Эдуард Володарский. Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

   …И вновь он увидел бездну… в глубине этой бездны плавали планеты… и среди них голубая и зеленая Земля, окутанная черно-серым дымом… Земля стала стремительно приближаться… И он увидел пожарища… Он увидел немецких солдат, ломающих шлагбаум границы «ГЕРМАНИЯ – ПОЛЬША»…
   Он увидел колонны танков на дорогах… Увидел немецкие самолеты с белыми крестами на фюзеляжах. Они сбрасывали бомбы, и взрывы вырастали в городах черными фонтанами… беззвучно рассыпались стены домов… Немецкие батареи обрушивали смертельный огонь… и вновь падали стены зданий… бежали по улицам обезумевшие от страха люди, спотыкались, катились по земле… Сожженная деревня… виселицы на пепелищах, покачивались закоченевшие, заснеженные трупы… «ГЕРМАНИЯ – ФРАНЦИЯ»… «ГЕРМАНИЯ – БЕЛЬГИЯ»… «ГЕРМАНИЯ – ГРЕЦИЯ»… «ГЕРМАНИЯ – НОРВЕГИЯ»… «ГЕРМАНИЯ – НИДЕРЛАНДЫ»…
   И повсюду маршировали колонны немецких солдат. Улыбающиеся лица, твердый шаг, нацистские знамена… И вот он увидел Гитлера… В окружении немецких генералов он стоял на поле аэродрома, что-то говорил и улыбался… и улыбались генералы…
   …Очнулся Мессинг от громкого голоса.
   – Это просто обморок или какое-то другое явление? Сердце? Давление? Что, что с ним случилось? – спрашивал Гитлер.
   – Непонятно, мой фюрер… сердце нормальное… давление нормальное… пульс отменный… – ответил доктор в белом халате.
   – Тогда приведите его в чувство, если пульс отменный, – резко приказал фюрер.
   Мессинг открыл глаза. Он полулежал в большом кожаном кресле, и над ним склонился пожилой человек с седым, коротко стриженным ежиком и седыми «гитлеровскими» усиками.
   За его спиной стоял Гитлер и трое высших чинов СС в черных мундирах.
   – Мне хорошо… – проговорил Мессинг. – Я вернулся…
   – Отлично, господин Мессинг, – улыбнулся Гитлер, отстраняя доктора рукой и наклоняясь над ним. – Вы нас напутали… Неужели вы увидели нечто настолько страшное, что это повергло вас в такой глубокий транс? Что же вы увидели? Скажите нам, сделайте милость…
   – Я увидел победы германской армии… первой падет Чехословакия… в тридцать восьмом… за ней падет Польша… осенью тридцать девятого… после нее Бельгия… Нидерланды… Франция… Греция… Югославия… Норвегия…
   И по мере того, как Мессинг называл страны, Гитлер выпрямлялся и победоносно смотрел на генералов СС. Быстрая улыбка тронула его губы.
   Генералы разом щелкнули каблуками сапог и вскинули руки в нацистском приветствии.
 
   Геббельс сидел за письменным столом в светло-коричневом мундире с повязкой на рукаве: свастика в черном круге.
   Перед ним, в черной эсэсовской форме с погонами штандартенфюрера, вытянулся не кто иной, как давний знакомый Мессинга – Генрих Канарис.
   Геббельс проговорил:
   – Концерты Мессингу и Ганусену разрешены по всей территории рейха. Постарайтесь, чтобы за ними везде следовали двое наших людей и чтобы они обязательно присутствовали на всех концертах. Доклады от них будете принимать лично и передавать мне.
   – Слушаюсь, рейхсфюрер, – щелкнул каблуками Канарис.
   – Поумнее людей приставьте, чтобы Мессинг не раскрыл их на следующий же день, – проворчал Геббельс.
   – Слушаюсь, рейхсфюрер! – штандартенфюрер Генрих Канарис вновь щелкнул каблуками, держа руки по швам, и улыбнулся. – Мне и самому будет интересно понаблюдать за этими господами.
   – И обеспечьте этим господам безопасность. Это приказ фюрера, – закончил Геббельс. – Учтите, штандартенфюрер, этот еврей Мессинг нужен фюреру. Вы поняли меня? Нужен.
   – Я понял, рейхсфюрер! – в третий раз щелкнул каблуками Канарис.
 
   – Послушай, а ты слышишь мысли человека, когда смотришь на него, или воображаешь, о чем он может сейчас думать? – спросил Ганусен.
   – Чаще всего слышу.. если у этого человека есть хотя бы небольшой избыток жизненной энергии и если у него все хорошо в жизни – есть семья, работа, уверенность в будущем, – ответил Мессинг. – Сложнее с людьми несчастными или больными.
   – И что тогда?
   – Тогда сложнее настроиться на его волну.. Тогда я пытаюсь себе вообразить… судя по его внешности… одежде… манере смотреть в глаза… Но все равно, как бы мало ни было в нем жизненной энергии, я все равно его слышу..
   – Вот смотри… – Ганусен подошел к электрогектографу, оторвал бумажную ленту с вычерченной синусоидальной кривой. – Ты меня вчера испытывал… Когда я отвечал правду – синусоида ровная и плавная, а когда я придумывал неправильный ответ – смотри, какая неровность, то высоко вверх, то почти ровная линия, и опять – резко вверх и резко вниз. И какая непостоянная амплитуда…
   Мессинг взял рулон, стал рассматривать синограмму, усмехнулся:
   – Так ведь можно проверять людей – правду они говорят или лгут?
   – Вот именно, Вольф! Я собираюсь доложить об этом фюреру, – улыбнулся Ганусен. – Наша лаборатория только начала работать, а уже есть серьезные результаты!
   – Не надо… – нахмурился Мессинг. – Не надо фюреру это показывать.
   – Почему? Они ждут результатов, Вольф! Думаешь, из благотворительных чувств фюрер позволил нам выступать, где захотим?
   – Думаю, нет. Поэтому за нами все время следят, – ответил Мессинг.
   – О чем у вас был разговор во время встречи? – вдруг спросил Ганусен. – Ты ведь мне так и не сказал?
   – Ты мне тоже не говорил, о чем вы там с ним беседовали. Или с этим… как его… Геббельсом… – парировал Мессинг.
   – Мы что, не доверяем друг другу? – холодно поинтересовался Ганусен.
   – Я, например, тебе не доверяю, – улыбнулся Мессинг и бросил Ганусену рулон с начерченной синусоидой. – Посмотри на свою синограмму. Ты ни разу не ответил правду.. А ведь я задавал тебе совсем пустяковые вопросы.
   Ганусен едва успел поймать рулон бумаги, растерянно глядя на Мессинга.
   Помещение, где они разговаривали, было похоже на лабораторию. Просторная комната с несколькими электрическими аппаратами для измерений пульса и давления, три письменных стола с бумагами, тонометрами и разными другими медицинскими приборами. Над одним из столов висел небольшой портрет Зигмунда Фрейда.
   – Я просто хотел наглядно показать тебе разницу между правдивыми и лживыми ответами, – сказал Ганусен, со злостью комкая бумажную ленту.
   – Я это понял, – снова улыбнулся Мессинг. – Не сердись, пожалуйста… Скажи, тебе Гитлер задавал вопрос о будущем Германии?
   – Задавал.
   – И что ты ответил?
   – Ответил, что будущее Германии – великое и победное! Что рейх простоит тысячу лет. А ты что ответил?
   – Примерно то же самое… Ты действительно видишь эту тысячу лет рейха?
   – Нет… – ответил Ганусен.
   – Интересно, что же ты увидел? – Мессинг с интересом смотрел на него.
   – Ровным счетом ни-че-го… А что ты увидел? Ведь он наверняка спрашивал тебя о том же?
   – Я увидел войну., и кое-что еще страшнее, – нахмурился Мессинг. – Но в основном это война, война и война… Гитлер – это война.
   – Очень интересно, – усмехнулся Ганусен. – И ты сказал ему об этом?
   – Если бы я сказал всю правду, то, наверное, с тобой уже не разговаривал бы, – тоже усмехнулся Мессинг. – Я сказал, что Германию ждут победы… Кстати, я действительно видел это… Германия разгромит Европу в ближайшие годы…
   – Ты это увидел? – с сомнением спросил Ганусен.
   – Я увидел страшную войну.. увидел уничтожение целого народа… и других народов… – глаза у Мессинга расширились, словно он снова видел то, о чем рассказывал. – Мне стало так страшно, что я потерял сознание… И думаю, я ошибаюсь… Думаю, такого быть не может… – Мессинг замолчал.
   глядя остановившимся взглядом в пространство. – Такое просто невозможно…
   – Выходит, всей правды ты ему так и не сказал? Испугался? – вновь усмехнулся Ганусен.
   – Я же говорил, что потерял сознание… Тебе все время хочется убедить меня, что я такой же, как и ты. – Мессинг встал. – А мы совсем разные…
   – В чем же?
   – В том, что тебе фюрер нравится, а мне нет… Но ничего, я все-таки как-нибудь скажу ему всю правду..
   – Это будет похуже самоубийства… – предупредил Ганусен.
   – Ох, что ты, Эрих, разве я похож на самоубийцу? – Мессинг хлопнул коллегу по плечу. – Пойдем, нам пора.

Дрезден, 1937 год

   В небольшом зале сцена казалась близкой даже с последнего ряда. В ложе для важных гостей, наглухо задернутой шторами, сидел штандартенфюрер СС Генрих Канарис. Чуть отодвинув край одной шторы, Канарис в щелку наблюдал за сценой, на которой работали Мессинг и Ганусен. За спиной Канариса стояли два младших офицера СС.
   Мессинг и Ганусен кланялись аплодирующей публике. За кулисами стоял Цельмейстер, глядя в щелку на зал и выдерживая паузу. Затем он вышел на сцену, улыбаясь и потирая руки.
   – Прошу внимания, господа! Начинаем второе отделение нашего представления «Психологические опыты»! Есть у желающих вопросы к доктору Ганусену? Естественно, вопрос должен быть задан в виде задачи. Сложность этой задачи не имеет значения. Главное, чтобы можно было ее выполнить, не уходя со сцены. Прошу вас, господа, смелее! Спрашивайте! – и Цельмеистер поклонился, разведя руки в стороны.
   Стало тихо. Зрители выжидали, глядя на сцену. Затем поднялся аккуратно одетый господин в черном костюме и белой рубашке с галстуком. Его упитанную физиономию украшали короткие усики валя Гитлер».
   – Я прошу уважаемого доктора Ганусена назвать мое имя и мою профессию.
   – Пожалуйста, не садитесь! – встрепенулся Ганусен. – Я должен вас хорошо рассмотреть!
   Господин с усиками улыбнулся, развел в стороны руки и повернулся вокруг себя, дескать, вот он я, смотрите.
   Ганусен вперил в него горящий взгляд и застыл.
   – Вас зовут… – Ганусен вновь замолчал. – Вас зовут Курт Бонхоф! Работаете вы… Прошу прощения, вы владелец мясной лавки…
   – Я искренне восхищен, – наклонил голову лавочник, и зал дружно захлопал.
   Ганусен победоносно посмотрел на Мессинга, подмигнул ему. Мессинг ободряюще улыбнулся. Цельмеистер хлопал вместе со всем залом.
   Сидевший в ложе, закрытой шторами, штандартенфюрер Канарис поморщился, оглянулся на офицеров, стоявших сзади, спросил вполголоса:
   – Этот лавочник – наш человек?
   – Нет, господин штандартенфюрер, – ответил один из офицеров. – Наши люди сидят в пятом, двенадцатом и пятнадцатом рядах.
   – Я хотел бы задать уважаемому доктору еще один вопрос, – громко заговорил лавочник Курт Бонхоф. – Есть ли у меня семья и какова она?
   – Хорошо, я отвечу на ваш новый вопрос, хотя, признаться, мне хотелось бы услышать вопросы от других зрителей… Ваша семья? У вас есть жена и трое детей… мальчик и две девочки… Вам нужно сказать возраст? Пожалуйста, мальчику двенадцать лет, девочкам… девять и… семь лет…
   – А вот и нет! – радостно возразил лавочник. – У меня пятеро детей. Три мальчика и две девочки. Старшему восемнадцать, второму шестнадцать… а третьему, тут вы правильно сказали, двенадцать… Получается, ошиблись вы, господин Ганусен.
   По залу прокатился смех, но все равно раздались аплодисменты.
   Ганусен взглянул на Мессинга – в глазах отчаяние и немой вопрос.
   – У него была первая жена, и два мальчика от нее, – едва слышно, почти не шевеля губами, произнес Мессинг.
   Ганусен понял, медленно поднял руку, призывая к вниманию. Зал замолчал. Лавочник Бонхоф насмешливо смотрел на Ганусена. Тот выдержал паузу и сказал:
   – Да, господин Бонхоф, вы отчасти правы. Но я не ошибся. Я просто не принял во внимание вашу первую жену, от которой у вас действительно два сына. Это так?
   – Да-а… это так… – несколько растерянно протянул лавочник.
   – А ошибся я потому, что ваши старшие сыновья не живут с вами в одной семье. Они живут с вашей первой женой! – громко и уверенно продолжил Ганусен. – Я правильно говорю, господин Бонхоф?
   – Да-а… правильно… – Лавочник вконец растерялся и развел руками в знак своего поражения.
   Зал дружно зааплодировал. Ганусен рукавом пиджака быстро утер мокрый лоб, снова оглянулся на Мессинга. Тот ободряюще улыбнулся ему и захлопал вместе со всеми.
   – И чтобы предупредить ваш третий вопрос, господин Бонхоф, скажу вам, что вашу вторую жену зовут Марта! – перекрывая грохот аплодисментов, прокричал Ганусен.
   Аплодисменты загремели с новой силой. Ганусен поклонился.
   – Уважаемые господа! – Вперед, к краю сцены, вышел Цельмейстер. – Теперь попробуйте задать вопросы второму участнику нашего представления доктору Мессингу! А доктор Ганусен пока отдохнет после трудного поединка с господином Бонхофом.
   В зале снова засмеялись. Мессинг вышел вперед, поклонился, с улыбкой посмотрел в зал.
   В одном из первых рядов поднялась пожилая женщина в старенькой шляпке на пышных, но уже седеющих волосах. Темный жакет мужского покроя плотно облегал ее плотную фигуру. Она проговорила дребезжащим голосом:
   – Я читала в газетах, господин Мессинг, что вы можете предсказывать будущее? Так ли это?
   – Я попытаюсь в меру своих возможностей и способностей удовлетворить ваше любопытство, – поклонился Мессинг.
   – Будущее! – громко сказала женщина. – Оно не только меня волнует, господин Мессинг. – Оно волнует весь германский народ! В ту войну у меня погибли на фронте муж и старший брат. Каким вы теперь видите наше будущее? – женщина очень волновалась и, задав вопрос, не села, а продолжала стоять.
   – Это очень трудный для меня вопрос… – подумав, ответил Мессинг. – Я попытаюсь заглянуть в будущее… прошу только набраться терпения… всех прошу..
   Мессинг молчал, закрыв глаза, чуть раскачивался из стороны в сторону и наконец заговорил глухим тревожным голосом:
   – Я вижу Чехословакию, по которой идут германские солдаты… идут германские танки… Я вижу Польшу, по которой идут немецкие солдаты… и едут германские танки… Это война… Это большая война… Что будет дальше? Очень трудно сказать… Я вижу убитых людей, очень много мертвых солдат… вижу пожары… вижу самолеты в небе… они сбрасывают бомбы… Что будет дальше? Что ждет Германию? Если война пойдет дальше на восток, Германию ждут миллионы смертей ее солдат… миллионы смертей разных людей… Если война пойдет на восток – Германию ждет страшная беда…
   Женщина громко всхлипнула, села и стала копаться в маленькой сумочке, вынула оттуда платок и громко высморкалась. Зал ошарашенно молчал…
   – Сволочь… – с хрипом выдавил штандартенфюрер Канарис. – Жидовский ублюдок…
   – Прикажете арестовать, штандартенфюрер? – вскинулся один из офицеров.
   – Права не имею. Могу только доложить… – прохрипел Канарис. – Но я его сам… лично возьму! Я ему.. – И Канарис скрипнул зубами.
 
   Они ехали в машине. Мессинг и Ганусен – на заднем сиденье, Цельмейстер – впереди, рядом с водителем.
   – Я же говорил вам, говорил… – вдруг вырвалось у Ганусена, и в ту же секунду Мессинг прижал палец к губам и глазами указал на водителя.
   – Вы бы раньше об этом думали, – просипел Ганусен, но больше не сказал ни слова, молча смотрел в окно, за которым мелькала освещенная улица.
   – Именно так и сказал? – ледяным голосом спросил Геббельс и даже привстал из-за стола.
   – Именно так, как я сейчас произнес, рейхсфюрер, – ответил Канарис, стоя навытяжку перед столом.
   – Мерзавец… Это же вражеская пропаганда у нас на глазах! – Геббельс был вне себя от гнева. – У нас на глазах! Черт знает что! Я сейчас доложу фюреру! – И рейхсминистр схватился за телефонную трубку..
 
   Как только они вошли в гостиничный номер и Цельмейстер закрыл дверь, Ганусен подбежал к застекленному буфету, рывком открыл его, достал большую бутыль с коньяком и фужер, налил доверху и осушил его большими глотками. Потом схватил из вазы на столе яблоко, с хрустом откусил и проорал с набитым ртом:
   – Зачем ты это сказал?
   – Ну, сказал и сказал, – нахмурился Мессинг. – Я не мог соврать.
   – Вы посмотрите на этого оракула! Он не мог соврать! Ты понимаешь, что ты наделал?! Ты что, не знал, что за нами хвосты ходят с утра до ночи?! Любое наше слово записывается! Ты понимаешь, что теперь будет?
   – Я так понимаю, Вольф, что нам надо бежать, – тихо сказал Цельмейстер. – В ложе сидел штандартенфюрер СС и двое офицеров. И в зале были агенты гестапо – не знаю сколько. Странно, что нас не арестовали прямо за кулисами и дали возможность уехать в гостиницу.
   – Значит, арестуют здесь! – выкрикнул Ганусен.
   И в это время раздался стук в дверь.
   – Пожалуйста, господин Мессинг, принимайте гостей, – прошептал Ганусен, с ужасом глядя на дверь.
   Дверь медленно отворилась, и вошел Лева Кобак.
   – Ты, как всегда, вовремя, – усмехнулся Цельмейстер.
   – Что там? У входа в гостиницу никого нет? Гестаповцев нету? СС?
   – Пока спокойно… – ответил Кобак…
   – Вот именно – пока. – Цельмейстер подошел к буфету, достал рюмку, налил себе коньяку и махом выпил…
 
   – Немедленно арестовать, – положив трубку на аппарат, приказал Геббельс.
   – Обоих? – спросил Канарис.
   – Обоих! И доставить ко мне! Если будет попытка скрыться… бежать – уничтожить!
   – Слушаюсь, рейхсминистр, – щелкнул каблуками Канарис, развернулся и, печатая шаг, вышел из кабинета…
 
   – Я понимаю только одно: нам нужно бежать, и как можно скорее, – сказал Цельмейстер, дымя сигаретой.
   – Куда бежать? – закричал Ганусен. – Вы что, не понимаете, где находитесь? Вы в Германии! Здесь СС! Здесь гестапо! Здесь за каждым вашим шагом следят!
   – Зачем же ты уговорил меня сюда приехать, доктор Ганусен? – печально спросил Мессинг. – Одному было страшно?!
   – Мы могли бы стать здесь большими людьми! – вновь заорал и затопал ногами Ганусен. – Если бы ты не оказался тупоголовым идиотом!
   – Пока вы тут скандалите, гестапо сюда уже едет, – напомнил Цельмейстер.
   – Надо бежать в Польшу, – тихо сказал Лева Кобак.
   – Каким образом? – спросил Цельмейстер. – Как Баба-Яга, в ступе с помелом? Гестапо в одну минуту перекроет все железные и шоссейные дороги.
   – Я понимаю… Но попытаться уехать мы должны, – упрямо возразил Кобак. – Если будем сидеть на месте, нас точно через полчаса арестуют.
   – Что скажете, доктор Ганусен? – спросил Цельмейстер.
   – Я никуда бежать не собираюсь, – категорически заявил Ганусен.
   – На что надеетесь? – опять спросил Цельмейстер.
   – Я подобных предсказаний не делал! Я против режима не выступал. Я пользуюсь доверием фюрера и рейхсминистра Геббельса… – перечислил Ганусен. – А вот вам надо убираться. Фашисты щадить не умеют.
   – Тогда помогите нам, доктор Ганусен, – попросил Цельмейстер. – Господь не забудет вас…
   Ганусен подошел к буфету, снова налил себе полный фужер коньяка, выпил, взял со стола недоеденное яблоко и стал жевать. И молчал, тяжело дыша.
   – Не молчите, доктор, умоляю вас, не молчите. – Цельмейстер встал, погасил сигарету.
   – Хорошо… – жуя, проговорил Ганусен. – Возьмите мою машину. На стекле пропуск во все районы. Это пропуск реихсфюрера СС Геринга. Если они не прикажут искать и остановить мою машину, вы сможете проехать до самой границы с Польшей. Тут по шоссе не больше ста километров. К утру доедете. А там уж… действуйте сами…
   – Где эта машина?
   – За гостиницей на стоянке.
   – А ключи?
   Ганусен полез в карман пальто и, достав ключи, молча протянул их Цельмейстеру.
   – Поехали, Вольф. Если хоть один шанс есть, мы проскочим, – твердо сказал Цельмейстер. – Вставайте, вставайте, я вам говорю!
   – Прямо сейчас? А наши вещи? – растерянно спросил молчавший до сих пор Мессинг.
   – Немедленно уходим, – непреклонным тоном скомандовал Цельмейстер. – Я не хочу быть мертвым, но с вещами. Прощайте, доктор Ганусен. Огромное спасибо. – И Цельмейстер протянул Ганусену руку.
   Тот пожал ее, пробормотал:
   – Жаль, что все так закончилось… Желаю вам добраться живыми.
   – И вам желаю остаться живым, – ответил Цельмейстер.
   Мессинг подошел к Ганусену, сказал тихо:
   – Ну, прощай… береги себя…
   – И ты прощай, Вольф… – вздохнул Ганусен. – Я тебе всегда завидовал… Бывает такое, что поделаешь. И от зависти делал тебе пакости. Но я не полное дерьмо, как ты мог бы подумать. Я тебя еще и люблю… До сих пор не могу понять, что это? Господь нас наделил священным даром или дьявол послал проклятие?
   Они обнялись, потом Ганусен оттолкнул от себя Мессинга и сказал, сопя:
   – Идите. Поторопитесь…
   Они быстро спустились в вестибюль. Он был пуст. За стойкой о чем-то разговаривали два администратора. Слуга катил к выходу тележку, нагруженную чемоданами, за ним торопилась супружеская пара.
   Мессинг, Цельмейстер и Кобак следом за супружеской парой прошли через вестибюль. Вышли из отеля и быстро зашагали, почти побежали по узкой дорожке вдоль здания. Движение возглавлял Цельмеистер. Свернули за угол, и дорожка вывела их к огороженной стоянке.
   – Вон черный «майбах», – указал Цельмеистер, пошарив глазами по ряду машин.
   Они прошли вдоль ряда автомобилей, остановились возле «майбаха». Цельмеистер открыл его, сел на водительское место, вставил ключ зажигания, повернул. Ровно и сильно заработал мотор.
   – Садитесь быстрее!
   Мессинг и Кобак сели на заднее сиденье. Захлопнули дверцы. Автомобиль медленно тронулся с места и покатил, набирая скорость.
 
   Ганусен остался в номере один. Он снял пальто, достал из ящика буфета коробку с сигарами, вынул одну, откусил кончик, выплюнул его прямо на ковер. Долго прикуривал, ломая одну спичку за другой, наконец прикурил. Прикусил сигару и стал наливать коньяк в фужер. Выпил, пыхнул дымом и медленно прошелся по номеру. Дошел до окна, посмотрел на улицу, освещенную фонарями и витринами магазинов, повернул обратно и направился к двери, опустив голову и дымя сигарой.
   Вдруг дверь резко распахнулась, и Ганусен едва не столкнулся со штандартенфюрером СС Канарисом. За его спиной стояли два офицера и солдаты СС.
   – Он у вас? – спросил Канарис и, оттолкнув Ганусена, ввалился в номер. Огляделся, прошел в другую комнату, потом в спальню, заглянул в ванную, туалет и вернулся. – Где он?! – Канарис едва сдерживал ярость.
   – Не знаю… Я приехал на машине, а он сказал, что пойдет пешком… прогуляется… и его импресарио, и помощник… Из театра они ушли втроем.
   – Черт! – Канарис сжал в кулак руку в кожаной перчатке. – Поехали с нами! Быстро!
   – Куда, штандартенфюрер? – удивился Ганусен. – Я только что вернулся после выступления, я устал и хочу отдохнуть. Нельзя ли нашу поездку перенести на завтра?
   – Нельзя, – отрезал Канарис. – Это приказ фюрера.
   – Мы поедем к фюреру? – Ганусен мгновенно протрезвел, подтянулся, взял с кресла пальто.
   – Да, да, поехали! – Канарис похлопал Ганусена по плечу и подтолкнул к двери.
   Прямо у входа в гостиницу стоял большой черный автомобиль «Опель-адмирал» и два мотоцикла с колясками. Ганусен в сопровождении Канариса и эсэсовцев вышел из гостиницы.
   – Где твоя машина? – резко просил Канарис.
   – Не знаю… – пожал плечами Ганусен. – Должна быть здесь.
   – Ты отдал ее этим негодяям? Вместе с пропуском рейхсфюрера? – Канарис не выдержал и хлестко ударил Ганусена по щеке. – Ты знаешь, что тебя ждет? В машину, быстро! – Он схватил Ганусена за воротник пальто, поволок к машине, крикнул офицеру: – Ротенфюрер, немедленно в управление. Выслать наряды на все выезды из города. Предупредить полицейские патрули. И распорядитесь, чтобы немедленно начали печатать портрет Мессинга. Образец у меня на столе в кабинете.
   – Слушаюсь, штандартенфюрер!
   Ротенфюрер, высокий, плечистый молодой человек в кожаном пальто со свастикой на рукаве, отдал честь и широким шагом направился к мотоциклу с коляской. Четверо солдат СС заторопились за ним.
   Они вскочили на мотоциклы, и те, оглушительно взревев моторами, один за другим рванулись с места.
   Канарис проводил мотоциклы взглядом, посмотрел на молодого шарфюрера, стоявшего рядом:
   – Поехали… – и направился к машине.
   Шарфюрер поспешил за ним.
 
   – Это Восточное шоссе? Точно? – обеспокоенно спросил Лева Кобак, поглядывая на Цельмейстера, который, вцепившись в руль, не отрываясь смотрел вперед.
   Уже стемнело, и лучи света от фар вспарывали темноту, выхватывая перед собой широкую серую ленту убегающего асфальта.
   – Успокойтесь, Лева, я хорошо знаю этот город. Через полкилометра мы будем на восточном шоссе. И вперед – к границе!
   – Но ведь по пути еще будут города?
   – Мелочь… маленькие городочки. Лева. Там везде есть объезды. Главное, чтобы они попозже спохватились… главное – попозже. Лева… Вольф, как вы себя чувствуете?
   Мессинг не ответил. Он дремал, откинувшись на спинку сиденья.
 
   Машина с Канарисом и Ганусеном мчалась по пустынным улицам, сворачивала с одной на другую. Канарис сидел впереди, рядом с шофером, ротенфюрером СС. Ганусен и шарфюрер – на заднем сиденье. Ганусен смотрел в окно, и тревога все больше охватывала его.
   – Куда мы едем, штандартенфюрер? – наконец спросил он.
   Канарис не ответил, продолжая курить с безразличным лицом. Шарфюрер неподвижно сидел рядом и смотрел вперед.
   – Я спрашиваю, куда мы едем, штандартенфюрер? – повторил Ганусен.
   – Сейчас приедем. Успокойтесь, – коротко ответил Канарис и сильно затянулся сигаретой, выпустив густую струю дыма. Она ударилась в ветровое стекло, расплылась седым облаком.
   Ганусен достал из кармана пальто окурок сигары, пытался прикурить, ломая спички, но никак не получалось.