснулся какой-то матрос и огрел Вселенную бранью. Появились рабы-водоносы, поливальщики улиц и кухонные слуги с охапками кизяка для ночных пиршественных очагов.
   На постоялом дворе загремели черепками и послышались громкие возбужденные голоса:
   - Да перенесут мне боги глаза на затылок, если вру! - Морской бродяга с массивной серьгой в ухе и с глубоким шрамом через лицо медленно наливался гневом. - Сам видел! Когда Астарт поднял меч на Верховного жреца Тира, небо вдруг треснуло пополам, ударила молния, и парень превратился в мышь!
   - Держи глаза, они уже на затылке. - Астарт лежал на кошме в самом углу обширной трапезной, заложив руки за голову.
   Матрос со шрамом затравленно оглянулся, еще никто не сомневался в правдивости волнующей истории про мышь. Для пущей важности он разбил кувшин.
   - Ты, уважаемый, ударься лучше головой, - посоветовал Ахтой совершенно искренне. Шум всегда раздражал мудреца, а пустая болтовня лишала его философской выдержки.
   Матрос задохнулся от гнева и удивления и разразился столь виртуозной бранью, которую могла породить только глотка финикийского морского волка. Разве можно смолчать, когда финикийца оскорбляет какой-то египтянишка, притом жалкий и тощий, как цыпленок. Можно было бы стерпеть - куда ни шло, - если бы не поверил в его слова кто-нибудь другой, ну хотя бы тот босяк, что валяется в углу - сразу видно: хананей до кончиков пальцев, правда обросший, словно мемфисский жулик. Но спустить египтянину?..
   - Выходи, будем драться! - Матрос выволок Ахтоя на середину дворика. - Выбирай: ножи, мечи, кулаки!
   Астарт смотрел на обоих, стараясь заразиться веселостью, воцарившейся в корчме, но пустота раздирала сердце. Его насмешливый тон был не менее фальшив, чем история о мыши. И когда он улыбался, Ахтой в ужасе закрывал глаза и терял нить размышлений.
   - Кулаки, - выбрал жрец истины, - сначала я ударю, потом ты.
   Все матросы, лежавшие на кошмах и циновках, захохотали. Грузный, просоленный ветрами морской волк и тщедушный сутулый лекарь, похожий на мумию, степенно вышли на середину двора.
   Матрос набычился. Ахтой медленно обошел вокруг него раз, второй. Нетерпение зрителей нарастало.
   Хозяин постоялого двора поманил Астарта рукой и, когда тот подошел, сказал:
   - Саргад Альбатрос тебя ждет, парень.
   Матрос обливался потом, а Ахтой все медлил.
   - Бей! - не вытерпел матрос.
   Ахтой с любопытством разглядывал его волосатый живот и вдруг несильно ударил сухоньким кулачком в солнечное сплетение.
   Матрос охнул и прошептал:
   - Братцы... ничего не вижу.
   - Ложись спать, к утру пройдет, - посоветовал ему Ахтой.
   Астарт вышел в раскрытые рабом ворота...
   - Приветствую тебя, адон Саргад из рода Альбатросов, - Астарт слегка поклонился.
   Могучий седовласый старец ударил в ладоши. Из полутьмы комнаты неслышно выскользнула рабыня.
   - Зажги светильник!
   Он заметно сдал с тех пор, как в последний раз видел его Астарт: постарел, поседел, лицо изрезали морщины, но фигура сохранила стройность, а руки - силу.
   При свете благовонных плошек старец не спеша разглядывал посетителя.
   - Приветствую тебя. Астарт - твое имя? Так мне передал корчмарь.
   Рабыня принесла молодое пальмовое вино, и оба финикийца сели за низенький столик из красного дерева.
   - Ты просишься с нами, - сказал старец, но все экипажи давно набраны. И кто ты такой - никому не ведомо.
   - Ты меня сделал кормчим, адон Саргад, - Астарт убрал густые волосы и показал серебряную серьгу с дельфином.
   - Мальчуган на плоту? - удивился старый моряк. - В тирской луже?
   - Значит помнишь, я рад.
   - Но я о тебе ничего не слышал как о кормчем, а бунтари на моих кораблях долго не держатся: или становятся покорными, или сбегают.
   - Я тебе, адон, ничего не обещаю. Моя ненависть всегда со мной, и боги перед ней бессильны. Я прошу взять меня и моего друга в один из твоих экипажей.
   - Кого же ты ненавидишь?
   - В мире всегда достаточно зла...
   - Значит, не только ты, но и твой друг, лекарь-мемфисец?
   - Ты хорошо осведомлен, адон.
   - Лекаря я могу взять. Но ему придется немало потерпеть из-за своей красной кожи. Наши ребята не любят египтян после карательных походов фараона, хотя мы и служим фараону. Слышал, сколько наших соплеменников погибло у Блаженного острова? Целый квартал хананеев обезлюдел... Попытайся убедить любого из моих кормчих, что ты им нужен.
   - Я согласен простым гребцом.
   - Э-е, братец, кормчим тебя никто и не думает брать. Моли богов, чтоб нашлось место на скамье гребцов. В нашем плавании любой человек ценность. У меня гребцами свободные мореходы, рабов на борту не будет.
   - Сколько кормчих?
   - Ровно семь, священное число далекой родины. Ты найдешь их в шатре на берегу у верфи. Да помогут тебе боги.
   "Старик просто хочет испытать меня, - подумал Астарт, подходя к ярко освещенному изнутри шатру, - не может же он так просто швыряться кормчим, желающим пойти хоть матросом".
   Астарт вошел в шатер. Вокруг шеста-опоры сидели на циновках знаменитые кормчие, их любимые помощники. Все пили вино и наслаждались морскими историями, которыми всегда набиты головы истинных хананеев. На вошедшего никто не обратил внимания.
   Астарт молча разглядывал титанов Красного моря: обветренные, сожженные солнцем физиономии, носатые, решительные, бесшабашные. На некоторых - печать ростовщической хитрости.
   И словно жемчужина в россыпи щебня - приятное умное лицо с твердым открытым взглядом. Такой взгляд обычно не нравится людям, у которых есть что прятать за душой. Почти все кормчие были массивны, могучи, огромны, с непропорционально развитыми мускулами, обросшие жирком. Этот же человек был будто изваян искусной и утонченной рукой.
   Астарт бесцеремонно уселся на циновку, заставил потесниться мореходов.
   Пока он наливал в чей-то пустой кубок и медленно пил, разговоры затихли, и все с недоумением смотрели на незнакомца.
   - Господа кормчие, - произнес Астарт, но смотрел только в понравившееся ему лицо, - не судьба привела меня сюда, я сам пришел...
   В наступившей тишине откуда-то прилетели звуки систра. Незнакомый голос отодвинул вдруг и кормчих, и шатер, и весь город куда-то во мрак.
   Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
   Хоть продержите целый день в болоте!
   Хоть в Сирию меня плетьми гоните...
   Астарт провел ладонью по лицу.
   - Господа кормчие...
   Хоть в Нубию дубьем,
   Хоть пальмовыми розгами в пустыню...
   - Мне нужно выйти в море с вами... кто из вас согласится взять меня?
   Астарт хотел рассказать, что он на кораблях не новичок, что на него можно положиться в любом деле.
   В ответ прозвучал идиотский смех, поразительно напоминавший ослиный рев: кормчий с перебитой переносицей хохотал, обхватив огромный живот могучими руками с нанизанными на них такими же могучими браслетами.
   - А я-то думал... не могу... вельможа объявился!
   - Видал нахалов, но...
   - В шею!
   Сквозь негодующие крики и хохот кормчих с трудом пробилось:
   На увещеванья ваши не поддамся.
   Я не хочу противиться любви...
   - Замолчите! - закричал Астарт, вспыхнув яростью. - Вы считаете, что вправе плюнуть незнакомцу в лицо, потому что он проситель?
   - Я ему шею сверну, - с циновки поднялась мускулистая глыба с пунтийским кольцом в носу.
   Астарт шагнул навстречу поднявшемуся. Тот не ожидал такой прыти от незнакомца, отпрянул, запнулся, упал. Астарт вырвал из земли шест, на котором держался шатер, и, пока купол медленно оседал на головы кормчих, выбежал наружу.
   На крики кормчих и их помощников явился сам Саргад Альбатрос с рабами и факелами. Не вмешиваясь, он некоторое время наблюдал, как Астарт расхаживал по опавшему шатру и молотил барахтавшихся титанов моря кулаками. Один из кормчих, тот, что хохотал, как ишак, вспорол ткань кинжалом и вылез было на чистый воздух, но Астарт отобрал у него кинжал и пинком загнал обратно в дыру.
   - Адон Саргад, - Астарт подошел к старцу, - твои кормчие, может, и искусные мореходы, но плохие люди. Им давно не мяли бока, и они возомнили невесть что. Теперь, конечно, не возьмешь меня.
   - Уберите это, - приказал Саргад, и рабы, вытащив колышки, унесли то, что осталось от шатра.
   Взорам собравшихся открылось удивительное зрелище: те, кого почитали господами торговых путей от Адена до Левкоса-Лимена, валялись в винных лужах. Некоторые стонали, прикладывая к головам пригоршни грязи. Но вот в общей массе кормчих приподнялась странная фигура с корзиной на голове. Кормчий отбросил корзину, и Астарт узнал в нем того хананея, который ему сразу так понравился.
   - Сколько вина пропало, - сказал тот с сожалением, окинув быстрым взглядом всю картину. И, не в силах сдержаться, рассмеялся.
   - Адон Агенор! - прозвучал властный голос Альбатроса. - Это ваш человек? - он ткнул пальцем в грудь Астарта и, не дожидаясь ответа, приказал: - Посадите его в трюм на цепь и держите, пока не выйдем в море.
   - Будет исполнено, адон Саргад. - Кормчий с достоинством поклонился, затем посмотрел на Астарта, словно говоря: "Слышал? Так чтоб без фокусов. Иногда и цепь - дар божий".
   30. СОЮЗ ОТВЕРЖЕННЫХ
   Судно было собственностью адона Агенора. Астарту понравилось все, кроме резной рожи патека на носу.
   Особенно поразил его подбор экипажа. Обычно финикийские кормчие стараются завербовать "самых-самых", то есть выделяющихся среди прочих силой или умением. На палубе Астарт увидел несколько матросов, явно не обладающих ни тем, ни другим.
   - Анад Охотник, - кормчий указал на жидковатого паренька с длинной шеей и ногами-тростинками.
   - Неужели он так удачлив, что его зовут Охотником?
   - Наоборот. Звери всегда торжествуют, а его приходится всегда выручать то из ловчей ямы, то из мангрового болота. А чаще просто избивают охотники, которым он портит охоту.
   Анад подошел к ним, поздоровался. Ни тени обычного у других подобострастия перед кормчим. Только почтение. Астарта удивило лицо Анада: комичный мясистый нос, огромный, словно чужой, рот, и совсем не юношеские, с грустинкой глаза.
   - Это ты отвозил кормчих Альбатроса? - глаза Анада вдруг заискрились улыбкой, и весь он превратился в мальчугана из скоморошьего балагана.
   - Ахтой будет рад узнать, что на свете есть более тощие, чем он, улыбнулся в ответ Астарт.
   Адон Агенор потрепал Охотника по плечу:
   - Говорят, ты глотаешь камни, чтобы ветер не сдул тебя с палубы?
   Моряк с кистью в руке поскользнулся на свежевыкрашенной плахе и с шумом шлепнулся.
   - Это Саркатр, - сказал адон Агенор, - узнаю по звуку: всегда громко падает.
   - Ну если Фага брякнется, зажимай уши, - засмеялся Анад, - пойдет такой треск, что весь Левкос-Лимен помрет со страху.
   Саркатр, недовольно хмурясь, разглядывал собственный бок, запачканный в ярко-желтую краску. Это был далеко не молодой плотный финикиец с густой проседью в темных волосах и бороде.
   Повар Фага, человек очень подвижной, несмотря на чрезмерную полноту, поздоровался с кормчим и Астартом и, вытащив из ножен устрашающих размеров нож, ни слова не говоря, принялся соскребать с Саркатра густой слой краски.
   Еще несколько матросов работали со снастями и обивали медью концы длинного рея. Под лучами солнца на досках пузырилась смола. Астарт подцепил на палец янтарную каплю и удивился:
   - Не кедр?!
   - Нет, Местная акация. Здесь на берегах Нижнего моря, как зовут северяне, и кедровой щепки не найти.
   - У Альбатроса суда тоже из акации?
   - Что ты? Альбатрос есть Альбатрос. Его суда из вавилонского кипариса и индийского тика. Из тика - хорошие суда, крепкие, но плавать на них одно проклятье: каждая заноза вызывает нарыв.
   - Я слышал, что часто мореходы называют это море Красным. Отчего?
   Кормчий пожал плечами.
   - Может, оттого, что море окружено пустынями. Пустыни египтяне именую "красными землями". Ты ведь говоришь на их языке? А может, оттого, что весь западный берег заселен племенами с такой же красной кожей, как у египтян.
   - Адон Агенор, кто вчера пел, когда...
   Кормчий странно посмотрел на Астарта и, перебив его, крикнул матросам, что на сегодня работа закончена: надвигался знойный полдень. Затем все забрались под растянутый на кольях парус. Фага с помощью Анада разложил на циновках жареное мясо, фрукты, пшеничные лепешки. Объемистую амфору с вином выудили из-под днища корабля. Кормчий представил экипажу Астарта, и тот скупо рассказал о себе. Люди слушали его внимательно, и Астарт видел по их лицам, что они догадываются о его недомолвках.
   И вдруг его осенило: к нему здесь так внимательны, потому что каждый из них имеет свои счеты с жизнью. И его, Астарта, поступки близки им по духу. Близки и адону Агенору, и грустному скомороху-охотнику, и загадочному Саркатру, чьи изнеженные, нервно подрагивающие пальцы совсем не похожи на пальцы трудяги-морехода, и неуклюжему забавному Фаге, и всем сидящим здесь.
   - Ну, все свободны до завтра, - произнес кормчий, поднимаясь с циновки. - Астарт, твое место в трюме, такова воля Альбатроса. Не забудь надеть на руки цепь.
   Астарт лежал на голых досках в трюме. В квадрате люка - ослепительный клочок неба. По обшивке шуршали невидимые тараканы. Ему было странно чувствовать в трюме иной запах, не кедровый, знакомый каждому мореходу с детства.
   Заскрипели сходни. "Ахтой, наверное", - подумал Астарт. По ступеням осторожно спускалась женщина с рогатым систром в руках.
   - Темно как! - по-египетски сказала она, и голос ее показался знакомым.
   - Тебя прислал адон Агенор? - равнодушно спросил Астарт.
   - Да, но я тебя не вижу.
   - Передай ему мою благодарность. Уходи.
   - Ты меня принял за рабыню? - Она засмеялась. - Я жена Агенора.
   Астарт вмиг очутился на ногах.
   - Прости мою грубость, госпожа.
   - Теперь ты меня не прогонишь?
   - Ты здесь хозяйка. Но зачем понадобилось приходить сюда? В такую жару?
   Женщина села на ступеньку. Свет падал на ее львиноподобную прическу, перехваченную золотистым шнурком с кисточкой над переносицей. Узкая полоска белого шелка не скрывала медно-красную округлость плеч. Длинные ресницы прятали в своей тени почти все лицо женщины.
   - Мой муж и господин сказал: тебе понравилась моя песня.
   - Так это ты пела? Боги... почему по-египетски?!
   - Это египетская песня.
   - Нет!
   - Почему ты кричишь? Стих этот - из древних папирусов, а мелодию сложили совсем недавно, лет десять тому назад в абидосском храме богини Хатор.
   Она запела с середины песни:
   Хоть в Сирию меня плетьми гоните...
   Астарт спустился на пол у самой кромки света. Женщина продолжала петь без слов. И вдруг замолчала.
   Тихо шуршали тараканы. Женщина боялась нарушить тишину.
   Астарт беззвучно рыдал, опустив голову. Женщина растерялась. Такой мужественный с виду мореход, и вдруг...
   Страшное зрелище - мужские слезы. Чужая боль передалась египтянке. Она отбросила систр, прижала голову Астарта к своей груди, готовая тоже разрыдаться.
   - Зачем же так? - шептала она, поглаживая, как мать, его волосы, все приходит и уходит, и нельзя оставлять горечь в сердце. Ты ведь молод, и твоя любовь вся в будущем. Любая женщина будет счастлива, если ты ее полюбишь. Ты должен радоваться жизни...
   Астарт слышал ее шепот, стук чужого сердца, чувствовал прикосновение ее рук. И вдруг ему захотелось увидеть ее глаза. Он повернул ее к свету.
   - Нет. То были совсем другие глаза: овальные, казалось, заполняющие чуть ли не пол-лица, - глаза египетской женщины.
   - Спасибо, госпожа. Еще никто на свете, кроме нее, не мог так...
   Она постаралась перевести разговор на другое, и Астарт пошел ей навстречу.
   - Я видела тебя вчера. И я хочу, чтоб ты любил моего мужа и господина. Он хороший человек, но безрассуден. Его считают первым смельчаком, он дорожит этим.