– А ну пошли, – грозно сказал старший полицейский. – В участке будем разбираться. Прикройся! – И он взял с дивана блузку и швырнул девице.
   – Послушай, милая, кто тебя подговорил это устроить? – кинулся к ней Цельмеистер. – Его не Ганусен зовут?
   – Мне плевать, как его зовут! Он мне денег заплатит, а ты что мне заплатишь? – озлобленно ответила девица, надевая разорванную шелковую блузку. – Блузку порвал, скотина! Пятьдесят франков заплатила! – шмыгала она носом. – Подлец эдакий!
   – Пошли, пошли! – полицейский шагнул к двери. – Некогда мне с тобой возиться.
   – Господа, прошу выметаться из номера! Провокация не удалась! Сенсации не будет! – расставив руки в стороны, Цельмеистер вытеснил журналистов из номера.
   Через минуту Цельмеистер влетел в спальню. Мессинг сидел перед зеркальным трюмо и стирал кровь с царапин на щеке.
   – Ты посмотри, а? Как кошка царапалась…
   – Я уверен: это Ганусен ее подослал! – заявил Цельмеистер. – Этот пройдоха и не на такие дела способен!
   – Да зачем ему это?
   – Подорвать авторитет конкурента! Самое милое дело – организовать ему попытку изнасилования! Слава Богу, сорвалось, а то ты имел бы большую кучу неприятностей!
   В это время из гостиной послышались шаги и покашливания.
   – Что опять такое? – встрепенулся Цельмеистер и первым вышел из спальни.
   – А вдруг это проститутка вернулась? – Мессинг поспешил за ним.
   В гостиной стоял не кто иной, как Эрих Ганусен. Он встретил Цельмеистера и Мессинга широкой улыбкой:
   – Прошу прощения, мсье, что не дал вам времени отдохнуть после приезда и вторгся без приглашения.
   – А-а, это вы? – Мессинг держал ладонь у поцарапанной щеки. – Что вам нужно?
   – Послушай, Вольф, мы напрасно отпустили полицейских, – заявил Цельмейстер. – Но я сейчас схожу за ними. Они наверняка еще в холле отеля… – И импресарио стремительно выкатился из номера.
   – Я прошу вас, доктор Мессинг, уделить мне всего несколько минут, – произнес Ганусен, проводив взглядом ушедшего Цельмейстера
   – Придется… – сокрушенно вздохнул Мессинг.
   Ганусен удобно расположился в глубоком, обтянутом красным бархатом кресле, подвинул к себе низкий столик с пепельницей, неторопливо прикурил сигарете
   Мессинг молча ждал, держа в руке вешалку с пиджаком.
   – Не буду вдаваться в подробности, мсье Мессинг, но если вы возьмете газеты хотя бы за последний месяц, вы не раз встретите там мою фамилию, – многозначительно начал Ганусен. – Я скажу проще и доступнее…
   – Доступнее кому? – серьезно спросил Мессинг.
   – Вам, разумеется. – Ганусен пыхнул дымом.
   – Я вижу, вы хорошего мнения о моих умственных способностях, – усмехнулся Мессинг.
   – Ради Бога, не обижайтесь! – вскинул руки Ганусен. – Я давно провожу на публике опыты по телепатии… также усиленно занимаюсь ясновидением. И: скажу вам, добился весьма значительных успехов, если глава одного из мощнейших государств мира приблизил меня к себе и очень внимательно прислушивается к тому, что я говорю ему….
   – Поздравляю вас с такой удачей. Я только не понял, зачем я вам нужен? Скажите проще и доступнее… – И Мессинг вновь язвительно улыбнулся.
   Ганусен курил и молча смотрел на него. Мессинг бросил пиджак с вешалкой на диван, сел в кресло напротив и выжидательно посмотрел на гостя.
   – Вижу, вы мне не верите… – наконец, после паузы проговорил тот.
   – Не очень… Зачем вы сюда пришли?
   – Завами…
   – Интересно. Зачем же я вам нужен?
   – Я обещал канцлеру привезти вас в Германию, – многозначительно произнес Ганусен. – Канцлер и другие лидеры современной Германии очень заинтересовались вашей личностью. Вы даже не представляете, какие перспективы это вам сулит…
   – А вам? – спросил Мессинг.
   – И мне тоже, не буду кривить душой, – улыбнулся Ганусен и выпустил из ноздрей две сильные струи дыма.
   – Насчет моих перспектив не знаю, а вот в ваших я сильно сомневаюсь, – снисходительно улыбнулся Мессинг.
   – Что вы хотите сказать? – Ганусен взглянул на него с тревогой.
   – Да ничего я не хочу сказать. Просто ваши перспективы видятся мне… туманными и тревожными. Я объясняю как можно проще и доступнее.
   – Для начала мы выступим вместе с вами в Берлине. Будет самая высокопоставленная публика. И если мы произведем соответствующее впечатление… – Он многозначительно покрутил в воздухе рукой. – Что вы на это скажете, мсье Мессинг?
   – Скажу вам, мсье Ганусен, что не люблю ругаться нецензурными словами, но все же их хорошо знаю, и если вы не хотите, чтобы я послал вас… то, будьте так любезны, покиньте мой номер, – с той же приветливо-язвительной улыбкой произнес Мессинг.
   – Зря вы так, мсье, честное слово, зря! – искренне огорчился Ганусен, решительно погасил сигарету в пепельнице и встал. – Поверьте, коллега, в моем предложении нет ничего плохого для вас! Ничего предосудительного! Понимаете, в перспективе, если мы произведем впечатление, нам могут дать целую лабораторию для научных опытов! Вы понимаете, мсье Мессинг? Для научных опытов! Вы не будете выступать перед публикой, как цирковой клоун! Вы сможете заняться научными исследованиями своего таланта… моего таланта… Мы будем искать и изучать других людей, которых Господь наградил такими удивительными способностями. Простите за высокопарные слова, но мы сможем оказать большую помощь науке… А ведь в этой области науки людям известно так мало… потому и плодятся всякие легенды и небылицы… сказки и религиозные мифы… Подумайте, Мессинг, умоляю вас!
   – Почему бы вам не заняться этим одному? – спросил Мессинг, но уже совсем другим тоном. В его глазах зажегся живой интерес.
   – Проникнуть в тайны мозга – разве вам этого не хочется? Ну, хотя бы сделать такую попытку! У нас будет штат ученых – невропатологов, нейрохирургов, психологов! Нам памятник поставят, мсье! – Ганусен потряс сжатыми кулаками, глаза его горели дьявольским огнем.
   – Я верю в искренность ваших слов, и перспектива, которую вы нарисовали, мне очень интересна. Меня смущает только одно, мсье Ганусен…
   – Я изложил вам правду! Что же вас может смущать?
   – Канцлер… этот ваш Гитлер…
   Открыв рот, Ганусен некоторое время молча смотрел на него, потом просипел:
   – Разве я дал повод, чтобы смутить вас именем фюрера?
   – Не вы, мсье Ганусен… Мне кажется, мсье Ганусен, господин Гитлер хочет от вас… и от меня чего-то другого…
   – Чего же, скажите, сделайте милость? – нетерпеливо перебил Ганусен. – Поймите, если вам или мне что-либо не понравится… если вы посчитаете, что вас обманывают, – всегда можно отказаться, уйти, уехать!
   И тут дверь в прихожей хлопнула, послышались шаги, и в гостиную влетел разъяренный Цельмейстер:
   – Выметайтесь отсюда немедленно! Ажаны будут здесь с минуты на минуту!
   В гостиную вошел Кобак и растеряно посмотрел на Цельмейстера.
   – Питер, успокойся. – Мессинг встал, подошел к своему импресарио. – Мы с мсье Ганусеном очень интересно поговорили. И я принял его предложение…
   – Какое предложение? – выкатил полубезумные глаза Цельмейстер.
   – Я потом тебе все подробно расскажу. Я уверен, это предложение тебя заинтересует, – улыбнулся Мессинг, положил Цельмеистеру руки на плечи и дружески похлопал.
   Ганусен внимательно наблюдал за ними.
   – Послушайте, Ганусен, это вы подослали Вольфу проститутку в номер? – весело спросил Цельмейстер.
   – Какую проститутку? – испугался Ганусен.
   – Обыкновенную. Она возле Тюильри всегда работает. И пьет там же, в кафе «Снежная королева», регулярно напивается после работы.
   – Не надо пытаться уличить меня в том, чего я не совершал, – оскорбленно ответил Ганусен.
   – Ну, признайтесь, мсье Ганусен, будем друзьями, – снова улыбнулся Цельмейстер.
   – Виноват, господа… – развел руками Ганусен и опустил голову. – Но вы первые меня обидели – не пожелали со мной разговаривать.
Париж, 1936 год
   Зал был полон. На сцене ораторствовал Цельмейстер в черном смокинге и белой манишке с черной бабочкой, рядом с ним находился Ганусен в таком же строгом и торжественном одеянии.
   – Господа! Позвольте представить вам доктора Эриха Ганусена. Он сейчас проведет с вашим участием, уважаемые господа, сеанс телепатии – передачи мыслей на расстоянии. Покажет вам свои способности эти мысли принимать, прочитывать и выполнять приказы. Прошу вас, господин доктор.
   Ганусен шагнул к краю сцены, долгим взглядом оглядел зал и громко проговорил:
   – Есть ли желающие мысленно продиктовать мне свое желание, которое я исполню?
   Вольф Мессинг стоял за кулисами и, чуть отодвинув край занавеса, смотрел в зал. Из-за его плеча выглянул Лева Кобак, тихо произнес:
   – Если хотите знать мое мнение, Вольф Григорьевич…
   – Я не хочу знать вашего мнения, – перебил Мессинг, глядя в зал.
   – Есть ли желающие задать мне какое-либо труднейшее, невыполнимое задание! И будьте уверены, я его выполню, господа! – выкрикивал в зал Эрих Ганусен.
   В пятом ряду с самого края встал средних лет человек в клетчатом пиджаке.
   – Поднимитесь, пожалуйста, на сцену, – пригласил его Ганусен.
   Человек в клетчатом пиджаке поднялся, пугливо озираясь, посмотрел в зал, потом уставился на Ганусена.
   – Вы уже придумали для меня задание? – весело спросил Ганусен.
   – Придумал… – ответил зритель.
   – Пожалуйста, вслух не говорите. Продиктуйте мне его мысленно… – сказал Ганусен.
   Они смотрели друг на друга и молчали. Публика сдержанно дышала, чихала и кашляла в ожидании. Наконец Ганусен повернулся к залу и проговорил.
   – Задание я принял. Начинаю выполнять.
   С этими словами он спустился в зал, остановился, оглядывая зрителей, словно пересчитывал их, потом медленно пошел по проходу между креслами. Разношерстная, довольно демократичная публика с живым интересом следила за ним.
   Следил за ним и мужчина в клетчатом пиджаке, стоявший на цене. Губы его что-то беззвучно шептали.
   Ганусен остановился напротив девятого ряда, скользнул взглядом по головам и лицам зрителей, позвал, указав рукой:
   – Мадемуазель, могу я попросить подойти ко мне, а то до вас долго добираться. Нет, нет, не вы, а вот та мадемуазель, в синей шляпке с красным цветком. Да, вы, мадемуазель, простите, не знаю, как вас зовут. Окажите любезность, подойдите ко мне…
   – Зачем он просит подойти к нему? – прошептал Лева Кобак за спиной Мессинга. – Это невежливо… и вообще это похоже на подставу..
   – Помолчите, Лева, – зло оборвал его Мессинг, глядя в зал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Париж, 1936 год
   …Молодая женщина в легком цветастом платье, синих шелковых перчатках до локтя и маленькой синей шляпке с красной розочкой над ухом, улыбаясь, стала пробираться по ряду к Ганусену. Он встретил ее в проходе, галантно поцеловал руку и громко проговорил:
   – Мне приказали снять с вас левую перчатку и принести моему агенту на сцену.
   – Пожалуйста, мсье, – улыбаясь, женщина стянула с руки перчатку, протянула ее Ганусену. – Надеюсь, вы мне ее вернете?
   – Непременно, мадемуазель. – Ганусен еще раз поцеловал руку женщине и с перчаткой направился к сцене. Он легко взбежал по ступенькам и, подойдя к человеку в клетчатом пиджаке, протянул ему перчатку:
   – Я правильно понял ваше задание? – спросил он торжествующим голосом.
   – Все правильно, – глядя в зал и тоже улыбаясь, ответил человек в клетчатом пиджаке. – Здорово! Как вы догадались?
   – Я и сам хотел бы вам объяснить, но, боюсь, не смогу! – с этими словами Ганусен поклонился, и зал дружно захлопал, раздались крики «Браво!».
   И вдруг один возглас, резкий и громкий, перекрыл аплодисменты:
   – Позвольте, господа, позвольте! Это мошенничество! Я вас видел!
   Медленно стихали хлопки, зрители вертели головами в разные стороны и наконец все увидели вскочившего на ноги высокого, коротко стриженного парня в пиджаке и тонком свитере. Он подождал, пока наступит тишина, и вновь громко проговорил:
   – Господин доктор! Вы обманщик! Я видел вас вместе с этим господином и этой мадемуазель перед концертом! Вы кофе пили в кафе «Лилия»… рядом с театром. Мы с моим другом их всех вместе и видели! Тоже кофе выпить зашли! Господа, нас просто нагло обманывают! Я требую вернуть деньги за билеты!
   Зал сразу поверил в обман и угрожающе загудел. Выкрики посыпались один за другим:
   – Безобразие! Полицию надо вызвать!
   – А я с самого начала был уверен, что это мошенничество! Как он может мысленно приказы отдавать? Пусть деньги возвращают, мошенники!
   – Господа, мсье ошибается! Не мог он видеть меня в кафе! – слабо отбивался Эрих Ганусен, но было видно, что он напуган и не знает, что делать. Раза два он обернулся к занавесу, поскольку знал, что там стоял Мессинг.
   – Что делать, Вольф Григорьевич? Скандал будет страшный… – прошептал Лева Кобак.
   Мессинг не ответил, резко отодвинул край занавеса и вышел на сцену. Зал ревел и улюлюкал, слышались крики:
   – Деньги верните! Мошенники!
   – А морды набить всей компании!
   – Клеем облить и в перьях вывалять! Пусть в таком виде по Парижу побегают!
   Человек в клетчатом пиджаке и молодая женщина в синей шляпке с розочкой между тем тихо ретировались за кулисы. Они остановились, растерянно глядя на Кобака.
   – И что, все концерты господина Ганусена проходят таким образом? – с ехидцей спросил Кобак. – Ну и посадили вы нас в большую лужу!
   – Кто мог подумать, что этот идиот зайдет в то же кафе, – развел руками человек в клетчатом пиджаке.
   – Вам туда не надо было заходить, – ответил Кобак.
   – Нет, но кто мог подумать? – покачал головой «клетчатый». – Я давно работаю с господином Ганусеном, и никогда не было ничего подобного. Номера проходили, как говорится, на бис.
   – Успокойтесь. Когда-нибудь это должно было случиться. Иначе тайный мошенник никогда не стал бы явным мошенником…
   – Вы считаете доктора Ганусена мошенником? – выкатил глаза на Кобака человек в клетчатом.
   – Кто? Я? – в ответ вытаращил глаза Лева. – Упаси Боже!
   – Учтите, господин Ганусен бывает в таких… кабинетах, что ого-го…
   – Упаси Боже! – вновь изумился Лева Кобак. – Тогда позвольте пожелать вам всего наилучшего… в кабинетах…
   – Уходите, – тихо, но резко сказал Мессинг Ганусену, подойдя. – Немедленно уходите.
   – Я не могу уйти… будет еще хуже… – испуганно пробормотал Ганусен. – Сделайте что-нибудь, умоляю вас…
   Мессинг подошел к краю сцены и поднял руку. Зал бушевал, но вдруг стал постепенно стихать.
   – Господа, прошу внимания! Позвольте мне сказать всего несколько слов! Господа! Даже приговоренный к гильотине имел право на несколько последних слов.
   В зале рассмеялись, и крики медленно стихли.
   – Мсье! – Мессинг посмотрел на парня, который поднял весь этот скандал. – Мсье, можно вас попросить выйти на минуту на сцену?
   – А зачем? – поднимаясь, ответил парень. – Я под присягой могу подтвердить, что видел, как они совещались в кафе!
   – Может быть, я смогу рассеять ваши сомнения? Ваши и всего зала! Хотите я подойду к вам? – Мессинг стал быстро спускаться по ступенькам.
   Парень несколько смутился, пошел быстрее, и они встретились у сцены.
   – Господа, я уверен, что вот этому мсье вы вполне доверяете! – громко проговорил Мессинг. – И чтобы восстановить ваше доверие к нам, я хочу попросить этого молодого человека мысленно дать мне любое задание! Я повторяю: задание любой сложности! Простите, молодой человек, вы, если не ошибаюсь, студент Сорбонны?
   – Вы-то откуда знаете? – не смог сдержать удивления парень в свитере.
   – И проходите обучение на филологическом факультете, это так? – напористо спрашивал Мессинг, буравя глазами парня.
   – Тоже, наверное, мошенник! – раздался голос из задних рядов, и следом по залу прокатился смех.
   – Да какой я мошенник? Я действительно учусь в Сорбонне! Действительно на филологическом факультете! – громко сказал парень. – И этого господина вижу в первый раз в жизни!
   – Тогда дайте мне любое задание, мсье студент. Простите, вас случайно не Франсуа зовут? – Мессинг улыбнулся.
   – Вот это да-а… – протянул вконец огорошенный парень. – Вы что, действительно ясновидящий?
   – Вас зовут Франсуа? – настаивал Мессинг.
   – Франсуа…
   – Тогда вперед, Франсуа! Задайте мне задание. Я очень хочу, чтобы именно вы убедились, что мы не мошенники! Что телепатия и передача мыслей на расстоянии существует. И потому, для пущей убедительности, это задание я выполню с завязанными глазами. Я надеюсь, господа зрители поддержат мою просьбу? – Мессинг обвел зал горящими глазами, и зрители отозвались дружными аплодисментами.
   – Задай ему что-нибудь позаковыристей, Франсуа! – крикнул кто-то, и вновь все засмеялись.
   Франсуа долго, молча смотрел на Мессинга, наконец проговорил:
   – Я мысленно даю вам задание… выполняйте…
   Мессинг улыбнулся, достал платок и, промокнув лоб, ладонью пригладил волосы. Потом протянул платок Франсуа:
   – Пожалуйста, сами завяжите мне глаза.
   – Но как же вы пойдете? – удивился Франсуа.
   – Пожалуйста, делайте, что я вам говорю, – мягко, но настойчиво попросил Мессинг.
   Франсуа, чувствуя на себе взгляды сотен глаз, взял платок, сложил его в повязку, разгладил. Мессинг повернулся к нему спиной, и Франсуа наложил повязку ему на глаза, завязал на затылке. Мессинг потрогал пальцами повязку на глазах, затем медленно пошел по проходу и остановился напротив ряда, где сидел Франсуа.
   …Он напряженно смотрел во тьму и видел проясняющийся все четче и четче туннель… всплывали и растворялись в этом туннеле лица людей… шахматное поле с разбросанными по нему фигурками… и тьма время от времени озарялась и окрашивалась в разные цвета – красный, зеленый, синий… желтый… И неожиданно среди мертвых лиц, шахматных полей, по которым в беспорядке разбросаны фигуры, – еще одно шахматное поле, и теперь фигурки на нем расставлены, и, на удивление, их осталось совсем немного…
   Сотни глаз напряженно следили за телепатом.
   – Здесь рядом с вами сидит ваш товарищ. Он тоже студент. – Мессинг двинулся вдоль ряда. Сидящие в креслах люди торопливо вставали, освобождая проход.
   Мессинг остановился возле парня такого же возраста, что и Франсуа, и громко сказал:
   – Вы и есть товарищ Франсуа. И зовут вас… – Мессинг замолчал, глядя на парня. – Вас зовут Поль… нет, простите, вас зовут Пьер, это так?
   – Верно… Пьер… – поднимаясь, парень растерянно улыбнулся. – Здорово…
   – У вас в кармане пиджака лежит коробочка с маленькими шахматами, – продолжил Мессинг. – Прошу вас, достаньте ее.
   Парень с тем же удивленным выражением лица полез во внутренний карман пиджака и, достав черную плоскую коробочку, протянул ее Мессингу.
   Тот взял ее и раскрыл – на маленьком черно-белом клетчатом поле стояли крохотные фигурки. Белые выстроены по одну сторону поля, черные – по другую. Мессинг провел по фигуркам пальцами, едва касаясь их, затем громко проговорил:
   – Вы приказали мне расставить нужные фигуры так, чтобы через три хода белые поставили мат черным? Я правильно вас понял?
   – Правильно… – совершенно ошеломленный, ответил Франсуа.
   – Говорите громче, чтобы слышали! – потребовал Мессинг.
   Вы поняли меня правильно! – прокричал Франсуа. Он все еще находился у самой сцены, но теперь медленно пошел по проходу к тому ряду, где стоял Мессинг.
   Мессинг стал одну за другой снимать маленькие фигурки с поля и протягивал их Пьеру, приговаривая.
   – Возьмите, пожалуйста… и эти фигурки возьмите… и эти тоже…
   Многие в зале вставали, чтобы получше видеть, многие подходили по проходу, и скоро вокруг Мессинга собралась толпа. Все смотрели, затаив дыхание.
   Наконец на маленькой доске осталось всего несколько фигур. Пальцы Мессинга нерешительно трогали то одну, то другую фигурки, переставляли их, замирали, снова переставляли… Голова его с завязанными глазами в это время была запрокинута, словно он смотрел в небо.
   А пальцы медленно ставили одну фигуру., другую… Затем передвинули коня с черной клетки на белую… поставили белого ферзя на черную клетку, затем переместили на две клетки вперед… Постепенно на маленьком шахматном поле стала выстраиваться определенная позиция.
   Франсуа протиснулся сквозь толпу и встал рядом со своим приятелем Пьером, глядя на Мессинга.
   У того на лбу выступили крупные капли пота, губы крепко сжались, резче обозначив глубокие морщины у рта.
   Наконец на доске была выстроена определенная позиция.
   – Смотрите, Франсуа, – сказал Мессинг. – Белая ладья забирает черную пешку, потом черный конь прикрывает удар от белого ферзя по шестой вертикали… и белая ладья объявляет черному королю мат… Правильно я понял ваше задание?
   Не совсем, – смущенно проговорил Франсуа. – Черный конь атакует белую ладью, бьет ее, но белый ферзь ходом по диагонали объявляет черному королю мат… Но все равно – это просто необъяснимо! Это черт знает что! – громко выговаривал Франсуа.
   – Ничего подобного в жизни не видел, – проговорил его приятель Пьер. – Дьявольщина какая-то!
   – Я выполнил ваше задание, мсье Франсуа? – громко спросил Мессинг.
   – Да, конечно! Господа, это просто какие-то чудеса! Я даже не знаю, как это объяснить! – выкрикивал Франсуа, а публика вокруг теснилась, пытаясь рассмотреть маленькую, крохотную доску, и многие начали аплодировать.
   – Мсье Мессинг, вы великий человек!
   – Умоляю, мсье Мессинг, расскажите, как вы это делаете?!
   – Волшебник из сказки! Волшебник!
   – А может, злой колдун?!
   Под эти возгласы Мессинг пробрался к сцене, быстро поднялся на нее и скрылся за кулисами.
 
   Он лежал на кушетке в кабинете директора театра с мокрой повязкой на лбу. Врач только что измерил Мессингу давление и теперь укладывал тонометр в портфель.
   – Давление стабилизировалось… несколько учащенный пульс, но это понятно – после такого напряжения… Вообще удивляюсь, мсье Мессинг, как вы еще на ногах держитесь?
   – Видите – я на них лежу… – негромко пошутил Мессинг.
   Цельмейстер и Кобак сидели на стульях, Эрих Ганусен расхаживал по кабинету. Директор театра мсье Марешаль сидел за письменным столом и молча барабанил пальцами по столу.
   Доктор накапал в мензурку несколько капель, добавил несколько капель из другого пузырька, протянул Мессингу:
   – Выпейте…
   Мессинг взял мензурку, выпил, сморщился:
   – Ужасная гадость…
   Доктор убрал мензурку в металлическую коробку, потом – в портфель, сказал:
   – Полежите. Все будет хорошо. Вы человек крепкий, сердце здоровое – так что еще поживете… – доктор ободряюще улыбнулся и вышел из кабинета.
   – Так вот, Вольф, я тебе говорю! – тут же заговорил Ганусен. – Чтобы разогреться, я всегда вначале использую подставных лиц! А затем уже работаю сам! Вот спроси, пожалуйста, господина Марешаля!
   – Да, у нас так не раз бывало, – кивнул директор Марешаль. – Кто мог подумать, что случится такой вот казус! Просто позор на весь Париж…
   – На всю Европу.. – пробормотал Кобак. – Завтра во всех газетах напишут…
   – Неужели вы не понимаете, мсье, что это мошенничество чистой воды! – вспылил Цельмейстер. – На то, что вы сами будете в дерьме, – мне наплевать! Но вы поставили под удар безупречную репутацию господина Мессинга!
   – Наоборот! – улыбнулся Ганусен. – Я предоставил ему возможность проявить себя во всем блеске! Подсознательно я имел в виду подобную ситуацию и сознательно пошел на нее! Удача Мессинга на фоне моей неудачи заблистала еще ослепительнее! Вы увидите, какие завтра будут восторги в газетах! Я уверен, уже сейчас весь Париж говорит об этом выступлении! – Ганусен победно вскинул голову и оглядел присутствующих.
   – Боже мой, я был уверен, что самый беспринципный человек на свете – это я, но оказывается.
   есть мерзавцы похлеще… – вздохнул Цельмейстер и покачал головой.
   – Вы жестоко пожалеете о своих словах, мсье Цельмейстер. – Ганусен злобно посмотрел на него.
   – Хотелось бы знать когда – я приготовлюсь, – ответил Цельмейстер.
   – Господа, господа, перестаньте пикироваться, – миролюбиво проговорил директор Марешаль. – Благодарение Богу, все закончилось благополучно. И я надеюсь, следующее выступление мы отменять не будем? Я предполагаю, что публика будет штурмовать театр, как восставший народ-Бастилию… – И директор негромко рассмеялся.
   – Не знаю, не знаю… – ответил Цельмейстер. – Вы же видите, в каком состоянии мсье Мессинг. Какого напряжения сил ему стоило это выступление. Раньше он не делал ничего подобного… И между прочим, господин Ганусен, он пошел на это, чтобы спасти вашу репутацию!
   – Господа, господа, прошу вас, не ругайтесь! – поднял вверх руки Марешаль. – Я понимаю и отдаю должное мужеству и смелости мсье Мессинга. Он действительно герой! И я готов подумать об увеличении гонорара!
   – Я думаю, об этом мы поговорим отдельно, – встрепенулся Эрих Ганусен. – На следующее наше выступление публика будет ломать двери!
   – Наше выступление… – ехидно произнес Цельмейстер, подчеркнув слово «наше».
   – Да, да, наше! Если бы не моя неудача, опыт Мессинга не прозвучал бы так выразительно!
   – Ха-ха-ха! – театрально рассмеялся Цельмейстер.
   Мессинг лежал на диване, на небольшой подушке. Голоса звучали отстраненно, словно возникали где-то далеко. Он устало закрыл глаза, и голоса удалялись, таяли…